— Ферон? Ферон! Вылезай скорее! — слышу голос деда.
— Женька? Ты как, девонька моя?
— Я в порядке! Сейчас отдышусь и обратно.
— Давай скорее! Мне не нравится, как хрустит трос!
Я и сама чувствую, как трос похрустывает у меня в руках. Но чувства молчат, значит всё нормально. Перехватываюсь и отпускаю ноги, затем перекидываю их на другую сторону, так же уложив одну на другую и с голенищем на тросе. Только собираюсь начать движение, как раздаётся треск, и я чувствую, что лечу. Втягиваю голову в плечи, и тут в спину прилетает такой удар, что из меня вылетает весь воздух, руки разжимаются, и я кулём с высоты метров четырёх лечу в бурлящую реку. Последнее, что услышала, перед тем, как вода сомкнулась надо мной, панический крик Джины: "Женькааааааа!"
Вода обжигала. Когда я только упала, мне показалось, что упала в кипяток, но стремительное течение не оставило мне времени на глупые мысли. Меня несло, крутило и вертело, било о камни. Все мои попытки уцепиться хоть за что-то были тщетны. Камни, проносящиеся мимо, были скользкими, и руки соскальзывали. Я потеряла счёт времени, и лишь стремительно тающие силы показали мне, что если я ничего не придумаю, то мне конец. Нееет, я не сдамся без боя! Кое-как сосредотачиваюсь и успеваю использовать полный щит. Время замедлилось, звуки застыли. Тянусь к силе и принимаю её в себя, я целиком в воде, и мимо моего взора стремительно несётся скалистый обрыв. Что если толкнуть не силу, а себя? Укутываю себя коконом, интуиция подсказывает — сейчас! И я толкаю, кажется, что ничего не происходит, но внезапно меня со страшной силой потянуло спиной вперёд, вода разошлась, и меня подбросило в воздух. Полёт был недолгим, а приземление выбило из груди весь оставшийся воздух, я отключилась. Сколько была в отключке, не знаю, пробуждение принесло с собой дикую боль в груди. Я перевернулась на бок, и меня вырвало. Из меня выходила вода вперемешку с завтраком, потом пришёл кашель, сколько я кашляла, непонятно, казалось, прошла вечность. Голова гудела, перед глазами плавали размытые цветные пятна, в ушах гул и тамтамы. Кое-как встав на четвереньки, попыталась оглядеться. Зрение расплывалось, тело одеревенело, я его почти не чувствовала. Потихоньку в глазах прояснилось, я увидела узкую полоску галечного пляжа, ярко освещённого солнцем, от камней шло тепло. Скуля, поползла по мелководью, каждое движение отзывалось болью, но я знала, что надо ползти, нагретые камни — моё спасение. Пляж все ближе, и вот под руками раскалённые камни, остатки сил оставляют меня, падаю, но продолжаю ползти по обжигающим камням, пока всё не затягивает мягкой бархатистой тьмой.
Дакар Танир (городской госпиталь, г. Леонов).
День еще только занимает место уходящего летнего утра, но на улице уже жара даже по моим турианским меркам! Каково же людям, а тем более азари, не хочу даже думать. Шумит климатическая установка, за соседним столом щёлкает клавишами Рэй, пишет работу по сравнительной травматологии разных рас. Я хоть и считаюсь соавтором, но всю "бумажную" работу бессовестно свалил на неё. Ещё со флота у меня аллергия на "бумажные" дела, там-то не увильнёшь, раз положено, значит сиди и пиши. Эту бумажную волокиту у людей переняли, нашим штабным, как говорят, очень понравилась то, что на любое движение есть "бумажка". Вот и пишет сейчас весь флот цидули на каждый чих, и даже "спектров" сейчас заставляют отчёты писать, докатились! Сижу, полирую когти на руках выпрошенной у Рэй маникюрной пилочкой. Надо ещё бесцветного лака попросить.
Пульт замигал жёлтой голограммой! Тревога, несчастный случай с пострадавшим, включаю связь: "Медслужба на связи, парамедик Танир! Что у вас случилось?"
— Это Риэн! Дакар, у нас оборвался трос на переправе, и один из детей сильно ударился о камень, сейчас его вытащат, и нужна будет ваша помощь.
