— Спасибо, хозяин.
Пирожок был тёплый, с мясом, сочный... Не обед, конечно, но и на том спасибо.
— А теперь в Светлый Ключ.
— Да, хозяин, Светлый Ключ.
Светлый Ключ значился на карте также посёлком. "Интересно, у хозяина только в Дамхаре бастарды или придётся в Аргат ехать?" — мысленно пошутил Гаор, стараясь этим себя успокоить. Конечно, ни Ридург Коррант, ни эта женщина, ни тем более радостно визжащий при виде подарков мальчишка никак не виноваты в произошедшем тогда в том оставшемся для него безымянном посёлке. Но... но обидно. Что именно ему в отцы досталась эта холодная сволочь, змеюка, гад ползучий. Да, никак отомстить он не может сейчас и не сможет никогда, и утешаться можно только одним: у Огня встретимся. Так никто не знает, что там и как там, у Огня будет, и на чьей стороне окажется Огонь, гад-то чистокровный дуггур, а он — полукровка. Да, матери набольшие за него, а там... нет, чёрт, куда-то не туда мысли едут.
Гаор недовольно тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, покосился на хозяина. Сыт, вполпьяна, доволен собой и жизнью, ну и... ну и хрен с ним!
Светлый Ключ оказался маленьким городком или большим посёлком. К нужному дому подъехали уже в сумерках. И снова Гаор забрал из багажника указанные пакеты и коробки и вслед за хозяином поднялся на крыльцо.
Детей здесь не было, а хозяина встретила в гостиной женщина, очень похожая на Гарда. Объятия, поцелуи, вручение подарков. "Надо же, — удивился Гаор, подавая хозяину пакет с платьем, — бастарду сколько лет, а он все ещё его матери подарки привозит". Неужели любит? Или ещё одного бастарда решил с ней заделать?
— Спасибо, милый, ты как всегда неподражаем, — женщина поцеловала довольно улыбающегося Ридурга. — От ужина ты не откажешься.
— И тоже как всегда, — рассмеялся Ридург.
— Тогда я распоряжусь. Пушинка, — позвала она, не повышая голоса, но уже совершенно другим, властным, "хозяйским" тоном.
— Да, хозяйка, — откликнулся молодой женский голос.
Гаор невольно насторожился: похоже, и ему сейчас отломится.
В гостиную вошла молодая миловидная черноглазая женщина в "господском" платье. Светлые волосы подобраны и уложены красивым пучком, открывая лоб с синим кружком клейма, глубокий вырез нарядного платья не скрывает ошейника.
— Пушинка, стол готов?
— Да, хозяйка.
— Хорошо. Тогда возьми его, — госпожа небрежным, но не обидным кивком показала на Гаора, — накорми там, ну и... — она улыбнулась.
— Сделаю, хозяйка, — Пушинка ласково посмотрела на Гаора.
— Ну, здесь он не растеряется, — хмыкнул Ридург. — Ступай, Рыжий. Машину только закрой от греха. Я позову.
— Да, хозяин, — с искренней радостью от предвкушения обеда и небольшого отдыха гаркнул Гаор.
— Пошли, — поманила его за собой Пушинка.
И Гаор не удержался от маленького невинного озорства: щелкнув каблуками, чётко развернулся по-строевому и вышел почти церемониальным шагом.
В прихожей Пушинка сразу обняла его. Гаор благодарно прижал её к себе, но тут же отпустил со словами.
— Я машину только закрою.
— Я подожду, — кивнула Пушинка.
Гаор пулей вылетел за дверь, скатился с крыльца и подбежал к машине. Окна, багажник, двери, ключи с собой. И бегом обратно. И сколько б ни было — это его.
Пушинка, как и обещала, ждала его в прихожей, расправляя на вешалке хозяйкину шубу.
Из-за закрытой двери смутно доносилась музыка. Радио или проигрыватель — понял Гаор, обнимая Пушинку. Она тихо засмеялась, прижимаясь к нему высокой упругой грудью.
— А есть не хочешь? — тихо спросила она.
— А я всего хочу, — ответно также тихо засмеялся Гаор.
— Ну, так всё тебе и будет, пошли.
Она привела его на кухню, где у большой плиты хозяйничала немолодая рабыня в скрывавшем волосы белом платке, тёмном платье и глухом белом фартуке.
