— Рыжий, спишь? — позвал его Голубь.
Гаор убрал листы в папку, завязал тесёмки и ответил.
— Нет, так лежу, а что?
— А чо ты бабам врал на кухне? Я здесь слышал, как смеялись.
— Завидно? — хмыкнул Гаор, но ответил миролюбиво. — Про училище рассказывал.
— Это где ты мальцом работал, что ли ча?
"А ведь верно", — удивлённо подумал Гаор. Училище, армия, даже фронт — он, конечно, старался выжить, его учили, но это была работа не на себя, а на... да неважно, он и впрямь работал, а не работал. И что же, два года дембеля — всё, что у него было, когда он работал? Нет, это надо обдумать.
— Да, — ответил он выжидающе глядевшему на него Голубю. — Получается, что так.
— А ты чо, в галчата попал? Ты ж вона, рыжий.
— Галчата? — удивлённо переспросил Гаор, — а это как?
— Ну, Рыжий, — Голубь даже руками развёл, — неужто и это забыл? Ну, тады...
— Дурак ты, Голубь, — всунулась в дверь дневалившая сегодня Чалуша, — да какой из него галчонок, повылазило тебе? Ты на глаза его посмотри.
Окончательно заинтригованный таким оборотом, Гаор почти как прежде спрыгнул к ним с койки.
— Да расскажите вы толком!
— Ну и тёмный же ты, — покачала головой Чалуша, рассыпая из небрежно закрученного узла тёмные с отдельными светлыми, но не седыми прядками, волосы. — И на галчонка никак не тянешь. Хотя... грят, им память отбивают. Ты-то, посёлок свой помнишь?
Гаор насторожился и покачал головой.
— Нет. Меня в пять лет у матери забрали. Я ни названия, ни чего ещё не знаю. Но... это был посёлок полукровок, это я помню.
— А кто забирал? — спросила Чалуша. — Много вас увезли?
— Меня одного, — настороженно ответил Гаор, чувствуя, что опять подбирается к чему-то, что... все знают, и никто не говорит, и, боясь неосторожным вопросом или неправильным ответом спугнуть Чалушу. Потому что Голубь хмуро отвернулся и рассказывать явно не хочет. — Военные приехали на машине.
— Военные? — удивилась Чалуша. — Тады и в сам-деле не то. И сразу работать заставили?
— Нет, — по-прежнему настороженно ответил Гаор. — Я два года жил в доме, меня... готовили в училище. А в семь туда.
— В домашние тебя готовили, — хмуро сказал Голубь, — чего уж там. А может, и на подстилку.
Гаор резко развернулся к нему, но ударить не успел: на его правом кулаке повисла Чалуша.
— Да ты чо, Рыжий, ошалел?! А ты, думай, как вякать, пошто парня срамотишь, над ним и так голозадые намудровали, что по ночам кричит, — зачастила Чалуша. — Где ты такое видал, чтоб таким галчонок был? Нашенский он, а что память ему отбили, так то не страшно. Найдёт он род свой. Только вернулся, а ты...
Хлопнула дверь надзирательской, и послышался топот на лестнице.
— Обед никак, — ахнула Чалуша, — а ну миритесь по-быстрому, и чтоб ни-ни.
Она решительно подтолкнула их друг к другу так, что они соприкоснулись грудь о грудь, и выбежала в коридор.
— Ладноть, — нехотя сказал Голубь, — и впрямь ведь, не мы себе выбираем.
— Да, — вполне искренно ответил Гаор, — не мы.
В спальню шумно вваливались пришедшие на обед. И разговор о "галчатах" пришлось отложить на неопределённый срок. Но Гаор, разговаривая, смеясь, хлебая необыкновенно вкусный густой картофельный суп — в жизни такого не ел — напряжённо думал об услышанном. И главное: его считают "вернувшимся", своим, над которым голозадые "мудровали". А "галчата", которым отбивают память... Он в "галчата" не годится, потому что рыжий и не те глаза, кажется... кажется, он догадывается, но спешить ни с догадками, ни с вопросами нельзя. Но ведь он говорил, в самый первый день сказал, что его продал отец, почему же Чалуша сказала, что он ещё найдёт свой род? Род-то по отцу считается, и по отцу он Юрденал. Что-то здесь не так.
