Из Ссср с любовью

Из СССР с любовью

Annotation

Из СССР с любовью

Направленность: Гет

Автор: Екатерина 2

Беты (редакторы): Просто еще одна ненормальная

Фэндом: Mass Effect

Рейтинг: PG-13

Жанры: Юмор, Фантастика, Психология, Философия

Предупреждения: ОМП

Размер: планируется Макси, написано 419 страниц

Кол-во частей: 42

Статус: в процессе

Посвящение: Благодарю Автора заявки за эту заявку. Вы вновь зажгли во мне нежность к советскому прошлому, в котором я имела удовольствие немного пожить.

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора: Как старый коммунист и бесконечный патриот не смогла пройти мимо заявки, тем более в рамках такой замечательной игры. Есть несколько моментов, которые не уточнены в заявке. А именно отношения при заключенном союзе. Сомневаюсь, что там царили "мир, дружба, жвачка". Скорее всего, напряженность оставалась бы и на нее я делаю определенно немалый упор. И мне, черт возьми, приятно писать о после на Цитадель именно из-за его отличия от одного знакомого альянсовского. Вероятно, нужно добавить, что любителям американских реалий это читать не очень рекомендуется. Не собираюсь грубо высмеивать "исключительную" нацию, просто на фоне ярких небыкновенных советских людей, выглядят они бледно, даже дефектно. Постараюсь сильно не трогать Шепард, ибо все мы Шепарды).

Описание: Смотреть в заявке.

Пролог (Часть первая)

Примечание к части

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Эпилог (Часть первая)

Примечание к части

Пролог (Часть вторая)

Примечание к части

Глава 1

Примечание к части

Глава 2

Примечание к части

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Эпилог (Часть вторая)

Примечание к части

Пролог (Часть третья)

Глава 1

Примечание к части

Глава 2

Глава 3

Примечание к части

Глава 4

Примечание к части

Глава 5

Примечание к части

Глава 6

Примечание к части

Глава 7

Примечание к части

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Примечание к части

Глава 11

Примечание к части

Глава 12

Примечание к части

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Примечание к части

Глава 16

Примечание к части

Глава 17

Глава 18

Примечание к части

Глава 19

Глава 20

Примечание к части

Глава 21

Примечание к части

Глава 22

Примечание к части

Пролог (Часть первая)

Колесников тоскливо осматривал трибуну, занимаемую Советом Цитадели. Заседание не могли начать без Удины, который, как водится, изображал вечную занятость, на которую ссылал все свои, ставшие регулярными, опоздания. Хотя, и на это можно было бы закрыть глаза, если бы не было кучи других недостатков и вагонетки слабостей.

«Нужно терпеть. Неважно, что этого типа очень хочется взять за ворот рубашки и потрясти хорошенько. Желательно, находясь на краю обрыва при этом».

— Прошу меня простить, — высокопарно начал подошедший к трибуне Удина. — Срочные дела в Альянсе, требующие моего участия.

— Так может вам следует работать прямо в одном из Штабов Альянса, раз вы такой нужный элемент? — предложил турианский советник.

Колесников захотел поаплодировать Спаратусу. Самый вредный из членов Совета, он никак не мог простить Альянсу небольшой войны с его народом. В СССР об этом не знали, так как осваивали планеты в других системах. Да и Военный Комитет Альянса не сильно стремился делиться с Советом Обороны своими победами и неудачами, все еще опасаясь своего старого соперника. Глупо и беспочвенно. Колесников усмехнулся своим мыслям. Если бы Генсек дал приказ, то альянсовские «тыловые» генералы проиграли бы войну, не успев задницы с кресел поднять.

Так или иначе, но к Колесникову Спаратус относился равнодушно, а Удину откровенно презирал. Наверняка, он был не единственным антифанатом грубого посла Альянса, но один из немногих этого не скрывал совершенно. Саларианский советник равнодушно переводил взгляд то на одного представителя человечества, то на другого. Азари просматривала какие-то записи на планшете. Видимо, останавливать конфликт в зародыше никто не собирался.

— Меня избрали, как единственно способного правильно донести до Совета мнение всех людей, — задрав подбородок, заявил он.

— А что, больше в Альянсе говорить никто не умеет? — с искренним беспокойством поинтересовался турианец.

Колесников вновь подавил смешок. Интересно, если для подобного рода деятельности всегда выбирали наиболее умных и способных, то как Удина попал в дипломатические органы? Если он один из самых одаренных, то какие тогда остальные? А ведь по такому, как он, будут судить обо всем Альянсе в целом. И не видать им ни уступок, ни подачек.

— Давайте не будем решать личные проблемы во время заседания, — пресекла Удину азари. — Хотя, ваши опоздания можно трактовать как неуважение к Совету. Готово ли человечество занять свое место среди нас, если не способно вовремя явиться на слушанье?

— Прошу прощения, госпожа, — выдавил из себя Удина.

— С этого и нужно было начинать, — вновь не сдержался турианец.

Азари укоризненно посмотрела на него. Колесникову стало уныло. Работа дипломата явно не для него. Терпеть долгие, нудные совещания, общаться с людьми, вроде Удины, и пытаться всеми силами не уронить авторитет родной державы. Этой работой должен был заниматься чрезвычайный посол, но генеральный секретарь счел, что военный ум справится лучше, и назначил на эту должность Колесникова, который ранее работал в Первом главном управлении КГБ, в службе «А». Иначе говоря, он руководил тайными операциями и подчинялся напрямую председателю. Сейчас начальников стало слишком много, а видеть свое лицо на всех мониторах Цитадели было и вовсе неприятно. Ему, как разведчику, это казалось полным провалом, ибо следы оставлены повсюду, и каждая собака знает, где его искать в случае нужды. Казалось бы, став публичным человеком, можно уже забыть о львиной доле осторожности и расслабить ягодичные мышцы, но нет. Не получалось. Прошлое крепко держало его за эти самые ягодичные мышцы, а старые страхи, опасения и привычки не стремились покинуть разум. Хотя, такая верность отработанным рефлексам, вероятно, и послужила причиной его нового назначения. Он аккуратен, собран и немногословен. Типичный шпион на службе Страны Советов. Болтун Удина рядом с ним выглядел говорливым недоумком. Что ж, это было мелочью, но довольно приятной.

— Вы просили аудиенции у Совета, товарищ Колесников, — вывела его из размышлений азари.

Мужчина перевел взгляд с Удины на советника азари и всмотрелся в мягкие, зеленоватые глаза Тевос. Она единственная, кто обращался к нему этим замечательным, ласкающим слух любому советскому человеку, словом. И звучало это не в издевательской «удиновской» манере, а искренне. Хотя Колесников и недолюбливал инопланетян, азари ему нравилась. Всегда спокойная и рассудительная, в отличии от своих нетерпеливых «коллег по цеху».

— Да, госпожа. Я хотел доложить Совету о новом проекте, разрабатываемом в Скиллианском пределе, — на инструментроне Колесникова высветились чертежи станции. — Мы хотим сделать некий аналог Арктура, но нацеленный исключительно на военные нужды. Вполне вероятно, что батарианцы в эту систему не сунутся, но на всякий случай.

— Вам нужна какая-то финансовая поддержка? — недовольно спросил турианец. — Эта система передана под контроль людям, так что вы не обязаны отчитываться перед Советом за каждый чих в углах галактики.

— Я отчитываюсь перед вами лишь только потому, что это не проект всего человечества. Это разработка советских ученых. Альянс не имеет к станции никакого отношения. А касательно ресурсов, то проблем с ними у нас нет. Мы занимались добычей полезных ископаемых, пока… — Колесников скосил глаза на кипевшего от негодования Удину. — Пока Альянс был занят другим.

Очень хотелось уточнить, чем другим, но злить Удину на глазах у всей аудитории было бы глупо, хотя и приятно.

— Пока Альянс был занят войной с турианцами, верно? — подсказал Удина. — То есть вы хотите растрачивать ресурсы на постройку совершенно ненужного объекта, но при этом отказались софинансировать проект Альянса по постройке новейшего корабля?

— Мы же не ваши личные ресурсы собираемся растрачивать, посол? — устало потер виски Колесников. — А постройка вашего корабля не заинтересовала наш Совет Обороны. Так что недовольство проявляйте на его заседании. С удовольствием организую вам встречу.

Удина прищурился, вглядываясь в типично-славянские, голубые глаза Колесникова. Вероятно, пытался убить взглядом, но куда канцелярскому работнику, не поднявшего за жизнь ничего тяжелее стакана виски, было тягаться с тяжелым колющим взглядом советского разведчика. Удина опустил глаза, признавая поражение. Колесников пообещал себе: непременно утопит в фонтане Президиума этого выскочку, когда генсек, наконец, отзовет его с этой неприятной службы. Профессиональное чутье подсказывало, что человек он ненадежный, продажный. Но сейчас он не мог себе позволить оскорбить Удину, даже находясь наедине с ним. У этого мошенника вполне мог оказаться жучок в трусах, и он, бедолага, конечно же, выставит на всеобщее обозрение проступок советского посла. Сам же Колесников не пытался казаться лучше, чем этот альянсовский дипломат. По его скромному мнению, Удина сам легко выставлял себя дураком, то есть с негласной работой бывшего разведчика он справлялся сам. Что ж, хоть что-то у него получается хорошо.

— Ваше разделение власти нам непонятно, — заговорила азари. — Почему люди не могут договориться и создать единственное правительство? Работать с вами очень неудобно.

— С коммунистами невозможно договориться, госпожа, — сел на любимого конька Удина. — Большинство переговоров с ними еще до Первого Контакта кончались скандалами.

— Которые нам устраивал Альянс, — закончил за него Колесников. — А что касается единого правительства, то решение этого вопроса только в компетенции наших глав. Я не имею права обсуждать их решения.

— Вы очень аккуратны в словах, это близко к политике азари, — сказала Тевос.

— Они не только в словах аккуратны, госпожа, — не мог угомониться Удина. — Во всем аккуратисты. Аккуратно не лезли в войну с турианцами. И наверняка смеялись, слушая новости с «Блица».

Колесников выключил инструметрон и вновь посмотрел на посла Альянса. Не объяснять же ему, что СССР занимался поиском ресурсов в отдаленных системах и не лез в дела Альянса. Да и Комитет Обороны не сильно стремился посвящать «этих проклятых коммунистов» в свои беды. В итоге каждый получил свое: СССР — ресурсы, а Альянс — мини-войну с одной из рас Совета и позор Элизиума. Хотя они и считают позором то, что один, не шибко умный солдат, по мнению СССР, устроил кровавую баню, не жалея ни своих, ни чужих. Все было второстепенно для Альянса. Быстро подработанные факты о минимальных потерях, практически канонизированный образ бойца-смертника и пара-тройка героических фильмов, от которых Совет обороны рыдал от смеха, поглядывая на бравый, но потешный альянсовский десант, представленный в видеохрониках.

— Я не собираюсь обсуждать это с вами, Удина. Могу лишь повторно предложить встречу с Советом Обороны, — Колесников позволил себе улыбнуться. — И я бы многое отдал, чтобы на ней присутствовать.

— Вы не кажетесь нам настолько разными, чтобы не суметь договориться. Я выражаю надежду всего Совета, говоря о том, что хочу видеть только одного посла перед собой, — заговорила даллатресса. — Заседание окончено.

Колесников склонил голову и неспешно направился к выходу. Удина вскоре догнал его и зашагал рядом.

— Не жмет повязочка? — кивнул он на руку Колесникова. Ответом ему был хмурый взгляд разведчика, и Удина поспешил сменить тему. — Вы со своим стандартным мышлением вряд ли представляете себе масштабы строительства проекта «Нормандия». ЦК еще не раз пожалеет о своем игнорировании. Или коммунизм, как идеология, запрещает работать вместе с демократическим государством?

— Шел бы ты, Удина к такой-то матери, — миролюбиво отозвался Колесников. — Пока демократия, как идеология, держит индейцев в резервациях, с тобой, рабовладельцем, даже говорить не хочется.

Поймав на себе непонимающий взгляд посла, Колесников вздохнул:

— Учи историю, паря. А что до проекта… Тратить средства на один корабль, хотя за них можно построить добрую сотню, нелепо. К тому же по типу он напоминает наши «транспортники». Тут и бухгалтером быть не надо, чтобы посчитать, что нужнее и выгодней.

— Но мы же должны сотрудничать, — как-то потерянно произнес Удина.

Колесников остановился, рассматривая посла. Он готов был поклясться, что за все время общения впервые его голос прозвучал искренне, без ломания. Но все-таки с ним лучше быть осторожнее. Мало ли, вдруг дипломатов Альянс обучает в Актерских школах? Сомнительно, но вечное шпионское «вдруг» никак из головы не шло.

— Этим мы и занимаемся. Может, не в той манере, в которой хочет Совет, но все-таки это прогресс. Мы разговариваем на одном языке и стоим на одной трибуне. Для начала неплохо, — Колесников даже по плечу Удину похлопал.

— Постройка станции в той системе — перестраховка. Можно быть и порациональней, — Удина все еще задумчиво разглядывал собственные ботинки.

— От излишней осторожности еще никто не помер. История рассудит, что лучше — один корабль или станция с несколько сотнями истребителей. Мое дело — донести это до Совета и лично до вас, — Колесников подошел к стоянке такси. — А теперь прошу прощения, но меня ждет отчет.

— Вас и звание СПЕКТР не интересует? Я не понимаю ход мышления генсека. Это ведь дает власть и ставит человечество на более выскую ступень, — остановил Удина Колесникова.

— Если это дает власть, то становись СПЕКТРом, — улыбнулся разведчик.

— Так не получается у Альянса пока…

— Тогда не становись, — последовал ответ.

Уже в аэрокаре Колесников задумался о словах Удины. Дает власть, возвышает… Что ж, пусть возвышаются, сколько влезет. Даже интересно посмотреть, чего сможет добиться Альянс на Галактической арене. А если вдруг у него неожиданно что-то получится, и они решат, как обычно, что СССР сильно мешает, война будет не сильно длинной. И ядерное оружие тут даже ни к чему. Достаточно будет создать диверсионный отряд, который выкрадет у альянсовских биотиков их паек.

Примечание к части

Что-то вроде пролога. Не стала писать о возмущении Совета по поводу разделения власти, так как это и так очевидно. Имя Генсеку не даю принципиально, так как хочу его сделать дикой смесью, гибридом всех знакомых нам по истории руководителей.

>

Глава 1

Связь с родиной можно было поддерживать круглосуточно, благо прогресс не стоял на месте, но одного только созерцания на экране Колесникову было мало. Хотелось поваляться на траве, не думая ни о чем. И воздух вдыхать не отфильтрованный и искусственный, а родной, свежий, живой. Он в кабинете даже картину повесил с изображением Кремля.

«Сентиментальный ты дурак, Колесников. Стареешь».

В отношении тоски он жутко завидовал Удине. Того, похоже, отдаленность родных краев совершенно не заботила. Он твердо и уверенно гнул свою линию, никогда не смущаясь и даже не краснея от сказанных нередко глупостей. Убедить его в чем-то, даже предоставляя доказательства истинности слов, было невозможно. Упертый и непробиваемый. Удина, возможно, не раздражал так сильно, если бы им доводилось встречаться только на заседаниях Совета, проводимых не так уж часто. Но злодейка-судьба и юмористически настроенный Совет Цитадели решили, что для большого счастья в личной и общественной жизни Колесникову явно не хватает близости Удины. И приблизили его персону на опасное расстояние — кабинет посла Альянса находился прямо напротив его собственного. Колесников уже шагами померил расстояние между письменными столами. Из пистолета можно было легко попасть, даже не приближая прицел. Даже безвкусно сделанную вазу можно было докинуть и попасть в голову незадачливого Удины, если, конечно, двери будут открыты. И если посол Альянса сумеет настолько разозлить спокойного соседа.

И вроде бы на такую мелочь, как опасно-близкое расстояние можно закрыть глаза, но сволочной посол, видимо, решительно скучал по Колесникову, поэтому редко оставлял в одиночестве надолго. Все пытался спровоцировать скандал и объявить на весь мир, что посол советской страны — трамвайный хам. Но не получалось у него. Колесников терпеливо сносил все выходки Удины, время от времени отвечая ему мелочами вроде забаррикадированной на ночь двери и ложных вызовов в его кабинет одной из азарийских девиц, работающих у Спутницы. Это было ребячество, но смотреть, как Удина задыхается с утра от злости, когда, наконец, его спасают из кабинета, было чертовски приятно. Или видеть румяное личико немолодого посла, доказывающего, что не приглашал к себе «жрицу любви». Конечно, это было злоупотреблением дружбой с некоторыми агентами СБЦ — сам бы Колесников не додумался до некоторых выходок, но не любили Удину многие и пакостили ему с удовольствием. Правда, подобные личные оскорбления Удина огласке не предавал, видимо, стесняясь, а советский посол умудрялся сохранять невинное выражение на лице, глядя как новый «друг» поспешно несется в уборную после очередного ночного «ареста» в собственном кабинете.

— Значит, они не одобряют строительство новой станции, — задумчиво заговорил генсек.

Колесников посмотрел на голографическое изображение руководителя.

— Альянсу больше нравится экспериментировать с новыми моделями кораблей. На это они не жалеют средств. А Совету безразличны любые строительства в системах людей, если, конечно, это не оружие массового поражения. Возможно сегодня мне выпадет шанс полюбоваться на это чудо-техники. Говорят, пробная миссия Альянса на этом корабле была… не очень успешной.

— Этот союз напрягает меня все больше. А господин Удина все еще надеется выставить СССР засоренным аппендиксом на теле Земли. И, наверняка, пытается завербовать вас, мой дорогой друг. Не удивлюсь, если в вашем общении имеют место быть долгие чаепития в его кабинете, — чуть улыбнулся генсек.

— Если бы он знал, что приглашает себе в кабинет разведчика, то не был бы столь гостеприимен, — тоже не смог сдержать улыбку Колесников. — И никаких чаепитий, определенно.

Нет, одно все-таки было. В первый день знакомства лицемерный Удина пригласил выпить кофе в одной из кофеен Президиума. Однако оказался дипломат редким жлобом и не купил советскому коллеге даже булочку к этому самому кофе. А уж о длительных монологах Удины во время их «свидания» Колесников и вовсе старался забыть. Нудная речь под неприятный, горький кофе — пожалуй, за эти два часа нужно отомстить послу. Колесников еще тогда решил в отместку сводить неграмотного коллегу на литературный вечер. И спиртное при этом не давать. И из зала не выпускать. Или побыть совсем жестоким и сводить на балет…

— Да, с Удиной нелегко, но могло бы быть и хуже, — заговорил Колесников.

Вообще-то хуже было некуда. Но, в принципе, альянсовский посол не был геем и не приставал к нему. Уже есть за что поблагодарить судьбу. Но это же и лишало повода сломать ему коленную чашечку. Колесников привыкал искать хорошее в плохом и наоборот.

— Я жду вашего отчета после заседания, Колесников, — попрощался генсек.

Колесников кивнул. Вызвав Удину по связи, он предупредил, что сейчас зайдет. Ну не мог он, как посол Альянса, взять и ворваться без стука. Даже на ум не приходило. Один из плюсов нахождения на Цитадели, это возможность пренебречь негласными советскими правилами. А именно расстегнуть верхнюю пуговицу на кителе. На службе он этого не позволял себе. Порядок, значит порядок во всем. Это было крепко втемяшено, наверное, на уровне корневой системы. Да и ношение военной формы, правда с отцепленными погонами и нашивками, было привычным. Страна Советов от старой формы не отказалась и не стала шить полуклоунские разноцветные наряды воякам из неудобных и непрактичных материалов. Все было по старинке: стоячие погоны, которые обязательно перекашивались, если их неправильно пришить. И сразу видно, у кого руки не к тому месту прикручены. И не страшно наклоняться, так как совершенно не опасаешься, что брюки разойдутся по швам, как это случалась у альянсовских генералов-адмиралов-маршалов в неподходящие моменты. Пусть и не такая красивая форма, как у новых союзников-стиляг, но родная и во всех традициях.

— Колесников, вы заставляете себя ждать, — заявил Удина, деловито восседающий в кресле и в окружении солдат и офицеров с нашивками Альянса.

Да с чего бы это. Не опоздал ни на минуту, и Удина это знает. Постоянное желание возвыситься за чужой счет Колесникова смешило. Но подыграть послу тоже не трудно.

— Простите, Удина. Мне никогда так стыдно не было, — искренне заговорил Колесников. — Представляете, попросили просмотреть «расстрельные списки» неугодных СССР элементов, мешающих отлаженной работе советской машины. Спрашивали, нужно ли кого-то добавить из моего окружения, — Колесников прищурился. — Я ответил, что знаю только вас на Цитадели.

Наградой ему было моментально побледневшее лицо Удины. Запад всегда кормил байками своих граждан. Дескать, коммунисты — дикари, расстреливающие своих же без суда и следствия, а что они могут с нами сделать, если доберутся сюда. Стоит отметить, такие наговоры ЦК не мешали, даже веселили.

— Не воспринимайте все так серьезно, Удина. Я же шучу. Знаю я не только вас, — Колесников встретился взглядом с темнокожим офицером. Тот и бровью не повел. И защищать своего посла не кинулся. Разведчик даже представить не сумел, что бы сделали с человеком, заговорившим так с чрезвычайным послом СССР, как он с Удиной.

— Сейчас не время для шуток, Колесников. Колония Альянса подверглась нападению гетов. Или вас это не волнует, ибо это не коммунистическое поселение? — смог взять себя в руки посол.

— Не говорите ерунды, Удина. Нет никаких коммунистических или некоммунистических колоний. Есть человеческие. И мы должны заботиться о них вместе, несмотря… — Колесников замолчал, подбирая слова.

«Несмотря на то, что ты лживый ублюдок, которого надо высечь на Красной площади»

— На то, что мы разные и не всегда друг друга понимаем, — договорил он.

— Я рад, если вы так думаете, — Удина даже хмуриться перестал. — Андерсон, будьте любезны пересказать Колесникову то, что рассказали мне. О провале миссии.

— Я бы не назвал эту миссию «провальной», скорее не совсем успешной. Шепард успел отключить бомбы и спас колонию. Все могло быть гораздо хуже, — спокойно отозвался Андерсон.

Колесников перевел взгляд на высокого мужчину, стоявшего рядом с капитаном Альянса. Раньше он воочию не наблюдал героя Элизиума, которого героем в СССР не считали. Странным казался и тот факт, что во время Блица он не считал потери, а сейчас вдруг вздумал спасать почти пустую колонию от взрыва. Что он спасал? Коробки, которые Альянс так любил строить, обещая, что скоро это будут сплошные высотные дома? То есть людьми жертвовать не так страшно, как домиками-уродцами? Этого Колесников не понимал.

— Было еще кое-что, посол, — заговорил Шепард, глядя на Колесникова. — Маяк, который мы должны были вывести, вызвал у меня странные виденья перед тем, как взорваться.

— Маяк вроде того, что был на Марсе? — спросил Колесников, переводя взгляд на Удину.

Тот отвернулся. Он даже и не подумал рассказать об этой миссии. Сказал лишь, что это пробный полет «Нормандии» и смотры Шепарда на предмет назначения СПЕКТРом. И больше ничего. Видимо, счел суть ненужной частью.

— Руководил гетами, напавшими на колонию, Сарен. СПЕКТР Совета, — продолжил Шепард. — И с Удиной я согласен — миссия провалена. СПЕКТР, напавший на Иден Прайм убил другого СПЕКТРа, который должен был наблюдать за мной. Первое самостоятельное задание и результат даже не утешительный. Прискорбный, скорее.

— А с чего бы гетам нападать на колонию? Насколько я знаю, они вели войну только со своими создателями. Да и то в пределах родной системы кварианцев. С чего бы им вылезать со своей планеты и нападать именно на людей? Почему люди? — Колесников посмотрел на Удину. Тот пожал плечами.

— Видимо, звание СПЕКТРА всегда будет недостижимым для человечества, — с тоской произнес посол Альянса.

— Вы минуту назад упрекнули меня в бесчеловечности, а сами принялись рассуждать о званиях и рангах. Не туда думаете, Удина. Если это акт именно против людей, то надо думать, как это усмирить в зародыше. Может, посмертное вручение статуса СПЕКТРа вас сделает счастливей, но меня точно нет. К тому же сами посмотрите: один агент убивает другого. Не слишком по-товарищески как-то. Зачем лезть в эту гнилую организацию, если там давно знакомые расы друг друга не жалеют? Может, нужно сначала разобраться с нашими внутреправительственными противоречиями, а потом прыгать «из грязи в князи»?

Судя по лицу Удины, последней фразы он не понял. Впрочем, это не так уж важно.

— А разве среди коммунистов не бывает предателей? — спросил темноволосый мужчина, соблаговоливший повернуться.

— Бывают, разумеется, — Колесников посмотрел ему в глаза. — Но нечасто и недолго.

Юнец вновь отвернулся.

— Встретимся на Совете, Колесников. Думаю, Вам будет интересно, — подал голос Удина.

— Не сомневаюсь, — отозвался Колесников, покидая кабинет посла.

* * *

**

Колесников не уставал удивляться. А ему казалось, что он видел в этом мире весь идиотизм. Ан нет, находились индивидуумы, все еще поражающие воображение. И самое главное, тот самый индивид был, как казалось разведчику, уже прочтенной неинтересной книгой. Доказывающий свою правоту Шепард смотрелся не так уж плохо, спокойно поддакивающий ему Андерсон еще лучше, стоящая позади платформы парочка, играющая роль свиты и помалкивающая, была просто великолепна… И был Удина.

Посол Альянса словно не понимал, что Совет созвали не для того, чтобы назначить его председателем кабинета СПЕКТРов. Или палаты, черт его знает, какая там иерархия, а по причине нападения на колонию. Фразу «Человечество заслужило» он произнес шесть раз — Колесников загибал пальцы. И больше ничего. Отдувался за посла Шепард, далекий от политики. Разумеется, его не учили говорить так, как требовалось для подобных заседаний. Колесников давно понял, что Альянс состоит не из глупых и недалеких, а из недоученных людей. Ну не виноваты они в том, что выбирая себе определенный род деятельности, изучение остальных наук, не относящихся к оной, становится невозможным. Не «грузил» Альянс знаниями своих же людей, отчего регулярно страдал, хотя на причины старательно закрывал глаза.

И разумеется, Шепарда с позором отправили в задницу крогану. Хоть и более красивыми словами. Но смысл не менялся. Сам же Колесников молчал, так как многое он не знал. Засранец-Удина, видимо, пытался быть загадочным, поэтому коллегу не посвящал в тонкости. То, что обвиняемый СПЕКТР и убитый оказались одной расы, совсем выбивало из колеи. Какими бы не были отношения между Альянсом и СССР, они не враждовали. Было непонимание, откровенная нелюбовь, недосказанность — что угодно. А тут один турианец убивает другого и все это происходит среди СПЕКТРов. Нет, в такую организацию спешить не стоит. Наверное, от нее даже лучше бежать.

— Придется тебе самому искать доказательства вины Сарена. Начни с Харкина, а там уж как пойдет, — посоветовал Андерсон.

Нахмуренный Шепард, недовольный решением Совета, сухо кивнул. Колесников прекрасно понимал его чувства. Ему самому было противно в первые месяцы от этой работы. Правда, уровень его образования был повыше, поэтому разведчик быстро стал чувствовать, где нужно молчать, а где безостановочно говорить. А еще видеть в принимаемых решениях второе дно. Вот как сейчас. Почему не провести расследование, ведь в вами же созданную организацию плюнули? И кто? Людишки, которые даже между собой договориться не могут. А где же престиж этого звания, если любой, самый «замученный нарзаном» волус может кинуть камешек в огород СПЕКТРов? Выходит, что Совет просто тянет время непонятно для каких целей. Но кроме Колесникова равнодушие правительства Цитадели, видимо, никого особо не удивило.

— Я буду в кабинете Удины, если что, — прощаясь, произнес Андерсон.

Колесников тоже направился к себе. Нужно было многое рассказать генсеку.

* * *

— Адмирал Хакет потребовал присутствия коллегии из Комитета обороны на постройке нашей станции, — поделился генсек.

— Не припомню праздника, чтобы наши ученые следили за постройкой Арктура, — отозвался Колесников.

— Да бес с ними, пусть любуются, — просто ответил генсек, не стесняющийся в выражениях. — Хотят смотреть — пусть смотрят, хотят изучать — пусть изучают. А полезут в запрещенные зоны — пристрелим.

— И разозлим Альянс в очередной раз, — уточнил Колесников.

— Если мы с тобой полезем в засекреченные архивы по работе со станцией, нас тоже расстреляют. Не знаю, как в Альянсе, а у нас все равны. Если их что-то не устраивает, лучше не надо лезть туда. Ну или не обижаться впоследствии, — генсек улыбнулся. — Удина, наверное, рвет и мечет.

— Мечет более точное слово. Полчаса назад смел обед, теперь ждет свой английский пятичасовой чай. А Шепард бегает с высунутым языком по Цитадели.

— Я отправил контр-адмирала Михайловича на Цитадель. Ну, проверить «Нормандию». Мол, вы нас контролируете, а мы вас. Думаю, он добавит Удине седины. Подлец слово СПЕКТР забудет, когда начнет задыхаться от возмущения.

Колесников улыбнулся. Прекрасный выбор ревизора. Михайлович был противный и дотошный. А еще самоуверенный до умопомрачения. И уж поставить в тупик неподготовленных слушателей гневно-справедливыми фразами он мог с легкостью. Колесников его не слишком любил, но сейчас радовался, зная, что все, что ему пришлось перенести из-за Удины, вернется тому в большем объеме. Хорошо бы запереть этих двоих где-нибудь и в щелочку наблюдать за ними, подленько хихикая. А еще пари заключить самому с собой: кто из них первый свихнется и попросится домой, к мамочке. Колесников поставил бы на Удину, так как прожженного Михайловича трудно вывести из себя.

— Налаживайте связь с Шепардом. Уговорите докладываться вам лично, так мы хотя бы будем в курсе ситуации, — посоветовал генсек. — Удина под пытками вам ничего не расскажет.

«Да нет, наверное, исключительно под пытками, он и заговорит. Даже на русском, если придется. Даже на языке глухонемых, если очень постараться.»

— Вряд ли он пойдет на это, — усомнился Колесников.

— Тогда завербуй кого-нибудь из его бригады. Почему я тебя должен учить? А если получится договориться и с кем-нибудь из экипажа, то будет просто идеально. Можешь даже "Звезду" получить.

«Ага. Морскую и на грудь. Или разжалование за попытку вербовки. Или и то, и другое в комплекте с многолетним абонементом на Канарах. Только без первых двух букв в слове Канары».

— Делай, что должен, — сказал напоследок генсек.

* * *

Колесников мысленно поаплодировал Шепарду. Меньше, чем за сутки тот умудрился и доказательства собрать, и экипаж дополнить новыми членами. И радовало, что это не люди. Значит, ксенофобские настроения мозгом капитана не правят. Значит, и к коммунистам особой ненависти у него нет. Непонимание чужого менталитета из-за незнания тонкостей политического устройства не так уж страшно. Да и попытка не пытка. Только осторожнее слова подбирать.

— Поздравляю, Шепард. Альянс давно заслужил право быть частью этой организации, — решил издалека начать Колесников.

— А СССР разве не заслужил? — тут же последовал вопрос.

— Мы к этому не стремились, поэтому мне сложно отвечать. Если вы докажете нам, что человечество должно служить Совету именно так и с выгодой для всех, то мы постараемся перенять опыт и изменим категоричную политику.

— То есть я в глазах СССР подопытный? Уже начинаю чувствовать себя использованным. Не самое лучшее начало для сотрудничества.

Услышав нужное слово, Колесников кивнул Шепарду в сторону лифтов, предлагая отойти. Поколебавшись, капитан зашагал за Колесниковым.

— Похоже, Удина куда счастливей, чем я. Можно подумать, что он герой дня, — растерянно проговорил Шепард, косясь на Удину.

— Он думает, это он герой. Своим званием вы приблизили его к мечте — занять место в Совете. Типичный амбициозный политик, — отозвался Колесников.

— Как и вы, стоит отметить, — быстро отреагировал капитан.

— Заблуждаетесь. Я нес военную службу, а не государственную. Поверьте, мне все это так же дико, как и вам, — признался разведчик, облокачиваясь на перила и глядя на искусственный водоем. — До сих пор не понимаю, за какие грехи меня отправили сюда. У нас есть выражение «не в свои сани не садись», но нет совета, как поступать, когда тебя волоком в эти сани сажают и привязывают.

— Чего же вы хотите от меня? Сочувствия? — в лоб спросил Шепард.

— Нет. Хочу попросить помощь и взамен оказать поддержку, — Колесников обернулся и заглянул в глаза Шепарду. — На любой территории СССР, где вам придется столкнуться с Сареном или гетами, Совет Обороны окажет вам любую помощь. Воздушную, наземную, какая потребуется. Удина из-за вашего назначения, считайте, что связан по рукам и ногам перед Советом. И Альянс вместе с ним. Вам же оказана честь стать одним из их элитных агентов, но к этому прибавляется и куча обязанностей. СССР, как правительство, остается связанным лишь своими законами и договором с Альянсом. Теперь Альянс отчитывается за каждый шаг перед Советом. Соответственно, и реакции на ваши просьбы будут медленными. И не забывайте об Удине, которого вы волнуете только как СПЕКТР.

— Не доверяю Удине, — признался Шепард, тоже облокачиваясь на перилла. — Но и коммунистам тоже. А что вы хотите взамен?

— Всю ту же информацию, которую вы будете передавать Удине и Совету, — Колесников захотел скрестить пальцы на удачу.

— Это выглядит, как предательство, — задумчиво произнес Шепард. — И вы сильно рисковали, говоря о себе и делая такое предложение СПЕКТРу.

— Я делал предложение человеку, — поправил его Колесников. — Я не политик, а офицер. И меня куда больше волнует судьба человечества, чем амбиции Удины. Именно поэтому я рискнул.

Шепард внимательно посмотрел на посла.

— Не хватает фразы: «Пусть это останется между нами».

— Так было бы лучше, — кивнул Колесников.

— Нужно подумать, — отозвался Шепард.

— Разумеется. На случай положительного решения настройте вот этот канал. Он не прослушивается никем, кроме меня, — разведчик ввел данные в инструметрон.

— Шепард. Прибыл контр-адмирал Михайлович. Требует немедленно пустить его на корабль, — услышал Колесников из инструметрона капитана.

Разведчик улыбнулся. Сейчас Михайлович начнет сводить с ума всех своими придирками, а он благородно спасет экипаж от унижения и слишком долгого простоя в доках. А Шепард благодарно согласится отчитываться не только перед Советом. Михайлович определенно начинал нравится Колесникову…

Глава 2

Михайлович выглядел скучным чистоплюем даже на фоне аккуратно одетых советских коллег. Ни пылинки на обуви, ни маленькой мятой складочки на одежде. Дотошным он был во всем. И, стоило отметить, свою работу знал и выполнял великолепно, за что его многие и недолюбливали. Контр-адмирал был из тех принципиальных служак, которых очень ценишь за честность и прямоту, но молишься, чтобы они не объявлялись в твоем отделе. То есть его очень легко уважать на расстоянии, но трудно переносить рядом. Однако он был одним из немногих людей, с которыми Колесников был готов пойти на разведку. И можно было не волноваться, что он бросит тебя раненого посреди минного поля. Нет, он пронесет на себе, даже шагая по битому стеклу босиком. Но эта преданность была надежно сокрыта за сведенными бровями и тяжелым взглядом, который даже Колесников с трудом переносил.

Увидев его в доках, советский посол почувствовал ускоренно-восторженное сердцебиение. А судя по выражению лица Михайловича и сосредоточенному вводу данных в планшет, что-то сильно не устраивало контр-адмирала, и он не поленится «ткнуть мордочкой» неподготовленных слушателей в причину своего недовольства. Шепард лениво козырнул незнакомому, чужому офицеру. Стоящий рядом с ним юнец сделал это поспешней, естественней. Сам Колесников еле успел остановить собственную ладонь, стремительно поднимающуюся к виску. Старые привычки изживаться не хотели.

— Контр-адмирал Михайлович. Прибыл для проведения досмотра корабля «Нормандия», — отчитался он Шепарду.

— Капитан Шепард, — отозвался тот.

Михайлович козырнул подошедшему Андерсону и сухо кивнул Удине. Колесникову же пожал руку.

— Что, решил помочь мне с проверкой? Поверь, это не так уж необходимо. Я зашел бы к тебе после, — сказал он.

— Я знаю, что ты справишься, — отозвался Колесников. — Просто хотелось поприсутствовать, да и посмотреть на корабль, который Альянс так нахваливает. Похоже, нам скоро будет чему поучиться у наших товарищей.

— Бросать деньги на ветер нас учить не надо. Поучите экономить, если сумеете, — хмуро ответил Михайлович. — В принципе, чтобы заметить нецелесообразность этого проекта, мне не нужно было выходить из кабинета.

— Что, простите, конкретно вас не устроило? — спросил Шепард.

— Меня не устроило, что меня вызвали проверить один из самых очевидно-провальных проектов Альянса, — даже не взглянув на капитана, ответил Михайлович.

Колесников с удовольствием наблюдал, как контр-адмирал делает заметки в планшете. Долго и вручную. Его с младых ногтей всегда пугали вот такие проверяющие, которые мало говорили и много писали. А через несколько дней после, казалось бы, успешно пережитой проверки, было жутко стыдно видеть карикатуру на собственную физиономию на экранах в проходной и читать колкие фразочки под ней. Даже замечания и выговоры не так угнетающе действовали.

— А подробнее разъяснять свои недовольства вас не учили? — не выдержал Удина.

— Меня научили этому еще в то время, когда вы лежали, пересыпанный тальком, — спокойно отозвался Михайлович. — Не обгоняйте время, господин Удина, я еще не закончил ревизию. Капитан Шепард, могу ли я осмотреть корабль изнутри?

Шепард кивнул. Колесников сочувственно посмотрел на Удину и направился за Михайловичем.

— Взгляните-ка, Колесников, капитанский мостик в задней части палубы. Вероятно, чтобы развивать голосовые связки и поддерживать командный голос, каждый раз выкрикивая приказы в голову корабля, — восхитился Михайлович.

— Это экспериментальная технология, взятая у турианцев, — пояснил Шепард. — Капитан на мостике видит весь состав, а радиопередатчики помогают поддерживать связь.

— Понимаю. Воинственные турианцы предпочитают не тратить энергию на ерунду, вроде отдачи приказов лично. А что делать, если радиопередатчики выходят из строя в неподходящий момент? Сбивая ноги и брызгая слюной, начинать бегать по всей палубе?

Шепард промолчал. Колесников решил, что капитан еще не сильно пострадал от Михайловича и тоже не подавал голоса.

— Давайте пройдем в рубку, а Вы, капитан, представьте, что связь не работает. Смоделируем ситуацию. Для начала известите весь экипаж об аварийной ситуации. Ну и эвакуации заодно, — Михайлов решительно направился в рубку. Колесников остался с Шепардом.

— Он пытается меня убедить, что инженеры Альянса — идиоты, а я неудачник на барахле с кое-как работающим двигателем, не так ли? — спросил Шепард, поднимаясь на мостик.

— Именно так. Считайте это учениями. И еще одним боевым крещением, — подсказал Колесников.

Шепард хмыкнул, объявил по радиосвязи о выключении этой самой радиосвязи и посмотрел на стоящего вдали Михайловича. Дальше Колесников наблюдал суетливую беготню по командному отсеку и делал неутешительные выводы. Заметив, что Михайлович уже и думать забыл об этой «смоделированной ситуации», а увлекся пилотом, Колесников направился в рубку.

— Почему вы вместе с остальным экипажем не побежали к спасательным капсулам? — донимал он небритого, презрительно поглядывающего на него пилота.

— Могу ли я ответить за него? — попытался защитить своего человека Шепард.

— Секунду, — Михайлов вновь нахмуренно посмотрел на пилота. — И почему вы не поднялись и не отдали мне честь, когда я только зашел? Что с дисциплиной в Альянсе, я не понимаю?

Шепард мягко подтолкнул к выходу Михайловича.

— У лейтенанта Моро Синдром Вролика. Ну, знаете, хрупкость костей. Однако это не мешает быть ему первоклассным пилотом, поверьте, — шепнул Шепард контр-адмиралу.

— Если пилоту военного корабля болезнь мешает поднять задницу и отдать честь другому офицеру, то он не пилот, а водитель, — высказался Михайлович. — И работу следует подбирать соответственную в этом случае.

Колесникову уже стало жалко и Шепарда, и незнакомого пилота. Но Михайлович привычно мерил все советскими стандартами. И, стоило отметить, Совет обороны человека с подобной болезнью к столь дорогому кораблю не подпустил бы. Хотя, к любому не дал бы подойти.

— Что ж, давайте я хоть посмотрю ваш знаменитый двигатель. Надеюсь, там проблем не будет, — смиловался Михайлович.

Проблемы настигли капитана, не доходя до технического отсека. Михайловича заинтересовал вид турианца, ковыряющегося в альянсовском танке «Мако», и крогана, подпирающего стенку в этом же отсеке.

— Среди членов команды нет турианца и крогана, — сверившись на всякий случай с записями, сказал Михайлов. — Это мигранты, любезно подобранные, или технический персонал?

— Нет, это новые члены экипажа. Альянс считает, что такое сотрудничество укрепит межрасовые отношения. За каждого из них я могу лично поручиться, — отозвался Шепард.

— Альянсу нужно считать или в столбик, или не считать вообще. То есть вы завербовали на службу представителей расы, с которыми нет прямых договоров о сотрудничестве и никаких личных данных о конкретно этих членах. Это неразумное начало дружбы. А если один из них находится здесь для шпионажа или диверсии? А если у него это получится, с кого будете спрашивать? С турианского советника? Или бегать по Тучанке, разыскивая племя конкретно этой особи?

Михайлович вновь увлекся планшетом. Шепард, видимо, обладал немалым терпением и выдержкой, раз не повалил на пол Михайловича и не начал пинать. Хотя, судя по задумчивому взгляду капитана то на Михайловича, то на крогана, Колесников предположил, что сейчас он даст команду «фас» и заставит рептилию отгрызть руки противному проверяющему, чтобы тот не хватался за планшет. Не случилось. Шепард и дальше сносил контр-адмирала. Даже издевательски за локоток придержал, проводя через ступеньку за лифтом.

— Я впечатлен, капитан, — после несколькоминутного молчания заговорил Михайлович. — Двигатель просто великолепен. Хотя, за вложенные средства, он обязан таким быть.

Скользнув взглядом по кварианке, забившейся в углу, контр-адмирал поприветствовал инженера.

— Что можете сказать о двигателе, инженер Адамс?

Похоже, инженер был единственным, кто не стал раздражать контр-адмирала. Его он и слушал очень внимательно и вопросами не перебивал, и даже руку пожал, прощаясь.

— Проект помогал финансировать Совет, не так ли? — спросил Михайлович у капитана, покидая «Нормандию».

— Да, — честно ответил Шепард.

— Получается, этот корабль и Альянсу всецело не принадлежит? И Совет в любой момент может сказать: «Поигрался — верни на родину»?

— Маловероятно. Постройка этого корабля — способ укрепить зарождающуюся дружбу. «Нормандия» приписана к флоту Альянса, а не Цитадели, — объяснил Шепард.

— Но в данный момент ее капитаном являетесь вы, СПЕКТР, подчиняющийся напрямую Совету. Сможете ли вы игнорировать приказ поставить корабль в ангар? Стоит отметить, что назначение вас капитаном и СПЕКТРом произошло подозрительно одновременно? Если бы я не был столь вежлив и тактичен, то рискнул бы вслух предположить, что это прогиб под Совет.

Пока Шепард собирался с мыслями, Колесников увел Михайловича в сторонку.

— Дурка на выезде — психи на природе, — прокомментировал уведенное Михайлович.

— Тебе-то что. Пусть хоть кроганскими яйцами забьют корабль и высиживают. Не твое же имущество царапают, — Колесников взглянул на расстроенного Шепарда. — Только вот свои обычные речи ты на сегодня отмени. В порядке исключения. Я сейчас должен побыть героем и спасти Шепарда и компанию от тебя.

— С чего бы это? — Михайлович тоже посмотрел на Шепарда. — Понравился мальчишка?

— Да. Он мой новый лучший друг. А в перспективе и информатор. Так что сделай вид, что тебя сильно оскорбляют мои гневные упреки и беги в слезах ко мне в кабинет. У Удины потом крови попьешь, восполнишь потерю.

— Вроде ты теперь у нас политик, а уговаривать так и не научился, — Михайлович вновь направился к Шепарду.

— Считайте, что от позора в отчете вас спас инженер Адамс и наш посол-предатель, — кивнул он на Колесникова. — Удачи в вашей миссии.

Он козырнул на прощание, отошел к лифтам и снова принялся что-то писать.

— Не знаю, что вы ему сказали, но спасибо. Еще немного и я бы не сдержался, — сказал Шепард.

— Рад оказать услугу, — ответил Колесников.

— И я рад, — отозвался Шепард. — Я о своих докладах вам. Только они будут идентичны докладам Совету и Удине.

— Большего мне не нужно, — улыбнулся посол. — Тоже желаю вам удачи, капитан.

— Спасибо, товарищ полковник, — Шепард козырнул, внимательно глядя на Колесникова.

— Правильно, полковник. Откуда вы это узнали? — удивился посол.

— Только что от вас. Я лишь предположил.

Махнув рукой на прощание, Шепард вернулся на свой корабль.

* * *

— Раскис ты, паря. Хотя неудивительно — на такой-то службе. Решил поопекать альянсовского мальчика? Уговори меня не донести на тебя, — лениво протянул Михайлович, заходя в кабинет.

— Донеси на меня, — согласился Колесников. — И пусть меня снимут с должности и вернут на родину.

— Не так сейчас все гладко, на родине. Петровский не слушается Совета министров, и, будучи председателем, хочет отправить в отставку меня из-за моего "флотского зубоскальства". И это только в КГБ. Да везде все не гладко. После этого союза с Альянсом многие хотят жить так, как Запад. Проще, легче и без красной повязки на руке, которая почему-то душит, — Михайлович взглянул на Удину и стоящего рядом с ним Андерсона. — Завидую я этим двум. Они свое правительство просто любят. Как могут. А мы любим так, как нам это донесли в детстве.

Колесников тоже посмотрел на Удину, как всегда не закрывшего дверь.

— Никогда тебя сомневающимся не видел. Что тебя заставляет так думать?

— Чуть больше десяти лет назад был с проверкой на станции «Гагарин». На проекте Альянса «БАиР». Проверял программы для биотиков. Я тогда еще начал думать, что случись между СССР и Альянсом конфликт, не уверен, что победим именно мы. Правда, тогда я лишь поразился их везению. У нас биотиков по пальцам пересчитать, а все почему? Осторожность прежде всего, женщин на вредное и потенциально вредное производство не брать, работать почти вслепую, но защитные костюмы один на другой нацеплять. И вроде бы все правильно, однако, взгляни: Альянс таким дотошным никогда не был и, как результат, обилие людей с биотическими возможностями. Да и в отношении техники мы не впереди всей галактики и конкретно Альянса. После открытия нулевого элемента техника у нас примерно одинаковая. Дизайн разный, а начинка как под копирку.

Колесников молчал. Он давно не был на Земле и о таких настроениях не слышал. Хотя и не принято было выражать недовольство. Опасно для здоровья. Здесь же Михайлович явно почувствовал свободу от длинного, но довольно тугого красного поводка.

— Взять твоего нового друга Удину. Копошится, кричит, возмущается, но аккуратно гнет свою линию. И ведь получается у него. А на тебя в новостях даже смотреть скучно. Стоишь, моргаешь, киваешь. Иногда жалею, что меня рядом нет и некому бросить тебе льдинку в трусы, чтобы расшевелить.

— Он, вероятно, ищет значение слова «тальк», — улыбнулся Колесников, вглядываясь в сосредоточенное лицо посла.

— Но он хоть что-то делает. А ты тылы в кресло опустил и тратишь время на личные беседы, — отозвался Михайлович.

— Если завидуешь, можем поменяться, — Колесников с удовольствием наблюдал, как Удина роняет свой планшет под стол и практически на четвереньках пытается его достать. — А в Советской России за эту позу ему дали бы лет пять общего режима.

— А в Советской Грузии килограмм изюма, — добавил Михайлович. — А что это Шепард тебе так люб стал? Какой из него информатор?

— Да уж получше, чем из Удины. Загадочный гад, аки Джоконда.

— Ты же разведчик. Поставь около его кабинета куст и сиди за ним с радаром. Даже если ничего не узнаешь, так хоть с ума сведешь.

— Дознаватель бы сгодился на роль посла куда как лучше, чем разведчик.

— Ладно, не урони достоинство страны. И свое в тепле держи. А я пойду отдавать долг родине, пока ты тут изображаешь занятость.

Колесников молча проводил взглядом Михайловича. Удина тоже опасливо покосился на удаляющегося контр-адмирала. Закрыв дверь, Колесников связался с генсеком. Признаться, он сам не понимал, зачем он должен лично ему отчитываться и какой непонятный «зихер» посетил разум вождя, когда он попросил об этом. Куда проще было отчитаться перед Президиумом раз в неделю, а не пересказывать генсеку все подробности прожитого дня. А еще он заметил, что Удина крайне редко связывается со своим правительством. Видимо, они в нем были настолько уверены, что разрешали действовать по собственному усмотрению. Еще один предмет зависти к послу Альянса. Генсек разве что не интересовался: надел ли Колесников теплые носки и скушал ли яичко всмятку.

— Как дела с Шепардом? Смогли уговорить его вступить в партию? — начал генсек.

Сейчас улыбаться Колесникова не тянуло. Если все действительно становилось столь серьезно, как объяснил Михайлович, то время для хохм нужно бы отложить.

— Пока нет. Но, по крайней мере, он согласился рассказывать о своей миссии, что уже немало.

— А его экипаж? Стороннее мнение тоже весьма любопытно.

Колесников даже представить не смог, с кем можно было договориться. С кроганом? Опасно для позвоночника, который непременно был бы сломан местах в трех после просьбы. С турианцем? Тоже сомнительно. С девицей, которая презрительно поглядывала на весь этот зоопарк? Возможно, если бы не ее слишком долгие взгляды на капитана. Парнишка с прической Элвиса? Колесников не слишком любил иностранных музыкантов. Выходит, что кроме как с капитаном и поговорить-то не с кем.

— Только сам Шепард. Но это самое главное, не так ли?

— Можно иначе попробовать, — задумался генсек. — Что, если посоветовать капитану взять на борт кого-нибудь еще. Не коммуниста, нет. Рискованно. Кого-нибудь «без родины и флага». Наемника.

— Шепард сам подбирает экипаж. Вряд ли он согласится. К тому же такая перестраховка мне кажется лишней. Шепард не показался мне человеком, который будет врать, — попытался убедить генсека Колесников.

— Врать и недоговаривать очень разные вещи, полковник, — отозвался генсек. — Совет не сильно реагирует на то, что напали на человеческую колонию. Им важно, чтобы Шепард привез им Сарена и они смогли его отшлепать принародно. Борьба за престиж, а не за безопасность. А в это время наши исследовательские корабли засекли капсулу гетов в системе Гагарин. Я передал координаты Хакету. Он сказал, что ни к чему отправлять туда флот без предварительной разведки на планетах в системе. Тут я с ним согласен, но и промедление скажется плохо на добыче ресурсов. Вероятно, он захочет отправить туда Шепарда, так как корабль у него самый быстрый из всех, имеющихся у человечества. Вопрос в том, как скоро наш бравый капитан надумает туда отправиться. Вот поэтому нам и нужен кто-то свой на его корабле. Чтобы вовремя поднимать паруса и дуть в них в нужном направлении.

— Что вы хотите от меня? Я бы с удовольствием отправился с Шепардом, но никак не могу бросить Удину.

— Да, Удина без вас будет смотреться отвратительно счастливым в новостях. Этого ему позволить мы никак не можем. Я отправил вам досье одного наемника, находящегося на Цитадели. Поговорите с ним, убедите сотрудничать. А потом и сумейте доказать Шепарду, что экипаж не полон именно без этого человека.

— Я же политик теперь. А вы вновь заставляете меня чувствовать, что я на службе. Нелегко это будет.

— Вы на службе, Колесников. И если бы все было легко, я бы отправил кого-нибудь другого. После разговора с наемником жду отчета.

* * *

И хотя ситуация с наемником жутко не нравилась Колесникову, от воплощения плана генсека в жизнь он получал удовольствие. Как в молодые годы нужно было продумать все до мелочей, чтобы не быть пойманным с поличным. И встречу назначить в месте, куда бы не пошли знакомые, и одеться, чтобы внимание не привлечь и суметь уговорить этого Заида поработать во благо родины. Ну или за кредиты.

В досье было решительно мало информации об этом наемнике, что, в принципе, не удивительно. Однако, как понял Колесников, характер у этого Заида Массани непростой, а сама биография крайне сомнительна.

«Логово Коры» показалось Колесникову самым подходящим местом. Маловероятно, что кто-нибудь из высокопоставленных особ пришел бы сюда. За столиком он заметил Заида, который что-то доказывал подошедшей официантке. А в углу, к своему неудовольствию, увидел Харкина. Пришлось тратить время и кредиты, дабы напоить засранца до полного входа в астрал. По мнению знакомых из СБЦ, тип он был ненадежный, и Колесников не стал рисковать. Обидно было, что пил тот как конь, а ел, как лошадь. Хотя, возможность столько жрать появляется у многих людей, почувствовавших халяву.

— Простите, что заставил ждать, — сказал Колесников, присаживаясь за столик к Заиду.

— Я понимаю вашу осторожность. Итак, что вы хотите мне предложить? — перешел сразу к делу Массани.

— Если вы не против, я бы хотел для начала задать некоторые вопросы. Ваше досье изумительно неполное, — предложил Колесников.

