— Нет, фронтовик, это ты слишком быстро помереть хочешь, мы ещё поговорим. Ты у меня поползаешь, сиделец из Чёрного Ущелья.
Ствол чуть-чуть сдвинулся, щёлкнул курок, ослепительная вспышка от выстрела в упор, и... стрелком спецовик был классным. Пуля чётко вошла в голову Кисы, словно взорвав её, забрызгав лицо и руки Гаора кровью и ошмётками мозга, но его самого не задела.
Раздался неясный гул, охранники вскинули автоматы, целясь вверх, над головой Гаора. Но ему было уже не до этого. И вообще ни до чего.
Бережно опустив на бетон тело Кисы с раздробленным черепом, он выпрямился во весь рост, медленно поднял к горлу руки, одним рывком от воротника вниз разорвал на себе рубашку и отбросил её назад. И полуголый, залитый кровью, пошёл на охранника. Тот пятился перед ним, держа наготове пистолет и нащупывая стволом то его голову, то грудь, но почему-то не стрелял.
От ворот бежали с автоматами наготове охранники, выстраиваясь в цепь. Но автоматы были нацелены вверх, на медленно двинувшуюся вперёд толпу. Стояла та же тишина, и в ней вдруг медленно прорезался страшный утробный горловой рёв, в котором не было уже ничего человеческого. Это, не сознавая уже ничего, закричал Гаор.
Выждав момент, когда ему целили в лоб, Гаор кинулся вперёд, поднырнув под возможную пулю. Охранник успел выстрелить, но пуля прошла над головой Гаора, а его тело уже врезалось во врага, отбросив его назад и вниз. Зажав мёртвой хваткой правую руку противника, отведя её в сторону и не давая вывернуть кисть и выстрелить себе в бок, Гаор остервенело бил головой в лицо противника. Правой рукой и локтем он блокировал его другую руку. Тот бился под ним, пытаясь если не сбросить с себя, то хотя бы перевернуться и оказаться сверху. Гаор наваливался, вдавливая, впечатывая его в бетон, ему удалось коленом ударить врага между ног, тот захрипел, но сознания не потерял, и, понимая, что руками ему не дотянуться, что как только он освободит хоть одну руку, тот победит, Гаор вцепился зубами в его горло.
Когда и откуда появился во дворе Гархем, никто потом не мог и даже не пытался вспомнить. Просто вдруг он возник в пространстве между толпой рабов и сцепившимися в смертной схватке рабом и охранником, невозмутимо огляделся, не спеша, подошёл к борющимся, наступил на откинутую в сторону руку охранника с зажатым в ней пистолетом, прямо на кисть, потому что запястье сжимали закостеневшие в усилии пальцы раба, достал из кармана пальто небольшой пистолет с врезанной в рукоятку наградной пластинкой, перехватил его за ствол и, наклонившись, ударил рукояткой по рыжему лохматому затылку. Оба тела, вздрогнув, застыли. Аккуратно подцепив носком ботинка под рёбра, Гархем откатил верхнего. Теперь они лежали рядом, оба, залитые кровью, и, казалось, мёртвые. По прежнему спокойно Гархем убрал ногу с руки охранника, забрал его пистолет, оглядел и спрятал в карман пальто. Оглядел рукоятку своего — не испачкана ли она — и убрал пистолет. Мельком поглядев на оцепеневшую толпу рабов, Гархем начал распоряжаться.
Короткими скупыми жестами и даже кивками и взглядом он подзывал нужных и отдавал приказы.
— Охрану на периметр... Мешок, упаковать и на утилизацию. Носилки и в санчасть, скорую пока не вызывать... В "ящик" на трое суток...
И подчиняясь его командам, охранники бегом вернулись к воротам и разбежались по наружным постам. Два надзирателя принесли чёрный пластиковый мешок на молнии, заложили в него окровавленное девичье тело, закрыли молнию и утащили волоком. Два охранника принесли носилки, взвалили на них тело охранника и унесли в сторону домика охраны. Ещё два надзирателя подошли к третьему телу. Один из них наклонился и расстегнул на нём брюки. Взяв за руки, они поволокли его, сдирая бетоном с него одежду, к рабскому корпусу, прямиком на толпу. Люди невольно шарахнулись в стороны, образовав проход. Удовлетворённо кивнув, Гархем по-прежнему тихо и спокойно скомандовал.