— Ай да молодец, — встретила она Гаора, — ты откуда ж такой рыжий будешь?
— Я и есть Рыжий, — засмеялся Гаор, — мир дому и всем в доме, Мать.
— И тебе мир. Ну, раз ты такой уважительный, то и накормим тебя со всем уважением. Милка, подай полотенце чистое, чего зеваешь. А куртку, молодец, ты сними, тепло у нас.
Семилетняя Милка, черноглазая и черноволосая, неуловимо схожая с Пушинкой и одетая по-нарядному, но в фартуке, подала ему белоснежное полотенце и забрала его куртку.
Так вкусно и обильно его ещё нигде не кормили. Да на фарфоровой "господской" посуде. А Мать, Милка и Пушинка втроём ухаживали за ним, как за дорогим и долгожданным гостем. И как заведено, как в сказках сказывают, приступили с расспросами, поставив перед ним тяжёлую стеклянную пепельницу, только когда он поел и закурил. Его хозяина они называли попросту капитаном, а по нескольким обмолвкам Гаор понял, что Мать жила вместе с хозяйкой в капитанском доме, когда ждали рождения сына-наследника. Узнав, что Гаор обращённый, сначала даже не поверили.
— Это ж как так? Ты же совсем нашенский.
Гаор приподнял волосы надо лбом, показав в доказательство своих слов клеймо.
— И за что ж тебе такое? — ужаснулась Мать.
Гаор невольно помрачнел.
— Я бастард. Меня отец продал, — с привычной угрюмостью ответил он. — Наследник в карты проигрался, вот меня и... — он оборвал фразу.
— Матери-владычицы, — Пушинка смотрела на него с ужасом и жалостью. — Как же так?
— Это чтоб отец за-ради денег и кровь свою не пожалел, — покачала головой Мать. — Да разве ж бывает такое?
— Значит, бывает, — заставил себя усмехнуться Гаор.
— А мать-то твоя, она-то что...
— Меня как в пять лет забрали у неё, так я её больше и не видел, — Гаор раздавил в пепельнице окурок. — И помнить запретили. Я даже имени её не знаю.
Вроде он к таким разговорам уже должен был привыкнуть, а всё равно каждый раз как заново его прямо по сердцу било. И почувствовав это, Мать и Пушинка повели разговор уже о другом. В каких посёлках он бывал, да кого видел, может, о знакомых или родичах узнать придётся. Гаор успокоился, даже забалагурил. Пушинка и Мать охотно смеялись его шуткам. А потом Пушинка посмотрела на слушавшую его, раскрыв рот, Милку.
— Ну-ка, слетай, посмотри, как там.
— Ага, — выметнулась из кухни Милка.
Вернулась она почти сразу и от двери кивнула Пушинке, подмигивая сразу обеими глазами. Пушинка рассмеялась и встала.
— Пошли, Рыжий. Хоть миг, да наш. Так, Мать?
— А чего ж нет, — ответила Мать, убирая посуду со стола, — пока кровь молодая, пусть себе играет. По доброму-то согласию да в общее удовольствие куда как хорошо.
— Спасибо, Мать, — встал и Гаор.
Из кухни по маленькому коридорчику Пушинка провела его в комнату с тремя кроватями.
— Так вы втроём тут? — удивился Гаор.
— Ничо, — засмеялась Пушинка, — задёрнемся, раз ты стеснительный.
Только тут он увидел, что угловая кровать отделяется от комнаты цветастой занавеской.
— Задёрни, — кивнул он.
Она пожала плечами, но задернула занавеску. И тогда он обнял её и стал целовать в лицо, в грудь в вырезе платья. Она тихо рассмеялась, обнимая его за голову и прижимая его лицо к груди.
Они раздевали друг друга, смеясь и целуясь, так спокойно, будто у них впереди и впрямь... времени не считано. А когда и как она сняла с кровати пёстрое, сшитое из разноцветных лоскутков покрывало и откинула толстое стеганое одеяло, он даже как-то не заметил.
Занавеска не доходила до потолка, и света хватало. А он... он за эти годы так толком ни разу и не видел тех женщин, с которыми был близок. В вещевой у Сторрама, в фургоне, в ночной избе, в своей повалуше... всегда ночью или в темноте. А здесь... Гаор даже на мгновение отстранился от Пушинки, разглядывая её так, будто в жизни голой женщины не видел. Она рассмеялась.
