— О чем вы говорите? О какой опасности? Мы пришли помочь, — заговорил разведчик.
— Уходите. Немедленно. Я хочу приказать колонистам напасть на вас. Не могу сдержаться, — Фай Дань снова схватился за голову. — Не могу сопротивляться.
Колесников решил не испытывать судьбу. Возможно, если бы он был один, можно было бы попробовать разузнать подробности у Фай Даня. Но рисковать девицей-кварианкой… Воспользовавшись тем, что лидер вновь принялся бороться с подступающей болью, разведчик вновь вернулся к Тали, которая осторожно высовывалась из-за угла, рассматривая ученых.
— Идем, — кивнул он на здание с длинным соединительным коридором.
Благо, там никого не было. Стараясь не топать, Колесников прошагал мимо стоящего у входа колониста, пошатывающегося и бормочущего что-то нечленораздельное. У входа во второе здание пришлось ударить прикладом заметившего его ученого. У самого входа в башню сработал сигнал инструметрона, привлекший внимание всех колонистов, находящихся поблизости.
— Бегом, — гаркнул он на Тали, замершую на месте.
Самому Колесникову тоже захотелось замереть и с ужасом наблюдать за приближающимися обезумевшими людьми. Стряхнув оцепенение, он помчался следом за кварианкой. Волна облегчения нахлынула сразу после того, как он оказался на корабле.
— Что происходит с этими людьми? — спросила Тали.
Как будто он знал!
— А что случилось? — спросил подошедший «Элвис».
— Если бы я знал, — Колесников задумчиво посмотрел в иллюминатор на скопившихся там ученых. — Но, надеюсь, обшивка на этом корабле не тоньше, чем на советских крейсерах. Можно мне воспользоваться корабельной связью?
— Штурман Прессли, разрешите проводить советского посла в связной отсек? — спросил лейтенант у подошедшего офицера.
Тот кивнул. Колесников вызвал Михайловича. На этот раз ответил он быстро.
— Мы не смогли определить класс корабля, Колесников. Зато смогли спасти зад крейсера от луча, который нам любезно на прощание отправил Сарен. Сейчас пытаемся рассчитать проложенный курс. Пока он лавирует между ретрансляторами и не забывает отстреливаться, — сразу заговорил Михайлович. — Я отправил за ним крейсер, но лучше бы Альянс прислал свои легкие истребители. Они побыстрее и поманевренней.
— Альянс не будет вмешиваться. Да и флот Цитадели, как не жаль, — ответил вместо Колесникова «Элвис».
— Верно, — кивнул Колесников. — И наше-то участие неофициальное.
— Знаешь, Колесников, эта ситуация с Сареном перестает быть мне безразличной. Если один корабль способен развивать такую скорость и стрелять, почти не затрачивая время на подзарядку, что сделает с нами десяток таких? А сотня? Тайно или нетайно, а я обязан доложить Совету Обороны об этом чуде техники.
— Докладывай, — махнул рукой Колесников. — Узнаешь курс — не поленись рассказать.
— Хорошо, — спокойно отозвался задумавшийся Михайлович. — Свяжусь лично с тобой, а Шепарда ты сам информируй.
Разведчик кивнул. Вернувшись в рубку и вновь полюбовавшись зрелищем штурмующих корабль колонистов, разведчик приуныл. Если технологии гетов способны сводить с ума людей и строить корабли, которые лишают Михайловича его привычки едко высмеивать все, что он видит, значит дела совсем плохи.
— Как ты? — спросил он у кварианки, машинально переходя на «ты».
— Все в порядке. Просто эти люди… Они станут прежними когда-нибудь? Это излечимо? — кивнула она на нескольких колонистов, царапающих иллюминатор.
— Надеюсь, ваш бравый капитан их спасет, — с сомнением произнес Колесников.
