Безо всяких колебаний, но с некоторым затруднением — кольцо носилось очень долгое время, и даже немного врезалось в плоть его пальца — он стащил его и опустил в ладонь Джейми.
Брови Фрейзера взметнулись в удивлении.
— Это? Ты уве...
— Возьми его, — он протянул руку и ладонью сомкнул пальцы Джейми вокруг кольца. Прикосновение было мимолетным, но его рука дрогнула, и он сжал кулак, надеясь сохранить ощущения.
— Благодарю тебя, — снова сказал Джейми тихо.
— Это... Для меня это огромное удовольствие.
Для встретившихся внизу пришло время расстаться. Держа малышку на руках, Брианна собиралась уходить, а ее муж и сын были уже на полпути вниз по улице. Уильям поклонился, сняв шляпу, форма его каштановой головы идеально повторяла форму головы рыжей.
Внезапно, лорду Джону стало невыносимо видеть, как они расстаются. Ему тоже захотелось сохранить это — их образ, обоих вместе. Он закрыл глаза и стоял, чувствуя лицом легкий ветерок. Что-то коснулось его плеча, очень коротко, и он почувствовал движение воздуха рядом с собой.
Когда он снова открыл глаза, все трое уже ушли.
ГЛАВА 119. НЕЖЕЛАНИЕ РАССТАВАТЬСЯ.
Сентябрь 1776.
РОДЖЕР УКЛАДЫВАЛ ПОСЛЕДНИЕ водопроводные трубы, когда рядом выскочили Айдан и Джемми, неожиданные, как пара чертиков из коробочки.
— Папа, папа, Бобби здесь!
— Что? Бобби Хиггинс? — Роджер выпрямился, чувствуя, как сопротивляются мышцы его спины, и посмотрел в сторону Большого Дома, но не увидел никакой лошади. — Где же он?
— Он пошел наверх, к кладбищу, — с важным видом сказал Эйдан. — Вы думаете, он пошел, чтобы отыскать призрака?
— Сомневаюсь, — сказал Роджер спокойно. — Что за призрак?
— Мальвы Кристи, — тут же ответил Эйдан. — Она ходит. Все об этом говорят, — он говорил дерзко, но при этом обнял себя руками. Джемми, который явно раньше не слышал об этом, смотрел на Эйдана широко открытыми глазами.
— Куда она ходит? А почему она ходит?
— Потому, что ее убииииили, глупый, — сказал Эйдан. — Те люди, которых убили, всегда ходят. Они выслеживают того, кто их убил.
— Чепуха, — твердо сказал Роджер, видя беспокойство на лице Джемми. Джем, конечно, знал, что Мальва Кристи была мертва, он был на ее похоронах, как и вся остальная ребятня Фрейзерс Риджа. Но они вместе с Брианной просто сказали мальчику, что Мальва умерла, умолчав, что та была убита.
"Что ж, — подумал Роджер мрачно, — вряд ли можно сохранить нечто подобное в секрете". Он только надеялся, что у Джемми не будет ночных кошмаров.
— Мальва не ходит по округе и никого не ищет, — сказал он настолько убедительно, насколько позволил его голос. — Ее душа находится на небесах, вместе с Иисусом, там она счастлива и спокойна. А ее тело... ну, когда люди умирают, тела им больше не нужны, поэтому их хоронят в земле, и там, в своих могилах, они и остаются опрятными и чистыми, ожидая Последнего Дня.
Эйдан явно остался при своем мнении.
— Джо МакЛахлин видел ее в пятницу, две недели назад, — сказал он, поднимаясь и опускаясь на носочках. — Он сказал, что Мальва, вся одетая в черное, пролетала по лесу и жалостливо завывала.
Джемми начинал выглядеть по-настоящему встревоженным. Положив на землю лопату, Роджер поднял его на руки.
— Думаю, что Джо МакЛахлин был довольно сильно выпившим, — сказал он. Оба мальчика, в принципе, знали, что такое пьянство. — Если это было нечто черное, промелькнувшее в лесу и завывающее, то, скорее всего, тот, кого он видел, был Ролло. Пойдемте, все же, отыщем Бобби, и вы сами увидите могилу Мальвы.
