Но на его счастье, Махотку отпустили, и, сбросив на него трейлер, Гаор побежал обратно. Бандура была на месте, и шофёр ругался с охранником. Из-за чего? А вон оно что, охраннику теперь третий пандус не просматривается. А там кто? Чтоб не подставить ненароком, когда он эту бандуру сдвинет. Нет, чисто, можно спокойно работать.
— Рыжий!
— Да, господин.
— А ну убирай эту хреновину отсюда, а то я тебя самого живо уберу!
"Пошёл ты со своими приказами!" — забираясь в высокую кабину, Гаор мысленно подробно обрисовал, куда надо отправиться охраннику. Ключи обалдуй свободный оставил в замке, уже легче. Ну, давай, родимая, ты хоть и пустая, а сама по себе ох и увесистая. Как бронированная. Тебя по шажку надо, ласково и помалу, Плешак говорил: как девку нетронутую. Интересно, а какие они, нетронутые? У него за всю его жизнь ни одной такой не было. Всё как-то попадались уже вполне знавшие что, зачем и почём.
Охранник самодовольно курил, наблюдая, как намертво закупорившая проезд сразу на оба пандуса и к трём складам длинная серебристо-серая громадина плавно и даже изящно сдвигается на выездной пандус, одновременно разворачиваясь к воротам тупым носом, блестящим от обилия фар. Шофёр тихо бубнил, что после дикаря ему дезинфекцию в кабине делать надо, что он бы и сам всё сделал, если бы эти волосатики под колёса не лезли, но все понимали, что это так... для сотрясения воздуха.
Развернув машину на выезд, Гаор выпрыгнул из кабины и побежал в гараж. Пока ему Гархем ещё чего не придумал.
— А ты здорово! — встретил его Махотка. — Голозадый тыр-пыр и ни хрена, а ты враз в ясность привел.
— Мг, — согласился Гаор, вылезая из выездного комбеза и вешая его рядом с шофёрской курткой, — масло проверил?
— А то! — гордо ответил Махотка.
— Тогда айда, верещит уже.
И бегом к своему корпусу на построение. Ведь пока все не встанут, запуска не начнут. А на работу вовремя выгонят.
Пересчёт, обыск, запуск. И кубарем вниз в коридор, к еде и недолгому дневному отдыху.
— Рыжий, дневалишь завтра.
Гаор удивлённо посмотрел на Старшего. Нет, он не против, но почему не в черёд, его дежурство было как раз... две выдачи назад, прошло хорошо, с чего это опять?
— С тобой Махотка и Губоня с Векшей, — продолжал озабоченно Старший. — Мамушка, троих на дневальство оставь, велено всё как языком вылизать.
Гаор удовлетворённо кивнул.
— Понятно, Старший, сделаем.
— Это чего такое тебе понятно? — немедленно влез Булдырь.
— Генеральский смотр будет, — весело ответил Гаор.
— Или большой шмон, — кивнул Ворон.
Теперь поняли все.
— Думашь... оттудова...? — Старший, хлебая суп, неопределённо повёл бородой куда-то за стену.
— Иначе б отмывать не велели, — ответил вместо Ворона Гаор.
Ворон, соглашаясь, кивнул.
— Тады, мужики, у кого что лишнее в тумбочках к Матуне снесите, — решил Старший.
— Сделаем, — откликнулась от женского стола Матуня.
За столами озабоченно зашумели. Гаор уже знал, что раз или два в год Гархем, а то и сам Сторрам заявляются в спальни, всё смотрят, всюду суют нос, но к их проверкам особо не готовились, потому что они были всегда внезапными, а раз Старшему велено так подготовиться, то значит, точно из Рабского Ведомства припрутся.
— Придётся тебе, Рыжий, рукомесло своё прикрыть, — язвительно сказал Зуда.
— А тебе что за беда? — ответил Гаор, приканчивая кашу.
— А ты мне по хрену!
— А ты мне...!
Ответ Гаора был одобрен дружным ржанием.
Полгода после того случая Зуда был тихим и никого не задевал, а теперь опять осмелел и на пару с Булдырём цеплялся то к одному, то к другому. Относились все к этому спокойно: у каждого своя придурь. Рыжий вон то отжимается, то крутится, то ещё что удумает, Ворон молчком всё, Махотка как из-под руки Рыжего удерёт, так от девок за уши не оттащишь...