— И вы решили заполнить его из первоисточника? Любопытно. А в чем моя выгода?

— Вам платят, вы делаете то, что нужно. Досье я не собираюсь дополнять, просто хочу убедиться, что отправляю на задание нужного человека. Вы же понимаете мою осторожность, не так ли?

Заид улыбнулся.

— Только никакой конкретики. Общие вопросы.

— Как скажете.

Колесников внимательно рассматривал наемника. Возраст его мог колебаться от сорока до 60, так как седина, шрам через все лицо и бельмо в глазу молодости не прибавляли. Но и лишали возможности подсчитать годы Заида. Оставалось только спросить.

— Возраст, — коротко и привычно прозвучал вопрос.

— Меньше того, на который я выгляжу и больше, чем мне бы хотелось, — последовал неопределенный ответ.

— Жена, дети?

— Нет, спасибо.

Колесников улыбнулся. Видимо, его не в первый раз пытаются допросить. Никакой настороженности и промедления в ответах. Это было признаком матерого преступника, но почему-то жутко нравилось послу. В смекалистых ответах было что-то близкое, привычное. Хотя, этот человек был явно далек от советских реалий. Да и от альянсовских тоже.

— Итак, Вы были одним из основателей банды «Синие светила». Почему же сейчас работаете в одиночку и не прибегаете к помощи своих людей?

— Потому что имел плохую привычку быть слишком откровенным с сомнительными людьми, — отозвался Массани. — Устраивает такой ответ?

— Вполне. Однако ваше задание заключается в большой со мной откровенности. И внимательности на корабле Шепарда, — ответил Колесников.

— Говорить правду о других куда легче, чем о себе. Особенно, когда за это платят, — отозвался Заид. — Я только не могу понять, как вы намерены уговорить этого СПЕКТРа взять меня на борт.

— Это мое дело. Я же не спрашиваю о том, как вы будете уговаривать Шепарда прислушиваться к вам.

— Справедливо, — кивнул Массани.

Колесников несколько секунд сверлил его взглядом.

— А что если Альянс предложит большую сумму, пытаясь перевербовать вас? Согласитесь и раскроете меня?

— А сам как думаешь? — хохотнул Заид, переходя на «ты». — Поэтому не скупись и вовремя переводи на мой счет средства. А за остальное не беспокойся.

Но Колесников беспокоился. Этот Массани хоть и держался прекрасно и со своей задачей наверняка справится в будущем, но он оставался наемником. А именно — крайне сомнительным элементом, с которым лучше ни о чем не договариваться. Впрочем, раз сам генсек прислал ему именно это досье, он не будет выглядеть полным кретином, если коварный план раскроется. По крайней мере, в своих глазах. Жаль, что нельзя было отправить с Шепардом одного из своих коллег по службе. На тех хоть можно было рассчитывать. А еще было бы лучше отправиться с Шепардом самому, а этого Заида оставить на месте посла. А что? Язык подвешен, спокоен, даже рассудителен. И честен, стоит отметить. Колесников же отдохнет от треклятой службы и порадуется приятной новости о мучительной смерти Удины, которая наверняка случится, как только он заскочит в кабинет Заида без стука.

Глава 3

— Уже не знаю, кто я в этом потоке. Потерялся. Я делаю свою работу так, как положено. Уважаю тех, кого сказано. Презираю тоже по указке. И уже забыл думать, каково это — в расхлябанном, несобранном виде пройтись по Москве. И не думать, что в мой законный выходной я не имею права проявить слабость. Нет, любой незначительной ерундой я ставлю синяк на лице нашего отдела. Устал я защищать интересы узкой прослойки не слишком хороших людей. Оказывается, «хорошо» и «правильно» очень даже разные вещи, а нам это подносят, как единое целое.

Петровский повернулся к задумавшемуся над словами старого друга и коллеги Колесникову.

— Ты хоть и вознесся высоко, а видеть стал хуже. Плевать партии на своих людей. Вот постройка новой станции тому пример. Изощриться, затянуть ремень до последнего отверстия, пообещать народу за терпение вареники с салом, а потом выдать дырку от известного хлебного изделия. А ведь люди терпят, надеются. А наши вожди в это время придумывают, как еще выпендриться перед Альянсом, показать самостоятельность и независимость. Мол, вы бегаете попрошайничаете у Совета, а мы, великий и могучий, сами себя кормим — одеваем. А на излишки от кормежки строим абсолютно ненужную станцию. Ты видел излишки где-нибудь? По Госплану излишков нет, посему не извольте даже необходимое просить.

— В Альянсе все не лучше, Олег. Проблема в том, что он реально сам себя прокормить не может, да и никогда не мог. Вспомни момент, когда США собрали все страны под своим крылом и знаменем. Да большинство из них условием выдвигали отказ от той старой зеленой бумажки. И если бы не помощь новых-старых друзей, США обнищал бы. А если бы еще и Форт-Нокс свой пустой открыли до заключения соглашений, то их бы многие страны разорвали перед голодной смертью. Или фальшивыми слитками бы закидали. Когда я думаю о политике Альянса с исторической точки зрения и гляжу на работу Удины, то каждый раз вспоминаю выражение «дуракам везет», — высказался Колесников.

— Альянс тоже неправ во многом. Я не к тому веду, что у нас плохо, а у них пряники мятные с каждого куста свисают. А к тому, что всем и на все давно плевать. Близкий пример. Назначение разведчика послом это что — новая мода? Или более компетентных нет? А наш чрезвычайный посол в это время зарабатывает диабет, поглощая литрами свой сладкий чай. Хотя мог бы заниматься этим вместе с тобой на Цитадели. У него опыта побольше, чем у тебя, мог бы и поделиться. Исключительно из любви к своему государству и уважения к товарищу. Но нет.

— Михайлович говорил мне, что ты в упаднических настроениях, но чтоб настолько... Может быть, ты нашел где-то страну Беловодье, и это дает тебе право сомневаться в том, что было создано до тебя? И для тебя, в какой-то степени.

— Михайлович сейчас отправлен на постройку станции, дабы контролировать проверяющую комиссию Альянса. То есть проверять проверяющих. Как тебе работенка? Охранять охранников — это почетно? И все мы занимаемся подобной ерундой. Мне соперничество Альянса и СССР напоминает гонку за рекордом для книги Гиннеса. И не важно, что приходится вытворять очевидные глупости. Пропустить через нос парочку ядовитых змей? Не вопрос. Главное, что сделал это СССР, а не Альянс. И плевать, что это достижение никому не нужно. Главное, оно есть. Лишнее очко в свою пользу на несуществующей доске поставлено, а то что это откровенная белиберда — не важно. А человечество смотрит с надеждой на этих людей. В Альянсе хотят увидеть через кривую призму ложных идеалов будущую лучшую жизнь, наши люди — сквозь непроницаемый комсомольский билет. А в это время все это высшее галактическое сообщество смотрит на нас, как на недоэволюционированных приматов. И знаешь, что самое печальное? А то, что я действительно верю в ту забракованную теорию. Мне и наше правительство, и Альянс именно горилл напоминают, которые мутузят друг друга, желая покрасоваться перед готовой к спариванию самочкой. Однако пока эти приматы увлечены друг другом, эту самочку сношает совсем другой самец. Причем не самый сильный. Так я это к тому, что народу по большому счету плевать, под чьим знаменем маршировать. Лишь бы кормили сытнее. И найдется в итоге кто-то третий, кто накормит… Но потом начнет сношать.

— Я хотел в отпуске отдохнуть от всей этой демагогии, а ты меня сразу с головой в нее же. Давай отвлечемся. Может, ты и привык видеть красоты родины каждый день, а мне это слишком редко удается. Пойду еще раз окунусь.

Колесников вновь погрузился в прохладные сентябрьские воды озера, на которое его любезно отвез Петровский. Однако разгоряченная голова охлаждаться никак не желала. Слишком убедительным оратором был Олег, слишком настойчивым. Колесников не хотел думать, что старый друг прав и у человечества все настолько плохо. Не у правительств, а именно у людей. Он всегда считал себя убежденным коммунистом и верил, что та политика, которую исповедует ЦК партии, была единственно верной. И доказательств тому он видел немало, сравнивая людей Альянса и советских. Разный уровень. Даже его назначение показывает, что «страной может управлять кухарка». Что переучиться не так уж сложно. Нет, конечно, он не станет таким, как чрезвычайный посол, который, скорее всего, смог бы даже с Удиной подружиться. Никогда. Этот предел недосягаем. Но разобраться в хитросплетениях политических интриг он смог. И еще не раз улучшит новые навыки. При этом он не мог представить ни одного знакомого офицера Альянса на политической службе. Даже спокойный и рассудительный Андерсон, с которым Колесников умудрился сблизиться, не годился.

Но если смотреть на ситуацию глазами Петровского, то становилось совсем тоскливо. То, что казалось Колесникову лишь досадными мелочами, для Олега было немалым минусом. Впрочем, тот всегда был идеалистом. А в его разговорах и мыслях виноват был уровень образования в СССР. Он научился рассуждать. В Альянсе этому не учили. Набираться опыта в своей стезе — да. Но не более. Масштабно мыслящих среди людей Альянса не было, или было очень мало. Специальная политика, исторически заложенная когда-то в США, действовала и поныне. Зато можно не бояться, что в такой среде родится новый Троцкий. Или хотя бы Махно. Зато у населения крепкий сон. Да и у правительства Альянса тоже.

Вернувшись на берег, Колесников присел рядом с Петровским. Тот задумчиво рассматривал гладь озера.

— А ведь мы можем все это потерять, пока наши правительства заигрывают друг перед другом.

— О чем ты? — поинтересовался Колесников.

— Есть в галактике сила, с которой не сравнится ни весь флот Совета, ни, тем более, общечеловеческий. И эта сила близко. А мы заняты ревизиями и измерениями детородных органов. Нет, так продолжаться не может. Я устал, Колесников, я хочу действовать, а не изображать занятость. Достучаться ни до кого невозможно. Нужно искать людей, готовых работать для человечества, а не жить за счет него. Вот тогда Совет сам попросит войти в его ряды. Пока же Альянс лишь пресмыкается, а что делает СССР в лице тебя, я и вовсе не понимаю.

— Поверь, работа у меня серьезная. Особенно сейчас. Если верить генсеку.

— А если не верить?

Колесников промолчал.

— А что за таинственная сила тобой упомянута? — вновь заговорил он.

— Раса. Самая совершенная из всех. И эта раса движется к нам на всех парах.

— Это плохо? То есть опасно? Откуда вообще у тебя сведения? Совет Обороны молчит, — не понял бесплотного беспокойства друга Колесников.

— Когда он об этом заговорит, в информации уже не будет смысла, — Петровский перевел взгляд на Колесникова. — Мы с тобой давно знакомы, поэтому, думаю, я имею право спросить, не боясь, что ты передашь мои слова компетентным людям. И ответ, разумеется, останется между нами. Смог бы ты оставить службу и уйти? Вот бросить все, хлопнуть дверью, придушить тоску и сбежать?

Колесников знал, что не смог бы. При мысли о том, что ему придется распрощаться со службой, пусть и не самой лучшей, становилось холодно и одиноко. И все, что он сам порицал, ругал, не понимал, становилось мелочью, недоразумением. Временным досадным казусом, который непременно разрешится сам собой. И плевать, что все не так уж хорошо. Колесникову проще было сказать, что все не так уж плохо. А если включить на постоянный режим чувство юмора, то все в мире становилось или прекрасным, или смешным. Но не плохим и страшным. Возможно, для Олега позиция Колесникова была жертвенной, бессильной. Сам посол так не думал. Он смело называл себя счастливым человеком и не лукавил. Да и с юности он всегда ненавидел бунтарей. Считал, что революции творят бездельники, ибо у него в конце рабочего дня хватало сил лишь на то, чтобы обнять жену. И не более. И уснуть с мыслями, что завтра он будет еще более уставшим. А послезавтра полумертвым от бессилия. Но зато он точно знал, что еще пару лет такого состояния, и он переедет в более масштабную квартиру. И платить за нее не нужно будет. И никакой Альянсовский банк ее не заберет только потому, что он не платит за нее пресловутый модный западный кредит. Все было стабильно. И было все. Действительно, все. Менять «стабильно хорошо» на «стабильно непонятно» ему не хотелось.

— Не смог бы, — честно признался Колесников. — Наверно, моя слишком стабильная жизнь и делает меня патриотом. Но я действительно верю, что все не так плохо.

— Хорошо, что наш посол в это верит. Это важно. Забудь о том, что я наговорил. Тебе это не подходит. Да и нужны миру идеалисты. Особенно в политике. Но я практик. Я тот, кто должен доказывать тебе «идеальность» твоей системы. А я не могу. Не верю. Принял решение, возможно, самое важное в жизни. Постараюсь покинуть службу раньше, чем меня пристрелят. Рад, что смогли увидеться. Грядет нехорошее время, может больше и не поговорим.

— Ты это брось, — испугался за товарища Колесников.

— Да поздно бросать. Давай отвезу тебя в город.

Колесников бессильно старался прогнать воспоминания о своем коротком отпуске на Земле. Даже доклад Шепарда не мог заставить посла сосредоточиться. Мысли крутились вокруг Петровского, который покинул службу и присоединился к малоизвестной и сомнительной организации. Это было так не похоже на принципиального Олега, который с пеной у рта всегда говорил об исключительной важности свой работы. А сейчас он бросил все и сбежал. Колесникову не нравилось так думать, но в голове крутилось только слово «предатель».

— А вы уверены, что этой Лиаре можно доверять? Родственные узы очень сильная вещь даже, казалось бы, у самых преданно-ненавидящих друг друга людей они живы. Сами знаете, что от родной крови можно спрятаться только на том свете, если он есть. Да и там наверное, не получится, — задумчиво посмотрел Колесников на голографический образ Шепарда.

— Не тот случай. Лиара не была близка со своей матерью. Здесь нет ненависти. Здесь нет вообще никаких чувств, — убежденно заверил капитан.

— Надеюсь, вы правы. Позвольте узнать, куда направитесь теперь? — рискнул спросить Колесников.

Шепард смерил посла задумчивым взглядом.

— Продолжу поиски Сарена, — неопределенно сказал он.

— То есть будете выполнять первостепенную задачу Совета? Я слышал, что Хакет предупредил вас об угрозе гетов в системе Гагарина. Возможно, у них есть базы и в соседних системах той Туманности. Почему вы не хотите отправиться туда? Исследовательские работы там прекращены из-за опасности. А это сказывается на экономике как Альянса, так и СССР. Хакет попросил не вмешивать советский флот, но промедления плохо отражаются на поиске ресурсов. А колонизация Альянса в других системах напрямую зависит от поставок именно с этой части галактики.

«Да и постройка нашей станции тоже. Но лучше не быть патриотом, разговаривая с Шепардом»

— Сарен представляет куда большую опасность, чем временный экономический застой. Разве вы не согласны? — Шепард, прищурившись, вглядывался в лицо посла.

— Не совсем. Если бы в этой системе верховодили пираты или работорговцы, то да. Можно и подождать. Но гетов привел именно Сарен, и что они затевают, сам черт не знает. Вывести нашу экономику из равновесия, не давая исследовательским кораблям спуститься? Или делают себе колонию? Кварианцы так и не смогли пока вернуть себе планету, выгнав осевших там гетов. А если они осядут еще и здесь? А там и до Земли пешком недалеко. Сарен же передвигается с мобильной, но наверняка небольшой свитой. Не лучше ли лишить его массовой поддержки, а потом скучно отстрелять телохранителей?

Колесников с удовольствием наблюдал за Шепардом, который начал согласно кивать.

— Возможно, вы правы. Спасибо за разъяснение.

— Всегда рад помочь.

Отключив связь, Колесников расслабленно присел в кресло. Настроение стало чуточку лучше, а это неплохо. Конечно, не слишком-то это интересно — подбирать слова для мальчика, который без командира должен понимать подобные вещи. Но тут уж вина Альянса, который не считает нужным делать своих людей мобильными, а не Шепарда. Однако попытаться завоевать доверие капитана именно таким мягким способом было не самым худшим планом. А там и предложить Заида в качестве огневой поддержки и укрепления боевого духа. И нервной системы заодно. Посол был уверен, что человек, у которого получится выносить долгое время Массани и не стать подстреленной жертвой его плохого настроения, способен на все.

Глава 4

Колесников мерил шагами доки, ожидая корабль китайского консула. О его прибытии разведчику сообщили буквально за несколько минут до того, как он, не жалея ног, бросился к стоянке аэрокаров. И вот теперь, пытаясь угадать причину для визита такой фигуры на Цитадель, Колесников нервировал своими «вышагиваниями» обслуживающего эту часть доков волуса. Он ничего не знал о человеке, которого должен был встретить. Ему сказали только имя и велели бежать быстрее. Колесников печально улыбнулся: если времена и менялись, то люди точно нет. Технический прогресс, охвативший и надежно удерживающий галактику, на разум не влиял никак. Да и то в лучшем случае. В худшем заставлял деградировать. Казалось бы, что нет ничего тяжелого в том, чтобы связаться с ним, Колесниковым, хоть на пару часов раньше. И рассказать подробнее о том, с чем ему придется столкнуться. И с кем. Нет, это слишком скучно. Он же тогда неспешно подошел бы к стоянке такси, раздумывая о будущем знакомом, полюбовался по дороге видами Цитадели. И встречал бы посла не взмокший от бега и волнения, а спокойный и солидный. Этого никак связные не могли себе позволить. А еще раздражало то, что после пробежки от стоянки до доков у него сбилось дыхание. Раньше этого не случалось. Видимо, пора было прекращать пользоваться лифтами и просить сотрудников СБЦ вывести его на стрельбище. Колесников не удивился, если бы вдруг выяснилось, что теперь стрелять он может только глазами. Да и то косо. Пора было прекращать подражать «табуреточному королю» Удине и постараться не растерять навыки.

Пока Колесников продумывал график, корабль китайского консула неспешно пришвартовался в доке. Поправив форму, разведчик наблюдал, как в окружении свиты» «появляется на свет» этот самый китайский консул.

— Добрый день, товарищ Колесников, — поздоровался подошедший консул. — Вей Дань, консул СССР в Британском штабе Альянса.

— Здравствуйте, товарищ Фай, — отозвался Колесников, протягивая руку.

Вей пожал протянутую руку.

— Нужно поговорить без людей, — почти шепотом обратился он к разведчику.

Колесников кивнул.

Советский посол только сейчас начинал понимать, почему выражение «развел китайские церемонии» носило, как правило, негативный характер. Вей Дань уже час развлекал его новостями с Земли и словом не обмолвился о цели прибытия. Китай, в отличии от той же России, сумел принять коммунизм, но и не растерять большую часть национальных привычек, как это случилось с другими республиками. Не то чтобы Колесникова раздражал неспешный монолог консула, просто не хотелось думать, что он рвал мышцы на ногах только ради этого одностороннего разговора.

— Так для чего вы здесь, консул? Да еще и с такой таинственностью? — не выдержал Колесников.

Вей задумчиво посмотрел на советского посла и, сделав несколько шагов к двери, закрыл ее.

— Президиум отказал мне в просьбе, сочтя ее непрофессиональной, даже личной. С Фероса поступают сигналы бедствия из колонии. Я рекомендовал отправить туда советский флот. Разумеется, мне отказали, ссылаясь на обычные общие причины. Предложили отправить исследовательский корабль, но что он может сделать с армией гетов?

— А почему вашу просьбу сочли личной? Судьба колонии очень важна. Конечно, у вас совсем другой род деятельности, никак не связанный с обустройством и охраной колоний, но…

— Фай Дань, лидер колонии, мой брат, — признался консул. — Так что мой интерес имеет личный характер, разумеется. Только вот оказать поддержку я ему не могу.

— Чего же вы хотите от меня? Совет обороны не советуется со мной по таким вопросам.

— Именно потому я больше не поднимаю вопрос в Совете обороны. Я покинул консульство, чтобы поговорить с вами. Признаться, мне уже плевать, кто спасет колонию. Альянс, СССР или флот Цитадели. Первые и вторые сказали, что это не приоритетная задача, и что сейчас планета относится к той части систем, на которых затрагивается миссия СПЕКТРа.

— Все верно, — Колесников сверился с планшетом. — Только неизвестно, когда Шепард надумает отправиться туда.

— Именно поэтому я здесь. Вы же посол СССР и можете подсказать Совету о приоритетности именно планеты Ферос, — Вей подошел к окну. — И я не стал бы унижаться и просить подобном, если бы в той колонии не было члена моей семьи. Это эгоистично, признаю.

— Нападение на колонию довольно веская причина, чтобы мобилизовать флот. Но обстоятельства таковы, что человечество, принимая поддержку Совета, вынуждено следовать новым законам. Любое действие, которое может привести к срыву миссии СПЕКТРа, будет жестко караться. Я понимаю и СССР, и Альянс в их решении. Не поддерживаю, но понимаю. Понимаю и вас, но помочь не могу. Даже попытка поднять ваш вопрос в Совете Цитадели ни к чему не приведет. Совета интересует только миссия.

— Хотите сказать, что я зря покинул консульство? Что ж, я предчувствовал подобное. Остается только спросить: зачем мы так усиленно обзаводимся новыми связями, от которых нет пользы? Чтобы надеть на себя новый ошейник?

— Я думаю примерно так же. И ЦК партии тоже. И если бы СПЕКТРом был не человек, то можно было бы, прикинувшись простофилями, отправить все имеющиеся корабли. Но реалии таковы, какими мы их видим.

— Из консульства Альянса мне не хуже видно состояние дел, чем из вашего кабинета. Я понимаю, что не имею права вам приказывать…

— Просьба всегда хуже приказа. За приказ я не нес бы никакой ответственности, — Колесников посмотрел на задумавшегося Вея. — Я попробую помочь вам, но если у нас получится договориться.

— Если есть деньги, можно и с богами договориться, — пословицей отозвался консул.

— Я не о кредитах, — нахмурился Колесников. — Меня интересует информация. Можете считать, что я живу своей прежней службой, не обижусь, так как это правда. Ваше консульство находится в стране, являющейся исторически главным врагом, как старой России, так и нынешней советской. Врагом — провокатором, стремящимся развязать войну, а самому остаться в сторонке, подбирая отлетающие куски. Мирные договоры вряд ли вырежут из сознания то, что заложено у этой части Альянса на уровне корневой системы. А видите ситуацию из окна консульства вы лучше, чем я из своего в данном вопросе.

— Вы хотите знать о ком-то конкретном? — заинтересовался консул.

— Посол Удина частенько связывается с кем-то, территориально находящимся именно там. Общение с ним сделало меня параноиком, и я очень хочу знать, чем он дышит, — признался Колесников. — Будучи консулом, вы наверняка обзавелись нужными друзьями.

— Дома опирайся на родителей, вышел за ворота — опирайся на друзей, — вновь поговоркой отозвался Вей. — Я был бы глуп, если бы надеялся, что смогу прожить в чужой стране, не обзаводясь товарищами вне консульства. Я понял и попробую помочь вам.

— Большего мне не нужно, — благодарно кивнул Колесников.

— Рад, что мы смогли договориться, — сказал консул. — Можно я задам вам личный вопрос?

— Только не слишком личный, — улыбнулся Колесников.

— Почему вы встречали меня в доках? Я удивился этому, так как вы были не обязаны. Мы же с вами даже не одной национальности, если подходить к вопросу не с рабочей стороны.

— Коммунизм уже тоже национальность. Признаться, меня напугал ваш визит, ибо он неофициальный. Вот и хотел выяснить все быстрее, чем вы найдете мой кабинет. Тут еще подгоняющие связные, которые, видимо, считают консула кем-то вроде дипломата. Ну и в итоге часть жителей Цитадели порадовалась, наблюдая за бегущим с высунутым языком послом страны Советов.

Консул улыбнулся.

— Тогда позвольте вернуться к службе. Вы дали мне надежду, а она немало стоит, — Вей кивнул и направился к выходу.

Как только дверь за Данем закрылась, Колесников попытался связаться с Шепардом. Ответа не было. В принципе, это хорошо, ибо даст время подумать о доводах, которыми в этот раз он будет «кормить» Шепарда. Но мысли возвращались к Вею и заключенной с ним сделке. С одной стороны это было жутко неправильно — играть на беде другого человека для личной выгоды, с другой — личной выгоды он не получал. Ну, материальной, по крайней мере. А узнать, почему Удина стал невероятно загадочным и молчаливым, очень хотелось. Коллега-посол больше не заскакивал к нему в кабинет, не пытался спровоцировать скандал. Вообще, он стал жутко занятой. Такого раньше за ним не было подмечено. Еще его постоянные переговоры с Лондоном. Конечно, хуже было бы, если бы он общался с Москвой, но Британская столица не есть хорошо. А учитывая, что отправили его из Ванкувера, можно и нужно преисполниться подозрениями.

Сигнал входящего сообщения заставил Колесникова вздрогнуть от неожиданности.

— Товарищ полковник, — Шепард с ладонь к виску. — Вы пытались связаться со мной.

— Мне очень приятна ваша субординация, но давайте оставим звания ранги до моего возвращения на действующую службу, — предложил Колесников. — Вы, судя по хорошему сигналу, находитесь в одной из соседних систем?

— Я только что прибыл на Цитадель, — кивнул Шепард.

Колесникову захотелось восторженно захлопать в ладоши. Потрясающее везение. Не нужно будет долго и мучительно настраивать канал связи, дабы голографическое изображение не рябило. Это «изображение» можно будет довольно четко видеть прямо перед собой. Колесников куда больше любил личное общение. Прогресс, захлестнувший галактику, сделал людей ленивыми на такие вещи. А разведчику было проще работать именно напрямую. Легче угадывать настроения собеседника, легче предугадывать все возможные реакции.

— Могу ли я просить вас о личной встрече, капитан? — спросил Колесников.

— Разумеется. Вот только Удина… — Шепард замолчал.

— Если вы не против, можем встретиться в доках. Посольства — не лучшее место. А если вы позволите зайти на корабль, то мы будем полностью уверены в безопасности.

— Вы, возможно. Но если вас все же заметят? Мне это тоже небезразлично, но я СПЕКТР и с меня спроса не будет. Надеюсь, по крайней мере, — неуверенно заговорил капитан.

Колесников понимал его сомнения. Даже несмотря на дружбу между фракциями и многолетние сотрудничество во многих областях, соперничество между Альянсом и Советами имело место быть. Пусть и не такое жаркое, как столетие назад, но точно не исчезло полностью. Альянс по прежнему считал, что СССР ведет мирную политику лишь до того момента, пока ему это выгодно. И, разумеется, полагает, что кроме официально зарегистрированного количества солдат и офицеров, есть еще непонятные им дикие партизаны, сидящие по болотам и ожидающие одинокого заблудившегося альянсовского солдата. Ну а медведей с балалайками выпускают сразу после отъезда делегаций. Наверняка во время визитов официальных лиц их просто куда-то прячут. Скорее всего, к партизанам на болото вывозят… Хотя и Колесников слышал немало баек об Альянсе. В Совете обороны поговаривали, что биотики умеют читать мысли. И что все политики, которые посещают Москву, или столицу одной из республик все непременно люди с биотическими возможностями. Колесников не особо в это верил, но и полному сомнению не подвергал. Точных доказательств того, что биотики действительно на такое способны не было, но не было и доказательств обратного. Оставалось лишь положиться на собственную интуицию.

— О, предоставьте это мне. Поверьте, версия того, почему я заявился на корабль, будет правдива.

"Или он не разведчик, а Чебурашка".

— У меня есть дела в Президиуме. Можем встретиться через три земных часа? — спросил Шепард.

— Как вам будет удобно, — кивнул Колесников.

Ему решительно нравился молодой капитан. При всем том, что ему пришлось пережить, не растерял простодушия. Разведчик не хотел говорить «доверчивости» или «наивности». Эти слова Шепарду не подходили. Колесников попытался собрать о нем все данные, какие только смог найти на просторах экстранета и в незасекреченных файлах Альянса. Колонист, потерял родителей во время нападения работорговцев-батарианцев. Что ж, это объясняет его злость во время Блица. Но человек он был явно порядочный — и это радовало, ибо такое явление становилось редким.

Подумав, Колесников попытался выйти на связь с Михайловичем. Тот ответил так быстро, словно ожидал вызова.

— Колесников сам мне звонит. Нужно будет сделать татуировку в память о таком событии, — заметил Михайлович. — И наверняка Колесникову что-то нужно из-под контр-адмирала.

— Угадал. Тебе снова выпадает шанс помочь товарищу.

— Упущу этот шанс с удовольствием, — отозвался Михайлович. — Что нужно?

— Вот так бы сразу. Нужно, Борис, чтобы ты сейчас рассказал Шепарду, как сильно ты извиняешься за резкость при досмотре «Нормандии». Мне нужно сделать видеопослание. Для отвода глаз. Долго объяснять.

Михайлович удивленно посмотрел на посла.

— Могу сделать видеопослание лично тебе. Куда тебя послать?

— Давай без твоего сарказма. Пошли меня куда хочешь, но потом выполни просьбу.

— Может лучше мне бросить дела, намазаться маслом, вооружиться гитарой и горшком с геранью и прилететь лично? Ты рушишь мне репутацию принципиального и несговорчивого урода. А я так долго над ней работал.

— Твою же мать, Борис. Говорю же: надо. Ты думаешь, я для личного удовольствия хочу иметь запись с твоей рожей? — не сдержался Колесников.

Михайлович ответил задумчивым взглядом.

— Не знаю, но надеюсь ты продолжаешь вздрачивать на Устав, а не поддался западной моде… Впрочем, мне приказали поддерживать тебя во всех твоих глупостях. Пообещай, что кроме Шепарда, эту коварную ложь не увидит ни один Удина.

— Ни один Удина этого не увидит, — пообещал Колесников.

Записав очевидно лицемерное извинение на инструметрон, разведчик посмотрел на расстроенное лицо Михайловича.

— Спасибо, паря, очень выручил.

— Знаешь, до тебя я никогда не ненавидел политиков. Шел бы ты…

Колесников быстро отключил бы связь. Нет, он любил пополнять словарный запас, слушая Михайловича, но только когда гнев ревизора был направлен на кого-нибудь еще. Сейчас же забивать себе голову решительно не хотелось. Хотя, теперь нужно было быть готовым к тому, что Борис выскажет ему все при личной встрече. А ввиду недавнего позорно-медленного бега и отвратительного самочувствия после, он даже удрать от контр-адмирала не сможет. Нет, нужно было явно договариваться с СБЦ о тренировках…

Было несколько причин того, что Колесников носил исключительно военную форму, пусть и без погон. Первая, но не главная — привычка. Вторая — немаловажная — он нравился себе именно одетый в форму. Третья — основная — это удобство. Колесников честно пытался носить принятые на Цитадели длинные одежды. Однако эти несколько часов закончились тем, что он наступил на подол и рухнул плашмя, едва успев подставить руки и не оставить отпечаток собственной физиономии на полу. А потом еще долго высматривал: не видел ли кто его феерического падения и не слышал боевого клича во время. С этих пор традиционная одежда была далеко спрятана и неоднократно проклята.

Однако «отсвечивать» типично-советский мундир было бы глупо. На Цитадели он был один такой коммунистически-модный в форме и с красной повязкой. И если в Посольствах он мог побыть единственным и неповторимым, то в остальных местах нужно было постоянно вспоминать, что он разведчик и стараться не провалиться на такой мелочи, как нацепленные тряпки.

Слава партии, в остальном ему повезло. Точнее, природа явно думала, кого делать разведчиком, а кого ходячим музейным экспонатом. Абсолютно рядовое и ничем не примечательное лицо и средний рост — из внешних данных от разведчика требовалось именно это. И ничего выдающегося, бросающегося в глаза. И никаких примет в виде татуировок. Колесников слышал, что советская разведка в США в годы Холодной войны проваливалась именно из-за приметы. Неумные вроде бы собратья заметили след от прививки на предплечьях подозрительных граждан. Уже после выяснилось, что такие делают только в СССР. Мелочь, казалось бы, но только для сограждан, носивших такие же отметины. Перестраховываясь, Колесников никогда не делал татуировки, и даже старался родные рубли, все еще действующие на территории СССР, не держать в карманах, находясь не на родине. Конечно, в мире мир, но мало ли что?

— Капитан, у меня для вас послание. Контр-адмирал Михайлович не смог лично связаться с вами, поэтому попросил меня передать, — нарочито громко произнес Колесников, включая инструметрон и проигрывая послание.

Пусть и члены экипажа, собравшиеся поглазеть, поймут, что он с целью пришел. Ненастоящей, лицемерной, как и сама запись, но все-таки… Мол, немолодой дядька поднял свою морщинистую задницу и принес ее на корабль. Благородно, как не посмотри.

— Спасибо, посол. С вашего позволения я сохраню данные и покажу по возможности нашему пилоту, нервно пострадавшему после Михайловича, — Шепард кивнул в сторону двери, ведущей, судя по всему, в его каюту.

Колесников кивнул и пошел за Шепардом, провожаемый недоверчивыми взглядами вечно нахмуренной девицы и Элвиса. Для личного удобства Колесников решил называть юношу, похожего на подстриженного индейца, именно так.

— Это и есть повод, с которым вы пришли? — спросил Шепард.

— Именно повод, но не причина, — Колесников осмотрел убогую каюту. — И каково работать в таких условиях, капитан? Голова от темноты не болит?

— Нет. Мигрень начинается от яркого света. Одно из неприятных последствий после вживления биотического импланта, — улыбнулся Шепард. — В прочем, могу сделать свет ярче, если вам так будет удобней.

Шепард отвернулся к двери, почти вручную разыскивая регулятор яркости света. Колесников, воспользовавшись отсутствием внимания, быстрым, годами отработанным движением, прикрепил жучок под рабочий стол Шепарда. И в ту же секунду очень об этом пожалел, так как не собирался этого делать. Но сработала старая привычка крепить их в подходящий момент. И таскать в кармане, стоит заметить.

— Так лучше? — спросил Шепард.

— Вы очень добры, капитан, — благодарно сказал Колесников.

— Надеюсь, Господь зачтет мне эту мелочь, — сказал Шепард, указывая послу на кресло возле рабочего стола.

— Верите? — спросил Колесников, присаживаясь.

— Находясь под огнем почти каждый день, так или иначе, а начинаешь верить. А вы, товарищ полковник? Коммунисты ведь не строят церкви? Так во что верите конкретно вы? В коммунистический рай после смерти?

— Да, коммунизм, как наука, Бога отрицает. Мы же равны. Соответственно, никого выше нет и быть не может. Я бы не назвал себя в исконном смысле верующим, но когда случается что-то запредельно плохое, я, как и многие, пытаюсь договориться с Богом. Ну, чтобы хуже не было.

— Вы хотели что-то обсудить, товарищ полковник? — перешел к делу Шепард.

— Именно. Я узнал, что вы исключительно своими силами смогли выбить гетов из четырех систем. Прекрасная работа. Совет Обороны выражает вам искреннюю благодарность. А я так и просто восхищен.

— Мне помогали друзья. Что бы не говорил Михайлович, а в выборе компаньонов я не ошибся. Это воодушевляет.

— Могу ли я узнать о ваших планах, капитан? Просто мне, как старому вояке, очень интересно, как мыслит молодежь и чем руководствуется при постановке приоритета миссий.

— Хакет передал мне, что на Феросе сработал сигнал бедствия. А эта планета как раз относится к тем системам, где был замечен Сарен. Так что мой выбор очевиден. Надеюсь, в этот раз вы со мной согласны? — спросил Шепард.

— Полностью, — Колесников почувствовал облегчение. — Я могу помочь вам чем-то конкретным, капитан? Если хотите, подниму вопрос об отправке нескольких кораблей, которые будут патрулировать систему после вашего приземления на планете. Так Сарен наверняка не сможет бежать, если узнает о вашем местонахождении. Правда, доставить его живым на Цитадель и допросить будет невозможно.

— Благодарю. Это было бы не лишним. И если не удастся его уничтожить, тогда хоть просчитать его курс можно будет наверняка. Но и это будет хорошей помощью.

— Свяжусь с Советом Обороны сразу после того, как вернусь в кабинет, — кивнул Колесников. — А что с наземными бойцами? Все ли в порядке и готовы к долгой работе?

Шепард замялся.

— Ну же, говорите. Я же обещал вам поддержку. Вы свою часть уговора выполняете, а я пока нет. Не заставляйте меня быть должником альянсовского капитана, я вас прошу.

— Вообще-то есть проблемы. У лейтенанта Аленко участились головные боли, а турианец Гаррус получил ранение и временно не может участвовать в миссиях.

— Турианец… То есть огневая поддержка, на которую вы полагались, временно невозможна.

— Увы. Я рассчитывал всегда именно на него.

Колесников изобразил задумчивость.

— Если ваша подозрительность к коммунистам не делает вас параноиком, могу рекомендовать одного своего знакомого. Не выходец из СССР, не думайте. Имел счастье познакомится с ним, уже находясь на службе в Посольстве. Или несчастье — не решил пока. Но возместить вам временную утрату бойца он способен, не сомневайтесь, — предложил Колесников.

— Один из ваших шпионов? — улыбнулся Шепард. — Мне казалось, я веду себя хорошо и не нуждаюсь в дополнительном информационном преследовании.

— Если бы мне нужно было настолько подробно знать, что происходит на корабле, я предложил бы вам себя. И сделал бы это с удовольствием.

— Могу я в вашем присутствии с ним поговорить? В другое время я отказал бы, но учитывая ситуацию на корабле…

Колесников тут же стал связываться с Заидом, попутно благодаря судьбу за такое стечение обстоятельств.

Шепард долго беседовал с Массани, прежде чем согласился.

— Я думаю, на корабле самым опасным существом все-равно останется Рекс, поэтому не переживаю. Добро пожаловать на борт, Заид, — Шепард протянул руку Массани.

— Куда я могу бросить свои скудные пожитки? — спросил Заид.

Пока Шепард показывал шкафчик для экипировки наемнику, Колесников осмотрел комнату. Пуста, ибо время ужина. Проклиная себя за такое неблагородство, Колесников бросил один из неработающих жучков за шкаф «Элвиса». Плохой поступок, недостойный офицера. Взял и подставил молодого лейтенанта, но зато от себя отвел подозрение. В случае чего можно будет сделать круглыми глаза, изобразить обиду и посоветовать осмотреть личные вещи экипажа и корабль в целом. А потом снисходительно выслушивать извинения от капитана. Можно было, конечно, попросить Заида убрать тот жучок из-под стола, но то, что ему так стремительно захотелось его туда присобачить, говорило о том, что он не зря рискнул. Интуиция, на которую не очень-то принято полагаться, разведчика раньше не подводила. А мальчишку-биотика, в случае обвинения и, разумеется, моментального разжалования и увольнения, всегда можно завербовать в войска СССР. Или отдать в НИИ, занимающийся изучением биотиков.

«Какая же ты стал сука, Колесников. Аж самому от себя тошно. Нужно явно прекращать общаться с Удиной».

— Спасибо вам, посол, — косясь на Заида, поблагодарил Шепард.

Глава 5

— Могу предложить тебе занятие повеселее и понужнее, чем холостая стрельба в нашей учебке, — торжественно начал Бейли.

Колесников изобразил заинтересованность. Попрощавшись с Шепардом и договорившись с Михайловичем о поддержке флотом последнего, посол понял, что в ближайшие дни ему решительно нечем заняться. Он, в отличие от любившего затягивать отчеты и другие дела Удины, привык немедленно выполнять то, что нужно сделать. Лучше просидеть в кабинете до глубокой, искусственно созданной ночи, но на следующий день не прийти и вовсе. Благо в Посольствах не было проходной, где его отчитывали бы за двух-трех минутное опоздание. И предупреждений и выговоров за прогулы никто не делал.

— Что может быть веселее стрельбища?

— Я тебе предлагаю поучаствовать в расследовании. И тылы растрясешь, и пользу Цитадели принесешь. Обычно, турианцы не допускают людей до более-менее интересных занятий. Скидывают нам отчетную работу и патрулирование районов. Но до некоторых фактов я сам докопался и дарить плоды своих трудов турианцам не собираюсь.

— Рассказывай, до чего докопался. Чем живет наше человечество в рядах СБЦ?

— А ты слушай не перебивая. Я уже несколько месяцев ищу того, кто распространяет красный песок по клубам и барам. Вышел на волуса, частенько навещающего Цитадель.

— Так схватил бы его уже давно. Волусы трусливы. Если он в чем-то действительно виноват, то во всем признается. Даже в том, чего не знает, — поделился соображениями Колесников.

— Не учи мать семейство пополнять, — беззлобно отозвался Бейли. — Если бы все было так просто. Волус прилетает, просиживает несколько часов в баре при доках, общается с кем-то, потом улетает вместе с этим «кем-то». Следующий его визит случается через несколько месяцев. Я уже пытался обыскивать его корабль, но напрасно. Получил разве что выговор за несанкционированный обыск и скандал от посла-волуса. Так получается следующее: волус встречается с посредником, каждый раз новым, кстати, забирает его в неизвестную систему, передает товар и отправляет на Цитадель. Сам же уходит в тень на определенное время.

— Ты решил его поймать? — поинтересовался Колесников.

— Да. Причем с поличным и при передаче груза. Человек, который должен быть посредником в этот раз, сейчас отдыхает в комнате допроса. То есть явиться на встречу никак не может, — Бейли продемонстрировал графическое изображение незнакомого мужчины.

— Здоровый чертяка, — прокомментировал Колесников.

— Снаружи да. А внутри — все жидко. Я чуть нажал — он сразу брызнул. Рассказал мне много интересного об этом Нифту Кале. Так что скажешь? Не хочешь побыть посредником и избавить Цитадель от красного песка? На встречу можно брать телохранителя, так что будешь под моей защитой.

— То есть нас с тобой отвезут в незнакомую систему на незнакомом корабле к незнакомым существам?

— Именно так. Не переживай — штурмом брать то место, куда нас отправят, мы не будем. Просто выясним координаты и вернемся домой. А дальше я уж сам разберусь.

— Допустим, я согласен. Но разве волус не поймет, что к нему на встречу пришел не тот человек?

— Мы для них на одно лицо. Слышал, как посол-волус удивлялся нашей нелепой внешности. После его красноречия даже сбегал проверить, не такой ли я урод, каким он меня видит. Впрочем, не будем отвлекаться. Мы для них одинаковы. Это я могу на полном серьезе заявить, что ты, Колесников, уродец и мое мнение будет объективным, так как в канонах человеческой красоты я разбираюсь.

— Вот и ищи себе красавчика-дурака, который будет тебе помогать, — даже обиделся разведчик.

— Да это я так сказал, для примера. Не дуйся. Так как, поможешь?

— Куда идти и что говорить? — вздохнул Колесников.

— Для начала разоблачись и надень что-нибудь не выдающее в тебе коммуниста. Повязку свою тоже не надевай. Если не можешь без нее — запихни в трусы или глубже. Но чтоб она не на виду была, — Бейли придирчиво осмотрел мундир посла. — И встретимся в доках.

Колесников заказал чай, так как ожидание его начинало нервировать. Ни Бейли, ни волуса — вот и связывайся после этого с не коммунистами. Еще и принесенный чай совсем не напоминал привычный напиток. Это была бурда с неприятным, цвета жидких анализов оттенком. Хотя, если судить по вкусу, анализы ему и налили. Оставалось только узнать: какой расе они принадлежали.

Не успел Колесников распробовать «чай», как рядом с ним материализовался волус в сопровождении нескольких кроганов. Разведчик, с трудом скрывая улыбку, наблюдал, как невысокий пухляш пытается вскарабкаться на стул. После несколько секундного сомнения, он все же встал и помог волусу. Несмотря на невысокий рост, гад оказался довольно тяжелым.

— Извините за опоздание. Возникли некоторые затруднения с разрешением на посадку, — волус кивнул в сторону кроганов. — И с ними тоже.

— Не стоит извинений, — отозвался Колесников, мучительно проклинающий опоздуна Бейли. — Мой помощник, как видите, и вовсе отсутствует. И, в отличие от вас, наверняка даже не извинится, когда придет.

— Очень извинюсь, — заговорил Бейли, присевший на соседний стул.

— Если вы готовы, давайте начнем работать, — строго заявил волус. — Но сначала проверка.

Один из кроганов активировал инструметрон и махнул лапой возле лица Колесникова. Разведчик обозлился. Ведь мог бы около руки это сделать, нет — нужно трясти конечностями прямо перед физиономией собеседника.

Показав данные волусу, кроган отошел в сторону.

— Все в порядке, — кивнул волус. — Готовы отправляться?

— Надеюсь, не очень далеко? — не сдержался разведчик и тут же прикусил язык.

Нифту Кал промолчал, разглядывая посла и Бейли. Шлем скафандра не способен передавать эмоциональную окраску взгляда, но Колесников мог поклясться, что видит задумчивость в сверкающих глазах волуса.

— Идем, — заговорил он наконец.

Слезал со стула он куда дольше, чем пытался залезть. В этот раз Колесников не пытался ему помочь. Кроганы тоже молча смотрели на потуги своего хозяина, Бейли глазел по сторонам.

— Почему опоздал? — шепотом спросил разведчик у Бейли, направляясь к кораблю волуса.

— Потом, — коротко ответил офицер.

На корабле Нифту молчал, изредка косясь на «посредника» и его телохранителя. У Колесникова моментально зародились нехорошие предчувствия. Но, с другой стороны, он сейчас в роли нарушителя закона. Может, уголовники ощущают себя так некомфортно каждую секунду? На всякий случай пощупав пистолет, разведчик чуть успокоился. Оружие у них с Бейли не отобрали, избивать и насиловать пока не начали, а значит все не так плохо.

Посмотрев несколько минут в иллюминатор на звездные просторы, Колесников обернулся. Увидев крогана, тыкающего пистолетом в висок Бейли, разведчику вновь захотелось отвернуться и посмотреть на заоконные красоты. Там все было мирно и безопасно. А потом зажмуриться, а открыв глаза оказаться в своем кабинете. Что-то внутри подсказывало, что Бейли отрешенное состояние разведчика не поможет. Пришлось тоже достать пистолет и направить на рептилию, что-то внушающую офицеру.

— Бросьте оружие, уважаемый посол, — сказал волус, подходя ближе. — Нас больше и вооружены мы куда лучше.

Колесников не послушался. Волус неторопливо и покачиваясь дошел до разведчика. В следующую секунду Колесников почувствовал несильную, но ощутимую боль в колене, которое пострадало от удара Кала. Второй непострадавшей ногой очень захотелось пнуть мерзавца.

— Обманывать нехорошо, — как бы в оправдание сказал волус.

— А наставлять оружие на человека это хорошо? Отгони от него своего крогана, — приказал Колесников, наводя пистолет на волуса.

Тот молчал. Кроган тоже не шевелился, ожидая указания от Кала.

— Интересно, ваше правительство много заплатит за своего представителя? — задумчиво произнес Волус.

Колесников взглянул на Бейли. Переводя взгляд снова на волуса, разведчик заметил в его руке что-то напоминающее баллончик. Однако прикинуть, что это, он не успел. Красноватый пар, вырвавшийся из этого предмета, заставил закрыть моментально заслезившиеся глаза. Легкие недовольно заскрипели, как только он вдохнул этой дряни, а ноги стали неожиданно тяжелыми. Упав на колени, Колесников сделал попытку отползти из этого красного облака и отдышаться. Однако не прошло и минуты его бессильных попыток, как разведчику стало настолько безразлично и спокойно, что он просто лег на спину и закрыл глаза.

— Колесников, мы в раю или аду? — услышал сквозь шум собственного сознания разведчик.

— А Удина здесь? — заплетающимся языком спросил он, попытавшись поднять голову. Почувствовав тупую боль, Колесников вернул ее в первоначальное, параллельное полу положение. Самочувствие напоминало похмелье после глобальной гулянки. От сухости во рту язык стремительно приклеивался к небу и шевелиться не желал.

— Не видел, — отозвался голос, отдаленно напоминающий голос Бейли.

— Значит, рай, — ответил он.

Чуть прояснившееся сознание выдало ему картинку с последним воспоминанием. Опомнившись, Колесников вновь попытался подняться, придерживая голову, которая, неожиданно, стала невероятно тяжелой. Яркие точки, возникающие при взгляде на что-либо, и вовсе раздражали. Тряхнув головой, пытаясь их отгнать, Колесников осмотрелся. Чьи-то заботливые руки перетащили их с Бейли в нечто, напоминающее склад. Хотя, Колесников подобрал слово получше «в кладовку». Причем, типично-советскую. Красные баллоны, представляющие собой увеличенную копию того, что с собой носил паршивец-волус, чередовались с бессмысленным и незнакомым хламом. То, что окружающие вещи были барахлом, подтверждал запах, царивший в помещении.

«Не хватает только моли и одиноко стоящей единственной лыжи. А так бы точно сказал, что нахожусь на родине».

Бейли уже сумел встать на четвереньки и с мучительным выражением на лице подползал к Колесникову.

— Как думаешь, давно мы здесь? — спросил он, присаживаясь рядом с осматривающимся разведчиком.

— Мне куда интересней, где находится твое «здесь», — отозвался Колесников.

— Этого я пока не понял. Но мы явно не в движении. И корабельного гула не слышно. Значит, под нами земля. Или корабль стоит в доках, — поделился предположениями Бейли.

— Обшивка не корабельная, — кивнул на стену Колесников. — Мы в каком-то здании, на какой-то планете. И мы здесь уже какое-то время, судя по твоей щетине.

— Знать бы какое это твое «какое-то» — почесал щеку Бейли. — Итак, имеем мы запертую комнату, набитую контейнерами и баллонами с красным песком, в которой нет окон, всего одна дверь и маленькое отверстие, судя по всему вентиляционное.

— Интересно, почему мы так долго провалялись без сознания? Если доза красного песка была однократной, то отключения от жизни на несколько дней быть явно не должно, — Колесников вновь окинул взглядом помещение.

Бейли проследил его взгляд и тоже уставился на вентиляционное отверстие. Превозмогая желание лечь и еще пару часов прикорнуть, Колесников медленно подполз к стене. Упираясь, он все-таки поднялся и прищурившись вгляделся в вентиляцию.

— Вот как они нас подкармливают, — Бейли указал на тоненькую струйку дыма, кем-то любезно подаваемую в их апартаменты. — Чем бы заткнуть?

Колесников огляделся. Как назло ничего по размеру подходящего не было. А если начинать ломать вещи, то на шум обязательно кто-нибудь прибежит и непременно «насует им под рубахи» для более крепкого сна. Под рубахи… Колесников улыбнулся сам себе. Он же постыдно воспользовался советом Бейли и повязку взял с собой. Конечно, запихнул он ее не столь глубоко, как советовал товарищ, а в карман всего-навсего. Но с другой стороны необходимость рвать одежду отпала. Пришлось долго двигать контейнер, стараясь не попасть под объектив камеры, расположенной над входом. Хотя, тот, кто за ними наблюдал, уже должен был зайти, так как расшевелились они порядком давно. Никого не было. Колесников понадеялся, что в том месте, где они сейчас находятся, официально введен тихий час, и возможные враги мирно спят, подперев щечки лапками.

Поддерживая трясущегося от наркотического отходняка Бейли за филейную часть, Колесников тут же придумал другую причину, почему к ним так и никто не наведался. Наверняка они начищают оружие, готовят комнату пыток и покатываются со смеху, поглядывая в мониторы на двух неудачников.

— Если что, то руки у меня дрожат не потому, что меня впечатляет твоя задница, — заговорил Колесников, поглядывая на попытки Бейли впихнуть повязку в вентиляционную отдушину.

— А я дрожу всем организмом не потому, что мне нравятся мужские руки, — отозвался Бейли. — По крайней мере, я надеюсь, что это последствия передозировки красным песком. Хотя, я давно разведен… И если ты сумеешь меня убедить, что мужчина лучше женщины, и пообещаешь быть аккуратным...

— Обещаю дать тебе в зубы, как только мы выберемся, — заверил Колесников.

— Давай ты мне за оскорбление, а я тебе за массаж врежу? Чтоб все по-честному было. Так, держи крепче, я спускаюсь, — Бейли аккуратно слез с контейнера. — Что дальше делать будем? Напомню, что вместе с красным песком сюда поступал кислород. Так что надо выбираться, пока не кончили от удушья. Предложения будут?

— Только одно. Привлечь охрану. Иди под камеру, начинай ползать и орать. А я вот тут за ящиком их подкараулю.

Колесников побрел за контейнер. Окинув взглядом хлам, он поднял кусок полой трубы.

«Прогресс на месте не стоит, а обезьяны все так же ходят с палками. Жаль, что эта труба за пару минут не может эволюционировать до винтовки. Головная боль, появляющаяся от предвкушения встречи с охранниками, была бы не такой сильной.»

Насладившись зрелищем ползающего и мычащего Бейли, разведчик услышал торопливые шаги за дверью. Направлялся к ним не старый одинокий сторож, судя отзвукам явно тяжелых шагов. А значит придет кто-то большой и не в единственном числе. Хорошо бы не кроган…

И разумеется это был он, судя по голове, по которой Колесников прошелся трубой. Попытавшись закрепить результат, он замахнулся еще раз. Второй раз ему повезло меньше. Ну то есть совсем не повезло, так как обозленный кроган не только перехватил «оружие» и отбросил, но еще и впечатал в стенку не сильно сопротивляющегося Колесникова. Увидев Бейли, активно помахивающим ногами в воздухе и усиленно пытающимся сбросить с шеи лапы крогана, Колесников приуныл.

— Ты что задумал, пыжак? — прорычал ему на ухо ящер.

Колесников присвистнул и, округлив глаза, посмотрел в сторону. Он не особо рассчитывал, но кроган повелся на этот старый, как мир, трюк. Заметив, что тот поворачивает морду, разведчик из последних сил ударил лбом крогана. В глазах моментально потемнело и опять, как и пол часа назад, захотелось прилечь и вздремнуть. Однако, к восторгу Колесникова, кроган рухнул на пол. Однако его собрат тут же повернулся на шум и зарычал, бросив Бейли на пол.