— Ну, давай и я на тебя погляжу. Ишь ты, ладный какой. И чего стеснялся?
Гаор невольно покраснел, и Пушинка, всё ещё смеясь, порывисто притянула его к себе. Здесь было так тесно, что или падай на пол, или на кровать. Пружины весело звякнули под двойной тяжестью. На мгновение он испугался, но Пушинка опять засмеялась, колыхаясь под ним грудью и животом, и ему стало уже совсем ни до чего...
Потом они лежали, отдыхая, и Пушинка гладила его по волосам, перебирая кудри.
— Жаркий ты, горячий.
— А ты сладкая, — повернул он к ней голову так, чтобы её ладонь скользнула по его лицу.
— Понравилось никак? — засмеялась Пушинка.
— Ага, — искренне согласился он.
Стукнула, открываясь дверь, тяжелые шаги, и негромкий голос Матери.
— Спите себе, тама до утра теперь.
Гаор негромко рассмеялся.
— Спасибо, Мать, — ответила Пушинка и, откинув одеяло, села. — Давай, сложу твоё, чтоб не помялось зря.
— Мг, — согласился Гаор.
Сквозь неудержимо накатывающую дремоту он слышал, как Пушинка собирала и куда-то относила его вещи и своё платье, как о чём-то говорила с Милкой и Матерью, но слова доходили смутно, оставаясь непонятными. Вот, вроде по шумам судя, легли и Мать с Милкой. Что, так поздно уже? А как бы ни было. От подушки тонко, еле ощутимо пахнет травами, будто набита ими, запах горьковатый и приятный, вот щёлкнул выключатель, и веками он ощутил темноту, чуть слышно звякнули кольца занавески.
— А то душно будет, — тихо сказал совсем рядом голос Пушинки.
Не раскрывая глаз, он протянул навстречу её голосу руки.
— Иди сюда.
— А куда же я денусь, — ответила она очень серьёзно.
От мягких тонких волос Пушинки так же пахло травами, летом, и он зарывался в её волосы лицом и ладонями. И было так странно, приятно странно ощущать её руки в своих волосах, на своём лице и теле. Ну да, щетины-то теперь у него нет, не колется нигде. И почему-то он совсем не беспокоился, что скрип и звяканье пружин побеспокоят Мать и Милку, что кто-то из них увидит его, занавеска-то отдёрнута, а ему... когда не насильно, не обманом и не за деньги — пришла вдруг необычно чёткая законченная фраза — греха нет и стыда нет...
Посреди ночи Гаор проснулся, оттого что вдруг пересохло в горле, и стал осторожно выпутываться из одеяла.
— Ты чего? — сонно спросила Пушинка.
— Пить хочу.
— Лежи, я принесу. А то ещё налетишь на что, перебудишь всех.
Замечание было резонным, и он остался лежать. Пушинка, еле слышно шлёпая босыми ногами — видно, за лёгкий шаг и прозвали так, подумал Гаор, а так-то она увесистая, есть за что подержаться — принесла ему в толстой фаянсовой кружке холодного щиплющего язык кваса. Квас — питьё летнее, это он уже знал хорошо. Зимой-то откуда?
— Откуда такой? — спросил Гаор, переводя дыхание между глотками.
— Мать варит, — ответила Пушинка. — У нас не переводится. Твой тоже его любит. Как приедет, так мы на ночь им в спальню целый кувшин ставим, а к утру пустой. Ещё?
— Нет, спасибо, — вернул ей Гаор кружку. — Давай, ложись.
— Экий ты скорый, — засмеялась Пушинка, — подождёшь, пока кружку отнесу.
Забрала кружку и ушла. Гаор ждал её, приподнявшись на локте и вглядываясь в тёплую спокойную темноту.
Пушинки не было долго. Или ему только так показалось? Но когда он внезапно ощутил её рядом с собой, у него вырвалось.
— Я уж заждался тебя.
Она засмеялась, погладила его по голове и легонько толкнула в плечо.
— Подвинься.
— А зачем? — Гаор ловко перехватил её и уложил на себя. — А если так?