Обеденное построение Гаор опять переждал в умывалке, и когда все ушли, а Голубь взялся мыть пол в спальне — на дворе, оказывается, шёл дождь, и потому нанесли много грязи — стал помогать ему. Вернее, нашёл второе ведро и тряпку, закатал до колен штанины и пошёл мыть коридор, пока там не засохло.
— Ловко ты, — выглянул в коридор Голубь, — и чо, там же выучился?
— Мг, — ответил Гаор, выкручивая тряпку.
Дверь надзирательской была полуоткрыта, и хотя вроде за ней никто не стоял, он показал глазами на неё Голубю. Тот понял, кивнул и ушёл мыть спальню дальше. Выглянула так же мывшая в женской спальне пол Чалуша. Гаор предупредил и её. Она кивнула и быстро пробежала мимо него в столовую, мимоходом хлопнув его по плечу.
-Рыжий, Голубь, где вы тама? — вышла в коридор Маманя, — идите, с котлами помогите. Потом домоете.
Они оба, тут же, бросив всё, как есть, побежали в столовую. Мыть кастрюли, а значит, получить добавку — право и привилегия дневальных. В училище и в армии, тоже так же было, кто помогает на кухне, тот сегодня уж точно сыт.
После дополнительного обеда очень хотелось лечь и поспать, но Гаор заставил себя закончить работу. Напросился, так давай, а на полдороге дело не бросают. Налил, так пей до дна. Да и... ему завтра уже на работу выходить, скорее всего, в гараж, а там не отлежаться и не отсидеться за чужой спиной, в гараже он один. Даже если Махотку с ним пошлют, на Махотку он свою работу не скинет. Так что и расходиться, и разработаться ему надо сегодня, чтобы завтра быть в форме. И потому закончив с полом, пошёл в душ. Мылся долго, с удивлением на ощупь обнаружив, что похудел за эти дни, будто после полной изнурительной смены в Чёрном Ущелье, когда продуктов им дали на неделю, а они уже там узнали, что подвоза не будет и раньше чем через две недели их не сменят. Правда, часть роты быстро погибла, и они поделили их пайки, но всё равно... а это он уже третий день лопает от пуза, каким же его из "ящика" вынули? И неужели три дня голодовки могут так ухайдакать? Хотя, ведь без воды... Обезвоживание — всплыло памятное по училищному курсу выживания слово. Он и сейчас мылся так, будто воду через кожу впитывал, всем телом пил.
После ужина Старший ему напомнил, что Махотку поспрошать надоть, а заодно и проверить, чему того Ворон научил. Пришлось ему на пару с Вороном устроить Махотке настоящий экзамен. Махотка сопел, потел, но всё ответил. Слушатели и болельщики шумно радовались и били ученика и учителей по спинам и плечам. Гаора, правда, еле-еле, так, для видимости, всё ж таки только-только оклемался. Старший решил.
— И дальше вместях тады давайте. Чтоб Махотка по-всякому работать мог.
Гаор испытующе поглядел на Ворона. Хватит ли у того духу отказаться? Но Ворон, к его удивлению, отказываться не стал. Сразу и договорились, что грамоте, а главное машинам учит Рыжий, а Ворон счёту. Махотку отпустили, и он удрал в коридор к девчонкам, а Гаор пошёл готовить себе всё на завтра.
— Мне куда завтра? — уточнил он у Старшего. — В гараж?
— Велено в гараж, — кивнул Старший. — Махотка с тобой пойдёт. Сказано, малый трейлер делать. Знаешь что это?
Гаор кивнул. Малого трейлера он в гараже не видел, но за время его лежания в "ящике" и поправки, многое могло и измениться.
Сигареты его так и лежали в тумбочке, и он рискнул пойти покурить. Ничего, голова не кружилась, ноги его держали крепко, разговор, правда, на заинтересовавшую его тему "галчат" повернуть не удалось, но ему спешить некуда, успеет. А пока он только, лёжа уже в темноте на койке, достал лист с заметками об отстойнике и прочем, вписал "галчата" и поставил вопросительный знак.
