— Вот видишь? — Оживился Вася. — Подключаемся! А на 'подумать' там у нас будет намного больше времени.
Не дожидаясь новых аргументов, Вася сделал укол. Толку теперь с ним спорить? Мариса ещё несколько секунд стояла, в нерешительности перебирая в руках холодную сталь шприца-пистолета. Надо идти. Иначе этот оболтус наворотит дел. Она заняла третье кресло и уже привычным движением вогнала иглу в шею.
Глава 12
Деревенька Валуны как и все остальные деревни Туманного кряжа на необычные события была не богата. Отчего у бабки Лозы сарай сгорел, да почему у Сметаны блины завсегда вкуснее, чем у соседей. Раз в год по весне проходящие мимо караваны из Зульгарата пообсуждать, да на ярмарку в Уствин съездить. Вот и весь нехитрый набор развлечений. Свадьбы и похороны, так и то редкость — всего-то чуть больше дюжины дворов. Когда же под конец осени в деревне объявился 'странный' чужак, то пересуды на его счет не умолкали три седмицы.
Вереск, один из местных мужиков в тот день ушёл в лес. Овечка у него пропала, вот и пошёл искать. А вернулся без овечки, зато с чужаком без сознания на закорках. 'Таким и нашёл, — отмахнулся он тогда от расспросов соседей, — Нешто волкам на съедение бросать?'. Чужак седмицу без сознания валялся, еле выходили. Потом ещё две только слушал, да глазами хлопал, будто не понимает, чего от него хотят. Так никто и не понял, откуда он родом. Ни откуда, ни что делал в канун зимы на Туманном кряже, когда любой нормальный путник из дому нос не высунет. Сам же чужак, хоть и взрослый с виду мужик, а по первости был вроде младенца — ничего из своего прошлого не помнил. Так Молчуном прозвали, да и привыкли.
— Помощь нужна? — Молчун переступил высокий порог избы и зажмурился от яркого весеннего солнца.
— Не-е-е, — Вереск с натугой расколол очередную чушку и взял из поленницы новую.
Зима выдалась не очень холодная и запас дров исчерпался едва ли на три четверти. Вереск, облокотившись о длинное топорище, перевёл дыхание. Крепкий и привычный к тяжелой деревенской работе мужик с хитрым прищуром смотрел на спасённого им когда-то чужака.
— Хотя... — Он напустил на себя задумчивый вид. — Может, грамоте меня выучишь?
— Хм-м. Это можно, — Поддержал шутку Молчун. — Завещание пишешь?
Вереск расхохотался и, махнув Молчуну, чтоб ступал своей дорогой, снова принялся за колку дров. Беззлобные подначки на эту тему давно вошли у них в привычку. С тех пор как Молчун пришёл в себя и стал реагировать на окружающих, то быстро освоил как имперский валайский, так и местный рунгийский. Вся деревня диву давалась. А уж когда ему на глаза случайно попались куски пергамента с амбарными записями, что вёл отец нынешнего старосты, так и вовсе произошло чудо — он на раз смог их прочесть. Да ещё и не по слогам, как обычно читал их сам старик, а бегло, будто всю жизнь только тем и занимался. Вот староста деревни Багор и насел на него 'Научи, да научи'. Отец то у старосты ослеп, когда сам Багор был ещё мал, вот и не успел толком выучить сына, а прочие обитатели деревни никогда чтением и письмом не интересовались.
Молчун притворил за собой калитку и направился к дому старосты. Время очередного 'урока'. С приходом весны хоть на завалинке перед домом можно буквы учить, а то зимой, при лучине — сплошное мучение. Молчун как-то привык к зимним пейзажам. Сугробы, укрывшие белым ковром всё окрест и тесные избы с жарким очагом. Это, по сути, были единственные его воспоминания. Сейчас же природа наливалась свежей силой весны, и Молчуна не покидало ощущение, что именно так и должно быть. Что в прошлой жизни он уже много раз вдыхал этот запах сырой земли и радовался робкому теплу.
— Цыц, непоседа, — Пригрозил он соседской собачонке, но та преследовала его звонким лаем до тех пор, пока не миновал 'охраняемую' территорию.
