— Я подготовлю вас, а вы — всех остальных и так будете передавать эту эстафету младшим!
— Так точно! — гаркнули мы дружно.
Солнце жарит вовсю, хотя ещё раннее утро, по тропе стелется пыль и садится на ботинки. Эхо шагов, отражаясь от скал справа от нас, мечется и улетает в каньон реки. Река Гремучая рокочет метрах в тридцати внизу среди россыпей камней и обломков скал. Она обжигающе холодна, ведь берет свое начало из ледников вулканических гор. "Хоть бы стишок кто рассказал или считалку для упрощения ходьбы", — слышу я чей-то голос сзади, кажется, Наин.
— Вы хотите стишок?
— Давай, Шепард! — слышится голос из начала колонны.
— Тогда слушайте!
We're foot — slog — slog — slog — sloggin' over Africa
Foot — foot — foot — foot — sloggin' over Africa
(Boots — boots — boots — boots — movin' up and down again!)
There's no discharge in the war!
Народ подтянулся, пошёл бодрее, и я продолжаю...
Seven — six — eleven — five — nine-an'-twenty mile to-day
Four — eleven — seventeen — thirty-two the day before
(Boots — boots — boots — boots — movin' up and down again!)
There's no discharge in the war!
На лицах задумчивость и решимость. Колонна идет в ногу. Я скандировала дальше, и мои слова разносились над колонной, эхом отражаясь от скал.
Don't — don't — don't — don't — look at what's in front of you.
(Boots — boots — boots — boots — movin' up an' down again);
Men — men — men — men — men go mad with watchin' em,
An' there's no discharge in the war!
Try — try — try — try — to think o' something different
Oh — my — God — keep — me from goin' lunatic!
(Boots — boots — boots — boots — movin' up an' down again!)
There's no discharge in the war!
Count — count — count — count — the bullets in the bandoliers.
If — your — eyes — drop — they will get atop o' you!
(Boots — boots — boots — boots — movin' up and down again)
There's no discharge in the war!
Все вошли в ритм и шагали под стих.
We — can — stick — out — 'unger, thirst, an' weariness,
But — not — not — not — not the chronic sight of 'em
Boot — boots — boots — boots — movin' up an' down again,
An' there's no discharge in the war!
'Taint — so — bad — by — day because o' company,
But night — brings — long — strings — o' forty thousand million
Boots — boots — boots — boots — movin' up an' down again.
There's no discharge in the war!
I — 'ave — marched — six — weeks in 'Ell an' certify
It — is — not — fire — devils, dark, or anything,
But boots — boots — boots — boots — movin' up an' down again,
An' there's no discharge in the war!
— Какой мощный стих! — слышится громкий голос из начала колонны. — Чей он, Шепард?
— Хартман, это ты что-ли? — кричу в ответ.
— Так точно, Алекс Хартман! — слышу в ответ.
— Это стих Редьярда Киплинга, темнота! Называется Пыль!
По строю загуляли смешки, народ приободрился.
— Сама такая, Шепард! Спасибо, почитаю потом! — кричит Алекс.
— Женька! Есть что веселее? — звонко кричит из конца колонны Джина.
— Хотите веселее?
— Дааа! — кричит хором вся колонна.
— Давай, жги, Шепард! — кричит из начала Хартман. Ему вторит громкий смех по колонне, и я начинаю!
Если долго, долго, долго, если долго по тропинке,
Если долго по дорожке, топать, ехать и бежать,
То, пожалуй, то, конечно, то, наверно-верно-верно,
То, возможно-можно-можно, можно в Африку прийти.
А-а, в Африке реки вот такой ширины.
А-а, в Африке горы вот такой вышины.
А-а, крокодилы, бегемоты,
А-а, обезьяны, кашалоты,
А-а, и зеленый попугай,
А-а, и зеленый попугай.
На лицах заблестели улыбки, и я продолжила...
Если только, только, только, если только на дорожке,
Если только на тропинке, встречу я кого-нибудь.
То, тому, кого я встречу, даже зверю, верю, верю,
Не забуду, буду, буду, буду здрасьте говорить.
