Фургон затрясло на неровно уложенной гати, и Коррант открыл глаза и сел прямо, готовясь в любой момент перехватить управление. Гард, напряжённо сжав губы и вцепившись обеими руками в руль, упрямо вёл машину вперед, разбрызгивая колёсами неглубокие лужи.
— Молодец, — негромко сказал Коррант, когда сложный участок остался позади.
— Правда? — обрадовался Гард. — Пап, а...
— Тебя сменить? — перебил его вопросом Ридург.
— Да я совсем ничего! — возмутился Гард.
— Тогда следи за дорогой, а я ещё посплю.
Ничего, из мальчишки будет толк. И искать логику в действиях... не к ночи будь упомянутой конторы бессмысленно, там любят накручивать на пустом, где можно двигаться прямо и быстро, и лезть напролом там, где нужно отступить, сесть и подумать. Ну и... Огонь с ними. А нам, дамхарским провинциалам, простым и примитивным, своих дел хватает.
— Отец.
— Ну?
— А когда я уеду, то...
— То кто будет со мной в рейсах? — закончил за сына Коррант и рассмеялся. — Как-нибудь сам справлюсь.
— Но... но ты сам говорил, что Рыжий здорово тебя выручил, помнишь?
— Помню, конечно. — Коррант стал серьёзным. — Рыжего не вернёшь, Гард. Перекупить его... у меня таких денег нет. Да и... ты говоришь, что ты взрослый, так и думай по-взрослому. Слишком, скажем так, большие силы здесь работали, кому-то там, — Коррант движением подбородка указал на крышу кабины, — понадобился Рыжий, и спорить с ними себе дороже.
— Допустим. А Лутошка?
Коррант рассмеялся.
— Опять будешь кричать, что Лутошка твой? Помнишь, как ты Гриданга дразнил?
— Помню, — покраснел Гард. — Но... но ведь ты тоже, ты же сам мне всегда говорил, что Лутошка мой, будет моим.
— А как ты мне кричал, что иметь рабов безнравственно, помнишь? — язвительно спросил Коррант. — Ладно, сынок, это жизнь, нельзя иметь всё, что хочется, и так, как тебе хочется. Бери то, что тебе дают, и помни, что за всё надо платить. Считай, что Лутошка с Рыжим откупили твою жизнь, и твоих братьев и сестёр, и родителей тоже.
— Отец... было так... серьёзно?
— Да, — просто ответил Коррант. — Благодари Огонь, что нашлось, чем откупиться.
— Отец, не чем, а кем.
— Хорошо, пусть будет кем. И если тебе доведётся... встретиться с Лутошкой, сможешь его откупить, откупай, но сначала подумай. Всё не так просто и легко. Как ты думаешь, почему я не покупаю взрослых, только мальцов?
— Нуу, — неопределённо протянул Гард, косясь на отца.
— Смотри на дорогу, — строго сказал Коррант. — Когда слушаешь, смотреть на говорящего не обязательно. Так вот, любой человек не хочет перемен, привычное всегда лучше нового. Как бы ни было плохо рабу, он не хочет, чтобы его продали.
— А Джадд? И Рыжий? — возразил Гард.
— Исключения только подтверждают правило. И они обращённые, таким зачастую все хозяева одинаковы. А Джадду было настолько плохо, что любой вариант становился спасением. А вообще... вообще, останови, да, здесь, немного разомнёмся.
— Я не устал, — запротестовал Гард.
— Может, я устал ехать пассажиром, — рассмеялся Коррант и уже серьёзно не попросил, приказал: — Останови.
Гард послушно и вполне прилично притормозил и притёр фургон к обочине. Они вышли. Коррант легонько потрепал сына по плечу и подтолкнул к зарослям. А ведь они почти одного роста, — вдруг заметил он. Что ж, растёт парнишка. Правильно говорят: от любви дети здоровее. Но разве он не любит Гройну? А Гриданг — хороший, умненький и... "Квелый", — сказала бы Нянька. Здоровый, но не слишком, нет ни жизненной силы, ни цепкости. Хорошо ещё, что Гард, да и Гирр любят Гриданга и всегда будут за него. Но и он сделал и делает всё для того, чтобы они оставались братьями. Разумеется, Гриданг никогда не злоупотребит своим родовым старшинством, но... но только Огонь знает, что и как будет.