— От девок за другое оттаскивать надо!
Снова все дружно грохнули и встали из-за стола, благодаря матерей.
В гараже главный механик, как обычно, проходя мимо него и не глядя, велел ему заняться хозяйской легковушкой. Личный шофер Сторрама, тот самый парень, что избил его тогда на стоянке у Рабского Ведомства, теперь не вмешивался, но торчал над душой, ему, видите ли, надо лично убедиться, насколько всё правильно и тщательно будет сделано. Помогавший Гаору Махотка сразу стал жутко неловким и уже примерялся случайно плеснуть на пол масла из канистры, чтобы голозадый поскользнулся и убрался. Но тут шофёра позвали остальные водители: им шестого в домино не хватало. И Гаор шёпотом отругал Махотку.
— Дурень, нам самим же скользко б стало.
Махотка вздохнул.
— А как надо было?
— Никак, — сердито ответил Гаор, — ты на дворе работаешь, на тебя ворона смотрит, тебя волнует?
— Неа, — ухмыльнулся Махотка, — мне она по хрену.
— А здесь нет? — язвительно спросил Гаор.
И Махотка тихо заржал.
— Ага, что лягва, что ворона, человеку они по хрену. Так, Рыжий?
Гаор изобразив, что влепляет Махотке подзатыльник, взъерошил тому волосы на затылке. Для него самого только сейчас, в этом разговоре, в неожиданно точной фразе Махотки открылось, что лягвы не люди, и потому что бы с ним они не делали, ему это не в обиду, не в стыд и не в укор. Не обижался же он на аггров, засыпавших его и остальных бомбами, стрелявших по нему. Те были враги, нелюди, так и эти не лучше. Клювач ведь потому так и вызверился на него за кабель, что посчитал, что он вздумал тем подыгрывать...
...Вечернее построение, пересчёт, обыск, запуск, и всё: можно по-вольному. Он думал, что с Клювачом придётся разбираться после ужина, но на него обрушились сразу, едва он вбежал в спальню, и не один Клювач.
— Ты чо, Рыжий, ошалел?!
— Ты на хрена эту пакость приволок?!
— Тебе чо, велено было?!
— Да ещё сам выпросил!
— Мы ж тебя за такое!
Самое удивительное, что в этом общем многоголосом, щедро пересыпанном руганью осуждении участвовал и Ворон.
— Да вы что, мужики? — попробовал он отбиться, — не знаете, что это?
— Мы-то знаем, а вот ты знашь?!
— Кабель это, телефонный. Вы что телефона не видели?
— Ты ещё и издеваешься? — вспылил вдруг Ворон. — А то ты его на себе ни разу не пробовал?!
— Чего?! — опешил он.
— То самое! — заорал на него Ворон.
Закончить Ворону не дала Мать, пришедшая узнать, чего это мужики ужинать не идут.
— Дурак ты, Рыжий, — вздохнула она, узнав из-за чего шум, — ну да ладноть, лопать идите, потом ему накостыляете.
Последние слова Матери заставили его поёжиться. Если каждый даст ему как самое малое раза, то сотни ударов ни одна шея не выдержит. Но за едой все малость успокоились, и когда вернулись в спальню, объяснили ему уже спокойно, что такими кабелями порют, когда хотят намертво уделать, чтоб сразу из-под порки да в "печку", а что он в рундуке в гараже лежал, так то, значит, берегли до нужды в таком, а...
— Душат ещё ими.
— Ну да, видал такое, до полного сумления, а потом что хошь с мужиком там, али парнем творят.
— А ещё, — у Ворона вдруг задрожали руки, в которых он вертел сигарету, — ещё его к аккумулятору подсоединяют, а другие концы тебе по телу, и водой полить могут, для пущей электропроводности.
Ворон порывисто закурил, словно совсем забыв, что в спальне курить нельзя, только в умывалке. Старший мягко похлопал Ворона по спине, одновременно и успокаивая и направляя в умывалку, и сурово спросил.
— Понял, Рыжий?