Утром он встал со всеми в общий строй. В гараже его ждал малый трейлер — новенький двухосный грузовик-фургон с эмблемой Сторрама на обоих бортах. Машина прямо с завода, и работы с ней оказалось много. Махотка помогал и очень старался, но Махотке не хватало знаний, а ему сил, и сделать всё до обеда он, конечно, не успел. Вырисовывалась перспектива "горячих". Но... обошлось.
— Завтра закончишь, — отпустил его Гархем, припёршийся как раз перед обедом.
Глядя вслед резво улепётывающим на обеденное построение рабам, Гархем даже покачал головой. Надо же, какое чутьё у полковника, никогда не думал, что за три дня можно так восстановиться. Интересно, это парень такой уникально живучий, или рабы владеют особой методикой выведения из комплексно-травматического стресса? Но почему-то раньше они её не применяли.
И только за обедом Гаор понял смысл сказанного ему Гархемом. Сегодня же выдача! Ну, фишки ему не светят, он всю неделю не работал, но вот можно будет на дворе погулять, это главное.
Сначала он даже не думал идти на выдачу. Сигарет не будет, а фишки ему получать не за что. Но Старший велел идти.
— Давай, а то придерутся. Только с Махоткой иди. Он-то работал, а при тебе числится.
Как всегда два надзирателя и Гархем. И стол для "по мягкому" и "горячих" наготове. Обычно Гаор получал первым, а Махотка, как подсобник, за ним. Но сегодня сначала Махотке дали пять белых фишек, и пять "по мягкому" за какую-то тележку. Что там была за история, Гаор не знал: это событие явно произошло когда он чуть ли не в "ящике" ещё лежал. Махотка послушно лёг, получил предписанное и встал. Стиснув зубы, Гаор шагнул вперёд.
— Ну, Рыжий, — улыбнулся Гархем. — За неделю полдня работал. И как думаешь, сколько тебе положено?
Надзиратели засмеялись.
— Прямо санаторий себе устроил, — сказал один надзиратель.
"Тебя бы туда", — мысленно ответил Гаор, потупив глаза.
— А уж убытков из-за тебя было, — сказал другой надзиратель.
"Это ещё каких?" — по-прежнему безмолвно удивился Гаор, твёрдо решив молчать до последнего. Гархем еле заметно поморщился на последнюю фразу надзирателя. Гаор этого не увидел, разглядывая свои босые ноги, но надзиратели сразу перестали улыбаться и подтянулись.
— Ну, — сказал после показавшегося Гаору угрожающе долгим общего молчания Гархем, — чтобы ты не ушёл совсем пустым, одна белая.
Гаор шагнул к столу, взял беленькую фишку и шагнул назад.
— Спасибо, господин управляющий, спасибо, господин надзиратель.
— Всё, ступайте, — отпустил их Гархем.
В коридоре Гаор перевёл дыхание.
— Ну? — спросили его.
— Обошлось, — улыбнулся он, — даже беленькую дали. Расщедрились.
— Ну и ладноть, — мягко хлопнул его по плечу Старший. — Все что ли ча? На двор давайте.
И Гаор вместе со всеми кинулся обуваться. Тепло совсем, можно в одной рубашке и штанах, но босиком он по бетону не может, да и остальные, вроде, тоже, да все обутые. Для турника у него сил ещё нет, но он же ещё солнце застанет, теперь совсем поздно темнеет.
Следующая неделя прошла спокойно.
Он работал в гараже, отрегулировал малый трейлер и съездил в пробную поездку с гаражным механиком, не с тем молодым, а с другим, немолодым и немногословным. За всю поездку Гаор не услышал от него ни одного ругательства или замечания, но и чего-либо другого, кроме команд направления и скорости, тоже. И проверили его вполне комплексно и квалифицированно.
Неожиданно выяснилась непонятная фраза надзирателя об убытках из-за него. Слушая рассказы, как ловили на дворе ту сволочь, Гаор только головой крутил.
— Ну, вы даёте, мужики, — вырвалось у него, — вас же всех могли...
— А ни хрена! — радостно ржали в ответ.
— Всех в "ящик" засунь, кто работать будет?
— Нет, кому "по мягкому", а кому и "горячих" ввалили — это да.
— Да ладноть, Рыжий, вот увернулся он — это жаль.
