К тому времени, к несчастью для англичан, французские силы выросли почти до тридцати шести тысяч человек.
Вот почему этим утром Генрих смотрел в осенний туман. Столкнувшись с численностью, в четыре раза превышающей его собственную, он выбрал оборонительную позицию, рассчитанную на то, чтобы заставить французов — у которых были долгие и болезненные воспоминания о том, что случилось с их отцами и дедами в местах с такими названиями, как Креси и Пуатье — задуматься. В данный момент его армия удерживала южную оконечность узкой полосы чистой, илистой земли между двумя участками леса, лесами Азенкур и Трамекур. Этот участок земли был вспахан, и осень выдалась дождливой. На самом деле прошлой ночью шел дождь, и свежевспаханная земля была отяжелевшей от воды.
Французы значительно превосходили его численностью как в конных, так и в спешенных рыцарях и латниках, чьи тяжелые доспехи давали им огромное преимущество в рукопашном бою против лучников без доспехов, которые составляли более восьмидесяти процентов его общей силы. Вот почему он выстроил собственное ограниченное число рыцарей и латников, чтобы прикрыть центр своей линии, и сосредоточил лучников на обоих флангах. Это был довольно стандартный английский строй, но он добавил новшество — вбивать в землю длинные, тяжелые, деревянные колья с заостренными концами, направленными под углом в сторону французов. Турки применили ту же тактику, чтобы сдержать французскую кавалерию в битве при Никополе девятнадцатью годами ранее, и она сослужила им хорошую службу. Возможно, это послужило бы ему столь же хорошо.
Густой лес прикрывал оба его фланга, не позволяя французским латникам обойти их, а общая протяженность его строя составляла менее тысячи ярдов. Лобовая атака — единственный способ, которым французы могли добраться до него, — сильно сковала бы их силы, не позволив им в полной мере использовать свое численное преимущество, а грязная местность только усугубила бы ситуацию. Фактически, потенциальное поле боя было настолько неподходящим (с их точки зрения), что казалось маловероятным, что они вообще нападут. Кроме того, время благоприятствовало им. Правда, в данный момент Генрих находился в выгодной оборонительной позиции, и французы были слишком хорошо осведомлены о своих предыдущих неудачах в атаке на подготовленные английские оборонительные позиции, но на этот раз они загнали его в ловушку.
Генриху не хватало продовольствия, его измученная армия прошла двести шестьдесят миль всего за две с половиной недели, и многие из его людей страдали от дизентерии и других болезней. Французская армия во главе с Шарлем д'Альбре, коннетаблем Франции, все еще располагалась между ним и Кале; она значительно превосходила его численностью; и его силы могли только уменьшаться, в то время как силы французов увеличивались. Коннетабль д'Альбре мог вскоре ожидать дополнительных подкреплений — действительно, герцоги Брабант, Анжу и Бретань, каждый из которых командовал еще полутора-двумя тысячами человек, уже сейчас маршировали, чтобы присоединиться к нему, — и если англичане будут достаточно глупы, чтобы покинуть свои нынешние позиции, превосходящая французская кавалерия порежет их на куски. Они знали, что он у них в руках, и со временем намеревались с лихвой отплатить заносчивым англичанам за более ранние сражения, такие как Креси и Пуатье. Но пока коннетабль, не спешивший ввязываться в сражение, предпочел вести переговоры и тянуть время до прибытия еще большего количества войск. В конце концов, положение англичан было в конечном счете безнадежным.
Вот почему Генрих решил напасть.
* * *
— У кого-нибудь есть какие-либо идеи, почему эти люди — "англичане" — делают это? — спросил Гарсул почти жалобно.
Несмотря на подступающую к горлу тошноту, он обнаружил, что не может отвести взгляд от огромного дисплея. Там было что-то настолько отвратительное... затягивающее наблюдать, как тысячи и тысячи предположительно разумных существ маршируют навстречу друг другу, одержимые организованным убийством. Никакой бартони не смог бы этого сделать, он это прекрасно знал!
— Я не уверен, — медленно произнес Кургар.
Из всех наблюдавших бартони историк ближе всего подошел к тому, чтобы обладать некоторыми знаниями по "военной истории", хотя даже его познания в этом предмете были незначительными. У бартони не было никакой "военной истории" для изучения, и хотя некоторые другие виды — члены Гегемонии были значительно более воинственными, чем бартони, очень, очень немногие из них были даже отдаленно такими кровожадными — термин, который никто в Гегемонии даже не использовал до прибытия шонгейри, — какими, по-видимому, были люди. Никто из них также не был представлен в исследовательской группе Гарсула, но Кургар, по крайней мере, располагал их историями.
— Думаю, "англичане" решили, что им нечего терять, — медленно продолжал он. — Конечно, они должны понимать так же хорошо, как и "французы", что они не могут надеяться на победу, но, похоже, они все равно решили спровоцировать бой. — Он дернул верхней частью плеч в недоумении. — Похоже, что эта гонка может оказаться еще более безумной, чем мы думали. Мне кажется, они скорее нападут, даже зная, что это означает, что они все будут убиты, чем поступят разумно и сдадутся!
