— Моя? — сейчас, казалось, уже ничто не могло его удивить, но он не помнил никаких ярких идей, связанных с водой.
Проблема подведения воды в дома заключалась в транспортировке. Слава Богу, воды здесь было в изобилии: она текла в ручьях, спадала водопадами, капала с уступов, выплескивалась из источников, просачивалась в заболоченной земле под скалами... Но заставить ее течь туда, куда тебе нужно, требовало какого-то способа удерживания.
— Мистер Вемисс рассказал фройляйн Берриш — это его возлюбленная, их свела фрау Юта, — о том, чем я занимаюсь, и она сказала ему, что мужской хор в Салеме работает над тем же, так что...
— Хор? — он сделал еще один осторожный глоток и понял, что чай вполне остыл для питья. — Почему хор...
— Они просто так себя называют. Есть хор холостяков, хор незамужних женщин, хор женатых пар... Однако, они не просто поют вместе, это своего рода общественные группы, и каждый хор делает определенную работу для всей общины. Ну так вот, — она взмахнула рукой, — они пытаются подвести воду к городу и столкнулись с похожей проблемой — у них нет металла для труб. Помнишь, ты упоминал о керамических изделиях из Салема. В общем, они пытались выстругать трубы из бревен, но это очень тяжело и отнимает много времени, потому что приходится удалять сердцевину при помощи сверла, и, к тому же, нужны металлические кольца, чтобы соединить бревна вместе. И бревна гниют через какое-то время. Но затем у них появилась та же идея, что и у тебя — почему бы не сделать трубопровод из обожженной глины?
Брианна заметно оживилась, рассказывая об этом. Ее нос уже не был красным от холода, но на щеках розовел румянец, и глаза сверкали интересом. Она активно жестикулировала во время разговора — "Наследие ее матери", — подумал он, развеселившись.
— ...в общем, мы сбросили детей на маму и миссис Баг, и Марсали и я пошли в Салем...
— Марсали? Но ведь она не может ехать верхом, верно? — Марсали была уже на сносях, до такой степени, что, находясь рядом с ней, он начинал слегка нервничать, боясь, что в любой момент могут отойти воды.
— Ее срок только через месяц. Кроме того, мы не ехали верхом, мы взяли телегу и обменяли мед, сидр и оленину на сыр и килты, и... видишь мой новый чайник? — она с гордостью махнула рукой на чайник — домашняя небольшая вещица с красно-коричневой глазурью и желтыми волнистыми узорами, нарисованными по середине. Это была одна из самых уродливых вещей, которые ему доводилось видеть, и ее вид заставил его прослезиться от радости снова находиться дома.
— Тебе не нравится? — спросила она, небольшая морщинка появилась между ее бровей.
— Нет, он замечательный, — сказал Роджер хрипло. Он нащупал носовой платок и высморкался в него, пряча свои эмоции. — Очень нравится. Так ты говорила... Марсали?
— Я говорила о водопроводе. Но... есть кое-что и о Марсали тоже, — морщинка углубилась. — Боюсь, Фергюс не слишком хорошо себя ведет.
— Да? А что он сделал? Завел бурный роман с миссис Кромби?
Это предположение было встречено испепеляющим взглядом, но ненадолго.
— Для начала, он подолгу отсутствует, оставляя бедную Марсали заниматься детьми и всей домашней работой.
— Это совершенно нормально для этого времени, — заметил он. — Большинство мужчин так делает. Твой отец так делает. Я так делаю. Ты разве не заметила?
— Заметила, — сказала она, одаривая его слегка злобным взглядом. — Но я имела в виду, что мужчины делают всю тяжелую работу, например, вспашку и посев. И оставляют женам выполнять работу по дому: готовку, прядение, ткачество, и стирку, и консервирование, и... в общем, как говорится, всю подобную работу. А Марсали приходится все это делать самой, плюс дети и работа в поле, да еще и работа на солодовне. И когда Фергюс дома, он обычно раздражителен и слишком много пьет.
