Лариса Карпова не очень много говорила об этом. На самом деле она сказала немногим больше, чем ее сын Борис, но она привязалась к Ушакову. Это не было романтической привязанностью. Он не думал, что у него будет еще что-то подобное — во всяком случае, не такое, как у него было с Владиславой. Ни один мужчина не был настолько благословлен Богом, чтобы иметь две такие любви. И он не думал, что Лариса действительно думала о нем как о мужчине — во всяком случае, ни в каком сексуальном смысле. Он был... он был ее опорой, думал он. Он был той опорой, за которую она цеплялась, единственным слабым обещанием безопасности для ее детей в мире, ставшем гораздо хуже, чем просто безумным.
Он глубоко уважал ее. На самом деле, он был немного удивлен, когда понял, насколько сильно он действительно уважал ее и ее заслуги в столь долгом сохранении жизни своих детей. И он обнаружил, что действительно любит ее, но это было так, как если бы она была старшей сестрой Зинаиды, а не кем-то достаточно взрослым, чтобы быть его собственной женой. Все четверо каким-то образом стали его детьми, и это было ужасно, потому что это давало ему то, ради чего стоило жить.
Ты снова сделала меня уязвимым, малышка, — подумал он сейчас, глядя сверху вниз в лицо Зинаиды. — Ты моя ахиллесова пята... мое ахиллесово сердце. Я не могу позволить себе такую слабость, и знаю это, но я также не могу — не хочу — отказаться от тебя. У меня никогда не было шанса спасти своих собственных детей, но, возможно, я смогу спасти вас, и, Бог мне свидетель, я это сделаю. Так или иначе, я это сделаю. И это то, что делает тебя моей слабостью. Потому что с тобой, твоей матерью и твоими братьями в моем сердце, просто убить шонгейри больше недостаточно. Не сейчас.
— Бункер Фетюкова, ты сказал, Ваня? — сказал он вслух и кончиком указательного пальца свободной руки смахнул слезу со щеки Зинаиды.
* * *
— Петр Ушаков?
Ушаков не очень отчетливо мог разглядеть говорившего. В густом, затененном лесу за замаскированным бункером было слишком темно. Само по себе это не слишком его беспокоило. Что действительно беспокоило его больше, чем немного, так это то, что незнакомец каким-то образом достиг этой точки без того, чтобы ни один из часовых, выставленных Ушаковым, не бросил ему вызов.
Нехорошо, Петр, — подумал уголок его сознания. — Предполагается, что ваши люди должны быть лучше этого! На самом деле, так оно и есть. Или, черт возьми, лучше бы им быть, если кто-нибудь из вас все равно хочет остаться живым в это время на следующей неделе!
— Да, — сказал он вслух. — И вас зовут?..
— Мое имя менее важно, чем то, почему я хотел поговорить с вами, — ответил незнакомец на украинском языке с легким акцентом. Ушаков подумал, что для неродного языка он говорил на удивление хорошо, но акцент у него был странный. Тот, который он не мог точно определить. Во всяком случае, это определенно был не русский, и глаза сузились.
— И о чем вы хотите поговорить? — спросил он, более чем немного раздраженный тем, что незнакомец избегает его вопроса, и в ответ позволив нотке подозрительности заострить его тон.
— Потому что, как я понимаю, вы уже некоторое время нападаете на конвои пришельцев и рабочие группы вокруг их базы, — ответил другой мужчина. — Это верно или нет?
— Думаю, если вы знаете достаточно, чтобы называть меня по имени, вы и это уже знаете, — едко ответил Ушаков.
— Я тоже так думаю, — согласился незнакомец. Казалось, его позабавил тон Ушакова, но, к удивлению украинца, это веселье его не раздражало. Возможно, потому, что это не было пренебрежительным или порочащим развлечением. Действительно, это, казалось, приглашало его разделить свою веселость таким образом, что это было почти... успокаивающим.
— Итак, предположим, вы скажете мне, по какой причине хотели поговорить со мной, — сказал он.
— Очень хорошо. Я намерен атаковать и уничтожить эту базу и ищу информацию о паразитах, которые ее охраняют. Об их передвижениях и их численности. — У Ушакова создалось сильное впечатление улыбки, хотя он не мог разглядеть ее в темноте. — Полагаю, в конце концов, в большинстве случаев это не будет иметь большого значения. Но мудрый командир, как, я уверен, вы сами убедились, разведывает местность перед атакой.
— Вы думаете, что сможете уничтожить их базу? — Он не смог полностью скрыть недоверие к этому вопросу. — Я нападал на них, причинял им боль всеми возможными способами вот уже три месяца, и вы думаете, что сможете пройти прямо сквозь их оборону? Мимо автоматических огневых точек? Через датчики приближения, которые они установили всюду?
— Да, думаю, что смогу, мои войска и я сам. И мы это сделаем.
Ушаков никогда не слышал такой железной уверенности в человеческом голосе. Человек, стоявший за этим голосом, мог быть — вероятно, был — сумасшедшим, но в нем не было никаких сомнений.
