Помимо газет у меня были и свои источники, через которые я узнавал, что творится у нас в Алтайском крае. Сильно набравшиеся спиртного в ресторане, чиновники из различных ведомств, "по секрету" мне рассказывали, что происходит в крае на самом деле. Проводились постоянные аресты так называемых "врагов народа", которых потом быстро судили как участников различных контрреволюционных организаций. Все местные тюрьмы и места предварительного заключения были переполнены. Это всё обсуждалось чиновниками на закрытых партийных собраниях, после ареста начальника УНКВД Попова. Сильно выпившие чиновники утверждали, что "если бы Попов не был разоблачен, и ему удалось бы под различными предлогами продолжить массовый террор против местного населения, то чекистами было бы "вскрыто" большое множество всевозможных контрреволюционных организаций с невероятным количеством в них участников". Согласно их выводов, "начальник УНКВД Попов, в течение одного-двух лет, при помощи своих "методов", мог истребить половину взрослого населения в Алтайском крае".
Над всей страной нависла какая-то странная напряжённость. Деревенские жители приезжая на крупные рынки и базары, с опаской смотрели на городских. Особый страх у сельских жителей вызывали люди в военной форме. Крестьяне и колхозники постоянно ожидали новых арестов и изъятия всех привезённых в город продуктов питания, не говоря уже о выращенном хлебе. Слухи о ночных арестах и пропавших без вести людях, шёпотом передавались из уст в уста в торговых рядах. Многие люди, озираясь по сторонам, обсуждали газетные статьи, в которых сообщалось о новых разоблачённых и выявленных врагах народа.
Всё неизвестное пугало, как городских, так и деревенских жителей, а у страха, как известно, глаза велики. Вот и начали писать запуганные люди друг на друга доносы в карательные органы. Одни строчили доносы от испуга, другие, чтобы избавиться от неугодных им людей, а кто-то чтобы получить какую-то выгоду для себя лично или своих близких. Не обошли стороной эти тяжёлые события и наше таёжное поселение.
В один из дней, в поселянскую Управу прибежала заплаканная Арина Родаславна Златова и поведала мне, что её мужа, командира Красной армии, в Барнауле арестовали чекисты. Об этом ей по секрету сообщили друзья её мужа, когда она ездила в Барнаул покупать тёплые вещи для Вереславы. Они рассказали, что на Василия Святославича кто-то написал донос, будто он является ярым троцкистом и принимал участие в подготовке какого-то заговора против нынешней власти.
Кое-как успокоив заплаканную Арину, я отправил её домой заниматься семилетней дочкой и пообещал ей, что обязательно побываю в городе и постараюсь что-нибудь разузнать о судьбе её арестованного мужа.
Своё слово я сдержал. Мне всё-таки удалось выяснить через знакомых чиновников, которых мы постоянно снабжали копчёными продуктами, что Василия Святославича арестовали по доносу, который написал его вышестоящий командир. Тому очень не понравился думающий и волевой командир роты, вот он и написал на него донос чекистам. Однако следователи быстро выяснили кто именно написал анонимку в карательные органы страны. Так что, через некоторое время, был арестован уже сам вышестоящий командир, который занимал должность командира полка. Как выяснилось во время следствия, данный любитель писать анонимки на своих подчинённых, сам в действительности был ярым сторонником Льва Троцкого, и принимал непосредственное участие в подготовке троцкистского заговора в частях Красной армии находящихся на Алтае.
Пришлось мне из Барнаула заказывать междугородние разговоры по телефону с Москвой. Сначала меня соединили с квартирой Златы в столице. Поговорив с дочкой и узнав как обстоят дела у неё в семье, как здоровье внуков, я попросил её разузнать домашний телефон Семёна Марковича. Узнавать ничего не пришлось, так как Злата постоянно общалась с Семёном и нужный мне номер телефона у неё имелся.