«Прости меня Господи, что не верил в тебя, и так и не бросил курить» — успел подумать Колесников, наблюдая за приближением озлобленного крогана.

В следующее мгновение и этот кроган присоединился к товарищу. За рухнувшим ящером Колесников с восторгом увидел Бейли с тем самым куском трубы, который он непонятным образом успел подобрать.

— Не самое худшее начало, — прокомментировал Бейли, потирая шею. — И дверь оставили открытой — хоть продышимся.

Колесников наклонился и вытащил штурмовую винтовку из-за спины одного из кроганов. Второй был безоружен. Видимо, засранец полагал, что физической силы будет достаточно, чтобы совладать с двумя не слишком молодыми людьми.

— Жизнь налаживается, — прокомментировал Колесников. — Винтовку оставлю себе, а ты ходи с трубой. У тебя неплохо получается с ней управляться. Идем, поищем выход, того волуса-засранца и аптечку, по возможности. Голова трещит.

Бейли кивнул и направился к двери. Перпендикулярно этой комнате была другая, из которой, судя по всему, охранники и примчались. Заметив монитор, с картинкой, изображающей кроганов, отдыхающих друг на друге, Колесников убедился, что был прав.

— Смотри, они трапезничали, поэтому и не сильно спешили к нам после нашего пробуждения, — кивнул Бейли на заваленный объедками стол. — Не желаете откушать?

— Воздержусь, — ответил Колесников, ощущая рвотные позывы при виде незнакомой еды. — Аптечка. Если найду обезболивающее, то буду считать, что жизнь не только наладилась, но и удалась.

Переворошив лекарства, Колесников кинул в рот несколько таблеток со знакомым названием. Бросив пластину Бейли, он осмотрел оружейный шкафчик. Все-таки он разведчик, а не пулеметчик. С пистолетом было куда привычней, чем с винтовкой. А с двумя было бы совсем замечательно. Бейли, принявший лекарства, похоже тоже почувствовал улучшение. Покопавшись в системах, он вывел план здания, в котором они находились. Колесников даже запомнить не постарался. Стандартное здание-хранилище. Такое можно встретить на любой планете. Первый этаж и небольшой, балконного типа второй — ничего особенного.

Проверив целостность найденного пистолета, Колесников кинул Бейли винтовку. Офицер заблокировал дверь хранилища, где они провели несколько суток и, стараясь не шуметь, двинулся в сторону лестницы. Колесников, на правах "старого и скрюченного посла", как его называл Бейли, поплелся сзади.

— Насчитал шесть кроганов, — поделился Бейли, выглядывая из-за угла. — Еще в том запертом помещении неизвестно сколько и кого. Прошмыгнуть не удастся, так как дверь в предбанник подпирает один из этих уродов. Да и мы так и не узнали, что это за планета. Не хотелось бы с восторгом выскочить за выходную дверь и тут же падать и биться в конвульсиях, задыхаясь и замерзая одновременно.

— Значит, будем отстреливаться, — Колесников подвинул Бейли и сам глянул за угол. — Вон та парочка стоит близко к нам, но далековато от остальных. Предлагаю начать с них. Как заманивать будем?

Последнее, что Колесников увидел, это хитрую улыбку Бейли и почувствовал толчок в бок. Автоматически вскрикнув, в следующее мгновение он уже наблюдал смотревших на него кроганов. Сделав несколько выстрелов, Колесников вновь спрятался за угол, только теперь его с Бейли разделял дверной проход.

— Чтоб тебя черти поцеловали, Бейли, — почти фальцетом крикнул он.

— Да ладно. Одного ты пристрелил, — он высунулся из укрытия и тоже несколько раз выстрелил. — А я другого. Осталось четыре плюс неизвестность. Ты же на стрельбище хотел? Вот тебе стрельбище — наслаждайся.

Колесников хмыкнул. Действительно. Привычная атмосфера, по которой он скучал в кабинете, сминая бумагу и метясь Удине в лоб. Мечты сбылись. Стреляй и радуйся жизни.

Кроганы хоть и были отличными бойцами, имели крайне нехорошую черту — лезть на рожон. От чего и падали быстрее, чем успевали добежать до прохода. Рисковый Бейли, бегло осмотревшись, рискнул переместиться за ящики.

— Двери открыты. Вышло три крогана. Давай, не перегревай оружие, — крикнул он Колесникову.

Тот выстрелил в самого крупного, одетого в доспехи с незнакомыми символами. Отстреливались кроганы лениво, словно тянули время. Колесников успел заметить, как из комнаты выскочил волус и в сопровождении двух, уже знакомых ящеров, направился к выходу. Колесников снова спрятался, а Бейли, видимо, проигнорировал собственный совет, так как умудрился перегреть винтовку. Пришлось сосредоточиться на приближающихся охранниках и краем глаза наблюдать за ретирующимся волусом. Однако, Бейли решительно начал стрелять именно по телохранителям Кала, видимо решив, что с двумя оставшимися справится и Колесников. Почувствовав жжение, разведчик вернулся в укрытие. Получив травму, плечевой сустав решительно не хотел работать дальше. Перекидывание пистолета в левую руку заставляло вылезать из укрытия всей тушкой и тут же быстро прятаться. Промедление вылилось в неприятную ситуацию в виде крогана, сумевшего добежать до пролета. Колесников попятился к лестнице, выстрелив еще несколько раз в ящера. И вновь можно было благодарить судьбу, так как охранник умудрился перегреть свой дробовик. А если бы он еще и постоял спокойно, дожидаясь охлаждения, было бы совсем отлично. Видимо, кроган решительно не хотел добавлять разведчику счастья в виде своего трупа, поэтому он чуть склонив голову, ринулся навстречу Колесникову. Тот, не найдя варианта лучше, бросился вверх по лестнице, забегая в «охранную» комнату и на ходу наклоняясь за брошенной трубой. Приложив ею влетевшего в комнату крогана и выстрелив на всякий случай в упавшее тело, разведчик снова понесся вниз. К его ужасу Бейли лежал, стараясь остановить кровь, крепко сжимал правый бок.

— Догоняй Кала, — прозвучал приказ.

Колесников побежал к выходу, с тоской ощущая покалывание в боку. Не такое болезненное, как ранение от заряда, но и не радовавшее.

В окно он наблюдал тоскливую картину: песчаная планета, кроганы в шлемах скрываются в корабле и тот улетает, оставляя его одного в этом, хрен его знает, что за месте. А судя по тому, что засранцы надели шлемы, атмосфера на планете не годится для их легких. А значит, и для человеческих тоже. Вернувшись к Бейли, Колесников осмотрел рану. Если верить собственным знаниям анатомии, то ничего такого важного они офицеру не прострелили. Вот только не останавливающаяся кровь и бледнеющий Бейли, мешали опустить задницу и расслабленно подумать о том, как жить дальше. Бросившись в комнату, в которой заседал Кал, Колесников обнаружил еще одну аптечку. Найдя панацелин, он вернулся к Бейли. Кровь остановилась, но вот щеки румяниться не спешили. Пришлось копаться в остатках еды кроганов, выискивая что-то отдаленно напоминающее съедобное или, хотя бы, не смертельное. По крайней мере, напиток, налитый в огромные кружки, был не так плох. Хотя, судя по тому, как бодрил, был алкогольным. Впрочем, для Бейли это полезно.

Спустившись и силой напоив офицера, Колесников вновь направился в «кабинет» Каха. Просматривая терминал и обнаружив запись о договоре передаче его какому-то батарианцу-работорговцу, Колесников извлек данные и вернулся к Бейли.

— Не вздумай сдохнуть раньше, чем я тебя убью, — пригрозил он, отхлебывая из кружки. — Интересно получилось поиграть в посредника. Спасибо тебе.

— Рад стараться, — откликнулся Бейли. — Узнал, что это за планета?

— Нет. Но узнал, что меня собирались продать, — посмотрев на заинтересованное лицо Бейли, добавил: — А тебя съесть.

— Смешно. Так как нам выбираться отсюда?

— Не знаю, но судя по всему, человеческих скафандров нам не оставили.

— А корабль с пилотом стоит прямо за дверью? — с надеждой спросил Бейли.

— Размечтался.

Глядя на зевнувшего Бейли, Колесников вдруг понял, что смертельно устал. Наркотический сон — явление не бодрящее. Наоборот. А после перестрелка, ранение и принятие на сердце непонятной, но жутко сильной дающей по усталым мозгам, жидкости.

Последнее что услышал Колестников, это храп Бейли.

— Если я где и не ожидал вас увидеть, так это здесь, — услышал Колесников голос Шепарда.

Открыв глаза, разведчик обнаружил сидящего перед ним на корточках капитана «Нормандии», а свою голову почувствовал удобно лежащей на плече Бейли.

— Шепард. А почему вы не спасаете Ферос? — первое что пришло на ум, спросил Колесников, отчаянно борясь с зевотой.

— Поймали сигнал бедствия. Несколько десантников Альянса пали жертвой Песчаника. А заметив улетающий корабль, решили проверить, что это за место, — Шепард придирчиво осмотрел Колесникова. — Так как вы сюда попали? Три дня назад мы попрощались на Цитадели, а теперь я нахожу вас на контрабандном складе.

— Не зря брал больничный. Как чувствовал. Здравствуйте, капитан. Рад вам больше, чем зарплате каждый месяц, — заговорил очнувшийся Бейли.

— Раз уж вы столь любезно нас нашли, не добросите куда-нибудь, откуда можно добраться до Цитадели, — попросил Колесников.

— Единственно колонизированная планета поблизости — это Ферос. Могу отвести вас на Цитадель после ее посещения, — Шепард протянул руку, помогая Колесникову подняться. — А это все вы вдвоем учинили?

— Вдвоем, — отозвался Бейли.

Колесников же обдумывал слова капитана. Слетать в колонию лично и доложить все Вею прямо «с горячей точки» будет неплохим подспорьем в их зарождающейся дружбе. Да еще и упражнения продолжатся, а, судя по отвратительному самочувствию, они разведчику крайне необходимы. Да и дел на Цитадели особых нет. С генсеком он может наладить связь в «Нормандии». Пока Колесникову нравилось решительно все.

Глава 6

Колесников прохаживался около корабля, ожидая Шепарда. Ему приказали далеко не уходить и нарядили в неприятно красного цвета броню. С одной стороны, она была удобной и, если верить характеристикам, буквально пуленепробиваемой, но с другой — слишком яркой. А на фоне общей серости он очень неплохо смотрелся и, самое страшное, просматривался издалека. Колесников был уверен, что по нему можно будет сориентировать удар с орбиты. А на ней, неродимой, как раз находится крейсер Михайловича, который обещал ему сломать коленную чашечку при встрече. Вряд ли гадкий контр-адмирал забыл об этом и, наверняка, первый побежит нажимать на кнопку, приметив замаскировавшегося под клоуна советского разведчика.

— Мы готовы, посол, — сообщил ему подошедший Шепард.

— Тогда идем. Не нравится мне эта башня. Очень тихо. Наверное, геты уже захватили колонию, — отозвался Колесников.

— Сомневаюсь. Аварийный маяк посылает сигнал, — Шепард проверил данные инструметрона. — Наверное, геты выключили бы его, как только вошли в поселение.

— Надеюсь, что так, — Колесников устало растер виски. — Не хотелось бы видеть еще один Иден Прайм.

— СССР изучает здесь протеанские руины, — вновь заговорил Шепард. — Интересно, почему Альянс не отправил сюда своих ученых? Если я не ошибаюсь, то в любые инопланетные исследования должно вовлекаться все человечество, а не его часть.

— Вы ошибаетесь. Наши ученые работают не вместе. Это один из ключевых моментов договора между СССР и Альянсом. Мол, мы вас не трогаем, и вы нам не мешайте. Нравится технология — покупайте. Но ничего совместного. Есть в этом свои плюсы, есть и минусы. Но уж лучше соперничать в технологической гонке, чем бешено наращивать военную мощь.

— Не согласен, посол. Не лучше ли забыть старые распри и жить, как одна раса? Как все галактическое сообщество? — поделился мнением Шепард.

— Нет. Не забывать. Простить заблуждения наших предков — это одно. Забывать — ни в коем случае. Чему же нас научит история, если мы начнем поголовно всех оправдывать и все забывать? Ничему, — Колесников взглянул на сомневающегося Шепарда. — Мы научились договариваться и доверять друг другу, а это немало. Не торопитесь. Возможно, наши внуки станут единым народом... Под красным советским знаменем.

— Или черно-белым флагом Альянса, — добавил Шепард.

Возразить Колесникову помешала группа гетов, показавшаяся из-за угла и начавшая стрелять. Спрятавшись за колонну, Колесников достал пистолет. Шепард и сопровождающие его кроган и Заид моментально скрылись за плитой, которая когда-то, видимо, была частью потолка.

— Они уже хозяйничают в башне. Нужно побыстрее попасть в колонию, пока они там не закрепились, — забеспокоился Шепард.

Колесников присел около поврежденного гета. Фонарь, служивший лицом синтетику, все еще тускло светил. Сам же гет старался дотянуться до оружия. Отодвинув винтовку от трехпалой конечности, разведчик внимательно рассмотрел механические внутренности, открывшиеся обзору из-за поврежденной обшивки. Работа кварианцев была восхитительна. Шепард, перезаряжающий свою винтовку, тоже взглянул на гета.

— Наверное, Тали бы с удовольствием изучила его. Но на корабль нести эту штуку опасно, — сказал он.

— Можно будет перенести его в колонию, — предложил Колесников. — Но сначала нужно самим туда попасть.

Если геты и не захватили поселение, то были к этому близки. На каждом лестничном пролете попадалось по нескольку особей. Колесникову особенно не понравились так называемые охотники, которые не желали сидеть и ждать, пока он прицелится. Сами же они умудрялись не только прыгать, но и еще довольно метко отстреливаться. Увлеченный охотником, Колесников упустил из вида стрелка, которому кроган выбил оружие. Решив, что рептилия сама разберется, разведчик вновь стал искать взглядом противного, ловкого гета. Обнаружение радости не принесло, так как увидел его Колесников прямо перед собой и во весь его немалый синтетический рост. Машинально ударив его локтем, Колесников тут же пожалел о своем рефлексе: фонарь гета не дрогнул, а рука моментально заболела. Оттолкнув его ногой, разведчик вновь наблюдал, как синтетик запрыгивает на стену. Достать оружие он не успел, так как его заметил Заид, затаившийся за углом с винтовкой. Несколько точных выстрелов, и синтетик рухнул, издавая неприятный, шуршащий звук.

— Колесников, идите сюда, — услышал разведчик голос Шепарда.

Миновав угол и полюбовавшись еще на нескольких гетов, Колесников вышел на освещенную площадку. Видимо, колонии немало досталось, ибо выглядела она далеко не так, как разведчик видел в новостях. Одноэтажные домики, абсолютно одинаковые по размеру, с плоскими крышами, соединялись друг с другом или подобием мостов, или тоннельного вида коридорами. Улиц тоже не было. Была тропинка, ведущая вдоль стены, и узкие проходы между зданиями. Над одним из них тоскливо развился советский флаг, из-за выстрелов дырявый и больше смахивающий на тряпку.

— Вам нужно найти главу, — посоветовал один из колонистов.

Шепард кивнул и зашагал в указанном направлении.

— И это подмога? — строго спросила женщина, стоящая рядом с лидером колонии. — Один альянсовский капитан и наш посол? А где советский флот? Когда нас отправляли на исследования, то гарантировали полную безопасность.

— Совет просил не вмешивать флот, — ответил Шепард. — Пока.

— На споры нет времени, — прервал закипающую помощницу Фай Дань. — Геты захватили башню и отрубили нам связь с внешним миром.

— Почему геты напали на эту колонию? Вы здесь что-нибудь нашли? — поинтересовался Шепард.

— Ничего. Мы успели только обустроиться и приступить к раскопкам. Но кроме нас здесь работает еще одна корпорация. Возможно, им повезло больше, — ответил Дань.

— Разберемся с гетами, а потом подумаем, как дальше жить, — решил Шепард. — Вот только технические специалисты остались на корабле, так что починить антенну я не смогу.

— Первоочередный вопрос — геты. Мои люди вряд ли смогут вам помочь. Постоянные атаки вымотали их.

— Останетесь здесь? — спросил Шепард у Колесникова.

— Да. Осмотрюсь пока, — отозвался разведчик.

Кивнув, капитан направился в башню.

— Каким ветром сюда занесло посла СССР? — отводя Колесникова в сторону от суровой помощницы, спросил Фай Дань.

— Выполняю просьбу вашего брата. Имел удовольствие познакомиться с ним несколько дней назад. Правда, мы не обговаривали мое личное участие, но обстоятельства решили свести меня с Шепардом и отправить сюда, — честно ответил Колесников. — Каковы последствия нападения?

— Большие человеческие потери, — вздохнул Фай Дань. — В первый день атаки едва не лишились половины ученых. Ущерб постройкам я ущербом не считаю. Можно восстановить при желании. Правда, такого желания, я думаю, ни у кого не возникнет.

Фай Дань кивнул, приглашая войти в здание, отведенное под его кабинет. Скользнув взглядом по небольшому бюсту Ленина, стоящему на письменном столе, Колесников улыбнулся. Ему в первые дни жизни на Цитадели тоже не раз приходило в голову поставить у себя мини-памятник вождю, но потом он решил, что картины с Кремлем будет достаточно. Было что-то чертовски милое в том, что почти каждый советский гражданин тащил с собой значимый символ родины. Казалось бы, ну чем холодный мрамор, приобретший форму лица Ленина, может помочь на чужбине? Не накормит, от врагов не спасет, если, конечно, не кидать его в головы оных. Но почти у всех его знакомых, вынужденных жить не в СССР, Ильич так или иначе присутствовал: или в старом рисованном виде или в виде вот такой же скульптуры. Это тоже было значительной разницей между людьми Альянса и советскими гражданами. Ну не представлял себе Колесников Удину, ностальгирующего рядом с уменьшенной копией Статуи Свободы. Не выдавала ему буйная фантазия такой картинки. А почему? Потому что западникам всегда было комфортно не там, где хоть что-то напоминает о родине, а где теплее мягкому месту и сытнее верхней «чакре». Вот из них получались отличные колонисты и исследователи. Советские люди, как правило, начинали ныть и проситься домой.

— То есть даже после освобождения планеты, вы не будете продолжать исследования? — прервал собственные праздные раздумья Колесников.

— Я пожелаю удачи тем, кто захочет остаться. Но пусть им улыбается фортуна без меня. Смотреть, как гибнут ученые, слишком тяжело. Не по мне это. Я должен был руководить возведением колонии, а не самими исследованиями. Свою работу я сделаю до конца. Только знаете… — Дань задумчиво посмотрел на Колесникова. — Здесь есть что-то похуже, чем геты. Не могу этого объяснить, но в развалинах совсем не чувствуется одиночество. Словно кто-то следит за тобой, изучает, анализирует. Кто-то невидимый.

— Это не наша родная планета, где изучен каждый сантиметр. Ваши тревоги вполне естественны. Наверное, здесь имеются неизвестные нам формы жизни, они и пугают вас, сами того не ведая.

— Возможно. Только это не первая планета, которую я помогаю обжить. И раньше такого состояния у меня не было. И внутренний голос не кричал мне, что нужно бегом вернуться на корабль и улететь. Никогда.

Колесников вышел на порог. Он ничего такого не ощущал, хотя обычно предчувствовал неприятности. Нет, было ощущение легкого дискомфорта из-за гетов, отстреливающихся в башне, и принятого накануне питательного батончика, любезно предложенного Шепардом, но больше ничего. Но это не глобально. Особенно касательно батончика. Возможно, была некоторая неуместная эйфория, так как он, наконец-то, передвигался не по находящемуся в космосе объекту, а по твердой земле. И воздух здесь настоящий, а не искусственный. И сограждане хоть и усталые и перепуганные, а все же пытаются развлекать друг друга едкими комментариями и шутками. Даже тряпошный флаг радовал глаз.

— А чем занимается корпорация, которую вы упомянули? — спросил Колесников у Фай Дань.

— А вот этого я не знаю. Перед правительством Альянса они явно не отчитываются. Они проводят свои исследования в единственном, полностью сохранившемся здании. Я докладывал о том, что они мешают нашей работе, но представители Альянса сказали, что в работу корпораций они не лезут. Да оно и понятно. Налоги от такой деятельности им куда важнее, чем дотошное разбирательство с размножающимися компаниями. Монополии-то нет. Заплатил за лицензию на какую-то деятельность и живи-радуйся. А то, что эти самые кампании мешают государственной деятельности, вопрос десятый. Мол, вам мешают — вы с ними и разбирайтесь. Только разбирайтесь аккуратно, дабы не спровоцировать очередной скандал. И, по всей вероятности, именно их находки и привели сюда гетов. Их капсула и огромный корабль приземлились именно там, где они осели.

— Что за корабль? — заинтересовался Колесников.

— Мы не успели классифицировать. Геты напали слишком быстро, а отсюда открывается только дивный вид на обшарпанные стены, закрывающие колонию со всех сторон. Смотри-ка, а твоему юному другу удалось очистить башню от синтетиков, — Фай Дань кивнул на улетающую капсулу.

— Путь до антенны свободен. Можете отправляться чинить, — сказал подошедший Шепард. — Вот только цели гетов мне все равно непонятны. Нужно идти к их базе на этой планете.

— Эта карточка поможет вам активировать лифт, — отозвался Фай Дань. — И спасибо за помощь, капитан.

— Я попросил члена моего экипажа помочь вам в ремонте, — обратился Шепард к Фай Дань. — Господин посол, вынужден просить вас встреть Тали и сопровождать. Она кварианка, не хочу, чтобы здесь поднялся расовый вопрос и она осталось беззащитной.

— Да, сейчас именно время для расовых недопониманий. Хорошо, я буду рядом, — улыбнулся Колесников.

* * *

Прождав у входа в башню добрую половину часа, Колесников раздраженно поплелся вверх по ступеням. Женщины оставались женщинами независимо от расовой принадлежности. Разведчик читал когда-то об амазонках, но уже тогда решил, что это миф, легенда, выдумка. Их описывали, как одних из лучших, хотя самых жестоких воинов того времени. Со вторым Колесников не брался спорить — самыми циничными и бессердечными убийцами были именно представительницы прекрасного пола. Но вот в то, что они были отличными солдатами… Чтобы показать свою «отличность», нужно хоть раз ввязаться в бой. Они этого сделать никак не могли, потому что в силу своей природы обязаны были опаздывать на каждый поединок. Может и была какая-нибудь вооруженная нереализованной похотью банда, нападавшая на одиноких мужчин, но точно не обученная, великолепно сформированная армия с четкой выбранной иерархией.

И вроде бы время встречи не было оговорено, но Колесников закипал от негодования. Еще в младые годы, когда он, сопливый юнец, торчал несколько часов на морозе, ожидая свою зазнобу, он возненавидел эту отвратительную привычку опаздывать. А когда дама сердца, невинно сверкая глазами говорила, что заблудилась, он лишь понимающе кивал. А так хотелось сказать: «Мол, навигатором пользоваться не умеешь, купи себе собаку-поводыря. Пусть она тебе дорогу показывает». Природная вежливость лишала возможности нахамить, бросить купленный букет на снег, затоптать его и отправиться домой.

— Простите меня, посол, — пропел над ухом мелодичный голос, чуть искаженный шлемом. — Шепард дал указания неясно, а моя попытка связаться с ним еще раз увенчалась успехом только несколько минут назад.

— Не могу сердиться на такую милую девушку, — постарался улыбнуться Колесников.

— Я должна починить антенну. Капитан сказал, что вы проводите меня до места, — отозвалась кварианка.

— Для этого вас и ожидаю. Колония выглядит не лучшим образом, так что полноценно-красочной экскурсии, увы, устроить вам не могу.

— Это не столь важно. Я рада выбраться с корабля, — ответила Тали.

Колесников повел девушку к лестнице. Не то чтобы ему очень нравились другие расы — он вынужден был взаимодействовать с ними, хотя и особых чувств не испытывал ни к одной из известных ему, но кварианцам он сочувствовал. Сам он с трудом представлял себя скитающимся по галактическим просторам. Хотя, нет, представлял. Но в итоге фантазия приходила к одному и тому же логическому завершению: он всегда возвращался домой. В этот неидеальный, пропитанный ложью и лицемерием, протухший от вечных неутихающих войн и бесконечных попыток подстроить окружающий мир под себя, дом. Кварианцы были этого лишены и это делало их глубоко несчастными, потерянными, бесцельно брошенными в жизнь бродягами. И плевать, что их флот куда масштабней и мощнее, чем весь человеческий. И неважно, что технологии у них куда более высокие. Все это пустое, ибо дома нет. А защищать родной клочок земли и искусственную конструкцию в космосе — очень разные вещи.

— Тут работы совсем немного. Удивительно, что Шепард сам не справился, — поделилась своим наблюдением Тали, осматривая антенну.

— Ему нужно разобраться с гетами. К тому же он сказал, что как техник он не очень. Мягко говоря, — отозвался Колесников.

— Точно, — закивала Тали. — Он считал себя настоящим инженером даже тогда, когда пытался вручную сломать замок, вместо того, чтобы смазать его унигелем. А вы? Разбираетесь в технике?

— В нормально функционирующей — да. Попытка починить незнакомое оборудование, с которым я никогда не работал, заканчивается словесными проклятиями и ударами по этим предметам. Все-таки я не инженер. Я…

Колесников замолчал.

— Я обыкновенный посол, — с тоской закончил он.

— Вы не похожи на посла. Другой представитель человечества выглядит иначе. Более внушительно, что ли. Ой, простите.

— Ничего. Вы правы. Удина непробиваемый. Идет всегда напролом, пытаясь добиться своего. Я не такой. Чаще всего, чтобы получить желаемое, надо лишь плыть по течению и лишь иногда расслабленно помогать себе ладонями. Загребая кулаками далеко не уплывешь, но этого Удине я так и не смог объяснить.

Колесников почувствовал на себе изучающий взгляд кварианки.

— Удивительная раса — люди. Все вы такие разные, — заговорила Тали.

Колесников пожал плечами. Он слышал эту фразу много раз и давно перестал гордиться тем, что его считают особенным, непонятным, трудным для изучения. Может, конечно, в этой исключительности и был какой-то смысл, но разведчик его не искал.

— Со стороны, возможно. А так… Наверное, основное отличие нашей расы в том, что мы всегда находим повод чувствовать себя несчастными, недовольными. Вначале самая страшная трагедия — это прыщи на лбу. Проходит несколько лет и обязательно нужно придумать себе проблему в виде злого начальника и начать усиленно бояться и ненавидеть его одновременно, хотя тому, как правило, плевать на тебя и он подобных чувств к тебе не питает. Опять идут годы. Нет прыщей, нет злобного начальника, есть близкие, готовые поддержать. А все равно никакого удовольствия от жизни. Стремительно находится новый объект для печали, и жизнь продолжает отравляться самим же собой. Вот и вся наша удивительность и разность. Другие расы не ищут ямы с экскрементами в чистом поле, а мы полжизни тратим именно на это. А другую половину тратим на то, чтобы из этой ямы вылезти, стараясь не сильно хлебать.

— Вы не похожи на человека, который ищет неприятности, — поделилась своим мнением Тали.

— Просто они находят меня быстрее, чем я придумываю, где их искать, — отозвался Колесников. — Видите ли…

Договорить ему не дал встревоженный голос Шепарда, доносившийся из инструметрона.

— Колесников, вы слышите? Я потерял связь с «Нормандией», а Сарен сбежал. Может, Михайлович успеет перехватить его на орбите? Связь в колонии заработала?

— Заработала. Сейчас свяжусь.

Поиски нужного канала заняли несколько секунд. Дольше пришлось ждать ответа.

— Михайлович, вот где ты, когда так нужен? — прошептал Колесников.

Ожидание ответа вновь прервал Шепард, усиленно рвущийся в эфир.

— Уходите из колонии… Скройтесь на корабле… — сквозь помехи услышал разведчик.

Колесников помог слезть Тали и осторожно спустился в колонию. Люди по-прежнему группами суетились вокруг поврежденных приборов. Однако они больше не пытались их чинить. Просто стояли и глазели, не прикасаясь. И выражение на лицах было странным: рассеянным и рассредоточенным. Колесников поискал взглядом Фай Дань, но не нашел. Первое, что пришло ему в голову, что геты испробовали какое-то биологическое оружие. Возможно, уже давно, просто эффект требовал времени. Отсюда и настороженное отношение к планете у лидера колонии. Постепенно отравляемый мозг перестал адекватно воспринимать окружающие реалии.

Идти по тропинке на виду у всех колонистов совершенно не хотелось. Мало ли какие последствия от интоксикации? Запросто пристрелят или закидают камнями. Кивнув Тали и надев шлем, Колесников осторожно вышел из убежища. Ко второй башне, служившей доком, он решил пройти, лавируя между зданиями. Так было проще спрятаться. Машинально схватив за руку Тали, разведчик перебежал за домик, где располагался кабинет Фай Дань. Подтянувшись, он заглянул в окно: лидер сидел за столом, покачиваясь из стороны в сторону, и сжимал голову руками. Со стороны это выглядело, как приступ мигрени. Колесников шепотом попросил Тали не высовываться и аккуратно забрался в окно.

— Вас не должно здесь быть. Вы опасны, несете смерть. Хотите навредить ему, — сказал Фай Дань, поднимая голову.

Колесников вздрогнул, глядя на лидера колонии. Лопнувшие капилляры, окутавшие зрачок, создавали впечатление, что его глаза совершенно черные. И они были пусты. Так смотрит на мир неразумный младенец, а не зрелый человек.

— О чем вы говорите? О какой опасности? Мы пришли помочь, — заговорил разведчик.

— Уходите. Немедленно. Я хочу приказать колонистам напасть на вас. Не могу сдержаться, — Фай Дань снова схватился за голову. — Не могу сопротивляться.

Колесников решил не испытывать судьбу. Возможно, если бы он был один, можно было бы попробовать разузнать подробности у Фай Даня. Но рисковать девицей-кварианкой… Воспользовавшись тем, что лидер вновь принялся бороться с подступающей болью, разведчик вновь вернулся к Тали, которая осторожно высовывалась из-за угла, рассматривая ученых.

— Идем, — кивнул он на здание с длинным соединительным коридором.

Благо, там никого не было. Стараясь не топать, Колесников прошагал мимо стоящего у входа колониста, пошатывающегося и бормочущего что-то нечленораздельное. У входа во второе здание пришлось ударить прикладом заметившего его ученого. У самого входа в башню сработал сигнал инструметрона, привлекший внимание всех колонистов, находящихся поблизости.

— Бегом, — гаркнул он на Тали, замершую на месте.

Самому Колесникову тоже захотелось замереть и с ужасом наблюдать за приближающимися обезумевшими людьми. Стряхнув оцепенение, он помчался следом за кварианкой. Волна облегчения нахлынула сразу после того, как он оказался на корабле.

— Что происходит с этими людьми? — спросила Тали.

Как будто он знал!

— А что случилось? — спросил подошедший «Элвис».

— Если бы я знал, — Колесников задумчиво посмотрел в иллюминатор на скопившихся там ученых. — Но, надеюсь, обшивка на этом корабле не тоньше, чем на советских крейсерах. Можно мне воспользоваться корабельной связью?

— Штурман Прессли, разрешите проводить советского посла в связной отсек? — спросил лейтенант у подошедшего офицера.

Тот кивнул. Колесников вызвал Михайловича. На этот раз ответил он быстро.

— Мы не смогли определить класс корабля, Колесников. Зато смогли спасти зад крейсера от луча, который нам любезно на прощание отправил Сарен. Сейчас пытаемся рассчитать проложенный курс. Пока он лавирует между ретрансляторами и не забывает отстреливаться, — сразу заговорил Михайлович. — Я отправил за ним крейсер, но лучше бы Альянс прислал свои легкие истребители. Они побыстрее и поманевренней.

— Альянс не будет вмешиваться. Да и флот Цитадели, как не жаль, — ответил вместо Колесникова «Элвис».

— Верно, — кивнул Колесников. — И наше-то участие неофициальное.

— Знаешь, Колесников, эта ситуация с Сареном перестает быть мне безразличной. Если один корабль способен развивать такую скорость и стрелять, почти не затрачивая время на подзарядку, что сделает с нами десяток таких? А сотня? Тайно или нетайно, а я обязан доложить Совету Обороны об этом чуде техники.

— Докладывай, — махнул рукой Колесников. — Узнаешь курс — не поленись рассказать.

— Хорошо, — спокойно отозвался задумавшийся Михайлович. — Свяжусь лично с тобой, а Шепарда ты сам информируй.

Разведчик кивнул. Вернувшись в рубку и вновь полюбовавшись зрелищем штурмующих корабль колонистов, разведчик приуныл. Если технологии гетов способны сводить с ума людей и строить корабли, которые лишают Михайловича его привычки едко высмеивать все, что он видит, значит дела совсем плохи.

— Как ты? — спросил он у кварианки, машинально переходя на «ты».

— Все в порядке. Просто эти люди… Они станут прежними когда-нибудь? Это излечимо? — кивнула она на нескольких колонистов, царапающих иллюминатор.

— Надеюсь, ваш бравый капитан их спасет, — с сомнением произнес Колесников.

* * *

Замученный Шепард заявился, когда на планете уже наступила ночь. Налегающий на кофе Колесников едва сдерживался, так как очень хотел засыпать вопросами капитана. Усталый Шепард кивнул Колесникову на дверь своей каюты. Вымотанные Заид и кроган поплелись к лифту.

— Даже не знаю, с чего начать рассказывать, — заговорил Шепард, на ходу скидывая броню и опускаясь в кресло. — Таких прогулок у меня, пожалуй, еще не было.

— Что с колонистами? — спросил Колесников.

— Большинство выжило. Всех спасти не сумел, увы, — Шепард поднял усталые глаза на Колесникова. — А что с Сареном? Он сбежал?

— Не совсем. Он бежит — его догоняют. Михайлович сообщит, когда узнает намеченный курс.

— Спасибо за помощь, полковник. Рад, что рискнул связаться с советским послом, — устало улыбнулся Шепард. — Разрешите мне отдохнуть несколько часов. Завтра на совете расскажу вам обо всем подробно.

* * *

— А этот Торианин точно умер? Или засох? Может он тысячу лет проваляться вонючим корешком, а потом заново расцвести? — спросила девица-сержант.

— Все возможно. Азари сказала, что присмотрит за колонией, поможет возродить ее. Надеюсь, что побывав во чреве этого существа, она умудрилась изучить его. Так хотя бы колонисты будут точно знать, когда браться за топор.

— Я бы пристрелил эту азари. Мало ли что внушал ей Торианин? А колонию эвакуируют в ближайшие дни, так что восстанавливать ее нет смысла, — заговорил Колесников. — Люди не желают здесь оставаться. Может, Альянс захочет изучить и руины, и остатки этого растения, так как советские ученые решительно отказываются от назначения на эту планету.

— Предложу Удине поднять вопрос на конгрессе, — кивнул Шепард. — Жаль, что лидера колонии не удалось спасти. Наверное, я должен сказать, что он был настоящим коммунистом, так как он ваш соотечественник. Но я скажу, что он великолепный человек с железной выдержкой. Самоубийство во имя спасения альянсовского офицера… Никогда не думал, что такое возможно.

Колесников промолчал. Наверняка Вею уже доложили о смерти брата, но он пожелает выслушать все подробности от посла. А связываться с ним на корабле было бы неразумно, так что надо было возвращаться на Цитадель.

— Михайлович со мной еще не связывался, но я проинформирую вас сразу после передачи сведений.

— Мы доставим вас на Цитадель, — кивнул Шепард. — Наверняка там уже все переполошились, разыскивая советского посла и офицера СБЦ.

— Это не самое страшное, что они нас потеряли, — отозвался Колесников. — Меня больше злит мысль, что Удина без меня уже неделю себя комфортно чувствует.

Глава 7

— Зачем в этой системе топливный склад, Колесников? — возмущался Удина. — До ретранслятора рукой подать. Опять ненужные траты. Куда смотрит Совет Обороны?

— Это гражданское строительство. Совет Обороны к нему не имеет ни малейшего отношения, — объяснил послу разведчик. — Мы рассматривали вариант наземного сооружения, но единственная планета, где можно его разместить, слишком жаркая. Я бы с удовольствием прочел вам лекцию о взрывоопасных веществах, Удина, но нет времени. СССР организовал добычу алюминия на Паравине, так что мы рискуем потерять не только склад, но и шахты, и персонал, если будем экономить на строительстве космических объектов. Единственно правильным решением будет сделать именно орбитальную топливную станцию.

— А как продвигается постройка вашей станции в системах бывших батарианских колоний? — спросил советник-турианец. — Мне казалось, для СССР первоочередная задача переплюнуть в размерах и показателях огневой мощи альянсовский «Арктур».

— Оно продвигается, господин советник. СССР в этом проекте видит не погоню за достижениями Альянса, а укрепление внутренней безопасности. Батарианцы мстительны и обидчивы, а рисковать людьми мы не имеем никакого права. Станция «Гельперин» будет полностью готова к работе через семь земных месяцев.

— Постройка топливного склада в Сигме Близнецов не такое уж плохое решение, господин Удина. В системах рядом заправочных баз нет, так что это не только помощь советским исследовательским кораблям, но и флоту других рас, появившимся в тех туманностях, — рассудила Тевос. — Я надеюсь, советский топливный склад будет обслуживать не только свои корабли?

— Разумеется, госпожа, — отозвался Колесников. — Подробные чертежи станции «Гельперин» я уже передал на терминал советников.

— Прекрасно. Думаю, на этом заседание можно закончить. Строительство топливной базы одобрено, — объявил саларианский советник.

Кивнув, Колесников направился к лифту.

— Очередная масштабная, но абсолютно ненужная постройка, — поделился своим мнением Удина.

— Ты говоришь так обо всех проектах СССР, — парировал Колесников. — Если придумаешь что-то более полезное, свожу тебя на оперу в благодарность.

— На оперу я могу и без тебя «сводиться», — огрызнулся Удина. — Мне непонятны мотивы всех масштабных строек СССР, признаю. Слишком расхлябано, хватаетесь за все подряд.

— Ты прав, — вздохнул Колесников. — Меры в стройках мы не знаем. Но зато в годовой бюджетный план умудряемся укладываться. Так что не переживай за наши ресурсы. Все подсчитано.

— Хорошо, если так. Было бы обидно лишиться половины человечества, умерших от голодной нищеты сидя на бочке с топливом, — кивнул Удина.

— Мне всегда нравилась твоя искренняя забота о моем государстве, — отозвался Колесников.

— А мне твоя сердечность и почти непрофессиональная любовь к коллегам, — последовал ответ.

На этой почти дружеской ноте, Колесников расстался с послом Альянса и зашел в кабинет к себе. Упрямый Удина быстро соображал и рассчитывал — это несомненный плюс. Действительно, со стороны постройка топливного склада там, где не нужно колесить между системами, была не слишком разумным действием. В мирное время. Но на случай агрессии и военных действий иметь резервный источник топлива это не так уж плохо. И совершенно небезопасно таскать с собой несколько заправочных крейсеров, от попаданий в которые от всего флота останутся лишь воспоминания и несколько бесцельно бродящих обломков. Как это объяснить западному послу, который одобрит постройку любой, пусть даже самой комичной новой военной техники, но никогда не подумает о значимости вот таких тактических мелочей?

Проверив терминал, Колесников наткнулся на сообщение от Петровского. Старый друг хотел поговорить, но встречаться лично опасался. Разведчик поддерживал его в этом благоразумном решении. Слишком сильно хотелось оттрепать за ухо бывшего товарища и рассказать о вредном влиянии курения и плохих компаний на детскую психику и еще плохо сформированный иммунитет. Конечно, он опоздал с такими лекциями на доброе количество лет, но от фантазий рассудительность не прячет. Колесников внимательно изучил все материалы, находящиеся в его доступе о «Цербере» и жутко негодовал. Дополнил негативную картину доклад Шепарда о встречах с боевиками и безумными учеными из этой организации. Разведчик был абсолютно уверен, что об организации, в которую Петровский уходил, он выяснил бы все досконально. А значит, мерзавец знал, в какую кучу говна он ныряет с головой. К чему же теперь эти встречи, разговоры? Колесников пытался заставить себя думать, что Петровский — обыкновенный предатель, променявший интересы державы на свои шкурные, но получалось плохо. Образ друга, сопартийца, боевого товарища и великолепного руководителя никак не вязался с имеющимися реалиями. Сомнения в политике двух имеющихся держав оправдывают бегство с родины, с работы, от самого себя? Михайлович был куда более язвительным и свое недовольство чем-либо никогда не скрывал. Но уходить куда-то даже не думал. Понимал, что дом — это дом. Потертые стены и небо вместо потолка не всегда хуже незнакомых замков. И что в семье не без урода, даже если вся семья состоит из одного человека. Обыкновенные доводы, переводящие политические и общественные недовольства Петровского на обывательский язык, не помогли удержать мятежного председателя на месте. Да и странно верить, что если на родине тебя никогда не целовали в пупок, то в другом месте изощрятся и поцелуют ниже. Наивность, но она так не свойственна Петровскому.

Генсек, прощающий что угодно, кроме воровства и предательства, объявил своего любимца «изменником родины» и не жалел средств на его поимку. Озлобленность руководителя можно было понять, так как Петровский, будучи председателем отдела КГБ, должен был отлавливать и привлекать к ответственности таких людей, но получилось иначе. Разумеется, Колесников не хотел попасть в список «сомнительных элементов» лишь только потому, что перебросится парой слов с Петровским, но с другой стороны одолевало это чертово любопытство, с которого традиционно и начинались самые нелепые смерти. Вот только как связаться с Петровским так, чтобы на Лубянке уборщицы не обсуждали это через пятнадцать минут после их встречи в другой части галактики? Пожалуй, тут нужно было быть не разведчиком, а фокусником. Колесников был уверен, что за ним наблюдают, так как знают о его дружбе с Петровским. И непременно организуют ему случайно упавший на голову горшок. Если, конечно, не решат отдать отделу дознания. Горшок — это либерально. И если на письменные сообщения не обратят никакого внимания, то на голографический сигнал сбегутся, как мухи на кусок… варенья. Можно, конечно, предупредить генсека лично о желании Петровского пообщаться и даже тайно передавать сигнал, но он совсем недавно, стоя перед голоприемником, едва ли не клялся на буденовке далекого предка, что никаких связей больше не поддерживает и не собирается общаться с «авантюристом Олежкой», как Петровского обласкал руководитель. А что ж получится? Выходит, у Колесникова только два выхода: проигнорировать или умудриться сохранить в тайне встречу.

«Чертово любопытство. Погубит оно».

Решение было принято, оставалось только придумать, как именно осуществить план.

Колесников ждал Шепарда, который, наплевав на осторожность, решил лично наведаться в кабинет советского посла. Сам же разведчик пытался вспомнить те переходные точки, когда от безразличия к капитану он пришел к пониманию. А потом и почти отеческому сочувствию. Мало того, что бедолага-солдат выслушал виртуальный скандал, который ему устроил турианец за то, что он загубил королеву-рахни, так еще и Михайлович наорал на несчастного за потерю крейсера, отправленного за Сареном. В последнем Шепард хоть и был не виноват, да и Совет Обороны не предъявил претензий, но вслушиваться в издевательски-спокойный тон контр-адмирала, вещающий гадости, было тоже нелегко. Генсек, приказавший обеспечить Шепарда всеми необходимыми военными ресурсами, отнесся к новости спокойно. В конце концов знал, на что шел. Но куркуль Михайлович, всегда переживающий за каждый метр запасной проводки на корабле, впал в траур и объявил Шепарда личным врагом номер два. После советского посла-неудачника.

— Можно? — поинтересовался Шепард, переминаясь с ноги на ногу у входа.

— Разумеется, — Колесников вгляделся в бледное и замученное лицо капитана. — Вы хотели что-то обсудить?

— Скорее, выговориться. Наверное, это странно, что я пришел именно к вам, но мне такой вариант кажется наиболее верным.

— Готов оказать любую помощь, — кивнул Колесников.

— Сразу после Новерии я отправился на Вермайр, как вы знаете. Потерял одного члена экипажа, и чуть было не лишился Рекса. Знаю, что принял единственно верное решение, но что-то тяготит, не отпускает. Клятое чувство вины просто убивает, не дает сосредоточиться, — поделился Шепард.

— Вы потеряли на задании девушку-сержанта. Читал ваш доклад Совету, — вновь кивнул Колесников. — Даже не решился с вами связаться, так как думал, что вам не до меня. Что я могу вам сказать? В некоторых моментах наши Уставы совпадают, а там разборчиво написано, что вы обязаны спасти старшего по званию. И неважно, что вы этого старшего ненавидите и желали ему именно такой смерти. Есть Устав, и вы обязаны ему следовать в полной мере. Так что выбор вами сделан верный. Та девушка тоже знала, на что шла, записываясь в Армию Альянса. Так за что вам себя винить? За исполнительность и законопослушание? А если еще и прибавить к этому момент, что сержант была окружена гетами, так вы еще и благоразумно решили не подвергать экипаж «Нормандии» опасности обстрела.

— Я говорю себе тоже самое, но легче не становится, — Шепард поднял на Колесникова красные от перенапряжения глаза. — А как бы вы поступили? Так, как говорите мне?

— Я бы спас женщину, — Колесников подошел к окну и достал сигарету. — Курите?

— Нет, — отозвался Шепард, ставший рядом с разведчиком.

— Напрасно. Иногда лучше отравить дымом легкие и расслабиться, чем разбивать голову о стену, переживая, — Колесников открыл окно. — Я объясню вам, почему я бы спас девицу-сержанта. Наши женщины к обязательной службе не привлекаются и за равные права с мужчинами не борются. Соответственно, я бы спасал мирную гражданку, а не офицера. Это тоже четко прописано в Уставе.

— То есть, ваши женщины не привлекаются к службе? — удивился Шепард. — А как же эмансипация?

— Советские женщины любят, когда мужчина в ресторане расплачивается за них. Им эта эмансипация и даром не приснилась, — ответил Колесников.

Слабая улыбка скользнула по лицу капитана и очень обрадовала разведчика.

— И знаете, что, Шепард? Вероятно, я во многих вопросах кажусь вам дряхлым стариканом, скрюченным после парочки инсультов и уговаривающим шебутного мальца сидеть так же смирно, как и я в кресле-каталке, а не носиться, сбивая мебель. Но сейчас мой вам совет: запаситесь перцем, который вы непременно насыпите в зад этому Сарену. Это будет лучшая благодарность за посмертный подвиг вашей, простите, но я знаю, подруге. А после этого, вернувшись на Цитадель, можем вместе пораспускать нюни и пожаловаться друг другу на жизнь.

— Спасибо вам, — вновь улыбнулся Шепард. — Я прибыл на Совет за помощью. Я знаю, куда направился Сарен.

— Если я смог помочь вам, могу ли я в свою очередь просить об одолжении? Не обижусь, если откажете, — прищурился Колесников.

— Какого рода одолжение?

— Можете дать мне доступ к терминалам СПЕКТРа? По целому ряду причин я не могу связаться с одним человеком, а чувствую в этом крайнюю необходимость. Учитывая тот факт, что Жнецы оказались совсем не мифическими машинами, знания этого человека могут быть полезными, — рискнул попросить Колесников.

— Вы просите об одолжении и одновременно делаете его мне. Вы интересный человек, полковник. Если бы я не знал, что среди коммунистов бывают такие, как Михайлович, то уже выпрашивал бы комсомольский билет, — сказал Шепард.

— Михайлович хороший человек. Просто… своеобразный. Да и билет бы вам никто так легко не выдал. А вот горн и красный галстук — это завсегда пожалуйста.

Голографическое изображение Петровского рябило и временами пропадало, однако звук был хороший. Колесников, не слишком доверяя памяти, разумно включил диктофон. Из рассказа Олега, разведчик понял, что дела совсем плохи и «Цербер», как может, старается оградить человечество от угрозы жнецов, хоть и не самыми приятными, но весьма действенными способами. И вывод напрашивался сам собой: полутеррористическая организация вся в работе, а остальные представители человечества ковыряются в ромашках. Другие расы — в их местной флоре. Очень хотелось запустить планшетом в голографического Петровского, зажмуриться и представить себя в каком-нибудь приморском санатории. И чтобы не было даже воспоминаний о работе в посольстве, об Удине и прочих галактических бедах. И чтобы слово «жнец» ассоциировалось только с хлебными злаками.

— Значит это и есть твое объяснение побегу, Олег? Ты бросил службу, чтобы защищать человечество из другого места? Чем твой бывший кабинет хуже апартаментов Призрака? Прости, но это смахивает не на заботу, а на обыкновенную трусость. Испугался за свою жизнь и бросил родину, — не выдержал Колесников.

— Если бы я боялся за свою жизнь, то не пошел бы на службу в КГБ, — спокойно отозвался Петровский. — Да и плевать мне на свою жизнь. Я пытаюсь спасти твою.

Колесников не нашел, что ответить. Это прозвучало искренне, а Петровский никогда не умел лукавить.

— Послушай меня, старый друг. Жнецы не будут спрашивать — заплатил ли ты членские взносы. Мы сами себя поделили, а для них мы единая, неугодная им масса. Не красные, белые, голубые, а раса, достигшая пика развития и требующая утилизации. Можешь осуждать мой поступок сколько тебе угодно, но я намерен помочь человечеству избавиться от этой угрозы. А раз ни Лубянка, ни Пентагон рвения не проявляют, значит я буду работать на «Цербер», каким бы плохим он не был. Можешь считать меня предателем СССР, но даже не думай окрестить меня изменником человечества.

— Чего ты хотел добиться этой лекцией о жнецах и конкретно себе?

— Я хочу, чтобы ты правильно понял. Мы слишком давно знакомы, и я не хочу, чтобы ты заблуждался относительно меня. СССР хоть и строит боевую станцию, но этого мало. Альянс и вовсе клепает однотипные корабли, полагая, что количество лучше качества. Даже если Совет и Комитет оборон соединят наши крейсеры и свои истребители — этого будет мало. Мы потеряем Землю, а все из-за нелепых разногласий наших правительств.

— И что, исходя из этого, ты посоветуешь? — не мог не спросить Колесников.

Петровский был очень умен, и к нему следовало прислушиваться.

— Я вышлю на этот терминал карту, где будут помечены наиболее вероятные точки появления Жнецов. Там недурно бы сконцентрировать флот. Он их не остановит, но по крайней мере задержит. Надеюсь, Шепард сделает тебе копию. Не хочу рисковать твоей безопасностью и связываться через советские каналы. Ты, как мой друг, наверняка у них на крючке, и они только и ждут, чтобы поймать тебя с поличным и крепко взять за шляпу.

— Спасибо, только… Почему не делать все то же самое, оставаясь патриотом, а не прогибаться под сомнительного магната?

— Я патриот больше чем ты, Колесников. Это упрямый факт. Но самое обидное то, что родине мой патриотизм никуда не впился. Так, лишняя единица для отчетности и не более того. Защищать чьи-то интересы на деле и на словах — это не одно и то же. Удачи, мой друг. Надеюсь когда-нибудь, ты меня поймешь.

Голограмма исчезла. Колесников задумчиво смотрел в одну точку. Шепард молчал, видимо, переваривая услышанное. Опомнившись, он извлек данные, переданные Петровским и отдал Колесникову.

— Стоит проанализировать. Ваш друг очень убедителен. Что ж, его помощь, как и любая другая, пригодится, — заговорил капитан. — Идемте, мне нужно попасть на Совет.

— Могу ли я просить вас сохранить источник данных в тайне? Видите ли, у нас не слишком часто прощают предателей, а если и делают это, то только посмертно. Не очень хочется умирать, не поучаствовав в наступающем конфликте, — Колесников посмотрел в серые глаза капитана. Чужого капитана, исторического врага, чуждого элемента, испорченного политикой олигархии.

— В другое бы время, я непременно донес на вас и считал бы себя мегакрутым, но сейчас все изменилось. Может после решения вопроса Жнецов, я выполню свой долг и скажу, что сумел распознать в советском после разведчика, — Шепард направился к выходу. — Значит, вы служили в КГБ? Я еще в детстве слышал, что это не структура, а монстр. Хотя я родом с колониальной планеты, но слухи и туда доходили.

— Служил. Служу, да и надеюсь в будущем послужить. Наши-то с вами отношения это не затрагивает. И ничего не меняет, — отозвался Колесников, которому, почему-то было безразлично раскрытие истинной службы. Хотя, даже легче стало.

— Как это ничего не меняет? Это все меняет, — Шепард остановился и несколько секунд сверлил суровым взглядом Колесникова. — Быть другом советского разведчика — это же здорово.

Эпилог (Часть первая)

— Интересно, когда Удина успел превратиться из яркого политика в такого засранца? — растерянно и ни к кому конкретно не обращаясь, спросил «Элвис».

Колесникова мучил тот же вопрос, но с несколько другой постановкой. А именно: «Как Удина смог превратиться в политика, будучи таким засранцем». Разведчику очень хотелось подойти к нему во время его гневной защиты решения Совета и вытолкнуть с платформы прямо в этот, непонятно каким похмельным архитектором выдуманный, обрыв. Судя по лицу Шепарда и его скользящим по винтовке пальцам, капитан тоже хотел решить проблему кардинально, хотя и менее эффектно. Сам же виновник подступающего нервного припадка у всех присутствующих был спокоен и, как всегда, в себе уверен. Колесникову был непонятен его политический ход. Зачем все время орать и обвинять Совет в том, что они зажимают права новоиспеченного СПЕКТРа, а потом взять и прогнуться под него? И наивно надеяться, что его мнение будет учтено и в дальнейшем.

Скользнув взглядом по Тевос, Колесников заметил, что она тоже его рассматривает. Только с непривычным холодком. Азари, которая всегда и во всем поддерживала советского посла, больше всех говорила о бессмысленности доведения миссии до логического завершения. Колесников был разочарован. Но при всем этом он признавался себе, что если бы не рассказ Петровского, непоколебимо уверенного в этой угрозе и симпатия к Шепарду, скорее всего, он бы поддержал решение Совета. И с Удиной бы согласился, возможно, в первый раз. Но Петровский был куда убедительней, чем Удина и вся эта расовая элита, безразлично их осматривающая.

