— Я понимаю, вы испытали стресс, возможно, состояние аффекта, я не психиатр и не берусь уточнять, если захотите, обратитесь к специалисту. Но события развивались так. После окончания смены, вы сдали табельное оружие, но не ушли, а стали вмешиваться в работу начальника ночной смены, указывая ему, как надо расставлять патрульных. Вам предложили покинуть караульное помещение. Вы вышли, были уже в несколько возбуждённом состоянии, стали предлагать странные пари. Спорить с вами никто не стал, двое из вашей смены пытались вас успокоить и увести, но вы отобрали у надзирателя дубинку и подозвали девчонку-рабыню. Кстати, ваши сослуживцы здесь не остановили вас, считая, что вы хотите разрядиться сексуальными действиями, что вполне объяснимо. И когда вы заставили её раздеться и встать в позу для анального контакта, это их даже несколько успокоило, хотя и покоробило. Но вам никто, включая рабов, не препятствовал. Далее. Вы ударом дубинки перебили ей позвоночник, а потом добили выстрелом из личного пистолета в упор. Потом вы отошли от неё, упали и стали биться в судорогах, подойти к вам просто побоялись, ведь вы всё ещё держали пистолет и могли непроизвольно выстрелить. Да-да, — капитан снова кивнул. — Именно так всё и было. Все свои увечья вы нанесли себе сами. Вы не дошли до газона и бились в припадке на бордюре пандуса, а он гранитный. Сочувствую, но помочь не могу.

— Нет, — прошептал охранник, с ужасом глядя на него, — нет! На меня напали! Рыжий...

— Ах да, рыжий раб, видимо вы ещё что-то ... м-м, воспринимали, но... неадекватно. Рыжий раб действительно подбежал, но не к вам, а к умирающей девчонке и держал её на руках, пока она умирала. Потом он рвал на себе рубаху, что-то кричал, и вошёл в запретную для рабов зону охраны периметра. За что и наказан. Повторяю, все свои увечья вы нанесли себе сами, и потому никакой компенсации быть не может.

— За шею я тоже сам себя укусил?!

— Врач подтверждает повреждения кожного покрова, но не берётся классифицировать причину повреждения. Человек так не кусает! У него зубы иначе устроены! — голос капитана на мгновение обрел начальственные нотки и тут же насмешка. — Или вы сейчас скажете, что рыжий раб был волком-оборотнем?!

Охранник вспомнил страшное залитое кровью лицо, оскаленные зубы, сморщенную верхнюю губу в тёмной щетине, отливающие жёлтым глаза и, невольно поёжившись, кивнул, но тут же взял себя в руки.

— Что вы из меня психа делаете? Все было не так! Он напал на меня! А вы...

Капитан снова сочувственно покачал головой.

— Можно подумать, у вас есть к нему что-то личное. На весеннем празднике вы пытались его застрелить. Ещё раньше, придравшись к какому-то пустяку, неадекватно интенсивно избили, кстати, это тоже можно квалифицировать как попытки уничтожения чужого имущества. Являлись в нарушение распорядка в место ночного содержания рабов и звали его, чуть ли не поединок хотели устроить. Чего вы с ним не поделили? Эту девчонку-рабыню? Судя по его реакции, он был действительно к ней привязан, но рассматривать раба как сексуального соперника... это уж слишком. И кстати, тоже характеризует вас не с лучшей стороны.

Охранник в бешенстве вскочил.

— Сидеть!

Резкая как выстрел команда бросила его обратно на стул.

— Почему вы его защищаете? — прошептал охранник, у него вдруг сел голос: таким стало ещё недавно приветливое лицо странного капитана.

— Идиот, я тебя, дурака и психа "глазастого" защищаю. — Жёсткий командирский тон, никакого сочувствия, откровенное презрение, что страшнее злобы. — Ты понимаешь, что если Сторрам даст ход делу, то всплывут все твои художества? Ты же на дембеле и трёх месяцев подряд нигде не проработал, а полиция с радостью повесит на тебя все нераскрытые убийства, и ты ахнуть не успеешь, как получишь клеймо.

