— Ну, — встретила она его. — Опять собаки?
— Опять, — кивнул Гаор, снимая куртку и футболку.
— А чего в восточное крыло не отвели?
Он пожал плечами и честно ответил.
— Я не спрашивал.
Первушка промыла и смазала ему ранки.
— Посиди, пока впитается.
Он кивнул.
— Доволен? — вдруг спросила она.
Гаор удивлённо посмотрел на нее.
— Чем?
— А ночью. Приходили к тебе? — и сама ответила. — Приходили. Ну, и как?
Гаор разозлился.
К нему действительно ночью приходили. Он уже спал, когда его осторожно тронули за волосы, погладили, перебирая кудри. И по этой ласке, памятной ещё со сторрамовской вещевой кладовки, он понял, что это женщина из третьей спальни: там были не просто "купленные", а поселковые. Он, не открывая глаз, поймал её за руку, мягко потянул на себя, поворачиваясь на бок. Она легко, с привычной ловкостью скользнула к нему под одеяло. Свободной рукой он натянул одеяло им на головы, чтоб поговорить, но она, догадавшись о его намерениях, слегка зажала ему рот. И он понял: надо молча. Кто знает, на какой кровати наушник не спит и слушает? Услышит имя, донесёт, и всё. Обоим хорошо если только порка. Он всё-таки на прощание шепнул ей по-склавински.
— Спасибо, любая моя.
И услышал такое же почти неслышное.
— Тебе спасибо, любый мой.
И ушла она так же неслышно, как и пришла.
Так эта теперь выспрашивать вздумала. Ей-то чего?! Или тоже понаушничать решила?
— Это ты была? Нет? Так какое тебе дело?
Она нахмурилась и пренебрежительно повела плечом.
— Мог и получше поселковой себе найти. Ты ж личный всё-таки.
Гаор зло усмехнулся.
— Ревнуешь?
— А ты не задирайся, — посоветовала ему Первушка. — Я тоже кое-что могу. Мигну кому надо, и не будет тебя.
— На торги отправят, — рассмеялся Гаор, — да хоть сейчас. Тоже, испугала.
— Дурак, — вздохнула она с насмешливой жалостью. — Думаешь, только собаки есть? Забав много. Ардинайлы не продают никого. Только на утилизацию сдают. Если остаётся, что сдать. Понял?
— Понял, — кивнул он и встал. — За лечение спасибо, и что про забавы сказала тоже, а остальное... я уж сам как-нибудь разберусь.
— Разбирайся, — кивнула она. — Категорию ты уже потерял. Береги, что осталось.
Он молча натянул футболку, взял куртку и ушёл. Вот ведь стерва, по самому больному ему врезала. Когда отпали наклейки, он в душе — благо, кабинки есть — рассмотрел себя. И понял, что полной первой больше не получит. Конечно, струпья отпадут, шрамы побледнеют, но останутся. Хорошо хоть, ни мышцы, ни суставы нигде не стянуло, а то бы и второй — ограниченно здоров — не было бы. Вот чёрт, он так надеялся, что за год, ну полтора, окупит свою цену и его перепродадут. Ведь все, и у Сторрама, и в отстойнике, говорили об этом. А со второй категорией, всего в шрамах, кто и за сколько его купит? И каждая тренировка с собаками добавит ему шрамов. И о каких это ещё забавах она говорила? Похоже, и в этом Седой прав: всегда найдётся более страшное.
Сходив в душ, переодевшись и отдав Снежке футболку для починки, Гаор сидел в курилке и мрачно курил. Ныли уставшие мышцы, зудели свежие и старые синяки и ссадины. На душе было хреново — не то слово. Остальные ещё на работе, и он сидел в одиночестве. Сейчас бы напиться, или подраться, или... да чего ни придумай, ни хрена всё равно не будет. Покуришь, пожрёшь, ну, ещё покуришь, ну... даже поговорить не с кем. "Родовые" брезгуют, а "купленные" боятся. Да на хрена ему эти "родовые", твари клеймёные, оно и видно, что отстойника не пробовали. В камере им бы спесь живо сбили. Каждый сам по себе и за себя. И только и думает, как бы кого под порку подвести. Будто от этого своё клеймо побледнеет или ошейник свалится. Так что Мажордом не в одиночку зашугал и задавил всех, это они все вместе. Сволочи. Выродки остроносые, один к одному, что в ошейниках, что без них.