— Тогда я хочу пойти с вами, — услышал он свой собственный голос.
— Нет, вы этого не сделаете, — ответил незнакомец почти мягко.
— Верю. — Эхо той же стальной уверенности прозвучало в его собственном голосе, и он понял почему. И это была уже не просто его жажда мести. Это было нечто большее — способ нейтрализовать угрозу, нависшую над человеческими существами, которых он был достаточно глуп, чтобы позволить себе полюбить еще раз.
— Я помогу вам, расскажу все, что знаю. И никто из живущих не знает подходов к этой базе так, как я. Я проведу вас внутрь. Но только если я пойду с вами.
— Вы не понимаете, о чем просите меня, — сказал незнакомец.
— Тогда расскажите мне.
* * *
— Я почти желаю, чтобы произошло что-то еще, — сказал командир наземной базы Фурса. Он и командир наземной базы Барак совещались по коммуникатору, и Барак нахмурился, глядя на него.
— Я хочу выяснить, что происходит — и кто делает это с нами — так же сильно, как и ты, Фурса. И полагаю, что для того, чтобы мы это сделали, должно произойти "что-то еще". Если уж на то пошло, я даже согласен с командующим флотом в том, что мы должны рассматривать это как возможность заманить наших врагов в ловушку. Но пока ты загадываешь желание, просто помни, что ты — следующая ближайшая база.
— Знаю. — Фурса поморщился. — Это моя точка зрения. Мы чувствуем себя здесь немного незащищенными. — Его уши недовольно шевельнулись. — Достаточно было нападений на мои колонны снабжения и патрули. Честно говоря, мои солдаты хотели бы получить возможность вцепиться когтями не только в человека-рейдера здесь или другого там. Имея дело с врагом, который действительно встает на ноги — который для разнообразия атакует там, где мы можем до него добраться, вместо того, чтобы потом просто снова исчезнуть, как дым, — мы все почувствовали бы себя лучше.
Барак почувствовал, как его собственные уши насторожились от понимания. За пределами Северной Америки зона ответственности шестой наземной базы была самой оживленной — и самой дорогостоящей — из всех. Местный лидер человеческого сопротивления продемонстрировал приводящую в бешенство способность планировать и проводить атаки со смертельной точностью, и это дорого обошлось Фурсе. Это было одной из причин, по которой на момент нападения на седьмую наземную базу был так слабо укомплектован ее гарнизон; большая часть развернутых боевых сил командира наземной базы Шейрез была предоставлена Фурсе в аренду. Так что, да, Барак понимал, даже сочувствовал, но все же...
— Я склонен подозревать, что ожидание, по крайней мере, так же плохо, как и отражение реальной атаки, — продолжил Фурса. — На самом деле, мои воины становятся более чем немного нервными, потому что последние пару дней все было тише, чем обычно. — Уши снова сердито зашевелились. — Ты же знаешь, каковы обычные солдаты! Мельница слухов была занята с тех пор, как наши местные вредители перестали так яростно жужжать у нас в ушах. Знаешь, все это часть того, что случилось с седьмой наземной базой. Зловещие силы, которые так таинственно разрушили его, сейчас собираются вокруг нас, и само их присутствие пугает местных жителей, заставляя их прятаться, подобно тому, как гарриш пытается спрятаться от грозы.
Ирония в голосе Фурсы была иссушающей. На самом деле, это было настолько уничтожающе, что Барак поймал себя на мысли, что задается вопросом, не было ли, по крайней мере, частью его презрения к распространению слухов о "простых солдатах" попыткой скрыть — возможно, даже от самого Фурсы — глубину собственного беспокойства командира наземной базы.
Что ж, если это было так, то у другого командира наземной базы было определенное оправдание, — предположил Барак. — В отличие от базы Фурсы, его собственная база располагалась в центре того, что когда-то называлось "Айова", что ставило целый океан между ним и тем, что случилось с Шейрез. Конечно, с точки зрения дебета этого конкретного счета, это поставило его прямо в самую гущу безумно изобретательных и бесконечно разрушительных "американцев". Его собственные потери были значительными, особенно когда он начал расширять свою зону ответственности на восток, в штаты Висконсин и Иллинойс. Миссури тоже не был большим призом, хотя, по крайней мере, ему не пришлось прибегать к такого рода всеобщей бомбардировке, которая превратила большую часть Пенсильвании и Нью-Йорка в пустоши. Согласно орбитальным датчикам флота, на самом деле там было довольно много голодных, оборванных людей, все еще ползающих по обломкам, но там осталось очень мало того, что стоило времени или внимания шонгейри.
И больше нигде не останется ни одного человека, который бы ползал, — сказал он себе.
