Несмотря на шотландское имя Уилсон, никто из чероки не говорил по-английски, кроме нескольких базовых слов, включая "да", "нет", "хорошо", "плохо", и "виски"! Так как мой словарный запас языка чероки ограничивался этими же словами, я практически не участвовала в разговоре.
Мы некоторое время ждали виски, а также переводчиков. Поселенец по имени Вулверхэмптон из какой-то безымянной дыры на востоке, нечаянно отсек себе полтора пальца на ноге, когда рубил дрова. Найдя такое положение не слишком удобным, он решил попытаться отсечь себе оставшуюся фалангу пальца драчом.
Можно что угодно говорить о полезности драча в хозяйстве, но это не точный инструмент. Хотя и довольно острый.
Мистер Вулверхэмптон, большой и сильный тип со вспыльчивым нравом, проживал в уединении примерно в семи милях от ближайшего соседа. Ко времени, когда он добрался до него на своих двоих — или на том, что от них осталось, — и сосед, усадив его на мула, сопроводил во Фрейзерс Ридж, прошло почти двадцать четыре часа, и неполноценная нога достигла размеров и вида искалеченного енота.
Требования стерильной операции, последующих многократных санаций для контроля инфекции, и отказ мистера Вулверхэмптона отдать бутылку, значительно исчерпали мои обычные хирургические запасы. Так как мне в любом случае требовался бочонок чистого спирта для приготовления эфира, Йен и Джейми ушли принести побольше из места хранения у источника виски, который был в доброй миле пути от дома. Я надеялась, что они вернутся, когда еще будет достаточно света, чтобы я видела, что делаю.
Я прервала громкие возражения Мыши одному из джентльменов, который явно подтрунивал над ней, и при помощи языка жестов попросила ее открыть для меня свой рот. Она подчинилась, но продолжила свои возражения довольно выразительными жестами, обозначающими разнообразные действия, которые, по ее мнению, этот джентльмен должен был произвести на себе, судя по его смущенному виду, и по согнувшимся от смеха товарищей.
Часть ее лица вздулась и очевидно была болезненно чувствительной. Однако она не вздрогнула и не отклонилась, даже когда я потянула ее лицо ближе к свету, чтобы лучше рассмотреть.
— И вы называете это всего лишь "зубная боль"! — невольно вырвалось у меня.
— Оль? — сказала Мышь, возведя на меня бровь.
— Плохо, — объяснила я, указывая на ее щеку. — Uyoi!
— Плохо, — согласилась она. Далее последовал многословный рассказ, сопровождаемый ее жестами и заталкиванием моих пальцев в ее рот, и этот рассказ, как я поняла, был объяснением того, что с ней произошло.
На глаз — тупая травма. Один зуб, нижний клык, полностью вылетел, соседний коренной зуб настолько сильно обломан, что мне придется его вырвать. А вот стоящий рядом с ним еще можно спасти, подумала я. Нёбо было сильно разорвано острыми обломками, но десна не несла следов инфекции. Это ободряло.
Бобби Хиггинс вернулся из конюшни, привлеченный болтовней, и был сразу же отправлен обратно, чтобы принести мне напильник. Мисс Мышка криво улыбнулась ему, когда он его принес, на что он экстравагантно поклонился ей, заставив всех засмеяться.
— Эти ребята, чероки, да, мэм? — он улыбнулся Красной Глине и сделал жест рукой, который, казалось, развеселил индейцев, хотя они ответили на него. — Никогда раньше не встречал чероки. В Вирджинии, по соседству с землями Его Светлости по большей части живут другие племена.
Я была рада видеть, что он знаком с индейцами и доброжелателен к ним. Хирам Кромби, появившийся в этот момент, как оказалось, нет.
Он замер на месте, увидев наше сборище. Я ободряюще помахала ему, и он, с явной неохотой, двинулся к нам.
