— Рыжий, — Матуха осторожно похлопала его по щеке, — очнись, Рыжий.
Он вздохнул и застонал.
— Рыжий, — повторила Матуха.
— А? — наконец выдохнул он. — Кто? Где я?
— Всё там же, — серьёзно, даже сердито сказал Ворон. — Проснулся?
— Ворон?
— Да, держи.
— Что это? — он растерянно ощупывал положенную ему на ладонь таблетку.
— Снотворное, — Ворон всё-таки решил дать ему целую таблетку, но одну. — Воюешь слишком громко. Глотай и запей.
Подчиняясь командам, он засунул в рот таблетку, запил из поданной кружки и тяжело не опустился, а рухнул на подушку.
Они постояли над ним. Частое неровное дыхание постепенно сменилось более спокойным и ровным. Он вздохнул и вытянулся, обмякая.
— Заснул, — кивнул Ворон и строго посмотрел на Аюшку, — а ты посиди с ним. Если станет совсем редко дышать, разбудишь меня.
— Ага, — кивнула та.
— Всё, — Матуха зевнула, пришлёпнув рот ладонью, — всем спать.
И в спальнях, наконец, наступила тишина.
Впервые в жизни команда "подъём" не разбудила Гаора. Он не услышал ни крика надзирателя, ни утренней суматохи и суеты. Он спал без снов, ничего не ощущая и не помня, только полное спокойствие.
Утром многие первым делом бросились к нему посмотреть: жив ли, но вошла Матуха и погнала всех.
— Нечего тут, только парень успокоился. Старший, сколько ему на поправку дали?
— Три дня, — озабоченно ответил Старший, — успеем?
— Успеем, — ответил за Матуху Ворон. — Первая ночь самая тяжёлая, дальше легче будет.
После вчерашнего Ворону верили, и утро пошло по заведённому порядку. Хотя многие стояли в строю отчаянно зевая, со слипающимися глазами, но рта о том, что, дескать, Рыжий никому спать не дал, никто не открыл. Понятно же, чего там.
Когда все ушли и наступила тишина, Маманя с Матухой решили разбудить Рыжего и напоить чем-то сытным. Как выводить человека из голодовки, они сами и без Ворона знали: голодом наказывали часто, у иных хозяев на хлебе и воде неделями держали, да ещё работать велели. А здесь-то... Парень крепкий, вчера, конечно, плох был, а разлёживаться ему особо давать и нечего: три дня всего. Надо успеть его на ноги поставить и расходить.
— Рыжий, — Матуха, как и ночью, похлопала его по щеке. — Проснись, Рыжий.
Глухо, как из-за стены, Гаор услышал, что его зовут.
— Аа? — откликнулся он протяжным вздохом. — Чего?
Два женских голоса засмеялись над ним.
— Просыпайся, Рыжий, поешь малость.
— Давай-ка, подсажу тебя.
Мышцы слабо отзывались на его усилия, но беспорядочных судорог уже не было. Он сел, ему сунули в руку приятно тёплую кружку, помогли донести её до рта.
— Пей.
Он послушно глотнул. Густая непонятного вкуса, но ему сейчас не этого, горячая, но не обжигающая жидкость заполнила рот и горячим, согревающим грудь, комком прокатилась по пищеводу. Он пил, переводя дыхание после каждого глотка. Жаль, глотков оказалось маловато.
— Спасибо, — выдохнул он, протягивая в пустоту кружку, — ещё.
— Нельзя тебе сейчас много, — ответил ему женский голос, — потом ещё попьёшь.
— Матуха? — уточнил он.
— Ну да, кто ж ещё. А сейчас ложись и спи.
— Да, — он откинул одеяло и попытался встать.
— А, ну давай, конечно, — его подхватили под мышки.
— Я сам, — попытался он запротестовать.
— Сам-сам, ты всё сам, — засмеялась Матуха.
Несмотря на его протесты, ему не то что помогли, а чуть ли не довели до уборной и там одного не оставили. Обратно он шёл уже уверенней, или это ему только так казалось.
Он хотел ещё попросить Матуху снять повязку и спросить, чего так тихо, куда все подевались, но заснул, едва успев лечь. Матуха сама укрыла его, подоткнув одеяло.
— Всё, Аюшка, спать иди.
— А ежли он опять биться начнёт? — спросила Аюшка, мужественно борясь с зевотой.
— Не начнёт, — улыбнулась Матуха, — он теперь спать будет.