— За ноги.
Надзиратели немедленно выполнили приказ.
По толпе прошёл неясный гул, но люди остались стоять на месте. Когда надзиратели скрылись за дверью, Гархем нашёл взглядом Старшего и кивком подозвал его. После еле заметной паузы Старший подошёл и встал перед Гархемом, глядя ему в глаза.
— Тряпки убрать, кровь замыть, а в остальном режим обычный.
— Да, господин управляющий, — с трудом разжал губы Старший.
— Ступай.
— Да, господин управляющий, — повторил Старший, поворачиваясь и медленно возвращаясь к остальным.
Убедившись, что все приказы выполнены, Гархем ушёл. Опять потом никто не мог сказать, куда.
Было ещё светло, и время до ужина оставалось, но рабы сразу ушли вниз. Только трое уборщиков замывали из шлангов кровавые лужи и полосы на пандусе: где лежала Киса, где была схватка, и где лицом вниз волокли Рыжего. Да ещё двое замывали такую же кровяную полосу внутри, через холл к верхней надзирательской. Замыв и убрав шланги, вёдра и тряпки, они ушли к остальным.
...Сознание возвращалось медленно, и он никак не мог понять, что с ним и где он. Он лежит, окружённый, сдавленный со всех сторон жёстким холодным металлом или камнем, болит голова, саднит разбитое лицо, боль во всём теле... его избили? Кто? Когда? Где он?... Не шевельнуться, не поднять рук... завал? Чёрное Ущелье? Сиделец из Чёрного Ущелья... Кто посмел сказать ему это? Кто?! Гадина, спецура... Он рванулся в бешенстве, но жёсткие твёрдые стены словно сжались и ещё сильнее сдавили его... Саркофаг? Он в в саркофаге?! Без погребального костра?! Заживо?! Нет!... и снова боль во всём теле и темнота. Он давно не видел такой темноты, только... нет! Киса... за что?! Гадина, сволочь, за что?!... И снова его сдавливает, не даёт шевелиться, дышать... Нет, не возьмёте, гады, гадина, не придушу, так загрызу, нет!...
Дежурившие надзиратели сидели на своих местах и только изредка косились на стоявший у стены продолговатый чёрный ящик, когда оттуда доносился хриплый, но не жалобный стон.
— Смотри, бушует ещё.
— Скоро затихнет.
— Думаешь, выдержит?
— Поспорим?
— Нет, с меня хватит. Один уже доспорился.
В дежурку вошёл Гархем. Оба надзирателя вскочили и вытянулись по стойке "смирно".
— Можете идти отдыхать, — спокойно сказал Гархем.
Надзиратели молча щёлкнули каблуками и вышли. Гархем подошёл к ящику, прислушался и осторожно ткнул носком ботинка в стенку. Донёсся хрип. Гархем удивлённо покачал головой: однако, какая живучесть! — и вышел из надзирательской, аккуратно выключив за собой свет и заперев дверь своим ключом. Теперь в санчасть и посмотрим, что с тем. Внизу уже спокойно. Надо же, на грани бунта были, чудом не сорвались.
В спальнях было тихо, как никогда не бывает в выходной вечер. Молча и без вкуса поужинали и теперь без толку толкались в коридоре и спальнях. Случившееся было слишком страшным и необычным. Впервые на их памяти раб пошёл на господина, взял того за горло.
— Говорят же, зубами, дескать, рвать буду, вот он и...
— И не за себя, за другого...
— Сестрёнкой она ему была...
— Да, за сестрёнку как за матерь пошел...
Старший сидел на своей койке, угрюмо глядя в пол. Он удержал, не дал всем сорваться вслед за Рыжим туда, вниз, на ненавистные рожи, а стоило... удерживать?
Рядом тяжело сел Асил.
— Прости, Старший, не удержал я его, — Асил вздохнул, — и как он вывернулся?
— Его б никто не удержал, — скривил губы в невесёлой усмешке Старший, — слышал же. Зверь в нём проснулся. Человеку зверя не удержать.