Он протянул руку Эйдану, который с удовольствием взял ее и всю дорогу вверх по холму трещал, как сорока.
"Что будет с Эйданом, когда я уйду?" — подумал Роджер. Сама идея отъезда, сначала такая внезапная, что даже казалась нереальной и немыслимой, потихоньку, день за днем, начинала просачиваться в его сознание. Пока он выполнял работу по дому, копал траншеи для водопровода Брианны, носил сено, колол дрова, то все время пытался подготовить себя: "Недолго осталось". И все же, это казалось невозможным, что, однажды, его больше не будет в Ридже, он не откроет дверь своей хижины, и не обнаружит Брианну, увлеченную каким-нибудь жутким экспериментом на кухонном столе, а Джем и Эйдан не будут шумно играть машинками вокруг нее.
Чувство нереальности становилось даже более выраженным, когда он произносил проповедь по воскресеньям, или исполнял другие обязанности священника — даже без должного посвящения — посещал больных или утешал страждущих. Глядя во все эти лица — внимательные и возбужденные, скучающие и хмурые, или озабоченные — он просто не мог поверить, что собирается уйти и бессердечно покинуть их всех. "Как я смогу им сказать?" — мучительно думал он. Особенно тем, за которых чувствовал свою ответственность — Эйдану и его матери.
Он молился об этом, просил у Бога силы и наставления.
И все же... и все же, образ крошечных голубоватых ноготков Аманды, легкий свист ее дыхания никогда его не покидали. И смутные очертания камней возле ручья на Окракоке, казалось, день за днем приближались, становясь все более отчетливыми.
Бобби Хиггинс и в самом деле находился на кладбище, его лошадь была привязана под соснами. Склонив в задумчивости голову, он сидел у могилы Мальвы, но, как только появился Роджер с мальчиками, тотчас поднял глаза. Он был бледным и мрачным, но поднявшись на ноги, пожал Роджеру руку.
— Я рад, что ты вернулся, Бобби. Ну-ка, вы оба, пойдите и поиграйте, хорошо? — он поставил Джемми на землю и был рад увидеть, что, бросив один подозрительный взгляд на могилу Мальвы, украшенную завядшим букетом полевых цветов, Джем вместе с Эйданом весело понеслись в лес, охотиться на белок и бурундуков. — Я... ээ... не ожидал снова тебя увидеть, — сказал он с некоторой неловкостью. Бобби, опустив глаза, задумчиво стряхивал сухие сосновые иголки со своих бриджей.
— Ну что ж, сэр... дело в том, что я пришел остаться навсегда. То есть, если мне будет позволено, — поспешно добавил он.
— Остаться? Но... конечно, это отлично, — сказал Роджер, оправившись от удивления. — Ты не... в смысле... Ты не поссорился с Его Светлостью, я надеюсь?
Бобби удивленно посмотрел и решительно покачал головой.
— О, нет, сэр! Его Светлость был очень добр ко мне, с тех самых пор, как взял меня к себе, — он запнулся, кусая нижнюю губу. — Просто... ну, понимаете, сэр, сейчас в доме Его Светлости останавливается такая прорва народу. Политики и... и армейские.
Незаметно для себя, он коснулся своего клейма на щеке, которое теперь побледнело до розового шрама, но все еще был явно видно — и будет видно всегда. Роджер понимал.
— Тебе стало там некомфортно, я полагаю?
— Это точно, сэр, — Бобби благодарно на него посмотрел. — Было время, когда в доме были только Его Светлость, я и повар Мэнок. Иногда, могли приехать гости на ужин, или, чтобы провести несколько дней, но все было легко, и, можно сказать, просто. Когда я уезжал по делам и поручениям Его Светлости, люди на меня глазели, но только первые пару раз; а после, они привыкали к этому, — он снова коснулся лица. — И все было в порядке. Но теперь... — он печально умолк, предоставив Роджеру представлять возможную реакцию британских военных офицеров, накрахмаленных, изысканных и столь же открыто не одобряющих такого служебного позора — или мучительно любезных. — Его Светлость видел трудности: он всегда замечает подобное. И он сказал, что ему, конечно, будет меня не хватать, но, если я захочу поискать свое счастье где-нибудь еще, он вручит мне десять фунтов вместе со своими наилучшими пожеланиями.
