— Вот видите, как мы с вами быстро нашли выход из сложившегося положения. Укажите в дипломе и документах Ярины Родасветишны Старобогатовой, звание "доктор медицины", и её специализации в лечении. Если я правильно понял ваш доклад, это терапия и хирургия. Я ничего не напутал?
— Нет, товарищ Сталин, вы всё верно указали. Но в нашем медицинском сообществе могут возникнуть кривотолки, ведь у товарища Старобогатовой нет опубликованных научных трудов по медицине. Многие медицинские светила, что у нас в стране, что за рубежом, её диплом могут не признать. А ведь они все дипломированные врачи.
— Знаете, Александр Богданович, мне запомнился один любопытный случай, произошедший в октябре прошлого года, — сказал Феликс Эдмундович, — он как раз напрямую связан с понятием "дипломированные врачи". Когда великие медицинские светила чуть до смерти не залечили одного важного пациента, первым человеком который сделал им замечание по поводу лечения, была именно Ярина Родасветишна. Один важный медик весьма долго возмущался, что какая-то деревенская целительница осмелилась сделать им замечание. Вот тогда-то врач и выдал, что она вообще никто, а они "дипломированные врачи". Думаете Ярина Родасветишна начала спорить с ним? Нет! Она всего лишь сказала: "Оно и видно, что врачи". А чуть погодя поинтересовалась у врача: "Вы наверное думаете, что все существующие болезни от одного только вида ваших дипломов мгновенно исчезнут, а больные люди поправятся?", и вы знаете, тот дипломированный врач, светило медицинской науки, ничего не смог ей ответить. К сказанному я могу добавить лишь только то, что она не кичилась своими знаниями, опубликованными статьями и медицинским образованием, а просто за две недели, поставила на ноги умирающего человека. Если бы она не лечила его, то пациент вскоре умер. Однако он, вместо того, чтобы продолжить лечение у Ярины Родасветишны, чтобы окончательно излечиться, отказался от её услуг и уехал заниматься своими важными делами.
— Я вам безусловно верю, товарищ Дзержинский, что так всё и было, но у нас, в медицинских кругах, никогда не обсуждался данный случай. Я могу узнать кто был тем важным пациентом?
— Ярина Родасветишна, пожалуйста, подождите за дверью, — неожиданно обратился ко мне Иосиф Виссарионович. — Нам тут с Александром Богдановичем немножко посекретничать нужно. Как закончим, мы вас позовём. Вы только далеко не уходите.
Не споря, я вышла за дверь, неплотно прикрыла её и отошла к окну в коридоре, где стояла старая кушетка. Мысли постоянно метались в моей голове. Мне очень захотелось узнать, кого же я лечила прошлой осенью? Едва я разместилась на кушетке, как дверь в кабинет открылась, и из неё выглянул Фохт. Увидев, что я сижу у окна он вернулся в свой кабинет. Я на цыпочках подошла к двери и заметила, что она неплотно закрыта, а потом я услышала голос Иосифа Виссарионовича.
— Как там Ярина Родасветишна?
— Сидит на кушетке возле окна в коридоре, товарищ Сталин.
— Хорошо. Пусть посидит немного. Незачем ей нервничать. Она хороший человек.
— Товарищ Сталин, так кого же лечила товарищ Старобогатова?
— Она лечила товарища Ленина, — прозвучал голос Феликса. — Мы специально не говорили ей кого придётся лечить, и оказались правы. Во время лечения она относилась к больному Ленину, как обычному пациенту и это дало ошеломляющий результат. Через две недели товарищ Ленин почувствовал себя здоровым, отказался от её лечения, и уехал в Москву готовить документы для Совнаркома. Вы наверное помните те октябрьские события, связанные с выздоровлением вождя и его появлением в Москве?
— Конечно помню, товарищ Дзержинский. Только мы тогда считали, что это заслуга врачей, которые лечили Ленина. Ведь для его лечения собрали всех светил медицинской науки.
