Вниз? Подо всех? Гаор отчаянно замотал головой, но его уже обхватили поперёк туловища и приподняли, оторвав от кафеля. Боль в плечах стала настолько нестерпимой, что он застонал.

— Давай помогу, — сказал рядом голос Новенького.

Вдвоём они дотащили его до нар и... и Гаор оказался на деревянном, показавшимся удивительно тёплым после кафеля помосте, а с боков и сверху его сдавило множество других тел. И он не сразу понял, что было странного в этом переплетении рук, ног, спин и ягодиц. Здесь не лапали и не насиловали, а грели друг друга своим теплом, и его положили на низ, подо всех, чтобы согреть. И только сейчас он почувствовал, как же он отчаянно замёрз. Его начала бить дрожь, и он ощутил, как его ещё плотнее сжимают, как чьи-то ладони растирают ему грудь и спину, массируют плечи.

— Сволочи, — шептал кто-то, — им игрушки, а мы хоть подыхай.

— Может, с отоплением что?

— Как же, каждый месяц такое.

— Зачем? — вырвалось у Гаора.

— А чтоб слабаков повыморозить, — хохотнул Резаный. — Ну как, Лохмач, согрелся, побалуемся?

Ответить Гаор не успел.

— Меняемся! — негромко скомандовал Старший.

И вся куча тел пришла в движение. Лежавшие в центре и внизу выбирались наверх, а верхние и крайние перебирались в нагревшуюся серединку. Чья-то ладонь легонько придавила Гаора, и ему просипели в ухо:

— Твоя смена следующая.

До утра, которое обозначилось включением белого света, они поменялись трижды. Под конец Гаор даже не просыпался, перемещаясь вместе с лежавшими рядом, и разбудил его голос надзирателя и пробивавшийся сквозь веки свет.

— Старший, поднимай поганцев! Кто стоит, тем паёк, кто лежит, тех в печку.

Гаор почувствовал, что лежавшие рядом зашевелились, и разлепил веки. Яркий белый свет ударил по глазам, но вызвал уже не боль, а злобу.

— Вставай, — шепнули рядом, — лежащих в печку.

Что надо встать и занять место в строю, Гаор понимал и сам, но вот сможет ли? Одеревеневшее за эти дни тело не слушалось, болели натруженные плечи, он посмотрел на свои руки и увидел, что кисти распухли и стали сизыми, как тогда в Алзоне, когда он потерял перчатки и едва не отморозил руки, пришлось снимать с трупа, а подходящий размер никак не попадался. Он сумел сесть, потом встать и вместе со всеми побрёл к стене напротив параши, чтобы стоящему у решётки надзирателю были видны нары: не остался ли кто лежать.

Встали все, и надзиратель явно огорчился:

— До чего ж смена живучая, — и даже сплюнул. — А Лохмач где?

Стоявший рядом Новенький плечом подтолкнул Гаора, и тот шагнул вперёд, едва не упав.

— И ты живой?! — удивился надзиратель. — Старший, в работу его сегодня отправишь, хватит ему отдыхать и учиться, пусть паёк отрабатывает.

— Да, господин надзиратель, — спокойно ответил Старший. — Лохмача в рабочую бригаду.

— Двоих за пайком, — распорядился надзиратель, — в остальном сам знаешь.

— Да, господин надзиратель, Восьмой, Двадцатый, пошел!

Строй мгновенно рассыпался. Воздух в камере заметно и быстро теплел, дыхание уже не клубилось паром. На подгибающихся дрожащих ногах Гаор побрёл к параше. Надоело ходить под себя. Кто-то его поддержал сзади за бока, не дав споткнуться и упасть прямо в унитаз.

— Начнёшь трепыхаться — опять прикуём. Понял, Лохмач?

По голосу это был Гладкий. Не оборачиваясь, Гаор прохрипел:

— Лезть не будете — никого не трону.

Сзади хохотнули.

— Да не будь приказа, на хрена нам твоя задница. Иди ложись, поедим и обработку начнём.

Гаор резко развернулся, выбросив в ударе скованные руки, но удар пришёлся в пустоту, а ещё кто-то схватил его сзади за шею и, пропустив пальцы под ошейник, пережал ему дыхание.