Дом старосты стоял, аккурат посреди деревни. Там, где дорога к ручью сливалась с дорогой к торговому тракту. На перекрёстке во всю ширину разлилась огромная лужа и Молчун старательно выискивал кочки, чтобы всё таки добраться до крыльца.
— До ста лет тебе здравствовать, дедушка Филин. — Поприветствовал Молчун отца старосты. — Багор дома?
Дед сидел на завалинке, почти у самой кромки лужи. Белёсые глаза под кустистыми бровями были широко раскрыты, но не видели ровным счётом ничего.
— И тебе не хворать, — Заслышав чей-то голос, дед стал смешно крутить головой, поворачиваясь в сторону гостя то одним ухом, то другим. — Молчун, ты?
— Я, дедушка.
— Нету Багра. На лугу он.
— А как же занятия?
— Весна пришла, — Покачал головою дед. — Не до учебы теперь.
Молчун от такой новости только и смог, что хмыкнуть. За что бы он ни брался по хозяйству — везде его помощь только во вред шла. И печь погасла как ему доверили следить, и топор выщербил пока к поленьям приноравливался. Единственное, в чём он свою полезность ощущал, так это уроки для старосты. За них Багор позволял по своим запасам шастать. Молчун для себя крупы да солонины успевал набрать и детишкам Вереска яблок прихватить или ещё чего вкусненького. Теперь, похоже, быть ему обузой для семьи, что приютила такого неумеху.
— Понятно, — Грустно вздохнул он. — Ну, раз не до учебы ему, то я пойду.
— Погодь, — Окликнул его Филин. — Посиди со мной. А то все бегают, суетят. Никому до старика дела нет.
Молчун не стал отказывать в просьбе. На завалинке было хорошо и спокойно, так бы сидел и сидел. Филин тихонько улыбался, устремив невидящий взор куда-то вдаль, но разговор заводить не спешил, и Молчун первым решил нарушить повисшую паузу:
— Филин, ты вот человек опытный, рассуди нас с Вереском. Мы тут спорили, где мне избу ставить. Со стороны леса или ближе к реке?
— А ты, стало быть, решил в Валунах осесть?
— Ну да, — Молчун пожал плечами, хотя собеседник этого жеста видеть не мог. — Куда ж мне ещё деваться.
— А ежели тебя кто из родных искать будет?
— Вереск и Сметана мои родные. Ну и ребятишки.
— А-а-а... Не возвращается память?
— Нет.
— Знаешь, ходил как-то ещё мой дед в Пируссе на судне одном, — Вдруг ни с того ни с сего начал Филин. — И друг у него был. Может и не друг, а так — земляк. Не важно... Так того мужика во время шторма балкой такой, что понизу паруса, по башке приложило.
— И что?
— Так я и говорю, он после этого как ты прям стал. Говорит, все понимает, а кто таков — напрочь забыл.
Филин замолк, только задумчиво гладил и без того отполированное тысячами прикосновений навершие своей клюки. Толи с мыслями собирался, толи вовсе забыл о чём речь шла.
— А потом? — Не выдержал Молчун. — Потом то, вспомнил?
— Дед говорил, намучались с ним тогда. Что только не делали. Что сами знали про него, всё рассказали. А он верит, да вспомнить не может. Отчаялись уже.
А потом хозяин ремонт затеял, и пока судно в доках стояло, кто пьянствовать стал, а кто родных навестить поехал. Ну, и дед в Валуны с гостинцами засобирался. Заодно друга того беспамятного уговорил. Его деревня-то как раз по пути была.
— Помогло?
— А как же! — Филин с гордостью за смекалистого предка улыбнулся. — Тот как увидел родную деревню — почитай всё и вспомнил. И хату родительскую и луг где деревенское стадо пас еще пацанёнком. Девку соседскую, свою первую любовь вспомнил. Дед говорил на ней и женился, да в море возвращаться не захотел. Так то!
— Поучительная история. Только мне-то какой с того прок?
— Так я к тому и веду, что и тебе надо свою деревню найти. А ежели в Валунах сидеть станешь нипочём и не вспомнишь.