Капитан вдруг мгновенным движением оказался рядом и навис над ним, целясь ему в лоб пальцем как стержнем для клеймения.

— Сколько ты проживёшь на шахтах? Если доедешь до них! Идиот.

— Нет! Этот раб...

— Дважды идиот! — капитан вдруг улыбнулся и опять резко сменил тон. — А что? А если и в самом деле... пофантазируем. Спецовик, вооружённый, опытный, тренированный — и безоружный раб. И спецовик позволяет подойти к себе вплотную, взять себя за горло, повалить, избить и укусить за шею. И при этом не делает ни одного выстрела. Интересно, как на такую историю отреагируют другие спецовики? Может, стоит им рассказать такую версию? А? Могу помочь.

- Нет, вы не сделаете этого!

— Почему? — с прежним благодушным интересом спросил капитан.

— Вы не знаете...

— Чего? Болван, ты так ничего и не понял?

Охранник судорожно перевёл дыхание и, будто видел впервые, оглядел капитана.

— Вы... вы оттуда?

— Ну-ну, — капитан весело хмыкнул, — попробуешь произнести вслух, или всё-таки хочешь жить?

— Но... но я...

— Идиот, — подчёркнуто безнадёжно вздохнул капитан, — ну почему вся спецура такая упёртая? И главное там, где не надо. Ты что же, думал, у спецуры дембель есть? Всё, надоел ты мне. Иди в бухгалтерию, получи выходное пособие, и чтоб тебя на дневной переход* рядом больше не было. Всё было так, как я сказал, понял? А попробуешь по-другому вякнуть и вообще пасть открыть... рассказать, что с тобой твои же бывшие соратники-сослуживцы сделают, или сам догадаешься? Всё, пошёл вон.

Обмякший, будто из него вынули костяк, охранник встал и поплёлся к двери, остановился.

— Подбодрить? — насмешливо предложил капитан.

— Меня там убьют, — угрюмо сказал охранник.

— В бухгалтерии нет, а на дворе... а на хрена спецовик, что уворачиваться не умеет? Пройдёшь — твоя удача, подохнешь... — капитан негромко и очень искренне рассмеялся, — коллеги помянут. Выпьют за встречу у Огня. — И по-командирски. — Марш!

Команда вытолкнула охранника за дверь.

Венн Арм с наслаждением потянулся, сцепив руки на затылке, и распахнувшийся при этом пиджак на мгновение открыл наплечную портупею с кобурой под мышкой. А неплохо было сделано. Пустячок, конечно, но приятно. Такой милый, достаточно профессиональный пустячок. А ведь этот идиот так до конца ничего и не понял. Клеймо он себе на лоб, конечно, заработает. Удивительно прямо, как они глупеют на дембеле. Видимо, привыкли к безнаказанности и не могут перестроиться. Ну и Огонь с ним. Зато отношения со Сторрамом теперь налажены. Взаимные услуги — великая вещь. Особенно когда они не запротоколированы.