— Эй, Дамхарец, — негромко позвал его от двери женский голос. — Дай покурить.
— Я Рыжий, — ответил он, не поворачивая головы.
— А по мне хоть Чуней зовись, покурить прошу.
"Поселковое" слово заставило его посмотреть на просителя, вернее, просительницу. Черноволосая и остроносая, в таком же, как у Цветика, коротком и сильно декольтированном только бордовом — цвет Орвантера или Первого Старого, сразу вспомнил Гаор — платье с белыми фартучком и наколкой, в туфлях на высоких каблуках, она смотрела на него вызывающе и насмешливо. Гаор уже знал, что женщинам сигарет не выдают, но не слышал, чтобы угощать запрещалось, и потому молча достал из нагрудного кармана пачку, вытряхнул на ладонь сигарету и протянул ей.
Она подошла и взяла сигарету, прикурила от вмонтированной в стену возле двери зажигалки.
— Подвинься.
В курилке они были вдвоём, так ей что, другого места на круговой скамье нету? В другое время он бы, может, и поигрался с ней в эти игры, известные ему ещё с училища, но сейчас не под настроение.
— Пошла ты...
— Грубиян, — вздохнула она, садясь рядом с ним. — На кого злишься, Дамхарец? Лучше порадуйся.
— Чему? — угрюмо поинтересовался Гаор.
— А что жив, — она усмехнулась. — Мало тебе, что ли? Вон тебя, и бьют каждый день, и собаками травили, а ты жив. И даже Самого из-за тебя выпороли. Другой бы по потолку от радости ходил, а ты... А ты чего сбежал тогда? Тебе ж Фрегор хотел первый удар дать. Отвёл бы душу, — она снова усмехнулась. — Глядишь, Сам бы и не встал. Чего сбежал?
События того дня Гаор помнил хорошо, и помнил, что его увёл Рарг. Удачно увёл, не дал ему на неповиновение пойти. Но ей он ответил по-другому.
— Я не палач.
Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым.
— Это пока не приказали тебе. А прикажут, и куда ты денешься?
И Гаор невольно кивнул, соглашаясь. Да, прикажут и... всё, вот он и будет край его, за которым уже только смерть, и никакие тренировки у Рарга не спасут и не помогут.
Она вытянула, скрестив в щиколотках, длинные красивые ноги.
— Живи, пока жив, Дамхарец.
И покосилась на него, проверяя впечатление. Гаор невольно усмехнулся. Ишь, как без мыла лезет. Ну, и хрен со всем, может, и впрямь...
В дверях курилки возник Мажордом. Гаор спокойно встретил его пристальный взгляд. Он в рубашке и штанах, на ногах шлёпки, курит в отведённом для этого месте, по-поселковому не говорит. Придраться не к чему. Продолжала спокойно курить и женщина.
— Иди, переоденься, — разжал губы Мажордом. — Ты больше не нужна.
Она снова глубоко затянулась, выдохнула дым и спросила.
— А кто там?
— Он захотел Яблоньку, — ответил Мажордом.
— Да, — кивнула женщина и встала, — её ему надолго хватит.
Она бросила сигарету в стоявшую посередине курилки широкую и низкую бочку с водой и вышла. Мажордом посторонился, пропуская её, и шагнул вперёд, закрыв за собой дверь. Гаор насторожился.
После того дня, когда он бился с собаками, а Мажордома пороли, они ещё ни разу не разговаривали. Сутки Мажордом отлёживался у себя в комнате, и Милок бегал по его поручениям, а потом, бледный, похудевший и осунувшийся, снова вышел на работу. Гаор видел его издали, слышал голос, отдававший распоряжения, но вот так лицом к лицу... Ну, и что теперь?
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— А что ещё я тебе должен? — ответил вопросом Гаор.
Мажордом раздвинул бледные губы в улыбке.
— Одни неприятности из-за тебя, Дамхарец.
— Я Рыжий, — поправил его Гаор. — У кого неприятности? У тебя? Ну, так ты сам виноват. С собаками ты меня подставил, ты смерти моей хотел. Не так разве? Что выжил я, не твоя заслуга. — Гаор зло усмехнулся. — Ты ещё со мной не рассчитался, помни.