Пришёл в себя Гаор уже лежа на боку между двумя плотно зажавшими его телами. Но не на полу, а на нарах. Задний был в нём и одной рукой придерживал за ошейник, а другой гладил его по боку и бедру. Передний, лежа с ним лицом к лицу, одной рукой прижимал к нарам его стянутые по-прежнему наручниками запястья, а другой гладил и щекотал ему мошонку и член.

— Ну вот, — улыбнулся он Гаору, когда тот открыл глаза, — сам видишь, расслабился, не дёргаешься, и боли нет.

— Отпустите, парни, — безнадёжно прохрипел Гаор, — что ж вы со мной делаете?

— К работе готовим, — ответил сзади Десятый.

— Плохо сработаешь, всю камеру подставишь, — сказал лежавший спереди Гладкий.

Гаор прикусил губу, удерживая крик, уже не боли, а отчаяния. Его сделают палачом, и он никак не сможет этому помешать, потому что его сопротивление отправит на смерть всю эту двадцатку. Сволочи, что же они с нами делают? Самое... святое, последнее отнимают.

— Тебе и так лишний день дали, — безжалостно продолжил Гладкий. — Велено было, чтоб ты с третьего дня работал, а сегодня четвёртый. Сейчас мы доведём тебя и поесть дадим, передохнёшь немного.

— А поить когда? — спросил над ними Седьмой.

— В предварилке, — ответил издалека Старший, — а то он перегорит с непривычки.

Гаор зажмурился, чувствуя, что умелые руки парней доводят его до неизбежного, противного здесь и сейчас до судорог, до рвоты. И попросил:

— Придуши.

— Лёгкой жизни хочешь, — засмеялся сзади Десятый.

— Тебе прочувствовать надо, — сказал Гладкий, — а то так и не научишься.

Гаор из последних сил напрягся, пытаясь помешать неизбежному, но его тело в который раз за эти дни предало его, забившись в неуправляемых судорогах. И снова даже не беспамятство, а оцепенение полной беззащитности.

— Ну, вот и молодец, — чья-то ладонь погладила его по лицу, — отдохни.

Он почувствовал, как его отпустили и успокаивающе похлопали по плечу.

— А ничего, — звучали далекие смутные голоса, — привыкает.

— Ничего, на допросах он злобу скинет, нормально будет.

— Подстилка он никудышная.

— Ты сам на какой день прочувствовал? Забыл, как тебя всей сменой учили?

— Ничего, пусть полежит.

— Старший, на сынулек его ставить нельзя, не сработает.

— Не учи.

— Подберут ему клиента.

— Твоя-то какая печаль?

— А за его дурость расплачиваться чья печаль?

— Давайте лопайте, сейчас пойдём.

— А ему?

— Сдурел, Младший? Его ж от пойла если вывернет, то лучше, чтоб пустой был.

Гаор слышал и понимал, не желая понимать. "Лучше бы убили", — с отрешённой печалью подумал он. Что за "пойло" ему должны дать, он не знал, но догадывался, что это как-то связано с "работой", то есть насилием по приказу. В самых страшных россказнях о пресс-камере "губы", о Тихой Конторе, о лагерях пленных он не слышал о таком и подумать не мог, что с ним такое сделают. И что он позволит это сделать. Ну, сержант... и тут же понял, что потерял право так себя называть даже мысленно. Да, его загнали к краю и... и он переступил через край. Стал тем, кого презирал и ненавидел больше всех. Стукачом, палачом и подстилкой. Всё, кончили его, был человеком, а стал нелюдью , всё.

— Вставай, — тронул его за плечо Старший, — пора.

Гаор тяжело повернулся на живот и, оттолкнувшись скованными руками от нар, встал. Его тут же шатнуло, но он устоял. Старший пытливо осмотрел его.

— Смотри, дурить не вздумай, — строго сказал он, — успеешь в "печку".

— И других за собой не тяни, — кивнул, стоя рядом, Седьмой.

— А если... я... один... буду? — с трудом выталкивая слова, спросил Гаор.

— Один ты не будешь, — ответил Старший. — Работаем всей камерой, полной бригадой, и круговая порука у нас, понял, Лохмач?

