— Ну, а я не думал, что буду таскать книги у генерального секретаря. Не самая плохая должность, стоит отметить.
— Но пыльная. Никогда не допускал никого к книжному шкафу. Особенно супругу. Вот и сейчас не хочу. Думаю, следующий генеральный секретарь захочет свои книги поставить, да и оставлять ему такую роскошь я не собираюсь. Пусть сам покупает Ленина, если раньше не додумался купить, — улыбнулся генсек.
— Значит — это правда? Решили покинуть пост до времени? — полюбопытствовал Колесников.
— Да, решил покинуть пост раньше, чем меня с него посмертно снимут. Тебе не кажется, что многие мои предшественники слишком засиживались? А потом и залеживались на посту?
— Не мне об этом судить, — дипломатично заметил Колесников. — Но назначение нового генсека — это своеобразный переломный момент. Наше государство слишком любит стабильность, чтобы спокойно переносить вести о переизбрании.
— Переломным моментом может быть назначение — согласен, — генсек внимательно посмотрел на разведчика. — Но иногда не назначение им становится. Я все чаще думаю, что если бы Андропов не приказал расстрелять Горбачева, то все было бы не столь радужно.
— Запад тогда посчитал, что СССР убил одного из своих по ошибке. Мол, придумали связь с ЦРУ и отправили человека на вечный покой, — Колесников подошел к окну.
— Ну а что они должны были сказать? «Правильно определили — тот меченый был предателем. Но как вы могли его пристрелить, ироды? Кто теперь принесет нам ваше государство на блюдечке?» Отреагировали бурно — значит все было сделано правильно. Хотите совет, полковник? Выслушайте то, что вам рекомендуют сделать наши западные братья и поступите наоборот. Так лучше для державы.
— Спасибо за совет. Непременно дайте его и будущему генеральному секретарю, — улыбнулся Колесников, вновь всматриваясь в заоконные пейзажи.
— Уже дал, — отозвался генсек. — Нравится дача?
— Прекрасное место. Жил бы здесь постоянно, — ответил Колесников. — Завидово… Очень точное название. Действительно, есть чему завидовать.
— Так живи, — прищурившись, предложил генсек. — Притащи свои книжки, свой портретик Дзержинского из кабинета и устраивайся.
— До того момента, пока не заедет новый генсек и не выгонит меня с моим портретиком Дзержинского, — снова улыбнулся Колесников.
— У нас нет должности для второго генерального секретаря. Можешь предложить, но вряд ли Политбюро согласится. Не с этого надо начинать, не с перемен.
— Сейчас не совсем понял, — нахмурился Колесников. — Это шутка такая? Или что?
— Или что. Хотел выдвинуть твою кандидатуру. Ты подходящий для этой должности. Посол страны советов, КГБист, патриот. Не старый черт, как большинство окружающих меня людей.
— Но я не политик… То есть, не совсем политик. Это… Не знаю, что я должен сказать и сделать, — растерялся Колесников.
— Я подскажу, что сделать. Сначала найми логопеда. Говорить ты не умеешь, как я вижу. Стоишь, мычишь, с ноги на ногу переминаешься. Разве это генеральный секретарь? Это студентка на морозе, а не руководитель, — генсек тоже подошел к окну. — Считай это назначение шансом. Что ты там говорил о дружбе с другими расами? Вот ею и займешься. Больше этот вопрос никого не интересует.
— Меня не примут, — убежденно заявил Колесников. — КГБист на посту генерального секретаря. Да это смешно!
— Правда? А землемер на посту генсека — это как? К тому же один из моих предшественников был именно КГБистом. Жаль, здоровье его подвело.
— Нет. Простите. Я не могу. Не представляю себе… себя… Нет.
— Опять мямлите, полковник, — генсек положил ему руку на плечо. — Я не говорю, что вы должны решить все здесь и сейчас. Подумайте, узнайте мнение близких. Времени у вас более чем достаточно. Три дня даю.