— Чего ты хочешь? — резко спросил Мажордом. — Ты жив, тебе этого мало?
— Давай, — Гаор докурил сигарету и щелчком отправил окурок в бочку. — Хочешь, Мажордом, на себе проверить, много это или мало, жить?
— Тебя запорют. Насмерть.
— Мг, — кивнул Гаор. — Только ты на это уже от Огня смотреть будешь.
Разговор явно для обоих заходил в тупик. Либо они сейчас от угроз переходят к делу, либо... Гаор прямо слышал, как скрипят у Мажордома мозги в поисках достойного выхода.
— Чего ты хочешь? — повторил Мажордом уже другим тоном.
— Этот разговор не я, а ты начал, — ответил Гаор. — Вот сам и подумай, как ты со мной за тот бой расплатишься, — и вздохнул. — На фронте я бы тебя на огневой суд выставил, а здесь...
И, видя, что Мажордом его не понял, пояснил:
— Ну, отправил бы проход в минном поле делать. Пройдёшь, кончен счёт, не пройдёшь... тоже. К мёртвому счёта нет.
— И часто ты так... на смерть посылал?
Гаор усмехнулся.
— Это война, Мажордом. И посылал, и меня посылали, и сам шёл.
Он резким рывком встал и выпрямился. Мажордом отшатнулся, хотя между ними было не меньше двух шагов. Гаор улыбнулся. Мажордом понял его улыбку и нахмурился.
— Фрегор не вечен, тоже помни.
— Ничего вечного нет, — ответил Гаор. — Ты про жизнь говорил, так... живи и давай жить другим. И как ты к другим, так и другие к тебе.
— Чем тебе плохо? Чего тебе не хватает?
— Тебе всё равно не понять, — усмехнулся Гаор. — Распорядка я не нарушаю, а в остальном... рассчитайся со мной за собак и живи, как сам знаешь, а меня не трогай.
— Не нарушаешь?! — возмутился Мажордом. — Да к тебе каждую ночь бабы бегают! Это разврат!
— А когда с родным сыном спят, а потом его под своего же брата подкладывают, это что? — ехидно спросил Гаор.
— Воля хозяина священна!
— Так ты Милка по хозяйскому приказу трахаешь? — удивился Гаор. — А я думал, он тебе нравится.
— Ты... — Мажордом задохнулся, — ты...
— Да, я, — этот никчемный разговор уже надоел Гаору. — Я дамхарец, Рыжий и так далее, а если ты, дурак, сразу моего клейма не посмотрел, то я за твою дурость страдать не собираюсь.
Мажордом кивнул.
— Так что, в первую спальню тебя перевести?
Гаор на мгновение растерялся, не зная соглашаться или отказываться.
— Мне всё равно.
— Не хочешь с личными жить? — удивился Мажордом.
— Мне всё равно, — повторил Гаор и, пройдя мимо Мажордома, вышел из курилки.
По коридору бегали возвращающиеся с работы к ужину. Слышали — не слышали... да пошли они все. Каждый сам за себя. И он тоже. В спальне Гаор сунул сигареты в тумбочку, и почти сразу вбежала Снежка.
— Рыжий, я зашила всё и выстирала. Чего ещё тебе сделать?
Он посмотрел на неё и невольно улыбнулся.
— Пока ничего.
— А давай я тебе штаны поглажу.
Гаор шутливо ущипнул её за нос.
— Это я сам.
Выездную одежду он всегда гладил и чистил сам. Так как ещё по Дамхару помнил, что с формой управляться не умеют. Да и у малявки силёнок попросту не хватит, чтоб как следует стрелку на брюках навести.
Отчаяние от потери категории ненадолго, но отпустило его, вернее, стало не таким острым. Что ж, эта, в бордовом, тоже права: пока жив, надо жить. Вот когда он встанет на сортировке и "зеленые петлицы" будут тыкать в шрамы и спрашивать, тогда и будет... что-то делать. А пока надо жить. И ему, чего там врать и придуриваться, лучше, чем многим. А что порядки здесь такие поганые... ну, так в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь.
Гаор уговаривал себя этими и другими столь же расхожими истинами, предчувствуя скорое подтверждение слов Туала. Мужайтесь, худшее впереди.