Роджер рассказал мне, как Дункан назвал Хирама "этот кислый леденец". Это прозвище ему соответствовало. Низенький и неторопливый, с тонкими седеющими волосами, которые он завязывал в такую тугую косу, что мне думалось, ему тяжело моргать. Его лицо было глубоко изрезано морщинами от тяжелой рыбацкой жизни. На вид ему было около шестидесяти, однако скорей всего он был много моложе, а его рот по привычке поджат книзу с таким выражением, словно он съел не просто лимон, а гнилой лимон.
— Я ищу мистера Фрейзера, — сказал он, опасливо поглядывая на индейцев. — Я слышал, он вернулся, — небольшой топорик висел на его поясе, и он крепко сжимал его одной рукой.
— Он совсем скоро вернется. Вы уже встречались с мистером Хиггинсом, не так ли? — очевидно, он уже встречался, и это произвело на него неблагоприятное впечатление. Уставившись на клеймо Бобби, он сделал едва заметный кивок в знак подтверждения. Нимало не смущаясь, я махнула рукой в сторону индейцев, проявлявшим к нему гораздо больший интерес, чем он к ним. — Позвольте представить вам мисс Уилсон, ее брата, мистера Уилсона, и их... эм... друзей?
Хирам почти одеревенел, если это вообще было возможно.
— Уилсон? — сказал он недружелюбным голосом.
— Уилсон, — добродушно подтвердила мисс Мышь.
— Это фамилия моей жены, — сказал он тоном, подчеркивающим, что он считает использование индейцами этой фамилии вопиюще возмутительным.
— О, — сказала я, — как мило. Думаете, они могут, возможно, приходиться вашей жене родственниками?
На это он слегка выпучил глаза, и я услышала приглушенное бульканье со стороны Бобби.
— Ну, они определенно взяли эту фамилию от шотландского отца или деда, — заметила я. — Возможно...
Лицо Хирама было похоже на щелкунчика: эмоции от ярости до испуга сменяли друг друга с бешеной скоростью. Его рука сжалась в кулак, выставив указательный палец и мизинец в форме рогов, знака защиты против сил зла.
— Двоюродный дядюшка Эфраим, — прошептал он. — Иисусе, спаси нас, — и, не добавив ни слова, он развернулся на пятках и дрожащей походкой удалился.
— До свидания! — по-английски крикнула мисс Мышь и помахала рукой. Он бросил на нее затуманенный взгляд через плечо, и сбежал, словно гонимый демонами.
* * *
ВИСКИ ПОЯВИЛСЯ, в конце концов, изрядное его количество было отдано пациентке и зрителям, и операция, наконец, началась.
Напильник обычно использовался для лошадиных зубов, поэтому был слегка великоват, на мой взгляд, но работал на удивление хорошо. Мисс Мышь была склонна громко реагировать на сопровождающий процесс дискомфорт, но ее жалобы уменьшались с увеличением дозы виски. Ко времени, когда мне было нужно выдергивать зуб, казалось, она уже не почувствует ничего.
Бобби тем временем развлекал Йена и Джейми имитированием реакции Хирама Кромби на тот факт, что возможно, у него имеется некоторое родство с Уилсонами. Йен, между всплесками хохота, переводил историю индейцам, которые в свою очередь катались по траве в приступах смеха.
— В их семейном древе есть Эфраим Уилсон? — спросила я, крепко держа в руках челюсть мисс Мыши.
— Ну, они не уверены, что именно этот Эфраим, но да, есть такой. — Джейми широко улыбнулся. — Их дед был странником-шотландцем. Задержался достаточно долго, чтобы родить с их бабкой ребенка, а затем свалился со скалы и был похоронен под камнепадом. Она, конечно же, повторно вышла замуж, но имя ей нравилось, и она его оставила.
— Интересно, что заставило двоюродного дедушку Эфраима покинуть Шотландию? — Йен сел, вытирая слезы смеха.
— Полагаю, родство с такими людьми, как Хирам, — сказала я, прищурившись, чтобы лучше видеть, что я делаю. — Ты думаешь... — внезапно я осознала, что смех и разговоры прекратились, и внимание всех сконцентрировалось на чем-то на противоположной стороне поляны.
Этим "что-то" было прибытие еще одного индейца, несущего какой-то мешок на плече.
