С середины ноября нас начали учить языкам. Я думала, что как у нас будет: воспитатель говорит, а мы повторяем, — но нет! Привели в комнату с удобными мягкими креслами, усадили, надели мягкие шапочки с толстым подключенным к ним жгутом проводов, на глаза — очки непрозрачные. Мы все сидим, ждём. Вдруг раз, в очках карусель из цветных пятен, символов и прочей непонятной ерунды, и в голове зуд странный. Минут десять так посидели, на картинки полюбовались и закончилось всё. В группу вернулись, воспитательницы заговорили с нами, а я вдруг отчётливо поняла, что говорят не на русском, но понятно всё прекрасно. Я Риэн спросила, как так получается? И она ответила, что с нами провели сеанс ментообучения. Кресло с шапочкой и очками это мнемограф, прибор для записи информации прямо в мозг. И дружить с ним мы будем до окончания школы, а многие и после. Уже два сеанса прошло, получили школьный курс русского и базового галактического, так что и пишем, и читаем сейчас свободно. Хотя русский я и так неплохо знала, сейчас понимаю, что знания улучшились. Предложили на выбор ещё языки, я склоняюсь к курсу английского, чтобы закрепить, и дополнительно выбираю между турианским и азари. В наши бы времена такой прибор, сказка, а не учёба. Только закреплять надо полученное, чтоб не забылось, но у меня такой проблемы нет.
Ещё пришли сны! Очень реалистичные, странные, порой удивительные, иногда страшные, в которых я вижу места, где точно никогда не бывала. В этих снах меня часто преследует сильное чувство потери, страха, гнева. Чаще всех снится сон, в котором я иду по нашему городскому парку. На мне охотничий комбинезон, как у отца, с толстыми вставками на коленях, локтях и со множеством карманов. У меня в руках отцовский карабин. Руки исцарапаны, костяшки сбиты в кровь, один ноготь сломан, комбез заляпан какими-то бурыми пятнами, грязью и зеленью от травы. Я блуждаю между деревьями и ищу своих, но никого нет. Зову, кричу, но слышу лишь шорохи. В парке туман, деревья появляются как призраки! Как-то вдруг я оказываюсь в нашем посёлке, странно тихом и пустынном. Иду мимо дома Таниров, припаркованный летун Дакара стоит весь засыпанный листьями, байк Хэма заляпан грязью и весь покрыт пылью, при том, что Хэм по жизни жуткий чистюля, и байк у него всегда сверкает. Вижу здоровенного, когда-то белоснежного плюшевого медведя Наинэ, подаренного ей моим отцом, теперь серого от грязи, лежащего в пыли у дорожки, устремившего взгляд своих синих стеклянных глаз в туманное небо. Поразительно, она никогда не выносит его из своей комнаты! Напротив дом Рэй, он заперт, ставни закрыты, и горит красная голограмма замка. Цветы на клумбах вокруг дома завяли и почернели, кусты роз подобны тёмным скелетам: на них ни цветов, ни листьев. Качели Вэсил сломаны, висят на одной цепи, вторая серебристой змеёй свернулась в бурой траве, и сидение медленно вращается от ветра вокруг своей оси, издавая тихий, едва слышный скрип. Дом Ригара стоит с распахнутым шлюзом, и по полу прихожей ветром носит опавшие листья. Медленно обхожу его, вижу, что эркер разбит, и мелкое стеклянное крошево засыпало всё вокруг. Любимое кресло Таэля лежит на боку с порванной обивкой. У Натолов мрак и тишина, окна черны и выглядят провалами во тьму, голограммы замков не горят, по палисаду ветром носит листы пайперола. На них есть рисунки, я пытаюсь собрать их, но каждый раз листы уносит прежде, чем я успею схватить. Вот и наш дом, но во дворе никого, внутри пусто, и кажется, что все вот только что вышли. Работает головизор, на журнальном столике парит чашка чая, у парней в комнате лежит гитара на кровати и валяются включенные датапады. У отца в кабинете включен кульман и сенсоперчатки лежат на краю стола. В груди холодное, нарастающее, щемящее, острое чувство потери!