Вернувшись к машине, Гард застал отца курящим, сидя на подножке.
— Что так долго?
— Так, — пожал плечами Гард, — погулял немного, размялся. Родничок нашёл.
— Попил?
— Ну да. Отец, а ты замечал, что в роднике всегда очень вкусная вода?
Коррант усмехнулся и кивнул.
— Замечал, конечно. Кстати, Рыжий на твоём месте не только бы напился, но и искупался бы.
— Да там и по щиколотку не зайдёшь, — рассмеялся Гард.
— Поверь мне, — пыхнул дымом Коррант, — и Лутошка, да любой бы из рабов обязательно бы искупались. Разделись и облились из пригоршней, раз окунуться нельзя.
— А почему?
Коррант подчеркнуто опасливо покосился по сторонам, будто на лесной дороге кто-то мог их подслушать, и поманил сына. Гард, предвкушая шутку или розыгрыш, наклонился к отцу. И услышал.
— Они верят в Воду.
— Что?! — не понял Гард.
Коррант докурил сигарету и встал.
— Мы верим в Огонь, Гард.
— Ну да.
— А они так же верят в Воду. Запомни это, но никогда и никому не говори об этом.
— Но...
— Вода — враг Огню. Когда на огне стоит котёл, огонь нагревает воду, она кипит, становится горячей, обжигает, как огонь, но, выливаясь из котла, тушит огонь. Понял? Запомни, никогда не забывай и молчи. А теперь поехали. К ночи будем дома.
Гард кивнул и полез в кабину на пассажирское место. Сказанное отцом было слишком странным и в то же время... Он вспоминал всё слышанное, все эти обмолвки, обрывки полупонятных фраз... Строгий голос отцовской Няньки, когда Джадд только появился в усадьбе, поселился отдельно от остальных рабов в сарайчике и что-то там повесил у себя в изголовье над койкой.
— У каждого своя вера. Не мешай ему.
И как однажды Рыжий — они тоже вот так же остановились в лесу, разошлись, и он случайно увидел, как Рыжий пьёт из такого родничка, не черпая ладонями, а касаясь воды губами, как... как целуя, а потом действительно набирал воду в пригоршни, выплёскивал себе в лицо и на голову и что-то шептал. Он почему-то испугался и убежал к машине и ни о чём не спросил Рыжего. И... и, наверное, сделал правильно, что не спросил. И отец ему это доверил как тайну... но... Огонь — покровитель и защитник дуггуров, а если они верят в воду, а вода — враг Огня, то... то сколько рабов, столько врагов. Нет, разве Нянька — враг отцу?
— Отец...
— Я сказал, запомни и молчи, — сердито ответил Коррант.
— Я не о том.
— А если об этом, то после рейса тебе надо выспаться. Завтра с утра будешь со мной в гараже.
Гард покраснел, поняв, на что намекает отец...
...Лето начиналось как обычно. Экзамены сданы, проездные документы получены, родители извещены. Ему уже четырнадцать, и всю дорогу до материнского дома он проделал самостоятельно. У матери обычные ахи, как вырос и поздоровел, парадный ужин, и всё хорошо и прекрасно, но он ждал отца. Как всегда, отец приедет за ним, но этим летом, возможно, даст повести машину. Должен дать, он всё сдал на "десятку", в его чемодане новенький аттестат и лицензионная карточка водителя, правда, как несовершеннолетний, он не может ездить в одиночку, только в сопровождении взрослого аттестованного водителя, но всё равно... И почему-то в материнском доме было в этот раз скучно. Да, в его комнате стоят нетронутыми когда-то любимые игрушки и книжки, но он давно вырос из них, он уже взрослый, ну, почти взрослый, а мать и даже её рабыни смотрят на него, как на маленького мальчика, готовят ему его когда-то любимые блюда и заботятся как о младенце. А у отца он — старший брат. И там его ждёт Лутошка, с которым куда веселее и интереснее, а теперь, когда Лутошка умеет читать, он привёз для Лутошки старенькую — списывали в библиотеке, а он выпросил — "Энциклопедию в картинках", где и море, и вулканы, и всё другое настолько наглядно, что и Лутошка поверит. А в гараже Рыжий, которому он покажет свои права и продемонстрирует, что это не просто бумажка, а кое-что! И может, отец отпустит его с Рыжим в рейс, и Рыжий даст ему повести фургон. И он обязательно уговорит Рыжего показать боевые приемы, даст какие угодно клятвы, на Огне поклянётся, что никому не скажет, и Рыжий его научит настоящему фронтовому, а не спортивному рукопашному бою, и тогда он, вернувшись, навтыкает задавакам со старших курсов. И все эти мечты полетели, улетучились с приездом отца. Рыжего и Лутошку продали! Ну, Рыжего ладно, действительно, раз так припёрло с деньгами, а Рыжий — дорогой раб, ну, понятно, но Лутошку... Тогда у него и вырвалось.