— Я пригляжу, — важно сказал Махотка, упросивший, чтоб его при Рыжем сегодня дневальным оставили.
— А куда ж ты денешься? — засмеялась Маманя. — Давай только и остальную работу сполняй, а то я Старшего ждать не буду, сама накостыляю. Пол-то не метён, не мыт, давай, берись за работу.
— Возле его койки не пыли, — озабоченно сказала Матуха, — смачивай чаще.
— Знаю, — шмыгнул носом Махотка.
Ничего этого Гаор не слышал. Он спал. Время от времени его будили, давали ему что-то пить, потом пожевать, вроде это была каша-размазня, он ел и пил подносимое ко рту и снова засыпал. Потом до него смутно доносился шум множества голосов, вроде его даже трогали, и он невнятно заплетающимся языком отругивался, чтобы ему дали спать. Однажды с ним уже было такое, когда после многодневного утомительного бессмысленного боя наступила тишина, и они повалились на землю кто где стоял и заснули, и санитары трясли их и пинали, пытаясь разбудить и так отделить раненых и убитых. Ещё дважды его сводили в уборную, и в последний раз он уже почти шёл сам и даже пытался ладонью считать стояки. Но и это сквозь сон.
И проснулся опять от шума, в котором не сразу, но узнал шум вечерней спальни, и попытался приподняться на локтях, почему-то он лежал уже на животе, хотя не мог вспомнить, когда и зачем повернулся.
— Чего тебе? — спросил над ним озабоченный голос Ворона.
— Уже что, вечер? — спросил Гаор, с трудом ворочая языком.
— Правильно вечер. Ну, как ты?
— Нормально, — он медленно, уж очень плохо его слушалось тело, повернулся и попытался сесть.
Ему помогли.
— Очунелся? — спросил голос Старшего.
— Да, а как же...?
— Три дня тебе на поправку дали, — весело сказал Старший. — А потом в гараж выйдешь.
Вокруг радостно заржали.
— Так что, Рыжий, лежи не хочу!
Гаор попробовал улыбнуться.
— Належался вроде. Голова только тяжёлая. И глаза...
— Голова тяжёлая от таблетки, — сказал Ворон. — Не помнишь, как тебя снотворным поили?
— Помню, — не очень уверенно ответил Гаор. — А... зачем?
— Воевал громко, — усмехнулся Ворон.
— Понятно, — вздохнул Гаор.
Неужели кого-то отметелили за него? Хреново. И откуда снотворное взялось? Но думать об этом и тем более спрашивать было тяжело. Он почему-то от этого короткого разговора устал. И попросил .
— Глаза развяжите.
— Ворон, как?
— Может, и впрямь, а?
— Очунелся вроде...
— Попробуем, — озабоченно сказал Ворон. — Давай так. Ложись на живот, лицо с двух сторон руками заслони.
Несколько рук помогли Гаору выполнить указания Ворона и сняли повязку.
— Открой глаза, что видишь?
Зыбкий расплывающийся свет, нет что это? Серое, непонятное... А, понял!
— Подушку вижу.
— А теперь опусти ладони, подними голову. Ну?
Глаза слезились, болели, но он видел... Видел!
— Вижу! — вырвалось у него.
Ворон засмеялся.
— Ну и ладноть, — сказал Старший.
Гаор попытался повернуться к ним, чтобы увидеть их, а не стену, но Ворон остановил его.
— Не спеши. Теперь закрой глаза и ляг на спину, и полежи так, чтобы свет сквозь веки шёл. Потом посмотришь и снова закроешь. И на лампы не смотри. Постепенно привыкай.
— Ага, — согласился Гаор.
Тогда из того завала его достали ночью, и он помнит, как резал глаза свет слабого притемнённого фонарика. Так что всё правильно. Но откуда Ворон всё это знает? И почему все его слушают?
Гаор сделал всё, как ему сказали, и успел увидеть столпившихся вокруг, когда вдруг глаза сами по себе закрылись, и он опять рухнул в сон.
— Крепкий парень, — Ворон поправил ему одеяло и встал. — Всё, Старший, дальше он сам справится.
Старший порывисто обнял его.
— Спасибо, кабы не ты...
— Ладно тебе, — Ворон усмехнулся, — нашёл, чем считаться, — и пошёл к своей койке, став опять прежним, молчаливым и отстранённым.
Оставив Рыжего спать — седни он уж похоже буянить не будет — все разбрелись по койкам. В прошлую ночь многие не выспались и сегодня улеглись на боковую, не дожидаясь отбоя.