Это также звучало как нормальное поведение отца трех маленьких, непослушных детей и мужа глубоко беременной женщины, подумал Роджер, но ничего не сказал.
— Никогда не считал Фергюса бездельником, — мягко заметил он. Бри покачала головой, все еще хмурясь, и налила свежего чая в его кружку.
— Нет, он не лентяй, по правде говоря. Ему тяжело, с одной рукой; он действительно не может справиться с определенной домашней работой — но он даже не помогает с детьми или с готовкой, когда Марсали занята. Па и Йен помогают со вспашкой, но... И он отсутствует по нескольку дней подряд — иногда подбирая тут и там какую-нибудь работенку, переводит путешественникам, но по большей части — просто пропадает. И... — она замялась, бросив на него стремительный взгляд, словно раздумывала, стоит ли продолжать дальше.
— И? — вежливо произнес он. Чай действовал: боль в горле почти прошла.
Она опустила глаза на стол, рисуя пальцем невидимые узоры на дубовой столешнице.
— Она ничего не говорила... но, думаю, он ее бьет.
Роджер почувствовал внезапный резкий толчок в сердце. Его первой реакцией было немедленно прогнать от себя эту мысль — но он слишком много видел, живя с Преподобным. Слишком много семей, внешне сдержанных и респектабельных, где жены высмеивали собственную "неуклюжесть", отмахиваясь от обеспокоенности по поводу синяков под глазами, сломанных носов и вывихнутых запястий. Слишком много мужчин, которые снимали напряжение по обеспечению семьи, прибегая к бутылке.
— Черт, — сказал он, неожиданно почувствовав полное измождение. Он потер свой лоб, где зарождалась головная боль. — С чего ты взяла? — резко бросил он. — У нее есть следы?
Бри грустно кивнула, продолжая смотреть вниз, хотя ее палец остановился.
— На руке, — она обвела рукой вокруг собственного предплечья для наглядности. — Маленькие круглые синяки, как следы от пальцев. Я видела, когда она подняла руки, чтобы снять бочонок медовых сот с телеги, и ее рукав откинулся назад.
Он кивнул, желая, чтобы вместо чая в кружке оказалось что-нибудь покрепче.
— Думаешь, мне стоит с ним поговорить?
Она подняла на него глаза, заметно потеплевшие, но все еще сохраняющие взволнованность.
— Знаешь, большинство мужчин не предложили бы такого.
— Ну, конечно, я не так представляю себе веселое времяпрепровождение, — признался Роджер. — Но нельзя позволить такому продолжаться, надеясь, что все пройдет само по себе. Кто-то должен что-то сказать.
Правда, одному Богу известно, что тут скажешь, — и как. Он уже жалел о своем предложении, пытаясь придумать, что, черт возьми, можно сказать. "Ну что, Фергюс, старина. Слыхал, ты поколачиваешь свою жену. Будь хорошим парнем и завязывай с этим, ладно?".
Он осушил до дна свою кружку и поднялся поискать виски.
— У нас все закончилось, — сказала Брианна, увидев его намерения. — Мистер Вемисс болел недавно.
Роджер со вздохом поставил пустую бутылку. Она нежно прикоснулась к его руке.
— Мы приглашены на ужин в Большой Дом. Можем пойти пораньше, — это было ободряющее предложение. У Джейми неизменно была припасена бутылка превосходного виски, спрятанная где-нибудь на крайний случай.
— Да, хорошо, — он снял плащ Бри с вешалки и набросил ей на плечи. — Кстати, думаешь, мне стоит обмолвиться о Фергюсе твоему Па? Или лучше сделать все самому? — у него появилась внезапная низменная идея, что Джейми посчитает это дело своим и позаботится об этом.
Казалось, это именно то, чего Брианна боялась; она качала головой, одновременно растеребив свои полусухие волосы.
— Нет! Думаю, Па просто свернет ему шею. И Фергюс тогда уж точно не сможет помочь Марсали, если будет мертв.
