— У тебя все так легко получается, адмирал. Кто ж мне разрешит такие назначения делать? — не согласился Удина.
— А кто тебе запретит? — парировал Михайлович. — Давай во время романтического ужина у тебя в апартаментах я все тебе разъясню. Сейчас некогда. У меня прибывший с Палавена примарх по плану.
Удина молчал.
— Стриптизеров не заказывай. Если закажешь торт, то только без танцовщицы внутри. Она будет отвлекать. В общем, сбегаю к примарху, куплю тебе цветы и примчу.
— Но не надейся, что сможешь меня уговорить. Только вечер потеряешь, — предупредил Удина.
— Поблядим, тьфу ты! Поглядим. Я умею убеждать.
* * *
Примарх Федориан Михайловичу нравился. Говорил мало, в основном по делу. Настоящий командир. Но вот притеснение своих кораблей на верфях советский адмирал воспринял плохо. Даже несмотря на то, что за все было уплочено, а турианцы на правах входящих в Совет ремонтировались бесплатно, они еще и заняли свободные корабельные мастерские. Кораблей у них было много, посему время ожидания растягивалось. Но, с другой стороны, Михайлович мог сам заняться Шорбаном. Доверять такое мероприятие лишь Шепарду, который официально считается отбывающим наказание, и его майору не хотелось. Мало уверенности в них. А посвящать еще кого-то в замыслы не хотелось и того более. Хорошо, если идея сработает. А если нет? Говном в лицо и ругань за потраченное понапрасну время получать и слышать не хотелось. Посему лучше перестраховаться и слетать на родину саларианцев самому.
— Я думал, что ты пошутил, — сказал Удина, пропуская Михайловича в квартиру.
— Нет у меня чувства юмора. Все сделал, как обещал. Вот он — букет. Вот он — я. Вот третий участник беседы, — Михайлович достал бутылку. — Насухую ты во всем не разберешься.
— Вот это убери, — попросил Удина. — А вот за цветы спасибо. Адмиралы мне раньше их не дарили.
— Хотел тебя порадовать. Только не воспринимай это, как сигнал к ухаживанию, а то мне придется в жесткой форме спустить тебя на землю, — Михайлович прошелся по квартире. — Да ты больше коммунист, чем я. Диван красный, ковер красный. Постелька тоже красная? Не удивлюсь.
— А что такого? — пожал плечами Удина. — Отобедаешь?
— Отобедую. А как же, — согласился Михайлович. — Рюмки-то достань.
— Я же сказал, что не буду, — замотал головой Удина.
— Надо. Помянем мои фрегаты. Ты думаешь, я хочу нажраться? Нет. Но надо, понимаешь? Вот не выпьешь сейчас за будущую победу, и из-за этого проиграемся к чертям. Будет на твоем месте Советника сидеть Жнец, а ты будешь за голову хвататься и голосить: "Что ж я, дурак, с Михайловичем не выпил. Ну что я за мразь такая, что за осел альянсовский…"
— Я понял, можешь прекратить, — нахмурился Удина. — Но только по одной.
— Конечно, — широко улыбнулся Михайлович. — Исключительно по маленькой.
Спаивая водку Удине, Михайлович непрерывно слушал жалобы на Альянс, на Совет и на жизнь в целом. На месте Советника, адмирал бы жаловался больше на природу, которая так недемократично не вставила мозги в голову альянсовского дипломата.
Несмотря на то, что всосал в себя Удина почти все содержимое бутылки, оставался он в довольно бодром состоянии. Видимо, принимать на грудь натренировался. Да и жрал, как конь видимо для того, чтобы пить, как лошадь — было проще и без быстрых последствий, если переборщить.
— Ну не могу. Нельзя вот так взять и назначить кого-то. Меня на «Арктуре» не поймут, — вещал упертый Удина.
— И поймут, и оценят, — не согласился Михайлович. — Кому хуже от лишнего СПЕКТРа? Да никому. Я же не для себя прошу, а за альянсовского мальчика.
— Какого мальчика? — икнул Удина. — Ты Аленко мальчиком назвал?