Посреди ночи Гаор проснулся, сразу, как от толчка, и несколько мгновений полежал, соображая, где он, что с ним и что его разбудило. Так, всё правильно, и теперь ему надо добраться до уборной и обратно, не упав и никого не потревожив. Сложно, но возможно. Ну... шаг за шагом, не спеша, за стояки сильно не цепляться, а то тряхну койку и разбужу, ну, сержант, вдох-выдох и вперёд...
Сумрак в спальне позволял видеть и не резал глаз. Пошатываясь, стараясь не хвататься за стояки, Гаор добрался до уборной. Здесь свет был ярче, но всё же терпимо, боли нет, крови в моче нет, значит, почки целы, не отбили, и не застудил, уже хорошо, а теперь так же назад. Чёрт, как не его тело, завтра же надо начать разрабатывать, два дня у него на восстановление, а там работать, а интересно, почему говорят то так, то этак, то работать, то работать, это не просто так... серьёзная эта штука "ящик" и впрямь больше суток выдержать тяжело. Кто только до такой пакости додумался, поговорить бы с этим умником, чтоб думал, прежде чем изобретать.
Добравшись до своей койки, почему-то она теперь нижняя, похоже, его с Полошей местами поменяли, интересно, зачем, но хорошо, что поменяли, на верхнюю ему сейчас не залезть, Гаор посидел, переводя дыхание и рассматривая ночной сумрак спальни, потом лёг и натянул на себя одеяло.
Старший, следивший за ним со своей койки, успокоено опустил голову на подушку. Всё — и очунелся, и оклемался, ну силён парень, ну крепок, нашенского рода, мы живучие, нам иначе нельзя. С этим и заснул.
Проснулся Гаор вместе со всеми, но ему сказали.
— Лежи, не путайся под ногами.
И он согласился с этим. Быстро ходить он ещё не может, а поесть он и потом поест, не забудут про него. Так что он переждал суматоху и суету, а когда в коридоре затопали надзиратели, лёг под одеяло и закрыл глаза. А то ещё... глазеешь, так пошёл в строй! Знает он эти штуки. Но пронесло. Если даже и заглянули в спальню, то его не тронули, и когда всё затихло и хлопнула дверь надзирательской, он откинул одеяло и сел.
Сегодняшний поход в уборную прошёл куда легче, его только раз повело в сторону, но он успел ухватиться за стояк и переждать головокружение, и даже смог зайти в умывалку и умыться. Глаза, если не смотреть на лампы, совсем не болели и почти не слезились. Он успел вернуться и сесть, когда в спальню вошла Матуха. Гаор улыбнулся ей.
— Я в порядке.
— Вижу, — засмеялась она. — Сейчас тебе поесть дадим, а на обед уже со всеми сядешь.
— Я и сейчас дойду, — попробовал он возразить.
— Ты сейчас в коридоре свалишься, — насмешливо сказала Матуха, — тащи тебя потом да укладывай, Асил-то работать ушёл.
Гаор покорно вздохнул. Что с матерями не спорят, он уже хорошо усвоил.
— То-то, — с ласковой насмешкой сказала Матуха, — а сейчас к свету встань, я глаза тебе посмотрю.
Он послушно встал и вышел в центральный проход, встал почти под лампой, и Матуха, взяв его обеими руками за голову, осмотрела его глаза. И хотя свет ещё их резал, Гаор терпел, стараясь не моргать и не жмуриться.
— Хорошо, — сказала Матуха, — ну-ка, — она пальцем осторожно поочерёдно оттянула ему нижние веки, — везучий ты, Рыжий, глазную кровь тебе не выпустили. Иди ложись.
— А есть когда? — уточнил Гаор, возвращаясь на койку.
Ноги дрожали, и сердце часто билось о рёбра.
— Сейчас, — сказала Матуха и ушла.
Он лёг поверх одеяла, вернее, у него вдруг кончились силы, и мгновенно уснул. И дневалившему сегодня Булану, пришлось вытаскивать из-под него одеяло, чтобы укрыть.
— Спит? — заглянула в спальню Маманя, — ну и пусть себе спит, поест, когда сам проснётся. Шумнёшь тогда.
Булан кивнул, берясь за тряпку и воду. Что ж это за штука такая "ящик", если такого мужика как Рыжий так ухайдакала за три дня? Ему приходилось видеть насмерть и забитых, и запоротых, и у таких сволочей работал, что как их только Мать-Земля терпела, а такого в жизни не видел. А ещё старшие говорят, что Рыжий крепок и быстро очунелся, а он вона — ходить не может...