* * *
Замученный Шепард заявился, когда на планете уже наступила ночь. Налегающий на кофе Колесников едва сдерживался, так как очень хотел засыпать вопросами капитана. Усталый Шепард кивнул Колесникову на дверь своей каюты. Вымотанные Заид и кроган поплелись к лифту.
— Даже не знаю, с чего начать рассказывать, — заговорил Шепард, на ходу скидывая броню и опускаясь в кресло. — Таких прогулок у меня, пожалуй, еще не было.
— Что с колонистами? — спросил Колесников.
— Большинство выжило. Всех спасти не сумел, увы, — Шепард поднял усталые глаза на Колесникова. — А что с Сареном? Он сбежал?
— Не совсем. Он бежит — его догоняют. Михайлович сообщит, когда узнает намеченный курс.
— Спасибо за помощь, полковник. Рад, что рискнул связаться с советским послом, — устало улыбнулся Шепард. — Разрешите мне отдохнуть несколько часов. Завтра на совете расскажу вам обо всем подробно.
* * *
— А этот Торианин точно умер? Или засох? Может он тысячу лет проваляться вонючим корешком, а потом заново расцвести? — спросила девица-сержант.
— Все возможно. Азари сказала, что присмотрит за колонией, поможет возродить ее. Надеюсь, что побывав во чреве этого существа, она умудрилась изучить его. Так хотя бы колонисты будут точно знать, когда браться за топор.
— Я бы пристрелил эту азари. Мало ли что внушал ей Торианин? А колонию эвакуируют в ближайшие дни, так что восстанавливать ее нет смысла, — заговорил Колесников. — Люди не желают здесь оставаться. Может, Альянс захочет изучить и руины, и остатки этого растения, так как советские ученые решительно отказываются от назначения на эту планету.
— Предложу Удине поднять вопрос на конгрессе, — кивнул Шепард. — Жаль, что лидера колонии не удалось спасти. Наверное, я должен сказать, что он был настоящим коммунистом, так как он ваш соотечественник. Но я скажу, что он великолепный человек с железной выдержкой. Самоубийство во имя спасения альянсовского офицера… Никогда не думал, что такое возможно.
Колесников промолчал. Наверняка Вею уже доложили о смерти брата, но он пожелает выслушать все подробности от посла. А связываться с ним на корабле было бы неразумно, так что надо было возвращаться на Цитадель.
— Михайлович со мной еще не связывался, но я проинформирую вас сразу после передачи сведений.
— Мы доставим вас на Цитадель, — кивнул Шепард. — Наверняка там уже все переполошились, разыскивая советского посла и офицера СБЦ.
— Это не самое страшное, что они нас потеряли, — отозвался Колесников. — Меня больше злит мысль, что Удина без меня уже неделю себя комфортно чувствует.
Глава 7
— Зачем в этой системе топливный склад, Колесников? — возмущался Удина. — До ретранслятора рукой подать. Опять ненужные траты. Куда смотрит Совет Обороны?
— Это гражданское строительство. Совет Обороны к нему не имеет ни малейшего отношения, — объяснил послу разведчик. — Мы рассматривали вариант наземного сооружения, но единственная планета, где можно его разместить, слишком жаркая. Я бы с удовольствием прочел вам лекцию о взрывоопасных веществах, Удина, но нет времени. СССР организовал добычу алюминия на Паравине, так что мы рискуем потерять не только склад, но и шахты, и персонал, если будем экономить на строительстве космических объектов. Единственно правильным решением будет сделать именно орбитальную топливную станцию.
— А как продвигается постройка вашей станции в системах бывших батарианских колоний? — спросил советник-турианец. — Мне казалось, для СССР первоочередная задача переплюнуть в размерах и показателях огневой мощи альянсовский «Арктур».
— Оно продвигается, господин советник. СССР в этом проекте видит не погоню за достижениями Альянса, а укрепление внутренней безопасности. Батарианцы мстительны и обидчивы, а рисковать людьми мы не имеем никакого права. Станция «Гельперин» будет полностью готова к работе через семь земных месяцев.