Асил снова вздохнул.
— Не знашь, на сколько его?
— На трое суток, — Старший схватил широко открытым ртом воздух и справился, переборол подступившие к горлу рыдания.
— Сволочи, — Юрила стукнул кулаком по загудевшему стояку, — тут после суток не откачаешь, а на трое... Лучше бы пристрелили.
— Вот сходи и попроси, — резко ударил их женский голос.
Мужчины вздрогнули и обернулись к незаметно подошедшей к ним Матери. Она строго осмотрела их.
— Старший, Махотка с кем завтра пойдёт? Одному ему в гараже делать нечего.
— Гархем скажет, — отмахнулся Старший.
— Завтра Гархему не до нас будет, ему хозяину отчёт сдавать. Ты решай.
— Не могу, Мать, — жалобно попросил Старший, — не могу. Побратались мы с ним в Новый год, на сердце своё я его взял. Не могу, дай ты мне...
— Чего? — безжалостно перебила Мать. — Пойти и рядом с ним лечь? Не дам. Ты Старший, сто душ на тебе, это помни.
— Брат он мне! — бешено крикнул Старший и заплакал.
— А мне сын, — возразила Мать, — мне не больно, думашь? Я и дочь, и сына за раз потеряла, и тебя теперь терять? А остальных куда? Так все в Ирий-сад и явимся?! За ради этого он сволочь зубами грыз, зверю своему волю дал? Ну?!
Старший молча плакал, спрятав лицо в ладони. В спальне стояла мёртвая тишина. Мать протянула руку и погладила Старшего по голове.
— Обумись, Старший. Взялся большаком стоять, ну так и стой, нельзя тебе слабину себе давать. А об Рыжем... постель его не убираем пока, ждать его будем. Кису мы отвоем, а об нём молчать будем.
Старший с усилием поднял к ней мокрое, залитое слезами лицо, уронил на колени руки.
— Думашь, Мать...? Трое суток ведь...
Мать вздохнула и пожала плечами.
— Кто знат, Старший, Мать-Вода с ним, может и пронесёт его.
— А есть Мать-Воде доступ к нему? — спросил Асил.
— Ну да, — Юрила с надеждой смотрел на Мать, — закрыто там-то, ящик двойной, чтоб никакого доступа.
— Захочет Мать-Вода, так её не остановишь. — Мать усмехнулась, — вода, она себе щёлочку да дырочку везде найдёт.
— Ладноть, — Старший сдёрнул с изголовья полотенце, вытер лицо и встал, заглянул в лицо Матери, — попросите матерей набольших к нему, а?
— Не учи, где сам не знашь. Ты своё дело сполняй, а наше мы сами справим.
Мать оглядела спальню, внимательные, полные робкой надеждой лица.
— Поздно уже, отбой скоро. Нам-то жить всё равно надоть.
И вышла.
Выйдя из санчасти охраны, где спал после перевязок, успокаивающих и обезболивающих уколов охранник, Гархем посмотрел на небо. Погода завтра будет хорошая, надо вывезти к дороге киоски с мелочью, должен прийти груз уже к летнему сезону... но надо известить полковника, что "глазастый" дурак ничего не понял. К сожалению, подобные всегда неправильно понимают вежливость. Рабов удалось успокоить, охрана будет молчать, надзиратели — также не проблема. Подумать только, как может навредить один дурак, недаром его выгнали, ведь обычно "глазастые" не демобилизуются, к жизни они совсем не приспособлены.
Не спеша, Гархем прошёл по пандусу, где уже высохли следы внеочередной уборки, и вошёл в корпус рабского комплекса, кивнув охраннику у входа. Сегодня исправная смена, но после такого инцидента надо даже не так проверить, как подстраховать.
Не заходя в верхнюю надзирательскую, Гархем спустился вниз.
Увидев его, оба надзирателя вскочили и вытянулись в струнку. Гархем кивнул им, разрешая стать вольно.
— Ну?
— Тихо, господин Гархем. Дали отбой, свет погашен в соответствии с распорядком.
— Даже не поют? — удивился Гархем.
Один из надзирателей приоткрыл дверь, ведущую в жилой коридор, и они услышали.