Спал Гаор недолго. Опять без снов, спокойно, и проснулся от голосов и смеха, и ещё не открыв глаз, сообразил, что это Булан с дневальной девчонкой колобродит. Он улыбнулся и позвал.
— Булан, ты?
Но откликнулась девчонка.
— Ой, проснулся никак, щас я Мамане шумну!
Гаор открыл глаза и сел. Булан, стоя к нему спиной, оправлял штаны. И Гаор уже открыл рот, чтобы поддеть Булана, ему чего-то стало очень весело, но в спальню вошла Зимушка с плошкой каши и кружкой чая, так что знакомство Булана с армейским фольклором пришлось отложить.
— Давай, Рыжий, — весело сказала Зимушка, — лопай.
Густую, но не крутую, масляно блестящую кашу и показавшийся необыкновенно сладким горячий чай Гаор заглотал с удивившей его самого быстротой. И руки, понимаешь, заработали, и проскочило, не застряв.
— Вот и молодец, — обрадовалась Зимушка, — когда мужик лопает быстро, здоров значит. Крепок ты, Рыжий, только в раж не входи больше.
Засмеялась, забрала у него миску с кружкой и ушла.
Гаор несколько озадаченно посмотрел ей вслед, перевёл взгляд на стоявшего в проходе Булана.
— Это она про что?
— А чо? — удивился Булан, — ты, Рыжий, совсем ничего не помнишь? Как ты ту сволоту зубами грыз, и вчера только сказали о нём, так ты не в себе стал и кидаться начал, чуть все койки не посворотил, а кто под руку подвернулся, так и побил. Зайче под глаз приварил, Ворону, ещё там... Не помнишь?
Сказал и тут же пожалел об этом. Потому что у Рыжего вдруг задёргалась, стягиваясь к носу, верхняя губа, оскалом выставились зубы, а глаза стали прям жёлтыми... Мать-заступница, никак опять у него?! Испуганный Булан отступил на шаг, быстро прикидывая, под какую койку нырять, но... но обошлось. Рыжий поднял руку и сам себе пальцами с явным усилием разгладил, выпрямил губу, резким выдохом перевёл дыхание и стал уже совсем человеком.
Успокоившись, Гаор сел, опираясь спиной на подушку и стену.
— Ничего, — твёрдо сказал он, — мы ещё с ним встретимся на узкой дорожке. А нет, так у Огня. Там он от меня не уйдёт. А чего не додавил я его? Кто помешал?
— Тебе Гархем по затылку пистолем врезал, — обрадованный, что Рыжий всё-таки человек, ответил Булан, — и в "ящик" на трое суток велел.
— С ним тоже встречусь, — пообещал самому себе Гаор.
— Мотри, — поёжился даже Булан, — он с пистолем ходит.
— Ничего, пуля быстра, а увернуться можно, — усмехнулся Гаор.
— Это как? — с интересом спросил Булан.
— Если первым выстрелить.
Булан подошёл и сел на соседнюю койку, Разговор получался уж очень интересным.
— Рыжий, а ты воевал?
— Ну да, — даже удивился Гаор.
Все ж знают об этом, он Плешаку ещё в самый первый день рассказал, а что Плешак узнал утром, то к вечеру уже все знают.
— А вот ты ночью всё кричал: танки, танки, это чего?
Гаор вздохнул. Слишком много надо тут объяснять, а он чего-то уже уставать начал. Но... нет, надо через не могу, нельзя ему разлёживаться, не хочет он в "печку", пока та сволочь по земле ходит. Он ещё раз вздохнул и стал рассказывать, чтобы было попонятнее. Булан слушал, открыв рот, совсем как Тукман, и задавал с точки зрения Гаора немыслимо глупые вопросы, но он терпеливо отвечал. Что "Воздух!" кричат, когда вражеские самолёты прилетают, и тогда надо прятаться в укрытие, прыгать в окоп, кювет, да любую яму, а нет — так просто ложись, где стоял, и молись, чтоб не накрыло, с самолётом пехоте не справиться. Что есть такая штука "вилка" — это когда стреляют по тебе сначала спереди, потом сзади, или справа и слева, а значит следующий уже точно в тебя. Что за танками идёт вражеская пехота и надо пропустить танки и, отсечь пехоту огнём, ну выстрелами, что такое мины и...