— Понял, вылетаем.
В интеркоме слышны разговоры, чьи-то детские голоса, в голове мысль: "Как может лопнуть 12 миллиметровый полимерный трос, им же челнок поднять можно?" Вспоминается утренний разговор с Наинэ, которая восторженным голосом, но с нотками грусти сказала, что они идут домой. При этом на заднем плане детские голоса громко хором пели про "В Африке горы вот такой вышины". Эта незатейливая песенка уже разошлась по колонии и стала невероятно популярной среди любителей пеших походов. Из интеркома слышится громкий щелчок и полный ужаса детский крик: "Женька-а-а-а!" За ним кричит Риэн: "Дакар, лопнул второй трос, и Женька упала в реку! Богиня, вода же ледяная, и там пороги! Богиня, скорее, Дака-а-ар!"
Внутри холодный тяжёлый ком страха, вскакиваю, стул улетает в угол, вижу напротив широко открытые глаза Рэй. Рука сама хлопает по голограмме красной тревоги. В громкоговорителе голос нашего пилота Вадика Добрякова: "Какую машину готовить, Дакар?" — "Спасателя готовь!" — уже на бегу кричу я. Коридоры, коридоры, рядом бежит Рэй. Духи, как же медленно открываются двери! Вбегаем в ангар, летун-спасатель уже висит в воздухе. Запрыгиваем. "Куда?" — голос Вадика. — "К подвесной переправе на Гремучей. Быстрей, Вадик, на максимальной!"
Ветер ревёт в распахнутой двери летуна. Стою, держась за поручень, и вглядываюсь в туманную дымку над рекой впереди. Вот показалась переправа, около неё толпа детей вперемешку со взрослыми. Вижу адмирала, он машет мне рукой. Снижаемся.
— У неё коммуникатор на руке, сын! — кричит дед. Его лицо серого цвета, все черты заострились.
— Врубай пеленгатор, Дакар! Спаси её, сын! — киваю в ответ. Надеваю альпинистскую снарягу, подвесную заплечную систему для пострадавших, вытягиваю балку с лебёдкой, вытягиваю трос и цепляю к снаряге.
— Что там, Вадик?
— Вижу пеленг, два километра ниже по течению, без движения! Может, выбралась на берег?
— Снижайся и зависни над ней!
— Выполняю.
Идём по каньону, снизу торчат скалы, висит туман. Высота метров тридцать до дна, трос эвакуатор двадцать метров. "Не достанем до дна!" — бьётся в голове одна мысль. — "Не достанем!"
— Пеленг прямо под нами, снижаюсь.
Дёргаю переключатель на лебёдке и, схватив чемоданчик, выпрыгиваю в проём. Гудит, разматываясь, трос, поверхность стремительно приближается, но вот падение замедлилось и вовсе остановилось. До речного мелководья метров девять, разобьюсь.
— Вадик! — кричу в гарнитуру. — Ниже!
— Некуда ниже! До скал меньше полуметра! Заденем — рухнем все!
— Вадик, надо ниже, надо! Там моя дочь!
— Дакар! Евгения Шепард не твоя дочь!
— Вадик, она моя дочь, запомни! Давай ниже!
— Так это правда! Рэй, в ящике под сиденьем молоток, достань и выбей у лебёдки ограничитель! Метра полтора выиграем. И ещё, сними фиксатор с балки, она опустится, вот ещё метр!
Сверху слышны звуки ударов, и трос проседает метра на два с половиной.
— Вадик! Ещё метра три!
— Ну пиз... ща я вам покажу чудеса на виражах! Рэй, держись! Дакар, готовься!
Слышу, как громко завыл преобразователь на летуне. Подымаю голову и вижу, как он, встав набок, медленно опускается вниз между скал. В проеме видна Рэй с распахнутыми от страха глазами, из кокпита напряженно смотрит Вадим. Опускаю взгляд, до воды метров пять... четыре... бью по замку рукой и лечу вниз!
— Да-а-а, заебись! — летит из рации. Сверху слышится скрежет, сыпятся камни. Поднимаю голову и вижу наш летун, висящий на высоте. Весь правый борт блестит ободранным металлом.
