— Слушая твой рассказ, Иван Иваныч, у меня невольно складывается впечатление, что ты нас исподволь подводишь к мысли, что находящиеся "в тени" принадлежат к еврейскому народу.
— Ты сам пришёл к такому выводу, Семён Маркович, я тебя к нему не подводил, а лишь рассказал о прошлых и нынешних событиях. Меня утешает лишь одна мысль, что я помру раньше и никогда не увижу, как начнёт исчезать с лица Земли сначала многострадальный русский народ, а уже следом за ним, и все остальные народы нашей страны, в том числе и евреи.
— Да уж, нечего сказать. Не радостную картину ты перед нами нарисовал, Иван Иваныч. Вот только я так и не понял, почему ты решил, что за всеми перечисленными тобою событиями, стоят именно представители еврейского народа? Ведь ты сам только что сказал, что евреи живущие в Советском Союзе могут исчезнуть вслед за русскими и остальными народами. Честно говоря, мне не хочется верить в то, что евреи живущие за границей, строят какие-то планы, чтобы уничтожить евреев живущих в Советском Союзе. Наш еврейский народ малочисленный и разбросан по всему миру. За прошедшие века он перенёс много страданий и гонений. Неужели ты думаешь, что те кто перенёс столько лишений, будут вынашивать планы по уничтожению своего же народа? Я лично думаю, что ни один еврей не желает смерти представителям своего же народа, а тем более своим близким! Назови мне хотя бы одну вескую причину, чтобы я поверил в то, что сказанное тобой может произойти?
— Вескую причину мне назвать не составит труда. Надеюсь тебе известно такое еврейское понятие, как "искупительная жертва"? Если я правильно понял смысл сказанного тобой, что "ни один еврей не желает смерти представителям своего же народа, а тем более своим близким", то даже не буду спорить по этому поводу. Ты имеешь право на собственное мнение. Несмотря на то, что ещё относительно молод, по сравнению со мной. Вот только постарайся почаще вспоминать, что это представители твоего народа отдали приказ местным чекистам на твоё убийство, чтобы ты им не мешал делать свои дела. И заодно, вспомни, что сказано в Торе, священном писании твоего народа... Я говорю про тот случай, когда ваш Бог приказал Аврааму принести своего любимого сына Исаака в жертву.
— Я знаю, что такое "искупительная жертва". И мне также известно, что Бог заменил жертву всесожжения на барана.
— Да дело не в баране, Семён Маркович, бог с ним, с бараном этим. Дело тут совершенно в другом. Если отец по воле Бога был готов принести своего любимого сына во всесожжение, то почему ты так уверен, что те, кто незримо управляют вашим народом, не способны принести в "искупительную жертву" евреев живущих в нашей стране? Вы не являетесь их любимыми детьми, вы для них всего лишь одни из множества. Их интересуете не вы сами, как часть некогда единого еврейского народа, а те несметные богатства, которые с вашей помощью они смогут заполучить. Попомни мои слова, Семён Маркович, ежели зарубежные евреи когда-нибудь начнут напоминать тебе, что вы принадлежите к одному народу, значит им от тебя что-то нужно! Кроме того, хочу напомнить тебе, про представителей вашего библейского народа, что обосновались на оловянных островах и начали называть себя англичанами. Именно они создали большинство политических партий и революционных движений в мире. Это ими написаны различные партийные программы, поставлены определённые цели и задачи, истинный смысл которых знают только те немногие, кто управляет "из тени". Из списка партий можно исключить лишь анархистов, последователей трудов Бакунина. Да что я тебе всё это рассказываю, ты и без меня прекрасно знаешь, какое количество евреев было в руководстве всех Российских политических партий, и кто постоянно давал деньги на их партийную деятельность. А сколько евреев нынче в вашей коммунистической партии, тебе лучше меня известно...
— Скажи мне честно, Иваныч, за что ты так ненавидишь евреев? — вдруг спросил Семён.