— Ну да... — С сомнением фыркнул Молчун. — Про того мужика твой дед знал. Сказал бы кто, где мою искать. Не-е-е, тут и думать нечего. Да и дел невпроворот: старосту обучить, избу срубить. Потом, может, детишек начну к грамоте приучать.
— Во-во, я такой же по молодости был, — Засмеялся Филин. — Всё думал: 'Потом, потом...'. Детей поднять надо, хозяйство. Да и как деревня без старосты? А потом вдруг раз и 'старость'. Сижу вот без дела и вспоминаю 'а об чём мечтал-то?'.
Молчун почувствовал себя неуютно. В чем-то старик, пожалуй, прав. Что его держит в Валунах? Признательность Вереску и семье, что приютила его? Так в чём та признательность? Как был обузой, так и останется. Может и в самом деле, где-то есть 'его деревня'? Место, где помнят и ждут именно его, Молчуна.
Уж сколько раз пытался найти разгадку своего прошлого, а ни на шаг не продвинулся. Вереск долгими зимними вечерами не раз в подробностях рассказывал о том, где и как нашёл его, но не помогало. Даже на злополучную поляну ходил, но там снегу по пояс навалило. Повторить что-ли? В лесу снег, поди, сошёл уже. Сейчас можно и кострище найти, наверно. Вот только поможет ли?
— Ты послушай совет старика, — Прервал его размышления Филин. — Память твоя, она как голодный зверь. Ей пища нужна, а ты сидишь сиднем и голодом её моришь. А ведь как я погляжу начал вспоминать, да всё не то...
— Ты это о чём, дед?
— Язык вот наш... Письмо опять же. Отчего так быстро освоил?
Вопросы поставили Молчуна в тупик, и ответить ему было нечем.
— Не выучил ты это всё, а вспомнил! — Отрезал Филин. — Услышал, увидел и вспомнил.
— Хочешь сказать, если увижу или услышу что-нибудь из своего прошлого, то и дальше вспоминать буду?
— Зверя надо кормить, — Уверенно кивнул старик. — В нашей деревне памяти твоей нечем питаться.
* * *
Разговор со старым Филином всколыхнул что-то смутное в глубине души Молчуна. Он еще и сам не знал, к каким решениям это приведет, но то, что в жизни намечаются большие перемены он ощущал очень остро.
Дойдя до границы деревни, он замер наслаждаясь открывшимся пейзажем. Дальше дорога вилась под горку, огибая то один древний валун, то другой. Огромные, истёртые ветром и дождями каменюги усеяли все окрестности. Словно боги щедрой рукой разбросали зёрна, из которых должны вырасти новые горы. Там, внизу тропинка упиралась в бурливый ручей, что даже зимой не желал покрываться льдом.
По лугу носился староста Багор, а за ним стайкой следовали деревенские мужики. С того места где стоял Молчун конечно не было слышно о чём речь, но отчаянная жестикуляция вполне красноречиво отражала бурные дискуссии. Похоже, и без него старосту в край доняли расспросами. Делая очередной виток по лугу, группа мужчин прошла совсем близко, и Багор всё же заметил Молчуна. Он виновато развёл руками и кивнул в сторону своих помощников 'прости, мол, дела'. Ну, дела, так дела.
Молчун, было, решил вернуться в избу и ещё раз хорошенько обдумать сказанное Филином, как его обступила стайка гусей, с важным видом топающая вниз по дороге. Хм?! Знакомые гуси. Молчун обернулся. Так и есть — вот и пастух.
— Привет, Прутик.
— И тебе привет, — Вид у мальчишки был какой-то затравленный. — Можешь сказать, что я с тобой был, если мать спросит?
— Опять нашкодил? — Улыбнулся Молчун.
Прутик был одним из тех, для кого он тягал яблоки из закромов старосты. Сын Вереска и Сметаны, он делил с Молчуном кров и за эту зиму стал как младший брат. Самый взбалмошный из всего семейства. Рядом с этим живым и непосредственным сорванцом Молчуна и самого частенько тянуло на шалости.
— Ты знаешь, чего они так суетятся? — Кивнул Молчун в сторону группы мужчин на лугу.
— Ну, так... Стоянку размечают. Вчера на тракте княжеские разъезды видели. Они всегда тракт проверяют накануне сезона караванов. Со дня на день и сами купцы объявятся.