Когда сон приснился мне первый раз, я проснулась с криком и так и не смогла больше уснуть. После, всё утро смотрела на родных и не могла насмотреться, в голове билась мысль: "Неужели! Неужели я их потеряю?! За что?! Нет! Пожалуйста, только не это!"
Стою в душе под тугими горячими струями воды, вспоминаю разговор между матерью и Рэй, подслушанный мной в тот же день. Было воскресение, и вся семья была дома, отец как всегда сидел в кабинете за кульманом. Старшие братья куда-то умотали, Иван сидел у себя и увлечённо собирал что-то из кубиков "лего". Мне надоело читать, да и в горле пересохло. Спустившись вниз, решила зайти на кухню за компотом и у запертой двери застала начало разговора.
— Даян, ну что ты волнуешься! У тебя самая обычная дочь. Абсолютно здоровый ребёнок, умный, активный. Самое главное послушный! Чем ты недовольна? Вот не понимаю?!
— Рэй! Она меня пугает! Мне иногда кажется, что она не ребёнок, из её глаз на меня смотрит кто-то чужой, взрослый! Понимаешь, не может быть такого взгляда у четырёхлетней девочки!
Ох! Спалилась я, похоже, по полной программе! Надо как-то выкручиваться! Но как? Ладно, послушаем дальше...
— Не говори ерунды! Что это ты себе навоображала? Взгляд тебе не понравился! Ты ведь помнишь, что у неё абсолютная память?
— Да, помню. А причем здесь это?
— А при том! Она ничего не забывает. Она просто помнит всё! Каждый день, каждый час, каждую минуту своей жизни! Ты просто представь себя на её месте. Помнить всё!
— Боже, Рэй! Это ужасно!
— Плюс, ты же знаешь, что она эмпат! Она нас всех чувствует, все наши чувства, каждую эмоцию, да с её памятью!
— Рэй! Это же просто кошмар! Как она с ума не сошла?
— Она с рождения такая! Другой жизни не знает. Для неё это нормально.
Эх. Если бы это было так! В том то и дело, что знаю! И от этого ещё горше. О том, что я эмпат, семья узнала с полгода назад. Тогда родители поссорились, уж не знаю по какой причине. Только до меня, сидевшей у себя в комнате, внезапно долетел такой вал эмоций: гнев, злость, обида, даже ненависть. Мне стало больно! Я бросилась вниз, родители стояли в гостиной и молча смотрели друг на друга, поливая всё вокруг этим эмоциональным коктейлем! Встав между ними, я тихим голосом стала просить их прекратить, сказала, что всё чувствую, и это доставляет мне боль. В итоге уселась на ковёр и просто разревелась. Они бросились ко мне, обняли, стали расспрашивать. Я, всхлипывая, уткнулась отцу в грудь и всё рассказала про память и про эмпатию! В чувствах родителей смешались смятение и тревога, отец тихо прошептал: "Надо рассказать Рэй, может она чем поможет." Но Рэй ничем помочь не смогла, она сама была ошарашена новостью.
— Нет, Рэй, это не нормально! Это, чёрт возьми, совсем-совсем не нормально, Рэй! Бедная моя доченька! Сегодня за завтраком сидела и смотрела на нас, как будто насмотреться не может, будто мы сейчас исчезнем все, и такая тоска во взгляде...
— Может у неё случилось что, Даян? Ты хоть спросила её? Может приснилось дрянь какая нибудь!
Вот и момент. Сейчас про сон расскажу, хоть часть вопросов снимется. Нажала на сенсор, дверь отъехала, зашла на кухню, поздоровалась с Рэй. Взяла со стола графин с компотом, налила в стакан, стою, пью и на женщин поглядываю.
— Доченька? Скажи, ты почему сегодня утром так странно на нас смотрела?
— Сон страшный приснился, мам!
— Расскажи нам его, — попросила Рэй.
Рассказала им свой сон, от воспоминаний закончила почти шепотом, сказала ещё, что уверена: примерно так всё и будет. Смотрю, мама руками рот закрыла, в глазах слёзы, в эмоциях страх за меня и жалость. Рэй сидит насупившись, печалью на меня пышет.
— Да ты Видящая, Женька, — тихо говорит Рэй.
— Видящая? — вскинулась мама.