— Это классический пример наихудшего сорта видового шовинизма! — раздраженно сказал Джорейм. — Вы несправедливо применяете наши бартоцентричные психологические стандарты к юной инопланетной расе, Кургар. Как историк, вы, как никто другой, должны знать, насколько по своей сути ошибочна такого рода псевдологика!
— О? — Кургар презрительно посмотрел на ксеноантрополога. — И у вас есть лучшее объяснение, почему они это делают?
Он указал на дисплей, где английская армия с трудом прокладывала себе путь на север по вспаханной, грязной полосе открытой местности навстречу своему подавляюще более сильному врагу. Лучники без доспехов двигались гораздо легче и проворнее, чем воины в доспехах, даже с длинными заостренными кольями, которые они несли. С другой стороны, то же самое отсутствие брони означало, что если другая сторона когда-нибудь вступит с ними в схватку...
Если лучники и были обеспокоены этим, они не показали никаких признаков этого — что, по мнению Гарсула, только подтверждало точку зрения Кургара об отсутствии у них здравомыслия. Они просто брели по грязи, неуклонно приближаясь к французам.
Французы, с другой стороны, казались застигнутыми врасплох английским наступлением. Они явно не ожидали этого, и им потребовалось некоторое время, чтобы привести себя в порядок. К тому времени, как они заняли свой собственный боевой порядок, англичане остановились примерно в трехстах ярдах от них, и лучники были заняты тем, что забивали свои колья обратно в землю.
* * *
Шарль д'Альбре не был счастливым человеком.
Он и его главные подчиненные (поскольку французские дворяне пятнадцатого века действительно могли представить себе концепцию подчинения кому-либо, кроме — возможно — Бога) подготовили план сражения. Никто из них не был слеп к преимуществам английской позиции в обороне, и у них был богатый опыт в том, на что способны английские лучники. Эти валлийские и английские ублюдки слишком часто демонстрировали, что никакие другие лучники в Европе не могли сравниться с ними в смертоносной дальности и скорострельности. Хуже того, у них было оружие, которое позволяло людям обычного происхождения, людям без крови, убивать даже самых аристократичных врагов. Это было одной из причин, по которой французские армии обычно отрубали пальцы на правой руке захваченных в плен лучников... по крайней мере, в тех редких случаях, когда они были не в настроении для более изобретательных наказаний.
Однако на этот раз у коннетабля было почти столько же лучников — считая его наемных генуэзских арбалетчиков — сколько у Генриха, и его первоначальный план состоял в том, чтобы разместить их по всему фронту, чтобы дать англичанам попробовать их собственное лекарство. Это было бы тяжело для его собственных лучников, учитывая превосходство длинного лука, но лучше для них, чем для его более благородно рожденных латников. Кроме того, что бы еще ни случилось, английские лучники без доспехов понесли бы серьезные потери в перестрелке, в чем и был весь смысл. Как только потери поколеблют их строй, его бронированная кавалерия обрушится на них и разобьет ублюдков, и в этот момент англичане будут уничтожены.
Но после трех часов неподвижных взглядов друг на друга некоторые из его конных войск спешились, чтобы отдохнуть, или напоить своих лошадей, или напиться самим. Бог знал, что пластинчатые доспехи были удушающим, похожим на духовку бременем даже в октябре, так что было достаточно легко понять их действия. Тем не менее, это означало, что они были вне позиции, неспособные начать атаку, которая опустошила бы армию Генриха, если бы им удалось поймать его на ходу, когда англичане застали их всех врасплох своим внезапным наступлением. К тому времени, когда коннетабль смог переформировать свои войска с некоторым прицелом на проведение такого рода атаки, Генрих остановился, и эти отвратительные заостренные колья вернулись на место, чтобы защитить фронт его лучников.
В этот момент, с расстояния в триста ярдов, они открыли огонь.
* * *
Каждый из наблюдавших бартони вздрогнул, почти в унисон, когда первые ряды стрел вонзились во французский строй. Звукосниматели, которые запросили Джорейм и Кургар, передали им крики раненых людей и их четвероногих верховых животных — их "лошадей" — с ужасающей четкостью. И ни один бартони не смог бы стать свидетелем внезапного извержения крови из разорванных тел, не почувствовав физической боли. И все же, несмотря на все свое отвращение, они также не могли отвести взгляд. Это было похоже на наблюдение за какой-то природной катастрофой — возможно, лавиной, соскальзывающей вниз, чтобы поглотить и уничтожить. Но эта "природная катастрофа" была результатом умышленно извращенного интеллекта, и каким-то образом это делало ее еще более завораживающей.
— Вот! — внезапно сказал Кургар, указывая на дисплей. — Я гадал, когда они это сделают! — Он дернул головой в жесте смирения бартони. — Безумие это или нет, но то, что сейчас произойдет с этими англичанами, будет уродливым.