После недолгого разговора со старшей дочкой, я попросил телефонистку соединить меня с другим номером в Москве. Мне очень повезло, со вторым номером соединили меня сразу же, без всяких долгих ожиданий, так как Семён был дома. Поговорив немного на ничего не значащие темы, я рассказал Семёну о том, что произошло с Василием Святославичем Златовым, и попросил его разобраться в этом деле, чтобы не пострадал невиновный человек. Семён помолчал немного, а потом сказал мне, что "записал все данные и возьмёт это дело под свой личный контроль". Мы ещё немного поговорили о жизни нашей артели, а потом попрощавшись, Семён положил трубку.
Вернувшись в таёжное поселение, я зашел домой к семейству Златовых. Угостив малышку Вереславу пряником, я отправил её погулять во двор, а сам рассказал Арине Родаславне о том, что узнал, и о телефонном разговоре с Москвой. Услышав мои вести, наша целительница немного успокоилась и согласилась подождать, пока власти разберутся с делом её мужа.
Ждать пришлось около года, но всё хорошо закончилось. Василий Святославич вернулся в поселение полностью оправданным. Похоже, что Семён Маркович действительно смог взять дело под свой личный контроль, ибо думающего и волевого командира роты не осудили, как других арестованных военнослужащих. Его не расстреляли по приговору суда, как заговорщиков и врагов народа. Обвинение об участии Василия Златого в заговоре военных было полностью снято, и он смог вернуться живым и здоровым, к своим любимым жене и дочке. После своего освобождения по решению народного суда, Василий Святославич ожидал лишь одного, когда его восстановят на прежней должности в Красной армии.
Радость от возвращения главы семейства Златовых в поселение оказалась такой яркой, что через положенный срок, Арина родила Василию вторую чудесную дочку, которую оба счастливых родителя нарекли Ярославной. Примерно через три недели, Ванечка спросив у меня разрешение, на пролётке моего тестя свозил Василия и Арину с малышкой в Барнаул, где они смогли получить в ЗАГСе "Свидетельство о рождении" на Ярославну Васильевну Златову.
Пока армейские чиновники гоняли документы Василия Святославича по разным инстанциям и принимали по ним какие-то окончательные решения, он на некоторое время влился в дружный коллектив артельных охотников и вносил свой посильный вклад, принося в таёжное поселение хорошую добычу.
Вскоре Василий получил через почтальоншу долгожданное письмо, в котором сообщалось, что его не только восстановили на прежней должности в Красной армии, но и повысили в звании. Пришлось ему срочно менять три кубика в петлицах формы на одну шпалу, чтобы соответствовать доблестному виду командира из старшего командного состава.
Арина очень сильно переживала возвращение своего мужа на службу в армию. Даже когда мы всем поселением отмечали девятый день рождения их дочки Вереславы, она постоянно была в каком-то странном состоянии. После праздничного застолья, я отозвал целительницу в сторонку от всех присутствующих поселян и тихо спросил:
— Арина Родаславна, что тебя так тревожит? Ты сегодня весь день словно сама не своя. Мы пришли чествовать твою красавицу Вереславу, а ты как в воду опущенная. Думаю, что не только я один заметил твоё странное состояние. Лучше поделись со мной, что у тебя на душе творится.
Задумавшись на минутку, Арина всё же мне ответила:
— В последних газетах, что привезла в нашу Управу почтальонша, сказано, что "семнадцатого числа начался Освободительный поход РККА в Польшу, для защиты жизни и имущества населения Западной Украины и Западной Белоруссии". Вот я и боюсь, Демид Ярославич, что моего Василька на эту войну отправят. Ежели с ним что случится, то как я одна с двумя девчатами дальше жить буду?