— С чего такие выводы, Семён Маркович?! — удивился Иван Иваныч. — Нет у меня ненависти к евреям. Я тебе уже когда-то объяснял, что ненавидеть можно лишь того, кого знаешь лично. Для твоего сведения, среди моих знакомых тоже имеются евреи. Марик, сын старого Мойши, шьёт мне отличные костюмы, а с другими евреями я вполне нормально веду свои дела до сей поры. Даже с тобой, несмотря на разницу в возрасте, мы вроде как смогли подружиться. Так за что же мне знакомых евреев и тебя ненавидеть?! Я просто не хочу, чтобы кто-то посчитал, что тебя или других знакомых мне евреев, можно использовать "как искупительную жертву во всесожжение". Мне очень не нравится, что находящиеся "в тени" решили вас как баранов принести в жертву. А что касаемо всего остального еврейского народа, то мне вообще нет никакого дела до его забот и проблем. Меня последнее время заботят проблемы только нашего поселения, нравится тебе это или нет...
— Так, успокойтесь, оба, — вновь вмешался я в разговор, — попейте чаю и подумайте. Стоит ли вам ссориться из-за действий других людей? Тем более тех, кто находится "в тени", и о которых вы вообще ничего не знаете. А ты, Семён Маркович, не принимай происходившее и происходящее в мире, так близко к сердцу. В каждом народе есть как хорошие люди, так и плохие. Не думай, что все представители твоего народа являются праведниками, различных негодяев среди евреев тоже предостаточно, как в любом другом народе. Ты просто постарайся хоть иногда верить друзьям. И запомни, что здоровье и надежных друзей всегда беречь надобно. Иван Иваныч тебе всё открыто говорит, не для того, чтобы выставить всех евреев врагами рода человеческого, а для того, чтобы ты понимал, что вокруг тебя и в мире происходит. Понимаешь, о чём я тебе говорю?
— Я всё понял, Демид Ярославич. Извините меня, погорячился, — успокоившись сказал Семён, после чего, налил из самовара три чашки чая.
Когда чай был выпит, я заметил, что мои собеседники уже достаточно успокоились. Поэтому первым решил возобновить наш разговор.
— Иван Иваныч, ты уже несколько раз мимоходом упомянул в разговоре, про существенную разницу в возрасте с Семёном Марковичем. Скажи, ежели сие не какая-то тайна, а сколько тебе лет на самом деле? То что у тебя в документах прописана другая дата рождения, я уже нисколько не сомневаюсь. Ты, по моему мнению, почему-то, так или иначе, избегаешь разговоров о своём возрасте, да и я, к большому сожалению, даже не припомню, чтобы мы в поселении когда-нибудь отмечали твой день рождения. Так может ты приоткроешь нам завесу своей тайны?
— Тут нет никакой тайны, Демид Ярославич. Мне действительно больше лет, чем все думают. Просто я не хочу отмечать свои прожитые годы, вот и стараюсь быть в свой день рождения за пределами нашего поселения. Я не знаю, как можно объяснить, что с каждым днём рождения, приходится вспоминать, что молодость безвозвратна ушла, а те, кого ты любил душой и сердцем, уже давно переселились в мир иной. Мне гораздо легче было выживать, когда окружающие люди воспринимали меня, как своего возможного ровесника, или как человека чуть более старшего возраста. Вот поэтому я для себя принял решение, никуда не переселяться из нашего поселения до самой смерти, ибо осознал, что только поселяне не обращают никакого внимание на мой возраст. Они обо мне судят по моим делам на пользу людям, а не по прожитым годам.
— Вот так история получается, — неожиданно сказал Семён. — Оказывается наш Иван Иваныч обманул представителя советской власти при оформлении паспорта.
— Ты, сейчас о чём говоришь, Семён Маркович? Кого мой помощник обманул?