— В нашем народе, изредка рождаются те, кто может видеть грядущее. Их видения расплывчаты, смутны, зачастую противоречивы, но они с возрастом как-то могут извлекать полезное из своих снов. Предупреждают других о грозящих им опасностях, и ещё у них чрезвычайно развита интуиция, вот их то и называют Видящие.
Мама подошла ко мне, обняла и тихим срывающимся голосом сказала: "Мало тебе, моя маленькая, твоей памяти и эмпатии, так ещё и эта дрянь. Кто же так не любит тебя на небесах, что взвалил на тебя это всё?" Обнимаю её в ответ, прижимаюсь покрепче и про себя говорю: "Я знаю кто, но не скажу тебе, мамочка, никогда не скажу, эта ноша не для твоих плеч. Буду тащить сама этот груз." Ну и дары мне от голоса достались, то ли дары, то ли проклятья!
Слышу пиликанье терминала, выныриваю из воспоминаний. 6:45 утра, через 15 минут подъедут Таниры, и вперёд в бассейн учить плавать Хэма и Тама.
Наконец-то сдвинулось дело. Там поплыл, пока осторожно, не заплывая на глубину, но уже вполне уверенно. Хэм, глядя на такое дело, казалось, удвоил усилия, сцепил зубы, и периодически я слышала, как он шептал лёжа на спине: "Я не боюсь, не боюсь..." Дядя Дак строчил что-то в своём датападе, делал инструметроном снимки, наговаривал в него, пыхая вокруг озабоченностью, перемешанной с удивлением и восторгом. Я подплыла к Хэму, подложила руку ему под голову и стала тихим, ровным голосом успокаивать парня.
— Хэм, успокойся, расслабься. Ты напряжён и поэтому не можешь просто лежать на воде. Слушай мой голос, я попробую тебе помочь (ох, в который уже раз).
— Помнишь, мы летом на рыбалку ходили?
— Это когда ты на братьев Ваську науськала? Как же, такое разве забудешь! — пыхнул весельем Хэм.
— Да. А помнишь, как мы тогда на берегу в траве лежали и, глядя на облака, придумывали, на что они похожи?
— Ага, помню! Ты ещё земных зверей называла, и все удивлялись, откуда ты их столько знаешь.
— Вот. А сейчас закрой глаза! Закрыл?
— Да, закрыл.
— Вспоминай тот день. Представь, что ты лежишь на траве и смотришь в синее-синее небо, по нему плывут облака...
Парень расслабился, в эмоциях наступил покой, руки и ноги всплыли и закачались на поверхности.
— Представил, вот одно похожее на... как его... а вспомнил, слона!
— Молодец! Что ты сейчас чувствуешь? — спросила я, но прекрасно знала, что в чувствах Хэма царит безмятежность и покой. Я придерживала его голову кончиками пальцев, и он тихо плыл за мной по мелководью бассейна.
— Женька, — прошептал Хэм, — Лисёнок! Я как будто лечу, это так здорово!
— Ты не летишь, Хэм, ты плывёшь.
— Плыву?!
— Плывёшь, Хэм, плывёшь.
Тут меня накрыло таким сильным чувством восторга, и внутри как будто натянулась и с тонким звоном лопнула какая-то струна. Я почувствовала, как изнутри меня волной подымается ответное чувство дикой неудержимой радости. Я громко засмеялась, рядом смеялась и кричала Наин, Там свистел и улюлюкал.
— Лисёнок, поплыли на глубину, — тихо сказал Хэм.
— А ты не испугаешься?
— Я больше не боюсь, совсем не боюсь, Женька!
Хэм перевернулся в воде и не совсем умело, фыркая и брызгая водой, поплыл к глубокой части бассейна. Я бросилась его догонять, ведь, если он снова испугается, мне будет сложно его вытащить. Блин, да он с ума сошел! Догнала я его только над самой глубиной, он опустил лицо в воду и так лежал на воде. Поднырнув под него, увидела полный восторга взгляд голубых глаз, устремлённых вниз в глубину воды. Хэм, улыбаясь, смотрел на меня. Я подплыла вплотную, купаясь в чувстве восторга и благодарности юного турианца. Вынырнула рядом, Хэм поднял голову, фыркнул и улыбнулся.
