— Я видел такое, — сказал он тихо, взглянув на закупоренные бутылки. — Чума и малярия пробежали по городу, безудержно и свирепо, половина полка умерло от расстройства кишечника.
— Конечно, ты видел.
Бабочки поднимались среди цветов в палисаднике, белой и зеленовато-желтой капусты. Здесь и там великое, медлительное парение последних забияк, бабочек-парусников, вылетающих из тени леса. Мой большой палец все еще покоился на его запястье, чувствуя его сердцебиение, медленное и сильное.
— Брианна родилась через семь лет после того, как пенициллин стал обычным лекарством для общего пользования. Она родилась в Америке — не в этой, — я снова кивнула в сторону окна, — но в той, той, которая будет. Там необычно для большого количества людей умирать от заразных болезней, — я взглянула на него. Свет добрался до его талии и сиял на металлической чашке в его руке. — Ты помнишь первого человека, о котором ты узнал, что он умер?
Его лицо стало озадаченным от удивления, затем заострилось в раздумье. Он покачал головой.
— Мой брат был первым, чья смерть имела для меня значение, но я знал и других до него, точно.
— Я тоже не могу вспомнить.
Мои родители, конечно: их смерть была личной потерей — но, рожденная в Англии, я жила в тени памятников солдатам и мемориалов. И люди, не связанные с моей семьей, умирали постоянно: я внезапно живо вспомнила, как мой отец надевает фетровую шляпу и темное пальто, чтобы идти на похороны жены пекаря. Миссис Бриггс ее звали. Но она не была первой: я уже знала о смерти и похоронах. Сколько мне тогда было? Четыре, наверное?
Я очень устала. Мои глаза ощущались сухими, почти шероховатыми от нехватки сна, а деликатный утренний свет становился ярче, по мере того, как солнце поднималось.
— Я думаю, что смерть Фрэнка была первой, лично ее затронувшей, из тех, что Брианна пережила в своей жизни. Может, были и другие, я не знаю точно. Но смысл в том...
— Я понял, в чем дело, — он протянул руку, взял пустую чашку из моих рук и поставил на стол, затем допил свой чай и поставил свою чашку туда же. — Но она боится не за себя, да? — спросил он, его глаза смотрели понимающе. — Это ребенок.
Я кивнула. Она, конечно, знала, чисто теоретически, что такие вещи случаются. Но увидеть ребенка, который внезапно умер прямо на твоих глазах, от чего-то настолько простого, как обыкновенная диарея...
— Она хорошая мать, — сказала я, и внезапно зевнула. Так и было. Но ей никогда не приходило в голову, что нечто столь ничтожное, как микроб, могло бы внезапно отнять у нее ребенка. До вчерашнего дня.
Джейми вдруг встал и поднял меня на ноги.
— Отправляйся в кровать, Сассенах, — сказал он. — Это подождет, — он кивнул на микроскоп. — Я никогда не слышал, что дерьмо может испортиться от длительного хранения.
Я рассмеялась и обессилено упала в его объятия, прижавшись щекой к его груди.
— Возможно, ты и прав, — я не отрывалась от него. Он держал меня, и мы смотрели, как пылает солнце, медленно скользящее вверх по стене.
Глава 62. АМЕБА.
Я ПОВЕРНУЛА ЗЕРКАЛО микроскопа на долю дюйма, чтобы получить, по возможности, еще больше света.
— Вот! — я отступила назад, кивнув Мальве подойти посмотреть. — Видишь это? Большую, прозрачную штуку посередине, лепестковой формы, с маленькими крапинками в ней?
Она нахмурилась, прищурившись одним глазом в окуляр, и тут же воскликнула, задохнувшись от восторга.
— Я четко ее вижу! Не правда ли, очень похоже на смородиновый пудинг, который кто-то уронил на пол?
— Точно! — сказала я, улыбаясь ее сравнению, несмотря на серьезность нашего исследования. — Это амеба — один из самых больших видов микроорганизмов. И я сильно подозреваю, что это и есть наш злодей.