— Так он же не девочка, — справедливо заметил Михайлович.
— Все равно, не могу. Давай лучше Шепарда второй раз коронуем. Так нормально? Прилечь бы…
Михайлович молча довел до дивана Удину, придерживая за плечи. Заботливо укрыв пледом, адмирал связался с Шепардом.
— Запускай девочку, — приказал он.
Храп Удины раздражал неимоверно. Хотелось накинуть ему на лицо подушку и покрепче придержать до полной остановки рычащего дыхания. Михайлович побродил по квартире, разглядывая убранство. Сам адмирал жить бы здесь не согласился. Слишком много яркого цвета, света и безвкусной дряни.
Услышав сигнал, Михайлович побрел к двери. Уговаривать, так уговаривать. А в дипломатии все средства хороши. Если бы в надежде снискать его благодушие, ему бы направили куртизанку, он был бы разгневан, а вот с Удиной бы такой жест дружбы прокатил.
— Вон клиент. Повесели его, если сможешь, — попросил Михайлович молоденькую азари.
— Раньше жалоб не было, — хмыкнула она. — Но клиент спит.
— Разбуди, — брезгливо предложил Михайлович и отправился на кухню. Быть свидетелем подобного ему не хотелось. Последнее, что он увидел, это голову азари, скользнувшую под плед.
Налив себе, Михайлович принялся изучать потолок. Оставалось только дождаться согласия Удины и можно было уйти из этой квартиры.
— Михайлович, ты что творишь? — услышал адмирал из комнаты голос Удины.
У Михайловича от злости потемнело в глазах. Мудак Удина что подумал? Что это советский адмирал его разбудить решил? Он что, не знает, как в армии людей из объятий Морфея достают? От обиды захотелось выпить еще, а пустой бутылкой огреть Советника по не слишком умной и не слишком красивой голове, в которой бродят подобные идиотские мысли?
— А где Михайлович? — вновь подал голос Удина.
Адмирал вздохнул. Слава партии, разочарования в голосе он не услышал. Значит, все у Удины и без того нормально сложилось.
— А что, тот мужчина тоже должен был участвовать? Я на трио не подписывалась, — протянула девица.
Михайлович никогда не хотел так сильно кого-то резать, рвать зубами, душить и орать одновременно. Дурнее Удины только азарийская проститутка.
— Михайлович, ты где? — услышал адмирал.
— Туточки я, — выдохнув, произнес Михайлович. — Иду.
Удина все так же лежал на диване. Девица азари сидела в кресле и уже ковырялась в планшете.
— Так что у нас с майором? — напомнил расслабившемуся Советнику Михайлович.
— Да будь по-твоему. Только без церемоний. Внесем нужные данные, но без демонстраций и парадов, — отмахнулся Удина. — Передай Аленко, чтобы завтра зашел. Соберем генетический материал кое-какой для архива.
— Да на хрен мне эти парады, — обрадовался Михайлович. — Я рад, что мы смогли договориться. Всегда знал, что весь Альянс продажен донельзя.
— Так, Михайлович, — попытался подняться Удина. — Я могу и передумать.
— Тогда Альянс будет не только продажным, но еще и лживым. А передумать ты не можешь, так как мы с тобой за одно дело радеем. Бывай. Кстати, азари оплачена еще на два часа. Не теряй время. А я ухожу.
Михайловичу стало обидно, что современными дверями хлопать нельзя. Тогда бы его уход был эффектней.
Столкнувшись в парадной у поджидающей его, уже привычной троицы Шепарда, Аленко, Тали, Михайлович постарался сделать серьезное выражение. Но почему-то хотелось улыбаться.
— Целуй мои сапоги, майор. Завтра ты будешь целым СПЕКТРом, — обратился он к Аленко.
— У вас получилось? — удивился Шепард.
— У меня все всегда получается. Значится, завтра разберемся с формальностями и если все будет хорошо, послезавтра рванем к саларианцам.