Одинокий женский голос нараспев выговаривал непонятные слова, и ему не так вторили, как поддерживали низкие мужские голоса.
— ...уж ты доченька моя милая, уж растила я тебя, вскармливала, вскармливала да вспаивала, любовалась я тобой, красавицей, да закрылись твои ясны глазыньки, листвяного цвета майского... ты пошто меня здесь бросила, не взяла с собою в путь-дороженьку, что во Ирий-сад ведёт-уводит всех... не догнать тебя мне, мое дитятко...
Гархем слушал так внимательно, что один из охранников не выдержал и тихо спросил.
— Вы... понимаете?
— Это похоронная песня, — пожал плечами Гархем, — вряд ли, конечно, вой осмысленный, но... пускай. Скоро они сами замолчат. Если это вас раздражает, закройте дверь. На сегодня инцидентов хватит.
Охранники понимающе кивнули. Разумеется, никаких своих соображений они не высказывали и вопросов не задавали, но когда Гархем ушёл, они закрыли дверь, чтобы не слышать непонятное и от того ещё более страшное унылое пение.
— Вот заведётся такая сволочь, — сказал один, — и всем от неё только неприятности. И почему его сразу не уволили?
Второй вместо ответа молча показал раскрытую правую ладонь.
— Во-во, там они творили, что хотели, и здесь...
— Ну, положим этому теперь, — не выдержал молчания второй, — надолго хватит.
— Выжил он?
— Гархем подоспел, а то бы загрыз его парень, — надзиратель усмехнулся. — Нас, войсковиков, до точки доводить тоже опасно, зубами рвём, где оружия нет.
— Да, сам дурак, нарвался.
— Напросился, — поправил собеседник, — ты вспомни, бывало, и там напрашивались.
— Бывало. Но неужто избавились мы от него?
— Сторрам такого урона не потерпит. Как-то ещё волосатики завтра на работу выйдут.
— А! — первый пренебрежительно взмахнул рукой, — повоют и всё. Кишка у них тонка, по серьёзному за дело взяться.
— Или до точки ещё не дошли, — задумчиво ответил второй. — Сегодня, когда они всей толпой попёрли, думал уже всё, конец. Ну, скольких я уложить успею? А остальные так по тебе и пойдут.
— Ладно, хватит, давай выпьем что ли?
— Чаю?
— Пока Гархем не лёг, другого нельзя. Посмотри, как они там?
— Успеется.
Надзиратели принялись за чаепитие.
Кису отвыли, и в спальнях наступила тишина, обычная ночная с храпом, сопеньем, стонами и сонным бормотаньем, но сегодня ко всем этим привычным звукам добавились всхлипывания. Плакали многие.
* * *
22.04. - 7.05.2002; 24.06.2010
СОН ЧЕТВЁРТЫЙ
окончание
...там же и тогда же...
...темно, почему так темно? Он ослеп? Выжгло глаза? Вспышка перед глазами и темнота... лицо горит, будто содрали кожу. Глаза, целы ли глаза?... но поднять руку невозможно, со всех сторон холодный твёрдый металл, он почему-то знает, что это металл, а не камень, что это не завал в Чёрном Ущелье. Откуда? Знает и всё. Он... кто он?... Гаор Юрд... старший сержант... нет, не то, это не то... Рыжий... да, он Рыжий... тоже не то... нет... Материно имя... Как мать звала? Мать... моя мать... как звали? Не помню... ничего не помню... холодная тяжесть на груди, давит, не даёт вздохнуть... больно... тяжело дышать...
Он захрипел, теряя сознания в безуспешных попытках вдохнуть, шевельнуться, и специальные пружины, отзываясь на его судороги, плотнее прижали к нему пластины, умело выгнутые по контуру человеческого тела.
Наступило беспамятство, но он продолжал биться, пока окончательно не потерял сознание и застыл в мёртвой неподвижности. Время текло неощутимо и незаметно, вернее, его вообще не было...
Выслушав Гархема, Сторрам озабоченно сжал губы и так посидел, обдумывая дальнейшее.
— Да, — наконец, принял он решение. — Благодарю, Гархем, вы всё сделали правильно.
— Благодарю, полковник.