Гаор кивнул и протянул к нему скованные руки.

— Сними.

— Потерпишь, — отрезал Старший. — Всё, парни, пошли. Девятый, дневалишь. С Лохмачом...

— Мы, — ответил Новенький, становясь рядом с Гаором и беря его за руку повыше локтя. — Младший, с другой стороны встань, шатает его.

Лязгнув, отодвинулась дверь, и они общей толпой — без строя, сразу заметил Гаор — вышли в коридор. Старший повернул направо, и они пошли за ним. Белые глухие стены, белый кафельный пол. Зачем-то Гаор запоминал дорогу. Хотя запоминать было нечего. Всё прямо и прямо. И вроде недолго шли, а у него стали подкашиваться ноги, и Новенький с Младшим всё плотнее поддерживали его, подпирая своими телами. В небольшой и тоже ослепительно белой комнате в трёх больших картонных коробках навалом тёмно-серые рубашки, штаны и чёрные матерчатые тапочки. Все быстро с привычной сноровкой разбирали и одевались. Младший помог Гаору надеть брюки и тапочки.

— Старший, а рубашку ему как?

— На плечи накинь, сойдёт. Все готовы? Становись.

"Как в отстойнике", — успел подумать Гаор, с удивлением чувствуя, что ему становится любопытно. О чёрт, неужели и в самом деле, как говорили, кто с чем, а журналист и к Огню с диктофоном заявится и интервью брать будет? Боль была далёкой и посильной. Ну, ноги больно переставлять, ну, саднит горло и кружится голова, но глаза уже видят, и уши слышат, и... о чёрт, неужели он и к этому привыкает?!

Четыре пятёрки выстроились перед стеной. Гаора поставили в третью, в самую серединку. Прищурившись — всё-таки глаза ещё не восстановились полностью — Гаор разглядел тонкую чёрную вертикальную линию по прямой перечеркнувшую белую стену от пола до потолка. Дверь?

Это оказалось дверью лифта. В который они и вошли. Кабина была рассчитана точно, определить везут наверх или вниз, Гаор не успел. Пол под ногами дрогнул, раскрылись двери, и они вышли.

Эта комната была поменьше, а может, и такой же, но здесь вдоль стен стояли выкрашенные белой краской табуреты, в углу белый, как медицинский, столик с какими-то банками и бутылками.

— Предварилка это, — объяснил Гаору Младший.

— Сейчас нас осмотрят, — продолжил Новенький, — и по клиентам разобьют. Ничего, Рыжий, справишься.

— Он не Рыжий, а Лохмач, — вмешался в их разговор Старший. — Что там у тебя раньше было, забудь как не было. Понял?

Гаор настороженно кивнул.

— Всё, становись, — негромко скомандовал Старший.

Они встали вдоль стен, в углу вдруг открылась неразличимая до этого дверь, и вошли пятеро. В серых полувоенных костюмах, бритые, что-то весело обсуждающие.

— Ага, — сразу остановился один из них перед Гаором. — Тот самый. И опять живой!

Гаор узнал по голосу допрашивавшего его Весёлого.

— Возьмёшь его? — спросил другой, шевелением пальца отставляя в сторону пятерых из строя.

— Куда тебе столько? — поинтересовался третий, рассматривавший Резаного и Шестого. — Вы двое, ко мне.

— Клиент плодовитый, два сына, три дочки. Как раз.

— Этого ко мне, — подошел к Весёлому четвертый. — Тоже как раз.

— Не слишком?

— Есть одна мысль.

Отобранные выходили из строя и вставали у других стен уже отдельными группами. По рабочим бригадам — догадался Гаор.

Вошли ещё трое... дознавателей, вспомнил нужное слово Гаор. Весёлый отошёл к ним, а перед Гаором остался "четвёртый".

— Что-то я тебя раньше не видел, — задумчиво сказал он. — В который раз работаешь?

— В первый, господин, — ответил за Гаора Старший.

Старший не стоял в строю, а свободно ходил по комнате, выслушивая замечания и отвечая на вопросы господ.

— Наручники зачем? Дерётся?

— Пытается, господин.

— Даже... м-м-м, ладно, может быть интересно, — решил, наконец, "четвертый". — Старший, он нужен активным, очень активным.