— Мы не стали развеивать эти общие заблуждения, Александр Богданович, — вновь прозвучал голос Иосифа Виссарионовича. — Для нас на тот момент времени, важнее было здоровье товарища Ленина, и товарищ Старобогатова с поставленной перед ней задачей справилась на "отлично".
— А как же быть с тем, что Ленин умер в январе?
— В этом есть и его вина. Мы предлагали ему вновь начать лечение у Ярины Родасветишны, но он категорически отказался, ссылаясь на авторитетное мнение светил медицинской науки. Вот они и залечили его до смерти. Вы только представьте себе на минуту, какая бы поднялась шумиха в газетах, что вождя мирового пролетариата вылечила неизвестная деревенская целительница, а маститые светила мировой и советской медицины медленно приближали его кончину. Тут дело простым погромом не обошлось бы. Вы понимаете, что бы тогда произошло в нашей стране?
— Мне трудно представить что произошло бы, товарищ Сталин, но думаю, что всё было бы очень плохо.
— Правильно думаете, Александр Богданович. Именно из-за возможных событий в стране, сотрудники товарища Дзержинского изъяли большинство медицинских материалов и различных записей, связанных с лечением Ленина. Их никто и никогда не опубликует. Они все находятся в спецархивах под грифом "Совершенно секретно". Вы понимаете, к чему я веду?
— Я вас понял, товарищ Сталин. Мы в документах просто укажем, что все материалы Ярины Родасветишны по медицине, находятся в спецархивах под грифом "Совершенно секретно". Тогда ни у кого не возникнет вопросов, почему у неё звание "доктора медицины".
— Приятно разговаривать с умным и понятливым человеком. Надеюсь заполнение диплома и оформление остальных документов товарища Старобогатовой, не займёт у вас много времени. Я думаю, что мой и товарища Дзержинского автографы, во всех её документах, а также в дипломе доктора медицины, поспособствуют не появлению домыслов и слухов у различных завистников.
Услышав такое, я быстро вернулась на кушетку у окна. Едва я присела, как дверь кабинета открылась и из неё вышел Фохт. Он заинтересованно посмотрел на меня, а потом быстрым шагом ушёл по коридору. Вскоре он вернулся с какими-то документами в руках и прошёл к себе. Меня вызвали в кабинет примерно через десять минут, после возвращения Фохта. Там мне Александр Богданович вручил диплом доктора медицины, а также остальные документы об окончании мной медицинских курсов.
— Поздравляю вас, Ярина Родасветишна, с получением диплома, — сказал Фохт. — Надеюсь, вы не завтра покинете нас.
— Александр Богданович, я не бросаю больных ради каких-то дипломов. Я покину больницу когда больные, которых я взялась лечить, поправятся.
— Хорошо сказали, доктор Старобогатова. Полностью поддерживаю ваше решение. Только, пожалуйста, сообщите Феликсу Эдмундовичу о дате вашего отъезда домой. Мы тут немножко посовещались с товарищем Дзержинским, и решили сделать небольшие подарки вам и вашим детям.
Я никак не ожидала, что в день моего отъезда, к поезду привезут так много подарков. Даже Яков Ефимович удивился, когда увидел сколько мне подарили. Они заняли целое купе. Товарищу Майеру пришлось идти на вокзал и звонить в Барнаул, чтобы нас встречала грузовая и легковая машина, а также люди на разгрузку подарков. Пока мы ехали домой, Яков Ефимович мне поведал о том, как у него проходила партийная учёба. Что за полгода у него не было ни одного дня, чтобы отдохнуть..."
— Кстати, Яринка, а почему Яков Ефимович не вышел из машины? — спросил я супругу, когда она закончила свой рассказ. — Вы что... поругались с ним?
— Так товарища Майера не было в легковом автомобиле. Там сидела охрана из НКВД. Яков Ефимович остался в Барнауле. Когда мои вещи переносили в грузовой автомобиль, к нему пришёл какой-то хорошо одетый человек и сообщил, что они расчистили вход в какую-то пещеру. Они говорили довольно тихо, так что я не всё смогла разобрать. Их разговор постоянно заглушали паровозные гудки. Мне лишь запомнилось, как товарищ Майер спросил: "Нашли что-нибудь?". На что человек ему ответил: "Да, и очень много".