Мы просматривали предметные стекла с образцами кала, которые я смогла заполучить от всех заболевших на данный момент, — семья Патрика была не единственной пострадавшей. Были еще как минимум три дома, в которых, по крайней мере, один человек от сильного кровавого поноса — и во всех просмотренных мной образцах я нашла этого амебного приятеля.
— Она настоящая, эта амеба? — Мальва подняла глаза, пока я говорила, но опять вернулась к окуляру, захваченная зрелищем. — Как может чему-то такому большому как человек навредить такая мелюзга?
— Ну, этому есть объяснение, — сказал я, аккуратно окунув еще одно предметное стекло в ванночку с красителем и установив его на просушку. — Но это займет немного времени, чтобы рассказать тебе все про клетки — помнишь, я показывала тебе клетки слизистой оболочки твоего рта?
Слегка нахмурившись, она кивнула и провела языком по внутренней стороне щеки.
— Так вот, организм производит всевозможные виды клеток, и среди них есть специальные клетки, основная цель которых бороться с бактериями — такие маленькие, круглые штучки, помнишь их? — я указала на предметное стекло с фекалиями, которое типично кишело огромным количеством кишечных палочек и им подобных. — Их миллионы всяких разных видов, но иногда появляется такой микроорганизм, что специальные клетки не в состоянии с ним справиться. Ты знаешь — я ведь показывала тебе плазмодии в крови Лиззи? — я кивнула в сторону закупоренной бутылочки на стойке; день или два назад я взяла кровь у Лиззи, и показала Мальве малярийных паразитов в ее клетках. — Собственно я думаю, что наша амеба вполне может быть такой же.
— О, ну хорошо. Значит, мы дадим больным пенициллин? — я усмехнулась энергичному "мы", хотя в целом в ситуации было мало забавного.
— Нет, боюсь, что пенициллин не эффективен против амебной дизентерии — то, что ты называешь сильным поносом — это дизентерия. Мне кажется, нам ничего не остается, кроме трав, — я открыла шкаф и пробежалась глазами по рядам бутылок и завернутых в марлю пучкам трав. — Для начала, полынь, — я схватила баночку и протянула ее Мальве, которая подошла и встала рядом со мной, с любопытством глядя в тайны шкафа. — Чеснок очень полезен при инфекциях пищеварительного тракта — но и так же весьма неплох в качестве компрессов при кожных проблемах.
— А лук? Моя бабушка как-то пропарила его и приложила к моему больному уху, когда я была маленькой. Пахло, правда, ужасно, но зато сработало!
— Не повредит. Сбегай в кладовку, и возьми... ох, три большие луковицы и несколько головок чеснока.
— О, я мигом, мэм! — она отложила полынь и вылетела прочь, хлопая сандалиями. Я повернулась обратно к полкам, пытаясь угомонить свой пыл.
Я разрывалась между обязанностью находиться с больными, выхаживая их, и необходимостью готовить лекарства, которые могут им помочь. Но ухаживать за больными мог кто угодно, а кроме меня никто не знал достаточно, чтобы попытаться изготовить противопаразитарное средство.
Полынь, чеснок... репешок. И горечавка. Нужно что-нибудь с очень высоким содержанием меди или серы — ох, ревень! Сезон урожая прошел, но у меня был прекрасный запас из нескольких десятков бутылок, наполненных отварной мякотью и сиропом, поскольку миссис Баг он очень нравился для пирогов, и это немного подкрепляло нас витамином C в зимние месяцы. Ну что ж, все это составит великолепную основу для лекарства. Можно добавить ржавого вяза, с его успокаивающим воздействием на кишечник — но эти эффекты довольно незначительны, и могут оказаться незаметными на фоне разрушительных последствий такой страшной заразы.