Роджер уважительно присвистнул. Десять фунтов были внушительной суммой. Не состояние, конечно, но достаточно, чтобы Бобби решился уйти.
— Очень хорошо, — сказал он. — Он знал, что ты собираешься отправиться сюда?
Бобби покачал головой.
— Я и сам не был уверен, — признался он. — Когда-то я хотел... — он внезапно оборвал себя, взглянув на могилу Мальвы, затем снова повернулся к Роджеру, прочищая горло. — Я подумал, что лучше мне поговорить с мистером Фрейзером, до того, как смогу принять решение. Вдруг и здесь для меня ничего больше не найдется, — это было сказано в качестве утверждения, но вопрос был очевиден. Все в Ридже знали и принимали Бобби — это не было проблемой. Но теперь, когда Лиззи вышла замуж, а Мальва умерла... Бобби нужна была жена.
— О... Я думаю, ты будешь желанным гостем, — сказал Роджер, задумчиво посмотрев на Эйдана, который свисал с ветки, держась на сгибе коленей вниз головой, в то время как Джем кидался в него сосновыми шишками.
Весьма своеобразное ощущение пронзило его — нечто среднее между благодарностью и ревностью — но последнее чувство он решительно отодвинул подальше.
— Эйдан! — крикнул он. — Джем! Пора идти! — он повернулся к Бобби, говоря мимоходом. — Я думаю, что ты, вероятно, не знаком с мамой Эйдана, Эми МакКаллум. Она молодая вдова, у нее есть дом и немного земли. Она приходит работать в Большой Дом: если ты пойдешь туда и поужинаешь там...
* * *
— Я ДУМАЛ ОБ ЭТОМ, время от времени, — признался Джейми. — Мне было любопытно, понимаешь? Что, если бы я смог? Как бы это было?
Он взглянул на Брианну, несколько беспомощно улыбнулся и пожал плечами.
— Что ты думаешь, девонька? Что бы я там делал? Как бы это выглядело?
— Ну, это... — начала, было, она и остановилась, пытаясь представить его в том мире. За рулем автомобиля? Как он в костюме-тройке отправляется работать в офис? Эта идея была настолько нелепой, что она расхохоталась. А может, как он сидит в темноте кинотеатра и вместе с Роджером и Джемом смотрит фильмы про Годзиллу?
— Как будет, если "Джейми" произнести наоборот? — спросила она.
— Имйедж, я полагаю, — ответил он ошеломленно. — А что?
— Я думаю, что ты бы отлично справился, — сказала она, улыбаясь. Не обращай внимания. Ты бы... ну, думаю, что ты мог бы... издавать газеты. Печатные станки более крупные и быстрые, и нужно гораздо больше людей, чтобы собирать информацию и новости, но все остальное — не думаю, что это сильно отличается там и тогда от того, что есть сейчас. Ты знаешь, как это делается.
Он кивнул, на его лбу появилась сосредоточенная морщинка, такая же, какая появлялась и у нее.
— Полагаю, да, — сказал он, с некоторым сомнением. — Мог бы я быть фермером, как ты думаешь? Люди все еще едят там, верно, и кто-то должен их кормить.
— Ты смог бы, — она оглянулась вокруг, отмечая свежим взглядом все знакомые детали этого места: кур, мирно скребущих грязь, гладкие поистертые доски конюшни, извергнутую кучу земли возле основания дома, где белая свиноматка сделала подкоп. — Там все еще есть люди, которые живут вот так, имеют немного земли высоко в горах. Это тяжелая жизнь... — она увидела, как он улыбнулся, и рассмеялась в ответ. — Ну, да, это не тяжелее того, как мы живем здесь и сейчас. Но в городах жить гораздо легче.
Она помолчала, задумавшись.
— Тебе не пришлось бы воевать, — сказала она, наконец.
Это, казалось, его удивило.
— Нет? Но ты говорила, что там есть войны.