Венн оправил пиджак и подошёл к окну. Оглядел великолепную панораму рабочего двора, пандусов и лестниц. Неплохо придумано и великолепно сделано. Ага, а вон и ловушки для охранника. Что ж, для полудикарей без военного и другого образования вполне прилично. "Кого вы защищаете?" Идиот. Кого угодно, но не тебя, кому ты нужен, дерьмо спецурное?! А парень этот, Гаор Юрд, бастард Юрденала, проданный отцом в рабство за долги наследника рода Гарвингжайгла Юрденала... извини, парень, но тебя подвела твоя кровь, без тебя от генерала Юрденала было не избавиться. Хороший ты, видно, парень, и классный автомеханик, и вояка славный, если сумел голыми руками так спецуру уделать, но... слишком много проблем решалось твоим рабством. Целых три. Отставка генерала спецвойск по столь позорному поводу, а значит, можно убирать всех, кого Юрденал поставил на командные посты, и начать вполне серьёзное реформирование всей системы спецвойск, это первое. Уж слишком жёстко Юрденал их под себя сделал. Перекрыты в зародыше и на ранних стадиях многоходовые операции Юрденала, а значит, целые рода и семьи теперь в безопасности, это второе. Ну и личные интересы коллеги-соратника, у которого свои сугубо личные счёты с генералом, это третье. Жаль, парень, что ты такой. Будь ты сволочью, вроде своего отца и кровного брата, мне было бы легче, но убрать Яржанга Юрденала, отправить его живым в небытие — это слишком важно и, в конечном счете, благородно. Не так много, вернее, очень мало подобных операций, я потому и разозлился так, когда понял, кто ты, рыжий раб-автомеханик. Но раз ты такой, то есть и четвёртое, парень. Ты вряд ли даже подозреваешь, какую роль уготовил Юрденал тебе в своих планах. Поняв, ты бы наверняка отказался, а было бы уже поздно. А так совесть твоя чиста. И всё, что я могу сейчас для тебя сделать, это убрать отсюда эту не просто сволочь, а дурака, что гораздо хуже просто сволочи, чтобы ты мог и дальше жить, рабом, но жить, тискать по закоулкам девчонок-рабынь, обманывать надзирателей... ну и какие ещё радости в рабской жизни? Но главное — генерал Юрденал теперь никому неопасен, волк с вырванными зубами, лишённый власти и своего войска. Если б я был уверен, что тебя это обрадует, я бы сообщил тебе. Живи, парень. Ты, похоже, везде выживешь.

Ага, идёт. Ну-ка... нет, чёрт, ты смотри, какой всё-таки сообразительный, когда о шкуре речь. Девчонкой из бухгалтерии прикрылся. Странно, но аборигены никогда не трогают женщин. Видно, брезгуют, не считая достойными противниками. Иного объяснения просто не придумаешь. Сколько приходилось разбираться, и всегда одно и то же: могут убить надзирателя, управляющего, охранника, даже хозяина, но не было случая, чтобы тронули их жён или дочерей.

Убедившись, что охранник вышел за ворота, Венн Арм покинул кабинет Сторрама.

...темно, тяжело дышать... надо расслабиться и не дёргаться попусту, как в завале, когда неосторожным движением рискуешь обрушить на себя свод. Терпи, откопают. А если нет?... нет, нет... не дамся, нет...

Он уже вспомнил всё и понял, что это его наказывают за нападение на охранника, сволочи, могли бы и пристрелить попросту, а им ... нет, если они ждут, что он их просить будет, нет, не дождутся, нет... Ему казалось, что он кричит, но получался только хриплый сдавленный рык.

Иногда ощущал странные колебания, как в завале при падении чего-то тяжёлого рядом или близком разрыве и не сразу догадался, что его, вернее, ящик пинают, скорее всего, ногами. Ни хрена, выдержу. Что не додушил, он тоже вспомнил. Кто-то его ударил сзади по голове. Не дали, гады, ладно, выйду, начну, я его подстерегу, встретимся.

Он дёрнулся, и тело сразу забилось в неуправляемых и очень болезненных судорогах, обычное дело в многочасовом завале. Он переждал приступ и попытался расслабиться, но мешал сдавливающий его металл. Сволочи, — с холодным отстранением подумал он, — надо же до такого додуматься. Вот значит, что это, "ящик". Больше суток не выдерживают. Да, если нет опыта, то с катушек слетишь быстро. Но однажды он уже пролежал почти в таком же больше суток, если точно... тридцать два периода с долями. В гораздо более неудобной позе. Самое противное, в таком завале, когда нет возможности шевелиться, это необходимость ходить под себя. Но удерживать, это тоже... риск. Однажды он видел, как погибал парень, которого откопали слишком поздно, от разрыва мочевого пузыря. Нет, лучше вонь, чем... чем... сознание стало уплывать, и он уже не может бороться с этим...

Перед самым ужином прибежала Вячка, которую после обеда вместо работы в зале сегодня отправили мыть полы в обеих надзирательских и вообще убраться, где укажут.

— Ой, бабы, — влетела она в кухню. — Маманя, Матуня, где вы все, девки, ой, такое, такое...!

Вячка захлёбывалась, пытаясь рассказать всё сразу, поэтому у неё получалась дикая несуразица.

— Да не трещи ты, — остановила её Маманя, — толком говори.