Расстроенный Шепард, не попрощавшись, развернулся и быстро направился в сторону фонтана. Сопровождающие его лейтенант и кроган угрюмо поплелись следом. Андерсон кивнул Колесникову и тоже устремился догонять капитана. Советский посол для приличия еще постоял на платформе несколько минут, надеясь, что окружающие его существа сейчас одумаются, окликнут Шепарда, нижайше извинятся и лично полетят на Илос. Не случилось. И, судя по взглядам, направленным на него со всех сторон, Совет и Удина ждали, когда и он уйдет.

— Даже не знаю, что предложить, Шепард, — услышал Колесников голос Андерсона, подходя к капитану. — Но думаю, что будет лучше, если ты вернешься на корабль, а не будешь светить физиономией в Президиуме или в Посольствах. Я свяжусь с тобой, если выясню, как тебе помочь.

Шепард кивнул.

— Я могу связаться с Советом Обороны, только вряд ли они помогут флотом. В тех системах действительно флотилиям лучше не появляться без веской причины. А таковой Совет не усмотрел. Может, Михайлович с его Разведывательным флотом согласится. Не знаю, не уверен, — Колесников только сейчас стал ощущать, насколько тугой ошейник накидывается на шею советских граждан. И если в мирное, безоблачное время его считаешь пуповиной, связывающей с кормящей родиной-матерью, то в предгрозовое — эдаким рудиментом, от которого вроде бы нужно, но так болезненно избавляться. А еще он был уверен, что ему не пойдут на встречу и помощь Шепарду в сомнительных территориях космоса никто организовывать не будет. Сам генсек, в отличие от своих предшественников, хоть и был трамвайным хамом, но отличался осторожностью и вдумчивостью. И он никогда не лез на колом стоящие детородные органы, пытаясь что-то и кому-то доказать. И сейчас не станет рисковать флотом лишь затем, чтобы показать Альянсу и Галактическому Совету, что советская армия самая смелая и лучшая и всем придет на помощь. Видимо, хорошо учил историю и знал, что такая помощь, имеющая место быть в прошлом, мало кого впечатляла.

— Идемте со мной, Андерсон. Вместе помозгуем и может до чего-нибудь додумаемся, — предложил Колесников.

— Не думаю, что мне нужно появляться в Посольстве. Удина начнет нервничать и неизвестно что еще придумает, дабы испортить нам жизнь окончательно, — не согласился капитан.

— Я зову вас не в кабинет Удины, а советского посла. Вряд ли он первым делом пойдет проведать меня и поинтересоваться моим мнением.

Андерсон согласился. Кивнув Шепарду, Колесников поспешил в свой кабинет. Хотелось связаться хоть с кем-нибудь и получить оценку ситуации из других уст. А еще нужно было услышать отказ в помощи и перестать надеяться на всесильные структуры родины, так как поиск вариантов сводился к тому, что СССР все-таки соглашается помочь.

— Знаешь, Колесников, предложенный Советом вариант мне кажется наиболее разумным, — сразу перешел к делу Михайлович. — Если у Сарена настолько мощная армия, как считают в Совете, то нет смысла гонять его по всей галактике. Сконцентрируем флоты в одном месте и подождем его с солью, которой зарядим все орудия. Любой, кто захочет захватить власть, начнет со штурма Цитадели, дабы остальные миры увидели победу над столицей и приуныли, побросав от шока оружие. Будем сидеть и ждать. Или лежать и ждать и попутно набираться сил.

— Не так все просто, Борис. Если бы ему нужна была столица, взятая силой, его флот уже несколько месяцев назад направился бы сюда. Ему нужно что-то, находящееся на Илосе. А что такое это «что» мы не знаем, — попытался разуверить Михайловича Колесников. — А отстранение Шепарда и вовсе удручает.

— Можешь считать меня эгоистом, но вот с решением относительно Шепарда я согласен полностью. Я бы еще предложил оголить ему задницу и выпороть в прямом эфире, дабы было неповадно искать неприятности для советского флота и портить сон контр-адмиралу, — безразлично ответил Михайлович. — Знаю, что ты прикипел к парнишке, но ты давай бросай с ним заигрывать. У нас появились новые проекты по стройкам, так что лучше займись своей работой и донеси до Совета их важность.

— Какие, к дьяволу, стройки, Борис? Ты меня совсем не слышишь? Кому на хрен будут нужны твои недостроенные проекты, если скоро мы направимся на поклон к создателю? — сорвался на крик Колесников.

— Дьявол, поклон создателю… Чем ты там занимаешься на своем постоянном досуге? Изучением религий? Лучше бабу себе найди и не забивай голову ерундой. Мне в первую очередь, — Михайлович смерил задумчивым взглядом Колесникова. — Я выполняю приказ Совета Обороны и не вижу смысла его оспаривать. Впрочем, я скоро буду недалеко и могу зайти и снять с тебя стружку наросшего на тебе идиотизма.

— Может, генсек разумнее, чем Совет Обороны? — растерянно отозвался разведчик.

— Не вздумай с ним связываться, да еще и нести подобную чушь, что и мне. Я тебя, дурака, хорошо знаю и где-то нехотя понимаю. А как будет выглядеть в глазах руководителя лицо, которое просит помощи для альянсовского капитана? Помогать Шепарду на территориях Совета — это одно, а вот провоцировать работорговцев и ждать от них нехорошего — это совсем другая песня. К тому же, смею напомнить, что на тебя и так косо смотрят из-за дружбы с Петровским, так что сиди тише воды.

— Не один я был с ним дружен, — парировал Колесников.

— Да. Были и другие, — сказал Михайлович. — Советую обратить внимание на слово «были», так как употреблен глагол в прошедшем времени.

Колесникову стало тоскливо. Отключив связь, он попытался достать сигарету, но они одна за другой ломались из-за дрожащих пальцев. Смирившись и отбросив пачку, разведчик протянул руку за уже прикуренной сигаретой, которую ему подавал Андерсон. Впервые за долгое время захотелось напиться до визга, чтобы не ощущать предательства со всех сторон, и валяться под порогом собственного кабинета. Значит, когда Президиуму было нужно снять его с должности и направить на Цитадель на работу, в которой он практически не смыслил — это нормально. Когда от него требовали шпионить и доносить, хотя он был избавлен от этих обязанностей своим назначением — тоже рад стараться. А когда он захотел только того, чтобы его послушали — в ответ любезно расстегнутая ширинка. Неожиданный и точный удар по принципам, убеждениям и любви к родине. Нет, свое государство Колесников по-прежнему любил изо всех сил. Но не ту его часть, в которой засели с умными лицами совсем неумные люди и прятали свой цинизм за напускной заботой о людях. Мерзко и противно.

— Понимаю ваше состояние, посол, — заговорил Андерсон. — Мне даже приятно, что вы так волнуетесь за Шепарда — это неожиданно. Но надо думать о том, как помочь ему покинуть Цитадель. Большего сделать, увы, мы не можем.

— А что тут думать? Пойдем и оторвем Удине все пальцы, кроме указательного на правой руке. И пусть этим самым пальцем снимает блокировку. Наверняка, это он, подлец, придумал его задержать, — после нескольких затяжек стало чуть спокойнее.

— А что если блокировка отключается только в доках? — задумался Андерсон.

— Тогда выйдем из его кабинета и этими вашими… бетменами полетим в доки. Можем разделиться, так надежней будет, — Колесников затушил сигарету. — Простите мой бред. Тянет принять успокоительное. Причем, начать лечение граммов так с двухсот.

— Отправим Шепарда с миром и вместе примем. Если успеем до того, как сюда придут офицеры СБЦ, — чуть улыбнулся Андерсон.

— В камеры СБЦ мне не хочется, — поморщился Колесников, вспомнив экскурсию Бейли. — Можно иначе попробовать.

Подойдя к голопередатчику, разведчик вновь связался с Михайловичем.

— Я же сказал, что зайду к тебе на обед. Не нервируй меня хотя бы эти два часа, пока я буду добираться до тебя, — сразу сказал контр-адмирал.

— А давай наоборот. Я с товарищем к тебе зайду, а потом у тебя и отобедаем? — предложил Колесников.

— Что, уже натворил что-то? И меня подставить хочешь?

— Нет. Сейчас только пойду творить.

* * *

По обоюдной договоренности, Колесников должен был идти в кабинет Удины, а Андерсон ломать оборудование в доках. А потом, не сговариваясь, бежать на корабль Михайловича и пытаться на нем порадоваться жизни. Колесников жутко не хотел, чтобы его решение спрятаться от СБЦ у контр-адмирала, как-то нехорошо повлияло на судьбу Михайловича. Искренне не хотел. Да и чутье подсказывало, что в скором времени всем на Цитадели будет плевать на советского засранца-посла и его отгуталининого природой друга.

Вздрагивая от накатившего возбуждения, Колесников подошел к двери Удины. Вот он плюс, который все-таки был в этой ситуации. Мечта вот-вот исполнится, и он отомстит послу Альянса за то, что тот целенаправленно стрепал разведчику килограмм нервов за прошедшие месяцы. Жаль, что не было времени ознакомиться с литературой, где подробно расписаны пытки. И жаль, что он чертов разведчик, а не дознаватель. Профессионализм работников этой структуры заставил бы рассказать Удину все интимные подробности его жизни.

— Колесников. Что, пришел со мной спорить? — спросил Удина, поднимая голову и отрываясь от планшета.

Разведчик даже отвечать не стал. Он быстро направился к столу, из-за которого медленно встал Удина и сверлил его глазами, полными непонимания. Промеж этих глаз удар и пришелся, от чего посол, покачнувшись, рухнул на пол, прижимая ладонь к лицу.

— Ты что творишь, Колесников. Ты же…, — пистолет, который разведчик достал, помелькал в неприятной близости от и так разбитого носа. — Ты же не станешь…

Отвечать Колесников, действительно, не стал. Желание пристрелить Удину хоть и было велико, но слишком уж малообоснованным. Но и использовать пистолет хотелось. Не найдя лучшего варианта, Колесников просто приложил им Удину, от чего тот принял параллельное положение полу и решил поспать.

— Devictus beneficio, — сказал он временно выключенному из жизни Удине.

Разобравшись с терминалом и подавляя в себе желание с разбега пробить ногой в живот Удине, Колесников направился к докам.

* * *

— Колесников, ты идиот. Круглый. Мало того, что сам накосяпонил, так еще и меня втянул в свой бандитизм, — сказал Михайлович, попутно отдавая приказ отвода корабля из доков и присоединения к своему разведывательному флоту, сконцентрированному неподалеку от ретранслятора. — Но за Удину тебе спасибо. Я бы ему сам с удовольствием гвоздь в сапог подкинул, а тут целое рукоприкладство. Вот ты чистой воды преступник, а я так хочу тебя обнять. Плохо ты на меня влияешь.

— Надеюсь, влияние только этим ограничится, — обеспокоенно отозвался Колесников. — Не хочу, чтобы и тебя вместе со мной отдали под трибунал.

— Не переживай. Скажу, что укрыл тебя от СБЦ только затем, чтобы на родной суд привезти не потресканным. В Москве это оценят, а на мнение Альянса мне погулять, — беззаботно отозвался Михайлович. — Прошу прощения у заимевшихся на моем корабле представителей Альянса.

Довольный тем, что Шепард покинул Цитадель, Андерсон не обратил внимания на хамство контр-адмирала.

— Лучше посмотри на расположение капитанского мостика. Слышал, как я лично отдал приказ офицерам? Не по радиосвязи и не через приемнички, а сам голос повысил и до всех донес. Не то, что ваш бравый капитан, настоящий голос которого уже забыт, а имеется только подобие, искаженное передатчиком. Так-то. С людьми же взаимодействовать надо…

— И что дальше будем делать? — перебил Колесников Михайловича, очень любившего устраивать поучительные монологи.

— Мы это кто? Я и мои вошки? «Мы» будем ждать приказ, — Михайлович спустился с мостика. — А вы, дорогие товарищи, внесите деньги в кассу и устраивайтесь поудобнее. Скоро произойдет то, что раньше имело место быть только на совместных учениях. Полное взаимодействие флотов Альянса и СССР в условиях военного времени.

— Ты напрасно язвишь, Борис. Помнится, ты был впечатлен «Властелином». Представь на мгновение, что здесь появится не только он, но и его родственники. Будешь так же острить? К тому же, кто-то хотел пригласить меня на обед, — Колесников постарался улыбнуться.

— Когда это я тебе обед предлагал? — задумался Михайлович. — А что до моих острот, то я ими богат столько, сколько себя помню. Так почему я, под старость лет, должен вдруг стать манерным? Только из-за нескольких машин, которым кто-то нездоровый на головушку прописал в программы, что они обязаны считать себя разумными? Не зли меня, а то отвезу обратно в доки.

Колесников молчал. Ему никогда не хотелось на Цитадель, а сейчас это желание было особенно сильным. А обладающий странноватым чувством юмора Михайлович мог организовать ему отправление.

— А если серьезно, Колесников, давно ли ты общался с Петровским лично? — прищурившись, спросил Михайлович. — Я слышу в твоих пламенных речах следы его недовольства.

Колесников помедлил с ответом. Все-таки он никогда не считал Михайловича другом. Кем угодно, но только не им. Прекрасным боевым товарищем, которому можно доверить жизнь — да. Человеком, с которым стоит говорить по душам — нет. Контр-адмирал оставался ревизором, который обязан сообщать результаты проверки, максимально точно отражая полноту картины. Он ведь ему говорил, что помогать советскому послу — это приказ. То есть не веление сердца, а холодное повиновение, на которое он сам подписался, решившись служить. Стоило ли доверять человеку, который почти всю свою жизнь посветил законному стукачеству? Ответ только один.

— Мы общались во время моего отпуска. Но он тогда еще нес службу. Больше лично мы не встречались, — абсолютно честно признался Колесников. И ведь действительно не соврал — общение с голограммой — это не личное общение.

— Будь осторожнее. Сам знаешь, что у нас любят делать с разведчиками, которые слишком долго служили на чужбине и обзавелись опасными связями. Если забыл, то напомню — тоже самое, что и с предателями, — Михайлович улыбнулся.

— Шел бы ты, Борис. Кстати, не припомнишь, что делают с контр-адмиралами, которые приютили на своем корабле разведчика с опасными связями и альянсовского офицера?

Михайлович усмехнулся и смерил одобрительным взглядом Колесникова.

— Давайте поговорим о предстоящем сражении, — предложил Андерсон. — Конечно, слушать вашу беседу одно удовольствие, но вот у меня сейчас импотенция на светские рауты.

Колесников вздохнул. Сейчас Михайлович, большой любитель учить, разразится долгим и скучным монологом. Хотя, если быть до конца честным, в боях он не участвовал никогда, хотя и вызубрил всю рекомендованную литературу. Наверняка у Андерсона, сражавшегося в Войне Первого Контакта, опыта больше. СССР, будучи в последнее время очень аккуратной державой, в сражения не лез. Дружить с окружающими расами тоже особенно не старался, но и конфликт не создавал. Выбранная политическая линия генсека с одной стороны была очень правильной, так как многие страны под коммунистическим знаменем очень хотели жить так, как и до открытия ретрансляторов, наивно полагая, что в Солнечной системе ресурсов хватит на все нужды. А с другой — не слишком разумной, так как ресурсов уже не хватает. Да их и изначально было небогато. Приоритетом считалась именно добыча ресурсов, а не укрепление своих позиций в галактическом обществе. Однако другая часть человечества почему-то именно рвалась в элиту, поэтому и пришлось не отставать от забугорных братьев и тоже поиграть в политику не только в масштабах Земли, но и чуть дальше.

Михайлович подошел к столу и извлек оттуда толстенную папку. В папке, как оказалось, хранились распечатки звездных карт. Михайлович, любивший работать «по старинке», которую он, следует отметить, не застал, начал искать карту системы «Вдова». Судя по лицу Андерсона, данных на бумажном «носителе» он не видел давно. Или никогда.

— Так, где система? Найду ее. Нашел. Смотрим внимательно. У кого херовато с запоминанием — то, Колесников, можешь записывать, — Михайлович развернул карту и положил на стол. К ужасу Андерсона, в руке у контр-адмирала появился и карандаш. А судя по тому, что сточен он был почти до середины, пользовался Михайлович им нередко.

— Особо развернутой лекции не ждите, — предупредил Михайлович. — Во-первых, вы два предателя, которых надо подвесить за ваши предательские яйца на кипарисе. А во-вторых, лично я сумел пообщаться только с адмиралом Пятого флота. На остальных командующих Альянса у меня, как вы сказали Андерсон? Импотенция? Очень точный диагноз. Но мне достаточно Хакета. А расклад таков: геты появляются с этой стороны ретранслятора. Сами знаете, что как не рассчитывай прыжок, а выскочишь на дальней стороне. Хоть они и смрадная механика, но законы физики везде одни. Первое, что они засекут, это корабли-разведчики, которые моментально будут создавать им помехи. И, само собой, геты начнут атаковать. Не дожидаясь огня, прикажу развернуть эскадрилью и изобразить отступление. Корабли-разведчики возвращаются в ангары крейсера, а по, приготовившимся к легкой победе, гетам открывают огонь фрегаты, прикрывающие отступление «разведчиков». Пока синтетики симулируют удивление, с тыла заходит Пятый флот и Хакет крепко и упруго вставляет им в зад.

— У вас как-то легко все получается, — усомнился Андерсон. — А что, если гетов будет настолько много, что они не всем составом кинутся за «разведчиками»? К тому же они могут прибывать волнами, а не все сразу. И чего тогда стоит ваша тактика? Предположим, первую волну вы уничтожите, но вторая-то выскочит как раз посреди боя, а тут и Пятая флотилия близко, хоть руками трогай.

— Это не моя тактика. Гражданская война. Махно. Применение тачанок, как оружия, а не только транспортного средства. Поверьте, тому вражескому Батьке очень везло. Тактика сухопутных войск, но очень подходящая в данный момент. Да и не забывайте, что здесь будет почти весь человеческий флот, а не только я и Хакет. Остальные командующие так же парами координируют свои действия. Такова договоренность.

— А что с «Властелином» будете делать? — поинтересовался Колесников. — А что если он прибудет первый и устроит лазерное шоу твоим «разведчикам»?

— Если первым прибудет Жнец, то мой Разведывательный флот отступает всем составом, и появляются линейные крейсеры Ударной флотилии адмирала Громова и корветы Третей флотилии. Не помню, кто там у них… Хам похлеще меня.

— Адмирал Пикард, — подсказал Андерсон.

— Да, Ударный флот позади нас. У Хакета в тылах Пикард. Так что не переживайте, Андерсон, устроим мы вашему Жнецу бомбардировочный массаж всей обшивки. Даже позвать своих уродцев-братьев он не успеет. Кто ему такой дизайн вообще придумал? Убожество, а не корабль. Но огневая мощь на зависть — это надо признать.

Глядя на невозмутимого Михайловича, делающего пометки на карте, Колесников приободрился. Андерсон, похоже, тоже. Разведчик подошел к иллюминатору и всмотрелся в пространство, усыпанное звездами. Так спокойно и мирно. Не верилось, что через неопределенное время вся эта тишина будет нарушена. И зачем вообще галактике нужна органическая жизнь, которая только и делает, что рушит все, до чего дотягивается? Почему бы не существовать космосу в этой гармоничной безмятежности? Холодной, но безупречной в своей красоте? Может, в жнецах действительно имелся высший смысл, который поняли те далекие расы, создавшие их и ушедшие во временное небытие?

Колесников постарался не развивать эту мысль дальше. Не хватало еще: согласиться с машинками, нарисовать на собственном пузе мишень для их удобства и ждать «высшего» лазерного луча, как блага. Нет, определенно надо затолкать романтизм подальше и порассуждать на тему: «А на хрена я такой нужен?», находясь в безопасном месте. В «Канатчиковой даче», например, где любые попытки избавиться от бренного тела, дабы космос вздохнул спокойно, пресекутся мягкими стенами и крепкими санитарами.

— Ладно, товарищи, хватит пошлых вопросов. Валите из моей каюты. У меня сейчас видеоконференция начнется, не хочу, чтобы вы на ней своими предательскими мордахами отсвечивали. А то советский флот начнет сначала отстреливать предателей. А именно, мой крейсер с вражескими элементами на борту. Как считаешь, Колесников, привнесение в космические войска заградотрядов в виде патрулирующих дредноутов было бы хорошей идеей? Не отвечай и забудь — это я придумал. Нужно будет поднять вопрос в Совете Обороны.

Колесников снова улыбнулся. Таким как Михайлович сама природа помогает выжить, как и всем паразитам. А раз он сейчас на борту у человека, которому всегда и во всем феерически везет, значит он в безопасности. И значит, нужно волноваться в большей степени за Шепарда, с которым он не мог связаться, дабы не привлекать внимания к «безопасному» кораблю контр-адмирала.

* * *

Колесников проснулся от того, что крейсер очень ощутимо тряхнуло. Разведчик задремал в кают-компании. Видимо, сморенный насыщенностью дня мозг, пожелал именно такой разгрузки. Андерсон, положивший голову на стол и мирно посапывающий, тоже очнулся.

— Что, геты уже здесь? — схватил за руку пробегающего лейтенанта Колесников.

— Два земных часа как. Контр-адмирал приказал вас не будить. Сказал… — юноша замялся и испуганным взглядом пробежался взглядом по военной форме Колесникова. Не удивительно, что он напрягся — погоны разведчик не носил.

— Что сказал? — спросил он.

— Сказал, что лучше отправить вас потом на расстрел свеженькими, как месяц май.

— Вот сука, — Колесников направился к капитанскому мостику. Андерсон зашагал следом.

Правда, разведчик моментально забыл об обиде, как только взглянул в иллюминатор. Словно и не было той безмятежности, на которую он любовался несколько часов назад. От той гармонии осталась только тишина. Снующие корабли мелькали так быстро, что не было возможности рассмотреть, какой расе они принадлежат. Михайлович, обычно неторопливый и невозмутимый, постоянно сбегал с мостика и несся к приборам пилотов, сверяя показания. И при этом умудрялся вести переговоры.

— Так, «Киров» сосредотачивает огонь на десантной капсуле, движущийся к Цитадели.

— Есть, — последовал короткий быстрый ответ.

— Бомбардировочная эскадрилья — снимаем с зада «Шанхая» гетские истребители и возвращаемся к альянсовскому дредноуту.

— Есть, — тут же отозвались ему.

Михайлович подбежал к столу и сделал на карте пометки. Сверившись с планшетом, последовал забег к иллюминатору.

— Ты посмотри, они опять в нашу сторону пропустили крейсер. Мы им тут что? Тяжелый флот? Ну, тупые, ей богу, — не сдержался он.

— Михайлович, когда ругаете Альянс, хотя бы связь выключайте, — посоветовал контр-адмиралу Хакет.

— Поняли? Подслушивает за мной, вместо того, чтобы крейсер на себя взять, — не успокаивался Михайлович.

— Взяли. «Белфаст» — сосредоточить огонь на сигнальной антенне крейсера, — приказал Хакет.

У Колесникова закружилась голова от яркости картинки в иллюминаторе и переговоров со всех сторон. Хотелось расспросить о ситуации, так как в таких сражениях он мало что понимал. Зато Андерсон, взглянув на сканеры и схватив планшет Михайловича, который зачем-то опять понесся к пилотам, похоже понимал, что к чему.

— Прикрываем «Путь предназначения», — объяснил он Колесникову.

— Передайте своему герою-Шепарду, что пусть лучше сдохнет на Цитадели. Из-за его благородства теряем флот. Он лично будет писать некрологи каждому военнослужащему моей флотилии. Лично мне Совет в хер не впился, чтобы из-за него терять своих людей, — сказал Михайлович.

— Контр-адмирал, выполняйте приказ, — вновь заговорил Хакет.

Михайлович опять схватился за карандаш. Видимо, ему действительно было удобней работать вручную, чем стоять на одном месте и сверять данные с планшета.

— По флоту! Цель номер один! Уничтожить! — прозвучал незнакомый голос.

— Вот черти. И что останется от человеческого флота? — как-то растерянно произнес Михайлович.

Крейсер снова тряхнуло. Пилоты, пытающиеся маневрировать и уходить от обстрела, теперь взяли курс на жнеца, который стремительно приближался к Цитадели, не забывая «поливать» лазером встреченные им на пути корабли. А судя по тому, что огоньки взрывов участились, приказ был очень сомнительным. Снова толчок, из-за которого крейсер Михайловича чуть наклонился, а сам разведчик и персонал, работающий с ним на одной стороне, стали стремительно скатываться к противоположной стене.

— Выравниваемся, — объявил один из пилотов.

Поднимаясь, Колесников встретился взглядом с Михайловичем.

— Что ты там говорил про Создателя? — устало спросил он. — Знаешь, я думаю, что если по ту сторону жизни действительно что-то есть, то я и в аду найду себе работу.

— Не спеши, — отозвался Колесников, который никогда не видел Михайловича столь задумчивым.

— Приближаемся к цели. Орудия готовы. Огонь по команде, — услышал Колесников из рубки.

— Стреляйте, стараясь не перегревать орудия, — устало приказал Михайлович.

— Есть, — отозвался неровный хор голосов.

Колесников вновь вернулся к иллюминатору. Андерсон предпочел следить за картиной боя во всей ее полноте и потому не отрывался от мониторов. Михайлович встал рядом с ним, показывая обломки.

— Вот и весь бравый советский флот, — сказал он. — Разве это того стоило? Жизни членов Совета, к которому мы не имеем отношения, дороже жизней соотечественников? Да и альянсовских солдат?

Крейсер снова ощутимо тряхнуло. В этот раз Колесникову не повезло, и он отлетел к поручням капитанского мостика и крепко приложился по ним головой.

— Вероятно, это мне за Удину, — мелькнула в утихающем сознании мысль.

* * *

— Если он сдохнет, от вашей больницы останется котлован. Лично заложу бомбу и разнесу тут все к чертям! — услышал Колесников голос Михайловича.

— Смотрите-ка, очнулся, — восхитился контр-адмирал.

— Что это? Сотрясение? Почему у меня болит голова, а у тебя такой противный голос? — Колесников попытался приподняться на подушках.

— Легкое сотрясение. Радуйся, что мозгов у тебя нет, а только кость. Могло бы хуже быть. Тыклушку свою не поднимай. Хочешь чего-нибудь? Харчей больничных, книжку, утку? Я сегодня добрый. Что тебе подать?

До Колесникова дошел запах спиртного, вероятно, принятого Михайловичем сразу перед входом в его палату.

— Что я пропустил? — спросил разведчик, укладывая голову обратно. — Только не шуми — раздражает.

— Все пропустил. И мою победу над Жнецом и гетами. И возвращение на Землю. И восхваление опять-таки меня…

— Твою победу? А мне казалось, что кроме твоей флотилии, были и другие, — разговаривать не хотелось, слушать было больно, а любопытство распирало. Приходилось идти у него на поводу и, морщась, терпеть боль.

— Ну, Хакет чуть помог. Шепард на Цитадели подсуетился, а так в основном мой вклад, конечно, — Михайлович подставил стул и присел возле койки. — А если говорить о будущем, то оно не так уж радостно. Потери мы понесли огромные, а это был всего навсего один Жнец. Не зря ты отпустил Шепарда. Если бы не он, сейчас бы здесь повсюду хозяйничали эти «Властелины». Что он там узнал и отключил — не знаю, но похоже всех нас спас. Представляешь, я обязан жизнью капитану Альянса, которого самолично и с удовольствием расстрелял бы еще вчера.

— Погоди, мы на Земле? Сколько я уже так? — Колесников сделал неопределенный жест рукой.

— Сутки. Умудрился сделать трещину на казенном имуществе своей бестолковкой прямо перед победой над Жнецом. Пол мне заляпал и персонал перепугал. Что у тебя с моторикой? Кукла тряпичная. Пришлось тобой еще заниматься. Вот, лежишь сейчас в московской больничке и разговариваешь с адмиралом.

— Поздравляю, — устало протянул Колесников.

— Держи, Шепард велел тебе отдать, — Михайлович протянул небольшой ящичек. — Хотя нет, не держи. Нельзя тебе. Сам открою.

— А вдруг там личное что-то? — забеспокоился разведчик.

— Тогда мне еще интересней, — новоявленный адмирал открыл ящик и достал оттуда инструметрон. — Технику подарил. А где апельсины? Ты больной или как?

— Отойди от меня, пьяный адмирал. Голова кружится, — Колесников закрыл глаза, мучительно обдумывая смысл подарка.

— Не обижайся. Просто я пьяный и счастливый. И рад, что ты, говнюк, жив остался. Пойду от тебя, — Михайлович покачиваясь встал. — Протрезвею — свяжемся. Не сдохни тут без меня… Сестричка, дай тазик…

Колесников хотел бы подольше понаблюдать за пьяным Михайловичем, которого он таковым не видел никогда, но проклятая усталость и боль настраивали на сон.

* * *

Вернувшись на Цитадель, Колесников с удовольствием обнаружил Андерсона в кабинете Удины и с неудовольствием бывшего посла Альянса в своем собственном.

— Как себя чувствуешь? — спросил Удина, вставая с кресла.

— Нормально. А как твой нос? — поинтересовался Колесников.

— Пострадал, к нашему общему счастью. Был не прав, Колесников, признаю. Можешь доломать его, если тебе станет легче, — довольно робкая улыбка наглого дипломата, который обычно орал и топал ногами, навевала нехорошие предчувствия.

— Что это с тобой? Между прочим, я испорченный марксизмом элемент, требующий удара по голове демократическим молотом. Или это не ты меня так называл? Что ты тут вообще забыл?

— Я теперь помощник советника Андерсона. Решил, что пока тебя нет, я могу спокойно здесь поработать, — объяснил Удина, собирая со стола планшеты. — Не переживай, Михайлович сказал, что если я притронусь к твоим вещам, то он отгрызет мне пальцы. Считай, что я боялся и потому пользовался только твоим столом и креслом.

— Да не жалко. Пользуйся дальше. А что это вдруг ты так раздобрел? Лично я ждал повестки в суд за твой нос, — Колесников подошел к окну. — И знаешь, если бы я заседал в твоем кабинете, то пепельницу бы за тобой вынес, — разведчик кивнул в переполненную окурками тару.

— Не курю. Внимания не обратил. Времена изменились, и биться лбами мы теперь не обязаны. Я так понимаю, ты остался послом? Почему ЦК не захотел баллотировать тебя в советники?

— У СССР дел своих много. Флот восстанавливать, стройки опять же… Сказали, что не пришло время взваливать на себя ответственность и за другие расы. Но я этому рад, признаюсь, — Колесников повернулся к Удине. — Шепард теперь авторитет для Альянса, да? Выдвинул кандидатуру Андерсона и ваши главы так легко ее одобрили? Кстати, чем он сейчас занимается? Я совсем не интересовался его делами, пока был в Москве. Вообще новости не смотрел.

— Колесников, рад встрече. И сразу к себе в кабинет, а не поздороваться ко мне, — улыбнулся Андерсон.

— Товарищ Колесников интересуется делами Шепарда, Дэвид, — как-то тихо сказал Удина.

— Вот как, — Андерсон тоже подошел к окну. — Нет у него больше дел.

— Ушел в отставку? — не понял Колесников.

— Просто ушел, — услышал он.

Несколько секунд потребовалось, чтобы осознать этот факт. Еще минута на то, чтобы осмыслить его и принять. Шепард… Капитан, который любезно подарил послу инструметрон, настроенный на терминал СПЕКТРов, дабы обезопасить общение советского посла с советским предателем. Тот самый капитан, который прислал ему жучок, который Колесников закрепил под его столом когда-то и поиронизировал, но не упрекнул за это.

— Как это случилось? — спросил Колесников.

— Нападение неизвестного корабля. Экипаж почти в полном составе выжил, он же спасал пилота, который не покидал рубку, — Андерсон почиркал зажигалкой, но, подумав, отбросил сигареты.

У Колесникова моментально возникло воспоминание о пилоте, которого ругал Михайлович за то, что тот не удосужился поднять задницу. Мало, видимо, ругал.

— А что еще за «неизвестный корабль»? Такой же неизвестный, как «Властелин»?

— Нет, это точно был не жнец. Шепард прочесывал системы, на предмет поиска гетов. И так получилось, — Андерсон склонил голову.

— А флот на что? — не удержался разведчик.

Андерсон и Удина молчали. Правда, Колесников и не ждал от них ответа. Очевидная глупость: отправлять один корабль в неизвестные системы. Он один думает, что это чистейший идиотизм? Похоже, что так. Зато теперь понятно, почему Михайлович вечно ссылался на занятость, когда Колесников хотел с ним поговорить. И понятно, почему генсек перед тем, как отпускать его, очень осторожно подбирал слова. Чувствовал, что он может отказаться, послать всех в нежелательном направлении и уйти, как Петровский. Видимо, думали, что он еще нужен, раз не только не сняли с должности, а еще и не расстреляли. Даже поощрили грамотой, которая была выброшена в урну у порога Кремля.

«Дурак ты, Шепард. Мог бы со мной связаться, я бы тебе посоветовал прищемить пятую точку и ждать флот, а не гонять в одиночку по сомнительным местам».

Положив на стол привезенные вещи, он развернулся и вышел из кабинета.

Примечание к части

Решила поделить фанфик на три части, дабы более последовательно описывать события игры и не перескакивать. Плюс жутко хочется начать писать о "Цербере" и конкретно Призраке, а так же побольше о стройках, об армии и флоте. Если есть замечания по моему виденью сражений или неверных, с Вашей точки зрения, описаний конкретно флота, то очень прошу это аргументированно до меня донести, так как я в этом деле далеко не специалист и только учусь писать по конкретно этой тематике.

>

Пролог (Часть вторая)

— Это больше похоже на похищение, чем на комфортабельную доставку, — пожаловался Колесников, потрогав повязку, предусмотрительно завязанную Петровским.

— Между прочим, я мог бы огреть тебя чем-нибудь и доставить на станцию в бессознательном состоянии, — отозвался бывший генерал. — Но решил быть не столь суровым к старому другу.

— А почему ты не мог связать меня с Призраком через инструметрон? По крайней мере, мне не нужно было бы тащиться невесть куда, а потом придумывать причину отсутствия для Президиума.

— Ты еще скажешь мне спасибо. Надоело смотреть, как ты маешься и переживаешь. Поверь, то, что я покажу, тебя и обрадует, и впечатлит, — сказал Петровский. — А Призрак — это не главная цель твоего визита. Скорее, дополнение.

— Очень странное решение. Два года ты практически никогда о нем не говорил, а сейчас вдруг решил лично доставить меня к своему «крестному отцу»… Сколько еще лететь? — спросил Колесников.

— Почти на месте, — последовал краткий ответ.

И действительно, в скором времени Колесников ощутил, как корабль замедляется. Очень хотелось сдвинуть повязку и все рассмотреть, но Петровский, любящий старинную элегантность, тогда все-таки нацепит ему непроглядную маску, и он будет смотреться еще более комично. Хотя наверняка и сейчас со стороны он выглядел, как в старых фильмах о мафии. Не хватало только прижженных утюгом пальцев и пары-тройки выбитых зубов.

А воспоминание о том, как его эффектно вытаскивают из такси и грубовато вталкивают в аэрокар, все-таки заставляло думать о том, что «Цербер» — это совсем не институт благородных девиц. Можно было просто попросить подойти в нужный док и указать время встречи. И он, отличающийся излишним любопытством, наверняка бы поперся туда, попутно обдумывая, кому он нужен, кроме партии. Петровский же решил побыть загадочным и организовал ему свидание с самим же собой, доведя друга до состояния, когда выпрашиваешь у Создателя быстрой смерти и местечко в раю по-живописней.

— Проведу тебя в повязке до места, ты уж не обижайся. Все-таки ты разведчик, а «Церберу» невыгодно, чтобы его исследования были переданы одному из правительств. Пока человечество не стало единым, дарить преимущество какой-то одной фракции было бы очень неосмотрительно, — сказал Петровский, поддерживая Колесникова за локоть.

— А разве это не противоречит самой цели создания? Разве не ты мне объяснял, что «Цербер» стоит на защите всего человечества? Правда, те опыты, о которых мне рассказывал Шепард, когда сталкивался с вашими учеными, совсем не похожи на гуманные исследования во благо. И в чем же смысл организации? Даже название подобрано не слишком удачное. Насколько я помню, тот мифический пес охранял вход в ад. Знаешь, как я понимаю функции той сторожевой собаки? Он сторожит врата не от ненужных эмигрантов, а чтобы из ада аборигены не побежали. Нет, серьезно, Олег. Много ты видел людей, стремившихся на тот свет и именно в самые жаркие его уголки? Я нет.

— Просто никто тебе не рассказывает об опытах, которые проводятся в государственных лабораториях. Особенно в советских, стоит отметить. А там все тоже очень негуманно, хотя и позиционируется, как важные исследования. Кому важные? В чем их смысл? Почему такая секретность в этих, на первый взгляд, абсолютно невинных разработках? Ответов нет. А вот зацепиться за организацию и назвать ее научные изыскания бесчеловечными, не зная сути — это мы завсегда. И плевать, что сам я жру окурки с тротуара — курить при мне не смейте, ненавижу дым! Вот и вся позиция государства в этом вопросе. А что до того мифологического пса, то я могу с тобой поспорить. Цербер не только разрешил аборигену покинуть Царство Аида, но и всеми лапами помогал ему при этом, — Петровский остановился и принялся проводить какие-то невидимые для Колесникова манипуляции.

— Почему стоим? — спросил разведчик. — Я впечатлен твоим монологом, особенно завершающей его частью. Я уже почти простил тебе похищение, только не мучай меня дальше загадками.

— Подожди. Открою дверь, и сам все увидишь. Только обещай: в обмороки от неожиданности не падать и руки мне на радостях не целовать, — Петровский вновь взял под руку Колесникова и помог сделать еще несколько шагов.

Колесников почувствовал, как изменилась температура. В помещении, куда его завел Петровский, было куда прохладней, чем в тех местах, по которым они шли ранее. Причем, прохлада эта была неприятной и напоминала температурный режим, поддерживаемый в моргах. Воздух слишком сухой, а запах лекарственных препаратов, казалось, въедался в ноздри и раздражал легкие.

— Теперь повязку можно и снять. Хотя, если тебе она нравится, можешь оставить себе, — сказал Петровский.

— Без наручников и плетки комплект не полный, так что спасибо, не нуждаюсь, — Колесников сдернул повязку и первое, что он увидел, это лицо ослепительно красивой девушки, с улыбкой за ним наблюдающей. Разведчик смутился, так как был уверен, что кроме товарища его никто не слышит.

— Если есть нужда, то приобрету для тебя все необходимое и отправлю почтой, — с напускной серьезностью пообещал Петровский.

Колесников посмотрел на стоящего рядом друга. Похоже, он тоже не собирался менять привычек и одевался, как и прежде: в свой любимый парадный мундир. Но в отличие от того же Колесникова, погоны снимать не стал. Разве что нашивка с символикой «Цербера» на руке появилась, а так все было по-прежнему.

— Миранда Лоусон. Оперативник «Цербера» и руководитель проекта «Лазарь», — представилась девушка.

— Колесников. Посол СССР на Цитадели, — представился разведчик.

— Я вас знаю, — кивнула Миранда. — Слышала от Петровского о вас много хорошего.

— Неожиданно, что бывший председатель КГБ говорит что-то хорошее о ком-то не посмертно, — улыбнулся Петровскому Колесников. — Это «Цербер» так хорошо на тебя повлиял? Если да, то я пришлю вам Михайловича.

— Часть оперативников он перестреляет сразу, а другую целенаправленно будет доводить до слез. И с кем мне работать? Между прочим, я еще не показал тебе то, ради чего привез. Подойди, — Петровский сделал пригласительный жест и показал на окно.

Колесников подошел и взглянул в указанном направлении. Помещение, в которое его привели, располагалось над лабораторной комнатой, напичканной незнакомым разведчику оборудованием и множеством персонала, суетящегося вокруг того, что находилось в центре кабинета.

— Смотри внимательно, — посоветовал Петровский.

Колесников сосредоточенно стал вглядываться в то, что так озабоченно обрабатывали загораживающие обзор ученые. Единственное, что пока удалось понять — это то, что на лабораторном столе находится тело, принадлежащее мужчине. Причем обзор того места, где к телу природой прикручивалась голова, заслонял имеющий нехилые габариты один из этих людей.

— Уилсон, сделайте шаг влево, — прозвучал в громкоговорителе голос Миранды.

Колесников потер глаза, не веря увиденному, и прижался лбом к стеклу. Нет, зрение его не обманывало, и он действительно видел точную копию одного знакомого капитана, с которым его когда-то свела судьба.

— Это же не… невозможно, — пролепетал он, вновь впиваясь глазами в тело человека, одиноко лежащего на лабораторном столе.

— Мой опыт говорит мне, что в этой жизни возможно все, — заметил Петровский. — А это как раз доказательство неправоты твоей теории относительно Цербера. Доставили капитана прямо из ада на свет божий. Разве это не чудо, что вернули этого человека к жизни именно те, кого ты называл «безумными учеными»? Сомневаюсь, что «умные» смогли бы совершить подобное.

— Но как? Все в галактике абсолютно уверены, что он мертв. Два года… Почему «Цербер» скрыл то, что сумел спасти Шепарда? — Колесников с трудом оторвался от капитана и взглянул на Петровского.

— На этот вопрос отвечу я, — заговорила Миранда. — Мы не были до конца уверены, что все получится. Слишком обширные повреждения, слишком частые отказы ученых от работы, не верящих в успех и, наконец, отношение Альянса к герою, которого старательно пытаются забыть.

— Согласен. Правительства всех рас посчитали, что если не будет образа Шепарда, то и исчезнет та угроза, с которой он пытался бороться. Обычная детская позиция: прятаться от невидимой опасности, укрываясь одеялом целиком. Многие не захотят его возвращения, а найдутся и такие, кто захочет этому помешать. Ради улучшения репутации «Цербер» не станет рисковать Шепардом, — добавил Петровский. — Надеюсь, ты сохранишь это в тайне? Я хотел, чтобы ты увидел, что «Цербер» не так страшен, как его показывают не знающие люди.

— И все же я не понимаю, как вам это удалось. Он ведь был мертв, — Колесников отошел к двери. — Простите мою привычку, но очень тянет закурить. Можно пойти туда, где это разрешено?

— Идем. Заодно организую тебе связь с Призраком. Думаю, это будет нелишней попыткой убедить тебя так яростно не критиковать «Цербер» на всех заседаниях Совета. Право, я почти начинаю верить, что работаю на организацию, способную только устраивать террористические акты и похищать людей из колоний после просмотра новостей.

— Итак, советский посол все-таки согласился посетить одну из главных станции «Цербера». Мне это очень приятно, так как ваших сограждан в нашей организации очень мало, что обидно. А иногда очень тянет почистить голову шомполом советского скептицизма, — начал свою речь Призрак.

Колесников хмыкнул. Вообще-то он не давал согласия на встречу и желанием увидеть главу синдиката, пусть даже в виде голограммы, не горел. Не тот тип людей, с которыми стоило связываться и которым можно довериться. Далеко не тот.

— Петровский говорил о вас, как о бесконечном идеалисте. Могу я спросить? Даже атака на Цитадель и гибель почти всего Тяжелого советского флота не заставляют вас думать, что вы работаете не на тех людей? Разве у вас не появились вопросы к ЦК?

— Появились. Причем множественные, — признался Колесников. — Только я предпочитаю искать ответы там же, где возникают вопросы. Вряд ли вы или Альянс сможете мне растолковать некоторые вещи, которые понимаются только изнутри.

Слишком долгий взгляд, затяжка, стряхивание пепла с сигареты. Снова колющий взгляд. Петровский, стоящий в сторонке, видимо решил участия в беседе не принимать. Снова затяжка. Колесников ненавидел такие паузы в разговорах.

— Приятно видеть патриота. Явление, постепенно становящееся рудиментальным. Но что делать людям, убеждения которых не подходят под стандарты принятых идеологий? Форматировать мышление? Или, не думая, подстраиваться под навязываемые взгляды?

— Вы родились не под тем знаменем. Вряд ли бы у вас были подобные сомнения, появись вы на свет и получив образование в одной из советских республик. Я не берусь утверждать, что теория коммунизма наиболее верное направление политической мысли, но куда более правильное, чем у соседей. И ваше недовольство, и стремление создать государство в государстве служит тому еще одним доказательством, — сказал Колесников.

— Демократия Альянса ни что иное, как добровольно принимаемое рабство, — кивнул Призрак. — И все политическое устройство лишь в теории хорошо смотрится. Как анархизм, когда-то занимающий умы и пытавшийся строиться на определенных территорий вашего союза. На практике все было более чем печально.

— У вас есть выбор, если демократия Альянса вас не устраивает, — заметил разведчик. — И изнутри другое правительство, не демократическое, кстати, смотрится не хуже, чем со страниц учебников.

— Коммунизм — это другая крайность. Слишком самоуверенны ваши вожди, слишком сильно давят идеологией на умы, слишком навязывают ее исключительность. И получается стадо одинаково подстриженных овечек, — Призрак прищурился. — «Только в коллективе индивид получает средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков». Маркс явно не хотел видеть индивидуумов или откровенно заблуждался. В стаде не рождаются личности. Одно очко в пользу Альянса, вы не согласны, товарищ полковник?

— Не возьмусь процитировать дословно притчу, но о фараоне Кратии было бы полезно почитать всем представителям Альянса, — парировал Колесников. — Надеюсь, мы поговорим о чем-нибудь более важном. А выяснение степени разности я бы оставил для политиков Земли. К тому же я не вижу истинных причин ваших сомнений. Может, вам не давали развернуться на одной из территорий? Или кто-то разумно решил, что благородной заботой о человечестве вы лишь прикрываете свои зверства и не позволил быть кем-то большим, чем магнат?

Вообще-то Колесников был наиболее уверен в том варианте, где Харпер, еще будучи молодым и прыщавым, не воспринимался серьезно и был изгоем. Обычно из таких, в юности забитых, и получались бунтовщики и авантюристы. А глядя на Призрака, который хоть и казался волевым человеком и сильным мужчиной, определения приходили только эти. Он умен и рассудителен, но для звания гармонично развитой личности этого недостаточно. Нужна связь с местом, которое можно назвать родиной. Скитание по космическим станциям — это наказание за собственное упрямство, а не добровольная ссылка за наличие мнения, с которым от чего-то никто не захотел считаться. Сам Колесников в последнее время равнялся на Михайловича, который, не особо стесняясь, слал лесом всех, с кем был не согласен. И неважно, был ли он при этом на капитанском мостике «вражины», ставшего в итоге его же лучшим другом, Хакета, или на заседании Совета Обороны. Однако прооравшись, он дальше делал свою работу и ни на что не жаловался. А что делал Призрак? Конечно, воскрешение Шепарда заставило разведчика пару минут подумать хорошо об этой организации, но тут же возникал вопрос: «А в чем выгода корпорации?»

— Пусть это останется моей тайной. Могу лишь с уверенностью сказать, что я люблю Землю. Можете раскрасить политическую карту мира красным цветом, а из космоса планета все-равно будет выглядеть зелено-голубой. Я предпочитаю видеть содержание, а не цвет, — ответил Призрак.

— А что собираетесь делать с Шепардом? Я не верю, что это подарок Альянсу. Наверняка хотите использовать его благодарность в личных целях, — напрямую спросил Колесников.

— И в личных, и в интересах организации, и человечества вкупе. Да и прочих рас тоже, — честно признался Призрак.

— А потом выбросите за ненадобностью, — устало произнес Колесников.

— История показывает, что выбрасывать людей любит именно ваша держава. Причем в основной массе «выброшенных» именно представители вашей профессии. Не боитесь, что служба в КГБ закончится так же, как и у многих ваших прошлых коллег?

— Опасаюсь. Но знал, куда шел. Не в детский сад, — отозвался Колесников.

— Можете быть уверены, что Шепард будет действовать по своему усмотрению. Никто не будет насиловать ему волю. Я лишь покажу дорогу к цели, — Призрак чуть улыбнулся. — Рад был побеседовать.

Колесников кивнул.

— Подумайте вот о чем, товарищ Колесников. Если человечество станет единой расой, тогда у нас появится шанс дать отпор Жнецам. Не говорю «победить», говорю «дать отпор». Но поделенные и разобщенные, мы в первые же дни жатвы прекратим свое существование.

— Вот об этом думать я не собираюсь. Думаете, политические убеждение и межнациональные распри повлияют на мои решения в бою? Если вы считаете, что я побегу спасать советский флаг от огня, а не альянсовского ребенка от пули, то вы ошибаетесь. А тратить время на создание нового знамени и писать гимны новому государству — это трата времени. Ведь этим и будет заниматься большинство политиков, если мы решим стать единой расой. И не важно, что война на пороге — важно выдумать символику. Нет, Призрак, объединяться нужно в мирное время и по обоюдному согласию, а не совокупляться по нужде.

Колесников чувствовал на себе пристальный взгляд этого человека. Что бы Призрак не говорил о советских вождях, сам он был еще более самоуверен, чем все они вместе взятые. И этот разговор… Пустой, с одной стороны и ни чем не примечательный. Но, насколько Колесников знал, именно с таких аккуратных и непритязательных бесед начинается привыкание к человеку. На бытовом уровне. Нравится слушать, хочется делиться своим мнением, потом можно пытаться узнать мелочи, вроде любимой книги и марки пены для бритья. А впоследствии начинаешь считать самым дорогим другом того, кто дружить-то с тобой и не планировал. Это называлось вербовкой. Он сам так поступил когда-то с Шепардом. Прикинулся понимающим и внимательным другом. Бравый, но наивный капитан тогда принял все действия Колесникова как искренний интерес и заботу. И в первые месяцы такой лицемерной дружбы Колесников чувствовал себя очень комфортно и не жалел, что обманывает мальчишку. Правда, потом он умудрился непрофессионально привязаться к Шепарду, но это другой вопрос. Сейчас же, оказавшись в той же ситуации, что и Шепард, а именно на чистой воды вербовке, Колесников ощущал себя использованным. Он знал, что это начало «дружбы» и знал, это не последняя встреча с Призраком. Будут и другие. Мотивы понятны: недорогой и не товарищ хочет усилить свое влияние и за пределами Земли. С Удиной ему удалось договориться, и разведчик об этом знал. Консул Вей, даже не смотря на смерть брата, выполнил обещание и сообщал Колесникову обо всем, что связано с помощником Андерсона. Советский посол не придавал огласке сведения сразу по нескольким причинам. Первая: еще в далекой юности его вскормили мыслью, что все альянсовские политики продажны и нет смысла пытаться достучаться до них, призывая служить отчизне только из любви к ней же. Вторая: «Цербер» вел себя прилично уже много месяцев и, выдавая Удину, Колесников смотрелся бы обыкновенным завистником. Мол, ему дают грошики, а я, бедолажка, на сыром патриотизме исхудал. И сделал бяку исключительно из-за того, что забочусь об имидже Альянса, а не потому, что обидно иметь меньше, чем более удачливый сосед по кабинету. И кто в такое благородство поверит? Третья: Удина хоть и перестал раздражать, но иметь хоть малюсенький козырек необходимо. Мало ли, вдруг он когда-нибудь займет место Андерсона и попытается отомстить Колесникову за целых два года мира и лицемерного взаимопонимания?

А теперь Призрак вспомнил и о тихом советском после. Если он действительно думает, что на Земле возможно одно правительство, то он куда более наивен, чем сам Колесников. Разведчик не представлял себе такого. Те, кто был готов принять марксистскую теорию, приняли ее сразу. Кто не готов — тот никогда не будет полноценным, стопроцентным коммунистом, готовым вместо премии получать грамоты и радоваться им. И чувствовать себя нужным. Культура разная. Понимание ценностей полярное. Представить себе Удину, которому в благодарность дают значок, а не перечисляют деньги на счет, было проблематичным. Зато легко представлялась его реакция на такое поощрение. Нет, никакого единого правительства быть не может. Это из области фантастики.

— Хороший разговор. В последнее время я лишен такой маленькой радости, как участие в спорах. В этом отношении мне не хватает родины. У Призрака работает очень много замечательных и умных людей, но… — Петровский задумался, подбирая слова. — Душевности в них нет, что ли. Я люблю СССР, но что бы не кричали с трибун наши умники, идей, как таковых, уже нет. Не могут они дать такую цель, чтобы к ней хотелось идти напролом, разбивая головы о стены. У Призрака наоборот: есть идеи, но нет людей, готовых их защищать и воплощать бескорыстно. Помнишь, ты спрашивал меня о стране Беловодье, так я понял, что нет ее на свете. Иногда кажется, что вот-вот все в мире станет радужно и меня начнут окружать люди, подобные мне. Что вот один из них стоит прямо передо мной сейчас и чувствует он то же, что и я. И что живем мы с ним одной целью, одной мыслью, одной идеей. И что понимает он меня, как я сам себя. А потом оказывается, что просто в зеркало засмотрелся…

— Ты неисправимый идеалист, — улыбнулся Колесников. — Не боишься, что Призрак это услышит?

— Нет. Сейчас я не боюсь, что меня услышат и осудят. Советский пережиток. А наша доверчивость? Уверен, что ты до сих пор думаешь, что наш небравый дряхлый генсек и голодающих накормит, и от Жнецов лично побежит всех спасать. Наши граждане так думают. Нет больше таких вождей, да и не будет. Бедные советские люди — всему верят.

— Это ты бедный. Ничему не веришь, — Колесников окинул взглядом абсолютно пустую комнату, служившую связной. — А Михайловича я тебе все-таки пришлю. Он тебя расшевелит.