— Да у меня и близких-то нет.
— А Петровский? — мягко спросил генсек. — Думаете, я не знаю о вашей связи? А священник? Спросите у него, если не доверяете внутреннему голосу.
— Простите, я, — Колесников нервно сглотнул.
— Прощаю, — отмахнулся генсек. — Но я прощаю, потому что вижу смысл ваших поступков. Не уверен, что следующий генеральный секретарь их увидит. Сочтет проступками, а второе дно и третью сторону у медали искать не будет. Я бы хотел видеть Петровского на своем месте, но — увы. Он бы понял вас. Другой навряд ли.
— Я делал то, что мне приказывала Родина. Не больше и не меньше. Мне не за что себя винить, — отрезал Колесников.
— Это хорошо. К тому же, вы делали не то, что приказывала Родина. Иногда вы просто следовали моим указаниям. А я далеко не вся отчизна. Думайте, полковник… А пока думаете, помогите упаковать книги.
* * *
Призрак вглядывался в иллюминатор и подкуривал очередную сигарету. Не то чтобы его сильно волновала добровольная отставка генерального секретаря страны Советов, но это было не вовремя. Новый лидер не так надежен, как старый. Никогда не знаешь, что от него ждать. Призрак ненавидел сомневаться и гадать. Он любил просчитывать и быть уверенным. А в отношении СССР уверенным быть нельзя практически ни по каким вопросам. Гибкой политики Союз придерживался только внутри своих стран. Для Альянса он оставался резким и ненадежным союзником. Скрытным, осторожным, не терпящим возражения, кивающим на свою идеологию, категоричным и самоуверенным собратом. Возможно, это был шаблон, и Призрака так приучили воспринимать соседнее государство, но он пока не видел причин оспаривать привитое мнение.
Ему нравилось это государство по многим причинам. Он даже внутренне был согласен с Колесниковым, когда тот сказал ему, что лучше бы Харперу родиться под красным советским знаменем. И все было бы иначе. А почему? Потому что его умственным способностям нашли бы достойное применение, а нарождающиеся сомнения глушили бы стандартными, но действенными и разумно подобранными фразами. В Альянсе на его ум было всем наплевать. Может, Альянс и был государством возможностей на словах, но точно не на деле. Пришлось брать инициативу в свои руки, потеряв надежду в правильность государственных действий. И в государство конкретно. Оставалась только вера в людей. Не красных, не черно-белых, а именно человечества в целом. Возможно, это — дурное оправдание многих своих действий и деятельности «Цербера», а других столь же весомых у Харпера не было. Они ему были не нужны. У него были цели, средства и люди, готовые пойти за ним на край галактики. Людей немного, но они были. И радовало, что эти люди сделали сознательный выбор, а не рождение на какой-либо территории определило их идеологическое мышление. Они были верными… псами на службе главной собаки — «Цербера».
— Извини за опоздание, Призрак. Возникли сложности, — услышал за спиной Харпер.
— Я ждал тебя ровно две сигареты. Это не критическое опоздание, — Призрак развернул кресло. — А теперь скажи мне: что я должен ждать и чего опасаться от нового генерального секретаря? Как советский гражданин, прочувствовавший воочию перемену руководителя, ты знаешь лучше, чем мои книжные виденья этого процесса.
— Тогда я начну издалека. Обычно бывает три предполагаемых кандидата. Первый — тот, за кем партия. В последние годы выбирают именно из таких. Второй — за кем армия и флот. Самая ненадежная и редковыбираемая категория. Третий — за кем службы. Очень уверенные в себе лидеры, ничем не отличные от партийных любимцев.
— Значит, покинув страну, ты потерял возможность быть назначенным. Жаль, — Призрак улыбнулся.
— Мне не жаль. Занимает место обычно тот, кто потом много крови проливает. А это не я. Не мой стиль, — равнодушно отозвался Петровский. — Со мной связывался Колесников и говорил, что ему предложили эту должность. Спросил моего мнения…
— Надеюсь, ты правильно подсказал другу?