Я принялась толочь в ступке полынь и репешок, тем временем, размышляя, откуда, черт возьми, пришла эта гадость. Амебная дизентерия характерна для тропиков, хотя одному Богу известно, сколько я видела специфичных тропических болезней на побережье, завезенных посредством рабов и сахарной торговли из Индии — и так же немало их было и внутри материка, поскольку те заболевания, которые сразу не убивали, становились хроническими и кочевали вместе со своей жертвой.
Не исключено, что кто-то из рыбаков заразился на побережье. И оказался счастливчиком, претерпевшим лишь легкую форму болезни, но теперь стал носить в своем кишечнике просветную форму амебиаза, готового пролиться заразными цистами везде и всюду.
Какова причина этой внезапной вспышки? Дизентерия в основном всегда распространяется через загрязненную пищу или воду. Что...
— Вот и я, мэм, — Мальва вернулась, запыхавшись от спешки, неся в руке несколько больших коричневых луковиц, скрипящих и блестящих, и десяток головок чеснока в фартуке. Я дала ей задание порезать их, и поделилась с ней счастливым вдохновением намереваясь протомить все в это меду. Я не была уверенна, сработают ли эффективно антибактериальные свойства меда против амеб. Но, безусловно, он не повредит — а может быть, и улучшит вкусовые качества смеси; так как она обещала быть забористой, имея в составе лук, чеснок и ревень.
— Фууу! Ребята, что вы здесь делаете? — я подняла глаза от моего процесса размачивания и увидела в дверях Брианну, сморщившую нос и глядевшую на нас с большим подозрением.
— Ох. Ну... — сама я уже принюхалась, но на самом деле, воздух в хирургической сшибал с ног — запах фекалий, перемешанный с луковыми парами. Мальва подняла слезящиеся глаза и, шмыгнув носом, утерлась передником.
— Мы готогим гекагство,— сообщила она, с важным видом.
— Кто-нибудь еще заболел? — спросила я встревожено у Бри, но она покачала головой и протиснулась в комнату, брезгливо обходя стойку, где я изготавливала предметные стекла с образцами кала.
— Нет, этого не слышала. Сегодня утром я отнесла немного еды МакЛаханам, и они сказали, что двое малышей приболели. Миссис Коинах рассказала, что ее расслабило пару дней назад, но не сильно, и сейчас с ней все в порядке.
— Они давали малышам медовую воду?
Она кивнула, и морщинка залегла между ее бровей.
— Я видела их. На вид они очень плохи, но ничего похожего на МакНилов, — вспомнив, она и сама выглядела, как будто была нездорова, но выбросила это из головы, повернувшись к высокому шкафу. — Могу ли я одолжить немного серной кислоты, мама? — она принесла с собой глиняную чашку, и при виде этого я рассмеялась.
— Обычные люди одалживают чашку сахара, — сказал я ей, кивнув. — Конечно, бери. Только будь осторожна с ней — и будет лучше, если нальешь ее в одну из этих бутылочек с восковой пробкой. Ты же не хочешь, случайно опрокинуть и все пролить.
— Совершенно точно не хочу! — заверила она меня. — Да мне и нужно всего-то несколько капель; я собираюсь очень сильно ее разбавить. Я делаю бумагу.
— Бумагу? — Мальва моргнула покрасневшими глазами и шмыгнула носом. — Это как?
— Ну, сначала жамкаешь что-нибудь волокнистое, все, что попадет под руку, — объяснила Бри, показывая обеими руками чавкающие движения. — Старые кусочки использованной бумаги, любая ветошь, обрывки пряжи или ниток, какие-нибудь мягонькие листочки или цветочки. Потом, целую вечность вымачиваешь это месиво в воде, с добавлением разбавленной серной кислоты — если тебе посчастливилось ее раздобыть, — длинный палец ласково постучал по квадратной бутылке. — И как только эта бурда растворится до консистенции кашицы, можно намазывать тонким слоем на рамки, отжать воду, дать высохнуть, и вуаля, готова бумага!
Я видела, как Мальва проговаривает "вуаля" себе под нос, и немного отвернулась, чтоб она не видела, как я смеюсь. Брианна откупорила большую квадратную бутыль с кислотой и очень осторожно налила несколько капель в свою чашку. Тут же обжигающий запах серы взвился, словно демон, среди миазмов фекалий и лука.
