Негодные мальчишки, с улюлюканьем следовавшие за корзинкой вдоль берега, теперь онемели. Один из них дал деру, остальные встрепенулись, как стая голубей, когда Роджер указал на них пальцем и страшно заревел "Sheas!" достаточно громко, чтобы быть услышанным за шумом ручья.
Сила его внушения была такова, что они в ужасе встали как вкопанные.
Удерживая их взглядом, Роджер почти выбрался на берег. Там он присел на корточки и, зачерпнув горсть воды, вылил ее на голову визжащего малыша — который тут же умолк.
— Я крещу тебя, Анри-Кристиан, — Роджер взревел своим хриплым, надтреснутым голосом. — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Слышите меня, маленькие ублюдки? Его зовут Кристиан! Он принадлежит Господу! Обидите его снова, вы, кучка подлецов, и Сатана явится и утащит вас орущих прямо — В АД!
Он ткнул обвиняющим пальцем в мальчишек еще раз, от чего они бросились наутек, ошалело сиганув в кусты, толкаясь и падая, стремясь поскорее улизнуть.
— О, Боже, — сказала я, разрываясь между смехом и тревогой. Я посмотрела на Анри-Кристиана, который недавно открыл для себя прелести сосания пальца и был полностью поглощен этим процессом. — Должно быть, было впечатляюще.
— Меня он точно впечатлил, не сомневайся, — ответил Джейми, все еще ухмыляясь. — Я и не предполагал, что Роджер Мак найдет в себе силы так проповедовать адский огонь и вечные муки. У парня отличный рык, резкий голос и все такое. У него была бы хорошая публика, если бы он делал это на Сборе, а?
— Что ж, это объясняет то, что случилось с его голосом, — сказала я. — Интересно. Ты думаешь, это было лишь баловство, правда? То, что они спустили ребенка в ручей?
— Ох, конечно, это было баловство, — отозвался он и нежно положил большую руку на головку Анри-Кристиана. — Хотя, это не только детские шалости.
Джейми поймал одного из убегавших мальчишек, когда они проносились мимо него, схватив его за шею, и напугал парня так, что тот на самом деле описался от страха. Решительно препроводив мальчугана в лес, он сурово прижал его к дереву и потребовал объяснить ему смысл этого покушения на убийство.
Дрожа и плача, парнишка пытался оправдаться, заявив, что они действительно не намеревались причинить никакого вреда малышу! А только хотели посмотреть, как он плавает — все их родители твердили, что он был демонорожденный, а каждый знает, что эти порождения Сатаны не тонут, потому что вода их отвергает как нечестивых. Они взяли ребенка в корзинке и пустили в воду, так как боялись прикоснуться к нему, опасаясь, что его плоть сожжет их.
— Я сказал, что сам бы сжег его, — сказал Джейми мрачно, — и так бы и сделал.
Он отпустил шустрого парня с указанием вернуться домой, сменить штаны и сообщить своим подельникам, что необходимо явиться в кабинет Джейми перед ужином, чтобы получить свою долю возмездия — иначе Сам пройдется по их домам после ужина и выпорет их на глазах у родителей.
— Они пришли? — спросила я заворожено.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Конечно. Они получили свое лекарство, а потом мы пошли на кухню и ели хлеб с медом. Я сказал Марсали, чтобы она принесла малыша, и после того как мы перекусили, взял его на колени и велел им всем подойти и коснуться его, чтоб убедиться.
Он криво улыбнулся.
— Один из парней спросил меня, правда ли то, что сказал мистер Роджер, что младенец принадлежит Господу? Я сказал ему, что я, конечно, не намерен спорить с мистером Роджером об этом — но кому бы там еще он не принадлежал, Анри-Кристиан также принадлежит мне, и лучше всего им бы это запомнить.
Его палец медленно обводил круглые и гладкие щечки Анри-Кристиана. Малыш почти уснул, закрыв тяжелые веки, крошечный, сверкающий палец наполовину засунут в рот.
