— Какого рода шум? — спросила я с большим интересом.
— Ну... вскрики, — сказал он, пожав плечами. — И хихиканье. Немного толкотни и грохот падения табурета или чего-то еще. Если бы там было что украсть, я бы подумал, что в доме воры. Но я узнал голоса Дженни и Йена, и... — он прервался, его уши порозовели от воспоминания. — Потом... дальше — больше... голоса стали громче и звук, похожий на удар ремня по заднице, и такой визг, что его и за шесть полей было слышно.
Он глубоко вздохнул, пожав плечами.
— Я немного растерялся и не мог придумать, что же мне делать.
Я кивнула в знак понимания.
— Я полагаю, это могла быть несколько неловкая ситуация. И... это продолжилось?
Он кивнул. Его уши был уже сильно красными, и лицо разрумянилось, хотя это могло быть просто от жары.
— Да, — он взглянул на меня. — Я подумал, что он намеревается причинить ей вред, я взбежал вверх по лестнице в один миг. Но...— он смахнул любознательную пчелу, тряхнув головой. — Там было — это чувствовалось — даже не знаю, как сказать. Нельзя сказать, что Дженни продолжала смеяться — нет — но я чувствовал, что она хотела. И Йен... ну, Йен смеялся. Не вслух, я имею в виду, это было ... в его голосе.
Он выдохнул и провел костяшками пальцев вдоль подбородка, стирая пот.
— Я стоял, словно примерзший, с куском пирога в руке, прислушиваясь. Я пришел в себя, только, когда мухи стали залетать в мой открытый рот, и все это время они ... они там ... ммфм, — он вжал голову в плечи, словно рубашка вдруг стала слишком тесной.
— У них там было примирение? — спросила я очень сухо.
— Я полагаю, да, — ответил он довольно решительно. — Я ушел. Шел всю дорогу до Фойна, и остановился на ночь у бабули МакНаб, — Фойн был крошечной деревушкой, приблизительно в пятнадцати милях от Лалиброха.
— Почему? — спросила я.
— Ну, я должен был, рассуждая логически, — сказал он. — Я не мог просто проигнорировать это, в конце концов. Нужно было либо прогуляться и все обдумать, либо дать себе удовлетвориться, но у меня это не очень получалось — это моя родная сестра, все-таки.
— Ты хочешь сказать, что не можешь одновременно думать и заниматься сексом? — спросила я, смеясь.
— Конечно, нет, — сказал он, тем самым подтверждая мое давнее личное мнение — и посмотрел на меня, как на сумасшедшую. — А ты можешь?
— Я могу, да.
Он поднял одну бровь, явно сомневаясь.
— Ну, я не говорю, что я делаю так всегда, — призналась я, — но вполне могу. Женщины привыкли делать больше чем одну вещь за один раз — они должны, потому что у них есть дети. Впрочем, давай вернемся к Дженни и Йену. Почему же ты...
— Ну, я бродил и думал об этом, — признался Джейми. — Если честно, я не мог перестать думать об этом. Бабуля МакНаб не могла не заметить мою задумчивость и донимала меня за ужином до тех пор, пока ... а... ну, пока я не рассказал ей обо всем.
— Да? И что она сказала? — спросила я, как завороженная. Я знала бабулю МакНаб, она была бодрой старушкой, с весьма прямолинейной манерой общения и большим опытом по части человеческих слабостей.
— Она фыркала, как трещат колючки в огне под котлом, — уголок его рта приподнялся. — Я думал, она упадет в огонь от смеха.
Оправившись в какой-то мере, пожилая леди вытерла глаза и стала разъяснять ему, обращаясь ласково, словно к дурачку.
— Она сказала, что это было из-за ноги Йена — Джейми взглянул на меня, чтобы убедиться, понимаю ли я. — Она сказала, что это не имеет значения для Дженни, но имеет для него. И еще она сказала, — добавил он, краснея еще больше, — что мужчины знать не знают, что женщины думают о постели, но всегда думают, что знают, и это причиняет много неприятностей.
— Я знала, что мне нравится бабуля МакНаб, — пробормотала я. — Что еще?