— Отец, Лутошка мой!
— Да-а? — удивился отец. — А я-то думал, что это я хозяин. А оказывается, моё имущество уже конфисковали. Надо же!
Он смутился.
— Нет, отец, ты не так меня понял, но... вспомни, ты, когда привёз только Лутошку, ты сразу мне сказал, что это мне, что Лутошка мой. И маме ты сказал, что купил его для меня, чтобы мне было с кем играть.
— И ты ещё не наигрался? — спросил отец. — Покупал я его не так для тебя, как для Красавы, но и для тебя тоже. Красаве я обещал его не продавать, пока не вырастет, а он вырос. И Красава, — отец вздохнул, — на меня не обижается. И остальные рабы тоже. Ты вырос, уехал учиться, закончишь училище, пойдёшь в Академию или работать, но уйдёшь из дома, так? — и сам ответил: — Так. Ну, и Лутошка вырос и ушёл. Я его до семнадцати лет додержал, дал Красаве его дорастить, я чист. А с тобой... Заканчивай учебу, зарабатывай и покупай себе раба. Или, — отец подмигнул ему, — рабыню.
И он почувствовал, как краснеет. И оттого ответил с вызовом.
— Да, я не храмовый служитель!
— Понятно, — кивнул отец. — Карманных денег на это тебе хватает?
— Мы ходим в складчину, — виновато ответил он. — Отец...
— Ну? — подбодрил его отец.
— Ну... здесь... Лутошку ты продал, не с Трёпкой же мне играть.
— А ты собирался играть в эти игры с Лутошкой? — нахмурился отец. — Этого я от тебя не ждал. И кто тебя этому научил?
— Нет, отец, ну, я не о том, — стал он защищаться, — я нормальный, натурал. Но... но все говорили, что Трёпку для Лутошки растят, а Лутошки теперь нет, вот я и подумал... — он сбился и замолчал.
— С Трёпкой тебе нельзя, — просто сказал отец.
Он знал этот тон, который исключал пересмотры и варианты. А отец продолжал.
— Ей рожать рано и незачем, а от тебя тем более. И тебе детёнышами обзаводиться рано, даже проверочными. Ладно, сынок, раз ты, — отец хохотнул, — во всём нормальный... поговорю я с Нянькой, и она тебе всё устроит в наилучшем виде.
— Я буду спать с твоей Нянькой?! — ужаснулся он.
Отец так хохотал, что остановил машину прямо посреди дороги. Он даже не выдержал и стал смеяться вместе с ним.
— Хорошо, тебя Нянька не слышала, — отсмеялся отец. — Попробовал бы тогда её вицы.
— Отец, я про неё с детства слышу, что это?
— Кто пробовал, — отец заговорщицки понизил голос, — говорят, незабываемые впечатления.
— А ты? — не выдержал он. — Пробовал?
— Я что, такой дурак? — возмутился отец. — Я никогда не доводил до вицы. И запомни. Греши, но не до Храма, нарушай, но не до Трибунала. И главное — не попадайся. И, кстати, рассчитывай силёнки. Рыжего с Лутошкой нет, а мне в гараже нужен помощник. И в рейсах тоже. Понял? Всё, поехали.
Слова отца о гараже и рейсах открывали настолько фантастические перспективы, что он даже забыл про всё остальное...
...Отец всегда держал слово. Пообещает наказать — накажет, пообещает наградить — тоже сделает. И вот всё у него есть. И работа в гараже, и поездки с отцом в рейсы по посёлкам, и... что и как отец говорил Няньке, Гард не знал, а ему Нянька сказала, что в его комнате теперь оба братика, а ему сделают отдельное жильё.