Припев подхватили почти все, и по предгорьям полетело звонкими детскими голосами.
А-а, здравствуйте, реки вот такой ширины.
А-а, здравствуйте, горы вот такой вышины.
А-а, крокодилы, бегемоты,
А-а, обезьяны, кашалоты,
А-а, и зеленый попугай,
А-а, и зеленый попугай.
Народ развеселился, слышался смех и я пою последний куплет.
Но, конечно, но, конечно, если ты такой ленивый,
Если ты такой пугливый, сиди дома не гуляй.
Ни к чему тебе дороги, косогоры, горы, горы,
Буераки, реки, раки, руки, ноги береги.
Уже во всё горло, вся компания, включая взрослых и деда подхватила.
А-а, зачем тебе море вот такой ширины?
А-а, зачем тебе небо вот такой вышины?
А-а, крокодилы, бегемоты,
А-а, обезьяны, кашалоты,
А-а, и зеленый попугай,
А-а, и зеленый попугай.
— Оооо! Шепард! Вот это песня! Чья она? — снова голос Хартмана из начала колонны.
— Из одного очень старого фильма, очень старого! Ещё в двадцатом веке снятого! "Про Красную шапочку" называется! Слышишь, Саня?
— Понял, слышу, спасибо, Женька!
— А давайте снова её споем? — кричит Джина из конца.
— Дааа, давайте! — подхватывают остальные.
— Народ, поём хором! Стихи запомнили? — кричит кто-то из взрослых парней.
— Что там помнить? — смеясь, прокомментировал кто-то сзади.
— Женька, запевай!
Мы спели ещё раз, потом ещё, а потом был привал, на котором мы готовили на портативном нагревателе еду, варили чай и просто отдыхали. Ближе к вечеру вышли к перевалу, здесь наша река Гремучка прогрызла в скалах каньон и над ним на другую сторону реки был перекинут канатный мостик — натянутые друг над другом два каната из синтетического волокна. Медленно, по очереди перешли на другую сторону реки и пошли в обратную сторону. Там тропа через пару километров изгибалась и подымалась от реки на плоскогорье, заросшее лесом. "На нём и остановимся", — сказал нам дед.
Спустя две недели.
Над лагерем висят луны, заливая всё вокруг нереальным жёлто-синим светом, лица разумных при этом имеют удивительно страшный цвет! Но цвет пугает, наверное, только меня, в чьей памяти хранятся ужастики про зомби, местное население таким творчеством не избаловано. Счастливчики! На поляне лагеря горят костры, готовится поздний ужин, слышится смех, бренчанье гитары, кто-то из старших тихо поёт, и ему подпевают сидящие рядом. По периметру поляна окружена колючими кустами, их специально в прошлом году посадили "партизаны" из взрослых, оборудовав этакий летний лагерь. В небольшом проходе спиной к огням сидят караульные с карабинами на коленях и смотрят во тьму, пару дней назад такие же караульные пристрелили пришедшего на шум снуфла. Его отскобленная и обработанная шкура теперь висит на растяжках и почти высохла. Кому-то нести её домой. Хотя, как говорится, своя ноша не тянет. Носятся вкусные запахи, пахнет специями, жареным на углях мясом, кашей и травяным чаем. Под лёгкими тростниковыми навесами горят экраны датападов, народ читает или пишет конспекты, идет оживлённый обмен мнениями. За две недели все загорели, лица обветрились, волосы, у кого есть, выгорели, и вся толпа стала блондинами или шатенами, хотя брюнетов и не было ни одного. Светлокожая Наин стала цвета кофе с молоком, причём молока там самая малость, только ярко-синие глаза и белоснежная улыбка горели на лице. Джина стала темно-оранжевой. Я тоже загорела, и волосы, выгорев на солнце, стали бледно-красными.
Сижу на бревне, заменяющем здесь лавку, и чищу карабин. Века прошли, а пыль по прежнему главный враг оружия. Ультразвуковой очиститель в мультитуле тихо гудит, вызывая недовольные гримасы у турианцев, но деваться некуда, терпят. Для них гораздо неприятнее чистить самим, хотя тут без вариантов, хозяин сам чистит свое оружие!