— Как жили, так и будете жить. Ежели что, то мы вам всей общиной поможем. Но думаю, зря ты сейчас мыслями о плохом себе голову забиваешь. Я уверен, что нынешняя война с Польшей не будет очень долго продолжаться. В тех же газетах было написано, что "правительство Польши, на следующий день, после начала Освободительного похода, сбежало через границу в Румынию, а Красная армия и германские войска встретились в районе Брест-Литовска. Между ними никаких боевых сражений не происходило. Германские войска в конце сентября взяли Варшаву. Польское командование проиграв сражение за свою столицу подписало акт о полной капитуляции". Так что, можешь не переживать. Никто твоего Василия воевать с поляками не отправит. Тем более, что он ещё не прошёл какую-то обязательную аттестацию, после своего восстановления в должности. Он мне сам намедни об ентом рассказывал. Вы постарайтесь жить так, чтобы у вас в семье каждый день был наполнен радостью и счастьем. Поняла меня?
— Поняла, Демид Ярославич. Благодарю за то, что немного успокоил мои страхи, а сейчас пойдём пить чай. Я для чаепития много сладких пирогов напекла, а твоя Ярина несколько тортов приготовила...
Счастливая жизнь в семье Златовых закончилась в конце осени, когда всё вокруг занесло снегом. Недолго Василию удалось пофорсить в поселении в своей новенькой капитанской форме, так как уже через полтора месяца, после начала зимы, его воинскую часть загрузили в эшелон и по железной дороге отправили на северо-запад, ибо, как мы узнали из доставленных газет, началась война с Финляндией. Сколько времени она продлится никто из нас не знал, но все надеялись на её скорейшее завершение.
Всю зиму Арина Родаславна была сама не своя, лишь постоянное общение с моей Яринкой в поселянской больничке, отвлекало мать двоих детей от тяжёлых мыслей. От её Василька пришло только одно письмо, в котором он кратко сообщил, что они прибыли в Ленинград и через два-три дня их должны отправить на северо-западный фронт.
Каждый раз, когда почтальонша приезжала в поселение, Арина бежала в Управу в надежде получить от мужа письмо, но от него никаких вестей не приходило. Лишь в последний день зимы, раздав поселянам письма от детей, а мне стопку свежих газет и срочную телеграмму из Москвы, почтальонша, пряча глаза, вручила ожидающей Арине Родаславне "Удостоверение о погибшем военнослужащем", в котором довольно сухим и казённым языком сообщалось, что "В бою за социалистическую родину, верный воинской присяге, капитан Златов Василий Святославич, проявив геройство и мужество, был тяжело ранен и умер от ран...".
Не дочитав до конца похоронку, Арина Златова потеряла сознание и чуть не упала лицом на пол, но двое наших артельных охотников, находящихся в большой комнате Управы, успели быстро среагировать и подхватить её под руки. Присутствующие лекарки сразу занялись своей подругой, стараясь привести её в чувство. Через некоторое время, не добившись никакого результата, наши охотники помогли лекаркам перенести потерявшую сознание Арину в поселянскую больничку, где душевным здоровьем молодой вдовы занялась моя Яринушка.
Присутствующий вместе со всеми в Управе Ванечка, быстро сбегал в дом Златовых и забрал обеих девчат к нам домой. Его порыв был понятен. Девятилетняя Вереслава уже давно бегала за Иваном как хвостик, и даже несколько раз ходила с ним в ближний урман проверять ловчие петли на ушастых, поэтому я нисколько не удивился решению своего сына.
Лишь когда Управа опустела, я разместился за своим столом в кабинете и смог прочитать телеграмму из Москвы. В ней моя дочка Злата сообщала, что Семён Маркович умер от сердечного приступа в своём рабочем кабинете. Похороны состоялись двадцать пятого февраля.
Когда я поздно вечером пришёл домой, Яринка с Ванечкой уже заканчивали ужинать. Пока я мыл руки, супруга наложила мне в тарелку гречневой каши, из старого чугунка, которая до моего прихода томилась в протопленной печи, и заправила её подливкой из зайчатины. От одних только запахов у меня сразу же рот слюной наполнился.