— Благодарю, Солнышко. Я услышал всё что хотел. А теперь я думаю, нам всем пора идти отдыхать...
Глава 54
Поселение "Урманное"
В Алтайском Белогорье
После заключения договора между властями Алтайской губернии и нашей артелью, жизнь в поселении стала более насыщенной. Наши копчёности пользовались большим спросом, поэтому местные губернские власти и "деловые люди" Барнаула просили привозить побольше продуктов на обмен. Чтобы выполнить эти просьбы, мой отец провёл состязания среди молодёжи поселения и полтора десятка молодых охотников, а также десяток рыболовов пополнили нашу промысловую артель. За молодыми охотниками отец закрепил ближний и средний урман за болотом, а старшим охотникам пришлось осваивать леса Белогорья и дальнего урмана во все стороны от поселения.
Мне для охоты достался район вокруг Чёртовой сопки и большого болота, а также поросшая лесом сопочная гряда дальнего урмана. Я помнил слова сказанные Яринкой при возвращении домой, о том что местные власти что-то нашли в расчищенной пещере на дальнем урмане, и даже несколько раз побывал в тех местах.
Когда мы вместе с Урчаной добрались до известной нам полянки с родником, то моя лесная подруга первой заметила в районе сопок несколько групп чужих людей. Ими оказались бойцы Красной армии, которые несли охрану недалеко от расчищенной пещеры. Урчана быстрее меня почувствовала идущую от них злобу и раздражённость, именно поэтому я решил не показываться им на глаза. Внутреннее чутьё мне подсказывало, что рано или поздно все красноармейцы оттуда уйдут, вот тогда мы с Урчаной и посмотрим, что творится нынче в пещере и действует ли древний портал.
Привязав лошадь возле сочного куста, я оставил все размышления на будущее, после чего, быстренько расставил свои силки и ловушки там, где имелось множество заячьих следов, а затем направился в сторону соленых камней, надеясь застать возле них хотя бы парочку маралов. Мои надежды полностью оправдались, у каменных валунов покрытых солью мне удалось добыть двух крупных оленей и одного молодого лося. Так что можно было считать, что данный выход на охоту для меня сложился очень удачно, даже без учёта того, кто из лесных жителей может ночью попасться в расставленные петли и ловушки. Мне оставалось только сделать большую крепкую волокушу, разделать и подготовить к перевозке туши оленей и лося, а на следующее утро, после проверки силков можно отправляться домой. Главное, чтобы лошадка смогла дотащить все мои охотничьи трофеи до нашего поселения...
* * *
Все новости об изменениях в нашей стране, как хорошие, так и плохие, прибывали в Управу, с каждым возвращающимся из Барнаула продовольственным обозом. Мы с отцом и старостой всё тщательно записывали в большую амбарную книгу. Особого внимания, почти всегда, заслуживали новости приходившие из Москвы. Одни нам сообщила Яринка, вернувшись в поселение, другие мы узнавали из различных газет, а третьи мы получали от Семёна Марковича и наших поселян посещающих рынки и базары Алтайской губернии.
После возвращения Яринки из Москвы, отец начал поручать мне больше дел в Управе, да и проведение большинства обрядов Веры Предков, также легло на мои плечи. Мой отец словно чувствовал что-то, и поэтому постепенно передавал мне все свои дела и обязанности в артели, и в поселении. Я всего один раз спросил отца, пытаясь узнать "что его тревожит?", но он лишь грустно ответил мне, сказав, что "сам пока не знает". Так или иначе, отец каждый день приходил в Управу и наблюдал, как я справляюсь со всеми делами.
Отдыхом от дел в Управе и поселении я стал считать свои выходы на охоту. Лишь только в лесу моя душа отдыхала, а тело набиралось сил. Возвращаясь в поселение, мне приходилось вникать во все стороны жизни наших поселян и в дела промысловой артели.