— Ой, матушки, ой мамочка моя родная! Тут такое... а они... ну и прямь... слышала я... а тут он...

Маманя даже плюнула с досады. Тут пора на стол накрывать, вон уже по лестнице топочут, а от дурёхи толку не добьёшься.

В кухню быстро вошёл, почти вбежал Старший.

— Ну, — сразу схватил он за плечи Вячку, — слышала что?

— Ага-ага, — закивала Вячка.

Язык у неё стал опять заплетаться, но Старший так её тряхнул, что она заговорила вполне внятно.

— Я мыла тама, ну в верхней, а он, ну ящик у стены стоит, большой такой, и хрипит тама, унутрях. Я, значитца, поближе, а тут энти, ну надзиратели, и один, ну потыкал его, ящик, сапогом, а оттуда прямь как рычит ктой-то, а другой говорит, что ужасть какой живучий попался, и вонища оттудова, как в унитазе когда забьёт, они отошли, значитца и ругаются, а тут один ещё припёрся, и грит, что сутки ещё терпеть, а там погнали меня, ну я и...

— Ладноть, — отпустил её Старший, — живой, значит, несёт его Мать-Вода.

Толпившиеся вокруг закивали, заулыбались, пересказывая друг другу услышанное от Вячки.

— Иди, Старший, — подтолкнула его Мать, — чего ты за ужин в рабочем, что ли, сядешь?

— Иду, Мать, — весело ответил Старший.

После ужина они собрались у Матуни. Матери, Старший, Асил, Юрила, Мастак, позвали ещё Ворона.

— Такое дело, — начала Мать. — Рыжий жив, получается, завтра вечером выпустить его должны. Как думашь, Ворон, ты самый умственный у нас, отчего люди в ящике слепнут?

— От темноты, — ответил Ворон.

И видя, что его не поняли, стал объяснять.

— Там темно, совсем темно, так?

— Ну, раз двойное железо, то так, — кивнул Мастак.

— Ну вот, а когда из темноты сразу на яркий свет, то глаза не выдерживают.

— Так что? — задумчиво спросила Матуха.

— Сразу ему глаза чем-нибудь тёмным завязать.

— Сразу не получится, — покачал головой Старший, — пока его от верхней до нас доведут...

— Вряд ли он сможет идти, — перебил его Ворон, — трое суток без движения... тело онемеет.

— Значит, волоком опять, — кивнула Мать, — либо лицом, либо затылком о ступени побьют.

— Это ладноть, — сказала Матуха. — С глазами-то что?

— Можно ему как-то дать знать, чтобы зажмурился и не открывал глаз? — спросил Ворон.

Асил, Юрила и Старший одновременно покачали головами.

— Попробую из девчонок кого подослать, — с сомнением в голосе сказала Мамушка.

— Полы там седни мыли, — возразил Старший, — завтра не нарядишь туды никого.

— Я попробую, — сказала Маманя, — по хозяйству разное быват, может, и получится.

— Ладноть, — кивнула Матуха, — с энтим ладноть. Ещё что? Тело немеет, говоришь?

— Да, — кивнул Ворон, — и ещё, раз там железо, то там холодно.

— Застудиться может, — понимающе кивнула Матуха, — ну с энтим справимся.

— Парильню сделаем, — сразу сказал Старший.

— Не знаю, — пожал плечами Ворон, — ванну бы горячую, конечно, лучше, чтобы сразу и согреть, и тело расправить, но здесь это невозможно.

— А ванна это что? — спросил Мастак.

Ворон грустно улыбнулся.

— Вроде таза, но большого, чтобы человек там целиком поместился.

— Даже и не видела таких, — покачала головой Матуха.

— Можно и в шайках, — сказал Мастак, — ну, по частям греть.

— Да, — сразу подхватил Ворон, — хотя бы руки и ноги одновременно, а грудь и спину сразу растереть.

— Это-то сделаем, — радостно сказал Старший, — запросто.

— Запросто! — язвительно передразнила его Мать. — Кто седни эту сволоту упустил? Цельный день по двору шлялись, "по мягкому" да "горячих" наработали, а она целенькой за ворота упёрлась.

Старший смущённо покраснел.