Конечно, потеря седьмой наземной базы также поставила крест на этих планах. Шейрез была любимым командиром наземной базы командующего флотом Тикейра по многим причинам, и Барак подозревал, что командующий флотом рассматривал ее как потенциальную будущую пару, независимо от того, осознавал он это сам или нет. Но даже если бы это было так, это было лишь одним из факторов его зависимости от нее, и необузданные способности, которые она привносила практически в любую задачу, были гораздо более важным фактором. И это тоже заслуженно. Выбрать кого-то на ее место ответственного за проект биологического оружия было нелегко. В конце концов, однако, командующий флотом решил вернуть его на наземную базу два альфа, как и планировалось первоначально. Однако, учитывая трудности с доставкой конвоев с образцами на базу, Тикейр также решил использовать звездолетчиков для доставки их на базу. Это позволило бы избежать сводящих с ума рейдеров, которые, казалось, роились вокруг внешнего периметра второй базы альфа, как назойливые насекомые, и позволило бы ему собирать их также издалека.
Как, например, в зоне ответственности Барака.
Это означает, что треть моих солдат ползает по руинам вокруг того, что раньше было Чикаго, охотясь на людей, чтобы вернуть их живыми, и разве это не забавно? Кейнхарн! Думаю, что у каждого человека, все еще живущего там, есть по крайней мере два пистолета!
Хорошей новостью было то, что техники флота наконец-то изобрели обездвиживающий газ, который работал довольно хорошо. У них раньше не было ничего подобного — только смертельные препараты, разработанные на основе первоначальных физиологических отчетов обследования. Теперь они были заняты производством обездвиживающего газа в больших количествах. Он должен получить первые минометные снаряды, заряженные им, в течение нескольких дней, и после этого снабжение командира наземной базы Терейка его образцами должно стать гораздо более простой задачей.
И лучше бы так и было. С момента разрушения седьмой наземной базы прошло почти три местные недели. Это заняло много времени, но никто из всей экспедиции так и не смог придумать приемлемого объяснения случившемуся. Лично Барак был склонен думать, что командующий флотом Тикейр что-то замышлял, когда дело доходило до анализа того, кто мог стоять за этим, но он не мог отделаться от ощущения, что за этим кроется нечто большее. Или, возможно, меньше. Как бы он ни старался, он не смог придумать лучшего способа описать свое... аморфное чувство страха даже перед самим собой, и он задался вопросом, возможно ли, что он тоже подвержен некоторым из тех же неоформленных страхов, приводящих в движение мельницу слухов, о которой говорил Фурса. Но все же...
— Возможно, ты прав, — сказал он сейчас. — И, да, поверь мне — моя мельница слухов здесь такая же... плодородная, как и твоя там. Но если быть честным, я не могу сказать, что действительно с нетерпением жду следующего шага другой стороны. На самом деле, будь моя воля, — он понизил голос, — я бы уже сократил свои потери. Эта планета была не чем иным, как огромной занозой в заднице, и, если разобраться, это даже не такое приятное место для жизни. Если мы собираемся в конце концов уничтожить всех людей, мы могли бы с таким же успехом просто выбрать красивую пустую планету, на которой вообще никто не живет, и отправить экспедицию туда. А пока, что касается этого мира, я предлагаю убрать всех наших людей и сравнять это место с землей. Посмотрим, как это понравится тому, кто атаковал седьмую наземную базу!
Взгляды командиров базы встретились, и Барак увидел скрытое в глазах Фурсы согласие. Любой из дредноутов командующего флотом Тикейра был способен стерилизовать любую планету... или превратить ее в дрейфующие обломки, если уж на то пошло. Конечно, на самом деле это вызвало бы немалое удивление у рас-членов Гегемонии. Такого рода проверка, которую это навлечет на империю, вполне может иметь катастрофические последствия, и если подозрение Тикейра в том, что одна из рас-членов Гегемонии намеренно манипулирует ситуацией, предоставление их неопознанному врагу такого рода свидетельств, вероятно, было бы ошибкой. С другой стороны...
— Почему-то я не думаю, что это конкретное решение займет очень высокое место в списке командующего флотом, — осторожно сказал Фурса.
— Нет, и, вероятно, этого не должно быть, — согласился Барак. — Но я готов поспорить, что это уже крутится у него в голове, и ты это знаешь.
* * *
— Проверка по расписанию, — объявил командир бригады Карант. — Регистрация.
— Периметр один, охраняется.
— Периметр два, безопасно.
— Третий периметр, безопасно.
— Четвертый периметр, безопасно.
Подтверждения поступали постоянно, и уши Каранта удовлетворенно подергивались при каждом из них... пока последовательность не остановилась.
Командир бригады ни на мгновение не встревожился, но затем напрягся в своем кресле.
— Периметр пять, докладывайте, — сказал он.
Ответом была только тишина.
— Периметр пять! — рявкнул он... и вот тогда-то и началась стрельба.
Карант выпрямился и помчался к бронированной смотровой щели командного бункера, в то время как его штаб начал сходить с ума позади него. Он уставился в ночь, его тело застыло в неверии, когда стробоскопическая ярость дульных вспышек разорвала темноту на части. Он ничего не мог видеть — вообще ничего! — кроме мерцающих молний автоматического оружия... и его сенсоры тоже не могли. Тем не менее, у него там была пехота, стрелявшая во что-то, и, пока он наблюдал, один из его стационарных постов с тяжелым вооружением тоже открыл огонь.