У историка явный дар преуменьшать, — мрачно подумал Гарсул, наблюдая, как почти две тысячи конных рыцарей атаковали английскую линию. Ему пришло в голову, что, вероятно, было бы лучше атаковать англичан до того, как они смогут закрепиться на своей новой позиции, но французская атака началась только после того, как англичане начали забрасывать их стрелами. Тем не менее, это не должно иметь большого значения. Из демонстрации было ясно, что доспехов рыцарей было более чем достаточно, чтобы отразить подавляющее большинство стрел, летящих в них.
* * *
Шарль д'Альбре злобно выругался, когда его тяжелая кавалерия устремилась к английской линии. Теперь они атаковали!
И все же, даже когда он выругался, коннетабль знал, что было бы глупо ожидать какой-либо другой реакции. Этот сильный дождь стрел вряд ли убил бы или даже ранил многих из этих людей в тяжелых доспехах, но их лошади были совсем другим делом. Ни одна кавалерия в мире не смогла бы устоять на месте под прицельным огнем семи тысяч длинных луков, каждый из которых выпускал по двенадцать стрел в минуту. Его единственными вариантами были атака или бегство, чтобы оказаться вне досягаемости этих смертоносных луков, убивающих лошадей, и это были французские рыцари. О побеге не могло быть и речи.
Не то чтобы атака была лучшим вариантом, когда все было сказано.
Грязное поле замедляло продвижение всадников, и английские стрелы продолжали вонзаться в них. В отличие от их всадников, только головы лошадей были по-настоящему бронированы, и они начали падать. Каждое упавшее животное представляло собой отдельное препятствие для своих товарищей, но раненые и запаниковавшие лошади были едва ли не хуже. Многие из них были неуправляемы, вставали на дыбы и убегали из-за сводящей с ума боли от своих ран, и атака разваливалась в беспорядке, грязи, трясине, крови и телах. Не сумев сблизиться с англичанами, кавалерия отступила тем же путем, которым она пришла, что превратило и без того грязную землю в скользкое болото, усеянное мертвыми и ранеными лошадьми, как рифами в море грязи.
* * *
Генрих наблюдал, как отступает французская кавалерия, и тонко улыбнулся. Он знал все о подстрекательском, сводящем с ума эффекте стрельбы из лука. Даже самый лучший рыцарь в доспехах или ратник может быть убит или ранен при неподходящих обстоятельствах. Шрамы на его собственном лице были результатом стрелы валлийского мятежника, попавшей в лицо шестнадцатилетнему принцу Генриху в битве при Шрусбери. Если уж на то пошло, сэр Генри Перси, командир повстанцев в Шрусбери, также получил удар в лицо. Однако в его случае этот опыт оказался фатальным.
Король видел очень мало тел в доспехах, валяющихся в грязи, и большинство из тех, кого он видел, казалось, были придавлены мертвыми лошадьми или ранены, когда их скакуны падали, а не были сбиты с ног огнем стрел. Но было маловероятно, что французы просто будут стоять там и принимать на себя огонь англичан, и даже если бы им удалось перестроить свой строй, чтобы вывести своих лучников на позицию для боя, арбалетчики никогда не смогли бы сравниться по дальности стрельбы и скорострельности с его длинными луками. Что означало...
* * *
Гарсул почувствовал потрясенное недоверие остальных. Казалось нелепым — невозможным! — что такая громоподобная масса воинов в тяжелых доспехах могла быть повержена ничем иным, как стрелами, пущенными из луков с мускульной силой.
Тем не менее, французские конные войска составляли лишь часть их общей силы, и было очевидно, что товарищи всадников намеревались отомстить за их отпор.
* * *
Первоначальный план сражения Шарля д'Альбре остался в прошлом. Он никак не смог бы реорганизовать свои собственные силы под этим пронзительным огнем стрел. Отчасти из-за самих стрел, но еще больше из-за характера его армии. У дворян и рыцарей, выстроившихся на поле боя, было слишком много поражений, за которые нужно было мстить, их численное преимущество было слишком подавляющим, а издевательские вопли и визг презрения со стороны простых лучников, преследовавшие отступающую кавалерию, были слишком сильны для людей крови, чтобы их переварить.
Итак, они продвигались вперед.
Первой французской линией, насчитывавшей почти пять тысяч спешившихся рыцарей и латников, командовал лично коннетабль д'Альбре вместе с маршалом Бусико и герцогами Орлеанским и Бурбонским, в то время как граф Вандомский и сэр Клинье де Бребан командовали ее вспомогательными кавалерийскими флангами. Второй линией командовали герцоги Бар и Алансон и граф Невер, следовавшие в кильватере первой линии, а третья линия, под командованием графов Даммартена и Фоконберга, была готова позади второй. В целом, десять тысяч вооруженных до зубов воинов, включая самый цвет французской аристократии, были готовы сокрушить всего лишь полторы тысячи английских латников, выстроившихся против них, и как только от этих английских латников избавятся, лучники станут легкой добычей.