В моём рюкзаке лежит десяток шкурок мукликов. Когда вернёмся, попрошу отца продать через знакомых на Земле и купить мне инженерный инструметрон. Такой навороченный, как у отца, стоит очень дорого, но мне хватит попроще, закажу такой, как у техников корпорации. Кстати, у гражданских моделей нет омни-клинка, совсем нет, за самостоятельную установку срок — 10 лет каторги! Когда я деда спросила, почему такой большой срок, он мне ответил, что раны от омни-клинка, как правило, смертельны и гражданскому человеку оружие для убийства ни к чему. А раз ты такое носишь, то у тебя есть злой умысел! Гражданскому для его дел хватит и ножа, который можно носить совершенно свободно.
От караульных раздаётся звонкий голос: "Стой, кто идёт?"
Из леса недовольный мужской голос, слышно, что говорит турианец: "Да стою-стою! Вот нервные какие!"
— Назовите себя! — летит от караульных.
— Партизаны, из рейда идём, к лагерю вышли, а он занят. Вы сами-то кто будете? — затараторили из темноты. Саларианец! Только они так быстро говорят.
— Мы тоже как бы партизаны. Добро пожаловать!
Из темноты цепочкой выходят взрослые: первым идёт высокий темнокожий турианец с ярко-белой прямо светящейся татуировкой на лице, за ним двое саларианцев, один с ярко-оранжевой, другой с салатового цвета кожей. За ними трое людей самой обычной внешности, светлокожие европеоиды, и замыкает колонну фиолетовая азари. Взрослые имеют уставший вид, идут тяжело, люди и азари покрыты разводами от пота и пыли, в руках карабины, у саларианцев лёгкие, чуть большая модель, чем у меня, а у всех остальных старый добрый Карпов НК 330.
Из темноты вышел дед и спокойным, уверенным голосом предложил гостям представиться.
Турианец подтянулся, за ним приняли бодрый вид все остальные:
— Господин адмирал флота в отставке! Группа старшего пилота транспортного отдела корпорации Ринариса следует по маршруту. Цель задания: выход из дикой части колонии в район города Леонов без использования электронных средств позиционирования. Личный состав группы здоров и травм не имеет, идём с опережением графика.
После он перечислил членов группы, и дед со всеми поздоровался лично.
— Молодец, шеф-пилот! Располагайтесь, сейчас мы вас покормим.
А ничего так папка у нашей Новы, симпатичный мужчина, и товарищи его уважают, это видно.
— Отряд! Общее построение! — крикнула Риэн.
Мы все дружно сбежались в центр лагеря и построились.
Дед вышел из темноты и встал перед нами, сложив руки за спиной в классической английской стойке "вольно".
— Дети! Вот и заканчивается наш выход, мы с вами вместе прожили эти две недели в дикой природе почти на подножном корму. Вы научились жить без благ цивилизации и теперь знаете, что обученный разумный может выжить почти везде. Вы научились охотиться и рыбачить, находить съедобные растения, ориентироваться на местности, и я надеюсь, что вы всегда сможете найти правильную дорогу! Молодцы! Завтра подъём с рассветом, сворачиваем лагерь и выходим, так что соберите вещи заранее, лучше прямо сейчас. Взрослые составят нам компанию. У меня всё, разойдись!
Детвора бросилась собираться, укладывать вещи и готовиться ко сну. Потихоньку все угомонились, поужинали и улеглись, слышно было только как переговариваются взрослые у костра, да тихо брякает посуда. Все спят как убитые, вповалку, в спальниках под навесами.
Рассветает, но солнце ещё не взошло, мы строимся в колонну, позади лёгкий завтрак и окончательные сборы. После нас в лагере остаётся оборудованная кухня под навесом и тростниковые навесы для сна. Если они не пригодятся, то через год это будет просто куча трухи. Спальник свёрнут и убран в рюкзак, с ним рядом спальник Джины, там же шкурки, фляга с водой и два альбома. Один Джины и мой, но тоже наполовину изрисованный подругой. В её рюкзаке только альбомы, и их там пять штук!