— Не нужно. Я ни о чем не жалею и, наконец-то, счастлив. Просто я всю жизнь буду гнаться за идеалами. Сам знаю, что их нет, но смысл в поиске. Давай сюда повязку. Извини, но назад к кораблю я снова поведу тебя в ней.

— Держи. Странный ты, Олег. Показал мне Шепарда, а за какую-то технику переживаешь. Как считаешь, о чем мне будет докладывать интересней? О воскрешении героя Альянса? Или о золотых «церберовских» гальюнах? Наверняка, ты скрываешь именно их от моего взора.

— Если соберешься докладывать о наших сортирах Совету, предупреди меня. Хочу увидеть зависть на их лицах. И пообещай мне, что о Шепарде не растреплешь никому, — Петровский завязал глаза Колесникову. — Может, конечно, ситуация и комичная, но многие технические секреты «Цербер» бережет очень рьяно.

— Ты разобрался в чертежах? — спросил Михайлович у Колесникова, изучающего план одной из станции.

Советский посол кивнул.

— В них разобраться немудрено. Меня беспокоит местоположение строек. Парнак… Хешток… Если верить карте Шепарда, то жнецы не будут появляться в системах этих планет. Так и на кой бес эти траты? — Колесников посмотрел на голографическое изображение Михайловича.

— Что, правда не понимаешь, зачем нужны ударные стройки в тех системах, куда Жнецы не придут? Действительно такой наивный одуван? — поинтересовался Михайлович.

— Действительно, — признал Колесников. — Не вижу объективных причин. К тому же полувоенные станции больше похожи на космические отели. И в чем их смысл?

— Я тебе объясню в чем, но не думай говорить об этом на Совете. Официальная версия: что это исследовательские станции, созданные для изучения ягов и ворка на их родных планетах. Приземлиться туда и работать на месте мы не можем, а вот вести изучение из космоса запретить нам нельзя. Ну а сопроводительный флот для оказания поддержки в случае агрессии ранее названных представителей фауны.

— Это я понял из отчета. А смысл-то в чем? — развел руками Колесников. — Сначала нужно со Жнецами разобраться, а потом уже изучать всех этих поганцев.

Михайлович прищурился и посмотрел на посла.

— Эти стройки производятся на тот случай, если мы проиграем Землю. Отправим, кого сможем, на эти станции. После ухода жнецов они или вернутся, или будут осваивать новые планеты, — Михайлович потер виски и продолжил. — Твоя задача донести эти стройки именно как исследовательские объекты…

— Погоди, Борис, но это же глупо. Нужно поднимать всех на защиту, а не капитулировать заранее. Ладно, допустим мы успеем построиться, допустим и то, что успеем спасти некоторых людей. Ты забываешь, что Жнецы не появятся в тех системах лишь только потому, что сигнал от техники аборигенов слишком слабый. Машинки просто сочтут их примитивными и решат приехать в гости на следующий цикл. Но если там на орбите будут находиться вполне оснащенные станции, то жнецы наведаются и туда. И в чем смысл? Теряем станции и подставляем под удар примитивных товарищей.

— Не будет со станций никаких сигналов. Связь будет поддерживаться в специально оговоренное время и крайне редко. А отчеты о строительстве приготовлены заранее, так что голословным ты не будешь на заседаниях Совета.

— Вот скажи мне, Борис, ты же грамотный мужик, какой смысл ты видишь в этом? Или тебе уже там каюту приготовили, и рассуждать адекватно ты не в состоянии? Откуда у ЦК такие мысли? Мы исторически были государством, которое лезло во все конфликты. А сейчас, когда это действительно нужно, будем отсиживаться с ягами? Агрессивный они, кстати, народец. Будет несмешно, если мы спасемся от Жнецов, а сдохем насаженными на вертел и поджаренными примитивной расой.

— Пусть сосут хер, как Сталин трубку, — беззаботно отозвался Михайлович. — Две тачки херов им еще вдогонку, а не аппетитное тело советского адмирала. Мне эта затея тоже не особо нравится, но наш генсек… Черт те что и с боку бантик — все, что я могу сказать, дюже переживает за свою морщинистую задницу и планирует ее спасти. Я уже говорил на заседании Совета Обороны, что нужно строить флот. Причем, будет лучше, если совместно с Альянсом. У братьев хорошо получаются легкие истребители, у нас крейсеры. Говорю, давайте совокупимся и начнем плодить кораблики. Они же послали меня на «Арктур» с какой-то дебильно-идиотской проверкой, чтобы я под ногами не мешался на Земле и с советами не лез.

— Ты рассказал Хакету о смысле этих построек? — спросил Колесников. — Признался, что будешь наблюдать спаривание ягов, а не защищать Землю?

— Глупости. Советский флот будет защищать Землю до последнего. Просто… Эвакуация людей будет происходить заранее, как только мы заметим активность в Солнечной системе.

— А те, кто останутся оборонять планету, живое мясо? То есть, за ними не вернутся? — поразился Колесников.

— Нет, — коротко ответил Михайлович. — Я сейчас ответил на два твои вопроса сразу.

— Меня бесит эта работа все больше. Почему я должен лгать Совету? Я не умею врать. Тебе не кажется, что мы действительно защищаем интересы уже не той державы? Что генсек уже не тот, что по молодости? Почему мы должны спасать его и свиту?

— По сути, Альянс занят тем же самым. Хакет тоже недоволен. Я предложил ему подорвать «Арктур» со всеми политиканами и баллотировать его на должность президента, но он отнекивается. Говорит, давай сначала Лубянку разнесем.

— Не боишься говорить об этом по связи?

— Мне плевать. Пусть слушают. Расстреляют меня — защищать их тылы некому будет. Главнокомандующим флотом особо никто не рвется стать. Так что пусть терпят. Знаешь, я скучаю по Шепарду. Он бы, с его маниакальным желанием найти бяки, смог бы расшевелить наши правительства.

— Я тоже скучаю, — сглотнул Колесников. — А скажи, как там проходит твоя программа по обмену премудростями между Альянсом и СССР? Давай хоть о чем-то хорошем погутарим.

— Отлично проходит, — живо отозвался Михайлович. — Хакет учит меня тактическому мастерству, а я его учу есть беляши так, чтобы форму не запачкать. Все довольны.

Колесников рассмеялся.

— Ладно, братка, пойду дальше гаить наших руководителей. Не унывай там. Пусть придумывают что хотят, а войну мы все равно выиграем. Партизанов с палками еще никто не отменял, а они сидят и ждут. Так что не бзди, все будет, как всегда, только интересней.

Колесников улыбался. Михайлович умел поднять настроение. Отключив связь, разведчик вновь вернулся к чертежам. Может, он зря так воспринял стройку? С одной стороны — это очень даже умное решение. Отправить в безопасное место детей и стариков и спокойно воевать, не опасаясь за их жизни. Конечно, то что придется врать и Альянсу, и Совету о смысле этих станций не есть хорошо, но и не фатально. Безопасности ради, можно промолчать. Но мысли отчаянно крутились вокруг Призрака и Петровского. Что если они правы? Нет, гнать такие мысли. Они не правы. Они просто умные предатели. Грамотные диссиденты. Ученые ренегаты. Что угодно, но не признание правоты.

— Можно? — прозвучал робкий вопрос.

Колесников узнал голос. Более хриплый, чем был раньше, но интонации прежние.

— Нужно, — буднично отозвался Колесников.

Примечание к части

Следующая глава будет посвящена только похождениям Михайловича. Прошу прощения, но цинизм требует выхода, а на его эпизодичные роли весь запас не растрачивается.

>

Глава 1

Михайловичу нравились совместные учения с Хакетом. Да и адмирал ему был симпатичен, так как на его замечания всегда реагировал адекватно и жалоб в Совет Обороны, в отличие от остальных командующих, не отправлял. Сам бывший контр-адмирал давно понял, что многие люди начинают шевелиться только после погружения в их мягкую точку иглы под названием «хамство». Слова «пожалуйста» и «будьте добры» у большинства пролетали мимо ушей. Мол, лейтенант, будьте добры вынуть руки из карманов и отдать честь офицеру — на такие фразы следовало медленное извлечение конечностей из прорезей в штанах и ленивый взмах правой культяпки. Это раздражало. А вот если гаркнуть что-то вроде: «увижу в такой позе еще раз — лично зашью руки в том месте, где держишь, и заставлю справлять малую нужду именно в таком виде» действовало безотказно, и все ходили по его крейсеру, словно по площади на параде. Любо-дорого смотреть.

А сейчас, перейдя на крейсер адмирала Хакета, Михайлович приуныл. Непочатый край работы. Дисциплина раздражающе плохая. Попробовали бы его люди среди бела дня сидеть в кают-кампании и играть в карты. Странно, что в войсках Альянса это разрешено. В СССР в карты запрещали играть даже заключенным в тюрьмах. А здесь военная служба, боевой корабль…

— Не подскажите ли мне, любезный, где в нынешнее время суток находится адмирал Хакет? — спросил он сквозь зубы у сидящего к нему спиной солдата.

— Иди и ищи, — последовал ответ.

Сидящие напротив него товарищи встали и поприветствовали адмирала. Хамски настроенный капитан все-таки повернулся, дабы посмотреть, кто заставил его дружков бросить карты на стол и оторвать филейные части от стула. С удовольствием Михайлович понаблюдал за тем, как взгляд мальчишки от любопытствующего переходит в испуганный. Вот и ладонь к виску взлетела. Жаль только, что карты он не додумался отложить, тогда действие было бы больше похоже на воинское приветствие.

«Спокойно, Бориска, дыши глубже. Досчитай мысленно до трех и убери пальцы с пистолета. Неважно, что сопливцу хочется прострелить ладошку, а карты запихать в полученное ранение, чтобы не кровоточило».

— Вольно. Руку к пустой голове… Ах, да, у вас это можно. Так где Хакет? Не будете ли вы столь добры доложить ему о прибытии вражеского адмирала? — Михайлович с удовольствием смотрел на капитана, вытирающего ладони о штанины. И когда они успели вспотеть? Он ведь только до трех досчитал. Правда, десять раз, но это уже неважно.

— Вот ты где, — услышал он голос Хакета. — Прекрати донимать моих офицеров в их свободное время и доводить до нервного истощения.

— Ловко. Значит, у них есть свободное время, а мы должны круглосуточно впахивать? Я лично тоже люблю покемарить после обеда. Да и до обеда тоже, — ответил Михайлович, отходя с Хакетом в сторону от игрального стола. — Давай в уставе пропишем тихий час для адмиралов. А придут Жнецы, твой капитан скажет им: «Тсс, Хакет отдыхает. А без него мы ни чихнуть, ни пернуть не можем. Прилетайте через пару часов, когда он проснется и откушает».

— Как там у вас говорят? «Со своим Уставом в чужой монастырь не лезь». Вот и ты не рви себе душу. Люди оторваны от дома, по уставу у них свободное время. Разве что пить им нельзя, а остальное — на их усмотрение.

— Знаешь, ты прав. Зачем мне заботиться о дисциплине в твоих рядах. В конце концов, я не Урфин Джюс, а деревянные солдаты твои, а не мои. И правда они у тебя деревянные. Дубовые, я бы сказал. Ну да ладно. Я тут посидел, помозговал над картой Шепарда. Есть некоторые планы, хочу с тобой поделиться.

— Идем, — Хакет кивнул в сторону лифта.

В каюте он вывел на экран карту галактики. Михайлович недовольно хмыкнул. Все-таки на экране не так наглядно, как на бумаге. Жаль, что он решил не тащить с собой свою папку со звездными картами. Придется теперь, подобно училке, стоять и тыкать указкой по монитору.

— Нужно отводить флот от Харона. Возле Земли держать много кораблей тоже не очень умно. Битва на орбите немногим лучше, чем на самой планете. Сосредоточим твою Третью флотилию за Хароном, и пусть пытаются отвлечь жнецов за пределы Солнечной Системы. Битва у ретранслятора у меня тоже сомнение вызывает. Не приведи генсек, попадем по нему случайно и отправимся к коммунистическим предкам все и сразу. Я не готов позориться перед чертями, которые мою душу побрезгуют до котла донести. В идеале, хорошо бы выманить жнецов из местного скопления, жаль, что рядом систем нет. Как думаешь, можно их будет в черные дыры затолкать?

— В идеале, Борис, хорошо бы их к Солнечной системе не подпустить. Вот только как? Ретранслятор в десятки других миров ведет и у каждого флот не сконцентрируешь. А если даже и получится, то другие расы могут посчитать это блокадой. Предположим, азари и саларианцам мы сможем все объяснить. А турианцы? Батарианцы? Да они за счастье сочтут посбивать наши корабли, — Хакет задумчиво посмотрел на карту.

— Нужно договариваться. На Удину и Колесникова надежд никаких, им не до этого. Давай сами свяжемся с командованием Палавена. Турианцы-вояки. Вероятно, им больше понравится то, что с ними связались не политики, а такие же военнообязанные, как и они. Вот с батарианцами я не знаю, как разговаривать. Они все еще обижаются за те системы, что мы у них отобрали, — поймав на себе укоризненный взгляд Хакета, Михайлович отмахнулся. — Именно отобрали. Будем правде в глаза смотреть.

— Это не в нашей компетенции, Борис, — задумался Хакет. — К тому же батарианцы сейчас держат в тюрьме одного ученого Альянса. Они наверняка подумают, что попытка договориться — это уловка, чтобы вытащить своего. Они не пойдут на встречу. А турианцы… Большинство из них так и не простили людям ту войну.

— Не людям, а Альянсу, — поправил Михайлович. — Мы в это время добычей ископаемых занимались. К советским гражданам они равнодушно относятся. Это мне Колесников объяснял. Спаратус Удину не любит, а на советского посла внимания не обращает. Самое лучшее отношение, хочу заметить. Можно попробовать договориться с примархом. Я обаятельный, я с ним и поговорю.

— Смотри своим обаянием еще войну не начни, — предупредил Хакет. — Да и разрывать флот на куски не выгодно. Хорошо бы все расы поделились корабликами и расположили их по нужным местам. Давай отложим эти договоры пока. Пусть политики разбираются. Их работа. Нам сейчас важнее учения до конца довести. Что ты предлагал? Третью флотилию сосредоточить у ретранслятора? Там только легкие фрегаты. Ими мы Жнецов даже не поцарапаем.

— Их не нужно царапать. Их нужно увести подальше от Земли или хотя бы не подпускать к ней. Мои крейсеры развернуться не успеют, а твои истребители поманевренней будут. Ударили, отошли, притаились. Жнецы вновь взяли курс на Землю — опять то же самое. Ну и дать время эвакуационным транспортникам нужно. Это еще один повод увести жнецов от ретранслятора.

— Альянс план эвакуации не разрабатывал пока. Возможно, и не будет. Так что если решит, что воевать нужно всей расой, ваши транспортники защищать никто не будет. Зачем терять флот, чтобы спасти только элитную часть советских граждан?

— Давайте всеми подыхать. Веселее же, — Михайлович мрачно посмотрел на Хакета. — Тогда я отправлю весь флот защищать транспортники. У меня приказ, адмирал, создать пути для отступления. Я не собираюсь его игнорировать.

— О чем наши правительства только думают? Можно же объединиться по всем вопросам. Кончится война — ругайтесь дальше, — взялся за голову Хакет.

— Я как-то был на заседании Совета на Цитадели. Поверь, столько дураков в одном месте я никогда не видел. И эти расы говорят, что мы люди — бестолочи. А сами уже сотни лет не знают, как поговорить так, чтобы войну не начать. Это я о кроганах и саларианцах. О турианцах и кроганах. Так что у нас еще не все так плохо. Даже Удина себя начал вести так, что мне расхотелось его пристрелить. Он мне после победы над Жнецом такое письмо прислал. Я думал, батька покойный с того света весточку умудрился отправить. Чуть не прослезился от его благодарности. Послал ему в подарок футболку с Че Геварой. Пусть знает, что я тронут.

— Да, ты щедрый адмирал, — улыбнулся Хакет. — Кстати, я слышал от Андерсона, что Шепарда видели на Омеге. Ты веришь в призраков, дружище? Скоро к тебе явится дух капитана Альянса и отомстит за хамство по отношению к флоту Альянса.

— Правда? Пусть тогда и призрака коммунизма с собой прихватит. Ну, чтоб я форточку два раза не открывал, — беззаботно посоветовал Михайлович. — Это слухи. Я еще когда учился, прямо перед моим подъездом стояла лавочка и на ней сидело несколько вот таких вот Андерсонов, правда постарше и женского пола. Они тоже много чего слышали и распространяли эту смуту на всю Одессу. Родина… Да, Одесса, мне не пить твое вино… Вот поэтому я особо по Земле и не скучаю в командировках. Везде есть подобия того, к чему я привык.

— Андерсон из военных, а не из политиков. Он врать еще не научился, — улыбнулся Хакет.

— Да ладно. Брехологию можно в любом возрасте осваивать. Не забывай, что рядом с ним Удина и постоянно капает на мозг своим идиотизмом. Да и из Колесникова советник, как из меня Жизель. Так что у него все шансы были испортиться и начать врать каждому встречному. Ладно, если надумаешь поговорить, поиграть в шахматы или почитать мне на ночь книжку — заходи. И не провожай. Хочу еще на твоих солдат полюбоваться.

Михайлович спустился в лифте и вновь зашагал в кают-кампанию. Если офицеры по-прежнему играют в карты, то он их разгонит. Или присоединится к игре. Не решил еще. Однако, за обеденным столом, к его разочарованию, никого не оказалось.

«Никакого удовольствия от посещения крейсера. Пойду хоть накурю в уборной, а потом пожалуюсь Хакету, что в офицерском сортире воняет табаком. Пусть ищет виноватых, хоть чем-нибудь займется».

Однако Михайлович жутко пожалел о своем неблагородном решении. За открывшейся дверью он обнаружил двух офицеров, бесстыдно обнимающихся возле умывальника.

— Это что тут происходит? — спросил он. — Это две тычинки пестиками решили позабавиться? А Хакет знает, что у него два извращенца на корабле?

Посмотрев, как парочка нехотя отлипается друг от друга, Михайлович подошел к крайнему умывальнику и ополоснул руки, опасливо косясь на офицеров.

— Знаете, в советской медицинской энциклопедии говорится, что педерастия — это болезнь. А я верю, потому как обратное не доказано. А глядя на вас, голубки, мне, атеисту, хочется сказать «свят-свят».

— СССР живет прошлыми веками. Человеческие отношения уже переросли этот примитивный период, когда единственно верным считалось продолжение рода, — заметил один из солдат. — То, что вы имели несчастье увидеть, грозит нам лишь выговором за нарушение устава.

— Вот когда сумеете не только сделать своему другу недержание, а еще и ребенка, тогда и поговорим о человеческих отношениях. Нам такое не нужно. Я лучше застряну в прошлых веках, чем стану педиком. Или у вас так не говорят? Хотя мне пофиг, как у вас говорят. Я вижу двух оленей, шпилящих друг друга в непредусмотренные для этого места. Хотя, олени этим не занимаются. Короче, два урода. Хоть бы форму сняли, не позорили отечество.

«Погань. Даже расстреливать не тянет. Надо уйти отсюда, вдруг это заразно».

С испорченным настроением и полный презрения, Михайлович вернулся к себе на корабль.

— Знаете, Шепард, я никого и никогда не рад был так видеть, как вас. Очень вовремя вы вернулись с того света, очень ко времени, — Колесников подал руку капитану.

— Спасибо. Правда, меня не спрашивали, хочу ли я обратно. Если честно, то совершенно не хочу. Снова эта грязь. На меня смотрят, как на мертвеца, в кабинете Андерсона на меня наорал Удина. Все как прежде. Хоть умирай, хоть не умирай, — Шепард пожал руку Колесникову и подошел к окну. — Цитадель почти восстановлена. Радует, что я не зря старался.

— За возможность еще раз сломать нос Удине я готов стерпеть еще одного жнеца. Если встретите — приводите, — улыбнулся посол.

— Надеюсь, этого удастся избежать, — серьезно заметил Шепард. — Я работаю с Призраком. Надеюсь Вас это не так покоробит, как Совет и Андерсона.

— О, работайте хоть с чертом, лишь бы на благо, — отмахнулся Колесников. — Нет, конечно я против таких союзов и очень хочу вас по-отечески отчитать, но прав таких у меня нет. Да и настоящее положение заставляет закрывать глаза на некоторые вещи. Вот вы «Войну и мир» читали?

— «Войну» кажется, читал. До «Мира» еще не дошел, — сказал Шепард.

— Хороший ответ, — вновь улыбнулся Колесников. — Почитайте целиком, если будет время. Я в последнее время ассоциирую себя с одним из тамошних персонажей. Чувствую себя на распутье и не знаю, к какому радиатору присесть погреться.

— Не к «Церберовскому» определенно. Этот радиатор может погреть, а может и сжечь заживо. Да и не от хорошей жизни я им присягнул на верность. Просто, похоже только Призрака волнуют пропадающие колонии. Я был недавно в одной, так до сих пор погано на душе. Мне кажется, если бы я видел трупы и кровь повсюду, было бы не столь паршиво. А там тишина и пустота. Как на старых кладбищах.

— Что собираетесь делать, капитан? Увы, советский флот в этот раз вам не будет помогать. Совет тоже не считает нужным разбираться с колониями. Каков же ваш план? — спросил Колесников.

— Не знаю, — честно признался Шепард. — Сейчас меня направляет Призрак, а я как тот Фигаро, ношусь с высунутым языком, подбираю команду. Заид снова член экипажа, надеюсь, вас это обрадует. Только в этот раз не за советские средства, а за оказание ему помощи. Довольно хороший у нас бартер с ним. Люблю тех, кто действует не только за кредиты.

— То, что Массани с вами, меня очень радует. Хоть кто-то приглядит за вами, — кивнул Колесников.

— Если в этот раз надумаете подкинуть мне жучок, не действуйте под шумок. Просто отдайте его мне и скажите, где нужно закрепить. Я себе сейчас не слишком доверяю. Не знаю, что «Цербер» в меня напихал, кроме имплантов. Вдруг, я каждую полночь превращаюсь в кого-нибудь? Ничего о себе не знаю. А как вы? Чем живет СССР эти два года?

— Стройками. Ничего особенно не поменялось. Я надеялся, что меня отзовут с Цитадели и разрешат вернуться к службе, но не случилось, как видите, — вздохнул Колесников.

— Идемте со мной, — предложил Шепард.

— И рад бы, но кто, если не я, будет проедать плешь на головах советников? Впрочем, я вам не отказываю. Если что, держите капитанскую каюту пустой. Надеюсь, старика-посла вы поселите именно туда, — Колесников подошел к Шепарду. — Когда еще будете на Цитадели?

— Не знаю. Вряд ли скоро. Я и сейчас-то прибыл не из большого желания общаться с Советом, а дабы приобрести для корабля кое-что. И я рад вас видеть, черт возьми. Теперь я могу так говорить и не прослыть предателем. Уже прослыл. Может, вы слышали что-нибудь о Кайдене? О моем лейтенанте? Андерсон упорно молчит о его местонахождении.

— Я видел его в последний раз после вашей смерти. Элвис тогда не просыхал несколько месяцев и очень тосковал. Думаю, он будет рад вашему возвращению.

— Элвис? Значит прическу он не поменял? Что ж, хорошо, если он будет рад. Лично я не хочу видеть на корабле только церберовских оперативников. Вот по Цитадели хожу с саларианским ученым и Заидом. Отдыхаю от опеки Миранды.

— Имел удовольствие познакомиться с ней пару месяцев назад. Красивая женщина, — кивнул Колесников. — Такая опека должна доставлять вам удовольствие.

Шепард покачал головой.

— Не доставляет. Если вам будет нужно со мной связаться, могу настроить вам безопасный канал.

— Пожалуйста, — разрешил Колесников.

Советский посол наблюдал за Шепардом. Сейчас ему было жаль капитана еще сильнее, чем когда-то.

— Готово. Надумаете оформиться поваром ко мне — сразу связывайтесь.

— А что, должность уборщика заняли? Знаете, есть почти двухгодичный опыт мытья полов и унитазов.

— А потом вы сразу стали послом? Хороший карьерный рост, — улыбнулся Шепард.

— Нет. Чуть не так. Вымыл пол — стал полковником, почистил сортир — стал послом. И поверьте, посылать меня на столь высокой должности стали чаще, чем того белокурого восемнадцатилетнего ефрейтора. Так что скучаю по тем временам.

— Простите. Шепард. Идти нужно. Много мыслей. В лабораторию. Быстрее, — заговорил возникший в дверях саларианец.

— Это доктор Мордин, — представил компаньона Шепард.

Колесников не успел и рта раскрыть, как увидел активированный инструметрон перед собой.

— Человек. Активных и заразных болезней нет. Соли в почках. Налегает на пищу, излишне посыпанную специями, — услышал разведчик диагноз. — Минеральную воду нельзя.

— Тише вы. А как же врачебные тайны? Теперь все на Цитадели будут знать, что советский посол выходные провел с пивом и сушеной рыбой, — попытался заткнуть наглого саларианца Колесников.

— Не я сказал. Рыба не рекомендуется. Могу почистить почки прямо сейчас. Нет, метод годится только для ворка. Человеческие откажут. Можно рискнуть.

— Шепард, отведи к Удине этого коновала. Тому пусть даже вручную почки чистит. Я с ним и Андерсоном выходные провел, так что диагноз у всех один, — попросил Колесников.

— Свяжемся позже, полковник, — улыбнулся Шепард.

Колесников вздохнул, когда дверь за капитаном закрылась. Прозвучал сигнал связи и перед Колесниковым возник Михайлович. Судя по всему, адмирал был чем-то крайне раздражен.

— Колесников, ты один? — как-то тихо спросил Михайлович.

— А с кем я должен быть? Я всегда один в последнее время. Что-то случилось?

— Случка случилась. На моих бедных глазах. Почему я не родился слепым а, Колесников? — Михайлович покачал головой.

— Не самое плохое, что может на глазах случиться. Меня тут мгновение назад на моих же глазах едва не вскрыли. Так что поверь, мне гораздо хуже, — Колесников вздрогнул, изгоняя из памяти образ саларианца.

— Ты везучий сукин сын. А я наблюдал брачные игры двух гомикообразных офицеров. Черт, я думал, что такое возможно только в тюрьмах, да и то, как наказание. О партия, как я был наивен!

— Погоди. У тебя на корабле завелись эти… как их, — Колесников замолчал, вспоминая политкорректное слово.

— На моем корабле это невозможно. Я был на крейсере Хакета, зашел в сортир покурить и увидел это, — пожаловался Михайлович.

— Не самое приятное зрелище, конечно, — согласно кивнул Колесников.

— Не самое приятное зрелище — это нечищеные сапоги. А, извини, потрахушки офицеров — это немыслимо, неприемлемо. Хотел пострелять уродов, да под трибунал не хочется из-за такой мелочи.

Колесников улыбнулся. За несколько лет на Цитадели он видел все, что его шокировало. Теперь его ничего не удивляло. Он бы и на этих офицеров бы внимания не обратил. Нет, обратил бы, осудил мысленно, но точно бы не зациклился. А вот раскрасневшийся от возбуждения Михайлович наверняка сошел бы с ума от всего увиденного, если бы ему посчастливилось занять место посла.

— А я, наивный персик, думал, что самое хреновое — это бабы на военных кораблях. Я рассуждаю по старинке, ты знаешь. Думал, что Альянс сбрендил, когда разрешил девицам записываться на службу. А женщина на корабле к беде — это еще давно заметили. Обязательно корабль затонет. А педики тогда к чему? К тому, что весь флот ко дну пойдет? Альянс войну проиграл. Все. Отыгранная карта.

— Не обращай внимания, — посоветовал Колесников.

— Дурак ты, паря. Нужны ли нам друзья, которые относятся к болезням, как к норме? И лечиться не желают. Наберемся от них заразы, помяни мое слово. Не нужно было опускать «железный занавес». От таких соседей вообще надо стену строить и никак не взаимодействовать. Видишь, идет тебе на встречу западник — шагнул в кусты и прикинулся гусем. Авось не заметят.

— Как учения проходят? — спросил Колесников, стараясь уйти от неприятного разговора.

— По плану. У нас все по плану. И война по плану, и обед по расписанию, и ебля в офицерском сортире по графику. Во всем режим. Знаешь, Колесников, мне совершенно расхотелось воевать за соседнее государство. За их гнилые ценности, за их продажные душонки, за их внутреннюю мерзость, которую они не замечают. Один из этих голубков сказал мне, что это мы не хрена в психологии не разбираемся. Дескать, ума нет признать такого рода отношения естественными. Почему каждый сопляк, тыкая пальцем на минус, старается мне внушить, что это плюс? Если бы жнецы шли уничтожать расы, в которых есть засилие этих меньшинств, то я бы верхом на одном из них поехал. Честно. И пальцем показывал, куда пальнуть.

Михайлович замолчал и тоскливо осмотрел Колесникова.

— Водка пить — земля валяться — вот, чем я займусь вечером. Разочарован. Пропал стимул защищать западных братьев.

— Но-но, адмирал, — Колесников испугался, так как никогда не видел Михайловича расстроенным. — Давай, как прогоним Жнецов, пойдем бить геев. Я ради тебя на это готов. Но только после того, как остановим жатву.

— Я запомнил, — слабо улыбнулся Михайлович. — Ладно, не унывай. Один из нас всегда должен быть в хорошем настроении. Так, и эфир мне не забивай. Я жду сообщение от Хакета, что мол, два офицера у него застрелились, как же так. Они ведь не могут не застрелиться после такого позора, верно?

— Верно, — приободрил Михайловича Колесников.

— Ну бывай.

Колесников все еще улыбался. Нет, его государство поистине самое лучшее. Со всеми перегибами, нелогичностями и иногда даже хоть и оправданной, но жестокостью. В нем пока люди умеют отличать правильное от неправильного, естественное от противоестественного. И есть святость, давно Западом потерянная. И это в государстве, которое не строит церкви! Похоже, Запад так озабочен своими соборами, чтобы хоть как-то отмыть душевную грязь, перед тем, как ехать к Создателю на свидание. Советские граждане, в большинстве своем, ею просто старались не обзаводиться. А значит, и нужды рассказывать божественному «посреднику» о своих ошибках, и лицемерно в них каяться нет смысла. Нет за душой чеснока, вот и не воняет.

Колесников сел в кресло и откинулся на спинку. Если Призрак вот такие человеческие интересы защищает, то с ним разведчику явно не по пути. Правда, если этот таинственный магнат нацепит на себя буденовку и на «Капитале» поклянется, что всеми силами постарается избавить Землю от вот таких чудаков, на которых недавно любовался Михайлович, можно будет похлопотать о выдаче ему комсомольского билета. После уплаты членских взносов, конечно.

Примечание к части

Несерьезная глава. Некоторое отступление, так как в последующих собираюсь давить идеологией на умы.

>

Глава 2

— Призрак не жалеет средств на изучение Жнецов. Выводы весьма любопытны, хочу отметить, — сказал Петровский.

Колесников покачал головой.

— Ничего любопытного. Все очевидно. Поголовный геноцид. И ни объявления войны, ни попыток выйти на контакт и объяснить мотивы. К тому же это машины. У них нет воли и целей, а есть лишь программа, изучить которую можно, лишь покопавшись в самом жнеце. Такой возможности у нас нет.

— Ты не прав. Жнецы приходят не просто разрушать. Если бы они действовали в одиночку, их смогли бы остановить расы, живущие до нас. Огневая мощь не самый их весомый аргумент в жатве. Серьезный, но не основной. Первоочередная задача — это провокация гражданской войны. Стравливание нас с нашими братьями. Согласись, идти на войну с гигантской машиной, хоть и с идеальным программным обеспечением не столь страшно, как брать на «мушку» своего алкоголика соседа, которого ты проненавидел всю свою жизнь. Но он-то человек, говорящий с тобой на одном языке. И неважно, какой он. У него есть и планы, и мечты, и заботы. И вот он смотрит на тебя пустыми глазами и протягивает руки к твоей шее. А ты в этот момент будешь думать, что он был потрясающим игроком на гитаре и готов простить ему его шабутные попойки. Да поздно. Личности нет. Есть лишь белок, подконтрольный машинам. Это пострашнее, чем гигантский корабль с лазерным глазом и не поддающейся исчислению огневой мощью.

— Да, слом боевого духа очень хороший ход. И что Призрак выяснил? Можно как-нибудь противостоять созданию хасков?

— Хаски — не самое страшное. Шепард столкнулся на Горизонте с Коллекционерами, — заметив непонимание в глазах Колесникова, Петровский объяснил: — Странная раса, которая предпочла жить уединенно и, судя по всему, служить Жнецам. Не выходят на контакт, как правило. Все взаимодействие с ними начинается и заканчивается покупкой на первый взгляд ничего не значащей ерунды.

— Горизонт… Колония Альянса. Нужно просить разрешение на исследования. Не сомневаюсь, что Шепард оставил парочку десятков трупов этих существ. Советским ученым тоже неплохо бы взглянуть на них.

— Разумеется. Думаю, Альянсу плевать на колонии в системах, находящихся вне юрисдикции Совета, так что можешь не выпрашивать разрешение у их правительства. Попроси Михайловича, чтобы он приказал Патрульному флоту, сосредоточенному поблизости, подобрать несколько экземпляров, — сказал Петровский. — СССР должен быть подготовлен ко всем неожиданностям. Тогда, может быть, некоторым нашим гражданам удастся спастись.

— Только нашим? А как же общечеловеческие интересы, которым ты служишь? А граждане Альянса?

— Паспорт гражданина СССР не дает быть беспристрастным. Я был патриотом — им и остаюсь. Просто патриотизм теперь у меня не чисто красный, а с черно-белыми вставками цветов флага Альянса. Но речь не об этом. Если Шепарду удастся попасть на базу коллекционеров, возможно, мы найдем новый путь борьбы со жнецами. Менее кровопролитный.

— Думается, если бы такой путь существовал, его нашли бы другие расы, ушедшие в небытие. Мне, конечно, приятно думать, что человечество столь особенное, и способно на такое, но это идеализм, реалиями не подкрепленный. Мы не можем разобраться во внутрирасовых вопросах, куда же нам тягаться с более совершенными народами, которым не удалось решить вопрос со жнецами?

— В этом твоя беда, Колесников. Недооцениваешь сам себя и себе подобных. А кто будет творить историю, если мы все будем кивать друг на друга, желать удачи в будущих свершениях и дальше играть роль диванных аксессуаров? Да никто. А, возможно, именно от тебя зависит будущее. От твоего слова, шага, поступка. И колокол будет звонить по тебе даже в том случае, если ты заткнешь уши.

— Моя беда в том, что на меня влияют два слишком разных человека. Один — бесконечный идеалист, а второй — конченый циник. Не удивительно, что вы с Михайловичем никогда не ладили. Я всегда хотел избегать крайностей, порождающих сомнения. А что получается? Михайлович говорит, что нужно готовить флот и не отвлекаться на мелочи. Ты говоришь, что можно будет обойтись без флота, если как следует изучить врага. И вроде бы вы оба правы, но так невозможно. Мне явно нужен кто-то третий, далекий от войны и от политики.

— Ты же сейчас в Москве, верно? Вот и найди валяющегося под забором пьянчужку и объясни ему суть своей проблемы. Будет тебе сторонние третье мнение. Возможно, более верное, чем у меня или Михайловича.

Колесников хмыкнул. Попрощавшись с Петровским, он окинул взглядом парк, в который ноги сами его принесли. Странно, что в это время он был совершенно пуст. СССР с его любовью к новшествам и стройкам, все-таки предпочитал не нарушать романтическую старину вот таких мест. Наверняка, эти старые лавочки не обновлялись с момента установки. Подкрашивались и не более. Но глаза отдыхали, глядя на это обычное, ничем, казалось бы, не примечательное место. Не ухоженное, как искусственные сады Цитадели, диковатое. Никакой архитектурно-красивой, вымощенной камнями дороги, а лишь тропинка. О том, что за пределами парка царит технологически-развитая жизнь, говорили лишь высокие прожекторы, освещающие это место по ночам. Все-таки старые уличные фонари заменили более удобным и качественным изобретением.

Колесников присел на одну из лавочек и посмотрел на небо. Ему, находившемуся сейчас в таком месте, даже не верилось, что где-то там, далеко и высоко, идет бурная, осмысленная жизнь. Что звезды это не просто огоньки, обязанные показывать путникам дорогу в ночи, а дома целых цивилизаций, большинство из которых пока и не открыты. А еще здесь не хотелось думать ни о политических интригах, ни о жнецах. Да и не думалось. Хотелось сделать что-то для себя, для души. Например, написать стих или картину. Увы, ни того, ни другого разведчик не умел. А если и дальше развивать мысль о том, что можно оставить после себя, кроме отчетов по службе и записей политических скандалов, то становилось совсем тоскливо. Детьми он не обзавелся, супруга, не выдержав его регулярных отъездов, его покинула. Да он и не винил ее. Никто не обязан всю жизнь ждать кого-то, растрачивая понапрасну молодые годы, а на старости лет терпеть списанного со службы по причине маразма старика, способного только фыркать и жаловаться на боли в пояснице. Эгоизма Колесников был лишен, поэтому спокойно отнесся к решению бывшей жены. И вроде бы плохим человеком он никогда не был, а в последние годы стал очень даже значимой фигурой, но удовлетворения не было. Ничего не было, кроме сомнений.

Вздохнув, он прошелся по дороге, усыпанной пожелтевшими опавшими листьями. Лучше бы он сюда не приходил. Остался бы дома, довел до ума костюм, в котором ему предстоит завтра идти на съезд КПСС. Никогда на нем лично он не присутствовал, да и в новостях не смотрел. Неинтересно было. Не все ли равно, насколько увеличили количество мест для членов Президиума? Да совершенно по барабану. Он свою работу от этого ни лучше, ни хуже делать не будет. Только вспотеет в пиджаке в душном помещении и будет мечтать о том, как побыстрее выйти оттуда, снять галстук и покурить. И самое обидное, все присутствующие будут хотеть того же самого. И чего ради собирать людей? Похвалиться достижениями? Колесников и так знал, что живет в самой восхитительной стране, где еще можно покурить в парке, назвать соседа козлом, не опасаясь, что получишь повестку в суд, а на следующий день пить с ним же чай и обсуждать футбольный матч. Мелочи, казалось бы, пустяки, ничем не примечательные, но такие важные и особенно приятные оттого, что немыслимые на территориях Альянса. На территориях Совета тем более.

Задумавшись, Колесников вышел к зданию, служившему церковью. Будучи убежденным коммунистом, он никогда не был в таких местах. Это не возбранялось, как когда-то, просто нужды такой у людей не было. Современные реалии отодвигали Бога на задний план и это в лучшем случае.

Неожиданное любопытство заставило ускорить шаг, чтобы увидеть что-то новое, неизученное. Шагнув через порог, разведчик огляделся. Пусто, как и в парке. Тихо. Сделав еще несколько шагов, Колесников прислушался к ощущениям. Тоже тихо. Да и не знал он, что должен был чувствовать в подобном месте. Успокоение? Умиротворение? Радость? Его этому не учили, и как вести себя в церкви, не рассказывали. Но ему нравился терпкий, незнакомый запах. Подойдя к иконе, первой попавшейся ему на глаза, Колесников вгляделся в лик святого. Или ему казалось, или он медленно выживал из ума, но ему почудилось, что в нарисованном взгляде скользит укор.

— Могу вам помочь? — услышал Колесников голос за спиной.

— Вряд ли, — разведчик повернулся и увидел довольно молодого священника. — Я просто сюда зашел. Без цели. Это не возбраняется?

— Нет. Это приветствуется. Хорошо, когда без цели идут в такие места, а не в кабак, — последовал ответ. — И все-таки что могло привести сюда человека, который несет службу в КГБ?

— Не знаю. Честно, — Колесников погладил значок, который выдал его. — А мои коллеги сюда заходят? Или я первый такой.

— Сегодня — первый, — отозвался священник.

Колесников вновь повернулся к иконе. Странно, но в этом месте стало спокойно. Не хотелось куда-то бежать, что-то делать, о чем-то думать. Хотелось стоять на месте и смотреть в глаза этому неизвестному святому.

— Веруете? — вновь полюбопытствовал священник.

— Не знаю, — честно признался Колесников. — Но иногда утешиться больше нечем. Хотя разум говорит мне, что если Бог и есть, то он давно меня не слышит.

— Чаще бывает наоборот. Мы сами себе затыкаем уши, а потом жалуемся, что с нами никто не говорит.

— Да и после всех человеческих открытий, доказательств бытия Его так и не нашли. А современная физика и вовсе заставляет думать, что есть только точные законы.

— Вы полагаете, что Господь физику знает хуже нас с вами? — улыбнулся священник. — Простите мне мое любопытство. Не буду вам мешать.

«Найди валяющегося под забором пьянчужку и объясни ему суть своей проблемы. Петровский так ему посоветовал? А что если не пьянчушку? А что если этот молодой священник подберет нужные слова?»

— Подождите, э…, товарищ. Не знаю, как правильно вас назвать. Простите. Постойте со мной, если вас не затруднит, — попросил священника Колесников.

— Не затруднит. Отец Николай. Батюшка, если угодно. Можно просто по имени, если такое обращение для вас привычней.

Колесников кивнул. Лучше по имени. На боевого товарища мальчик не тянул, называть батюшкой того, кто был моложе, это, как минимум, странно. Отец… Слишком близкое и родное слово — оно не годится для незнакомого юнца. Разведчик внимательно посмотрел в глаза священника. Такие же добрые, как у лиц с икон. Прямо под копирку. Колесников чувствовал, что он его понимает. Как это странно. Он сам себя не понимает, но чувствует, что его понимает другой человек, который видит его в первый раз.

— Я знаю Вас. Вы посол СССР на Цитадели. Видел новости с вами, — сказал священник.

Тон прозвучал так буднично, словно его высокая должность особо ничего не значила. В принципе, она действительно не была такой уж важной. Просто физиономия часто показывалась на экранах. А в остальном такая же работа, как и любая другая.

— Вот с этого назначения все и началось. Жил бы да и жил себе на родине, служил бы ей всеми силами. А что получилось? Эта новая должность, новые люди и не только люди, обстановка непривычная опять же. А еще ощущение, будто за мной все время следят. Высматривают, выманивают, пытаются на прицел взять. Становлюсь параноиком. И не понимаю того, что происходит. И у нас, и в Альянсе, и в Галактическом Совете все не так, как должно бы быть. А еще эта фальшь повсюду. Говорят одно, делают другое или ничего не делают. Иногда хочется послать все к черту, написать заявление по собственному желанию и потеряться в одной из колоний. И чем она дальше, тем лучше, — Колесников помолчал. — Не знаю, зачем я вам это говорю. И не знаю, что хочу услышать? Это дом Бога? — Колесников сделал неопределенный жест рукой. — И где же Бог во всем этом? Почему позволяет происходить тому, что происходит?

Священник молчал.

— Пойду, наверное, — решил Колесников. — Глупая эта затея была — сюда зайти.

— Жалеете себя — вот в чем ваша беда. Жалеете, но не прощаете. Вот и чувствуете себя вне жизни, без движения. Ступор и нежелание идти дальше. А что делать, Вы уже решили. Только решиться никак не можете, — заговорил священник. — А недовольство миром… Мир такой, какой есть. Несуразный, полный глупостей, фальшивых улыбок, лицемерной дружбы, не тех людей рядом.

— Вот и я примерно так и думаю, — кивнул Колесников.

— Неправильно думаете. Вы видите то, что хотите видеть. Я лишь обрисовал мир, в котором вы живете. Я живу в другом. А лицемерие и не те люди рядом… Видимо, вы специально себе такую компанию подыскивали. Сами знаете, что ищешь — то и найдешь. Так и кто виноват в ваших бедах? Помощник советника Альянса? Или тот, кто смотрит на вас из зеркала?

— Вы говорите не как священник, а как психоаналитик, — чуть улыбнулся Колесников.

— Если вам не нравится слышать то, что я говорю, значит, я прав, — отозвался паренек. — А что касается этого дома Бога… Так он здесь. Стоит рядом с вами, шепчет, что любит вас, такого вот сомневающегося, нерешительного, а вы затыкаете уши, и говорите, что нет здесь никого. И что окружающие не те. А вы тот? Хотели бы иметь такого друга, как вы сами? Точную копию?

«Упаси Бог иметь свое подобие рядом. Которое, как и я будет хныкать, унывать, жаловаться на жизнь. И считать окружающих или законченными эгоистами, или чудаками-мечтателями».

Колесников улыбнулся шире. Нет, прав парнишка. Мир можно поменять самому. Как угодно под себя подстроить. А вот обижаться на него гиблое дело, проигранная партия, отыгранная карта. А голос Бога? Может, он должен не извне быть слышан, а изнутри? Не его ли голос, похожий по интонации на голос одного противного адмирала, говорит ему «соберись, тряпка, распустил нюни, как школьница»?

— Я вас понял, — сказал он, глядя на священника.

— Я рад.

— Идти нужно. Спасибо тебе… батюшка.

— Спасибо и вам. Я уже чувствую, что не зря прожил жизнь, раз заставил улыбнуться сотрудника КГБ. Да еще и в церкви, — отозвался батюшка.

Колесников все еще улыбался, направляясь домой.

* * *

— Послушай, а трупов эльфов или драконов на Горизонте не надо подобрать? Ну, чтоб я флот потом еще туда не гонял. Их там Шепард не нашел? — язвительно спросил Михайлович.

Колесников хмыкнул.

— Не ерничай. Коллекционеры существуют, а мы о них ничего не знаем. Есть возможность изучить. И чем раньше отправишь корабли, тем меньше они провоняют трупами впоследствии.

— Ну ничего себе. Давай, я денек побуду послом, а тебе доверю корабль. Сам сгоняешь, заберешь тела и доставишь в лабораторию. И корабль потом целиком хлоркой помоешь, — предложил Михайлович.

— Чем? — не понял Колесников. — Хлоридом натрия? Это вредно.

— Понятно, — кивнул Михайлович. — Белоручка ты. Завезем тебе твоих Коллекционеров прямо в кабинет. Мне на Цитадель нужно попасть и с местным флотом вопросы решить. Пока я дела буду делать, закину их к тебе повонять.

— Вот спасибо. Я соглашусь на это, если принесешь мне их лично ты. Голыми руками, — Колесников улыбнулся, представляя себе Михайловича, который тащит на горбу одного из коллекционеров и материт его же.

— На херу для тебя не попрыгать, милый?

— Попрыгать. А смогешь? Вон, форму поменял. Что, в старую не влезаешь? Фигура-то уже далека от не идеала, — настроение у Колесникова было прекрасным и это не укрылось от зоркого глаза ревизора.

— Помолчи, паря. Это твой сраный идеал далек от моей фигуры, — Михайлович прищурился. — А что ты такой противно-счастливый? Так и хочется в глаза тебе лимонным соком закапать. Поди, родину продал, предатель? Сидишь сейчас и в уме куш подсчитываешь? Кстати, видел новости о съезде. Хорошую ты речь толкнул. Особенно про дружбу с другими расами мне понравилось. Представил тебя, зажимающим в углу турианку и весь вечер прососал валидол. Не бережешь мои нервы.

— У тебя извращенное понятие о дружбе и дружеских контактах, — заметил Колесников.

— Не употребляй в одном предложении слова «контакты» и «извращенное». У меня неприятные воспоминания. Сразу хочется дать приказ на удар с орбиты по штабам Альянса. Я весь на нервах. Кстати, закину-ка я твоих Коллекционеров на «Гельперин». Не буду на Землю тащить. Пусть их там изучают.

— Хорошо, — согласился Колесников.

Увидев на панели сигнал сообщения, Колесников просиял. Видимо, Шепард все-таки решил, как и раньше привычно докладываться ему. Что ж, это хорошо.

— Слушай, давай попозже свяжемся. Меня хочет Шепард, — Колесников с удовольствием посмотрел на закипающего Михайловича, раздраженного последней фразой.

— И ты туда же. Флот, сосредоточить огонь на Цитадели… — услышал разведчик, прежде чем отключить канал.

— Приветствую, Шепард. Должен отметить, связь на новой «Нормандии» лучше работает. Вижу вас, как живьем, — сказал Колесников.

— Призрак не так скуп, как Альянс, — кивнул Шепард.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил разведчик. — Хотя, я сейчас помощник только на словах.

— Пожалуй, такая помощь мне и нужна. После Горизонта я направился на планету Хестром. Призрак отправил мне досье моей бывшей компаньонки Тали, и я нашел ее там. Планета контролируется гетами. Небольшим числом, но все-таки. А система относится к тем, где с большей вероятностью появятся Жнецы, если верить расчетам «Цербера». Я хотел узнать, можно ли посоветовать Альянсу сосредоточить там часть флота в качестве дозора и заодно очистить планету от гетов. Тали сказала, что остатки старых построек Мигрирующий Флот не интересуют, поэтому можно ударить с орбиты, ни за что не опасаясь.

— Хм, — задумался Колесников. — Дозорные смогут послать сигнал в случае прибытия, и мы успеем эвакуировать часть жителей Земли после донесения о появлении Жнецов. И даст время Общему флоту на подготовку. Вполне разумно. Я свяжусь с Михайловичем. Думаю, он сумеет убедить Хакета в необходимости создания аванпостов. Неплохо придумано, Шепард.

— Это не я придумал. Это Тали мне посоветовала. А мыслить масштабно она умеет. Дочь адмирала, как не крути. Вы ее помните?

— Да, милая кварианская девушка. Помню, не забыл, — Колесников попытался восстановить в памяти образ девчушки, разозлившей его своим опозданием, но не смог. Общие воспоминания и никакой конкретики в них.

— Странно, — улыбнулся Шепард. — Когда я в разговоре упомянул вас, она сказала мне «милый советский посол».

— Только попробуйте поспорить, Шепард. Советский посол действительно мил и прелестен. Особенно, в последние дни, — отозвался Колесников. — Давайте поговорим о вас. Куда теперь направитесь?

— Дальше буду подбирать команду. Я должен выполнить просьбу одной моей компаньонки, а нужная ей система расположена в той же Туманности, что и Цитадель. Буду рядом — свяжусь с вами снова.

— Буду ждать, капитан, — Колесников отключил связь.

Странное дело. У него уже несколько дней абсолютно хорошее настроение. И причины-то радоваться нет. Все по-прежнему: работа такая же нудная, Удина живой и не потресканый, чай, который ему привозили с родины, ибо на Цитадели не было привычного, давно кончился. Да одна мелочь с чаем раньше вгоняла его в тоску. А что сейчас? А сейчас он поднял окорока и понес их в бар, где подаваемое пойло с большой натяжкой, но можно было назвать подобием его любимого напитка.

Проходя мимо столиков, Колесников услышал разговор двух батарианцев и остановился.

— Нифту все еще не может выбраться оттуда. У него совсем крышу снесло от красного песка. Пишет глупые указания. Вот, оцени. Предлагает скупить все сувениры на Цитадели. На кой ему это барахло?

Нифту. Нифту Кал. Засранец-волус, который ударил его по коленке, отравил и еще и собирался продать.

— Простите, могу я задать вопрос? — чувствуя неловкость под взглядом восьми глаз сразу, спросил Колесников.

— Проваливай, человек. Нечего тут высматривать, — грубо отозвался один из батарианцев.

— И все-таки позвольте спросить. Я бы хотел знать местоположение Нифту Кала. Я работал с ним однажды и хочу возобновить отношения.

— Возобновляй, — разрешил батарианец и отвернулся.

Пришлось постучать указательным пальцем у него по плечу, дабы снова привлечь внимание.

— Не могли бы вы сообщить мне его координаты, — попробовал подойти с другой стороны Колесников. — Ради нашей дружбы с Калом готов расстаться с необходимой суммой, дабы узнать о старом друге.

— У людей существует понятие дружбы. Ха! Не смеши меня, — отозвался батарианец.

— А тебе-то что. Человек готов заплатить тебе только за информацию. А дальше пусть сам его ищет, — не согласился второй.

— Ты веришь, что у Кала могут быть друзья? Это один из тех, кого он кинул. Вот и пытается найти его и отомстить толстячку. Разве нет?

Колесников промолчал.

— Но мне плевать на Кала, так что я готов тебе выдать его местоположение. Миллион, — батарианец обернулся и посмотрел на Колесникова.

— Миллион кредитов за местонахождение? Да нет таких цен, — растерялся разведчик от наглости.

— Нет так нет. Надумаешь, заходи, — Колесников заметил, как батарианец покосился на свой планшет, а потом вновь перевел взгляд на него.

Подойдя к бару, разведчик заказал чай и задумался. Платить подонку такую сумму очень не хотелось. Но и желание схватить волуса и напихать ему в скафандр чесоточных клещей не проходило уже два года. Хотя, можно и обычных напихать…

— Колесников налаживает контакты с батарианцами. Неожиданная картина, — услышал посол рядом знакомый голос.

Рядом сидел «Элвис» и отхлебывал таинственную синюю жидкость из стакана. Колесников так и не решился пробовать напитки таких цветов.

— Здравствуйте, лейтенант. Я не налаживаю контакты, просто… Вот засранцы, — Колесников даже кулаком стукнул по стойке.

— Не могу не согласиться. Только не лейтенант, а капитан. Повысили меня, — Элвис опустил глаза.

— Что-то вы этому не рады, по-моему, — Колесников негодовал, глядя на наглого батарианца.

— Служба выматывает. Вы знали, что Шепард жив? — неожиданно задал он вопрос.

— Да, он заходил ко мне, — разведчик никак не мог оторвать глаз от батарианцев, все еще сидящих за столиком.

— И как вы отреагировали на его возвращение?

— Да нормально. Адекватно. Не знаю… Извините, а что бывает, если кого-то на Цитадели ловят на воровстве? — спросил Колесников, переводя взгляд на Элвиса.

Тот пожал плечами.

— Что ж, надеюсь Бейли спасет меня от тюрьмы. К тому же его интерес тоже есть. Видите этих батарианцев? У одного из них на планшете нужные мне данные. Вопрос: как их получить, не отдавая засранцам миллион кредитов?

— Сколько? Что ж там за данные? — удивился Элвис.