Мальва напряглась, глаза ее по-прежнему слезились, но были широко распахнуты.
— Что это такое? — спросила она.
— Серная кислота, — сказала Бри, взглянув на нее с любопытством.
— Купоросное масло, — поправила я. — Ты видела... — э-э, тебе знаком этот запах?
Она кивнула, положив нарезанный лук в кастрюлю, и накрыв аккуратно крышкой.
— Да, знаком, — она подошла, вытирая глаза, чтобы разглядеть зеленое стекло бутылки. — У моей матери — она умерла, когда я была маленькая — было ее немного. Я помню этот запах, и как она говорила, что мне не дозволено прикасаться к ней, никогда. Сера, народ называет ее запах — серный дух.
— В самом деле? Интересно, для чего она ее использовала? — удивилась я, с определенным чувством беспокойства. Алхимик или аптекарь вполне мог иметь подобное вещество. Я знала, что единственной причиной нахождения кислоты в руках простого смертного, было владение ей как средством агрессии — чтобы плеснуть на кого-то.
Но Мальва только покачала головой и, повернувшись, пошла обратно к луку и чесноку. Я уловила на ее лице странное выражение враждебности и тоски, и маленький тревожный колокольчик прозвонил где-то внутри меня.
Грусть-тоска по матери, давно почившей, — и ярость маленькой, брошенной девочки, растерянной и одинокой.
— Что? — Брианна разглядывала меня, слегка нахмурившись. — Что случилось?
— Ничего, — сказал я, и положила свою руку на ее предплечье, просто чтобы почувствовать силу и радость от ее присутствия, и от прожитых лет ее взросления. Мои глаза застилали слезы, но это можно было списать на лук. — Ничего!
* * *
ПОХОРОНЫ МЕНЯ УЖАСНО ВЫМОТАЛИ. Это были третьи, за столько же дней. Мы похоронили Гортензию вместе с малышкой, а следом и старшую миссис Огилви. Теперь был еще один ребенок, один из близнецов миссис МакКафи. Второй близнец, мальчик, стоял над могилой своей сестры в таком глубоком потрясении, что сам напоминал ходячий призрак, хотя болезнь не коснулась его.
Мы подзадержались — гроб был не совсем готов — и ночь уже почти окутала нас. Все золото осенних листьев обратилось в пепел, и белый туман вился между темными и мокрыми стволами сосен. Вряд ли можно представить себе более удручающую картину — и все же это более соответствовало моменту, чем яркое солнце и свежий ветерок, который дул, когда мы хоронили Гортензию и маленькую Анжелику.
— "Господь — Пастырь мой. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим", — голос Роджера мучительно треснул, но казалось, этого никто не заметил. Он напрягся, с трудом сглотнув, и упрямо продолжил.
У него в руках была маленькая зеленая Библия, но смотреть в нее не было необходимости; он говорил по памяти, переводя взгляд от одиноко стоящего мистера МакДаффа, без жены и сестры — они обе заболели, к маленькому мальчику рядом с ним — парнишка был примерно одного возраста с Джемми.
— "Если я пойду... и долиною смертной тени... не убоюсь зла", — его голос ощутимо дрожал, и я видела, что слезы текли по его лицу. Я посмотрела на Бри, она стояла немного позади присутствующих, закутав Джемми в складках своего темного плаща. Капюшон ее был надет, но бледное лицо виднелось и в сумерках и казалось ликом скорбящей Богоматери.
Даже цвет ярко-красного мундира майора МакДональда был приглушен, угольно-серый в последних лучах света. Он прибыл в полдень и помогал нести маленький гроб. Сейчас он стоял, с мрачным видом, зажав шляпу под мышкой, склонив голову так, что лицо скрылось под париком. У него тоже был ребенок — дочка, вместе с ее матерью обретающаяся где-то в Шотландии.