— Мне жаль, что я пропустила это, — сказала я тихо, чтобы не разбудить. Он стал более теплым, как и все спящие младенцы, и тяжелым на изгибе моей руки. Джейми увидел, что я с трудом держу его, и забрал малыша, вручив его обратно миссис Баг, которая тихо хлопотала по комнате, наводя порядок, и все время слушала с одобрением доклад Джейми.
— Ох, было на что посмотреть, — заверила она меня шепотом, погладив спинку Анри-Кристиана, когда взяла его. — Парни все растопырили свои пальцы, чтобы тронуть животик малыша, так рьяно, будто они хотели проткнуть горячую картошку, а он вертелся и хихикал, как червяк в судорогах. А злые, маленькие глаза дуралеев, были большими, как шесть пенсов!
— Представляю, — сказала я с усмешкой.
— С другой стороны, — заметила я Джейми вполголоса, как только она ушла с ребенком, — если их родители думают, что он демонорожденный, а ты его дед...
— Ну, ты его бабушка, Сассенах, — сухо сказал Джейми. — Это можешь быть ты. Но да, я предпочел не позволить им поразмышлять над этой стороной дела.
— Нет, — согласилась я. — Все-таки... как думаешь, кто-нибудь из них знает, что Марсали не твоя кровная дочь? Они должны знать о Фергюсе.
— Это не имеет особого значения, — сказал он. — Они в любом случае думают, что малыш Анри подменыш.
— Откуда ты это знаешь?
— Люди говорят, — сказал он кратко. — Ты себя хорошо чувствуешь, Сассенах?
Освобожденная от веса ребенка, я немного отодвинула одеяло, чтобы впустить воздух. Джейми уставился на меня в неодобрении.
— Христос, я могу пересчитать все твои ребра! Прямо через рубашку!
— Наслаждайся, пока можешь, — едко посоветовала я ему, хотя испытала резкий укол боли. Он, казалось, почувствовал это, ибо взял меня за руку, очерчивая линии глубоких синих вен, что проходили под его рукой.
— Не мучь себя, Сассенах, — сказал он более мягко. — Я не это имел в виду. Здесь, миссис Баг принесла тебе что-то вкусное, я надеюсь, — он поднял крышку с небольшого блюда, нахмурился, глядя на вещество, находящееся на нем, затем предусмотрительно макнул палец и облизал его.
— Кленовый пудинг, — объявил он, выглядя счастливым.
— О? — у меня пока что совершенно не было аппетита, но кленовый пудинг звучало, по крайней мере, безобидно, и я не возражала, когда он зачерпнул ложку, направляя ее в сторону моего рта с концентрацией человека, управляющего авиалайнером. — Я могу накормить себя сама, ты зна... — он сунул мне ложку в рот, и я покорно слизнула с нее пудинг. Удивительные откровения сливочной сладости сразу же взорвались у меня во рту, и я закрыла глаза в небольшом экстазе, вспоминая. — О, Боже, — сказала я. — Я и забыла, какова хорошая еда на вкус.
— Я знал, что ты ничего не ела, — сказал он с удовлетворением. — Вот, давай еще.
Я настояла на том, чтобы взять ложку самой и справилась с половиной блюда. Джейми съел другую половину, по моему настоянию.
— Ты, может, не такой худой, как я, — произнесла я, поворачивая свою руку и морщась при виде торчащих костей моего запястья, — но ты тоже много не ел.
— Полагаю, что нет, — он аккуратно выскреб ложкой миску, извлекая остатки пудинга, и обсосал ложку дочиста. — Было... некогда.
Я пристально наблюдала за ним. Он был явно весел, но мои забытые чувства начинали возвращаться. На какой-то неизвестный промежуток времени у меня не было ни сил, ни внимания для чего-либо, что находилось за пределами моего тела, измученного лихорадкой. Но теперь я видела эти маленькие, такие знакомые черты Джейми, его тело, голос и манеры, и стала перенастраиваться на него, как слабо натянутая скрипичная струна подтягивается в присутствии камертона.
Я чувствовала вибрацию какого-то напряжения в нем, и начала думать, что все это было не из-за моей недавней почти-смерти.
— Что? — спросила я.