— Ммфм, — он смирился с неизбежным, и открыл перед ней дверь. Большой белый дом светился на холме над ними, спокойный в послеполуденном свете, громадные, но мягкие очертания большой красной ели позади него; уже не в первый раз он чувствовал, что дерево словно охраняет дом — и в его теперешнем хрупком душевном состоянии, он находил эту идею успокаивающей.
Они сделали небольшой крюк, чтобы он смог должным образом оценить новую яму и услышать все о принципе работы сурковой печи для обжига. Он не смог разобраться во всех деталях, лишь понял, что смысл в том, чтобы создать внутри очень высокую температуру, но нашел объяснения Брианны умиротворяющими.
— ...кирпичи для дымохода, — говорила она, указывая на дальний угол восьмифутовой ямы, которая на данный момент представляла собой не что иное, как место возложения чрезмерно большого гроба. Однако она сделала хорошую, аккуратную работу: края были выровнены под прямым углом, словно использовался специальный инструмент, а стенки тщательно сглажены. Он ей так и сказал, и она просияла в ответ, заправив рыжие локоны за ухо. — Она должна быть намного глубже, — сказала Брианна, — может еще фута на три. Но почва здесь очень хороша для рытья — она рыхлая, но не слишком осыпается. Я надеюсь, что смогу закончить яму до того, как пойдет снег, но не уверена. Она потерла костяшками пальцев под носом, сомнительно щурясь на дыру. — Но мне нужно расчесать и скрутить еще довольно много шерсти, чтобы спрясть зимние рубашки для тебя и Джемми, и я буду собирать и делать заготовки всю следующую неделю или около того, и...
— Я вырою яму для тебя.
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его, прямо под ухом, и он засмеялся, внезапно почувствовав себя намного лучше.
— Не на эту зиму, — сказала она, удовлетворенно взяв его за руку, — но в конечном итоге... мне интересно, смогу ли я выпустить достаточно тепла из печи и провести его под полом в хижине. Ты знаешь, что такое древнеримский гипокауст?
— Да, знаю, — он обернулся и осмотрел свое жилище, простой полый фундамент из плитняка, на котором построены деревянные стены. Идея центрального отопления в сырой горной хижине вызвала у него желание засмеяться, но он предположил, что на самом деле, ничего невозможного тут нет. — Ты что хочешь сделать? Провести трубы с теплым воздухом под камни фундамента?
— Да. Всегда предполагала, что смогу сделать хорошие трубы, остается лишь убедиться на деле. Ты как думаешь?
Роджер перевел взгляд с предполагаемого проекта на Большой Дом. Даже с этого расстояния была видна насыпь грязи у фундамента — свидетельство гениальных буровых способностей белой свиноматки.
— Я думаю, что ты вызовешь тем самым большую опасность того, что огромная белая содомитка перенесет свою любовь на нас, если ты сделаешь уютную теплую берлогу под нашим домом.
— Содомитка? — спросила Брианна, забавляясь. — Это физически возможно?
— Это метафизическое определение, — осведомил он ее. — И ты видела, что она пыталась сделать с майором МакДональдом.
— Эта свинья явно недолюбливает майора МакДональда, — задумчиво сказала Бри. — Интересно, почему?
— Спроси у своей матери, она тоже от него не в восторге.
— О, хорошо. Кстати... — она неожиданно остановилась, поджала губы и, задумавшись, посмотрела на Большой Дом. В окне хирургического кабинета прошла тень, кто-то двигался внутри. — Сделаем вот что. Ты найдешь Па и выпьешь с ним по стаканчику, а пока ты это делаешь, я расскажу маме о Марсали и Фергюсе. Она может что-нибудь придумать.
— Я не уверен, что это именно медицинская проблема, — сказал он. — Но ввести Герману наркоз было бы неплохим началом.
Глава 27. СОЛОДОВНЯ.