— Понял, — кивнул он, уже успокоившись и зная, как ответит, — я об этом не знал и в голове не держал, это раз, а когда я над ним поработаю, его уже ни подо что такое не приспособишь, это два.
— А ты его подо что взял? — уже вполне мирно и заинтересованно спросил Мастак.
— Увидишь, — озорно ответил он...
...Так и вышло. Плести из проволоки разные фенечки, брелочки и прочее он научился ещё мальчишкой у работавшего в отцовском гараже умельца. На фронте делал цветные оплётки на рукоятки ножей, чтоб не скользили в руках, найти обрезок кабеля всегда можно, а сделанное выменивал потом на сигареты, а то и кое-что посущественнее. Помнится, майор один за рамку-книжку для фотографии семьи отвалил ему недельную норму водки. На дембеле, работая в гараже, на ночных скучных дежурствах делал оплётки на рулевое колесо, тоже был приработок, с которого он в отличие от тех, за какие расписывался в ведомости, сорок пять процентов не платил. Да и колечко там или браслетик витой позволяли уговорить девчонку, вполне заменяя угощение, на которое денег ему всегда не хватало. Жуку он ещё в училище сплёл так ручку, вернее, чехол, куда вставлялся сменный стержень, вышло нарядно и как ни у кого, Жук тогда заикнулся о деньгах, и он ему врезал. И Кервину всё собирался сделать, да так и не успел. Вернее, Кервин отказывался, говоря, что растеряха и неминуемо потеряет, а он обещал сделать ему на цепочке-шнурке, чтоб носил на шее как смертный медальон. Ну да что теперь об этом? Несколько вечеров Гаор аккуратно, стараясь не повредить, стягивал наружный чехол-изоляцию, потом расплетал, разбирая по цветам, сердцевину, опять же аккуратно, чтоб не испортить. Второго-то кабеля у него нет и, видимо, не будет. Но значит, в гараже работал когда-то такой любитель, не плести, а наказывать, мастер бы взял материал с собой. Сам он тогда, увольняясь из гаража, очистил свой шкафчик, забрав даже самые маленькие обрезки.
Сначала за его работой наблюдали с мрачным подозрением, но потом то ли привыкли, то ли, в самом деле, поняли, что в разобранном виде кабель не опасен, и успокоились. Теперь слушая по вечерам чтение Махотки и Салаги, гоняя Махотку по дорожным правилам, а Салагу по физике и электротехнике, Гаор быстро сплетал, скручивал гибкие разноцветные проволочки. Оплётка на хлебный нож, очень понравилась Мамане, и Гаор сделал такие на все ножи, и каждый со своим узором, чтоб издали кидалось в глаза, какой нож для чего. А Мастак поделился инструментом: нашлись у него маленькие, видимо, маникюрные кусачки и маленький ножик для зачистки концов.
— Дело в руках великая вещь, — кивнул Мастак, глядя как-то на его работу. — Давно умеешь?
— Давно, — ответил Гаор, — мальчишкой ещё меня один научил. Тоже гаражный мастер был.
— Мастер он везде мастер. А руки у тебя, Рыжий, ловкие, под дело приспособлены.
Последнее замечание, видно, что-то означало, потому что окончательно сняло остатки возникшей между ним и другими отчуждённости. И почувствовав это, он рискнул...
...Как обычно в свободный вечер Гаор играл с Вороном в шахматы, отпущенные с уроков Махотка и Салага колобродили с девчонками в коридоре, Мастак на соседней койке мастерил очередной гребень — тонкие деревянные зубья легко ломались, а толстые волосы дерут, вот и занят Мастак, аж в очередь иногда к нему стоят. Кто курил в умывалке, кто валялся на койке, ну словом обычный вечер, и он как бы, между прочим, спросил.
— Ворон, а где тебя током били?
— В Амроксе, — рассеянно ответил Ворон, думая над позицией, — я акт на утилизацию отказался оформлять.
У Гаора перехватило дыхание, но спросил он по-прежнему небрежно, как в обычном трёпе.
— Чего так?
— Тех троих ещё можно было вылечить, — по-прежнему рассеянно ответил Ворон и переставил коня.