— Лето, тепло, — сурово сказала Нянька, — на восточной веранде спать будешь.
— Это чтобы утром в гараж не проспать, — хохотнул отец.
Так восточная, выходящая в сад веранда стала его комнатой. Ему там поставили кровать, стол, шкаф для вещей, четыре стула, повесили занавески.
— Веранда не отапливается, — беспокоилась за ужином мама, — ночи холодные, он не простудится?
Подававшая ужин Милуша засмеялась, а отец очень серьёзно сказал.
— Кровь молодая, горячая, не замерзнёт.
А "Энциклопедию в картинках" он отдал Малуше. Оказывается, Рыжий и её выучил читать. И отец ничего ему на это не сказал. А о том, кто, когда станет совсем темно, скребётся в его наружную дверь, а потом перед рассветом уходит от него... об этом все молчат. И он тоже. Но как отец и обещал, иногда он так устаёт, что не слышит этого поскрёбывания и не просыпается. "А может, — вдруг подумал Гард, — может, к нему в такие ночи никто и не приходит?"
Но главное, главное то, что когда осенью они будут курить в туалете и к нему начнут старшекурсники, особенно этот прыщавый, приставать со своими подколами, он уже придумал, что и как будет отвечать, потому что ему ничего не надо выдумывать. Да, трахался с рабынями. Да, сами бегали. А чего с собой не привёз? А этого добра везде навалом. А как? А с ними по-простому, не знаешь, что ли? Так литературку почитай, просветись, а если в практике слабоват, так подучи теорию. И всё! А карманных денег... нет, не будет он просить у отца увеличения содержания, Гирр и Гриданг растут, с осени их начнут возить в подготовительные классы, сестрёнкам тоже надо учиться, а школа для девочек недешёвая, и приданое им надо собирать, нет, он перекрутится. Да сделает тому же прыщавому чертежи для курсовой, вот и заработок, и за практику им со следующего года обещали доплачивать.
Гард искоса посмотрел на отца.
— Тебя сменить?
— Нет, — серьёзно ответил отец, — сейчас блокпосты пойдут, нечего тебе им за рулём показываться.
— Да, — кивнул Гард, — с полицией лучше не связываться.
— Молодец, что понимаешь, — так же серьёзно ответил Коррант.
"А все-таки жаль, что ни Лутошки, ни Рыжего он больше никогда не увидит", — мысленно вздохнул Гард. С Лутошкой он вырос, а Рыжий... нет, всё-таки есть во всём этом какая-то несправедливость. Не внешняя, нет, это... бывают такие машины. Снаружи всё хорошо, правильно и даже красиво, а вскроешь кожух и видишь: идея порочна, механизм недолговечен, ненадёжен. Так и с рабством. Да, пятьсот лет работает, всё отлажено, отрегулировано, недаром несколько веков делали и налаживали. Но сколько ещё лет или веков этот механизм проработает? И каков его кпд? Насколько он эффективен? Может, попросить отца и порыться в финансовых книгах усадьбы? Или... нет, сначала он запишется и пройдёт оба обещанных им на следующем курсе факультатива: бухгалтерии и делопроизводства. И экономики обещают усиленный курс. А уже тогда и займётся. Кто, кроме него, поможет отцу наладить хозяйство и дело не по наитию — отец всё же военный, а не экономист — и не по советам Няньки, а по науке?
* * *
День за днём, день за днём, день за днём... Выезды, гараж, редкие тренировки, еда, сон и драгоценный период на гимнастической площадке. Гаор всё яснее понимал, что держится только благодаря этим ежедневным, вернее, еженощным, занятиям..
Лето, яркое солнце, зелень, многоцветные клумбы, щебет и свист птиц, а у него на душе... как в слышанной в одном из посёлков былине: черным-чернёшенько, тошным-тошнёхонько. И еда сладка, и постель мягка, а жить нельзя. А жить надо. Только сейчас Гаор начал понимать Ворона, с его ужасом перед увиденным. И Седого. "Кроме тебя, никто". Да, он понимает, никто, кроме него, не сможет увидеть это и рассказать об увиденном. А чтобы рассказать, он должен выжить. Смотреть, слушать и ничем, никак, ни словом, ни вздохом не выдать себя. Стать немым, незаметным, безгласной тенью за хозяйским плечом.