* * *
Колесников весь день провел за книгами. Клон, обычно гневающийся такому времяпрепровождению, тоже читал в соседнем кресле и был на удивление спокоен. Колесникова же внутренне трясло. Жизнь на станции шла в том же режиме, что и раньше. Прогулка до автоматов и подслушивание ничего нового не приносило. Ни оперативники, ни ученые о смерти руководителя не говорили, из чего Колесников сделал вывод, что сии сведения до общественности не донесли. Вопрос «почему» оставался без ответа. И именно эта загадочность напрягала.
Лиару вновь заперли в одной из лабораторий, и связаться с ней Колесников не мог.
— Колесников, вас вызывают в кабинет Призрака, — объявил незнакомый оперативник, заходя в комнату клона.
Колесников кивнул. Вот сейчас он все и узнает. Возможно даже посмертно.
— Клон останется здесь, — добавил оперативник, поглядывая на поднимающегося Джеймса.
Колесников кивнул клону, и тот спокойно вернулся в кресло и уставился в книгу. Разведчик, в сопровождении еще нескольких церберовцев, побрел в сторону ненавистного кабинета. От чего-то идти хотелось медленней и почему-то вспоминался его единственный в жизни поход в церковь. Это было крайне плохим признаком, ибо означало, что он думает о душе. А когда о ней задумываться, если не перед смертью? При жизни времени-то нет особо…
— Входите, — услышал просьбу-приказ разведчик.
Колесников вздохнул и шагнул в открывшуюся дверь.
В ранее темном кабинете было на удивление светло. Не было и противного запаха сигар, которыми время от времени баловался Призрак. В кресле Харпера, к своему удивлению, разведчик увидел девушку, которая отвечала за состояние Шепарда во время его восстановление.
— Здравствуйте, Миранда, — первым решил заговорить Колесников.
— Здравствуйте. Приятно видеть, что вы меня помните, — улыбнулась девушка.
— Такое лицо трудно забыть, — ответил Колесников. — А где же хозяин кабинета?
Миранда улыбнулась чуть шире.
— О, Колесников, вы прекрасно знаете, где он и что с ним. Сейчас вы можете говорить об этом совершенно спокойно и, не боясь последствий.
— Не понимаю, о чем вы, — на всякий случай попробовал уйти в «незнанку» разведчик.
— Хорошо, я вам разъясню, — девушка изящно поднялась и сделала несколько шагов по кабинету. — Как вы думаете, почему ваши, так называемые связные, столь быстро вычислили передвижения Призрака? Почему они столь же легко и без последствий отключали камеры и звукозаписывающие устройства? Почему никто из них так и не попался?
Колесников пожал плечами.
— Потому что им помогали другие оперативники, которые обладают более широкими полномочиями касательно внутренней безопасности, — подсказала Миранда. — Призрак… Призрак обманул меня, ввел в заблуждение да еще и захотел от меня избавиться. Я хотела бежать, но решила остаться, узнав о вашем задании. Даже решила помочь. Осмелюсь заметить, что без меня вы не смогли бы даже покинуть станцию. Влезть в протоколы не так просто, будучи обычным техником. А среди агентов собрались именно они.
— Вы захотели убрать Призрака чужими руками? И это только потому, что он был с вами нечестен? — удивился Колесников.
— Не только поэтому. Есть еще ряд причин, в которые мне бы не хотелось всех посвещать, но вы сделали все правильно. Пока Петровский не вернулся, я контролирую работу «Цербера». По приказу генерала, о смерти Харпера также нельзя никому говорить.
— И что потом будет? Ну, когда Олег вернется? — поинтересовался Колесников.
— Будет расследование, которое упрется в тупик. Девица, которая принимала Призрака, сказала, что видела турианцев… Прекрасная легенда, Колесников. Петровский теперь будет искать не убийц, а тех, кто информирует турианских разбойников. Искать в темной комнате черную кошку, которой там нет — тяжело. А вот вы… Призрак хотел отправить вас и клона на оперативное задание… Я думаю, что это и от вас отведет подозрение. Только скажите, что получили указание лично от Призрака, если Петровский будет вас допрашивать.
— Вы помогаете мне? И почему же? Не все ли вам равно?