Ему повезло. Весенний праздник в "Орлином Гнезде" прошел без него. Фрегор с утра укатил в Дом-на-Холме, оттуда на загородный пикник с сослуживцами, с пикника поехали в "Парадиз", оттуда в "Розочку" — самый дорогой бордель Аргата. Из "Розочки" Фрегор вывалился уже за полночь, в очень хорошем подпитии, довольный собой и жизнью, и, плюхнувшись на заднее сиденье лимузина, приказал:
— Домой.
— Да, хозяин, — ответил Гаор, срывая лимузин с места.
Любовь хозяина к быстрой езде была ему уже хорошо известна, и в дополнительных приказах он не нуждался. Несмотря на мучивший его голод — за весь день его так и не удосужились накормить — он был доволен сегодняшним днём. Во-первых, он выяснил, что Венн — сослуживец хозяина, то есть тихушник, во-вторых, на пикнике были только тихушники, и он многих разглядел и запомнил, на всякий случай, вдруг пригодится, и в-третьих, а пожалуй, и главных, праздничные развлечения "Орлиного Гнезда" обошлись без него, а он без них.
— Рыжий, — вдруг позвал его Фрегор.
— Да, хозяин, — откликнулся Гаор.
— Есть хочешь? — и, не дожидаясь его ответа. — Гони в "Охотничий"!
— Да, хозяин, в "Охотничий", — Гаор резко вывернул руль, бросая машину в разворот.
"Охотничий" ресторан на выезде из Аргата был любимым местом утреннего опохмела богатых гуляк. Но сейчас ехать туда было, пожалуй, и рановато. И что означает вопрос хозяина, хочет ли он есть? Он что, собирается его в "Охотничьем" кормить? Да кто ж туда раба пустит?
— Рыжий, — опять позвали его.
— Да, хозяин, — ответил Гаор, готовясь услышать новый адрес.
Бывало уже такое, когда пункт назначения менялся чуть ли не каждые пять долей.
— Все бабы шлюхи, — доверительным тоном сообщил ему Фрегор.
Ни спорить, ни соглашаться Гаор не счёл нужным. Но Фрегор в его высказываниях и не нуждался.
— А ещё они стервы. И дуры. А все остальные сволочи. Я знаю, Рыжий, ты не спорь.
"И не думаю", — мысленно ответил Гаор.
"Охотничий" находился на другом конце Аргата, и он поехал напрямик через центр. Они летели по уже опустевшим улицам, и полицейские, что называется, в упор их не замечали. Пустячок, а приятно. Гаор тоже любил быструю езду.
— Подумаешь, деньги. Деньги не главное.
"Когда их навалом, то да", — согласился про себя Гаор.
— И кровь не главное. Родовитый дурак хуже умного полукровки.
"Как полукровка, согласен полностью", — вёл мысленный диалог Гаор.
— Главное, ум. Я умный, Рыжий. Поэтому у меня всё будет. Братец мой, наследник, глава фирмы, подумаешь! Где бы его фирма была, если бы не я? Кто ему военный заказ дал? Я!
"Если он его так же, как те энергоблоки, делает, то дела у армии хреновые", — подумал Гаор.
— Ублюдок его ни одну экспертизу не пройдёт, а ему уже пятьдесят, вот я ещё кой-какое дельце проверну и в Ведомство Крови подам, — Фрегор хихикнул, — заявление. Чтоб ублюдка проверили. И всё! Бездетен Фордангайр Ардинайл, а значит, хрен он старый да гнилой, а не наследник. Он это знает, зна-ает. Он, Рыжий, спит и видит, как меня укокошить, да хрен я ему поддамся. Ты думаешь, чего Мажордом, сволочь старая...
"Тоже не спорю", — подумал Гаор, слушая всё с большим интересом. Но тут Фрегор забыл, о чём говорил, и долго безадресно и бездарно ругался. Это с ним случалось часто, Гаор давно привык и не обращал внимания.
— Останови, — вдруг приказал Фрегор совершенно трезвым голосом.
Гаор послушно вдавил тормозную педаль, притирая лимузин к обочине. Они уже выехали из Аргата, и до "Охотничьего" оставалось не больше двадцати меток, пустяки для такой машины. Что-то случилось?
— Выходим, — скомандовал Фрегор, открывая дверцу, и так как Гаор остался сидеть, рявкнул. — За мной!