Колесников не ответил. Мальчишеский интерес, проснувшийся в нем, давал советы, как завладеть планшетом, не расставаясь с изрядной суммой. Но при всех конечных вариантах развития событий он был или битый, или арестованный. Это не подходило.

— Попробую вам помочь. Хоть кому-то, — Элвис встал и, покачиваясь, направился к батарианцам.

Колесников отвернулся. Неожиданно. Он думал, что паренек способен только не просыхать в баре и время от времени ломать аппаратуру из-за своей бесконтрольной биотики. Очень хотелось обернуться и посмотреть на возню, которую молодой капитан учинял. Но нельзя. Сидеть и слушать. Ну и поганый язык у этих батарианцев. Наверняка на родном наречии они общаются одними только матами и предлогами. Почувствовав слабое прикосновение, Колесников скосил глаз на вернувшегося на место Элвиса.

— Положил вам в карман. Надеюсь, вам это поможет, — сказал он, возвращаясь к выпивке.

— Еще как, — Колесников восторженно посмотрел на Элвиса. — Спасибо за такую неожиданную помощь. Наверное, спасибо мало в данном случае, не так ли?

Капитан повернулся к нему и посмотрел непонимающим взглядом.

— По-моему вполне достаточно. Я за кредиты не ворую планшеты. Хотел помочь и все. Вы же помогали Шепарду флотом. Надеюсь, это искупит мою перед ним вину.

— Непременно искупит. Уже искупило. В чем вы виноваты? Когда увиделись? — теперь Колесникову стало интересно.

— На Горизонте. Наговорил ему всякого… Теперь жалею. Хотел отправить ему письмо, да не решился. Мы ведь даже друзьями не были. Так, боевые товарищи.

— Он вас прощает. И я вас прощаю. И вы себя простите. И спасибо за помощь, Эл… То есть Кайден. Я в восторге от ваших действий. Сам бы я не решился. Надеюсь, вам за это ничего не будет?

— Если они пойдут и пожалуются в СБЦ, то может быть и будет. Правда я себе с трудом представляю батарианцев, требующих правосудия у компетентных органов. Никак не укладывается в голове, что такое возможно.

Колесников не слушал. Щенячий восторг охватывал при мысли, что он вновь встретится с наркоторговцем, который хотел продать его в рабство. Его, целого полковника! Как негра в старинные времена. Можно порадовать Бейли, с которым они частенько обдумывали, как поймать и наказать негодника. Нет, жизнь определенно налаживалась.

* * *

Генеральный секретарь усиленно тер виски, стараясь прогнать мигрень. Не получалось. Не проходила она. Стар он для этой работы, очень стар. Слишком сильно стал уставать и не способен работать в том режиме, в котором обязан. Чуть не свалившись в обморок от духоты, царившей в зале на Съезде, он понял, что больше не может продолжать насиловать организм. Становиться куклой, как один из его предшественников, он решительно не хотел. Унизительно все это: терпеть, как тебя под руки поднимают на трибуну. И в Альянсе уже смеются, наблюдая за слабой походкой руководителя СССР.

Нужно давать дорогу молодым, быстро соображающим. Таким, как Колесников. Жаль, что он не согласится на это, даже находясь под прицелом винтовки. И жаль, что этот любопытный парнишка начал портиться на чужбине. Его не примут после его речей о всеобщей дружбе с другими расами. Сам генсек давно понял, что интернационал — это миф, сказка. Не будет его никогда, даже в земных масштабах. Можно заставить мечтать народ, но себя — нет. А Колесников мечтал, верил. Как и его друг, с которым он наверняка не разорвал отношения. Но поведение для советского разведчика у него неприемлемое. Поддерживать капитана Альянса ему не приказывали, а он усиленно донимает Михайловича просьбами, которыми его кормит Шепард. Точнее, «Цербер» в лице Шепарда. И его посещение церкви… Ничего противозаконного, но выдает его сомнения. Ведь не к нему пришел за советом, а поплелся к святым отцам. Нехороший звонок. И генсек закрывал на это все глаза, зная, что Колесников полезен. А еще патриот. Достаточно для того, чтобы гнуть общую линию партии не только по указке. Оценит ли полезность посла следующий руководитель? Жаль, если нет. Из него получилась бы отличная замена, способная разогнать застоявшуюся кровь по венам государства. Хорошо бы, если бы сам разведчик подумал над предложением, которое скоро ему поступит.

Примечание к части

Отправила ГГ в церковь, чтобы дать причину для последующих, более решительных поступков. И стимулировать на них же.

>

Глава 3

— Книги с полки помоги снять, — попросил генсек Колесникова.

Разведчик прошагал к гигантскому шкафу и молча стал освобождать его от забитой литературы. Судя по пыли, некоторые из книг генсек в руки так и не брал или делал это очень давно. Зато томики Ленина были в изумительной чистоте в сравнении. Обложки затерты. Колесников не сомневался, что еще подчеркивания нужных строк и пометки на страницах имеются. Что ж, это не самый дурной пример для цитирования в докладах. Бывали и хуже. Двадцатый век подарил много людей, которых не то, что цитировать, допускать до должности выше швейцара нельзя было.

— Сложи их в то кресло, — генсек махнул рукой. — Знаешь, в юности я мечтать не мог, что когда-нибудь мне на даче будет помогать полковник КГБ. Похоже, я не зря прожил жизнь.

— Ну, а я не думал, что буду таскать книги у генерального секретаря. Не самая плохая должность, стоит отметить.

— Но пыльная. Никогда не допускал никого к книжному шкафу. Особенно супругу. Вот и сейчас не хочу. Думаю, следующий генеральный секретарь захочет свои книги поставить, да и оставлять ему такую роскошь я не собираюсь. Пусть сам покупает Ленина, если раньше не додумался купить, — улыбнулся генсек.

— Значит — это правда? Решили покинуть пост до времени? — полюбопытствовал Колесников.

— Да, решил покинуть пост раньше, чем меня с него посмертно снимут. Тебе не кажется, что многие мои предшественники слишком засиживались? А потом и залеживались на посту?

— Не мне об этом судить, — дипломатично заметил Колесников. — Но назначение нового генсека — это своеобразный переломный момент. Наше государство слишком любит стабильность, чтобы спокойно переносить вести о переизбрании.

— Переломным моментом может быть назначение — согласен, — генсек внимательно посмотрел на разведчика. — Но иногда не назначение им становится. Я все чаще думаю, что если бы Андропов не приказал расстрелять Горбачева, то все было бы не столь радужно.

— Запад тогда посчитал, что СССР убил одного из своих по ошибке. Мол, придумали связь с ЦРУ и отправили человека на вечный покой, — Колесников подошел к окну.

— Ну а что они должны были сказать? «Правильно определили — тот меченый был предателем. Но как вы могли его пристрелить, ироды? Кто теперь принесет нам ваше государство на блюдечке?» Отреагировали бурно — значит все было сделано правильно. Хотите совет, полковник? Выслушайте то, что вам рекомендуют сделать наши западные братья и поступите наоборот. Так лучше для державы.

— Спасибо за совет. Непременно дайте его и будущему генеральному секретарю, — улыбнулся Колесников, вновь всматриваясь в заоконные пейзажи.

— Уже дал, — отозвался генсек. — Нравится дача?

— Прекрасное место. Жил бы здесь постоянно, — ответил Колесников. — Завидово… Очень точное название. Действительно, есть чему завидовать.

— Так живи, — прищурившись, предложил генсек. — Притащи свои книжки, свой портретик Дзержинского из кабинета и устраивайся.

— До того момента, пока не заедет новый генсек и не выгонит меня с моим портретиком Дзержинского, — снова улыбнулся Колесников.

— У нас нет должности для второго генерального секретаря. Можешь предложить, но вряд ли Политбюро согласится. Не с этого надо начинать, не с перемен.

— Сейчас не совсем понял, — нахмурился Колесников. — Это шутка такая? Или что?

— Или что. Хотел выдвинуть твою кандидатуру. Ты подходящий для этой должности. Посол страны советов, КГБист, патриот. Не старый черт, как большинство окружающих меня людей.

— Но я не политик… То есть, не совсем политик. Это… Не знаю, что я должен сказать и сделать, — растерялся Колесников.

— Я подскажу, что сделать. Сначала найми логопеда. Говорить ты не умеешь, как я вижу. Стоишь, мычишь, с ноги на ногу переминаешься. Разве это генеральный секретарь? Это студентка на морозе, а не руководитель, — генсек тоже подошел к окну. — Считай это назначение шансом. Что ты там говорил о дружбе с другими расами? Вот ею и займешься. Больше этот вопрос никого не интересует.

— Меня не примут, — убежденно заявил Колесников. — КГБист на посту генерального секретаря. Да это смешно!

— Правда? А землемер на посту генсека — это как? К тому же один из моих предшественников был именно КГБистом. Жаль, здоровье его подвело.

— Нет. Простите. Я не могу. Не представляю себе… себя… Нет.

— Опять мямлите, полковник, — генсек положил ему руку на плечо. — Я не говорю, что вы должны решить все здесь и сейчас. Подумайте, узнайте мнение близких. Времени у вас более чем достаточно. Три дня даю.

— Да у меня и близких-то нет.

— А Петровский? — мягко спросил генсек. — Думаете, я не знаю о вашей связи? А священник? Спросите у него, если не доверяете внутреннему голосу.

— Простите, я, — Колесников нервно сглотнул.

— Прощаю, — отмахнулся генсек. — Но я прощаю, потому что вижу смысл ваших поступков. Не уверен, что следующий генеральный секретарь их увидит. Сочтет проступками, а второе дно и третью сторону у медали искать не будет. Я бы хотел видеть Петровского на своем месте, но — увы. Он бы понял вас. Другой навряд ли.

— Я делал то, что мне приказывала Родина. Не больше и не меньше. Мне не за что себя винить, — отрезал Колесников.

— Это хорошо. К тому же, вы делали не то, что приказывала Родина. Иногда вы просто следовали моим указаниям. А я далеко не вся отчизна. Думайте, полковник… А пока думаете, помогите упаковать книги.

* * *

Призрак вглядывался в иллюминатор и подкуривал очередную сигарету. Не то чтобы его сильно волновала добровольная отставка генерального секретаря страны Советов, но это было не вовремя. Новый лидер не так надежен, как старый. Никогда не знаешь, что от него ждать. Призрак ненавидел сомневаться и гадать. Он любил просчитывать и быть уверенным. А в отношении СССР уверенным быть нельзя практически ни по каким вопросам. Гибкой политики Союз придерживался только внутри своих стран. Для Альянса он оставался резким и ненадежным союзником. Скрытным, осторожным, не терпящим возражения, кивающим на свою идеологию, категоричным и самоуверенным собратом. Возможно, это был шаблон, и Призрака так приучили воспринимать соседнее государство, но он пока не видел причин оспаривать привитое мнение.

Ему нравилось это государство по многим причинам. Он даже внутренне был согласен с Колесниковым, когда тот сказал ему, что лучше бы Харперу родиться под красным советским знаменем. И все было бы иначе. А почему? Потому что его умственным способностям нашли бы достойное применение, а нарождающиеся сомнения глушили бы стандартными, но действенными и разумно подобранными фразами. В Альянсе на его ум было всем наплевать. Может, Альянс и был государством возможностей на словах, но точно не на деле. Пришлось брать инициативу в свои руки, потеряв надежду в правильность государственных действий. И в государство конкретно. Оставалась только вера в людей. Не красных, не черно-белых, а именно человечества в целом. Возможно, это — дурное оправдание многих своих действий и деятельности «Цербера», а других столь же весомых у Харпера не было. Они ему были не нужны. У него были цели, средства и люди, готовые пойти за ним на край галактики. Людей немного, но они были. И радовало, что эти люди сделали сознательный выбор, а не рождение на какой-либо территории определило их идеологическое мышление. Они были верными… псами на службе главной собаки — «Цербера».

— Извини за опоздание, Призрак. Возникли сложности, — услышал за спиной Харпер.

— Я ждал тебя ровно две сигареты. Это не критическое опоздание, — Призрак развернул кресло. — А теперь скажи мне: что я должен ждать и чего опасаться от нового генерального секретаря? Как советский гражданин, прочувствовавший воочию перемену руководителя, ты знаешь лучше, чем мои книжные виденья этого процесса.

— Тогда я начну издалека. Обычно бывает три предполагаемых кандидата. Первый — тот, за кем партия. В последние годы выбирают именно из таких. Второй — за кем армия и флот. Самая ненадежная и редковыбираемая категория. Третий — за кем службы. Очень уверенные в себе лидеры, ничем не отличные от партийных любимцев.

— Значит, покинув страну, ты потерял возможность быть назначенным. Жаль, — Призрак улыбнулся.

— Мне не жаль. Занимает место обычно тот, кто потом много крови проливает. А это не я. Не мой стиль, — равнодушно отозвался Петровский. — Со мной связывался Колесников и говорил, что ему предложили эту должность. Спросил моего мнения…

— Надеюсь, ты правильно подсказал другу?

— Разумеется. Кем бы не был следующий руководитель, рано или поздно он захочет избавиться от отбившегося от рук разведчика. Сначала его отзовут со службы на Цитадели, дабы не привлекать внимания Галактического Совета к методам СССР, а потом… Даже не знаю, не хочу думать.

Призрак улыбнулся. Петровскому не нужно было продолжать. Если попытаться подумать так, как думает советский руководитель, причем не важно какой именно, то вариант на ум приходил только один. Разведчик, который слишком много провел времени на чужбине, слишком сблизился с потенциальными врагами, да еще и открыто призывает к тесной связи с ними… Слишком рискованно оставлять его на прежнем месте. А учитывая его причастность ко многим тайнам в застенках КГБ, то избавиться от такого субъекта необходимо кардинально.

— Попробуй убедить его в необходимости занятия этой должности. В конце концов, он единственный, кто живет, удерживая руку на пульсе. ЦК не в счет. Они знают ситуацию не хуже, но их реагирование замедлено нерешительностью и, чего таить греха, возрастом. Скажи, почему СССР так любит застарелые, покрытые плесенью кадры? Почему так неохотно принимает светлые молодые головы в свои ряды?

— Потому что руководить должно лицо, у которого в жизни не осталось других первоочередных задач. Которые не будут отвлекаться на лечение прыщей и построение личной жизни, — ответил Петровский. — Юные умы хороши, но в управлении важен именно зрелый, хоть и покрытый морщинами разум.

Призрак снова улыбнулся. Вот причина того, почему Союз не пришелся ему по вкусу. Любовь к стабильности. Пусть руководитель ходит по песку, который сыпется из него же, но менять четко отработанную линию нельзя.

— А Михайлович? Он может быть потенциальным кандидатом, если верить твоим рассуждениям. О нем неоднозначное мнение, так как он не всегда держит себя в рамках приличия, но его ценят.

— Никогда не держит, — усмехнулся Петровский. — Я представляю, как после получения предложения он достает старый семейный альбом и топает в Кремль, попутно объясняя каждому встречному, что он потомственный военный и не будет марать честь мундира, разрешая вовлечь себя в ковыряние в политическом мусоре.

— Значит, у Колесникова неплохие шансы. Воздействуй на него. Я не хочу тратить время и силы на попытки приобрести новые связи в Кремле. Это сложно и муторно, — приказал Призрак и, развернув кресло, вновь засмотрелся в иллюминатор.

* * *

— Разрешите коснуться кончиком языка вашего ботинка, товарищ генеральный секретарь, — издевательски-вежливо заговорил Михайлович.

Колесников хмуро посмотрел на голографического адмирала, отдающего ему воинское приветствие.

— Разрешите так же повесить в душе вашу фотографию и вздрачивать на нее. Нет. Перегнул… Разрешите повесить в сортире вашу фотографию и с… Нет. Так грубо получается.

— Ты закончил? — спросил Колесников. — Может, что дельное скажешь?

— Соглашайся. А что ты хотел от меня услышать? Отговор? Нет, я лучше тебя потерплю, чем какого-нибудь нового выскочку. К тебе хоть можно будет ворваться в кабинет, наорать, разбить твою любимую кружку и уйти со спокойной душой. А с новым так просто все не получится.

— А еще серьезней аргументы?

— Имеются, — Михайлович опустил руку. — Как ты думаешь, долго ли ты будешь занимать место, положенное чрезвычайному послу? Я отвечу: нет. Второй вопрос: долго ли ты будешь продолжать службу в КГБ после отзыва с Цитадели? Снова я отвечу: нет. И последний вопрос: долго ли ты проходишь по московским улицам, после снятия тебя со всех должностей? Снова отвечает милейший адмирал Михайлович: нет. И если тебя отправят в тюрьму, то новый генсек — просто либеральный урод, которого я заранее ненавижу. Вот если расстреляют… Но тогда меня никто не будет кормить булочками с маком, когда я буду прилетать на Цитадель. Так что живи ради меня, если ради себя не хочешь.

— Послушай, милейший адмирал, я не сделал ничего такого, за что меня можно расстрелять. Я свою работу делаю. И назначать меня на Цитадель не просил, — отозвался Колесников.

— Назначение тебя послом — явление официальное. Здесь вопросов нет. Смотри глубже. Помощь Шепарду, дружба с Андерсоном, с Петровским. Даже если с последним ты не общаешься, то доказать этого ты не сможешь. А оказывать содействие Шепарду тебе приказывал лично генсек, а не Президиум. Докумекал, паря? Хочешь жить — становись генсеком. Не хочешь — лучше сам застрелись.

— Между прочим, ты гонял флот и оказывал помощь капитану Альянса. Может, на брудершафт застрелимся? — попытался зацепиться Колесников хоть за что-то.

— У меня приказ — оказывать тебе любую помощь. Я лицо подневольное, просто свою работу делаю. А ты ебулбек, — как всегда беззаботно отозвался Михайлович.

— Сам ебулбек, — обиделся Колесников. — Да и почему вы все так уверены, что меня без суда и следствия расстреляют? Не в прошлом веке живем.

— Потому и расстреляют, — ответил Михайлович. — Так что думай. Твоя речь на съезде всех напрягла. Союз не хочет дружить. Союз хочет или иметь под своим знаменем, или изредка взаимодействовать. Не более. А тут такой мировой дядька, явно купленный ласками азари, рассказывает о дружбе с ними же. Ну, чтобы в дальнейшем такую оплату получать.

— Пошел ты. Хотел хоть что-то хорошее услышать, наивно было ждать это от тебя.

— Хорошее? Пожалуйста. Я же не хам какой-нибудь, а твой товарищ. Я должен поддержать тебя в минуты сомнений и отчаяния.

Михайлович помолчал, глядя на Колесникова.

— Во-первых, ты сможешь правильную линию сделать, по которой мы будем шагать навстречу жнецам. Не просто готовить пути к отступлению, а еще и наподдать им по самое не забалуйся. Во-вторых, больше не нужно будет бояться, что тебя расстреляют. У нас генсеки умирают своей смертью, а не как западные президенты частенько отходят. В-третьих, наладишь связи с галактическим сообществом, как и мечтаешь. Кроме тебя этой херней заниматься никто не станет. И в-четвертых, когда ты сдохнешь, я назову в честь тебя фрегат. Парусный.

— Ебулбеком назовешь? — хмуро улыбнулся Колесников.

— Как ты догадался?

— Ладно. Пойду у третьего лица поинтересуюсь, далекого от политики, — вздохнул Колесников.

— Передай третьему лицу, что любезнейший адмирал Михайлович не против твоего назначения.

Колесников покачал головой. Похоже, только он сам был против своего назначения. Ну не видел он себя политиком такого масштаба, даже сильно приглядываясь и включая фантазию. Назначение себя послом он давно стал воспринимать, как забаву, чтобы не свихнуться от обилия ненужной информации. А генеральный секретарь… Слишком высоко и слишком обременительно. Хотел бы быть говоруном — давно бы стал. А еще он не понимал, почему все отправляют его «к стенке». Нет: «почему?» — понимал. «За что?» — вот вопрос.

* * *

— Шепард, приветствую, — сказал Колесников, подходя к капитану.

— Здравствуйте, товарищ полковник. Я знаю, что теперь это не тайна, так что я могу называть вас так принародно, — отозвался капитан.

— Да уж, теперь меня можно называть как угодно. Надолго прибыли? — спросил разведчик.

— Надеюсь, что нет. Должен помочь нескольким членам экипажа, но много времени это не отнимет, — ответил Шепард. — Я бы зашел к вам после миссий. Не нужно было спешить в доки.

— Мне не хочется торчать в своем кабинете. На ходу лучше думается. Кстати, встретил недавно вашего бывшего компаньона. Кайден выглядел виноватым и очень страдал. Не знаю, что вы друг другу наговорили, но он жалеет обо всем сказанном. Не держите на него зла.

— Вы назвали его Кайденом, а не Элвисом. Странные перемены. А что до разговоров, то их и не было. Он на меня почти накричал, развернулся, пожелал удачи и ушел. Я на него не обижаюсь. На идиотов, то есть… на идеалистов трудно обижаться. Его устами вещал прописные истины Альянс. Есть ли смысл обижаться на строчки Устава?

— Очень правильная позиция, — кивнул Колесников.

— Давайте позже поговорим. Нужно помочь Тейну и Гаррусу. Дожидаюсь их здесь. Впрочем… — Шепард включил инструметрон. — Заид, ты же хотел в бар? Есть возможность с твоим предыдущим нанимателем. Надеюсь, вы не против такой компании?

— Наверное, такая компания мне и нужна. Цинично настроенная и пьянкоспособная, — улыбнулся Колесников.

Однако вопреки ожиданиям вышел не Заид, а кварианочка, с которой Колесников познакомился на Феросе.

— Здравствуйте, Колесников. Искала повод выйти с корабля и услышала ваш голос, когда Шепард говорил с Заидом. Вы не против пополнения в компании? Я не буду мешать, — скромно сказала девушка.

— Как я могу быть против такого пополнения, — Колесников мучительно соображал, как правильно поприветствовать девицу. Пожать руку? Он не знал традиций кварианцев, а быть за это ожененным или расстрелянным не хотелось. Поцеловать руку? Еще более нелепо. Во-первых, рука надежно спрятана броней скафандра, а во-вторых — расстрел и женитьба в планы все-таки не входили.

— У меня изжога от корабельной жрачки, — заявил Заид, выходя из корабля. — Сволочной повар стал готовить так вкусно, что я все время ем. Лучше пить — так экономней. Куда вы меня приглашаете, уважаемый посол? Раз уж вы решили оплатить гулянку, то вам и решать.

— Ловко. Вы с Михайловичем не знакомы? Впрочем, неважно. Идемте.

— Тали берегите, — попросил Шепард.

Колесников отмахнулся. Если бы не девица, то можно было бы пойти в «Логово Коры». Но мало ли какие у нее взгляды и как она отреагирует на увиденное. Беречь детскую психику — это задача любого взрослого. Придется идти туда, где спокойней.

«Сверхновая» подходила безупречно и была недалеко от посольств. Туда Колесников и решил пойти и отвести компаньонов Шепарда. Бездумно разглядывая меню, Колесников мысленно возвращался к разговору с генсеком. К его книгам. Черт, лично он никогда пометки в книгах Ленина не делал. Ну не останавливался глаз не на одной из его цитат. Не цепляли, что ли. А вот запыленного из-за неиспользования «Тихий Дон» — он готов был перечитывать снова и снова. Но что он мог оттуда процитировать важного не для души, а для партии? Ничего не вспоминалось. Очень хотелось отмотать время назад и отказаться от предложения стать послом СССР. И плевать на выговоры и прочее. Он КГБист. Убежденный борец с нарушителями государственной безопасности. И плевать, что средства не всегда были гуманными, и плевать, что знающие о его работе люди общались с ним осторожно, не пытаясь сблизиться. И на остальное тоже плевать. Он был счастлив и не думал о том, что его расстреляют. Нет, думал разумеется, но не часто.

— Чего задумался, посол? — спросил Заид, облокотившись на стол.

— Да так, думки разные одолевают. Нужно решение принять, а я не готов его даже обдумать как следует, — честно признался Колесников.

— Какое решение? — заинтересовалась Тали.

— Судьбоносное. Вот скажите, вы бы согласились стать адмиралом, если бы Флот предложил вам это прямо сейчас. Вот так запросто, — Колесников взглянул на девушку.

— Вряд ли согласилась бы. Да и вряд ли бы мне предложили. У меня не такой богатый опыт. А если говорить честно — то его нет. Так, общие навыки и не более того, — ответила она.

— А я бы согласился стать адмиралом Мигрирующего Флота, — высказался Заид. — Может, у вас бы там все и наладилось, и не хватает только меня.

— Смело. Считаете, что сможете вернуть кварианцам родную планету? — заинтересовался храбростью Массани Колесников.

— Ну, раз они до сих пор не вернули сами, значит меня ждут. Какие еще варианты? Правда, у меня тоже опыта нет, но откуда ему взяться, если я не попробую, — Заид откинулся на спинку стула.

— Какие правильные слова, — Колесников улыбнулся.

— Неправильные. Каждый должен занимать свое место и не прыгать выше головы, — не согласилась Тали.

— Тоже правильные слова. Но не столь ободряющие, — кивнул Колесников.

— Тебе взбодриться надо? Тогда я еще аргументирую свою речь. Иногда нужна свежая кровь, стороннее мнение. Вот я бы и был и тем, и другим. Пока бы мне платили, — добавил Массани.

— Вот. А нужно веление сердца, а не кошелька. Разве ты будешь счастлив, делая то, что тебе не хочется? И не важно, что ты за это получаешь. Важен процесс. Удовольствие от работы, — снова не согласилась кварианка.

— Вот вы оба правы. И как мне поступить? Кого слушать?

— Кого выгодней, — предложил Заид.

— Чье мнение ближе, — сказала Тали.

— Мнение прекрасной девушки мне ближе, — подумав, отозвался Колесников.

— Ты чертов подкаблучник, всего-навсего. Слушай меня и набирайся уму.

— Нет, Михайлович тебе не друг. Вы явно братья, — улыбнулся Колесников. — Спасибо вам, дорогая. Ваши слова убедительней.

— Мне сложно их подбирать. Сути вашей проблемы-то я не знаю, — скромно отозвалась Тали.

— Нет никакой проблемы. Есть вопрос выбора. И он сделан, — Колесников улыбнулся. От принятия решения действительно стало легче. Трудно выбирать, а остальное мелочи. Решит проблемы, когда они возникнут. И если возникнут. Визит к логопеду? Определенно не самое плохое решение. Генсек умный человек.

— А пойдемте потанцуем? Я в последний раз двигался под музыку сто лет назад. Или больше.

— Ты мне, как дама не подходишь. Страшненькая, с щетиной и неприятным дополнением в штанах, — покачал головой Заид.

— Ты тоже не в моем вкусе, милый, — отозвался Колесников. — Идемте, Тали.

Девушка подала руку. Странное ощущение. Холод брони и всего три пальца вместо положенных пяти. Непривычно как-то. Хотя, наверное, и он в ее глазах выглядит уродом со своей пятерней.

— И все-таки, что именно вас волновало? Простите мое любопытство. Просто вы сказали, что я помогла вам принять решение и меня очень волнует, какое именно. Я ведь могла и глупость подсказать, не зная ситуации, — сказала девушка.

— Все правильно подсказали. Не хочу углублять вас в дебри моего прогрессирующего маразма. Вы молоды и еще не должны думать о некоторых вещах.

— А вы настолько стары, что должны? Мне представлялось, что люди проводят последние годы жизни на качающихся широких стульях и делают из ниток куски ткани. В человеческих фильмах я так видела.

— Вы видели самый прекрасный вариант. Знаете, а я не против помереть на кресле-качалке, занимаясь вязанием. И еще десяток котов завести, чтобы соседей их крики и вонь донимали. А я в этой истории должен непременно быть глухим. Буду качаться, вязать и подло хихикать.

— Вы забавный, — сделала вывод Тали. — Ой. Так нельзя говорить? Я вас оскорбила?

— Нет, — скромность девушки нравилась Колесникову. — Я рад, если вы сочли меня забавным. А учитывая то, что один знакомый считает меня занудой, ни на что не способной, то ваше мнение мне приятно.

— Вы не зануда. Просто думаете слишком много.

— Любопытный вывод после столь непродолжительного общения. И знаете, — Колесников улыбнулся шире. — Скоро буду думать еще больше. И начну учиться спать с открытыми глазами и при этом, во сне все равно буду пытаться думать.

Глава 4

«И почему здесь так холодно?" — сам у себя спросил Колесников, съеживаясь от прохлады кабинета, больше напоминающего камеру.

А вообще он не знал, почему именно ему поручили допрос. К тому же не завербованного агента, а разведчика Альянса. Редкость, диковинка, необыкновенное явление. Все старались всегда именно завербовать кого-то внутри страны. А именно: давно или изначально проживающего, получившего образование и работу. Желательно в каком-нибудь закрытом НИИ, с непонятной забугорным братьям аббревиатурой. Посланный разведчик — это опасно. Всегда может проколоться на тонкости, которой он не знает. На пустячке, который был известен любому советскому гражданину. А то, что это был разведчик, а не купленный предатель, было очевидно. КГБ даже понаблюдал за его работой некоторое время и получил истинное удовольствие и опыт. Его даже под «колпак» не брали, кормя дезинформацией. Просто наслаждались опытом, манерами и знанием языков почти всех республик. Эдакий сборщик «горячей» информации от завербованных агентов, не засиживающийся на месте.

Дверь за спиной глухо закрылась. В помещении остался только он и таинственный мужчина, не сводящий с Колесникова внимательных глаз. Несмотря на холод, царивший в комнате, его раздели до белья. Перестраховка на тот случай, если в рукаве или воротнике пилюля. Окон тоже не было, чтобы пресечь попытку выброситься. Ну и стены больше похожи на стены кабинетов для умалишенных психиатрической больницы. Тоже страховка от нелепой потери пойманного ценного кадра. Колесников вздохнул. Всю свою жизнь он боялся именно этого: быть пойманным на задании. Даже когда получил повышение и в миссиях на чужой территории учувствовал лишь координируя действия группы из своего кабинета — все равно боялся. Не возможных пыток, мучительной смерти и незаметного для себя раскрытия государственных тайн — а именно полного провала. Он же обязан защищать свое отечество, а не прокалываться на мелочах. Это стыдно. Родина в него верит, а он ее подведет. Для Колесникова это было пострашнее, чем возможное насилие.

— Принесите чай, — попросил он в приемник и, подумав о возможных добавках, поспешил дополнить. — Просто чай.

Разведчик все так же молчал и рассматривал его. Было неуютно от такого пристального взгляда. Колесников не сомневался, что сам давно обладает таким же, ибо все знакомые спешно отводили глаза, стараясь не вглядываться в его. Но чужой взгляд тоже напрягал. Слишком внимательный, слишком живой, словно оценивающий.

— Пейте. Здесь холодно, — Колесников поставил перед резидентом стакан.

— Сначала вы, — отодвинул прибор разведчик.

Рискнем. Нужен любой жест, чтобы незнакомец, чье имя так и неизвестно, заговорил. Без насилия и медикаментов.

Колесников сделал большой глоток, вновь поставив прибор перед мужчиной, и занял стул напротив. Теперь их разделял только недлинный стол.

Разведчик взял стакан и зажал между ладонями, пытаясь согреться. К напитку он так и не притронулся.

— Если вы назовете имя, то это упростит нашу беседу, — предложил Колесников.

— Джон, — слишком быстро отозвался мужчина. — Всегда хотел именно это имя.

— А какое вам дали при рождении? — облокотился на стол Колесников.

— Не столько благозвучное, — последовал ответ.

Колесников вновь взглянул в темные глаза мужчины. Ни страха, ни сомнения, ни смирения. И он не советский гражданин — его не получится задавить патриотизмом, ведь он не был предателем. Это все усложняло.

— Мое жизненное время ограничено нашей беседой, не так ли? — заговорил «Джон». — А значит, чем дольше я ее затяну, тем больше успею мысленно покаяться за свои грехи. Ведь бессмысленно надеяться, что СССР решится на обмен и меня депортируют? Можете не отвечать. Итак, может, назовете свое имя, чтобы упростить беседу?

— Александр, — так же быстро в тон ему ответил Колесников. — Всегда хотел именно это имя.

— Вы понимаете правила, — чуть улыбнулся «Джон». — Ведь всегда существует вероятность поменяться местами, верно?

Колесников промолчал.

— Могу я задать вопрос и получить честный ответ, раз моя судьба решена? В чем была моя ошибка?

— Не могу сказать, — ответил Колесников. — Вдруг мы поменяемся местами?

— Вы раньше допрашивали разведчика? — вновь задал вопрос «Джон»

Колесников не нарушал тишины, пытаясь уловить настроение собеседника. Ему приказали мало говорить и постоянно слушать. Отвечать туманно, общими фразами, задавать встречные вопросы.

— Если нет, то будьте осторожны. Правильно формулируйте вопросы, — посоветовал «Джон».

— Как вы смогли проникнуть на территорию СССР? — поинтересовался Колесников.

— Здесь нет тайны. Можете считать это шуткой, но я приехал на том, что вы по старинке называете «трамваем», когда пересек нейтральную полосу.

— Как вы смогли обойти пограничную службу? — вновь поинтересовался Колесников.

— Sine sanguine nimis, — ответил «Джон».

«Без лишней крови» — перевел про себя разведчик.

Латынь. Попытка заставить говорить, а, следовательно, и думать на другом языке. Старый трюк, чтобы сбить с толку, запутать. Но он сам разведчик и учился тому же.

— Далее, — не поддался Колесников.

— Respice finem, — сказал «Джон».

— Я знаю, чем это кончится. Мне не обязательно думать, — потер глаза Колесников.

— Хм, — разведчик с большим интересом посмотрел на Колесникова. — Не поддаетесь. Не хотите путаться. СССР определенно стал готовить кадры лучше, чем раньше. Что ж. Давайте иначе. Вы скажете мне, где я ошибся, а я открою вам одну из причин провала ваших разведчиков. Это справедливо.

— Скажи, что его выдал один из завербованных агентов, — услышал Колесников в наушник подсказку.

— Сначала вы, — кивнул Колесников.

По тонким губам разведчика вновь скользнула улыбка.

— О нет. Проявите милосердие перед расстрелом. Я надеюсь, наша беседа кончится именно им, а не последующими долгими попытками превратить меня в предателя. Это скучно.

— Далеко не факт, что вас сразу отправят на расстрел. Вы козырь. Прекрасная возможность продемонстрировать Альянсу не только их некомпетентность, но и выдвинуть требования.

— А почему Альянс? Может, меня завербовали азари? Или турианцы? Может, я давно сознательно предал Альянс и сейчас так же сознательно стараюсь не выдать новых нанимателей? Откуда уверенность?

— Вы носите очки, — заключил Колесников. — Уже несколько раз коснулись переносицы, как бы их поправляя. Привычка пользоваться ими осталась лишь у тех, кто проводит много времени на Земле. В космосе они — опасное дополнения имиджа, а среди азари или турианцев не приняты. Попытка казаться особенным и выделяться не только расово, но и близкими сердцу мелочами? Если бы это было не так, то вы заменили бы их визором. Предатель, ревностно оберегающий земные привычки? Нонсенс, — Колесников встал и подошел к «Джону». — Вы работаете только на нашей планете.

— Неплохой дар соображения, — уважительно склонил голову разведчик. — Могу ли я в отместку сделать вывод о вас? Чтобы беседа шла на равных, без вашего превосходства.

Колесников кивнул.

— Контрразведчик был бы одет в мундир при допросе, показывая мне свою принадлежность к определенному отделу. Форма СССР действует угнетающе на любого гражданина Альянса. Вы в штатском. Желание не выделяться, но при этом выглядеть более опрятно, чем обыватель. Костюм — это лучший выбор. Неброский: серый или коричневатый. Не выдающий официальности вашей должности. И нет галстука. Значит, вас выдернули не из кабинета, а из дома или еще откуда-нибудь. И знание языка, от которого отказались даже медики. Контрразведчик может не знать ни одного языка, кроме родного. Не столь важно. Я делаю вывод, что вижу перед собой коллегу.

— Не видите. Мои коллеги носят красные повязки на предплечье. И всегда на левом, — Колесников замолчал, поняв, что сказал не то, что нужно.

— О, вот и одна из досадных мелочей. Спасибо, капитан. Думаю, объяснять, как я угадал звание не нужно… Подумать только, повязка… СССР так и не поменяло их на нашивки. Забавно, но обидно. Я обязан ответить вам тем же за правду. Одного из разведчиков мы вычислили по одной из ваших особенностей. После выпитого крепленого напитка, он делал так, — разведчик поднес запястье к носу.

«Занюхать выпитое, а потом только закусить. Черт, а ведь большинство советских мужчин делает именно так».

— Курите? — спросил Колесников, доставая сигареты.

— Только из запечатанной пачки, — последовал ответ.

— Засранцы подмешивают наркоту в цыбарки. У нас не принято, а вот у них… Предложи выпить, — снова прозвучало в наушнике.

— Может, выпьете? — озвучил предложение Колесников.

— Да. Чай. Прошло достаточно времени, чтобы я смог бесстрашно сделать один глоток. Как и вы, — разведчик чуть пригубил.

Колесников не знал, что ему делать. Что говорить можно, что нельзя, какие вопросы задавать. Его учили тому, как правильно вести себя, находясь на месте «Джона». А вот допрашивать — нет.

— Значит, разведчик, — вытерев губы, утвердительно заметил «Джон». — СССР наивно пытается завербовать меня, прислав того, кого учили именно этому. Не выбивать правду, а пытаться убедить меня, что доносить на родную страну не так уж плохо. Что предложите мне, капитан? Может, кредиты? Или попытаетесь стать моим другом? Или будете угрожать тем, что расстреляете семью?

— Вы тянете время, — сказал Колесников, вновь возвращаясь на место.

— Я предупреждал, что буду заниматься именно этим, — отозвался разведчик.

— А вы понимаете, что вас ждет до расстрела? Слышали про пытки КГБ? Вы тянете время сейчас, но потом дознаватели будут оттягивать момент вашей смерти всеми силами. Почему бы вам не упростить остаток жизни себе и не помочь нам? Альянс настолько убедительно вам доказал, что СССР — самое худшее, что может быть на Земле? Или отрабатываете деньги, которые уже не сможете потратить?

— Вы предпочли угрозы. Банально. Я так и думал. Возможно, я покажусь вам идеалистом, но я действительно верю, что СССР куда более опасный враг, чем остальные расы. Целью номер один по-прежнему остается Кремль. Вряд ли это изменится даже через несколько поколений. Война с турианцами, в которой СССР остался созерцателем, лишний раз убедила правительство в том, что они и так знали.

«Цель номер один — Кремль». Колесникова всегда веселило заблуждение западников, что генсек непременно сидит на башне со звездой. Причем, на самой звезде. Больше же негде. СССР — это Кремль, Красная площадь и Учкудук всего с тремя колодцами. Больше выкопать нельзя — и так места мало. Они так думают? Ну и пусть. А вот отправить большинство своих деятелей на «Арктур» — это действительно глупость. Ну прилетели ракеты к «цели номер один» — к почти пустому Кремлю в пятницу вечером. И что? Отреставрируют, отремонтируют, заново отстроят, если нужно. А вот если Советский Флот обидится за памятник «древней старины», то от «Арктура» ничего не останется. Главы даже эвакуироваться не успеют, а значит, оставят своих детей без правительственной родительской опеки. Все у Альянса через жопу за виски.

— Вот как, — прищурился Колесников. — Мальчишки решили поиграть в войнушку и наполучали синяков. В этом взрослые виноваты? И в чем же конкретно? В том, что не приняли участия в забаве? Или в том, что не побежали мстить обидчикам? Враг Альянса не становится врагом СССР и в договоре это ясно тремя языками написано. Так в чем же обида? Это дает право лично вам вторгаться на территорию, въезд на которую запрещен?

— Все глобальнее, чем придуманная обида. Наши государства равны лишь потому, что работаем мы с вами. Уравниваем прогресс обоих стран. Не дипломаты, состязающиеся в красноречии, а именно мы — разведчики. Как только у одной из держав появится хоть малейшее превосходство, война неминуема. Как бы крепко не сжимали в приветствии руки наши главы, а ненависть заложена на уровне корневой системы. Обратите внимание на чертежи, которые у меня изъяли. Я не успел разобраться, но скорее всего — это проект таза на колесах, а не обещанный агентом линейный крейсер. Вы думаете, ваша разведка всегда получает верные данные? Нет. На этом и строится равенство. Пока мы по полученным проектам изобретаем заново колесо, полагая, что ваяем машину времени, вы создаете вентилятор, а считаете, что это — двигатель, способный развить сверхсветовую скорость без посредника-ретранслятора. Правительства тратят средства и получают то, что получают. А именно отсутствие всякого преимущества.

— Прописная истина, — не услышав ничего интересного, постановил Колесников.

— СССР любит именно такие истины, поэтому я и говорю с вами шаблонами. Как у вас принято, — отозвался «Джон».

— Выходи, — услышал в наушник Колесников.

— Спасибо за разговор, — сказал он. — Жаль, что вы не пытаетесь помочь. Это могло бы отсрочить ваш приговор. А может и изменить.

— Не буду прощаться, так как похоже скоро снова увидимся. При такой работе рассчитывать на приход старости неумно. Особенно, в СССР.

Колесников молча проглотил издевку и вышел из кабинета. Уже позже он узнал, что более грубый допрос результатов никаких не дал. Обученный мужчина даже под действием препаратов говорил не то, что от него хотели. И скончался только от передозировки какой-то дряни, не дожив до расстрела.

* * *

Колесников тряхнул головой, прогоняя сон. Сколько прошло времени с того допроса, который и допросом-то не назовешь. Десять? Или чуть больше? Он давно и думать забыл о том разведчике, который пытался предсказать ему скорую встречу. Временной промежуток их разделял очень даже солидный по человеческим меркам, хотя, как говорил тот странный ученый: «все относительно». Для общего галактического летоисчисления это ерунда, мелочь, доля секунды, если пытаться перевести на человеческое понимание времени. Доля секунды — незначительный интервал. И сама его жизнь такая же незначительная и бессмысленная, со всеми его сомнениями, раздумываниями, неудачами и победами. Ну кто вспомнит через несколько сотен лет о том, что был во вселенный полковник Колесников? Что он всегда старался быть лучше, чем он был и пытался поступать правильней, чем требовалось. Да никто. И это навевало на мысль о бессмысленности его жизни. И для чего она вообще нужна, если срок ее столь незначителен?

Сигнал связи заставил встать с места и принять вызов. Разумеется, это был Михайлович, который хотел первый узнать о его решении. Он сегодня должен был дать ответ генсеку. Как быстро пролетели эти три дня…

— Физиономия у тебя кислая, — удовлетворенно заметил Михайлович. — Значит, моя посылка с лимонами до тебя дошла, и ты откушал. Набирайся витаминов, но старайся, чтобы вокруг талии они обильно не сосредотачивались. Ненавижу жирных руководителей. Чего грустный? Еще не генсек, а уже ответственность на лицевые мышцы давит?

— Да переосмысление у меня и переоценка ценностей. Со всяким бывает. Ну, кроме тебя, наверное. Вот ты думал, что оставишь после себя?

— А зачем думать, я и так знаю, что оставлю. Мой колоссальный опыт. Передам только детям исключительно из вредности, — отозвался Михайлович.

— Но у тебя нет детей. Да и не будет уже, наверное.

— Ты прав. Наверное, не будет. Ну что ж, тогда внукам все расскажу.

Колесников рассмеялся. Настроение улучшилось.

— Я уже решил отказаться. Расстреляют, так расстреляют. Невелика потеря для мира. А прятать страх за новой должностью — это не по-мужски даже.

— Какой же ты дурашка, Колесников, — взялся за голову Михайлович. — Смиренный стал, как, прости партия, святой папаша. Не хочешь рук марать о политическую грязь? Какой аккуратист! Ты, долбанный КГБшник, еще и боишься запачкаться. Что, лучше людей пытать? Или бегать по чужой территории и бояться, что тебя за кокушки — хвать? Или все-таки лучше действовать согласно своим убеждениям и нести в «темное царство» ЦК «луч света» твоих знаний и опыта? Отвечай мне. Струсил? Боишься, что глупость во всеуслышание скажешь? Не переживай — уже все что можно наговорили. Или это детское «не хочу кашу, хочу конфет»? Боюсь огорчить, но на поводу у такого ребенка идут только родители-дегенераты. Наша держава не такой родитель. Или, — Михайлович отдал честь, — Или туда, — закатил он глаза.

— Ну тебя, — отмахнулся Колесников. — Раз такой убежденный — вот и ступай на высокую должность. А других толкать не надо, иначе я подумаю, что ты просто хочешь снискать милости у генсека, который по совместительству твой друг.

— Что сейчас сказал? Мне послышалось? У Михайловича друг — генсек — это даже не звучит. А вот генеральный секретарь Колесников имеет честь стирать подштанники адмиралу Михайловичу — в этом что-то есть. Это я тебе нужен, а не ты мне.

— Ладно, «нужный», мне надо генсеку сообщить о решении. Бывай. Встретимся в аду? — постарался улыбнуться Колесников.

— Подожди меня у ворот, — кивнул Михайлович.

Колесников ухмыльнулся.

— Знаете, мое решение стало причиной глобального недовольства, — сразу заговорил генсек. — Никогда не чувствовал себя такой важной птицей. Даже на мгновение задумался о правильности своего решения.

— И что потом? — заинтересовался Колесников.

— А потом уснул в машине, — ответил генсек. — Знаешь, как неприятно ехать, когда в колонне сопровождающих аэрокаров есть катафалк? А они меня обманывают, что это «скорая» так замаскирована. Ха, не удивлюсь, если под кремлевской стеной уже ямка готова. Не хочу, понимаешь, сдохнуть на работе. Хочу в окружении внуков, на крайний случай и врачей.

— Понимаю. Очень понимаю.

— А не должен понимать, — нахмурился генсек. — Ты еще молодой и зеленый горошек.

— Увы. Молодость ушла к другому. Я принял решение. Возможно, оно вас огорчит и разочарует, но я отказываюсь. Не готов и никогда к этому не подготовлюсь. Не хочу насиловать державу своим узкодумием и плоскомыслием.

Заметив недовольство глазах генсека, Колесников добавил:

— Готов выполнить любое другое задание партии.

* * *

Призрак вышагивал по кабинету, измеряя его шагами. Его организация работала настолько слаженно, что следить за каждой мелочью не было нужды. Но и заняться было нечем, кроме как ходить и раздумывать. Можно было пригласить одну из красоток, которая бы скрасила ему вечер своим присутствием, но не было настроения. А без настроения Харпер не брался даже за мелочи: знал, что ничего хорошего не выйдет. Ему был важен азарт, охота, постоянные раздумья. А раз нет этого, значит и цели нет. Получается трата драгоценного времени, а он не мог распоряжаться им столь расточительно.

Колесников… Он изучил все, что было о нем доступно и даже расспросил Петровского. Но тот особо не старался вставить недостающие детали в общую картину. Было ли это солидарностью? Или дружбой, ради сохранения которой он молчал? Или он лишь выполнял очередное задание КГБ, внедрившись к нему в организацию? Призрак не доверял ему, пытался следить за его работой, связями, разговорами. Ничего не выдавало в нем убежденного коммуниста, каким он должен был быть. И пусть он разочаровался в государстве, но ведь любовь к отчизне и понимание правильности ее идеологии советские граждане получали, наверное, с молоком матери. Петровский никогда не говорил плохо о стране, не ругал конкретное лицо, не угодившее ему. Он просто ушел. Сказал, что он разочаровался и все. А в чем конкретно? Ответа не было. Он не пытался донести, что коммунизм — единственно верная политическая идеология, но ругал Альянс. Значит, он все-таки не столь сильно утратил связь с родиной, если не может говорить о ней плохо. Каковы же его настоящие цели? На этот вопрос Призрак ответа не знал, но видел полезность в действиях Петровского. Полезность… Вот он и нахватался от своего нового друга слов. Полезность. Это понятие — шаблон СССР. Не Альянса, все еще говорившего о важности личности каждого. Помнится, Петровский сказал, что западное «я» — это эгоизм, как и любая лживая забота об индивидуальности. Нет никакого «Я» — оно не нужно. Есть только «мы» на политической арене. Призрак тогда пытался спорить, но аргументов не хватило. Можно ли переспорить человека, дающего на каждый нестандартный вопрос стандартный ответ? Шаблонный, ГОСТовский, одобренный партией? Может и можно, но сложно. И у Призрака не вышло. Зато он несколько минут считал себя уязвленным. Что ж, хоть какое-то разнообразие в жизни. И несомненный опыт.

Закурив, он подошел к иллюминатору. Любоваться холодной звездой входило у него в привычку. А, учитывая, что больше в его кабинете любоваться нечем, то и вариантов других не оставалось, как только полюбить смотреть на гигантскую сферу. Смотреть и думать. Думать и смотреть. И время от времени выслушивать доклады о деятельности Шепарда. Выражаясь языком Петровского, «он геморройный персонаж». В этом Призрак был полностью согласен. Никакой уверенности в нем не было. Вроде герой, но такой негеройский. Слишком правильный там, где нужно быть испорченным. И слишком недальновиден, где нужно смотреть в корень и копать до сути. Долго и упорно. Как и он сам когда-то.

— Можно? — спросил Петровский.

— Знаешь, меня всегда восхищала это чисто советская привычка: спросить разрешение войти, находясь уже в кабинете, — улыбнулся Призрак. — Можно и даже нужно.

Глава 5

— Я начинаю верить в судьбу, Шепард, — признался Колесников идущему рядом капитану. — Разве не она, чертовка, так вовремя сводит нас вместе. Правда, вовремя для меня.

— Не жалко. Хотя, меня посетила мысль напечатать билет и продать вам по заоблачной цене, но потом я вспомнил, что при коммунизме денег нет, а значит, советский посол беден, как церковная мышь, и решил побыть благородным.

— Вот совсем несмешно получилось, — чуть подтолкнул плечом наглого капитана Колесников. — Если бы я не был так озабочен сохранением многих тайн, то рассказал бы вам про партийные запасы. Смолчу, чтобы Альянс в вашем лице не комплексовал.

— Надеюсь, партия не будет их скрывать, когда понадобятся ресурсы для ведения войны? — обеспокоенно спросил Шепард.

— Не знаю, что там партия собирается делать. Сейчас нового генсека только выбрали. Он осматривается, вникает в дела. Мне так вовремя отпуск дал, так как ему не до дипломатических работ. Голову забивать не хочет, и я его понимаю, — Колесников действительно его понимал. А еще в тайне был счастлив, что избранником оказался председатель КГБ. Даже если он вспомнит о Колесникове, то после чистки, которую устроит всему аппарату.

— А правда, что вы могли баллотироваться? — полюбопытствовал Шепард.

— У нас нет такого слова. Есть слово «избираться». Мог, но с радостью этот шанс упустил. Спасибо Тали, которая вовремя вправила мне мозги и опустила на землю из фантазий.

— Непременно скажите ей об этом. Но я уверен, что ее новость не обрадует, — Шепард поднялся на мостик и стал прокладывать курс. — А что вам так нужно на Иллиуме?

— Кто нужен, — поправил Колесников. — Один наркобарон волус. Тот самый засранец, из-за которого вы нашли меня и Бейли в неловком и неудобном положении.

— Когда вы спали друг на друге, — улыбнулся Шепард.

— Это было неудобное положение. А неловкое, что мы вообще туда попали, — Колесников оперся на перила и осмотрелся. — А «Нормандия» сейчас выглядит гораздо лучше, чем прежняя. Эх, не хватает ревизорских визитов Михайловича «Церберу». Тот разнес бы ваш уют в пух и прах. И все бы спали на соломе, так как ставить койки вам при такой дорогой обшивке — это непозволительная роскошь.

— Где разместить советского посла, Шепард? — прозвучал голос.

— О. Искусственный интеллект. Как только вы заведете «Нормандию» в доки Альянса, пришлю вам Михайловича. Даже меня раздражает, как широко живет «Цербер» — усмехнулся Колесников.

— Адмирал Михайлович отбыл на Землю для участия в Пленуме, — вновь заговорил женский голос. — Дату проведения и время требуется озвучить?

— Нет. Это внутренние дела СССР и к нашей миссии отношения не имеют. Где разместитесь, полковник? — спросил Шепард, спускаясь.

— Где потише и людей поменьше, — попросил Колесников. — Если можно, я устремлюсь к Заиду. Он наверняка расположился в подобном месте.

— Инженерная палуба. Верно. Выйдите из лифта и направо. Налево не советую, там кроган с необузданным стремлением убивать. Никак до Тучанки его не довезу, — Шепард кивнул в сторону лифта. — Мне нужно поговорить с профессором. Давайте позже побеседуем?

Колесников согласно кивнул и вошел в лифт. Да, теперь подъемник можно назвать этим словом. Раньше он больше напоминал старинное устройство, с помощью которого поднимали рабочих для каких-либо фасадных работ. И кнопок стало больше и воздух на корабле не такой спертый. Видимо, искусственный интеллект додумывался включать фильтры быстрее, чем обыкновенный человеческий разум.

Выходя из лифта, Колесников залюбовался «Кадьяком», который увидел в иллюминаторе. Куда более удобное изобретение, чем «Мако» для транспортировки, правда, не такое надежное. Если бы это было творением советских конструкторов, то ему непременно бы внедрили какое-нибудь орудие для подстраховки. Куда-нибудь. А то может обидно получиться: приземлился в окружении лесов, соскочил с транспорта, а кругом партизны-аборигены, настроенные недружелюбно. И пока впрыгиваешь обратно и разворачиваешь установленный пулемет в нужную сторону, тебя решетят выстрелы этих самых партизан. И где здесь удобство?

— Посол Колесников. Я не знала, что вы на корабле, — услышал голос кварианки разведчик.

— Здравствуйте, милая. Да, я несколько дней побуду членом экипажа. Рад снова вас видеть, — Колесников повернулся, и посмотрел на почти вжавшуюся в стену Тали. Скромная девушка. Разведчик даже не знал, как с ней разговаривать, чтобы не обидеть ненароком.