— Служащего моего отдела. Вы его должны помнить, Демид Ярославич, пожилой служащий, он вам тоже паспорт оформлял. Я хорошо помню, как на вопрос "Какое самое раннее событие из своего прошлого вы помните?", Иван Иваныч ответил — "Крымскую войну". Мой служащий имел хорошее высшее образование. Он закончил историко-филологический факультет Императорского Новороссийского университета, и потому прекрасно знал, в каком году началась Крымская война. Этот год и записали в паспорт Иван Иваныча, как дату его рождения. Никто этому не удивился, он ведь действительно выглядел тогда на семьдесят лет.
— Иван Иваныч, скажи мне честно. Ты действительно обманул служащего при оформлении паспорта, и тебе уже больше восьмидесяти двух лет? — спросил я своего помощника.
— Да никого я не обманывал, Демид Ярославич. Тот пожилой служащий сам себя обманул, а я просто не стал исправлять его ошибку. Я действительно честно ответил на его вопрос, что помню только Крымскую войну. Воспоминание о ней, вызвали такую сильную боль в душе, что мне очень не хотелось говорить тому служащему отдела о том, что я не родился в год её начала, а принимал в той войне самое непосредственное участие. Во время обстрела города английским флотом, рядом со мной взорвался пороховой склад. Вот этим взрывом мне всю память и отшибло. Меня подлечили как могли, чтобы я и дальше мог сражаться с врагом, а потеря мной памяти этому не мешала. Полковой писарь записал меня Иван Иванычем, так как никто не знал как меня зовут. Так что я честно ответил пожилому служащему, что самое раннее событие из своего прошлого, что я запомнил, была Крымская война. Ибо о том, что было со мною до того взрыва порохового склада, я при оформлении паспорта ничего не помнил.
— Иван Иваныч, вот ты сказал, что "при оформлении паспорта ничего не помнил". А когда ты начал вспоминать прошлое? — спросил я.
— Память ко мне стала возвращаться, после того, как моей головой, и застарелыми ноющими ранениями, занялась жена Светозара. Первые воспоминания у меня начали появляться примерно через полгода её упорных лекарских трудов. Вот только, наверное, для меня было бы лучше, если бы я и дальше ничего из своего прошлого не помнил.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что тяжело осознавать, Демид Ярославич, что у тебя была семья, любимая жена и маленький сынишка, и что они погибли от бомб англичан в той проклятой войне. Именно память о них вызывала у меня сильную боль в душе. Если бы тогда Ярослав Всеволодович не загрузил меня заботами о снабжении поселения, то я наверное сошёл с ума от всех вернувшихся воспоминаний. Обо всем, что у меня творится в душе, знала лишь жена Светозара. Она и сумела унять эту боль. За что я ей буду благодарен до самой своей смерти.
— Извини меня, Иван Иваныч. Я не знал, что мой вопрос принесёт тебе столько боли в душе.
— Тебе не за что извиняться, Демид Ярославич. Тут нет твоей вины. Вся вина за гибель моей семьи лежит на проклятых англичанах, развязавших ту войну.
— Получается, что после лечения ты вспомнил всё своё прошлое? — спросил Семён.
— Не всё, Семён Маркович, не всё. Многое из моего прошлого так и осталось в забытьи. Всё что произошло со мной до Крымской войны, вспомнилось лишь кусками. Жена Светозара сказала, что вспоминаются в первую очередь яркие события прошлого. Вот так я вспомнил, как высватал в Бийске, у старого польского шляхтича его дочку красавицу. Как он поставил мне условие, что жить мы должны будем в городе, чтобы он мог навещать свою дочку-красавицу. Вот только Бийск мне тогда чем-то не понравился, поэтому сразу после свадьбы мы с женой переехали жить в Барнаул. Вспомнил также своего отца и дядьку, что приезжали на мою свадьбу...
— Погоди, Иван Иваныч, а имена отца и дядьки тебе удалось вспомнить? — решил я уточнить.