— Постройка топливного склада в Сигме Близнецов не такое уж плохое решение, господин Удина. В системах рядом заправочных баз нет, так что это не только помощь советским исследовательским кораблям, но и флоту других рас, появившимся в тех туманностях, — рассудила Тевос. — Я надеюсь, советский топливный склад будет обслуживать не только свои корабли?
— Разумеется, госпожа, — отозвался Колесников. — Подробные чертежи станции «Гельперин» я уже передал на терминал советников.
— Прекрасно. Думаю, на этом заседание можно закончить. Строительство топливной базы одобрено, — объявил саларианский советник.
Кивнув, Колесников направился к лифту.
— Очередная масштабная, но абсолютно ненужная постройка, — поделился своим мнением Удина.
— Ты говоришь так обо всех проектах СССР, — парировал Колесников. — Если придумаешь что-то более полезное, свожу тебя на оперу в благодарность.
— На оперу я могу и без тебя «сводиться», — огрызнулся Удина. — Мне непонятны мотивы всех масштабных строек СССР, признаю. Слишком расхлябано, хватаетесь за все подряд.
— Ты прав, — вздохнул Колесников. — Меры в стройках мы не знаем. Но зато в годовой бюджетный план умудряемся укладываться. Так что не переживай за наши ресурсы. Все подсчитано.
— Хорошо, если так. Было бы обидно лишиться половины человечества, умерших от голодной нищеты сидя на бочке с топливом, — кивнул Удина.
— Мне всегда нравилась твоя искренняя забота о моем государстве, — отозвался Колесников.
— А мне твоя сердечность и почти непрофессиональная любовь к коллегам, — последовал ответ.
На этой почти дружеской ноте, Колесников расстался с послом Альянса и зашел в кабинет к себе. Упрямый Удина быстро соображал и рассчитывал — это несомненный плюс. Действительно, со стороны постройка топливного склада там, где не нужно колесить между системами, была не слишком разумным действием. В мирное время. Но на случай агрессии и военных действий иметь резервный источник топлива это не так уж плохо. И совершенно небезопасно таскать с собой несколько заправочных крейсеров, от попаданий в которые от всего флота останутся лишь воспоминания и несколько бесцельно бродящих обломков. Как это объяснить западному послу, который одобрит постройку любой, пусть даже самой комичной новой военной техники, но никогда не подумает о значимости вот таких тактических мелочей?
Проверив терминал, Колесников наткнулся на сообщение от Петровского. Старый друг хотел поговорить, но встречаться лично опасался. Разведчик поддерживал его в этом благоразумном решении. Слишком сильно хотелось оттрепать за ухо бывшего товарища и рассказать о вредном влиянии курения и плохих компаний на детскую психику и еще плохо сформированный иммунитет. Конечно, он опоздал с такими лекциями на доброе количество лет, но от фантазий рассудительность не прячет. Колесников внимательно изучил все материалы, находящиеся в его доступе о «Цербере» и жутко негодовал. Дополнил негативную картину доклад Шепарда о встречах с боевиками и безумными учеными из этой организации. Разведчик был абсолютно уверен, что об организации, в которую Петровский уходил, он выяснил бы все досконально. А значит, мерзавец знал, в какую кучу говна он ныряет с головой. К чему же теперь эти встречи, разговоры? Колесников пытался заставить себя думать, что Петровский — обыкновенный предатель, променявший интересы державы на свои шкурные, но получалось плохо. Образ друга, сопартийца, боевого товарища и великолепного руководителя никак не вязался с имеющимися реалиями. Сомнения в политике двух имеющихся держав оправдывают бегство с родины, с работы, от самого себя? Михайлович был куда более язвительным и свое недовольство чем-либо никогда не скрывал. Но уходить куда-то даже не думал. Понимал, что дом — это дом. Потертые стены и небо вместо потолка не всегда хуже незнакомых замков. И что в семье не без урода, даже если вся семья состоит из одного человека. Обыкновенные доводы, переводящие политические и общественные недовольства Петровского на обывательский язык, не помогли удержать мятежного председателя на месте. Да и странно верить, что если на родине тебя никогда не целовали в пупок, то в другом месте изощрятся и поцелуют ниже. Наивность, но она так не свойственна Петровскому.