— Это так прекрасно, Лисёнок, это... это так здорово плавать, почти как летать!
— Поплыли к выходу Хэм. Тебе на сегодня хватит.
— Как скажешь, Жень.
Выбравшись из бассейна, натолкнулась на задумчивый взгляд Дакара, в эмоциях доктора царили покой и, кажется, обречённость. Подошла к нему и, глядя в яркие синие глаза, спросила:
— Дядя Дак, у меня всё получилось! Ты видишь?
— Да, Женька, вижу! И ещё я вижу, что твой опыт нельзя распространить.
— Почему?
— Потому что я не знаю других эмпатов ни среди людей, ни азари и тем более среди турианцев. Я даже не слышал об их существовании, а ты одна не сможешь научить целую расу.
— Но парни сами преодолели свой страх, сами! Я лишь помогла им!
— Нет, Женька, не сами! Это ты победила их страх, ты и никто другой. Прибор показал это отчётливо.
— И что мне делать дальше? Я думала, этот опыт может пригодиться всем турианцам? А получается, что он бесполезен. Я ведь не смогу обучить вас всех!
— Нет, не сможешь. И не надо. Хватит того, что ты научила моих парней и Наин. А все остальные... Что же, наша раса никогда не умела плавать и, я думаю, проживет и дальше без этого умения. Отчёт я отсылать не буду. Он лишь привлечёт к тебе ненужное внимание. Поехали домой, Женька.
Вернувшись, всей компанией зашли в дом к Танирам. Наин с порога, едва сняв обувь, бросилась к Каади.
— Мама, мамочка! У неё получилось, получилось! Они поплыли и Хэмэ, и Тамэ, это ведь так здорово! Правда, мамочка?!
— Правда, солнышко, — Каади вышла в прихожую и с любопытством посмотрела на нас. — Дети, вас можно поздравить с успехом?
Тамил при этом принял горделивую позу, прям римский сенатор, сложил на груди руки и, глядя в пространство, заявил: "Да, матушка, я научился плавать!" Хэм же просто подошел к матери и, глядя на неё совершенно счастливыми глазами, тихим голосом сказал: "Мамочка, это просто здорово! Это как летать, я просто не знаю, как тебе рассказать о том, что я чувствую! Расправляешь руки и летишь, а внизу синяя даль, и так легко-легко." Каади обняла старшего сына, прижалась щекой к его голове и сказала: "Умница, сын."
— Это не я, мам, это всё она, наша Женька!
Сидим на кухне за столом, пьём эрг, такой турианский фруктовый чай, с булочками. Каади с любовью в чувствах смотрит на нас всех, уплетающих булки за обе щёки, и на сумрачного, задумчивого Дакара. Застывшего изваянием с булочкой в одной руке и чашкой эрга в другой, застывшим взглядом синих глаз уставившегося в пространство.
— Ты составил отчёт Дакар? — Дакар вздрогнул, сфокусировал взгляд на жене и тихим голосом ответил. — Да, Каади, но отправлять его бессмысленно.
— Почему?
— Потому что у нас нет другой Евгении Шепард. Ни у нас, ни у кого-то другого. А без неё вся затея это пустая трата времени. Я решил не привлекать к ней повышенное внимание наших иерархов, а то и матриархов азари, если информация всплывёт, а она всплывёт! Это совсем не то, что нужно ей сейчас, да и в будущем тоже.
— А отсюда она не уйдёт?
— Вряд ли, но на всякий случай я поговорю с Рэйан и Михаилом. Ну и Таэля стоит подключить, он большой мастер по сокрытию на ровном месте разной информации.
— Тебе виднее, Дак. Делай, как считаешь нужным.
Каади посмотрела на меня с необычным тёплым чувством: "Спасибо тебе малышка, ты умница." Я вся прям засмущалась, даже, кажется, покраснела.
— Да ну, ерунда! Вы же друзья, а для друзей всё, что в наших силах. Так говорит мой папка.
— Хорошее жизненное кредо. Держись его! — говорит Дак и проводит рукой по моим волосам.
Из прихожей слышится пиликанье дверного звонка, Хэм и Там срываются из-за стола и бегом уносятся в прихожую, слышится шипение дверей, и громкий голос Дениски.