— Ничего, — твёрдо сказал Гаор, — клеймо он себе заработает, значит, встретимся.
— Это как? — заинтересовались сразу.
— За что?
Говорили в умывалке, и Гаор, пыхнув дымом, ответил.
— Я уж думал. Он ведь спецура, они без убийства не могут, нарвётся на свободного с хорошей кровью и пойдёт за убийство под клеймо. Квадрат с точкой.
— Это кубик что ль?
— А чо, ведь и взаправду.
— И глаз с ладони он не смоет, — закончил Гаор и, докурив сигарету, прикурил тут же новую.
Он по-прежнему выдерживал определённую самим себе норму, но выкуривал её теперь без остановки и перерыва между сигаретами.
— А чо? Ежли дать знать...
— Как, чуня?
— Сбегаешь в выходной и вернёшься, что ли?
— Ну не скажи, можно ведь...
— Чо?
— А ну заткнулись.
— Что знает один, он и знает, — сказал Гаор, — знают двое, ещё удержится, знают трое — знают все. Дойдёт.
— А чо, тоже верно, если шумнуть по-умному...
— Все равно, он мой, — жёстко закончил разговор Гаор.
И как-то не обратил внимания на хмурое лицо Ворона. Но тот всегда такой.
А потом уже в другой вечер в спальне зашла речь опять о том же, как Рыжий сволочь эту впечатал и тот аж не трепыхнулся, и Гаор вдруг, раззадорившись, стал показывать приёмы и боевые захваты, вытащив для демонстрации Махотку. Приложенный под общий смех в пятый раз спиной об пол, Махотка взъярился и попробовал драться с Гаором всерьёз, так что пришлось вмешаться Старшему.
— Ну, ты, Рыжий, того. Тебя-то самого...
— Меня и покрепче валяли, пока не выучился, — рассмеялся Гаор, заправляя выбившуюся рубашку в штаны, — я мальцом был, а они бугаи взрослые, им смех, а мне наука.
— Это кто? В энтом, училище твоём?
— И там, конечно... — Гаор посмотрел на шмыгающего носом Махотку и рассмеялся, — ну иди сюда, научу.
— Дверь перекройте, — серьёзно сказал Юрила, — мотри, Рыжий, за эту науку ты уж точно "горячими" не отделаешься. Не боишься по новой в "ящик" попасть?
— Да, — кивнул Асил, — бою учить запрещено.
Всё поняв, Гаор твёрдо оглядел столпившихся вокруг мужчин, образовавших плотный непроглядный для чужих глаз круг, и кивнул.
— Двум смертям не бывать, одной всё равно не миновать. Давай, Махотка, для начала падать научишься. Чтоб упал и встал, будто и не было ничего.
— Ну, это ещё ладноть, — согласился Старший.
Урок вышел коротким: раскрылась дверь надзирательской, и Махотка только-только успел усвоить падение от толчка в грудь, чтоб в падении подшибать ударившего.
Надзиратели даже в коридор не вошли, но все дружно рассыпались по койкам и стали укладываться на ночь.
Когда Гаор возвращался из уборной, его окликнул Ворон.
— Ты дурак или сумасшедший? — и, не дождавшись его ответа, накрылся с головой одеялом.
Гаор пожал плечами и пошёл спать.
Им и впрямь владела какая-то злая радость, он сам чувствовал, что лезет на рожон, нарывается, но ничего не мог с собой поделать. Его ещё хватало на уставные ответы надзирателям и Гархему, на молчание в ответ на оскорбление или удар дубинкой по спине, ни за что, просто потому, что подвернулся под руку, но и всё. Он яростно учил Махотку физике и автоделу, учил его писать и заставлял читать надписи на канистрах и банках в гараже, быстро объясняя непонятные слова и названия. А вечером, окружённый зрителями и болельщиками, показывал Махотке и остальным приёмы рукопашного боя. Даже забросил папку. Толку-то от его воображаемых листов? Напечатанными ему их не увидеть, и никому другому тоже, так что и сил на них тратить не стоит.
Ворон хмуро наблюдал за ним, но не вмешивался. Как и в бесконечные разговоры о том, как здорово Рыжий врезал той сволочи, хоть чуть-чуть, но рассчитался за Кису.