— Я умею быть благодарной, Колесников. Смерть Харпера сохранила мою жизнь. И мои планы на решение… некоторых жизненных проблем упростились. Почему бы мне не сделать что-то хорошее в отместку за такой бесценный дар? — девушка вновь улыбнулась. — Возьмите этот блок данных. Призрак обнаружил, что саларианцы держат на Сур'кеше способных к зачатию самок кроганов. Лечение генофага не входило в планы «Цербера». Отправляйтесь туда, заберите их из лабораторий.
— А почему бы не передать этих самок кроганам, а в благодарность не попросить помощи для Земли? — задумался Колесников, принимая планшет из рук Миранды.
— Что с ними делать, я пока не знаю. Это пусть решает Петровский. Вам же важно покинуть станцию по заданию Призрака, понимаете?
— Сур'кеш так Сур'кеш, — пожал плечами Колесников. — Могу я доложить об этом задании?
— Разумеется, — кивнула Миранда. — Пока Петровский не прибыл, я не стану ограничивать вашу связь. Прослушивать тоже. И спасибо вам еще раз, Колесников, — девушка опустила голову. — Если бы не ваше такое своевременное внедрение, не знаю, что со мной бы было.
— Я рад помочь прекрасной даме, но все-таки… Я думал, что это задание станет последним… Не знаю, что сказать, — Колесников подошел к голографическим экранам Призрака.
— Если Петровский ничего не выяснит, вот тогда и вздохнем свободно. Полностью. А теперь идите и готовьтесь к поездке. Удачи вам, бывший посол, — махнула рукой Миранда.
Примечание к части
Такие телеграммы свойственны раннему Совку, когда градус пафоса в телефонограммах и шифрограммах был несравненно выше. Но захотелось больше высоких речей, ибо СССР стал совсем прагматичным. Наскучило так о нем писать.
>
Глава 11
Сур'кеш понравился Михайловичу. Он никогда не бывал на родине саларианцев, да и не интересовался ею, но сейчас, просматривая данные о планете и рассматривая фотографии, адмирал восхищался местными красотами. Голографические фотографии бесчисленных водоемов и водопадов радовали глаз. Подивившись способностям саларианцев, которые умудрились оставить природу в почти девственном состоянии, Михайлович отключил экстранет. Походив из угла в угол в каюте, которую он облюбовал еще в прошлое свое посещение, адмирал протер бюстик Ленина, прихваченный с собой. Оставаться на корабле единственным советским человеком ему не хотелось, а Ильич ему казался не самой дурной компанией, так как заботы не требовал и разговорами не раздражал.
Тянуло пройтись по кораблю и поучить жизни каждого встречного, но Михайлович помнил последствия прошлой прогулки и неприятное знакомство с разноцветными, в плане жизненных ценностей, бойцов Альянса. Не хотелось портить себе настроение, но и изнывать от скуки, просиживая в каюте, было трудно. К тому же командир корабля задолжал ему несколько килограммов нервных клеток, за то, что Михайлович приложил усилия и сделал нетоварища СПЕКТРом. Долги нужно было требовать, так как сам Аленко додумался только до примитивного подарка в виде бутылки виски. Михайлович сей напиток не выносил. Больше же жадный командир ему ничего не предлагал и задобрить не пытался. Адмирал понадеялся, что майор не зазнался. Хотя, даже если зазнался, с небес в говно опустить завсегда можно. Именно этим Михайлович и решил заняться.
Выглянув из каюты, Михайлович бесстрашно прошагал до холодильника и принялся ковыряться в местных припасах. Кроме нескольких, совершенно отвратительных на вид питательных батончиков и консервов, адмирал ничего не обнаружил. Адмиралу стало тоскливо. Вот у него на корабле дежурила милейшая женщина-кок, всегда готовая накормить всегда голодного адмирала сладким. Михайлович, отличающийся прескверным характером, имел слабость перед пищей, обильно состоящей из строго-настрого запрещенной западными диетологами-даунами сахарозы. И желательно, чтобы эта самая сахароза была замешана в тесто в виде варенья, давно позабытого на западе.