— Ну, она сказала, что это было самым подходящим, что Дженни могла сделать, чтобы было ясно и Йену, и также, возможно, и ей самой — что она все еще считает его мужчиной, с ногой или без.
— Что? Почему?
— Потому, Сассенах, — сказал он как-то сухо, — что когда ты — мужчина, то значительная часть того, что ты должен делать — очертить линии и бороться с каждым, кто выходит за них. Твои враги, арендаторы, твои дети и — твоя жена. Ты не можешь каждый раз бить их или прикладываться ремнем, но, по крайней мере, когда тебе приходится это делать, каждому должно быть ясно, кто главный.
— Но это совершенно... — я начала говорить, но оборвала фразу, насупив брови, обдумывая сказанное.
— И, если ты мужчина, ты — главный. Это означает, что ты соблюдаешь порядок, нравится это тебе или нет. Это так, — сказал он, потом прикоснулся к моему локтю, кивнув в сторону леса. — Я хочу пить. Давай ненадолго остановимся?
Я последовала за ним вверх по узкой тропе через лес к тому, что мы называли — Зеленый родник — пузырящийся водный поток над бледным змеиным камнем, лежащим в прохладной затененной чаше, окруженной мхом. Мы стали на колени, ополоснули лица, напились, вздохнув с огромным облегчением. Джейми плеснул себе пригоршню воды под рубашку и в блаженстве закрыл глаза. Я улыбнулась, глядя на него, сняла свой пропитанный потом платок, окунула его в родник и обтерла ним шею и руки.
Прогулка к роднику положила конец разговору, но я не была уверена, не продолжится ли он. Вместо этого, я попросту безмятежно сидела в тени, обхватив руками колени, лениво перебирая пальцами мох.
Джейми тоже, судя по всему, не ощущал необходимости в произнесении речей в этот момент. Он лежал, удобно прислонившись спиной к камню, влажная ткань рубашки прилипла к его груди, и мы просто сидели, слушая лес.
Я не знала, что сказать, но это не имело значения, я перестала думать о разговоре. Странным образом, я подумала, что поняла, что имела в виду бабуля МакНаб — хотя не была вполне уверена, что согласна с ней.
Я больше думала о том, что сказал Джейми, кажется, о мужской ответственности. Было ли это правдой? Пожалуй, да, хотя я никогда раньше не думала об этом с такой точки зрения. Было правдой, что он был нашим бастионом — не только для меня, но и для семьи, и также для арендаторов. Как ему в действительности это удавалось? "Очертить линии и бороться с каждым, кто выходит за них"? Думаю, это было именно так.
Были линии между ним и мной, безусловно; я могла провести по ним на мху. Те, о которых не говорят, но "наталкиваются" на линии друг друга — часто, и с разными результатами. Я имела свою собственную защиту — средства для давления. Но он только однажды бил меня за пересечение его линий и это было на раннем этапе. Думал ли он, что это был необходимое сражение? Полагаю, да; именно об этом он и говорил мне.
Но он следовал своему ходу мыслей, который мог двигаться совсем другим путем.
— Это очень странно, — сказал он глубокомысленно. — Лаогера доводила меня с завидной регулярностью, но мне ни разу не пришло в голову выпороть ее.
— Ну, это очень беспечно с твоей стороны, — сказала я, потягиваясь. Мне не нравилось слышать от него упоминание о Лаогере, не важно, в каком контексте.
— О, да, — он снова стал серьезным, не обратив внимания на мой сарказм. — Я думаю, это было от того, что она не волновала меня настолько, чтобы думать об этом, не то, чтобы сделать.
— Ты не достаточно заботился о ней, чтобы побить ее? Вот ей не повезло!
Он уловил тон задетого самолюбия в моем голосе; его взгляд заострился и сосредоточился на моем лице.
— Не навредить ей, — сказал он. Какая-то новая мысль посетила его, я видела, как она пробежала по его лицу.
Он слабо улыбнулся, встал и подошел ко мне. Он потянул меня и поставил на ноги, потом взял за запястье, осторожно поднял его над моей головой, потом прижал к стволу сосны, под которой я сидела, так что мне пришлось отклониться назад, растянувшись по стволу.
