— Вторая запись, — отдал голосовое распоряжение разведчик.
… Все еще хуже, чем я предполагал. Нет желания работать вместе. Сообща. Нет ни малейшей мотивации бороться за будущее человечества. Когда я говорю «человечества», то имею ввиду всех людей независимо от гражданства. Плевать на то, выживут инопланетяне или нет. Почему мы обязаны думать о них, хотя они в свою очередь, совершенно не думают о нас? Разрешение на открытие посольства, обещания ввести в Совет… И никто не понимает, что все места давным давно расписаны и поделены? Почему не возникает мысли о том, что предложенное место может оказаться банальным санузлом? Откуда рвение взаимодействовать с теми существами, которые то развязывают войны из-за активированного ретранслятора, то нападают на колонии в надежде поживиться рабами? Это с подобными существами человечество обязано налаживать контакт? Да у нас нечего противопоставить тем же азари, которые уже не одну сотню лет изучают космос. В данный момент мы слабее общей мощи инопланетян. У сильных нет слабых друзей. Пока не будет единого правительства, единой нации, где все смогут договариваться, не думая о личностной выгоде, соваться в галактическую политику смысла нет. Нас или раздавят, или сделают лакеями. А мы будем за это дико благодарны новым хозяевам…
Колесников выключил терминал. Не то чтобы он был согласен с Призраком. Если быть честным, то он все так же презирал того за узкий взгляд на то, каким должен быть мир. Почему обязательно однополярным? Почему не две державы, которые на общем галактическом фоне будут поддерживать друг друга только лишь за то, что принадлежат к единой расе — человеческой? Вне проблем вселенских масштабов Альянс и Союз грызлись постоянно, но чтобы при инопланетянах позволяли себе большее, чем тактичные колкости… Удина, разумеется, любил выставить принародно СССР в дурном свете, но самые пламенные оскорбления всегда сливал на голову Колесникова только наедине. И получал «обратку» только в приватной обстановке одного из кабинетов послов. Но что-то внутри неприятно защемило от мысли, что где-то Призрак прав, хотя и случайно. Государство-семья… В этом было много примитивно-мафиозного. Мол, чтобы этот товарищ не натворил, мы на его стороне. Он прав, потому что он из нашего клана, а не из вашего. И разберемся мы с ним сами и без вашего участия… СССР карал беспощадно и выносил это на всеобщее обозрение, ничуть не скрывая жесткости мер. Даже если наказание справедливо, даже если и мыслей у окружающих не возникает, что где-то клятая судебная система перегибает палку. Зачем об этом знать соседям? Чтобы боялись и уважали? А за что уважать-то тех, кто не сильно жалеет своих же людей?
Колесников достал с полки книгу и протянул клону.
— Мы будем читать детскую книгу, Колесников? — брезгливо сморщился клон, разглядывая разноцветную обложку. — За что?
— Да за все хорошее. Как считаешь, Джеймс, ты уже достаточно взрослый для того, чтобы читать детские сказки?
* * *
Михайлович зашел в медицинский отсек и огляделся, разыскивая доктора. Пусто, как в головах у празднопрогуливающихся знакомых СПЕКТРов. Не долго думая, адмирал влез в ящик для медикаментов и переворошил его, ища что-нибудь от головной боли. После разговора с Шепардом и отчаянной попытки убедить его в том, что Михайлович видел его в форме «Цербера» и даже общался, привели к нервному срыву. Советский адмирал категорически не хотел верить в то, что ему «показалось», как сказал ему наглец бывший СПЕКТР.
«— Еще скажи, что меня бес попутал. Меня! Старого вояку и коммуниста, — ораторствовал Михайлович.
— Говорят, что газ, который был в баллонах, может вызывать подобные галлюцинации, — терпеливо отозвался Шепард.
— Может, и ты тогда моя галлюцинация в данный момент? Коленку тебе что ли прострелить, дабы убедиться…
— Не нужно крайних мер. Примите успокоительное и отдыхайте. День был тяжелым, — все так же спокойно советовал Шепард.