— А хоть и этак, — рассмеялась она, — экий ты выдумщик.
— А я ещё и по другому-всякому могу.
— И за одну-то ночку всё перепробовать думашь? — смеялась Пушинка, выгибаясь под его ударами.
— А что, — вдруг вырвалось у него, — у нас ещё ночь будет?
Он тут же пожалел о сказанном, но Пушинка ответила просто и рассудительно.
— Ну так, твой-то ещё не раз приедет. А ему, чтоб выпить спокойно, ты за рулём нужен.
И Гаор вынужденно кивнул. Да, только на это у него теперь надежда. Чтоб хозяин ездил к своей... матери своего бастарда и брал его водилой. А по-другому не видать ему больше Пушинки. Так сколько отпущено ему, столько и его...
...Утром, когда Пушинка, осторожно разомкнув кольцо его рук, вылезла из-под одеяла, Гаор не проснулся. Только вздохнул и перекатился на спину. Пушинка укрыла его, проведя руками по его сильному, распластанному на постели телу, задёрнула занавеску, чтоб свет не побеспокоил его раньше времени, и вышла.
Просыпался Гаор против обыкновения медленно, словно всплывал со дна тёплого прогретого солнцем озера. Нашёл он как-то летом в лесу такое озерцо и долго купался, плавал, нырял, обсыхал на солнце и снова плавал. А потом гнал фургон, спрямляя по бездорожью, чтобы войти в график. Хорошо было!
Гаор открыл глаза и стал вспоминать. Чья это постель и как он в ней оказался. Ночью было не просто хорошо, а прямо-таки здорово, а... а времени-то сколько? Ему же ещё машину прогревать. За ночь выстыло всё.
— Рыжий, вставай, — позвал из-за занавески тоненький голосок.
"Милка, — вспомнил Гаор, — девонка-малявка, даже до малолетки не доросла, как он при ней голышом-то..."
— А одежда моя где? — ответил он вопросом, садясь в кровати.
— Держи, — вошла за занавеску Пушинка, — давай одевайся, умывайся, завтрак на столе уже. Твой вот-вот встанет.
Она бросила на постель его вещи и выскочила за занавеску, не дав себя обнять и бросив через плечо.
— Ботинки под кроватью.
— Так точно! — тихонько гаркнул ей в спину Гаор и рассмеялся.
Он потянулся, сцепив руки на затылке, и стал одеваться. Хорошо бы, конечно, в душ, но на нет и суда нет.
На кухне он умылся — Милка опять держала ему полотенце — и сел за стол.
— Ну, — Мать с ласковой усмешкой смотрела, как он ест, — как выспался?
— Отлично, Мать, — Гаор подмигнул ей, — тишина, покой...
— Как же тишина! — фыркнула Милка, — во всю ночь кровать звенела!
Гаор на мгновение замер с открытым ртом, но тут Мать и Пушинка засмеялись, и он засмеялся вместе с ними.
Завтрак оказался не хуже вчерашнего обеда.
— Ох, — выдохнул Гаор, с сожалением оглядывая свою опустевшую тарелку, — век бы так жил.
— Ел да спал, да? — спросила Милка.
— Точно, — рассмеялся Гаор и встал. — Спасибо за хлеб-соль да за ласку.
— Спасибо и тебе на добром слове, — поклонились ему Мать и Пушинка.
Милка подала ему его куртку, Гаор ещё раз поклонился им и пошёл к машине.
Уже рассвело, и в просвете между домами Гаор видел разливающееся красное зарево. Ночью шёл снег, Гаор достал из багажника щётку и стал обметать машину.
Когда открылась парадная дверь и Ридург вышел на крыльцо, машина была готова и Гаор сидел за рулём. Ридург легко сбежал по ступеням, подошёл к машине и сел на переднее сиденье рядом с Гаором.
— Готов? Поехали.
Гаор плавно стронул машину, ожидая распоряжений о дальнейшем маршруте: в багажнике ещё навалом коробок и пакетов.
— Домой, — наконец догадался о причинах его медлительности Ридург.
— Да, хозяин, домой.
Гаор прибавил скорость и пошёл на разворот. Карту он доставать не стал, хорошо представляя, где он и куда надо ехать. Ридург покосился на его сосредоточенно удовлетворённое лицо и усмехнулся.