— Разумеется. Кем бы не был следующий руководитель, рано или поздно он захочет избавиться от отбившегося от рук разведчика. Сначала его отзовут со службы на Цитадели, дабы не привлекать внимания Галактического Совета к методам СССР, а потом… Даже не знаю, не хочу думать.
Призрак улыбнулся. Петровскому не нужно было продолжать. Если попытаться подумать так, как думает советский руководитель, причем не важно какой именно, то вариант на ум приходил только один. Разведчик, который слишком много провел времени на чужбине, слишком сблизился с потенциальными врагами, да еще и открыто призывает к тесной связи с ними… Слишком рискованно оставлять его на прежнем месте. А учитывая его причастность ко многим тайнам в застенках КГБ, то избавиться от такого субъекта необходимо кардинально.
— Попробуй убедить его в необходимости занятия этой должности. В конце концов, он единственный, кто живет, удерживая руку на пульсе. ЦК не в счет. Они знают ситуацию не хуже, но их реагирование замедлено нерешительностью и, чего таить греха, возрастом. Скажи, почему СССР так любит застарелые, покрытые плесенью кадры? Почему так неохотно принимает светлые молодые головы в свои ряды?
— Потому что руководить должно лицо, у которого в жизни не осталось других первоочередных задач. Которые не будут отвлекаться на лечение прыщей и построение личной жизни, — ответил Петровский. — Юные умы хороши, но в управлении важен именно зрелый, хоть и покрытый морщинами разум.
Призрак снова улыбнулся. Вот причина того, почему Союз не пришелся ему по вкусу. Любовь к стабильности. Пусть руководитель ходит по песку, который сыпется из него же, но менять четко отработанную линию нельзя.
— А Михайлович? Он может быть потенциальным кандидатом, если верить твоим рассуждениям. О нем неоднозначное мнение, так как он не всегда держит себя в рамках приличия, но его ценят.
— Никогда не держит, — усмехнулся Петровский. — Я представляю, как после получения предложения он достает старый семейный альбом и топает в Кремль, попутно объясняя каждому встречному, что он потомственный военный и не будет марать честь мундира, разрешая вовлечь себя в ковыряние в политическом мусоре.
— Значит, у Колесникова неплохие шансы. Воздействуй на него. Я не хочу тратить время и силы на попытки приобрести новые связи в Кремле. Это сложно и муторно, — приказал Призрак и, развернув кресло, вновь засмотрелся в иллюминатор.
* * *
— Разрешите коснуться кончиком языка вашего ботинка, товарищ генеральный секретарь, — издевательски-вежливо заговорил Михайлович.
Колесников хмуро посмотрел на голографического адмирала, отдающего ему воинское приветствие.
— Разрешите так же повесить в душе вашу фотографию и вздрачивать на нее. Нет. Перегнул… Разрешите повесить в сортире вашу фотографию и с… Нет. Так грубо получается.
— Ты закончил? — спросил Колесников. — Может, что дельное скажешь?
— Соглашайся. А что ты хотел от меня услышать? Отговор? Нет, я лучше тебя потерплю, чем какого-нибудь нового выскочку. К тебе хоть можно будет ворваться в кабинет, наорать, разбить твою любимую кружку и уйти со спокойной душой. А с новым так просто все не получится.
— А еще серьезней аргументы?
— Имеются, — Михайлович опустил руку. — Как ты думаешь, долго ли ты будешь занимать место, положенное чрезвычайному послу? Я отвечу: нет. Второй вопрос: долго ли ты будешь продолжать службу в КГБ после отзыва с Цитадели? Снова я отвечу: нет. И последний вопрос: долго ли ты проходишь по московским улицам, после снятия тебя со всех должностей? Снова отвечает милейший адмирал Михайлович: нет. И если тебя отправят в тюрьму, то новый генсек — просто либеральный урод, которого я заранее ненавижу. Вот если расстреляют… Но тогда меня никто не будет кормить булочками с маком, когда я буду прилетать на Цитадель. Так что живи ради меня, если ради себя не хочешь.