— Не заговаривай мне зубы!
— Но очевидно же, что вам плохо.
— Ага! А если чайка летит жопой вперед, то очевидно, что ветер сильный!
— Вы это к чему?
— Ненавижу вас всех! И корабль этот ненавижу! И тебя. Ты у меня третий в черном списке с сегодняшнего дня. После Жнецов и Гитлера.
— После кого?
— О, партия!»
Михайловича трясло настолько, что сигарету он так и не смог подкурить. До прибытия на Цитадель оставалось всего несколько часов, а он не мог ума дать, что делать дальше. В тонкости рассказов Шорбана о Хранителях вдумываться было неинтересно. Ничего конкретного саларианец не предложил. Правда, уточнил неприятную деталь, что трогать Хранителей и мешать им работать запрещено. То есть еще на Цитадели предстоит беготня с поиском нужных допусков и разрешений. А еще собственный флот ремонтируется медленно из-за турианцев. А еще не решено, как поступить с «Цербером», который лезет во все щели. Ну и на закуску, чтобы подавиться наверняка, подаются флоты гетов и кварианцев. Михайлович страстно желал, чтобы ему рассказали, к чему приступать в первую очередь. Раньше все его действия координировал Совет Обороны. А сейчас нагрянула совершенно не нужная ему, военному человеку, вольница, и что с ней делать, адмирал не знал.
Полежав на прохладной кушетке медотсека, Михайлович неожиданно успокоился. Свою часть работы, на которую он, откровенно говоря, и не подписывался, адмирал выполнил. Что дальше придумают неудачник Шепард и его товарищ-подпевала, неважно. Закончить ремонт и связаться с гетами — это первоочередно. А потом можно и подумать о прочих нелепостях нынешних реалий. Сваливать на себя все и сразу категорически не хотелось. Да и хватало ума, чтобы понять, что пупок развяжется от лишнего груза на плечах. И кому выгодно то, что адмирал поистрепался до того, как подорвал собственноручно последнего Жнеца? Да только Жнецам.
— Товарищ адмирал, — в открывшейся двери показался Шепард. — Я хотел узнать, как ваше самочувствие.
— Не сдох пока, — отозвался Михайлович, приподнимаясь на кушетке. — Знаю, ты расстроен, но так уж природа решила, когда я появился. Михайловичи не умирают от того, что кругом заразные идиоты с короткой памятью.
— Генеральный секретарь на связи, — перебил Михайловича Шепард. — Я сказал, что вы не в том состоянии, чтобы докладывать о состоянии дел.
— Ты точно идиот, Шепард, — подскочил Михайлович. — Клинический. Как давно он выходил на связь? Когда теперь можно с ним связаться?
— Хоть сию секунду. Советское руководство прибыло на Цитадель, — спокойно ответил Шепард.
— Странно, — остановился в дверях Михайлович. — Генсек не собирался покидать Землю. Видимо, там и впрямь все плохо. У вас есть доклады от сопротивления Альянса?
— Есть, но там мало хорошего. Жнецы не торопятся, проводя Жатву. Выматывают свой «урожай» до той стадии, когда сражаться больше не хочется. Так вас связать с руководством?
— Да нет, не нужно, — подумав, отозвался адмирал. — Скоро будем на Цитадели, так что лучше лично объяснюсь командованию. Не знаю, правда, чем их обрадовать…
— Самкой крогана, способной к зачатию и полноценному вынашиванию, — чуть улыбнулся Шепард.
— Кстати, что ты собираешься с ней делать? — поинтересовался Михайлович.
— Расскажу о ней старому компаньону. Мордин хотел поступить именно так и не успел, увы.
— А зачем ты это сделаешь? — нахмурился Михайлович. — Чтобы кроганы изучили методы ее излечения, вылечились сами и начали плодиться бесконтрольно? Знаешь, не годится это.
— В этом вопросе вы мне не указ, товарищ адмирал. Уж простите, — более резко заговорил Шепард.