— Да, господин.

— Через полпериода подготовь его. Но первый раз... Страховка есть?

— Трое, господин, — ответил Старший. — Я сам пойду, господин.

Отдав необходимые распоряжения, дознаватели вышли. "Весёлый" перед уходом опять остановился перед Гаором, хотя выбрал других, и подмигнул ему.

— Ну, если ты и тут выживешь... — захохотал и вышел, не закончив фразы.

Гаор почти беззвучно выдохнул ему вслед длинное ругательство. Новенький улыбнулся, а Младший удивлённо посмотрел на Гаора.

— Ты его знаешь? Откуда?

— Допрашивал он меня, — нехотя ответил Гаор.

— И ты живой? — удивился подошедший к ним Седьмой. — Я его знаю, он подранков не оставляет. Говорит, возня лишняя.

Гаор не ответил. У него всё сильнее дрожали ноги и кружилась голова. Сесть бы, а ещё лучше лечь.

В ушах вдруг зазвенело, и всё стало куда-то уплывать.

— Посади его, — очень далеко и тихо сказал Старший, — только пусть не ложится.

И совсем далеко уже неузнаваемый голос ответил:

— Ничего, глотнёт пойла, взбодрится.

Разговор с Пятым оказался весьма интересным. И неожиданно плодотворным. Венн был удивлён и даже встревожен, когда вернувшись в Дом-на-Холме после поездки к Фрегору, получил приглашение к Пятому. Ох, когда пятое отделение приглашает... встреча с Огнем становится не только близкой, но и желанной. Вот уж кто всё обо всех знает. Разумеется, проигнорировать приглашение мог только самоубийца. Венн им не был, а потому в назначенное время — в бланке приглашения стояло вежливое около десяти, но он пришёл без одной доли десять — стоял в казённо скромной приёмной Пятого. Ровно в десять дверь кабинета распахнулась, и Пятый тоном радушного хозяина воскликнул:

— Арм, вот удачно! Заходите.

Венн приветливо улыбнулся, поздоровался и перешагнул порог самого страшного в Доме-на-Холме кабинета.

Разумеется, ничего супер-, сверх— и экстра— в кабинете не было. Обычный рабочий кабинет канцеляриста высокого ранга. Со скромным уголком для отдыха и приватно-конфиденциальных бесед. И то, что радушным жестом его пригласили именно туда, а не к официальному столу, ещё ничего не значило. Вернее, могло значить всё что угодно.

— Выпьете сонарского?

— Благодарю, не откажусь.

Вино из Сонара — не самое дорогое, но лучше дамхарского, правда, хуже аггрского, но весьма патриотично.

— Неплохо, — искренне сказал Венн, пригубив темно-красную прозрачную жидкость.

— Да, это наше родовое, — Пятый улыбнулся.

И вдруг резкий как выстрел вопрос:

— Каковы шансы у старых родов?

— Шансы на что? — ответил вопросом Венн.

Он рисковал, отвечая в таком тоне, но чувствовал, что может позволить себе этот риск. Пятый одобрительно кивнул.

— Выжить. Сохранить жизнеспособность. Прекратить вырождение. Ещё?

— Вполне достаточно. Позволите с конца?

— Я видел отчёт Ведомства Крови, ваш друг... не отклонение, а норма. Так?

— Да, к сожалению.

— Когда крыша на соплях, — Пятый снова перешёл на просторечный говор Арботанга, — её любым плевком сшибить можно.

— К сожалению, да, — повторил Венн.

— Вы думаете, поселковые ресурсы нас спасут?

— Других у нас нет, — столь же откровенно ответил Венн.

— В их числе этот Лохмач?

— Да. Он нужен мне.

— Но вы не хотите светиться как его хозяин, — понимающе кивнул Пятый. — Чьей засветки вы боитесь?

— Его, — честно ответил Венн и в ответ на вскинутые в искреннем удивлении брови пояснил. — Он работает на меня, пока не знает об этом.

— Интересно. Ну что ж, желаю успеха, соратник. Ваша идея весьма перспективна. Но... но прислушайтесь к моему совету. Не тяните с избавлением от балласта. При дырявой крыше никакой дренаж не спасёт от затопления.