Обдумывая в Управе все получаемые новости, я частенько вспоминал все наши разговоры с Иван Иванычем. В первую очередь меня удивляло то, насколько он оказался прав, относительно тех неизвестных личностей, которые "властно правили из тени" не только в партии большевиков, но и во всём Советском Союзе. Вещие слова Иван Иваныча про то, что "должность в вершинах власти не имеет никакого значения", как бы это странно не звучало, сбылись. Мне невольно вспоминались события, которые уже произошли в стране...
После довольно странной череды смертей среди так называемой "Ленинской гвардии", не стало и самого вождя большевиков. Хотя согласно официального сообщения властей в газетах, он умер от тяжёлой болезни связанной с покушением на него. Для меня данная смерть ничего не значила, так как я старался держаться подальше от политики проводимой советскими властями, и продолжал заниматься привычным делом, то есть охотой на дальнем урмане, и делами в Управе.
Меня вообще не интересовали личности партийных вождей страны и предлагаемые ими программы построения нового социалистического общества. Вполне возможно для кого-то, Ленин у большевиков, Мартов у меньшевиков, или Чернов у эсеров, были примерами для подражания, но я всех этих "вождей" воспринимал лишь как людей дорвавшихся до власти. Такое мнение у меня сохранялось до того момента, пока у нас в Урманном не появился Николай, наш хороший знакомый анархист из Томска. В начале лета он приехал к нам в поселение, с очередным хлебным обозом, чтобы поблагодарить мою матушку, Яринку, а также моего отца, за помощь, которую они оказали Томским анархистам во время Гражданской войны.
После обеденной трапезы мы остались втроём в бывшем кабинете моего отца, который уже по сути стал моим рабочим кабинетом, хотя отец иногда появлялся в Управе. Наш поселянский староста Чеслав Нечаевич с сыном Светозаром пошли принимать мешки с хлебом во дворе нашей Управы, так что нашему общению никто не мешал.
Николай поведал нам с отцом свои мысли, о довольно странных событиях в Москве. Они напрямую были связаны с политической жизнью столицы и смертью Ленина. Когда наконец наш друг-анархист закончил свой рассказ о происходящих событиях в Москве и других городах, мой отец решил уточнить некоторые моменты.
— Скажи мне, пожалуйста, Николай, почему ты пришёл к выводу, что умерший зимой Ленин, не тот человек, за которого его выдают власти?
— Ярослав Всеволодович, вы помните мой рассказ в Томске, о нашей поездке в Петроград за партийными газетами? Мы были там, когда большевики взяли власть в свои руки и выбрали своё Советское правительство. Нас ещё тогда братки-матросики провели, чтобы мы увидели как Съезд проходит.
— Конечно помню, Николай. Вот только мне непонятно к чему твой вопрос?
— Дело в том, что я тогда хорошо запомнил облик большевика Николая Ленина. Он поднялся перед депутатами Съезда, когда его избирали председателем Совета Народных Комиссаров. Это был мужчина лет пятидесяти, среднего роста, в дорогом костюме тройке, с большой лысиной спереди и тёмными волосами позади, и с довольно пронзительными глазами. Когда он говорил, то немного картавил. Мне тогда ещё показалось, что у него какая-то не природная картавость. Так произносят русские слова либо англичане, либо те, кто очень долгое время проживал за границей. Я вот к чему про то посещение Съезда вспомнил. На следующий год, в конце лета, на Ленина было покушение и его очень тяжело ранили, после выступления на московском заводе Михельсона. Это покушение довольно долгое время обсуждалось во всех людных местах Москвы, одни очевидцы утверждали что в Ленина трижды стреляла женщина, другие доказывали что в него стрелял невысокий мужчина, но вместо него арестовали полуслепую женщину. Но суть вовсе не в том кто стрелял, а в том, что все люди говорили, что Ленину с такими тяжёлыми ранениями не выжить. Однако не прошло и двух месяцев, как он вполне здоровый, вновь начал выступать на митингах и собраниях перед людьми. Мне с братками-анархистами удалось однажды побывать на одном из выступлений Ленина. Так вот... Там выступал совсем другой человек.