— Не навредить ей, — сказал он снова, говоря мягче. — Обладать ею. Я не хотел владеть ею. Тобой, mo nighean donn — тобой я хотел обладать.
— Обладать мной? — спросила я. — И что именно ты под этим подразумеваешь?
— То, что сказал. — Слабый отблеск веселья был в его глазах, но голос был серьезен. — Ты моя, Сассенах. И я бы сделал все, что угодно, чтобы это было ясно.
— О, неужели? В том числе и регулярную порку для меня?
— Нет, я бы не стал делать этого, — уголок его рта слегка приподнялся и давление его хватки на мое захваченное запястье усилилось. Его глаза в дюйме от моих были бездонно голубыми. — Мне не нужно делать этого — потому, что я это могу, Сассенах — и ты это хорошо знаешь.
Я чисто рефлекторно дернулась. Я ясно вспомнила ночь в Дунсбери — ощущение борьбы с ним, всеми моими силами, — все равно бесполезной. Ужасающее ощущение быть прижатой к кровати, уязвимой, незащищенной, осознающей, что он может сделать со мной все, что угодно — и сделает.
Я яростно извивалась, пытаясь избавиться от тисков памяти, таких же, как его хватка на моем теле. Не очень получилось, но я смогла вывернуть запястье так, что стало возможным впиться ногтями в его руку.
Он не вздрогнул и не отвел взгляд. Его вторая рука прикасалась ко мне легко — не больше, чем легкое касание мочки уха, но этого было достаточно. Он мог прикасаться ко мне где угодно — и как угодно.
Несомненно, женщины способны разумно мыслить и испытывать сексуальное возбуждение одновременно, потому что я ощущала именно это.
Мой мозг был вовлечен в возмущенные опровержения половины всего, что он говорил в течение последних нескольких минут.
В то же время, на другом конце моего спинного мозга, было безобразное возбуждение от мысли о физическом обладании — это было чертовски безумной, слабовольной, страстной идеей, заставляющей мои бедра выгибаться, касаясь его.
Он все еще игнорировал мои впившиеся ногти. Другой рукой он взял мою свободную руку прежде, чем я смогла сделать что-либо; он окутал мои пальцы своими и держал их в плену, внизу возле меня.
— Если ты попросишь меня освободить тебя, Сассенах, — сказал он шепотом, — ты думаешь, я сделаю это?
Я глубоко вдохнула; достаточно глубоко, чтобы мои груди коснулись его груди, он стоял очень близко, и понимание этого захлестывало меня. Я все еще стояла, дыша, глядя в его глаза, и чувствуя, как мое возбуждение медленно расплывается, превращаясь в чувство убежденности, тяжелое и теплое, в глубине живота.
Я подумала, что мое тело качнется в ответ к нему — так и было. Но его движения бессознательно совпадали с моими. Я видела ритм его пульса на шее, стук его сердца отдавался в моем запястье и колебания его тела сопровождали мои, едва касаясь, двигаясь едва ли больше, чем листья наверху под дуновением легкого ветра.
— Я не попрошу, — ответила я шепотом. — Я скажу тебе. И ты сделаешь. Ты сделаешь, как я скажу.
— Неужели? — его давление на мое запястье стало еще крепче, и его лицо так приблизилось к моему, что я скорее почувствовала его улыбку, чем увидела ее.
— Да, — сказала я. Я перестала вырывать мое плененное запястье; вместо этого я вытащила мою вторую руку — он не шевельнулся, чтобы остановить меня — и большим пальцем провела от мочки его уха вниз по шее. Он издал короткий, резкий вздох и небольшая дрожь прошла по нему, пробуждаясь от моего прикосновения. — Да, ты сделаешь, — сказала я снова очень мягко. — Потому, что я тоже обладаю тобой,... мужчина. Разве нет?
Его рука внезапно отпустила мое запястье, и скользнула вверх. Длинные пальцы переплелись с моими. Его ладонь, большая, теплая и тяжелая легла на мою.