— Что? — он вопросительно поднял брови, но для этого я слишком хорошо его знала. Сам его вопрос дал мне уверенность в том, что я была права.
— Что ты скрываешь от меня? — спросила я с таким терпением, какое только могла собрать. — Это опять Браун? У тебя есть новости о Стивене Боннете? Или Доннере? Или белая свинья съела одного из детей и, подавившись, сдохла?
По крайней мере, это заставило его улыбнуться, хотя лишь на мгновение.
— Нет, не так, — сказал он. — Она бросилась на МакДональда, когда он прибыл несколько дней назад, но он вовремя добрался до крыльца. А майор очень ловкий, для его-то возраста.
— Он моложе тебя, — возразила я.
— Ладно, я тоже ловкий, — заключил он логически. — Но свинья-то меня еще не заполучила, не так ли?
Меня охватили растерянность и беспокойство при его упоминании Майора, но не новости политических волнений или военных громыханий тревожили, Джейми; он бы рассказал об этом сразу. Я снова пристально посмотрела на него, но ничего не сказала.
Он глубоко вздохнул.
— Я думаю, что должен отослать их подальше, — тихо сказал он и опять взял меня за руку.
— Кого отослать подальше?
— Фергюса с Марсали и малышей.
Я почувствовала резкий, внезапный удар, как будто кто-то пронзил меня чуть ниже грудины, и вдруг поняла, что стало трудно дышать.
— Что? Почему? И... и куда? — сумела спросить я.
Он слегка потер большим пальцем мои суставы, туда-сюда, его взгляд сосредоточился на этом небольшом движении.
— Фергюс пытался покончить с собой три дня назад, — сказал он очень тихо.
Моя рука судорожно стиснула его.
— Святой Боже, — прошептала я. Он кивнул, и я увидела, что он был не в состоянии говорить в данный момент; его зубы впились в нижнюю губу.
Теперь я сама взяла его руку в свои ладони, чувствуя, как холод просачивается сквозь мою плоть. Я хотела все отрицать, напрочь отвергнуть саму идею — но не могла. Эта гадость засела между нами, словно ядовитая жаба, к которой ни один из нас не желал прикоснуться.
— Как? — произнесла я, наконец. Мой голос, будто эхом отозвался в комнате. Я хотела сказать, "ты уверен?", но я знала, что так и было.
— Ножом, — ответил он просто. Уголок его рта дернулся снова, но не с юмором. — Он сказал, что он бы повесился, но не смог завязать веревку одной рукой. Вот повезло.
Пудинг превратился в небольшой жесткий комок, что лежал, словно камень, на дне моего желудка.
— Ты... нашел его? Или Марсали?
Он покачал головой.
— Она не знает. Вернее, я предполагаю, что знает, но она не признает это — или и то, и другое.
— Тогда он не мог быть тяжело ранен, или же она наверняка знала бы.
В груди по-прежнему болело, но говорить стало легче.
— Нет. Я увидел, как он шел мимо, пока выскабливал оленью шкуру на холме. Он не видел меня, а я не окрикнул — и не знаю, что это было, что показалось мне в нем странным,... но что-то было. Я немного еще поработал — на всякий случай, я не хотел уходить далеко от дома — но это не давало мне покоя, — он отпустил мою руку и потер костяшками пальцев под носом. — Меня, казалось, не отпускала мысль, что что-то было неладно, и, в конце концов, отложив свою работу, я пошел за ним, все время думая из-за этого, что я полный дурак.
Фергюс направился через окраину Риджа, вниз по лесистому склону, что вел к Белому Роднику. Это был самый отдаленный и уединенный из трех родников в Ридже, он назывался "белым" из-за большого бледного валуна, что стоял у истока заводи.
Джейми спустился сквозь деревья, как раз вовремя, чтобы увидеть Фергюса лежащего у ручья, рукав закатан и пальто сложено под головой, а обрубленная левая рука погружена в воду.
— Я, наверное, должен был тогда крикнуть, — сказал он, рассеяно проводя рукой по волосам. — Но, я, правда, не мог в это поверить, знаешь?