— Послушай, милейший адмирал, я не сделал ничего такого, за что меня можно расстрелять. Я свою работу делаю. И назначать меня на Цитадель не просил, — отозвался Колесников.
— Назначение тебя послом — явление официальное. Здесь вопросов нет. Смотри глубже. Помощь Шепарду, дружба с Андерсоном, с Петровским. Даже если с последним ты не общаешься, то доказать этого ты не сможешь. А оказывать содействие Шепарду тебе приказывал лично генсек, а не Президиум. Докумекал, паря? Хочешь жить — становись генсеком. Не хочешь — лучше сам застрелись.
— Между прочим, ты гонял флот и оказывал помощь капитану Альянса. Может, на брудершафт застрелимся? — попытался зацепиться Колесников хоть за что-то.
— У меня приказ — оказывать тебе любую помощь. Я лицо подневольное, просто свою работу делаю. А ты ебулбек, — как всегда беззаботно отозвался Михайлович.
— Сам ебулбек, — обиделся Колесников. — Да и почему вы все так уверены, что меня без суда и следствия расстреляют? Не в прошлом веке живем.
— Потому и расстреляют, — ответил Михайлович. — Так что думай. Твоя речь на съезде всех напрягла. Союз не хочет дружить. Союз хочет или иметь под своим знаменем, или изредка взаимодействовать. Не более. А тут такой мировой дядька, явно купленный ласками азари, рассказывает о дружбе с ними же. Ну, чтобы в дальнейшем такую оплату получать.
— Пошел ты. Хотел хоть что-то хорошее услышать, наивно было ждать это от тебя.
— Хорошее? Пожалуйста. Я же не хам какой-нибудь, а твой товарищ. Я должен поддержать тебя в минуты сомнений и отчаяния.
Михайлович помолчал, глядя на Колесникова.
— Во-первых, ты сможешь правильную линию сделать, по которой мы будем шагать навстречу жнецам. Не просто готовить пути к отступлению, а еще и наподдать им по самое не забалуйся. Во-вторых, больше не нужно будет бояться, что тебя расстреляют. У нас генсеки умирают своей смертью, а не как западные президенты частенько отходят. В-третьих, наладишь связи с галактическим сообществом, как и мечтаешь. Кроме тебя этой херней заниматься никто не станет. И в-четвертых, когда ты сдохнешь, я назову в честь тебя фрегат. Парусный.
— Ебулбеком назовешь? — хмуро улыбнулся Колесников.
— Как ты догадался?
— Ладно. Пойду у третьего лица поинтересуюсь, далекого от политики, — вздохнул Колесников.
— Передай третьему лицу, что любезнейший адмирал Михайлович не против твоего назначения.
Колесников покачал головой. Похоже, только он сам был против своего назначения. Ну не видел он себя политиком такого масштаба, даже сильно приглядываясь и включая фантазию. Назначение себя послом он давно стал воспринимать, как забаву, чтобы не свихнуться от обилия ненужной информации. А генеральный секретарь… Слишком высоко и слишком обременительно. Хотел бы быть говоруном — давно бы стал. А еще он не понимал, почему все отправляют его «к стенке». Нет: «почему?» — понимал. «За что?» — вот вопрос.
* * *
— Шепард, приветствую, — сказал Колесников, подходя к капитану.
— Здравствуйте, товарищ полковник. Я знаю, что теперь это не тайна, так что я могу называть вас так принародно, — отозвался капитан.
— Да уж, теперь меня можно называть как угодно. Надолго прибыли? — спросил разведчик.
— Надеюсь, что нет. Должен помочь нескольким членам экипажа, но много времени это не отнимет, — ответил Шепард. — Я бы зашел к вам после миссий. Не нужно было спешить в доки.