— О, да, — сказал он просто и мягко. — Обладаешь, — он опустил свою голову еще на полдюйма и его губы коснулись моих, шепча, так, что я могла чувствовать слова так же, как и слышать. — И я действительно очень хорошо это знаю, mo nighean donn.
Глава 48. ДРЕВЕСНЫЕ УШКИ.
НЕ СМОТРЯ НА ТО, что он не разделял ее беспокойства, Джейми пообещал жене разобраться в ситуации, и через несколько дней подвернулся подходящий случай поговорить с Мальвой Кристи.
Когда он возвращался от дома Кенни Линдсея, ему повстречалась змея, свернувшаяся клубком в пыли на пути перед ним. Она была довольно большая, ярко полосатая — это не была одна из ядовитых гадюк, но он ничего не мог поделать, змеи заставляли его превращаться в размазню. У него не было желания поднимать ее руками и переступать через нее тоже не хотелось. Змея могла и не быть расположенной, чтобы броситься ему под килт, и все же — она могла. Змея же упорно оставалась на месте, свернувшись среди листьев, не двигаясь с места в ответ на его "Шу!" или топанье ногой.
Он отошел на шаг в сторону, нашел ольху, срезал с нее хорошую палку, которой уверенно препроводил маленькое чудовище с дороги в сторону леса. Оскорбленная змея развернулась и на большой скорости уползла в кусты калины, и в следующую минуту громкий крик раздался по другую сторону куста.
Метнувшись туда, он обнаружил Мальву Кристи, которая в спешке пыталась раздавить взбудораженную змею большой корзиной.
— Все в порядке, девочка, пусть она уходит, — он схватил ее за руку, от чего часть грибов выпало из корзины, и змея убралась с негодованием в поисках более укромного уголка.
Он нагнулся и начал собирать грибы, пока она ахала и обмахивалась подолом фартука.
— О, благодарю вас, сэр, — сказала она, тяжело дыша. — Я в ужасе от змей.
— Ну, ничего страшного, всего лишь маленькая королевская змея, — сказал он с нарочитой беспечностью. — Мне говорили, она большой истребитель крыс.
— Может и так, но у них злой укус, — девушка вздрогнула.
— Тебя ведь не кусали? — он встал и бросил последнюю горсть грибов в корзинку, она сделала реверанс в знак признательности.
— Нет, сэр. Она расправила чепчик. — Но мистера Кромби — да. Галли Дорнан принес одну из них в коробке на прошлую встречу в воскресенье, просто из шалости, он ведь знал, что текстом для проповеди будет: "Они возьмут ядовитых змей и они не причинят им вреда". Я думаю, он хотел выпустить ее в разгар молитвы, — она усмехнулась, рассказывая и словно переживая событие заново. — Но мистер Кромби увидел его с коробкой, забрал ее у него, не зная, что в ней. А Галли все время тряс коробку, чтобы змея бодрствовала, и когда мистер Кромби открыл коробку, змея выпрыгнула, как чертик из коробки, и укусила мистера Кромби за губу.
Джейми не мог не улыбнуться в свою очередь.
— Вот как? Я не слышал об этом.
— Ну, мистер Кромби был в ярости, — сказала она, пытаясь проявить тактичность. — Я предполагаю, никто не хотел, чтобы эта история получила огласку, сэр, из страха, что он придет в бешенство.
— Понятно, — сказал Джейми сухо. — И, я полагаю, из-за этого он не захотел прийти, чтобы моя жена осмотрела рану.
— О, он бы ни за что не пошел на это, сэр, — согласилась девушка. — Даже если бы он отрезал свой нос по ошибке.
— Не согласился бы?
Она подняла корзину, застенчиво глядя на него.
— Ну... нет. Некоторые говорят, что ваша жена — ведьма, вы знали об этом?
Он почувствовал неприятное напряжение в животе, хотя услышанное не было для него сюрпризом.
— Она — чужестранка, — ответил он спокойно. — Народ всегда говорит такие вещи о чужаке, особенно о женщине, — он искоса взглянул на собеседницу, но ее глаза были устремлены вниз к корзине. — А ты тоже так думаешь?