— Думай головой, капитан. Если ты хочешь использовать самку для шантажа, мол, вы нам подчистите наши планеты от наземных сил Жнецов, а мы вам целую самку отдадим — это куда не шло. Но ведь ты благороден. Уже наверняка в твоей голове поселилась идея общей справедливости и прочая херня. Справедливо ли отдавать самку кроганам? Справедливо. Нужно ли это делать? Нет, не нужно.
— Мордин может сделать лекарство от генофага, понимаете? Страданиям целой расы придет конец. Жнецам надо противостоять не только меряясь огневой мощью, но и такими вещами. Жаль, поздно… Но я попробую.
Михайлович огляделся по сторонам кают-кампании и, не увидев, лишних свидетелей, буквально втащил в медотсек Шепарда, закрывая дверь.
— Шепард, твоей жизни что-то угрожает? — тут же поинтересовался ВИ корабля.
— Нет, СУЗИ, — поправляя форму, произнес Шепард. — Надеюсь, вы хотя бы объясните свою резкость. Про извинения я молчу…
— А теперь послушай меня, благородный рыцарь на белом ишаке. Не мы заражали генофагом кроганов и не мы будем их лечить. Почему саларианцы их заразили? Причины общеизвестны. Почему не пытались вылечить до сих пор, раз кроганы заслужили? Потому что есть основания беспокоиться о последствиях. Смекаешь? — Михайлович прищурился, глядя в невинно распахнутые глаза Шепарда. — Не трать время на подобную ерунду. Сначала Жнецы, а потом, может быть, остальные проблемы. Саларианцы против излечения, а значит, они всенепременно пошлют нас подальше, если узнают, что мы пошли им наперекор. А я тебе напомню, что это единственный флот в галактике, который еще не потрепан Жнецами. Есть флот у кроганов? Столь же масштабный и четко дисциплинированный? Нет.
— Так думать, как думаете вы — неправильно. Излечение станет еще одним звеном в объединении галактики против этой угрозы. Мы соберем все силы, и тогда будет шанс. Избирательный подход сейчас совершенно неприемлем.
Михайлович подумал, что если выбросить чрезмерно благородного Шепарда в шлюз, то в будущем многих проблем можно будет избежать. И вроде так красиво излагает да еще и правильные вещи… Настолько правильные, что просто в живых его оставлять опасно. Мало того, что он уверен в своих словах, так еще и особо приближенные доверяют ему, несмотря ни на что. Опасный человек. Странная штука — жизнь. Благородные люди с доброй душой иногда больше вреда несут, чем конченные эгоисты.
— А так, как думаешь ты — правильно, да? Смотри глубже, Шепард, излечил ты кроганов… У радостных родителей начинают один за одним появляться детишки с дурными для общества наклонностями. Сможет их удержать от зова крови кучка старшего поколения, которые кое-что в жизни начали понимать? Вряд ли. Да и кто ты такой, чтобы брать на себя ответственность за безопасность всей галактики? Он решил вместе с сумасшедшим саларианцем восстановить вселенскую справедливость… Что ты знаешь о правильном и неправильном? Хотя, ты много знаешь. Уничтожение системы батарианцев шаг, безусловно, правильный. А как справедливо умереть от руки зарвавшегося капитана!
Шепард сдвинул брови и сжал кулаки. Михайлович, нарочно провоцирующий бывшего офицера, с интересом ждал реакции. Ему хотелось какого угодно выплеска эмоций, лишь бы Шепард перестал думать об излечении опасной расы.
Лицо Шепарда прояснилось. Он улыбнулся адмиралу, почтительно до рези в деснах, отдал честь и, извинившись, покинул медицинский отсек. Михайлович негодовал, но не решился догонять и продолжать разговор. Однако удовлетворения не было от общения никакого.