Из тех немногих историй, что пересказывались у очага зимними вечерами и не касались самой деревни, добрая половина была про караваны из Зульгарата. Их ждали каждую весну, а потому для Молчуна этот сезон будет первым. Или не первым? Внезапная мысль, что люди из другой страны могут добавить хоть малую толику воспоминаний о прошлой жизни, разбередила душу.
— Значит, говоришь со дня на день? Скорее бы...
* * *
Заняв стратегический пост на плоской верхушке одного из валунов, Молчун с Прутиком наблюдали за подготовкой к встрече караванов. Шершавая поверхность, покрытая желтыми пятнами сухого мха, еще толком не успела прогреться, но сидеть на ней все равно было лучше, чем на голой земле. Гуси, предоставленные сами себе, с азартом выискивали первые, едва-едва проклюнувшиеся ростки зелени.
— Я чего спросить хотел, — Прутик теребил одноименное орудие вразумления непослушных гусей. — Почему тебя до сих пор называют Молчуном? Ты же давно не молчишь.
— Ну, какое дали имя, так и зовут. Что в этом странного?
— Так ведь если имя не подходит человеку, его надо менять, — Выдал Прутик с таким видом, что, мол, такие истины даже дети знают.
— Правда? Не знал.
Молчун примерил очередной 'кирпичик' в здание своих воспоминаний и не нашёл ему места. Похоже, он и до потери памяти не знал этого.
— И что теперь? Я, если честно, привык.
— Если в деревне сидеть, то можно и так, как привык. А представь, ты поедешь куда-нибудь и там скажешь, что тебя Молчуном зовут, — Прутик ехидно улыбнулся, предрекая самый нехороший итог такой попытки. — Засмеют и сразу другое придумают. Врун, например.
Молчун за всё время своего пребывания в деревне ни разу не сталкивался с традицией менять имена. Вереск как был Вереском, так им и оставался. Сметана — Сметаной, Багор — Багром. Перебрав в памяти еще несколько десятков имён соседей, он пришёл к неожиданному выводу: имя каждого из них отражало особенность внешности, яркую черту характера или род деятельности, в котором владелец имени преуспел. В любом случае, имя подходило как-нельзя кстати и двух одинаковых на всю деревню не сыскать.
— Ну, хорошо, допустим мне нужно новое имя, — Сдался Молчун. — Я что, сам его должен придумать?
— Нет, так не пойдет. Оно ж не приживется тогда. Хочешь, я придумаю? — Прутик весь подобрался в предчувствии очередной шалости, но увидев скепсис на лице Молчуна, поспешил уточнить. — Не, ты не думай: я, правда, хорошее придумаю.
— Например?
— М-м-м... — Паренёк стал сосредоточенно морщить лоб и кусать в напряжении губы. — Как тебе 'Странник'?
— Какой из меня Странник? — Фыркнул Молчун.
— Хорошо. Тогда Учитель? Грамотей? — Не сдавался Прутик. — Или... О! Болтун.
— Ну, спасибо. Был Молчун, стал Болтун. Предел мечтаний просто.
— А что? Ты же и по-нашему и на имперском болтаешь. Все сходится.
— Уж лучше Врун.
— Как знаешь, — Дернул щекой Прутик и отвернулся.
Мальчишка! Молчун улыбался, глядя на умильно серьёзное лицо Прутика. Посидит, насупившись и забудет. Так уже много раз бывало за время их знакомства. Но на этот раз Молчун решил ускорить процесс и вернуть в разговор весёлую струю.
— Скажи, а тебя сразу назвали Прутиком?
— Раньше я был просто Младший. — Парнишка всё ещё сохранял обиженное выражение лица, но долго дуться, похоже, и вправду не умел.
— Но ведь Младший — это твой брат, — Молчун изобразил искреннее изумление. — Он отобрал твоё имя?
— Когда я был Младшим, брат ещё не родился.
— Я думаю тебе самому пора придумывать новое имя. А то... — Молчун подпустил в голос зловещие нотки и наклонился к самому уху мальчишки. — Младший скоро отберёт твоих гусей. Твой прут. И твоё имя!