— И я рада. Я ведь так и не поблагодарила вас за Ферос. За то, что не бросили меня одну, — Тали подошла чуть ближе и тоже стала смотреть на «Кадьяк».

— Не стоит благодарности. Вы ведь тоже меня не бросили, хотя могли бы проскользнуть по лагерю незаметно. Однако ждали меня, пока я: то влезу в окно к лидеру колонии, то засмотрюсь видами. Все было взаимно, — отозвался Колесников.

— Я об этом и не думала. Признаться, я вообще не могла думать в тот момент. Знаете, мне тогда показалось… — Тали повернула голову. — Впрочем, неважно.

— Что вам показалось? — поинтересовался Колесников.

— Что я так и останусь ребенком. Умру, так и не закончив паломничество. Ребенком, понимаете? Бесцельно прожившим и не принесшим пользы Флоту. И опозорю отца. Не самая героическая смерть, согласитесь, умереть от рук обезумевших колонистов?

— Могу поспорить, — Колесников улыбнулся воспоминаниям. — Во время первого задания у меня выпала карта КГБ из кармана. Я, гордый сопливец, не выложил ее перед миссией. И выпала она именно перед человеком, за которым я должен был следить. У меня в глазах потемнело, когда он ее поднял и начал рассматривать. Слава партии, что он ничего не понял. Повертел в руках, оглядел со все сторон и посоветовал не приобретать лотерейные билеты, ибо это трата денег. Меня спасло, что он не видел никогда формат удостоверения и не знал русский. Вот это было проколом, из-за которого очень стыдно умирать.

— Вы разведчик? — буднично поинтересовалась Тали.

Колесникову стало обидно. Он же не просто разведчик, целью которого было что-нибудь подслушать и, в приятное для Управления дополнение, что-нибудь спиз… взять без спроса на территории задания. Он ведь полковник КГБ, лицо уважаемое, навевающее страх и вызывающее рези в животе у окружающих. Видимо, для Тали разведка была такой, какой она могла видеть в голофильмах, а именно: замаскированный под куст шпион короткими перебежками движется в сторону лагеря противника, который непременно дрыхнет всем составом. Потом героический разведчик тащит все, что может унести, закладывает бомбу, убегает, ложится за какой-нибудь камень, прикидывается ветошью и наблюдает за красивым взрывом. А дальше почет, лавры, коронация и выигранная одним человеком война.

— Был когда-то, — решил не вдаваться в подробности Колесников. — Сейчас я посол, как вам известно.

— У вас интересная жизнь, — вздохнула девушка.

«Желаю всем врагам такую же».

Колесников ничего не ответил. Что он мог рассказать девице? Про молодость на чужбине? Про споры с Удиной? Про нового генсека, который может и нескоро, но вспомнит о нем?

— Я хотела поговорить с Шепардом. Флот… Флот обвиняет меня в предательстве, — девушка уперлась на панель, где была расположена кнопка связи с местным ИИ. — Не знаю, зачем я это вам говорю. Просто не понимаю: почему и за что так?

— С чего бы им вас обвинять? Предательство это очень серьезное предъявление. Нужно иметь достаточно оснований.

«Кого ты обманываешь. Сам скоро по этой статье пойдешь. И оснований для этого нет. Есть только повод».

— У Коллегии есть повод. Но я не знаю подробностей. Мне бы очень хотелось побыстрее попасть в место сосредоточения Флота, поэтому хотела бы попросить Шепарда сначала отправиться туда, а потом на Иллиум.

Колесников посмотрел на девушку. Вероятно, она расстроена. А может, даже плачет. Чертов скафандр бережет ее лицо от внимательного изучения. Интересно, когда его объявят предателем, он тоже будет спешить судьбе на встречу? Или рассчитает курс на другую планету, которая далеко от Земли и Цитадели? Он не знал. Но храбрость девицы впечатляла.

— А что бывает за предательство? — спросил Колесников.

— Изгнание, — тоскливо отозвалась Тали.

— То есть не расстрел и пытки, а всего лишь отправление восвояси? — удивился Колесников. — Но ведь вы итак сейчас путешествуете с Шепардом. Что изменится, если вас изгонят?

— У меня есть отец. Эта новость убьет его. Да и не так все просто. Кварианцы скитальцы, но мы стараемся держаться вместе, чтобы не потеряться совсем. У нас нет родины, поэтому остается только держаться друг друга, чтобы с ума не сойти от тоски по тому, что никогда не видел. Да и не увидишь.

— Я понимаю. Простите за мою резкость. Это меняет дело, — Колесников ободряюще сжал плечо. Нет, часть скафандра, укрывающего плечо. — Не грустите раньше времени. Может это ошибка какая-нибудь. Или попытка побыстрее заманить вас на Флот. Давайте расстраиваться только после посещения заседания, или как там у вас это называется… Если хотите, расстроимся в последствии вместе и где-нибудь в баре. А уж там начнем погружать друг друга в личные степени расстройства.

— Спасибо. Вы правы.

— Поспешите. Шепард уже проложил курс на Иллиум, — посоветовал Колесников.

Проводив взглядом кварианку, разведчик двинулся к дверям, за которыми должны были располагаться покои Массани.

— Советский посол — чертов бабник, — вместо приветствия сказал Заид.

— Ты подслушивал? — деланно нахмурился Колесников.

— Ты считаешь, что мне заняться больше нечем, как только подслушивать разговоры? Плохо меня знаешь. Я подглядывал, — Массани кивнул в сторону монитора, на котором застыла картинка, отображающая пустой коридор возле лифта.

— Это меняет дело. Как тебе на этот раз служится у Шепарда? — спросил разведчик, присаживаясь на стул.

— Да также. Мне много не надо, сам знаешь. Кредиты на счет да еды побольше — и вот я куплен. Правда, просьбу мою он не выполнил. Точнее выполнил, но со своим вечным геройством. Знаешь, я всегда считал, что в человеке каждого качества должно быть понемногу. Вот Шепард — сраный стопроцентный герой, а если бы он был хоть чуть-чуть паразитом, обладающим пониманием, то Видо был бы мертв. Подробности тебе не нужны, но я упустил цель своей жизни, потому что кинулся спасать рабочих. И что я имею, кроме ничего? Только кредиты и никакого личного удовлетворения.

— А если бы ты с Шепардом не спасал рабочих, то этого Видо вы поймали бы, верно? — спросил Колесников. — А люди — хрен с ними? Главное, чтобы малыш-Заид был спокоен. Это эгоизм.

— Это цель, а не эгоизм. Я нашел плюс в ситуации, а именно то, что у меня все еще есть эта сраная цель. Надеюсь, сукин сын не сдохнет до того, как я до него доберусь. А то обидно получится. Ладно, не буду тебя грузить. В каюте Касуми есть бар — потопали туда. Конечно, напитки там детские, но большего все равно нет.

— Идем, — согласился Колесников.

Кают-компания тоже впечатляла размахом.

— Смотри это — синяя хрень, — указал Заид на незнакомую Колесникову бутылку. — Вон желтая и где-то еще красная. Какую будешь?

— А подробнее, что есть что не хочешь объяснить? Ибо у меня возникло непонимание.

— Да не знаю. По вкусу все — одна и та же лажа. Без понятия. На бутылке почитай.

Взяв бутылку с таинственным синим содержимым, разведчик пробежал глазами по этикетке. Написано было не на общегалактическом, и не на одном из человеческих языков. Но слов было много, а значит состав непростой. Это навевало тоску и неприятные предчувствия.

— А патологоанатом потом поймет, от чего я помер? — спросил Колесников, отставляя бутылку. — Знаешь, не хочется рисковать. Чая нет на корабле?

— Есть помои, — сообщил Заид, бесстрашно наливающий зеленую субстанцию. — Готовятся лично поваром из своих же плохих анализов. Иди к нему, попроси помочиться тебе в стакан.

— Невесело тут, — приуныл Колесников.

— Зато готовит он хорошо, — приободряя, заговорила девушка, сидящая на диване.

Колесников обернулся на звук. Таинственная незнакомка прятала глаза за капюшоном.

— Это что, можно где-то купить? — спросил разведчик.

— Я вас умоляю, — произнесла девушка. — Если бы музеи мира продавали подобное, то моя работа была бы бессмысленна.

— А что-нибудь полезное ты не пыталась склептоманить, милая? — спросил Заид. — Ну, дабы расширить список скудного запаса дерьма, которое приходится пить за неимением лучшего. Вон, избалованный советский посол отказывается от этой гадости, и я его вполне понимаю.

— Есть у меня одна бутылка. Кейдзи подарил. Сказал, что в общем обороте напитков есть только в СССР. Название смешное, — девушка извлекла бутылку из ящика стола.

— «Зубровка»? Правда? — удивился Колесников. — У нас она не в особой цене, но приятно видеть на несоветском корабле. Навевает мягкую тоску по родине.

— Могу обменять на что-нибудь интересное, — предложила Касуми.

Колесников порылся в карманах. Привычка «на тот самый всякий случай напихать побольше» снова заработала, когда его назначили послом. Вот только все, на что он натыкался, было или жалко отдавать, или предмет ценности не представлял. Но в нем взыграл азарт, и поэтому жутко хотелось непременно бутылку получить. Что предложить девице? Рекламный листок, который он сунул в карман и забыл о нем? Или советские рубли, которые были в ходу лишь на территории СССР?

— Что это? — спросила Касуми.

Колесников извлек из кармана значок, подивившись остротой зрения девушки. Он уже несколько секунд теребил его, раздумывая, чтобы ей отдать, а о нем не вспомнил. Это был один из издевательских сувениров, которые ему дарил Михайлович, обожавший значки. Самым обидным от него был «Ветеран больницы имени Кащенко» с запиской от руки «поздравляю с выпиской». И где он его только взял? Тот значок, что был в кармане, Михайлович прислал ему после разговора о должности генсека. «Голубой патруль» не так сильно задевал, так как Колесников знал его значение, но если вспомнить о личностной мерзости адмирала, и представить, с каким не радужным намеком он его подарил, то становилось не так весело.

— Красивый, — прокомментировала Касуми, ловко переворачивая значок длинными пальцами. — Металл не драгоценный. И слова непонятные. СССР, а дальше что?

— Название рыбы, — соврал Колесников, радуясь, что девица не понимает русские слова.

— Меняю, — согласилась она. — Такой вещицы у меня никогда не было.

Колесников забрал бутылку, мысленно благодаря Михайловича и свою склонность к карманному накопительству.

Заверив Тали, что на заседание коллегии они явятся вовремя, Шепард не стал менять курс. Оказалось, что ему нужно не только найти какую-то таинственную азари, но и помочь Миранде. Так как последнее не терпело отлагательств, капитан вместе с девицей и незнакомым темнокожим парнем сразу после посадки покинули корабль. Колесников послонялся без дела и тоже решил прогуляться по незнакомой планете. Говорили, что она — оплот культуры. Ну как можно упустить шанс и не порадовать глаза буржуазным пустым шиком? Колесников решил пофотографироваться и послать фотографии Михайловичу, который не переносил излишний пафос. Пустячковая месть, но другая в голову не шла. Вспомнив о расстроенной Тали, Колесников и ее позвал, хоть как-то расшевелить.

— Красиво здесь. Счастливые они, а сами не понимают, — сказала Тали.

— Планета торгашей. Естественно, здесь должно быть красиво. Товар же надо втюхивать красиво упакованным, а не в портянку завернутым. И создавать все условия, чтобы не особо умный потребленец купил совершенно ненужную ему хрень, — не скрывал мнения Колесников. — Надеюсь, на этой планете есть чай. На корабле — чистый яд с непонятным привкусом.

Хотя, может напиток и был неплох, но он некрепкий и с примесью фруктов. Вот этого Колесников совсем не понимал. Он рассуждал просто: хочешь фрукт съесть — ешь, хочешь сок — дави или покупай готовым, а хочешь чай — так пусть это будут только листочки, а не помесь всего, что было под рукой у дауна-фасовщика.

— Разве вам здесь не нравится? — поинтересовалась Тали.

— Нравится. Как в музее. Красиво, но кто согласится там жить? Холодная красота, бездушная. Видите фонтан? В него совсем не тянет нырнуть. Хочется только любоваться, а разве это правильная реакция на водоем в жару?

— В СССР нет красивых мест? Я не верю. Искусство людей очень ценится, — оглядев фонтан, сказала Тали.

— Мне кажется, что на родине сплошь и рядом красивые места. Другой расе или даже Альянсу не понять некоторые из них. К примеру вот, — Колесников включил инструментрон и нашел нужное изображение. — Самаркандский базар. Все в куче, а не красиво упаковано. Но глаз радуется, когда смотришь именно на орехи с фруктами, а не статую азари посреди площади, на которой мы стоим сейчас. Не считайте меня таким дураком, который не видит разницу и сравнивает архитектуру и еду. Просто на это мне смотреть приятней. Я вам надоел своим нытьем? — спросил Колесников, прерывая словесный поток.

— Нет. Мне интересно. И вы правы: смотреть на картинку куда приятней, чем на статую, — Тали кивнула в сторону кафе. — Идемте, может там есть ваш чай.

Колесников улыбнулся. Девица нравилась ему все больше. То ли возраст давал о себе знать, то ли вкусы со временем меняются, но покладистость, сговорчивость и умение слушать его впечатляло. Хотя во времена довольно шебутной молодости, он предпочитал безголовых, бедовых девиц. Да и женился именно на такой. Пока работа не затащила его на длительное время на территории Альянса, супруга извечно придумывала ему развлечения, до которых он сам не додумывался. И никогда не было тихих семейных вечеров перед телевизором — это была его тайная, спрятанная глубоко мечта. Зато была жена, возникающая в дверном проеме и заявляющая что-то вроде: «Давай на выходные рванем в горы. Оденем противогазы на морды и сланцы на ноги. А палатку и снаряжение не возьмем». Кварианка была милой и очень домашней. Наверное, из нее бы получилась хорошая супруга. Когда-нибудь и для кого-нибудь.

— Интересно, как дела у Шепарда с Мирандой? — поделилась мыслями Тали.

— Вероятно, неплохо, раз они еще не переполошили корабль и не позвали весь экипаж на помощь, — Колесников посмотрел на Тали, взгляд которой был прикован к этот трехклятому, слишком красивому фонтану.

— Расскажите о себе. У вас же интересная жизнь, — попросила Тали.

Колесников задумался. О чем рассказать девице? Да не о чем. Декламировать собственную биографию без мата невозможно, о других говорить как-то неловко. Получалось, что и рассказать то и нечего.

— Может, лучше вы мне о себе расскажете. Моя биография висит в экстранете и особой популярностью не пользуется.

«Это потому, что советские молодцы не написали о твоей действующей службе. И фотографий повульгарней не впихнули в повествование».

— Да мне нечего рассказывать, — растерялась Тали. — Если бы не Шепард, я бы так и осталась скучной девушкой с одним единственным талантом: ремонтировать. Но у нас на Флоте все это умеют, так что особенной я бы не стала никогда.

— Для такой юной барышни вы слишком серьезны, — покачал головой Колесников.

— Для кого? — не поняла кварианка.

Разведчик вздохнул.

— Это значит девушка, — подумав, он добавил. — Красивая.

Вообще-то он не знал, какая она. Шлем надежно прятал лицо, а по горящим глазам судить было невозможно. Да и не все ли равно.

Сигнал инструметрона поведал о том, что с ним пытается связаться Михайлович, отбывший на Землю. Разговаривать с адмиралом посреди этого расового бардака не хотелось.

— Скажите, а есть здесь связная, причем, очень желательно, безлюдная? — спросил Колесников. — Впрочем, вы здесь тоже в первый раз, так что откуда вам знать.

— Здесь Лиара. Мы общались после крушения «Нормандии». Думаю, она разрешит воспользоваться связью. Давайте вернемся в доки и спросим у гида. Она должна точно знать, где офис Лиары, — отозвалась Тали.

Колесников кивнул. Недолгие поиски и наблюдение за обменом любезностей между азари и кварианкой, наконец закончились и его подпустили к терминалу. Посмотрев на девушек, видимо, не желающих покидать помещение, разведчик приуныл. На родине можно было бы показать «лотерейный билет» и в кабинете не осталось бы никого. А значит, сейчас последует сокрушительный удар по самолюбию, которое адмирал и не подумает сберечь.

— Колесников, если бы ты не был таким отчаянным и конченным идиотом, то сейчас сидел бы в неплохо обставленном кабинете, — как всегда без приветствия заговорил Михайлович. — Ты просто сраный шаблон для построения идиота.

— Это все, что ты мне хотел сказать? Я для этого в свой отпуск обязан тебя терпеть?

— Ты — доказательство того, что человек может обходиться без мозгов, — Михайлович улыбнулся. — Если бы ты не был упрямым говнюком, то я бы сейчас перед тобой расшаркивался, а не перед твоим сослуживцем-мудаком.

— Расскажи о нем, — попросил Колесников, пропуская мимо ушей хамство Михайловича.

— Что ты хочешь узнать? Досье — сплошное белое пятно, как и у любого сотрудника КГБ. Вот хрен его знает, кто он, чем жил и живет, чем дышит. Ничего. Только обилие грамот и парочка редких медалей. Ну и взгляд у него, как у змея. Вас специально учат так на людей смотреть, чтобы они анализы в штанцы на ходу сдавали? Или это приобретаемое?

— Он про внешнюю политику говорил что-нибудь? Меня этот вопрос больше всего интересует, так как вы с бывшим генсеком настращали меня.

— Говорил, — Михайлович задумчиво посмотрел на Колесникова. — Судя по всему, он ярый ненавистник других рас. Он не говорил об этом, но лично мне запретил близко контактировать с Хакетом. Сказал, что близкая дружба нам ни к чему. Что можно остановиться только на холодном товариществе. Получается, если мы в границах своей расы по рукам и ногам связаны, что будет за контакты с другими? А я несколько недель назад обратился в Совет Обороны с просьбой купить технологию постройки истребителей у Альянса. Ну не получается у нас самих сделать легкую посудину. Обязательно надо напичкать ее орудиями по самые маракасы. И в итоге, что не строй, а получается линейный крейсер. И все бы ничего, да вот неповоротливая машина не имеет смысла без огневой поддержки легких кораблей. Вот только, видимо, припозднился я с идеей. Даже если рассмотрят, то принимать точно не будут. Все будут угождать новому генсеку.

— А постройка станций не приостановлена? — спросил Колесников. — Одним «Гельпериным» мы вряд ли обойдемся. И что с коллекционерами, которых ты отвез туда? Я ничего не слышал о результатах исследования.

— Да и не услышишь. Твои друзья в каких-то засекреченных секторах сейчас кемарят. Допуск разрешен только нескольким людям. Что они там делают с ними, не знаю, но вряд ли соборуют. А отмену стройкам никто не давал. Ресурсы распределены и в годовом отчете все отражено. Мне кажется, новому генсеку сейчас и не до них тоже. Он еще до назначения многих запугал. Министр иностранных дел уже просил избавить себя от постоянного дозора председателя КГБ, да без толку. Поди, как и ты, сейчас сидит и звенит бубенчиками от страха.

— Мне не страшно. Мне интересно. Получается, Петровский мог эту должность получить. Этот товарищ пришел ведь на место Олега. Жаль, что он так поспешил уйти, — Колесников подумал, что его жизнь наверняка сложилась бы как нельзя лучше, если бы мятежный друг в свое время прищемил филей и сидел в кабинете.

— Имеем то, что имеем. Один мой знакомый посол тоже мог бы эту должность занять, но ему больше нравится сидеть на Цитадели в окружении гуманоидных красоток.

— Ну тебя, — отмахнулся Колесников. — Дело не в красотках. Я согласен к тебе юнгой уйти, лишь бы заниматься хоть чем-то полезным.

— У меня должности нытика на флоте нет. Так что можешь плакать, но к себе я тебя не заберу. Мы с мужиками уже поспорили, когда тебя расстреляют. Я говорю, что в течение и двух месяцев. Кстати, самый низкий коэффициент, ибо многие так думают. Ты будешь ставку делать?

Колесников отключил связь и задумался. Вот как бы он вел себя на месте генсека? А вот нужно было становиться и не думать. А раз не стал брать на себя больше, чем требовалось: сиди и гадай. Или ставку сделай — всяко интересней будет за своими «сроками дожития» наблюдать.

— Все советские адмиралы такие? — спросила Тали.

— Если бы все такие, я волновался бы не за Землю, а за Жнецов. Толпа Михайловичей их довела до полной перезагрузки и отправила в помощь колхозникам. Спасибо вам, Лиара, — сказал Колесников и устремился к выходу. Наверное, девицы захотят пообщаться, а ему совершенно не хочется вникать в бабские проблемы. Обычно, он так не думал, но Михайлович умело испортил настроение.

На лестнице его догнала Тали.

— Вы расстроились из-за этого адмирала? Он хам, но то не самое страшное в жизни, верно?— спросила девушка.

— К его хамству я привык. Если бы он завалился ко мне в кабинет счастливый и вежливо спросил «Где здесь можно присесть?», я бы вызвал специалистов. Дело не в нем. А в том, что поимка этого волуса и его порка будет, судя по всему, последним значимым событием в моей жизни. И вроде бы винить кроме себя некого, а очень хочется.

— Это вы всерьез восприняли его издевательство о расстреле? Я подумала, что он шутил.

— Это не шутка, милая. Это суровая реалия жизни советского человека, — Колесников остановился возле новостного терминала и принялся разглядывать витрину напротив.

— Вы хороший человек. Они это знают, — сказала Тали. Почувствовав холодное прикосновение к плечу, Колесников дернулся.

— Ошибаетесь, дорогая. Я совсем нехороший.

— Может быть вам это никто не говорил, поэтому вы не верите. Со стороны вы кажетесь очень надежным… как это… товарищем. Мне вы нравитесь. Вы настоящий.

— Настоящий? — Колесников положил руки на плечи кварианки и прижал ее к стене. — Знаешь, какой я настоящий? Знаешь, что такое служба в КГБ? А как я добывал сведения для Комитета? Это не твои бравые геройские фильмы, а суровая реальность. Вы, женщины, сами того не ведая, являетесь лучшим источником информации. Рассуди что проще: много месяцев бегать за какой-нибудь шишкой, которая знает о слежке или выйти на контакт с его женой, любовницей, сестрой? И после нескольких свиданий и полного и глубокого удовлетворения, они непременно расскажут милому кавалеру о всех тайнах своего родственничка или полового партнера. Все, до мельчайших подробностей. Я не любил тратить много времени и старался узнать об объекте именно так. А дома меня ждала жена, не забывай, и думала, что я рискую жизнью. Ха. От такого риска мало кто откажется. Потом повышение. Срываться нет нужды. Можно попытаться стать хорошим. А нет. Не выходит. Вербовка. Это постоянные угрозы, насилие, подкупы. Ко всем разный подход. Как ты думаешь, детка, хороший человек придумает, как лучше испортить жизнь другому? И вроде оправдание есть: я не для себя, я для родины. Но суть остается прежней. И вот меня перевели на Цитадель, и я начал изнывать от элементарной скуки. Не из-за работы, в которой любой советский троешник на раз-два разберется, а именно от тоски. В дипломатической работе нет того, к чему я привык. Вот такой я настоящий и хороший.

— Вы устали, — утвердительно заметила Тали. — Вам нужно отдохнуть и не думать.

— Давайте провожу вас на корабль. Простите за резкость и переход на «ты».

— Ничего. Я дойду сама, спасибо вам за откровенность, — Тали развернулась и направилась в доки.

Колесников направился в сторону стоянки аэрокаров. Засранец волус долго ждать его не будет.

Глава 6

Черт их разберет, этих волусов. Вот как можно точно сказать, что вон тот пухляш, расхаживающий по площади перед участком, и есть Нифту? И как можно утверждать обратное? Хоть бы скафандры разноцветные заимели или отличительные символы нарисовали. А еще лучше им ходить с бейджиками. Тогда бы Колесников просто подошел, наклонился, прочитал имя и, если оно совпало с именем засранца, уже тряс бы его над многоэтажной пропастью. Так нет же. Не хотят волусы упрощать жизнь другим расам и конкретно Колесникову, поэтому он, как киношный разведчик, сидел за ящиками, курил и наблюдал за толстячком.

Наплевав на приличия и бросив окурок на абсолютно чистую поверхность, Колесников направился в участок. Детектив же должен знать имя этого мелкого торгаша, и скрывать его смысла особого нет.

— Присаживайтесь, — не отрываясь от монитора терминала, предложила азари.

— Спасибо. Я хочу узнать о волусе на площади перед участком, — Колесников привычно нащупал карточку КГБ, но передумал доставать. Ею можно пугать только на Земле и в некоторых советских колониях. Однако азари пропустила мимо ушей его просьбу. Пришлось снова залезть в карман. На этот раз разведчик извлек пропуск в Посольства Цитадели. Бегло окинув его взглядом, детектив все же подняла голову и посмотрела на Колесникова.

— Советский посол на Иллиуме это что-то новенькое. Дипломатический визит? Простите, но мне сейчас некогда разбираться с вами. А что до волуса, то его имя Питне Фор. Задержан с грузом до выяснения обстоятельств смерти компаньона.

— Какого компаньона? — сердце екнуло. Неужели Нифту умудрился так вовремя спрятаться от него на том свете. А ведь Колесников так мечтал содрать с него скафандр и утопить в том красивом фонтане на площади.

— Можете сами поговорить с ним. Может, вам он расскажет больше, чем мне. Но тогда не поленитесь и поделитесь со мной информацией, — азари вновь вернулась к работе.

Колесников вышел из участка и направился к волусу. Тот остановился, вглядываясь на приближающегося к нему человека. Разведчик присел возле пухлячка и добродушно улыбнулся.

— Не бойтесь. Я хочу задать всего один единственный вопрос, и больше не буду отнимать у вас время, — миролюбиво заговорил Колесников.

— Слушаю, — важно заговорил волус.

— Где Нифту Кал? — Колесников прищурился и внимательно вгляделся в скафандр волуса.

— Он… Он покинул Иллиум неделю назад, — отозвался волус.

— Не дрожите. Уехал, так уехал, — Колесников снова улыбнулся. — Не будете так любезны сказать: куда он направился?

Волус почесал руки/лапы/клешни/щупальца друг об друга, видимо, раздумывая. Колесников встал, огляделся и отряхнул полы пиджака. Вот чувствовало его сердце, что нужно в форме ходить. Китель удобней и не такой маркий.

— С чего вы взяли, что я знаю? — спросил волус.

— Вы столько лет ведете вместе дела и вдруг в один прекрасный момент перестали интересоваться товарищем? Это плохая дружба. Помнится, когда вы вели дела на Цитадели, он отчитывался перед вами за каждый чих, — Колесников посмотрел на ящики. — Где-то я уже видел подобные.

— Откуда вам это известно? — испугался волус.

— Тише. Не нужно бояться. Вели дела и вели. Больше же не ведете, так что какая разница — откуда мне это известно. Я не собираюсь об этом рассказывать. А если окажите мне услугу и вспомните, где сейчас ваш друг, я просто об этом забуду.

— Он здесь, — шепнул Питне.

— А более конкретно? — в тон ему спросил Колесников.

— Он на базе «Затмения» — ответил волус. — Должен был лично передать груз сестрам.

— И как мне туда попасть? — поинтересовался Колесников.

— Одному? — почти испуганно поинтересовался малыш.

— Можете составить мне компанию, но надеюсь, что я самостоятельно управлюсь.

— Эти сестры… Наполовину свихнувшиеся азари. Они опасны, — предупредил волус.

— Да, женщины опасные и коварные существа. «Затмение»… Слышал об этой банде беспредельщиц, называющих себя наемницами. Разберусь как-нибудь. Так куда мне идти?

— А никуда. Лифт, ведущий на базу, закрыт, — волус махнул лапкой в сторону.

— Другие варианты? — спросил Колесников.

Питне снова замялся. Колесников не торопил беднягу, на которого столько мрачных событий обрушилось сразу. Пока крепыш думает, можно покурить и помозговать ситуацию. В перспективе ему лезть на базу, где бродят коварные, вооруженные женщины. На повестке дня вопросы: как туда незаметно попасть, выцепить Кала и вернуться живым в этот чертов док?

-Здесь еще эта юстицар где-то бродит. Нет, пора сворачивать дела и возвращаться на родину, — задумчиво проговорил волус.

Колесников повернулся к волусу. Юстицары это диковинки, редкость. Одного представителя ордена, кажется, здесь искал Шепард. Совпадение? Вряд ли. Значит, милейший капитан сейчас рано или поздно прибудет со свой вартой. Умнее, конечно, подождать. Вопрос, как долго?

— Шепард, — вызвал капитана Колесников.

— Посол, — отозвался Шепард.

— Скажите, капитан, как скоро Вы возьметесь за поиски своего юстицара? — спросил Колесников.

— Скоро. Провожу Миранду и Джеймса на корабль и направлюсь к информатору.

— Не тратьте время. Поезжайте в доки. Хотя… Думается, технический специалист пригодился бы больше, чем стрелки и биотики, так что захватите вашего профессора. Похоже, я знаю, где вам искать азари.

— Понял, — коротко ответил Шепард.

Колесникову нравилась эта черта. Никаких лишних вопросов, мол: откуда узнал, а зачем, а почему. Быстрая сосредоточенная деятельность. Эх, если бы Альянс состоял из таких вот капитанов, то Колесников бы преклонялся перед Западом. Честно.

— Вы не вспомнили? — спросил Колесников у волуса.

— Припомнил кое-что. У меня есть ключ-карта, открывающая панель лифта.

— Как вы хорошо припомнили, — Колесников ласково улыбнулся Питне и протянул руку. — Странно, что после вашего задержания ее не забрали.

— Забрали. Это копия, сделанная на всякий случай. Ну, вы же понимаете, верно? — волус вложил ключ-карту в ладонь Колесникову.

— Конечно. У вас опасная работа. Всегда нужно подстраховаться.

— Редко кто об этом задумывается, — вздохнул волус. — Вот у меня был случай…

Колесников попытался абстрагироваться и представить журчащий ручей на месте волуса. Торгаш, он и есть торгаш. Дай волю, и он расскажет все о своей жизни, начиная с того момента, как он, будучи плодом, неправильно в утробе лежал. Разведчик перевел взгляд на азари, по всей видимости, работающей в этом доке. Он не был ксенофобом, но расовой красоты этих девиц не понимал. В СССР не так давно к темнокожим стали относится более-менее равнодушно, а не смотреть, как на диковинку. Ну и тыкать пальцем в сторону черномазых союзников отучились. А азари… Фигуры у них отличные это стоит признать. А вот к приложениям к фигуре, в виде синей кожи и головных щупалец, он так и не привык. И уж тем более не представлял с ними никакого действия, кроме беседы. Может это странно, ведь все расы в восторге от азари, только представители «советской» выказывали недоумение.

— Колесников, — услышал свою фамилию разведчик. — Я здесь.

— Шепард. Есть возможность совокупить ваши поиски юстицара с моими — волуса.

— Самара здесь? — спросил Шепард.

— Самара в России. Здесь юстицар.

— Это имя такое. Я понял. И где во всем этом клиническом бедламе юстицар? — спросил Шепард оглядывая доки.

— Точно узнаете только у детектива, судя по всему. Снова здравствуйте, милая, — заметил разведчик Тали.

Он надеялся, что Шепард возьмет профессора. Похоже, у того, кроме отличных технических задатков, есть еще талант вызывать перезагрузку в мозгах окружающих. Качество нередкое, но ценное для некоторых работ. За пару минут нахождения в кабинете, он умудрился и напугать, и смутить разведчика, а это редко у кого получалось. Может, предложить его одному из отделов КГБ?...

— Рада снова вас видеть, посол Колесников, — отозвалась Тали.

Проводив взглядом Шепарда, направившегося в участок, разведчик вновь взглянул на Тали.

— Хочу еще раз извиниться. Обычно такие эмоциональные всплески мне не свойственны, а тут, как черт дернул. Почти накричал на вас, за что мне очень неловко.

— Вы сказали правду. Пусть и в такой громкой форме. Конечно, мне не хотелось бы слышать и знать ее, но всяко лучше, чем тихая ложь. Мне кажется, я начинаю вас понимать.

— Завидую вам. Я сам себя не очень-то понимаю. И спасибо за то, что не держите зла, — Колесников перевел взгляд на волуса. — Никогда не задумывались, как они выглядят без скафандров? Наверное, они — очень забавны и милы. Такие маленькие, толстенькие и походка от бедра. То есть, от нижних конечностей.

— Сомневаюсь, что они так уж милы. Постоянное ношение скафандра красоты не добавляет, — отозвалась Тали.

Колесников деликатно промолчал, хотя очень захотелось спросить, насколько все плохо. Если думать о кварианке, как о человеческой женщине, носящей шлем постоянно, то выводы были не так уж плохи. Скорее всего у нее белоснежная кожа без единой цветовой неровности или морщинки. Колесникову нравились аристократично-бледные девушки, так что это не самое страшное. Волосы и зубы — вот тут не совсем понятно. Вряд ли годная для кварианцев пища несет в себе массу полезных свойств, так как не единожды термически обработана. Вот тут грустно получается. Не витаминов, не ультрафиолетовых лучей — организм явно страдает от их недостатка. А так как этот самый организм все свои недовольства выплескивает на внешность, то… То нужно прекратить размышлять об этом и подумать о волусе-говнюке. Если Нифту такой же сговорчивый тип, как и его напарник, то казнь нужно придумать помягче. И фонтан на площади не загрязнять заодно.

— Самара и вправду здесь. Идемте, — махнул рукой в сторону огражденной зоны Шепард.

Коридор, куда они беспрепятственно вошли, был похож на склад. Хотя, может это он и был. Навевало воспоминания. И ящики были похожи на те, что стояли в той комнатенке, где они с Бейли провели несколько незабываемых дней.

Шепард тут же занялся терминалом, стоящим возле входа. Видимо, подточил технические навыки. И когда успел? Два года провалялся в лаборатории, потом — без положенного отпуска — снова кинуться на спасение мира. Изумительная обучаемость. Хотя, может «Цербер» всобачил ему что-нибудь, чтобы капитан стал лучше, чем был? Колесников бы не удивился, если бы предположение оказалось верным. Лично он, если бы ему пришлось потратить столько средств на восстановление другого человека, еще и жучок этому самому человеку вшил куда-нибудь. На тот случай, если товарищ захочет свинтить, не поблагодарив. А раз он, обыватель, рассуждает столь корыстно, значит и Призрак, умеющий считать кредиты, раз так разбогател, непременно внедрил ему нечто подобное. Или он полный идиот, если этого не сделал. На умалишенного Призрак не походил, а значит Шепард не совсем Шепард, а с техническими наворотами, о которых, скорее всего, сам не подозревает.

Мысль требовала обдумывания. Можно спросить у Петровского, но он вряд ли в курсе таких тонкостей. А вот красавица — брюнетка, контролирующая восстановление капитана, очень даже осведомлена. Хорошо бы с ней побеседовать и узнать ситуацию чуть лучше. Вдруг «Цербер», будучи полным научно-исследовательским извращенцем, установил Шепарду подобие таймера. Мол, сделал дело — давай опять в анабиоз. Понадобишься — растолкаем. Вполне ожидаемо, кстати.

— Колесников, вы с нами? Я рискнул взять одного напарника, полагаясь на ваши навыки, а вы впадаете в какой-то транс. Давайте будем думать на корабле, а не вовремя миссии, — попросил Шепард.

Колесников кивнул и покосился на Тали. Насколько он знал, десять из десяти женщин сейчас бы непременно козырнули своей смекалкой и сказали бы: «А я ему это говорила. А я давно заметила, что он слишком много думает». Однако девушка промолчала, чем порадовала и удивила. Приятно, черт побери, иногда вот взять и ошибиться в женщине.

— Идем, — кивнул Колесников на длинный проход.

Пропустив Шепарда вперед, разведчик прислушался. Уличный шум исчезал по мере отдаления от входа, а других звуков не было. Усвоенное правило из жизни: если кругом тишина, это не значит, что отсутствуют источники звука. Это значит, что кто-то очень тихо говорит. А раз этот кто-то тихо говорит, значит догадывается о твоем присутствии и готовит подлянку. И, разумеется, он был прав, так как миновав очередное скопление ящиков, он увидел, как Шепард резко приседает за один из них и достает оружие. Пришлось достать пистолет и присоединиться к капитану. И хотя думать ему запретили, в мозгу пронеслась оскорбительная мысль о собственном желании повыеб… пощеголять в костюме. Вон откуда у него была эта уверенность, что он подцепит волуса где-нибудь в баре и отпинает за углом? Почему не подумалось, что злодей Кал засядет в крепости, полной фанатичных женщин, умеющих стрелять?

Три девицы азари стояли близко друг к другу. Четвертая, видимо, главная, судя по более элегантной и более качественной броне, стояла в стороне и выискивала что-то в планшете. Шепард повертел винтовку в руках и привстал, целясь в отставшую от стаи азари. Тали достала гранату. В следующую секунду Колесников услышал и легкое «пуф» от оружия Шепарда, и громогласное «бабах» от гранаты, метко брошенной кварианкой. И тишина.

— Слаженно, — похвалил он Шепарда, разглядывая четыре безжизненных тела. — Пожалуй, после решения всех грядущих катаклизмов, я предложу вам стать моим телохранителем.

— Забирайте Кайдена. У него геройский менталитет. Возможно, он даже согласится за еду работать, если вы проедетесь ему по ушам, что он самый что ни на есть герой и выполняет самую сложную миссию на свете. И что от этой миссии зависят жизни миллиардов. Если он будет в этом уверен, то даже не поинтересуется, почему работа по спасению начинается и заканчивается караулом полковничьего сортира и подачей средств гигиены оному, — предложил Шепард и поднял планшет старшей азари.

— Не обижайте Элвиса. Он вырос в моих глазах, оказав мне услугу, — Колесников подошел к двери и услышал женские голоса. — Там еще парочка женщин. Только, судя по всему, совершенно не союзная. Слышно плохо, но они на высоких тонах разговор ведут.

— Тогда идем быстрее. Не хотелось бы, чтобы мою будущую компаньонку подстрелили на моих глазах, — Шепард ударил кулаком по двери и вошел.

Колесников зашел следом. Картина, представшая перед глазами, завораживала, хотя и была неприятной. Вот так всегда в жизни: увидишь красивую вещь, скользнешь по ней взглядом и забываешь, а на очевидную гадость будешь таращиться не переставая. Вот он видит, как одна женщина истязает другую. И кто-то считает это возбуждающим фантазии действом? Чушь. Женщине такое поведение абсолютно не идет. Но зато этой азари, которая активно пытала биотикой другую девицу, удивительно шел костюм, который она нацепила. А он еще думал, что в пиджаке идти на пострелушки — это вульгарно, и что он — полный дятел. Нет, это было очень даже практично в сравнении с нацепленным красным корсетом, который явно был мал. Судя по задумчивому взгляду Шепарда, тоже застывшему на груди красавицы, он думал примерно так же. Колесников потер глаза и перевел взгляд на Тали. Смотреть на нее было куда безопасней.

— И кто же вы? — прозвучал голос с приятными, бархатными нотками. — Друзья? Или враги?

— Друзья, — быстро ответил Шепард. — Мне нужна ваша помощь для борьбы с опасным врагом. С Коллекционерами.

— Это честь для меня, но я вынуждена отказать. Ловлю опасную беглянку…

Появление детектива прервало речь девицы. Колесников отвернулся, чтобы не глазеть на дамочку со слишком вызывающей фигурой.

«Надо любить родину, а не беспартийных азари. Вбей это себе в голову и прекрати волноваться, как чудак».

— Вы взволнованы? — поинтересовалась Тали, подходя ближе.

— Нет, — отозвался Колесников.

— А Шепард похоже да. Эта Самара действительно очень красивая, — спокойно сказала кварианка.

— Редко встретишь девушку, способную восхищаться красотой другой представительницы своего пола, — заметил Колесников.

— Я не восхищаюсь. Я лишь сказала, что она красивая, — так же спокойно ответила Тали.

Колесников пожал плечами. Он не мог сказать, что азари красивая в полном понимании этого слова. Скорее, видная. Фигура отличная, а остального внешнего вида он не понимал.

— Колесников, я сопровожу вас на базу «Затмения» не только ради вас. Вам ведь туда нужно? Оказывается, мне тоже, — сказал Шепард, подходя ближе. — А Самара будет ждать нас в участке. Надеюсь, за сутки мы управимся, и детектив не пойдет отчитываться перед предками за свою глупость и поимку юстицара на свою голову. Вопрос: как туда попасть?

— На этот вопрос у меня уже есть ответ. Как бы выйти оттуда не сильно покорябанными — вот что меня беспокоит. Целая банда женщин, — отозвался Колесников. — Это настораживает.

— Почему? — полюбопытствовала Тали. — Есть ли разница в том, какой пол имеет твой враг?

«Никакой разницы. Если у этого врага нет выставленной на показ груди и невинно распахнутых глазок, то — непринципиальный вопрос».

Шепард молчал и смотрел на Колесникова, видимо рассчитывая, что тот и ответит на заданный вопрос девушки. Ответ не приходил. То есть приходил, но с посвящением в тонкости мужской физиологии, а значит, этот самый ответ не подходил.

— Я взял ключ-карту у одного спекулянта-волуса, — перевел тему Колесников. — Давайте отправимся на базу побыстрее, дабы опять-таки побыстрее оттуда уйти.

— Согласен, — кивнул Шепард. — И я даже не буду спрашивать, как вы карту достали.

Колесников пожал плечами. Вполне вероятно, что и сам капитан мог получить нужные сведенья, просто потратил бы килограмм нервов. Ну и пистолет бы пришлось доставать, перенапрягаться.

— Азари — биотики. И это очень все осложняет. Среди вас только я с такими же способностями, так что держитесь позади и старайтесь не высовываться, — посоветовал Шепард.

Колесников кивнул. Он лишь один раз попадал под то, что называют «удар» и крайне плохо его перенес. Причем плохо не столько физически, сколько морально, ибо жутко неприятно ощущать, как тебя поднимает в воздух синий плотный туман и отшвыривает в сторону. То есть тебя не физически победил более развитый соперник, а он же мысленно послал в… стену, разбив в дребезги чувство собственного достоинства оппонента.

Спустившись на лифте, Колесников огляделся и сразу направился к висящей на стене медицинской станции, так как уверенности в том, что он выйдет отсюда таким же чистеньким и ладненьким, каким зашел, не было. Не успел он переложить изъятый панацелин в карман, как по дверце, которую он заботливо закрыл, прошлось два выстрела. Вжав голову в плечи, Колесников метнулся к столу. Укрытие, конечно, не ахти какое, но другое, в виде шкафной панели, было занято Тали и Шепардом. Осторожно высунувшись, Колесников вновь вернулся в исходное положение. Стрелять из-за стола жутко не удобно, так как он скорее всего не попадет в цель, а вот сама цель непременно отстрелит ему руку, как только он вытащит ее и попробует помахать пистолетом. Остается только помолиться за Шепарда и пожелать ему удачи.

— Колесников, идем, — услышал он наконец.

Поднявшись, разведчик увидел трупы двух азари. Одна все еще светилась синим, хотя это удивительно. Может, жива? Колесников подошел и присел возле нее, взяв за руку и пытаясь нащупать пульс. Тишина. Безжизненное тело.

— Этот феномен свойственен всем биотикам, Шепард? — спросил Колесников.

— Не сказал бы, — покачал головой капитан.

— Шепард, в соседнем помещении много ящиков с красным песком. Небольшая доза отравления ведет к появлению или усилению биотических возможностей, но большая к тяжелой интоксикации. Будьте осторожны, — предупредил голос из инструментрона Шепарда.

Колесников задумался. Видимо, ему два года назад досталась вполне большая доза. Биотических способностей он в себе не почувствовал. Усиления того, чего у него нет, тоже не случилось. А вот повышение кислотности в желудке и рвущий жилы адреналин — это случилось в полной мере. Ни к чему мнить себя биотиком, а лучше держаться подальше от этой не бодрящей ерунды. Можно еще попросить у Шепарда шлем, но при мысли о том, как он будет выглядеть в костюме и современном противогазе на голове, красный песок переставал быть страшным врагом.

— Тали, идите-ка сюда, — поманил он девицу, заметив, что из открытой двери на противоположной стороне показались азари в сопровождении роботов.

Решив разбираться с более менее понятным противником, Колесников буквально оттолкнул к стене кварианку и прицелился в голову электронно-механического изделия, бодро шагающего в его сторону. Первый же выстрел был удачен. Механическая голова взорвалась вместе с прилагающимся к нему телом, задев при этом робота, идущего позади. Высунувшись из-за ящика, разведчик выстрелил несколько раз и в этого неполноценного синтетика. И опять удачно. Не успев мысленно похвалить себя, Колесников ощутил внезапный мягкий, но увы не душевный подъем. Одна из девиц, с которыми он благородно позволил разбираться Шепарду, подняла его в воздух и тянула к себе. Все бы ничего, но шум выстрелов, направленных в его скромную персону и каким-то чудом не задевающих, раздражал неимоверно. На помощь пришла Тали, выпустившая дрона, который долетев до цели, а именно до азари, волочащей к себе Колесникова, взорвался. Девица отвлеклась, и Колесников рухнул на ящик, над которым «пролетал». Почувствовав знакомый запах, исходивший от треснувшей тары, разведчик поспешил спрыгнуть и отбежать в сторону.

«Наверное, я эффектно смотрюсь, когда бегу, а за мной на уровне задницы клубится красный туман. Михайлович был бы счастлив, если бы наблюдал за мной в эту секунду».

Перед забегом за ящик, Колесников не на что не рассчитывая, стрельнул на бегу в азари и тут же спрятался. Еще один выстрел и в помещении воцарилась тишина.

— Все целы? — услышал он голос Шепарда.

— Да, — сказала Тали, которая находилась почти у самых дверей, через которые они вошли в этот полу складной док.

— А я не совсем, — честно признался Колесников. — И от меня неприятно пахнет. Смердит, я бы сказал.

— Результат воздействия биотики, — объяснил Шепард. — Не огорчайтесь, у вас это временное явление, а кое-кто регулярно… как вы сказали… смердит.

— Сочувствую. Идем дальше. Что-то мне совсем тут не нравится, — Колесников кивнул на красный пар, испускаемый одним из баллонов.

Шепард кивнул и, приблизившись к дверям, осторожно выглянул. Махнув рукой, он прошел в другой сектор, выглядевший еще тоскливей из-за уже друг на друга поставленных ящиков. Вот тут опасность взрыва и попадание в эпицентр оного очень вероятна. Решив по-прежнему не геройствовать, а предоставить сию неприятную в данный момент обязанность Шепарду, Колесников оглядел склад. Спрятаться кроме как за этими трехклятыми ящиками негде.

— Азари на мостике. Еще несколько робопсов вижу. Как-то для базы не густо охраны. Навевает неприятные предположения о том, что нас просто заманивают в ловушку, — сказал Шепард, глядя в прицел винтовки.

— Меня интересует, где же здесь мой лучший друг Нифту, — отозвался Колесников. — Будет обидно, если он умрет до того, как я его убью.

— А меня интересует вон тот летун, который движется в нашу сторону, — показала на транспорт Тали.

Колесников и Шепард перевели взгляд на темное, разрастающееся на глазах пятно в небе.

— Сиди вот здесь и не высовывайся, — велел разведчик кварианке.

Он и сам не понимал, зачем так излишне о ней заботится. У Тали боевого опыта было на порядок больше, чем у него самого. Учебные стрельбы и лагеря подготовки не в счет — это игра, забава с целью приобрести навыки. Не отточить, а именно приобрести. И вот сейчас он указывает девице как себя вести, хотя сам знает об этом лишь в теории. Он не диверсант и не вояка, а лишь собиратель информации. Ответ нашелся: Колесников испытывал чувство вины за то, что весь свой душевный мусор свалил на голову несчастной, подвернувшейся под руку и язык, девице. Может, это не лучший способ искупить вину, но один из неплохих. Главное, чтобы окружающим, а особенно ему самому, не взбрело в голову, что есть и другие основания оказания заботы.

— Может, удастся проскочить? — не к кому обращаясь, спросил Шепард.

— Мостик просматривается, — не согласился Колесников. — Вот если бы его отвлечь в один из секторов и тихонько прокрасться… Но возвращаться-то придется этой же дорогой, поэтому рискованно.

— А мне кажется, что это неплохая идея, — подала голос Тали. — Заманим его в предыдущий сектор, и я останусь там, а вы доберетесь до главного зала этой базы.

— Вы не можете остаться наедине с летуном, — покачал головой Колесников.

— Почему? — искренне удивилась Тали.

— Ну… потому что!

— Очень убедительный аргумент, — улыбнулся Шепард. — Лично я в ней уверен. Кстати на предыдущем складе было что-то вроде технической комнаты. Она взломает замок и посидит там, пока мы не вернемся и не привлечем внимание на себя. А там уж короткая пробежка — и мы у лифта. Меня все устраивает.

Колесников пожал плечами. Раз бригадира все устраивает, то ему-то какое дело. Однако он остро ощутил разницу менталитета Альянса и совкового. Его бы сограждане не отправили девицу изображать «болвана» из принципа. Не было никакого равенства полов и быть не могло. Это против природы, в конце концов. Очень хотелось затопать ногами и сказать, что место кварианочки на кухне, а ее капитан пусть придумывает другой план, менее рискованный для женской части их шайки. Правда выглядеть он будет, как провокатор построения патриархата на корабле, за что его тут же выгонит женская, обиженная часть команды. Причем прямо в космосе и, не выдавая скафандра.

Шепард кивнул Тали, и они решительно направились вперед. Колесников угрюмо посеменил позади них. Нет, в жизни слишком много вещей, которые находятся за гранью его понимания. Вот зачем нужно это мифическое равенство? Чтобы отправлять под пули, так как девица имеет право погибнуть в бою, как мужчина? Или чтобы заставлять ее же (в том случае, если она выжила) делить счет в ресторане пополам? Колесников был против и первого, и второго варианта.

— Беги, — скомандовал Шепард Тали.

Кварианка довольно быстро проскользнула мимо него. Летун повело в сторону. Шепард принялся отстреливаться от азари, внимание которых привлек дрон Тали, направленный на корабль. Колесников прицелился в робопса. Таких машин он еще не видел. В любопытном организме вновь возникали вопросы: зачем создавать подобное инженерное убожество? В чем смысл? А будки таким псам нужны?

Пристреленная в нескольких метрах «собака» взорвалась, окатив Колесникова пыльными остатками брони. Интересно, кто изобретатель таких вот вещей? Ненужных, бессмысленных и нелепых. Какая раса в ответе за конструирование этого монстра?

— Идем на мост, — предложил Шепард, довольно легко расправившийся с азари.

— Я не понимаю зачем вам компаньоны, Шепард, — честно признался Колесников, догоняя капитана. — Со стороны вы выглядите эдаким универсальным солдатом.

— Штурмовик и есть универсальный солдат, — кивнул Шепард. — Только вот с техническими навыками у меня нелады, хотя я и учился. Могу открыть любой замок, но медленно и мысленно его проклиная в процессе.

— Давайте я попробую, — предложил Колесников. — У разведчиков обратная ситуация. Я бы с большим удовольствием ковырялся в замках и бесконечно разглагольствовал, чем стрелял.

Конструкция блокировочного замка была старой, известной, поэтому проблем у Колесникова не возникло. Опять длинный коридор, правда безлюдный, что немало радовало. Свернув за угол, Шепард опустил винтовку и, широко улыбнувшись, подмигнул Колесникову. Разведчик подошел к капитану и глянул ему через плечо. Одинокий волус расхаживал возле автомата с «быстрой едой». У разведчика появилась полная уверенность, что именно этот пухляш в свое время разорвал его самолюбие на куски. Вот он, засранец! Оставалось только разбежаться и пнуть говнюка со всей своей немалой дури.

— Стойте на месте, недостойные, — приказал волус приближающимся людям.

— Стоим, — улыбаясь, сказал Шепард.

— Вы видите перед собой самого бога биотики, — объяснил волус свое высокое положение в галактике.

Колесников задумчиво посмотрел на толстячка. Ошибся, что ли? Нифту не был кретином, а этот волус похоже кретинизмом жил. И старался заразить окружающих, которые выслушивали то, что он нес.

— Я Нифту Кал, — закончил свою речь пухляш.

— Правда? — Колесников смерил его сомнительным взглядом. — Это тебя так с красного песка разнесло? Или среди волусов сие имя распространено? Вот скажи милейшее создание, я тебе никого не напоминаю? — разведчик опустился на корточки, дабы самоназванный бог его получше разглядел.

— А что, я угрожал вам и прежде? — искренне поинтересовался Нифту. — Вряд ли. Вы не пережили бы встречи со мной. Не мешайте мне. Сейчас я войду в эту дверь и убью Васэ, предводительницу наемниц. Потом займусь вами двумя.

Шепард терпеливо отмалчивался, Колесников поднял брови.

— За что ж ты так со своей нанимательницей?

— Отойди, а не то познаешь силу биотического бога раньше положенного. Я… — волус замолчал и покачнулся. — Я так наполнен силой, что с трудом стою на ногах.

Вот тут Колесников верил. Он сам с трудом стоял на ногах после отравления красным песком, видимо, волус чувствует примерно то же, что ощущал Колесников в той комнатенке, когда проснулся с баллонами в обнимку. А именно: желание спать и запачкать рвотными массами все вокруг.

— Может, вам лучше отдохнуть? — предложил Шепард «богу».

Колесников не возражал. Толкового разговора с Нифту сейчас все равно бы не получилось, а поговорить и по-старчески поругать жутко хотелось. А потом отстегать прямо на площади перед участком.

Шепард легонько толкнул волуса, отчего тот пошатнулся и рухнул. Из скафандра моментально разнеслись рыкающие звуки, напоминающие храп. Милейшая картина. Колесникову моментально захотелось еще и пледом накрыть говнюка, дабы тот не замерз.