— Рэй, на тебе другие пострадавшие, садитесь на полянку в паре километров отсюда ниже!
— Как ты сам, Дакар?
— Я заберу дочь в подвесную и вспомню, чему меня учили в полку! Ждите меня на поляне!
Обхожу по мелководью большой камень и на узенькой полоске галечного пляжа вижу лежащую Женьку. На камнях буро-красная полоса, как будто она ползла по ним. Левая рука подвернута под тело, правая вытянута вперёд. Все видимые участки кожи покрыты синяками и порезами, футболка излохмачена, как будто её драл когтями Барсик. Всё это мелькает в моей голове, пока я подбегаю к ней. Внимательно осматриваю, ощупываю — нет критических повреждений! Переворачиваю, лицо в синяках, из носа течёт кровь. Она открывает глаза, они как будто выцвели и похожи на два осколка зелёного стекла. "Папка!" — шепчет дочь. — "Как ты меня нашёл?" — и теряет сознание. Руки и голова работают как часы по давно отработанной программе, медсканер в инструметроне показывает множественные ушибы и порезы, сломаны три ребра, ушибы внутренних органов, сильнейшее переохлаждение и сенсорная перегрузка. Она что, колдовала? Делаю всё на автомате: накладываю фиксатор на рёбра, разодрав и выбросив остатки футболки, обрабатываю и заклеиваю фиксирующей плёночкой порезы. Снимаю подвесное и аккуратно укладываю её туда. Застёгиваю замки, подтягиваю ремни и надеваю подвес на спину. Дочь висит тряпочкой, привалившись головой к моей спине. Подхожу к обрыву, передо мной тридцатиметровая, почти отвесная, стена. В ботинках и перчатках не залезть. Снимаю и то, и другое, аккуратно ставлю рядом с чемоданчиком. Потом Толият достанет.
Лезу вверх, обдирая о камни руки и ломая когти. Один уже сломан, и крайний левый палец на правой руке почти бесполезен. До верха метров пять, подо мной двадцатипятиметровая пропасть, сорвусь — костей не соберём! Внезапно камень под левой рукой проворачивается и улетает вниз, правая скользит по гладкой поверхности выступа, чувствую, как скрипят когти по камню, но это не помогает мне удержатся. Становится страшно, но вдруг какая-то сила прижимает меня к скале и так же быстро исчезает. Закрепившись, поворачиваю голову и смотрю за спину, вижу спутанные волосы дочери, она без сознания, голова висит, на белой ткани моего уника появляются тёмные красные капли и стекают вниз к ногам. Это придаёт мне силы, кажется, что на одном дыхании взлетаю наверх и переваливаюсь через край. Чуть отдышаться и бегом вниз на поляну. "Рэй!" — кричу я в гарнитуру. — "Рээй, вы на месте?"
— Да, Дак, ждём тебя!
— Рэй, свяжись с Даян. У неё такая-же группа крови, как у Женьки! Возможно потребуется переливание, — говорю и бегу так, как никогда не бегал.
Женька (городской госпиталь, г. Леонов)
Два дня спустя.
Я стою на краю пропасти. Вокруг, насколько хватает взгляда, раскинулась ледяная пустыня. Лед был везде, странный, голубовато-жёлтый! У меня не менее странный костюм, хотя это скорее броня, судя по перчатке, которую я разглядела сквозь визор шлема. Левая рука висит плетью, и я её почти не чувствую, даже пошевелить толком не могу. За спиной на льду лежит корабль, он покорёжен и изломан, корпус лопнул посредине, и корабль сложился почти пополам. Вижу торчащие шпангоуты корпуса, висят пучки проводов, торчат лопнувшие трубопроводы. Видны помещения палуб. Наружная часть корпуса странного антрацитово-чёрного цвета сейчас покрыта плавлеными ранами, кое-где толстенная на вид обшивка проплавлена насквозь. Я разворачиваюсь и бреду к обломкам корабля. Среди всякого мусора и перекрученных железяк стоит восьмиколёсный БТР, два передних колеса с моей стороны срезаны как бритвой, видно торчащие элементы подвески с блестящим срезом. Подхожу к БТРу и нажимаю на светящийся зелёным светом небольшой кружок на броне. Кусок брони отходит и открывается, за ним видна плёнка силового поля, я оборачиваюсь и снова оглядываю панораму ледяного мира, он страшно тих, и приходит понимание, что я здесь одна, совсем одна!