* * *
ИНДЕЕЦ БЫЛ ДЖЕНТЕЛЬМЕНОМ по имени Секвойя, несколько старше, чем молодые Уилсоны и их друзья. Он со значением кивнул Джейми, и, сбросив с плеч мешок, положил его на землю, говоря что-то на языке чероки.
Джейми изменился в лице, следы веселья испарились, сменившись интересом и тревогой. Он встал на колено и осторожно развернул рваную холстину, обнажив нагромождение выветренных костей и возвышающийся среди них череп с пустыми глазницами.
— Это еще, черт возьми, кто? — я остановила работу и вместе со всеми, включая мисс Мышь, уставилась на свежую новинку.
— Он говорит, это старик, хозяин небольшой фермы, о которой говорил МакДональд, той, что сгорела по ту сторону от Линии Договора, — Джейми протянул вниз руку и взял из груды череп, осторожно поворачивая его.
Он услышал, как я невольно втянула воздух, и, взглянув на меня, протянул череп, держа его так, чтобы я могла рассмотреть поближе. Большинство зубов отсутствовало, и довольно долго, чтобы челюстная кость прижала пустые гнезда. Но на сохранившихся зубах мудрости не было ничего, кроме трещин и пятен — ни блеска серебряной пломбы, ни пустот, где такие пломбы могли быть.
Я медленно выпустила воздух, не зная, радоваться или огорчаться.
— Что случилось с ним? И почему он здесь?
Джейми снова опустился на колено и аккуратно положил череп на место, затем перевернул несколько костей, изучая их. Он взглянул вверх и небольшим движением головы пригласил меня присоединиться.
На костях не было следов пожара, но на некоторых из них виднелись следы зубов животных. Несколько длинных костей были треснувшими и сломанными, без сомнения, чтобы можно было добраться до костного мозга, и множество мелких костей верхних и нижних конечностей отсутствовали. Все они имели серый, хрупкий вид костей, долгое время пролежавших на открытом месте.
Йен перевел мой вопрос Секвойе, который сев на корточки подле Джейми, что-то объяснял ему, указывая то и дело пальцем на кости.
— Он говорит, — сказал Йен, нахмурившись, — что долгое время был знаком с этим человеком. Они не были друзьями, но иногда, проходя мимо его хижины, он останавливался, и человек делился с ним едой. Поэтому он стал приносить кое-что с собой в ответ — то зайца на рагу, то немного соли.
Однажды, несколько месяцев назад, он нашел тело старика в лесу. Он лежал под деревом недалеко от хижины.
— Он говорит, его никто не убивал, — сказал Йен, напряженно хмурясь на оживленный поток слов. — Он просто... умер. Он думает, старик охотился — при нем был его нож, рядом лежало оружие... Когда дух оставил его, он просто рухнул на землю, — Йен, как и Секвойя, пожал плечами.
Не видя причин тревожить тело, Секвойя оставил его там, и нож оставил также, на случай если он понадобится духу, куда бы тот не отправился. Он не знал, куда уходят духи белых людей, и охотятся ли они там. Он указал пальцем на проржавевший нож в груде костей.
Посчитав, что оружие слишком хорошее, чтобы оставить его в лесу, Секвойя забрал его и пошел в хижину. Старик мало что имел, и почти все не имело никакой ценности. Индеец взял железный котелок, чайник, кувшин с кукурузной мукой и отнес в свою деревню.
— Он не из Анидонау Нуйя, так ведь? — спросил Джейми, а затем повторил свой вопрос на языке чероки. Секвойя покачал головой, маленькие украшения в его волосах издавали крошечные звенящие звуки.
Он был из деревни Стоящий Камень, что в нескольких милях к западу от Анидонау Нуйя. После визита Джейми, Птица-Что-Поет разослал гонцов по близлежащим деревням, узнать, нет ли кого-нибудь, кто знает о старике и о том, что с ним сталось. Услышав рассказ Секвойи, Птица послал его собрать останки старика и отнести их к Джейми в доказательство, что никто его не убивал.