— Отряд! Пошли! — слышится из начала колонны голос деда и мы двинулись.
Вот и переправа, два троса из синтетики, натянутые над каньоном реки, внизу в десяти метрах бурлит Гремучка, над рекой висит мелкая водяная взвесь, создающая радуги. Все столпились на берегу и потихоньку один за другим перебираются на другой берег. Дождавшись своей очереди, перехожу и я. Уже почти все перешли, остался лишь Ферон и один из взрослых — саларианец. Ферон медленно переходит по мостику, тросы странно скрипят, скрипят, как скрипит сминаемый пластик. Но волокно тросов гибкое и не может так скрипеть. Меня отвлекает Наин, и я пропускаю момент, когда трос лопнул, услышала только щелчок и, обернувшись, вижу, как Ферон падает, уцепившись за обрывок троса. Общий вздох, и все бросились к обрыву.
— Ферон! Ферон! Ты меня слышишь? — кричит Риэн.
— Да, слышу!
— Я его вижу! — кричит с того берега саларианец. — Он держится за обрывок троса и лежит на камне над рекой!
Дед скидывает рюкзак, подвес с карабином, куртку и начинает примеряться к нижнему тросу.
— Стойте! — кричит саларианец. — Нижний трос тоже повреждён! Он может порваться от веса взрослого и ребёнка одновременно!
Дед остановился, а я отчётливо поняла, что Ферон не сможет долго висеть на тросе, и стоит ему сорваться... Дреллы тяжелее людей, их мышечная и костная ткань плотнее, и в холодной воде он просто утонет. Даже если ему повезет, то купание в ледяной воде закончится для одноклассника синдромом Капраля, а это та же смерть, только растянутая на несколько лет. Сбрасываю рюкзак, пояс с карабином, ветровку, оставляю лишь нож в набедренных ножнах, коммуникатор и подхожу к деду.
— Деда, давай я попробую. Я лёгкая и сильная, схвачу его за руку и передам тебе.
— Женя, риск слишком велик. Посмотри внимательно, трос на грани, он вот-вот лопнет!
— Надо рискнуть, Ферон долго не провисит. Сорвется — умрет! Я иду.
Ухватилась руками за трос, закинула ботинки один на другой, уложив нижний голенищем на трос, и, перебирая руками, быстро заскользила к центру, там, ниже троса где-то на метр, висел Ферон! Подобравшись к нему максимально близко, посмотрела вниз и встретилась с дреллом взглядом. От Ферона тянуло страхом и отчаяньем вместе с дикой надеждой на чудо.
— Ты как, Фер? Держишься?
— Пока да, но руки уже болят.
— Спокойно, делаем так. Я сейчас обхвачу трос ногами и свешусь вниз, ты возьмёшь меня за руки, и я тебя вытяну на камень. С камня ты по обрывку троса потихоньку залезешь наверх. Понял?
— Понял, я готов!
Переплетаю трос ногами одна за другой и, отпустив руки, свешиваюсь вниз. До лица Ферона сантиметров двадцать, обеими руками крепко хватаю его за правую руку
— Готов?
— Да!
И раз, напрягая пресс, подтягиваюсь вверх, Ферон упирается коленом в камень и морщится, я замечаю, что камень под его ногами весь в кровавых разводах: "Да он же колени вдребезги разбил, когда падал!" — мелькает мысль в голове. — "Как не сорвался-то! Силён, ящерка!" Изо всех сил тяну его наверх, он упирается ногами в камень и медленно вылезает, вот смог перехватиться рукой дальше за трос и вылез окончательно. Отпускаю его руку и с трудом подтягиваюсь, чтобы ухватиться за свой канат. Ферон медузой лежит на камне. Я вишу на тросе, ноги горят огнём, перед глазами красная пелена, и тяжкое БУМ-БУМ-БУМ сердца в ушах. Руки дрожат! "Господи, какой же он тяжёлый, раза в два тяжелее Наин, ещё и с рюкзаком и карабином." — крутится в голове.