Я ПОЧУВСТВОВАЛА ПРИНЕСЕННЫЙ ветром сладкий, затхлый запах влажного зерна, пока шла по тропе. Он не был похож ни на пьянящую остроту сусла из пивных дрожжей, ни на запах солода, напоминающий дух жареных кофейных зерен, ни даже на вонь дистилляции — но, все же, отчетливо говорил о виски. Это был очень ароматный бизнес — производство uisgebaugh, и по этой причине поляна виски находилась почти в миле от Большого Дома. Несмотря на это, я часто ловила шальной легкий запах спирта через открытые окна моей хирургической, когда дул попутный ветер и готовили сусло.
У производства виски был свой круговой процесс, и каждый в Ридже подсознательно подстраивался под него, вне зависимости от того, участвовал ли в нем напрямую или нет. Таким образом, я, не спрашивая, знала, что ячмень в сарае солодовни уже начал прорастать, и поэтому Марсали будет там, чтобы ворошить и равномерно распределять зерна перед тем, как на солодовне зажгут огонь.
Зерна должны прорасти, чтобы достичь максимальной сладости, но не должны пускать ростки, иначе солод будет иметь горький вкус и испортится. Не более чем двадцать четыре часа должно пройти с момента начала прорастания, и еще накануне днем, прохаживаясь по лесу, я почувствовала плодородный запах начинающих всходить влажных зерен. Момент настал.
Это была, безусловно, лучшая возможность для приватной беседы с Марсали: солодовня была единственным местом, где она находилась без какофонического сопровождения детей. Я часто думала, что она ценила работу в одиночестве гораздо выше, чем долю виски, которую получала от Джейми за то, что занимается зерном — а это было не менее ценным.
Брианна рассказала мне, что Роджер галантно предложил переговорить с Фергюсом, но я подумала, что следует сперва поговорить с Марсали, выяснить, что происходит на самом деле.
"Что я скажу? — задумалась я. Сразу напрямик: Фергюс бьет тебя?". Я не могла в это поверить, несмотря на — или, возможно, благодаря личному опыту того, что видела в приемных покоях, заполненных осколками домашних ссор.
Не то, чтобы я считала Фергюса неспособным к насилию: он видел и пережил достаточно уже с малых лет, а взросление среди горцев в разгар Якобитского восстания и его последствий вряд ли внушило молодому человеку какое-либо глубокое почтение добродетелям мира. С другой стороны, к его воспитанию приложила руку Дженни Мюррей.
Я пыталась, и мне не удалось представить себе кого-либо, кто, прожив с сестрой Джейми хотя бы неделю, смог бы поднять руку на женщину. Кроме того, исходя из собственных наблюдений, я знала, что Фергюс был очень нежным отцом, и обычно между ним и Марсали присутствовала легкость в общении, и казалось...
Внезапно над головой раздался шум. Прежде, чем я успела взглянуть наверх, что-то огромное рухнуло сквозь ветви с потоком пыли и сухих сосновых иголок. Я отпрыгнула назад и, инстинктивно защищаясь, взмахнула корзинкой, но, даже делая это, осознала, что в действительности, никто не нападает. Ничком на тропе с выпученными глазами передо мной лежал Герман, изо всех сил стараясь отдышаться.
— Какого черта?.. — несколько сердито начала я. Затем я увидела, что он прижимает что-то к груди: запоздалое гнездо, заполненное выводком четырех зеленоватых яиц, которые он волшебным образом умудрился не разбить при падении.
— Для... Maman, — выдохнул он, широко улыбнувшись мне.
— Какая прелесть, — сказала я. У меня было достаточно опыта с молодыми мужчинами, — впрочем, они в любом возрасте делали подобное — чтобы осознать бесперспективность упреков в подобных обстоятельствах. И так как Герман ни яйца не разбил, ни ноги не сломал, я просто взяла у него гнездо и держала его, пока он глотал воздух, а мое сердцебиение возвращалось к нормальному ритму.
Отдышавшись, он вскочил на ноги, не обращая внимания на грязь, смолу и сломанные сосновые иголки, покрывавшие его с ног до головы.