Сначала пришла боль, она, казалось, была везде, болело всё: руки, ноги, тело, огнём жгло кожу. Гулким барабаном боль пульсировала в голове. Вокруг что-то гудело, пищало, шипело, что-то говорили чьи-то голоса. Кто-то подошёл ближе, обдав чувством любви и тревоги, что-то кольнуло в руку, боль начала отступать, и меня понесло, покачивая, как по волнам, медленно пришла мягкая тьма, и я уснула в этот раз без сновидений.
Во второй раз меня разбудил разговор. Тихим шёпотом, говорили мои отцы, но всё равно я прекрасно слышала.
— Дак, как она?
— Состояние хоть и тяжелое, но улучшение уже заметно!
— Дак, с такими повреждениями почему без регенератора?
— Миш, мы не понимаем некоторых моментов, она очень необычная! Вот смотри, это структура нервного волокна у тебя или у Даян. А вот это такое же волокно у Женьки.
— Оно как будто плотнее, и волокна другие, более тонкие, и их заметно больше.
— Да Миш, но два года назад было как обычно! Или вот, смотри, это структура мышечного волокна обычного человека. А теперь смотри, какое оно у Женьки!
— Обалдеть! Волокна как будто спиралью скручены и они, получается, длиннее!
— Не только длиннее, но и эластичнее, гибче и самое главное — при сопоставимой плотности мышечной ткани она способна создавать в три раза большее усилие! Миша, мышечная ткань меняется прямо сейчас, поэтому мы не стали помещать её в регенератор! Неизвестно, как отразится на Женьке!
— Невероятно! Ты думаешь это последствия?
— Не думаю, Мишка! Я точно это знаю! Её организм реагирует на стресс и изменяется, адаптируется, становится сильнее и устойчивее! Это просто чудо какое-то!
— Как думаешь, это может быть последствиями того отравления, Даян? Того, во время беременности?
— Я не знаю, Миш. По Мендуару больше не было таких отравлений, а по остальным колониям у меня нет статистики! Её почему-то секретят.
— Конечно секретят! Ведь несчастные случаи и аварии на производствах портят репутацию компаний! Поэтому в общем доступе таких данных нет. Я попробую поговорить со Стивеном, может у флота что-то есть. Если есть, он передаст информацию нам.
— И, Дакар, пожалуйста, не выкладывай данные обследования в медицинскую сеть колонии!
— Не волнуйся! Я знаю, что они могут уйти туда, куда не надо! Так что всё будет шито-крыто!
Тихо смеются, пытаясь снять висящее напряжение!
— Слушай, а ведь мне ребята с грузовика, что на Бекенштейн ходит, знаешь, что привезли?
— Да неужели! Сегодня угощаешь "Кризе"?
— Вечером сюда приходи! Я бутылочку принёс, здесь и выпьем! Я домой после дежурства не пойду, останусь.
— Договорились! Вместе посидим.
Смотрю на них, таких разных и чем-то неуловимо похожих в улыбках и недомолвках, понятных только очень давно и очень хорошо друг друга знающих разумных. Они разговаривают, смеются, вспоминают одним им известные эпизоды из жизни, в эмоциях напряжение и тревога. И за разговором и шуточками они пытаются её скрыть, пытаются поддержать друг друга! В конце упираются лоб в лоб и молча стоят. Дакар почувствовал мой взгляд и повернул голову. Взгляд синих глаз казалось засветился, какие сильные и светлые чувства у Дакара: "Мишка!" Отец повернулся и встретился со мной взглядом, от пришедшей от него волны радости я чуть опять не отрубилась. Каким-то неуловимым движением оба оказываются у моей койки, садятся на корточки и смотрят, смотрят не отрывая глаз.
— С возвращением, дочка!
— Привет, лисёнок!
— Привет, папки! Давно я здесь?
— Вторые сутки! — отвечают хором. Переглянулись и засмеялись.
— Как остальные? Как дедушка и Ферон?