Желание Шепарда, по-хорошему, нужно было вынести на всеобщее обсуждение, но и от этого хотелось бы воздержаться. Мало ли что захотят сердобольные республиканские граждане. А вдруг согласятся и одобрят? Михайлович снова улегся на кушетку. Нужно попросить Шепарда пока не сообщать о наличии самки «старому знакомому», а потом… А потом пусть думает руководство, которое так вовремя посетило Цитадель! Он свои мысли им изложит, все остальное пусть сами додумывают. Однако Михайлович был абсолютно уверен, что ход мыслей Совета Обороны будет точь-в-точь таким, как у него самого.
* * *
— Делом бы занимался лучше. Придумывает себе работу да еще и в компании арестанта, — проворчал генсек, щурясь от непривычно яркого света.
Протеанин, шествующий рядом, промолчал. За свою привычку говорить мало и исключительно по делу, советский руководитель проникся симпатией к новому товарищу из другого времени.
— Ремонт все равно бы не продвигался быстрее что с Михайловичем, что без него, — справедливо заметил Лисин, моментально примчавшийся на верфи, узнав о прибытии генсека. — Даже если бы он лично решил бы поучаствовать в восстановительных работах.
— Его задача контролировать, а не рисковать где-то на чужих планетах жизнью, — отозвался генсек, останавливаясь на мосту и глядя на статую крогана.
На Цитадели мирная жизнь здешних обитателей казалась генеральному секретарю обыкновенным издевательством. Галактика страдала от смрадной и бессмысленной войны, а вокруг работали бары, отвратительные ночные клубы. Замкнутый мирок, жители которого считают, что вокруг ничего не происходит. Или стараются не задумываться, находя утешение в гнилостном баре, или с очередной легкомысленной девицей. С другой стороны руководитель и не думал, что увидит нечто другое, но сама жизнь тех кварталов, где он побывал, вызывала у него недоумение и презрение.
— Удина просит аудиенции, — активировав инструметрон, отчитался председатель КГБ. — Новость о вашем прибытии быстро распространилась.
— Я и не собирался быть загадочным. Удина… Не сегодня. У меня решительно нет настроя на общение с ним. Сначала нужно переговорить с парламентерами Альянса, а уж потом с нашими высокопоставленными господами из Совета. А еще лучше для начала переговорить с Михайловичем, которого не пойми где черти носят.
— Сообщение от Удины имеет статус «особо важное». Может лучше Вам сходить в посольства? — осторожно поинтересовался Лисин.
— Не сомневаюсь, что все его сообщения, даже о вызове эскорт-девиц имеют подобный статус, — вздохнул генсек. — Я схожу к нему, а ты с Явиком отправляйся на верфи. Пока там расположимся.
— Есть, — козырнул председатель, опасливо поглядывая на молчаливого протеанина.
* * *
Нынешнее помещение посольств людей резко отличалось от того, что было раньше. Масштаб несравним. Или он не все видел в видеоэкскурсии, когда еще будучи председателем изучал Цитадель, то ли Совет действительно расщедрился и расширил занимаемую человечеством территорию. Непонятно было, почему по помещениям такой важности бродили все расы, отношения к людям не имевшие. Проходной двор. Если бы генсек заправлял бы этой гигантской космической станцией, то поделил бы ее по расовым секторам с «серой зоной». Конечно, принятая идеология отрицает подобное, но все эти инопланетяне к Союзу не имеют отношения, посему он вроде и не нарушил бы никаких «заветов вождей». Зато с дисциплиной всяко лучше было бы.
Постояв возле окна и полюбовавшись размахом стройки, генсек поинтересовался у местного ВИ расположением кабинета Советника и решительно направился к Удине. Пройдя унизительный досмотр, который ему устроил турианец, карауливший дверь, руководитель стукнул по замку. Почему-то он представлял себе кабинет бывшего посла и ныне Советника более… пафосным, что ли. К его удивлению, никаких жаб с монетками во рту и подлинников художественных шедевров обнаружено не было. Единственный куст и тот был искусственным, и это навевало ассоциации с тем местом, куда эти самые искусственные цветы было принято таскать.