— Войны определенно есть, — сказала она, ледяные иголки воткнулись в ее живот, когда видения войн пронзили ее сознание: поля опийного мака, поля белых крестов... человек в огне, бегущий голенький малыш с обожженной кожей, искаженное лицо мужчины за мгновение до того, как пуля войдет в его мозг. — Но... но там воюют только молодые парни. И далеко не все из них, только некоторые.
— Ммфм, — он немного подумал, нахмурив лоб, потом поднял глаза, испытывающе глядя в ее лицо.
— Этот ваш мир, эта Америка, — сказал он, наконец, просто, — свобода, которую вы имеете. Ведь за нее будет заплачена страшнейшая цена. Это стоит того, как ты думаешь?
Наступила ее очередь замолчать и задуматься. Наконец, она положила руку на его плечо — надежное, теплое, твердое, как железо.
— Почти ничто не стоило бы того, чтобы потерять тебя, — прошептала она. — Но, может быть, это — довольно близко.
* * *
ПОСКОЛЬКУ ДЕЛО ПОШЛО К ЗИМЕ, и ночи становились длинными, люди начали просыпаться в темноте. От слишком долгого лежания в кровати сводило судорогой части тела, и сны, которые снились слишком долго, поворачивались внутрь самих себя, гротескные, как ногти Мандарина. В общем и целом, человеческое тело не приспособлено спать больше семи или восьми часов. Но что получается, когда ночи длиннее, чем этот срок?
Что происходит во время второго сна. Ты засыпаешь от усталости, вскоре после того, как стемнеет. Но потом снова просыпаешься, поднимаясь к поверхности своих снов, как форель, всплывающая, чтобы ее покормили. И тогда, если твой спящий супруг тоже проснулся — а люди, которые спят вместе много-много лет, знают тотчас же, когда каждый из них пробуждается — глубоко в ночи у вас есть маленькая личная обитель, чтобы побыть вдвоем. Пространство потянуться и, поднявшись, принести обратно в постель сочное яблоко, разделив его кусочек за кусочком, касаясь пальцами губ. Место, чтобы позволить себе роскошь разговора, который не перебивается делами дня. Медленно заняться любовью при свете осенней луны.
И лежать потом, близко прижавшись, и позволить снам возлюбленного ласкать твою кожу, когда ты снова начнешь соскальзывать вглубь, под волны разумности, блаженно осознавая, что рассвет еще так далеко... Это и есть второй сон.
Очень медленно я поднималась на поверхность первого сна, чтобы обнаружить, что чрезвычайно эротический сон, который мне снился, имел некоторую основу в реальности.
— Я никогда не считал себя одним из тех, кто будет приставать к трупу, Сассенах, — шепчущий голос Джейми щекотал нежную кожу ниже моего уха. — Но я могу сказать, что сама идея оказалась более привлекательной, чем я предполагал.
Я еще не была достаточно проснувшейся, чтобы ответить на это, но прижала к нему свои бедра в манере, которая показалась ему настолько красноречивой, как если бы приглашение было написано каллиграфическим почерком на пергаментной бумаге. Крепко ухватившись за мои ягодицы, он глубоко вдохнул, и привел меня в сознание так, что это можно было бы назвать резким в нескольких смыслах этого слова.
Я завертелась, как червяк, насаженный на крючок, издавая тихие настойчивые звуки, которые он истолковал правильно, повернув меня лицом вниз, и продолжил, чтобы не оставить мне никаких сомнений, что я не только жива и проснулась, но и следую за ним.
Я вынырнула, наконец, из гнезда сплющенных подушек, влажная, задыхающаяся, дрожащая каждым набухшим и скользким нервным окончанием, и полностью проснувшаяся.
— И что это на тебя нашло? — поинтересовалась я. Он не отодвинулся, мы все еще лежали соединенные, омываемые светом огромной золотистой половины луны, низко плывущей по небу над каштановыми деревьями. Он издал тихий звук, полу-довольный, полу-тоскливый.
— Я не могу смотреть, как ты спишь, без того, чтобы не хотеть разбудить тебя, Сассенах, — его рука взялась за мою грудь, нежно, на этот раз. — Я думаю, мне одиноко без тебя.