— Имя отца я так и не вспомнил, Демид Ярославич, ибо всегда называл его просто "отцом", а вот имя его младшего брата мне вспомнилось. Дядьку звали Мирослав Кузьмич, он был старостой в какой-то далёкой деревне. По просьбе жены Светозара, я поделился частью своих вернувшихся воспоминаний с Главой поселения. Ярослав Всеволодович внимательно выслушал меня, и сказал всего лишь одну фразу: "С возвращением домой, Иван Иваныч".
— А как на Крымскую войну попал, ты вспомнил? — спросил Семён.
— И это вспомнил, хотя лучше бы это событие так и осталось в забвении. Сынок у меня тогда приболел, три года ему было. Вот нам доктор, из управления Демидовского завода, и посоветовал свозить сына в Крым на воды, мол морской воздух будет очень полезен для его здоровья. Кто же знал, что через два месяца, как мы приедем в Крым, там война начнётся. Когда моя семья погибла под английскими бомбами, я можно сказать обезумел, и старался убивать англичан где только мог. Даже взрыв порохового склада, лишивший меня памяти, не лишил меня ненависти к англичанам. Когда я немного поправился, и доктор признал меня годным к службе, я начал настоящую охоту на наших врагов. В первую очередь я старался убивать английских и французских офицеров, ибо без них солдаты в бою не знали что делать. А во вторых, меня интересовало имущество офицеров. В их походных сумках всегда было полно всякого добра и денег. Так что к концу той войны, у меня скопилось достаточно средств. По окончании войны я не знал куда ехать, поэтому решил, что мне нужно учиться. Сначала я поступил и закончил Варшавский университет, а потом поехал учиться в Берлинский.
— Значит ты меня не обманывал, когда говорил, что у тебя два законченных европейских университета? — уточнил Семён.
— А какой смысл мне тебя обманывать, Семён Маркович? Ведь все университетские знания остались при мне. Я их даже преподавал, когда все жители нашего поселения решили получить среднее образование.
— А как же ты из Берлина в наши края вернулся? — не унимался Семён Маркович. — Ведь ты же не помнил ничего.
— На моё возвращение повлиял один случайно услышанный разговор. Однажды, обедая в ресторане Берлина, что находился недалеко от моей съёмной квартиры, я услышал за соседним столиком разговор двух купцов. Они по-русски обсуждали, что "серебро лучше всего закупать в Барнауле, ибо там цены намного ниже чем в Российской столице". Когда я услышал про Барнаул, моё сердце сжалось, словно чем-то родным повеяло от названия этого города. Спустя некоторое время, мне оформили все документы для поездки в Барнаул. Вот так я вернулся, можно сказать, в родной для меня город. Я ходил по улицам и старался вспомнить, что мне из увиденного знакомо. Однажды я забрёл на тихую улочку и сразу увидел знакомый до боли в сердце дом. Это был тот самый дом, где я когда-то жил. Но как оказалось в нём уже давно жили другие люди. Некоторые соседи меня узнали, и сразу сообщили мне, что городские власти продали мой пустующий дом какому-то купцу. Выяснение обстоятельств с чиновниками относительно моего дома, привело к хорошей драке, в результате чего я оказался в тюрьме. От осознания несправедливости, я тогда возненавидел всех продажных чиновников и был готов уничтожать их везде где только возможно. Меня успокоил местный Иван, сидевший со мной в одной камере. Он-то и рассказал мне, как на самом деле жизнь в Российской империи устроена. После таких жизненных уроков, что дал мне Иван, я окончательно успокоился, и уже никогда не поддавался вспышкам злобы и ненависти. Вот так началась моя новая жизнь.
— Иван Иваныч, мы уже поняли, что у тебя была насыщенная жизнь, но ты всё-таки, так и не ответил на мой вопрос: "тебе уже больше восьмидесяти двух лет?", — напомнил я помощнику.