Он приготовил было следующий вопрос, чувствуя, что Ворон готов к рассказу.
— А амрокс этот, чо за хренотень? — вдруг вмешался в их негромкий разговор Булан, подошедший посмотреть, не готов ли у Мастака заказанный им для какой-то девчонки гребень с узорочьем.
Ворон удивлённо вскинул на Булана глаза и вдруг вскочил на ноги, уронив шахматы, схватил себя за горло, пытаясь то ли сорвать ошейник, то ли задушить себя. Булан испуганно отступил на шаг, потому что Гаор и Мастак, отбросивший своё рукоделие, вскочили и с двух сторон зажали смертельно побледневшего Ворона, схватили его за руки и, оторвав их от шеи, опустили книзу. В мгновенно наступившей тишине вокруг них собрались остальные, готовые прийти на помощь, хотя ещё и не понимавшие что случилось. Но Ворон стоял неподвижно, запрокинув голову, с напряжёнными, будто сведёнными судорогой мышцами.
Видимо, кто-то позвал Матуху, потому что она вошла, решительно раздвинула мужчин, взяла в обе ладони голову Ворона и пытливо вгляделась в его лицо.
— Ах ты незадача какая, — досадливым шёпотом сказала Матуха, — никак столбняком его вдарило. А ну кладите его, мужики.
Ворона уложили навзничь на койку, и Матуха, расстегнув на нём рубашку, стала гладить ему грудь против сердца.
— А вы ноги ему разотрите, и руки, — бросила она через плечо, — пока не захолодел.
— Чо это? — опасливым шёпотом спросил Булан.
— Не видал николи? — ответила вопросом Матуха, — ну и счастье твоё, молись, чтоб с самим такого не было. Давайте, мужики, трите, разгоняйте ему кровь.
Гаор, видевший подобное когда-то у контуженных, ждал вопроса, что дескать с чего это у Ворона, уж очень хотелось услышать объяснение Матухи, но об этом никто и слова не сказал. Ворон лежал белый и неподвижный и даже уже и не дышал вроде. А они тёрли, теребили его, не давая застыть. Но Гаор даже сейчас не жалел, что затеял этот разговор, а только злился на так некстати вмешавшегося Булана. И ещё удивляло, что все, кроме совсем уж мальцов, знают, что это и что надо делать. И что никто не зовёт матерей набольших.
Наконец у Ворона мелко задрожала грудь, и он с всхлипом втянул воздух.
— Слава Огню, — непроизвольно выдохнул Гаор.
И к его удивлению, Матуха одобрительно кивнула, но ничего не сказала. И вот уже у Ворона веки не просто опущены, а прижаты, зажмурены, а из-под них слёзы.
— Поплачь, Ворон, — тихо сказала Матуха, — слезой у человека горе выходит.
Бледные до голубизны губы шевельнулись, выпуская наружу слова.
— Галчата... им память током отбивали... кто не выдерживал... тех к утилизации... в банк крови... на горячее переливание... в банк органов... на пересадку... кто выдерживал... на усыновление... бастардами и младшими... девочки на расплод... свежая кровь... больных, увечных сразу на утилизацию... с любой кровью... заменяли на галчат... чтобы предупредить вырождение...
Все молчали, и только тихий, как неживой, голос Ворона и страшные беспощадные слова. Это была правда, то о чём многие догадывались, боясь поверить, что такое возможно.
Ворон вдруг открыл глаза, рывком, оттолкнув Матуху, сел и, в упор глядя на Гаора, выдохнул.
— Мы соучастники, ты понимаешь это? Мы все соучастники.
— Нет! — выкрикнул Гаор, — нет, я...
— Да! — перебил его Ворон, — себе не ври, сержант. Переливание крови тебе делали? Откуда кровь в госпиталях? Свежая кровь! Сказать тебе, как её получают и что потом с теми, из кого выкачали, делают?! Чтобы и ты это во снах видел! Горячее переливание делали тебе? Когда из вены в вену, через ширму. Сказать, кто за ширмой лежал?
— Нет! — крикнул Гаор, — во фронтовых... Нет...
Но он уже знал, что это правда. Когда правда, то веришь ей сразу, это враньё обосновывать и доказывать нужно.