Генсек, прощающий что угодно, кроме воровства и предательства, объявил своего любимца «изменником родины» и не жалел средств на его поимку. Озлобленность руководителя можно было понять, так как Петровский, будучи председателем отдела КГБ, должен был отлавливать и привлекать к ответственности таких людей, но получилось иначе. Разумеется, Колесников не хотел попасть в список «сомнительных элементов» лишь только потому, что перебросится парой слов с Петровским, но с другой стороны одолевало это чертово любопытство, с которого традиционно и начинались самые нелепые смерти. Вот только как связаться с Петровским так, чтобы на Лубянке уборщицы не обсуждали это через пятнадцать минут после их встречи в другой части галактики? Пожалуй, тут нужно было быть не разведчиком, а фокусником. Колесников был уверен, что за ним наблюдают, так как знают о его дружбе с Петровским. И непременно организуют ему случайно упавший на голову горшок. Если, конечно, не решат отдать отделу дознания. Горшок — это либерально. И если на письменные сообщения не обратят никакого внимания, то на голографический сигнал сбегутся, как мухи на кусок… варенья. Можно, конечно, предупредить генсека лично о желании Петровского пообщаться и даже тайно передавать сигнал, но он совсем недавно, стоя перед голоприемником, едва ли не клялся на буденовке далекого предка, что никаких связей больше не поддерживает и не собирается общаться с «авантюристом Олежкой», как Петровского обласкал руководитель. А что ж получится? Выходит, у Колесникова только два выхода: проигнорировать или умудриться сохранить в тайне встречу.
«Чертово любопытство. Погубит оно».
Решение было принято, оставалось только придумать, как именно осуществить план.
Колесников ждал Шепарда, который, наплевав на осторожность, решил лично наведаться в кабинет советского посла. Сам же разведчик пытался вспомнить те переходные точки, когда от безразличия к капитану он пришел к пониманию. А потом и почти отеческому сочувствию. Мало того, что бедолага-солдат выслушал виртуальный скандал, который ему устроил турианец за то, что он загубил королеву-рахни, так еще и Михайлович наорал на несчастного за потерю крейсера, отправленного за Сареном. В последнем Шепард хоть и был не виноват, да и Совет Обороны не предъявил претензий, но вслушиваться в издевательски-спокойный тон контр-адмирала, вещающий гадости, было тоже нелегко. Генсек, приказавший обеспечить Шепарда всеми необходимыми военными ресурсами, отнесся к новости спокойно. В конце концов знал, на что шел. Но куркуль Михайлович, всегда переживающий за каждый метр запасной проводки на корабле, впал в траур и объявил Шепарда личным врагом номер два. После советского посла-неудачника.
— Можно? — поинтересовался Шепард, переминаясь с ноги на ногу у входа.
— Разумеется, — Колесников вгляделся в бледное и замученное лицо капитана. — Вы хотели что-то обсудить?
— Скорее, выговориться. Наверное, это странно, что я пришел именно к вам, но мне такой вариант кажется наиболее верным.
— Готов оказать любую помощь, — кивнул Колесников.
— Сразу после Новерии я отправился на Вермайр, как вы знаете. Потерял одного члена экипажа, и чуть было не лишился Рекса. Знаю, что принял единственно верное решение, но что-то тяготит, не отпускает. Клятое чувство вины просто убивает, не дает сосредоточиться, — поделился Шепард.