Положив перед супругой и сыном телеграмму от Златы, я начал свою позднюю трапезу. Мои домочадцы молча сидели и ждали пока я закончу ужинать. Они неспешно попивали из кружек горячий взвар с сушками вприкуску и передавали друг другу телеграмму. Лишь когда я отставил в сторону пустую тарелку и взял из рук Яринки кружку со взваром, сын спросил:
— Отец, что теперь делать будешь? Вызовешь всех с семьями в Урманное? Ведь если дядька Семён умер, то заступиться за наших в случае доносов недоброжелателей, теперь некому. Как мы дальше жить будем?
— Никого я специально вызывать в поселение не буду, Ванечка. У кого будет возможность, сами на мой шестидесятый день рождения приедут. Да и побоятся различные недоброжелатели доносы писать, ведь все прекрасно знают, как товарищ Сталин к нашему семейству относится. Ты же совсем о другом хотел поговорить. Я прав?
— Прав, отец. Меня вот что интересует. Если война с финнами вскоре не закончится, то почти всех наших артельных охотников, и меня в том числе, могут призвать в армию. Мы уже обсуждали между собой события последних лет. И если бои с японцами на озере Хасан и на реке Халхин-Гол, а также Освободительный поход РККА в Польшу, можно считать защитой наших рубежей и людей, то войну с Финляндией, за часть её территории, никоим образом оборонительной назвать язык не повернётся. Яр позавчера из города вернулся, так он нам рассказал, что люди на рынке говорили будто "Красная армия в боях с финнами несёт довольно большие потери, как убитыми бойцами, так и ранеными". Дядька Василь мне говорил, что "не хочет воевать против финнов, но выступать против приказа командования РККА красному командиру никак нельзя. Приказ — есть приказ". Он ведь ещё до своей отправки почувствовал, что может не вернуться с войны, потому-то и попросил меня присмотреть за его дочками.
— Хорошо что напомнил, Ванечка. Как там Аринины девочки?
— С ними всё в порядке, отец. Мы их с матушкой уже покормили, и в комнатке, где раньше мои тётушки жили, спать уложили.
— Насчёт кормления Вереславы мне всё понятно, а как вы малую Ярославну-то покормили? Ведь она ещё совсем кроха и до сих пор мамкину грудь сосёт.
— Не переживай, Демидушка, — сказала Яринка, — я малышку Ярославну в больничку носила. Арина уже в сознание пришла, вот и покормила дочку. Мы очень переживали, что у неё, после получения похоронки на мужа, может молоко пропасть, но Светлые Боги отвели от мамочки такую беду. Я Арину в больничке пару-тройку дней продержу, посмотрю как она своё горе и душевную боль перенесёт, а там дальше уже видно будет, что и как.
— Значит с Ариной теперь всё в порядке и она может сама кормить малышку? Я правильно тебя понял, Яринушка?
— Да. Правильно. Но меня вот что беспокоит, Демид. Ещё до того, как Арина пришла в себя, я смогла ненадолго погрузиться в её разум, чтобы унять сильную душевную боль от потери мужа, и вернуть целительницу в сознание. Так вот, внутри она довольно сильно изменилась. Я прекрасно помню, как впервые погрузилась в её сознание, чтобы привести в чувство, тогда ещё маленькую девочку. Арине в те времена было около пяти лет, и она неожиданно потеряла сознание, играя с детьми под лучами яркого летнего солнышка. Теперь же у меня сложилось такое ощущение, что внутри нашей Аринушки существуют не один, а целых два разума. Второй разум очень скрытный, и пытается себя никак не проявлять, словно бы спит. Вот только почему-то он люто ненавидит всех людей, кто носит военную форму. Внешне такое изменение вообще никто не заметит, но теперь я Арину к лечению военнослужащих близко бы не подпустила. Потому что, независимо от степени тяжести ранений и её лечения, мы в конечном результате будем получать лишь покойников.