Йен задал вопрос на языке чероки, из которого я выловила слово "огонь". Секвойя покачал головой и разразился потоком слов в ответ.
Он не сжигал хижину — зачем ему было это делать? Он думал, что никто другой также не делал этого. После того, как он собрал кости — его лицо выражало отвращение к процедуре — он снова пошел посмотреть на хижину. Это правда, она была сожжена, но ему показалось очевидным, что в растущее рядом дерево попала молния, и пожар унес добрую часть близлежащего леса. Хижина же обгорела лишь наполовину.
Он встал на ноги, всем видом показывая, что все сказал.
— Он останется на ужин? — спросила я, видя, что он собирается уходить.
Джейми подтвердил приглашение, но Секвойя покачал головой. Он выполнил то, что ему было велено, и теперь отправляется по другим делам. Он кивнул другим индейцам и развернулся, чтобы уйти.
Вдруг что-то словно ударило его, и он повернулся назад.
— Tsisqua сказал, — он говорил медленно и осторожно, словно вспоминая заученный текст на незнакомом языке, — "не-за-будь-оп-ору-жи-и", — затем он для убедительности кивнул, и удалился.
* * *
МОГИЛА БЫЛА ОБОЗНАЧЕНА небольшой каменной пирамидкой и деревянным крестом, сделанным из сосновых веток. Секвойя не знал имени своего знакомого, и мы не имели понятия о его возрасте, равно как и о дате рождения и смерти. Мы не знали, был ли он христианином, но поставить крест показалось хорошей идеей.
Мы провели небольшую погребальную церемонию, на которой присутствовали я, Джейми, Йен, Бри и Роджер, Лиззи и ее отец, семейство Баг и Бобби Хиггинс, который, я была уверена, пришел только потому, что там была Лиззи. Ее отец, вероятно, считал также, судя по подозрительным взглядам, которые он бросал на Бобби.
Роджер прочитал короткий псалом над могилой, затем остановился. Он прочистил горло и просто сказал:
— Господи, вверяем тебе душу брата нашего...
— Эфраима, — пробормотала Брианна, опустив вниз глаза.
Скрытое ощущение смеха пронеслось среди всех присутствующих, хотя в действительности никто не смеялся. Роджер бросил на Бри грозный взгляд, но я видела, как дернулся уголок его рта в легком смешке.
— ...брата нашего, чье имя известно Тебе, — с достоинством заключил Роджер и закрыл Псалтырь, одолженный у Хирама Кромби, который отклонил приглашение прийти на похороны.
Свет уже ушел к тому моменту, как Секвойя закончил свой рассказ прошлой ночью, и мне пришлось перенести зубную операцию мисс Мыши на утро. Пьяная вдребезги, она совершенно не возражала, и при поддержке Бобби Хиггинса отправилась спать на полу в кухне. Бобби может и был влюблен в Лиззи, а может, и нет, но, тем не менее, он не мог устоять перед обаянием мисс Мыши.
Как только с выдергиванием зуба было покончено, я предложила ей и ее друзьям еще немного погостить, но у них, как и у Секвойи, были где-то неотложные дела. И в полдень, с большими благодарностями и маленькими подарками, сильно пропахнувшие виски, они ушли, оставив нам бренные останки покойного Эфраима.
После церемонии все спустились с холма, но Джейми и я замешкались позади, ища возможность недолго побыть наедине. Прошлой ночью дом был заполнен индейцами, с многочисленными разговорами и историями у огня. И ко времени, когда мы, наконец, очутились в кровати, мы просто сплелись в объятиях друг друга и мгновенно уснули, едва обменявшись вежливым "спокойной ночи".
Кладбище располагалось на небольшом холме, в некотором удалении от дома, и было красивым и спокойным местом. Окруженное соснами, чьи желтые иголки ковром покрывали землю, а шелестящие ветви создавали постоянный тихий шепот, оно казалось умиротворяющим местом.
— Бедный старичок, — сказала я, положив последний камень на пирамидку Эфраима. — Как, по-твоему, он очутился в этом месте?