И тут Фергюс взял небольшой обвалочный нож в правую руку, сунул ее в воду, и аккуратно вскрыл вены на левом локте, кровь расплылась в мягкое, темное облако вокруг белизны его руки.
— Тогда я закричал, — сказал Джейми. Он закрыл глаза, и с силой растер руками лицо, словно пытаясь стереть воспоминание об этом.
Он сбежал вниз по склону, схватил Фергюса, резко поставил его на ноги, и ударил.
— Ты ударил его?
— Да, — сказал он кратко. — Ему повезло, что я не сломал ему шею, маленький ублюдок, — цвет начал возвращаться к его лицу, когда он говорил, и он плотно сжал губы.
— Это было после того, как мальчишки забрали Анри-Кристиана? — спросила я, в уме было живо мое воспоминание о разговоре с Фергюсом в конюшне. — Я имею в виду...
— Да, я знаю, что ты имеешь в виду, — прервал он меня. — И было это на следующий день после того, как парни опустили Анри-Кристиана в ручей, ага. Но было не только это — беда не только в том, что крошечный мальчонка — карлик, я имею в виду, — он взглянул на меня с беспокойством. — Мы поговорили. После того, как я перевязал ему руку и привел его в чувство. Он сказал, что думал об этом долгое время, но случай с малышом стал последней каплей.
— Но... как он мог? — сказала я, подавленно. — Оставить Марсали и детей — как?
Джейми посмотрел вниз, сцепив руки на коленях, и вздохнул. Окно было открыто, и легкий ветерок залетел, поднимая волосы на его макушке, как крошечное пламя.
— Он думал, что им будет лучше без него, — сказал он резко. — Если бы он умер, Марсали могла бы снова выйти замуж — найти человека, который мог бы заботиться о ней и малышах. Обеспечивать их. Защищать малыша Анри.
— Он думает... думал — он не может?
Джейми резко взглянул на меня.
— Сассенах, — сказал он, — он знает очень хорошо, что он не может.
Я перевела дыхание, чтобы выразить протест, но вместо этого закусила губу, не находя немедленного опровержения.
Джейми встал и беспокойно задвигался по комнате, брал и снова клал вещи.
— Ты бы поступил так? — спросила я, немного погодя. — При таких же обстоятельствах, я имею в виду.
Он остановился на мгновение, спиной ко мне, держа руку на моей расческе.
— Нет, — сказал он мягко. — Но это тяжелая ноша, чтобы жить с этим.
— Ну, я понимаю это... — начала я медленно, но он развернулся ко мне. Его лицо было напряжено, наполнено усталостью, и это имело мало общего с недостатком сна.
— Нет, Сассенах, — сказал он. — Ты не понимаешь, — он говорил нежно, но с такой интонацией отчаяния в голосе, что слезы навернулись на мои глаза.
Это было столько же чисто физической слабостью, сколько и эмоциональным истощением, но я знала, что если я уступлю этому, то конец будет полным сырости распадом, а это никому сейчас не нужно. Я сильно закусила губу и вытерла глаза краем простыни.
Услышав глухой удар, когда он опустился на колени рядом со мной, я слепо потянулась к нему и прижала его голову к своей груди. Он обнял меня и глубоко вздохнул, его дыхание ощущалось теплом на моей коже через ткань рубашки. Я гладила его волосы одной дрожащей рукой и почувствовала, как он внезапно поддался, все напряжение покидало его, как вода, вытекающая из кувшина.
У меня было очень странное чувство тогда — как если бы сила, за которую ему приходилось цепляться, теперь была отпущена... и текла в меня. Мой слабый контроль над собственным телом окреп, как только я завладела ею, и мое сердце перестало колебаться, начав вместо этого свое обычное, правильное, неутомимое биение.
Слезы отступили, хотя они были опасно близко. Я проследила пальцами линии его лица, румяно-бронзового и изборожденного солнцем и заботами; высокий лоб с густыми красновато-коричневыми бровями, и широкие плоскости его щек, длинный тонкий нос, прямой, как клинок. Закрытые глаза, раскосые и загадочные с этими странными ресницами, светлыми у корней, и такими насыщенно золотисто-каштановыми на кончиках, что кажутся почти черными.