Капитан открыл дверь и Колесников перевел взгляд с волуса на азари, держащую стакан и что-то выискивающую в планшете. Вероятно, вот эта конкретная представительница однополой расы олицетворяла себя с мужчиной. Вот зачем ей было делать себе татуировки в виде бороды и усов? Зачем вообще кто-то делает рисунки на теле?

Девица не пожелала обмолвиться и парой слов с прибывшими, зато моментально отдала приказ другим азари, заполонившим комнату. Вот тут Колесников струхнул по-настоящему. Толпа ожесточенных, фанатично настроенных баб. Что может быть хуже? Только то, что стреляли они метко, а его любимый пистолет даже щит брони пробить не мог. Почувствовавший заминку компаньона, понятливый капитан кинул разведчику странное по виду оружие. Кое-как разобравшись с незнакомым чудом техники, Колесников привстал и осмотрел помещение. Щель между ящиками позволяла безбоязно выглядывать и при этом не бояться случайного попадания. Ему видно, его не видно — жизнь начинала складываться потихоньку.

Расположив нечто, напоминающее уменьшенную копию извращенного альянсовского миномета на крышке ящика, Колесников выстрелил. Нет, сие творение явно не принадлежит Альянсу. Вместо зарядов вылетал, или вылетали, или вылетало нечто, напоминающее рой, двигающийся строго по прямой. Не известно, причиняло ли особый вред странное оружие, но точное попадание, видимо, сбивало с толку азари, которая принимала на свою броню излучение. Через несколько секунд девица упала. Колесников развернул новую «игрушку» и с азартом стал искать новую цель. Интересная штуковина. Нужно будет попробовать выменять на что-нибудь или купить у Шепарда.

Приподнятое настроение испарилось, когда он краем глаза заметил девицу-азари, метнувшуюся к нему. Она так быстро и ловко лавировала между ящиками, что прицелиться было невозможно. Развернувшись, разведчик встретился взглядом с этой самой девицей. То, что она была в окружении синий ауры пугало и навевало неприятные, позорные воспоминания. Либо девушка была уверена в себе, либо мозг отказывался работать адекватно, но она бросилась на Колесникова, вместо того, чтобы начать стрелять или замучить биотикой. Перехватив кулак, который при попадании должен был сломать ему нос, разведчик попробовал вывернуть руку азари. Не случилось. На вид хрупкая девица ловко вывернулась и умудрилась сделать что-то вроде подсечки. Колесников рухнул на пол, потащив за собой девицу, которая руку так и не отпустила. Перекатившись и оказавшись сверху, Колесников замялся, так как уж очень нестандартно для него все это было. Его промедление было награждено резким и довольно ощутимым ударом ноги в живот от девицы. Наплевав на принципы, разведчик крепко зажал ее лицо руками и дернул вверх. Тело азари под ним обмякло и перестало пытаться сбросить с себя лишний груз. Поднявшись, Колесников ощутил жжение в том самом месте, которое не показывают каждому встречному. Развернувшись, он увидел падающую азари. Шепард опустил винтовку и улыбнулся.

— Вас ранили, — констатировал он.

— Это не ранение. Это очередное унижение, — пожаловался Колесников, упираясь на ящик. — В штанах дырку выжгли, да? Я как та краснозадая обезьяна сейчас выгляжу?

— Ну, все не так плохо, — констатировал Шепард. — Да и красный цвет коммунистам к лицу. Ну, в вашем случае к другому месту.

— Пиджак цел, так что прикрою. Неловко получилось как-то. Это все из-за Нифту. Из-за его близости я все время попадаю в неудобные ситуации. Панацелин поможет?

— Поможет. На корабле доктору покажитесь на всякий случай.

Колесников скривился. Не столько было больно, сколько обидно. А мысли о том, что врач на корабле Шепарда — женщина совсем печалили. Вот он никогда не понимал, почему девушки идут в проктологи, а мужчины — в гинекологи. Почему нельзя придумать такой закон, чтобы мужчина осматривал мужчину, ну а женщина — женщину? Это же создает массу дискомфорта во время осмотра. И вроде бы он давно вбил себе в голову, что врач — профессия бесполая, но каждый раз стеснялся раздеваться перед молодой особой, бесстыдно его рассматривающей.

— Возьму планшет и отправимся назад, — решил Шепард.

Призрак никак не мог избавиться от неприятного чувства, будто долго и муторно разгребал отхожее место. Вроде бы причин для дурного настроения не было, но оно было испорчено. Удина… В голову приходило только то слово, которым политика охарактеризовал Петровский — «шкура». Призрак не знал русского языка, а на общем оно другого смысла, кроме исконного, не несло. Шкура она и есть шкура. Но почему именно сейчас он подумал, что оно так точно передает всю подноготную Удины? Помощник советника был умен, практичен, расчетлив, но что-то в этом было мерзкое. Харпер прекрасно понимал, что все в мире имеет цену. Даже идеи и убеждения. И Удина цену своим убеждениям назначил сам, так почему же теперь Харпер думает о нем стол нелестно, хотя и сам не пожелал бы работать за «спасибо»? Почему даже будучи циником, продолжаешь чужой цинизм ненавидеть? Почему эти убежденные коммунисты: злейшие враги и непримиримые идеологические противники Альянса смотрятся такими чистыми? Не хочется говорить, но подбирается слово «правильными». И почему Харпер был уверен, что если бы он заговорил о кредитах с Колесниковым, то тот бы молча развернулся и ушел, не дослушав предложение? «Церберу» были нужны идеалисты, только почему-то сами идеалисты к нему не стремились. Петровский — не в счет. У него, вероятно, был какой-то душевный надлом. Хотя этот самый надлом не мешает ему строить коммунизм на территории «Цербера». Все исследователи, работами которых руководил Олег, жаловались на излишнюю осторожность и чрезмерное внимание к мелочам. Петровский нещадно ругал всех, кто нарушал дисциплину. Призрак подумал, что если на его станциях появятся портреты Ленина и рабочие будут носить красные повязки, то можно смело переписывать всю собственность в пользу нового друга.

Мысли начали вертеться вокруг персоны Шепарда. Хоть в ком-то можно быть уверенным, хотя и не совсем. Судя по записям разговоров с корабля, советский посол решил составить компанию бравому капитану. Хорошо, хоть жизни не начинает его учить. У Шепарда на корабле и так почти коммунизм. Доброе большинство работает на капитана за то самое «спасибо» и очень довольны жизнью. Как объяснить этот феномен самому себе? Люди готовы умирать бесплатно… Готов ли он сам? Нет. А за кредиты? Смотря в каком объеме заплаченные… Очень продажно, зато честно. Призрак лгал почти всем окружающим его людям, но никогда не обманывал себя.

Омрачало настроение и невозможность связаться с кем-нибудь из московских информаторов. СССР словно затаился и общался с внешним миром крайне неохотно. Может, это новый генсек осторожно вникал в суть вещей, а может Совок задумал что-то, что может помешать лично Призраку в его целях. Будучи параноиком, Харпер был уверен в последнем варианте. Советский Флот не взаимодействовал с кораблями Альянса уже неделю. Даже Михайлович, которому было наплевать на подобного рода неофициальные запреты, держался в стороне от нового друга. Вероятно, что-то назревало, а Призрак не имел ни малейшей информации о том, что творилось хоть в одной Республике. Это угнетало.

Скользнув взглядом по собранному досье, Харпер вздохнул. Может, у Серого Посредника информаторы работают надежней? Может, они просто работают, а не исчезают из поля видимости и слышимости, как его советские товарищи? Призрак очень сильно на это рассчитывал, а иначе смена Посредника особого толка не принесет.

— Передайте эти данные Шепарду. Пусть сам доносит до своей подружки-азари, что найти Серого Посредника необходимо, — дал Харпер распоряжение в штаб.

Глава 7

Михайлович вышагивал по полигону, ожидая челнок, который должен был доставить его на орбиту. Москва никогда не нравилась адмиралу. Слишком шумная, слишком суетливая, слишком заселенная. Слишком много этих "слишком" делали город неудобным для жизни. Для него, по крайней мере. На орбите было привычней, даже спокойней.

— Адмирал Михайлович, — обратился к нему подошедший, одетый в штатское, незнакомец.

— Для гражданских это — закрытая территория. Как сюда попали? Пропуск, будьте любезны, — нахмурился адмирал.

В руке мужчины появилась карточка со знакомыми тремя буквами. Михайлович вздохнул. Он терпеть не переносил этих выскочек-КГБистов, сующих нос не в свое дело.

— И чем обязан? — спросил он.

— Вы не можете согласно приказу ЦК покинуть территорию СССР, — отозвался незнакомец.

— Правда? А приказ на отмену учений мне из Совета Обороны не поступал. И как быть?

— Возвращайтесь в штаб и ждите распоряжений, — посоветовал мужчина.

— Не годится, — покачал головой адмирал.

— Тогда я вынужден буду вас задержать, — неуверенно заговорил товарищ.

— За что ты меня задержишь? За воротник? Умища не дохерища? — усмехнулся Михайлович. — Ступай к себе в Управление и скажи, что не успел приехать вовремя, так как адмирал Михайлович изволил отбыть раньше положенного срока.

— У меня приказ, — нахмурился КГБшник.

— А у меня диарея. Боюсь, не довезешь ты меня до штаба. Сейчас взбесишь, я взорвусь от злости, и ты хрен отмоешься. Давай, милый, шагай отсюда.

— Вы как разговариваете? — возмущенно начал было товарищ. — Вы же…

— Вы же, мы же, — передразнил особиста Михайлович. — Я же улетаю. Если поторопишься, то успеешь сбегать мне за тюльпанами. Я буду тронут. По возвращении передарю их твоей жене. Кстати, передавай ей привет от «ее маленького адмиральчика». Скажи, что непременно зайду. Ну, когда тебя дома не будет.

Посмеиваясь, Михайлович направился к подведенному челноку. Учения с Хакетом еще никто не отменял, а политические разборы — это без него как-нибудь. Пить литры кофе и выслушивать очередные побаски — было выше его сил и терпения. А Штаб Совета обороны почему-то именно его-бедолагу — решил отправить на этот сраный Пленум, после которого он мучился чувством вины. Да, он определенно был виноват. Не проявил смекалку и не принес бомбу, чтобы подорвать к чертям все это «благородное собрание».

— Товарищ адмирал, на крейсер поступают сигналы вызова от адмирала Хакета, — доложил пилот челнока.

— Потерял меня мой мальчик, — улыбнулся Михайлович. — Надеюсь, никто не угадал ответить на вызовы? Я хочу быть загадочным.

— Нет, — отозвался парнишка.

— Это хорошо. Устроим ему сюрприз от молчащего флота СССР. Полный обстрел учебными зарядами. Предупреди стрелков: кто не попадет ни разу, того я поцелую.

— Так точно, — улыбнулся пилот.

Михайлович откинулся на спинку кресла.

— С Цитадели сигналы поступали? Или еще откуда-нибудь? — вновь спросил он.

— Никак нет, — отозвался парнишка.

Вот тут Михайлович почувствовал обиду. Гад-Колесников по нему, похоже, совсем не скучал. Ранит самолюбие.

— Продолжим учения. У меня от политических дебатов изжога, — решил Михайлович.

Генеральный секретарь привыкал к новому кабинету, поражаясь нецелесообразности огромного пространства. Жаль, что его предшественники не додумались трон поставить вместо кресла. Ну и для довершения образа всемогущего управленца потребовать шапку Мономаха и пошить пару-тройку костюмов под стать головному убору. Все было слишком вычурно, и это неимоверно раздражало. Зачем нужна картина с изображением Кремля, когда его громада и так прекрасно зрима из окна? Он один был полным дураком и не понимал этого? А еще сентиментальный предшественник развесил портреты всех генеральных секретарей. Ленин — ладно. Сталин — непременно. Из уважения к коллеге, потерянному во времени, можно и Андропова простить. А остальные зачем? Или еще и бывшего генсека повесить прямо над дверью? И повесить настолько коряво, чтобы он регулярно падал на головы тех, кто решит зайти в кабинет. Вздор, полнейший вздор.

Генеральный секретарь принялся снимать со стены лишние, на его взгляд, украшения. Оставил на стене позади себя эту странную и до сих пор местами непонятную ему парочку Маркса-Энгельса и на стене напротив, как и собирался, трех самых видных на его взгляд генсеков. Сразу стало лучше. Сидеть в музейной комнате в окружении ныне покойных, хоть искусно выведенных художником лиц, было крайне некомфортно. А значит, и настроиться на работу будет крайне тяжело. А дел старый генсек оставил больше, чем должен бы был. Дабы разобраться во всем и не накосячить попутно, новый генеральный секретарь даже приостановил работу большинства ведомств, деятельность которых была повязана с внешним миром. Пусть его все считают тираном, замышляющим недоброе, но так спокойней. Он пока только разбирался в тонкостях политики Альянса, узнавая ее не только из учебников и новостных подборок, а документально. Он даже в Архив запрос сделал, дабы досконально изучить соседнее государство во всех временных периодах его существования. И пока то, что он узнавал, его не радовало. А после изучения очевидно лицемерных договоров вообще появлялась дикая мысль, что если бы в его рабочем кабинете была кнопка «запуск ракет на Альянс», то она была бы вжата из-за его системных забегов к ней.

— Товарищ генеральный секретарь, к вам Лисин, — услышал он голос помощницы.

— Пусть зайдет, — разрешил он.

Лисин. «Стандартный КГБист, подающий и надежды тоже» — так когда-то его обозвал один полковник, нынче исполняющий обязанности советского посла. Вот это назначение одного из коллег когда-то очень понравилось ему самому. Чрезвычайный посол, как и любой дипломат, непременно бы начал дружить, идти на уступки, доверять и не пытаться вникнуть в суть в той глубине, в которой нужно. И дело тут не в отсутствии ума, как раз его им не занимать, а именно в нехватке нужных навыков. И разведчик, отправленный на Цитадель, это — одна из лучших идей генерального секретаря и одобренная Президиумом. Здесь все было правильно и все разумно. Чрезвычайный посол, которого отправили на время отпуска Колесникова, уже подтвердил то, что лучше там работать прожженному КГБисту, а не милахе-старикану.

— Я только что прибыл с полигона. Адмирал Михайлович покинул Землю и вернулся к учениям, — лицо Лисина скривилось. — Как прикажите поступить?

— Никак. Вернулся и вернулся. Это мой недосмотр: забыл дать указание на приостановку в Совет Обороны, которому Михайлович подчиняется напрямую. Так что он выполняет приказ. Никаких претензий, — отозвался генсек.

— Но как он общается! Наверняка флотские офицеры крайне недовольны таким отношением, — отозвался Лисин.

— Жалоб на него не поступает. Он орет, но свое дело делает. Да и своих в обиду не дает. Помнится, я хотел вызвать к себе его офицера, который был обнаружен пьяным. Ну знаешь, по нашей обычной методе его пообхаживать. Мол, ты нам будешь рассказывать, чем живет Советский Флот, а мы обо всем забудем, и под трибунал ты не пойдешь. Ну и никаких выговоров, разумеется. Так вместо него Михайлович заявился, сказав, что в данное время офицер отдыхает после ночной смены, и дергать его никто не имеет права. Ну и сказал, что сам разберется без посредников. И еще много чего сказал в адрес КГБ и меня конкретно. Так что флот ты против него не настроишь, не надейся.

— А что с послом на Цитадели? Мы проверили его почту, квартиру на Цитадели и в Москве. Ничего компрометирующего.

— С Колесниковым потом разберемся. У меня Альянс комом в горле стоит с их политикой, увы, не партии. Некоторые договоры между нами не выполняются с их стороны, про долги они основательно забыли, Марсианские руины, по праву принадлежащие нам, они вероломно изучают, даже не посоветовавшись с нашими учеными и не получив разрешения.

— Зачем им вообще нужно было дарить технологию "эффекта массы"? — непонимающе пожал плечами КГБшник. — Пусть бы НАСА так же бессмысленно сосредотачивалось на спутниках и делало нелепые фотографии планет нашей системы.

— Я так понял, что это чисто экономический ход. Долги бы Альянс нам никогда не отдал, так как большинство составляющих его стран на ресурсы нищие. Вот и пришлось делиться технологией, так как иначе не видать отдачи. А что в итоге получилось? СССР бешено рванул исследовать залежи полезных ископаемых, а Альянс ввязался в эту тупую войну, о которой СССР узнал только, когда она закончилась. Два года назад они лишь начали чесаться и потребовали от Шепарда, чтобы попутно ресурсы выискивал. Ну не вздор ли? Много он обнаружил? Я знаю, что газовых месторождений стало больше. А платина, так нам всем необходимая, всего пять-шесть новых шахт занимает. И как сражаться бок о бок с такими союзниками, которые скорее настроят истребителей, чем организуют хорошую экспедицию, состоящую не из одного боевого корабля, а из нескольких исследовательских? Никак. Себе дороже.

Лисин молчал.

— Отправляйся в Управление и принимай дела. Ну и будь на связи круглосуточно, — приказал генсек.

КГБист покинул кабинет. Генеральный секретарь сверился с расписанием. Правительство Альянса просит его прибыть на «Арктур» для более близкого знакомства. Подождут. И знакомство он им устроит не с ожидаемым «проставлением» и заказом певичек с подтанцовкой, а самое что ни на есть неприятное. Папка уже была переполнена спорными договорами еще на бумажных носителях, но что-то подсказывало, что придется еще одну заводить. Вопросов к соседям было много, и эти вопросы требовали ответов.

Колесников ждал Шепарда возле входа в участок. Тали держалась в стороне и лишь изредка поворачивала голову в его сторону. Ее присутствие мешало разведчику потереть болезненную область, пострадавшую от выстрела. А это сделать жутко хотелось. Колесников подошел к стене и уперся на нее спиной. Прохладная и замечательная стена приятно успокаивала горящую задницу. Самое унизительное ранение в его жизни. Нет, конечно, ранение в голову было бы еще более унизительным, но оно, скорее всего, стало бы фатальным, и он в случае его получения, не придумывал бы, куда прислонить несчастные ягодичные мышцы.

Заметив, как к волусу, который все еще вышагивал по площади, подходит Кал, Колесников почувствовал, как повышается настроение. Говнюк уже не шатался, а вполне себе неплохо передвигался на своих косолапках. Значит, малость отпустило торгоша-наркомана. А значит, он сейчас к нему подойдет и обломает ему по два пальца на каждой руке. Все нельзя, ибо тогда толстячок даже почесаться не сможет. Колесников не был таким жестоким, а учитывая обстоятельства, из-за которых ему жутко хочется выпрыгнуть из штанов и начать чес, он заранее понимал, как Нифту будет страдать.

Подойдя к Калу, разведчик усиленно стал подбирать слова. Он два года мечтал высказать засранцу все, что он о нем думал, но все фразы словно испарились из головы. Ведь волус и так прочувствовал на себе то, что они с Бейли едва пережили. Даже в большей степени испытал. Им после пробуждения и в голову не приходило, что они боги биотики. Боги идиотизма — это да, не поспоришь.

— Пришел в себя, любезнейший? — спросил Колесников. — Теперь узнаешь меня?

— Узнаю, — отозвался волус.

— Вот и прекрасно, — потер руки Колесников. — И что нужно сказать папочке?

— Спасибо, — ответил волус. — Я должен поблагодарить вас и вашего напарника за то, что спасли меня от самоубийства. Разве нет?

— Погоди-ка, а больше я тебе никого не напоминаю? Какого-нибудь советского посла, например?

Волус молчал.

— Что происходит? — спросила подошедшая Тали.

«Как ты не во время, милая».

— Встретил старого друга, — не вдаваясь в подробности, объяснил Колесников. — Вот собираюсь проиграть его в карты батарианцам.

— Почему? — сверкнула глазами Тали.

«И действительно, почему? Можно же отвести его в бар, напоить, как следует, заказать ему азари для увеселения и извиниться за то, что бесплатно дышал красным песком в любезно предоставленной каморке»

— Я вам потом объясню, — пообещал Колесников. — Милая, не покинете нас ненадолго? Извините.

Колесников вновь опустил голову и взглянул на волуса.

— И что мне с тобой сделать? — задумчиво произнес он.

Кал по-прежнему благоразумно молчал. Или соображать еще толком не начал и находился в своем наркотическом полу сне.

— Красный песок плохой бизнес. Почему бы тебе не заняться разведением цветов на пустынной Тучанке? — рассуждал Колесников. — И польза очевидна и съедят тебя тамошние аборигены скорее всего до первой поливки. Решено. Хочешь жить — отправляйся туда.

— Нет. Красный песок, может, и плохой бизнес, но заказ другой организации я должен выполнить. Иначе до Тучанки я явно не доберусь, даже подгоняемый вашими угрозами, — отозвался Кал.

— И кто же твой? — заинтересовался Колесников и включил инструментрон.

— «Цербер». Думаю, мое признание на их деятельность никак не повлияет, — ответил Нифту.

Колесникову стало совсем интересно. Вот зачем Призраку нужен красный песок? Для очередных сомнительных опытов? Или он сам уже одурел от скучных реалий и предпочитает забываться наркотическим угаром?

— Расскажи подробнее о заказе. Кто именно дал заявку, требуемое количество, сроки? — Колесников включил режим записи. — Не переживай. Сие для личного пользования, а не для органов правопорядка.

— А я и не переживаю, — покачнулся волус. — После того, как вы меня спасли, я готов вам помочь. Даже готов простить вам тот побег и убийство моих телохранителей. Между прочим, мне это дорого обошлось.

Колесников поразился наглости. Выходит, они с Бейли еще и пособия компенсирующие должны были выплачивать, дабы свою вину перед волусом загладить. Каков гад!

— Продолжай говорить о заказе, — попросил Колесников. — Еще хоть слово о том, что я перед тобой виноват — искупаю в фонтане. Голышом.

Нифту довольно сносно и коротко ответил на все его вопросы. Колесников поднялся и вновь ощутил жгучую боль в области… Лучше пореже думать об этой самой области, а то совсем худо станет. А тут еще Тали, при которой неловко чесать себя за… область.

— Возвращаемся, Колесников, — окликнул его Шепард. — Самара закончит дела и присоединится к нам на корабле. Простите, но на Цитадель пока никак вас доставить не могу. Мигрирующий Флот вряд ли адекватно воспримет объяснение в виде: «Опоздали на слушанье, потому что отвозили раненого в попу советского посла на лечение».

— Вы ранены? — забеспокоилась Тали. — Почему не сказали? Я могу вам помочь?

Колесников поднял брови. И как она может помочь? Полицезреть? Помазать медицинским гелем?

— Спасибо за предложение и заботу, но я как-нибудь сам, — пробормотал Колесников.

Вопреки опасениям доктор даже не улыбнулась, разглядывая его филейную часть. Он же, будучи зрелым мужиком, пережил все оттенки румянца, пока ему заботливо обрабатывали ожог. Однако стало легче, что радовало. Возможно он скоро снова сможет сидеть и спать на спине, а это бодрило.

— Вот и на хрена сразу в медицинский отсек? — спросил любезный Заид, как только Колесников вошел в его отсек. — Попросил бы меня, и я бы помочился на твои ожоги. Старый проверенный метод.

— Помолчи, пожалуйста, — попросил Колесников. — Слушай, а у тебя родственников с фамилией Михайлович нет? Может, по материнской линии кто затерялся?

— Ты на меня не дуйся. Это я тебя так подбадриваю, — объяснил Массани.

— Вот и положительный ответ на мой вопрос, — вздохнул Колесников.

Разведчик дошел до кровати и осторожно лег на живот. Доктор посоветовала ему меньше двигаться, и он вот так и поступит.

— Можно, Заид? — услышал Колесников нежное сопрано.

— Конечно. Пришла отшлепать советского посла? Он даже прилег, чтобы тебе удобней было. Не жалей засранца. Пойду с Шепардом поговорю.

Этими словами Массани покинул отсек. Колесников повернул голову и увидел Тали, скромно стоящую в углу.

— Пришли навестить меня, милая? — спросил он.

— Принесла вам чай. Единственное, чем я могу вас взбодрить.

— Спасибо, — поблагодарил Колесников. — Учитывая, что в последний раз мне чай не подавали никогда, я тронут вниманием.

Слишком много подсластителя и слишком слабая заварка. Но зато не тот цветочно-фруктовый беспредел, коим его поили только с утра. Да и факт заботы приятен.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась Тали.

— Неплохо. А теперь, когда вы здесь, совсем хорошо. А как вы? Больше не получали сообщений от Флота?

Тали отвернулась к иллюминатору и опустила голову.

— Флот не дублирует уже отправленные сообщения. Меня беспокоит отец. Я пыталась связаться с ним с утра и сейчас несколько часов провела в связной. Ответа нет.

— Неудивительно, — рассудил Колесников. — Вероятно, адмиралы запретили ему выходить с вами на связь. Мало ли что он может вам рассказать, что помешает процессу над вами же. Это страховка и не более того. Увидитесь с отцом после заседания, я уверен.

— Спасибо. Об этом я не подумала, — Тали обернулась. — Простите… Ничего, если я спрошу?

— Спрашивайте.

Колесников развернулся на бок.

— Ваш рассказ о службе… Это так странно и непонятно. Зачем шпионить за представителями своей же расы? Разве не проще создать одно правительство и прекратить ненужные склоки?

Колесников вздохнул.

— Не так все просто, милая. Мы слишком разные. И дело тут даже не в цвете кожи, религиях и прочем. Может, я не прав или не правы были мои учителя, но у меня в голове крепко втемяшена мысль, что у Альянса давно нет того, о чем они кричат с трибун и в отсутствии чего попрекают нас, советских граждан. Свобода, демократия… Слова эти есть, они очень часто произносятся, но вот само значение их давно умерло, сгнило и переродилось в отвратительно-гадкой и лицемерной форме. Не знаю, кто счастливей: тот, кому можно купаться голым в фонтане или тот, кому объяснили, что это действие нелепо, и он это понял. Понимаете разницу?

— Пока не очень, — призналась Тали.

— Попробую объяснить по-другому. Женский вопрос в Альянсе… В СССР по старинке женщинам доверяют любые должности, кроме высших руководящих. И это не потому, что их считают ниже статусом, чем мужчин. Все дело в понимании самой природы. Вот если я готовлюсь стать отцом, меня не мучает слабость, тошнота и перемены настроения, а если бы я готовился стать матерью… Не знаю, но думаю хоть что-то, но меня системно бы раздражало. И работать я не мог бы с той эффективностью, как до беременности. Вот и ответ. И кто больше уважает женщин? Те, кто считают что девушка за пол часа до начала схваток выступит с речью на заседании и ей не станет хуже? Или те, кто обеспечат ей комфорт и оградят от неприятных работ? Возможно, вы снова меня не поймете, так как с темы на тему прыгаю. Не знаю, где жить лучше, но точно не в Альянсе. Может, в СССР все не так идеально, как хотелось бы, но, по крайней мере, не подло и лицемерно. А это важно. Для меня, по крайней мере.

— Как же вы договариваетесь с Альянсом? — вновь поинтересовалась Тали.

— По-разному. Иногда спокойно, иногда постукивая туфлей по трибуне. От ситуации зависит, ну и от настроения. Главное, что вооруженных конфликтов нет. А взаимные упреки — это разница менталитетов и не более того. Привыкли не обращать внимания и посмеиваться.

— Шепард приказал собрать всех в отсеке для совещаний, — прозвучал голос ИИ.

— Идете? — спросила Тали.

— Я не член экипажа, — отозвался Колесников.

— Шепард попросил пригласить и вас, — вновь заговорил ИИ.

— Тогда ползу, — нахмурился Колесников.

Единственное, за что «Цербер» искренне нравился Колесникову последние несколько часов, так это за форму. Чертовски удобная, хотя и сделана по галактическим стандартам, а не земным. Вроде китель, а вроде и за пижаму сойдет. И брюки вроде парадные, но можно и на сенокос в таких, ибо не жалко.

В дверях отсека, сделанного под лабораторию, Колесников столкнулся с полуголой татуированной девицей, которая бодренько посоветовала ему «шевелить косолапушками и не мешаться под ногами». Разведчик пораженно прошел за ней в отсек, с любопытством оглядывая рисунки на спине. Цветастая компания у Шепарда, ничего не скажешь. И он еще не всех видел и не всем успел поудивляться. Однако те, с кем он успел пообщаться, не внушали доверие. Зародилось предчувствие, что если Шепард выберется живым из передряг с Коллекционерами и разберется со Жнецами, то его все равно или доведет до суицида тот противный саларианец, или вот эта деваха, с крайне сомнительным прошлым, судя по виду, его пристрелит за то, что он попросит ее одеться, в конце концов. Интересно, ее наколки греют? Или сердце горячее?

Заметив, что профессор внимательно смотрит на него и активирует инструментрон, Колесников решительно приуныл.

Глава 8

Обозвать то, что происходило «собранием» или «советом», можно было только с гигантской, как галактика, натяжкой. Крики, взаимные оскорбления, удары конечностей по столу, вокруг которого распределились члены экипажа и обмены взглядами, полными презрения. Колесников за пару минут понял, что татуированная девица терпеть не может красавицу-брюнетку, ранее выхаживающую Шепарда. Турианец окидывает ненавистным взглядом крогана, а кроган, похоже, ненавидит всех собравшихся в массе. Темнокожий парнишка недоверчиво смотрит на дрелла. Классика американской фантастики — зеленый человечек — невозмутимо рассматривает носки собственных ботинок. Мозги закипали от такого уровня эмоций. И как руководить такой толпой, сохраняя нормальное психическое здоровье? У Колесникова был ответ: никак. Если бы его мнение кого-нибудь заинтересовало, то он распределил бы присутствующих в три разные по направленности учреждения: тюрьма, психиатрическая больница и зоопарк.

Шепард, опустив голову, вслушивался в крики. Разведчик пожалел бедолагу.

— Мигрирующий Флот никуда не денется, — сквозь общий шум, услышал он голос «цветастой».

— Как и твоя лаборатория, — подал голос Шепард.

Колесников прижался к двери, стараясь слиться с ней. Он уже пол часа изображает швейцара и делает вид, что его не касаются споры. Они ведь действительно его не касаются, но кое-какие моменты, различимые в общем гуле, жутко напрягали. Татуированная девица — явная эгоистка. Может, конечно, где-то у нее в груди и есть орган, не только разгоняющий кровь по венам, но и отвечающий за чувства, но не верилось в это. Совсем. А Саларианец… Это чертов циник. Дай ему волю, и он всех отправит на лабораторный стол.

— Ну как тебе? — спросил Заид, скучающий рядом.

— Нет слов. Да даже если бы и были, то их все равно никто бы не услышал.

— Пойдем отсюда. Мне кажется, нашего ухода не заметят. А если что, то у тебя заныла попка, и я любезно ее смазывал. То есть, намазывал гелем.

— Пойдем, — Колесников зашагал к лифту. — Уступишь мне, больному, кровать? Больше спать негде, а на диванах я не могу. Спина потом в форме вопросительного знака весь день.

— Можешь взять себе второе одеяло, но спать я буду только в постельке. Привык к комфорту. Если не брезгуешь, ложись рядом.

Колесников кивнул. Лучшего варианта все равно не предвиделось. Диван — это наказание, а не сон. А спать на полу и зарабатывать простатит… Нет, не годится. К тому же Колесников, с его внутренней неиспорченностью, в ситуации не видел ничего страшного. Не раз приходилось делить койку с лицом своего пола. Правда, на этом корабле собрались существа, вероятно не подразумевающие, что можно просто спать. Обязательно найдут второе, несуществующее дно в ситуации. Глупые люди.

— СУЗИ, как там совещание? — спросил Заид.

— Продолжается, — тут же отозвался ИИ.

— Заблокируй двери. Не хочу, чтобы кто-то видел меня в одной койке с советским послом. Не дай Бог сочтут этим… Ну как его?… Ругательное слово, запрещенное в Альянсе… А, вспомнил! Сочтут коммунистом.

Колесников хмыкнул.

— Знаешь, Колесников, не будь ты совковым грубым идеалистом, ты бы мне нравился, — сказал Заид, отворачиваясь к стене.

— Очень мило.

— Расскажи мне что-нибудь, чтобы я уснул быстрее. Или спой. Ты умеешь хоть что-нибудь делать, кроме как получать нелепые ранения?

Колесников задумался. Кроме знаний языков и общих навыков хвалиться было нечем. Может, рассказать товарищу по койке о своей студенческой юности? Или службе в КГБ? Или службе дипломата? Или просто стихи почитать?

Посапывание соседа переросло в храп. Разведчику же не спалось. И вроде бы усталость ощущалась, и слабость присутствовала от чрезмерно принятых лекарств, но сон не шел. Мысли крутились вокруг каждого члена экипажа. Удивительно, как настолько «разноперые» и «разношерстные» существа могут довольно мирно обитать на таком маленьком объекте, как корабль? Почему они не поубивали друг друга, а лишь ругаются и смеряют недовольными взглядами? Их же ничего не объединяет, по сути. Ну да, Коллекционеры. Ну, да, отработка кредитов, оплачивающих их услуги. Но, черт возьми, общей идеи у них нет и быть не может. Колесников всегда был твердо убежден, что сможет договориться с любым человеком при условии, что у того имеется комсомольский билет. Это же нетрудно совсем, так как общих точек сколько угодно. Они всегда читали одни и те же книги, слушали примерно одну и ту же музыку, рассуждали о жизни одинаково. А, судя по представителям разных рас, подобранных Шепардом, можно уметь сосуществовать и не имея общих точек. Понимание этого феномена никак не приходило.

Может это СССР слишком шаблонен, чтобы понять, что людей не обязана держать какая-то общая мысль, идея? Что им может быть просто комфортно друг с другом, несмотря на очевидную разницу менталитетов? Как во всех тонкостях взаимоотношений разобраться, но при этом не выпасть из «системы координат»? Как не прослыть инакомыслящим у себя, и чуждым элементом — среди чужих?

Сомнения… Их нужно гнать из головы. Он только несколько часов назад объяснял Тали, что Альянс и СССР могут только сосуществовать, да и то — не по-братски, а по-соседски. Как могут общаться соседи между собой? По-разному. Могут всего-навсего здороваться, случайно столкнувшись в общей парадной. Могут быть неплохими друзьями-собутыльниками. А могут под твой преддверный коврик и мусор запихивать со словами: «соседям-свиньям».

Хотелось быть циником Михайловичем, привыкшим смеяться надо всем на свете. Или Петровским, находящимся в поисках своего «идеального мира». Им было проще, один он только и делал в своей жизни, что сомневался и косячил. И «нелепых ранений» получил за эти три года больше, чем «лепых» за долгие годы службы. А что виной его состоянию сейчас? Годы ли? Или усталость?

А еще неожиданно мысли переметнулись к персоне скромной кварианочки. Она была удивительно милым созданием, которое довольно нелепо смотрелось с зажатым в одной руке пистолетом и с гранатой в другой. Настолько это было неправильно, некрасиво и противоестественно. Куда приятней она выглядела, сжимая в лапке кружку с чаем, хоть и неумело заваренным.

Ход мыслей был нарушен. Блаженную тишину сотряс звонкий выброс газов, скопившихся в кишечнике Заида. Колесников, забыв о раненных тылах, ловко перевернулся на бок, ожидая неприятных последствий. Нет, лучше бы он спал на диване в комнате с баром и страдал весь следующий день приступами ревматизма.

* * *

— Что-то долго их нет, — лениво произнес Заид, рассматривая доставшиеся ему карты.

— Четыре часа. Если бы Тали изгнали, они не торчали бы так долго на этом корабле. Вероятно, сейчас там очень жаркие дискуссии, — отозвался Колесников. — Ненавижу покер. Давай сыграем еще во что-нибудь. Умеешь в «козла»? Только еще парочку человек нужно отыскать.

— Да мне тоже осточертели карты. Пойдем к Шепарду в каюту. У него там шахматы были, — предложил Массани.

— Капитана-то нет. Мы же без спроса туда не пойдем? — усомнился Колесников.

— Почему? — искренне удивился Заид. — Думаешь, ему есть, что скрывать? Держу пари, что на столике у него фотография Призрака, а в шкафу висит костюм клоуна.

— Я не хочу, чтобы это было правдой. А вдруг, ты не ошибаешься. Нет, не желаю разочаровываться, — замотал головой Колесников.

— Тогда идем к профессору. Хоть поулыбаемся, — предложил Заид. — Давай, подымай тылы. Чувствую себя нянькой. Даже завтрак тебе, говнюку, в постель принес.

— Пойдем. Узнаю новый свой диагноз, — согласился Колесников.

Саларианец был очень деятельный. Ни секунды не стоял на одном месте и, видимо, экономя время, разговаривал быстро и короткими предложениями. А еще эмоционально вскидывал конечности, когда что-то декламировал. Наблюдать за ним было одно удовольствие. Слушать — другое. Интересно, как бы Михайлович смог заговорить саларианца? Интересно было бы увидеть этот словесный спарринг.

Отвернувшись от профессора, напевающего какую-то причудливую песенку, Колесников взглянул на исследовательский терминал.

— Пользование терминалом разрешено только членам команды, — предупредил ИИ.

Значит, иметь в команде убийц, уголовников и зеленых человечков — это по правилам. А случайному пассажиру, относящихся к категории «предмет защиты» «Цербера» нельзя? И где тут логика?

— Колесников, вот вы где, — сказал Шепард, зашедший в лабораторию и снимающий на ходу шлем.

— Что-то вы долго, капитан. Все в порядке? — спросил разведчик.

— Не совсем. Именно поэтому я вас и ищу, — Шепард опустил голову.

У Колесникова защемило сердце от нехороших предчувствий.

— Что с Тали? Она ранена? Или…, — язык не желал ворочаться и продолжать предложение.

— Нет. Она в порядке. Обвинения сняты. Вот только ее отец… Понимаете, мы не успели, и он погиб. Я уже ругал себя за эту поездку на Иллиум. Нужно было сразу катить сюда на всех парах.

— Где она? — спросил Колесников.

— В инженерном отсеке. Попросила, чтобы ее не трогали какое-то время, — ответил Шепард.

— Какое-то время… А интервал этого «какого-то времени» установлен? Думаю, нет. Пойду к ней, — решил Колесников.

В лифте он мучительно соображал, что сказать девчушке. В голове были только общие, стандартные фразы, вроде «все там будем» и «земные дороги не в Рим ведут». Утешит ли это ребенка? Вряд ли. Но умнее ничего не придумывалось.

Девушка неподвижно склонилась над панелью. Плечи не вздрагивают, значит — она не плачет. Это хорошо, ибо Колесников не мог спокойно переносить вид рыдающей женщины. Не смотря на местами твердый характер и присутствие выдержки, успокаивать роняющих слезы дам он не умел. А если настроение скверное, хотелось сесть рядом и тоже повыть по-бабьи. То есть, по-женски… Совершенно не мужское, наверное, поведение, но такой уж он был.

— Милая, — обратился он к ней.

Называть ее по имени совершенно не хотелось. Именно такое обращение приросло к языку и закрепилось в разуме с первой их встречи. Девушка повернулась. Видимо, она все-таки плакала, так как горящие глаза, видимые через шлем, очень часто сверкали. Вытереть-то слезы она не могла, поэтому, наверное, пыталась сморгнуть их. Или… Вот не знает он анатомии кварианцев. Не стыдно, конечно, но и неловко. Стой и как дурак соображай, что сказать и сделать, чтобы ее в еще большие глубины тоски не вогнать.

Слов нужных не находилось.

— Иди сюда, — поманил он девушку к себе.

Умнее, чем обнять, действий не было. Девушка охотно, словно этого предложения и ждала, прижалась к нему. Странное ощущение. Броня скафандра лишала возможности погладить спину, да и смысла в этом действии Колесников не видел. Какой прок наглаживать холодный металл, составляющий броню? Никакого.

— Мне одиноко. Словно нет больше нужного элемента в жизни, — пожаловалась Тали. — Да и сама жизнь какая-то пустая. Лучше бы меня выгнали из Флота, но он…

Колесников молчал. Короткий взгляд на заинтересованных картиной инженеров, которые поспешно вернулись к работе, и он вновь опустил голову к скафандру Тали, закрывающему лицо.

— Давайте уйдем. Каюта Заида сейчас пуста, там и поговорим, — предложил разведчик.

Девушка кивнула.

— Вы когда-нибудь теряли близкого человека? — спросила Тали, видимо, стремящаяся найти родственную душу, пережившую подобное.

— Дважды, — отозвался Колесиков. — Правда, там причины смерти были естественные, но от этого ненамного легче. Не знаю, что сказать. Я заливал горе, поэтому переживал более менее спокойно разлуки такого рода.

— Как это «заливал»? — подняла голову Тали.

— Алкоголем. Может это неправильный выход, но всяко лучше, чем разбивать голову об стену.

— Может и мне легче станет. Пойдемте в комнату Касуми, — предложила Тали.

— От всего этого разноцветного бесчинства, которое есть в баре, ничего хорошего, кроме плохой изжоги, не получите. Есть у меня бутылка. Приберег, как чувствовал, что пригодится. Кварианцам можно пить такое? Ну, в смысле, крепкое? — Колесников протянул «Зубровку» Тали.

— Не попробуешь, не узнаешь. Да и безразличны мне возможные последствия. Хуже, чем сейчас-то мне не будет.

— Может, доктора позвать на тот самый всякий случай? — усомнился Колесников.

— Не нужно, — отмахнулась Тали. — Как это пьют? Есть какой-нибудь ритуал или особенность?

Как ответить на этот вопрос? Разумеется, это чертов ритуал. Нужно налить до краев, выдохнуть из легких все, что там скопилось, выпить одним глотком, сморщиться, занюхать рукавом и пощелкать пальцами, отыскивая чем бы закусить сей поганый привкус. Долго объяснять, зачем делать все именно так.

— Пойду в кают компанию. Надеюсь, повар выдаст что-нибудь до обеда. Подождите немного, — Колесников вышел из каюты и столкнулся с успевшим переодеться Шепардом.

— Я проложил курс на Цитадель. Через два дня сможете вернуться к обязанностям, — капитан замялся. — Как она?

— Не так плохо, как могло быть, — ответил Колесников. — Скажите, как человек более сведущий в расовых вопросах. Кварианцам можно пить?

Капитан пожал плечами.

— Не знаю. Но людям точно можно. А я бы сейчас… Вы не против компании?

— Спросите Тали. А ваш повар не против потратить съестные припасы вне режимного приема пищи?

* * *

Михайлович вошел на крейсер Хакета и осторожно огляделся. Не приведи партия ему увидеть что-то подобное тому, что он уже здесь наблюдал. Второго раза его сердце не выдержит и даст команду рукам: схватить пистолет и открыть огонь.

— Адмирал Михайлович, — рука подошедшего офицера взлетела к виску. — Адмирал Хакет попросил сопроводить вас в его каюту.

— Он думает, я дорогу забыл? Ан нет, старый хрен думает, что я заверну куда-нибудь не туда и перенервничаю от увиденного. И всех кругом «перенервничаю» за компанию. Глаза мне будете завязывать?

— Такого приказа не было, — отозвался офицер.

Жаль, что не было. Увидев одного из тех засранцев, испортивших ему аппетит, Михайлович остановился. «Нетрадиционный» офицерик медленно поднялся из-за стола, опасливо наблюдая за приближающимся адмиралом.

— Ну, чего вскочил, чирей? — бодро поинтересовался Михайлович. — Никак признал в этом милейшем господине адмирала?

Офицер замялся. Михайлович даже губу закусил, придумывая оскорбление. Отпускать просто так того, кто перевернул его представление о мире, нельзя.

— Вы не женились? — тихо, почти шепотом спросил он.

— Нет, — отозвался офицер, опуская глаза.

— Вот и хорошо. Может, еще одумаетесь, взвесите все, переосмыслите свою жизнь, разберетесь в насущих проблемах и примите единственно верное решение, — Михайлович выдержал паузу. — А потом застрелитесь на хер.

— Вас адмирал Хакет ждет, — попытался спасти товарища сопровождающий офицер.

— Пусть подождет и поскучает. Может, любить больше будет. Вот ты сам думал, как у них получается? Ну это… Друг друга. Так что ли? — Михайлович свел указательные пальцы и постучал ими друг об друга. — Угадал?

Заметив, что офицер и вовсе скис, Михайлович удовлетворенно улыбнулся. Это не он злой и гадкий адмирал, это офицер противный. Офицер… Жаль, что с него нельзя сорвать погоны, затоптать их принародно и сказать очевидную, незавуалированную гадость. А лучше высечь при всей команде.

— Михайлович, я как знал, что все равно придется тебя встречать самому, — услышал адмирал рядом голос Хакета. — Прекрати донимать моих офицеров и пытаться довести до суицида.

— Я напишу ему хороший некролог, — ответил Михайлович уже в лифте. — Мол, этот достойнейший молодой человек проиграл неравный бой и пал жертвой вражеской шляпы, продравшей его без смазки и не вынимая.

— Давай не будем. Ведешь себя не как офицер, — нахмурился Хакет. — А как девка капризная. Ну не так у нас все. Не живем мы вашими стандартами и мерами. Не вижу ничего дурного.

— На пенсию мне пора, наверное, — задумался Михайлович. — Иногда кажется, что с годами слишком нежным стал. Но потом послушаю, что люди обо мне говорят и успокаиваюсь.

— Ты извиниться за обстрел не хочешь? — повернулся к нему Хакет. — Устроил тут шоу. Я сначала подумал, что ваш новый руководитель решил войну развязать. Кстати, чего нам ждать от него?

— Ждите от него фонтана любви, которой он вас забрызгает. Ну или волны презрения, которой он же вас окатит, — пожал плечами Михайлович. — Если честно, я сам не знаю, что вам ждать. Но хорошего не ждите, а то разочаруетесь.

Хакет открыл дверь в свою каюту. Михайлович прошагал следом за адмиралом. Нет, в Альянсе явно больше заботились о комфорте офицеров, чем в СССР. Вот у него лично в каюте кожаного дивана не было. Да и в личной квартире тоже. Вообще в его жизни не было ни одного кожаного дивана, ибо Михайлович их не переносил. Голой задницей на него не сядешь — вставать жутко неприятно, и с характерными для больного метеоризмом, звуками — стыдоба, ей Богу. А еще он холодный и, на взгляд адмирала, всегда слишком мягкий. В итоге сидишь, как в свежем коровьем дерьме. Но дерьмо хотя бы теплое.

— Ты был прав. Договариваться с турианским примархом куда интересней, чем с советником, — заговорил Хакет.

— Да и поприятней наверняка. Знаешь, мне нравятся турианцы. Они очень ценят силу и деятельный характер. А таких характеров в галактике полтора: мой и твой частично. А то, что удалось договориться, радует. Хоть с этой стороны Жнецы нас шарпать не будут. А что кварианский флот? Удалось связаться хоть с кем-нибудь из адмиралов? На одних турианцах мы далеко не уедем, — Михайлович закурил, рассматривая аквариум в каюте Хакета.

— С адмиралами сложнее. Связаться с ними немудрено, но все решения они принимают коллегиально, как в одном знакомом государстве. Если половина их глав фыркнет, то остальные тоже заткнутся. Нужен кто-то свой у них на флоте. Кто-то авторитетный, к мнению которого прислушаются.

Михайлович повернулся к товарищу. Хакет что-то старательно выискивал на столе. Не найдя искомого, он направился к прикроватной тумбочке и начал ее осматривать.

— Я вот так второй носок по утрам ищу, — прокомментировал Михайлович. — Никогда не верил в мистику, но каждое утро меня посещает мысль, что кто-то неведомый вламывается ко мне в каюту, чтобы перемешать все мои носки. Все оба.

Хакет рассмеялся и протянул коробочку Михайловичу.

— Это подарок? — поинтересовался Михайлович. — И что там? Пояс из собачей шерсти?

— Пепельница. Один ты на моем крейсере куришь. Решил сделать и тебе приятно, и себе чисто.

— Нравится, — Михайлович покрутил ее в руках. — Тяжелая. Будет приятно ронять на чьи-нибудь ноги.

— Это у себя на флоте, — театрально нахмурился Хакет и отвлекся на сигнал вызова. — Прости, офицер должен доложиться.

Михайлович пожал плечами и вновь повернулся к аквариуму. Если бы у него стояла такая махина, то он бы завел там карасей и окуньков, а не этот разноцветный и бесполезный рыбий беспредел. Какая от него польза? Никакой.

Докладывал зашедший офицер на английском. Принято было пользоваться родным языком, общаясь в своей среде. Общегалактический Михайлович с трудом, но освоил. А вот язык соседей… Пытался, но ничего, кроме сердечного приступа у его учителей, не вышло. Да он ему и не нужен был, хотя сейчас было любопытно, что вещал молодой парнишка. Услышав знакомое слово, он развернулся.

— Он про русских что-то плохое говорит? Скажи ему, что уроню на ногу пепельницу и головой в унитаз макну, — предупредил он Хакета.

— Ничего плохого, — отмахнулся адмирал Альянса.

— Смотрите мне, — Михайлович прошагал к кровати Хакета. Присел и даже попрыгал, оценивая жесткость. Никакой жесткости. Хакет, прямо принцесса на вате. И как его спина это выдерживает?

— Хакет, бабы у тебя точно нет, — решил Михайлович. — На этой кровати можно только предаваться грезам в одиночестве. Знаешь, какая мысль меня только что в твоей постельке посетила? А что если истребители «Цербера» попробовать реквизировать? Видел, как строят? А «Нормандию» как заново сделали и переделали.

— Сходи и у Призрака сам попроси. Мол, можно попользовать твои кораблики. Поиграем и вернем, — улыбнулся Хакет. — На «Арктуре» поговаривают, что неплохо бы с Призраком задружить. Удина поддерживает и кричит громче всех, что такой союз был бы полезен.

— Да на хрена мне Удина твой с его мнением. Так Призрак и дал себя раскулачить. А вооружаться надо быстро, ибо Колесников говорил, что Шепард уже ищет проход через тот чертов ретранслятор. И знаешь, какие у меня предчувствия? Именно оттуда и нагрянут Жнецы. А почему бы и нет? Вот ваш бравый капитан их разбудит или отвлечет от дел. Раз эти Коллекционеры считаются более развитыми, чем мы, то наверняка их кто-то развивал. А значит, этот кто-то всегда рядом. Знаешь, как у нас говорят? Не буди лихо, пока оно тихо. Вот выживет Шепард после своего путешествия, накосячит там, на родине этих засранцев, они обидятся и придут всей шайкой. Или на жнецах верхом приедут. Вот зачем Призраку такой риск? Хрен с ним, с вашим Шепардом, другой герой найдется, если что. А вот если мстительные уродцы решат придти, «Цербер» сразу затихарится и будет делать вид, что они не организация для несения высшего блага, а кружок анонимных онанистов. Мол, у вас флоты, вы и разбирайтесь, а мы не вояки. Может так случиться? Непременно может.

— Призрак, конечно, сомнительный элемент, но вроде не конченный подлец, — задумался Хакет. — Его цель с обнаружением базы и ударом по Коллекционерам выглядит вполне благородной. Заметь, не нас с тобой гоняют в поисках пропавших колонистов, а значит, в его глазах мы чертовы бездельники, которым наплевать на проблемы своей расы.

— Да плевать мне, какой я в его глазах. Выглядит все благородно, не спорю. Но именно выглядит. Как он надеется поживиться за счет Коллекционеров? В чем его выгода? Я не верю в благородство человека, у которого слишком много средств. Так не бывает. Он автоматически должен был эволюционировать в машинку для счета денег. В технике есть душа? Нет, конечно. А вспомни его опыты, о которых мы с тобой читали в докладах Шепарда? Ставились-то они на людях. И как получается? За человечество я готов положить половину человечества, лучшую половину сохраню. Напоминает одного усатого кренделя, которому батагов по заду мы уже прописывали. Если Призрак его потомок, предлагаю сжечь его на хрен. Но сначала реквизируем истребители. Тихонечко и бесшумно.

— Ты авантюрист, а не адмирал, — улыбнулся Хакет. — Нужно поднять вопрос о целесообразности таких мер в Комитете Обороны.

— Я в Совете Обороны выступлю. Человеческий флот растет не так быстро, как хотелось бы, а добровольно «Цербер» помогать нам не будет. В общем, если Жнецы появятся, а «Цербер» надумает спрятаться в конуру, останется без летной поддержки. Только вопросом о местонахождении баз и официальным разрешением на конфискацию, надо заранее заняться. Чтобы потом все законно было. И люди не выглядели чудаками, которые меж собой грызутся, вместо того, чтобы воевать.

— Последнее как тост прозвучало, — вновь улыбнулся Хакет. — Не хочешь пообедать с альянсовским адмиралом?

— Только за его счет, — отозвался Михайлович.

Эпилог (Часть вторая)

Колесников уже несколько месяцев спокойно работал на Цитадели. Жизнь вернулась в привычное русло и потекла размеренно и спокойно. Шепард на связь не выходил. После атаки на Коллекционеров, он распрощался с «Цербером», подарив ему базу этих существ. Призрак был доволен и в благодарность оставил Шепарда в покое, подарив ему корабль. Колесников успокоился, когда «Нормандия» вернулась в доки Альянса. Но, видимо, удача никак не желала светить бравому капитану круглосуточно, так как вернувшись с самоубийственного задания с минимальными потерями членов экипажа, умудрился попасть в переплет, выполняя личное задание Хакета, и стер с галактической карты Батарианскую систему, уничтожив ретранслятор. После этого случая связаться с Шепардом Колесников не мог, хотя и пытался. Андерсон и Удина упорно молчали о судьбе капитана, хотя и говорили, что он жив. Тали, которая оправилась после миссии и пробыла несколько дней на Цитадели перед возвращением на Флот, тоже ничего не знала. Зато СССР моментально потребовал от Альянса осуждения Шепарда и предложил немалый срок.

Колесников вздохнул. Он понимал, почему родина так беспокоится. В глазах Страны Советов Шепард выглядел террористом, а не защитником от неведомых Жнецов. А если взять под учет то, что он уничтожил систему одной из самых мстительных и беспринципных рас, то такое действие, как заключение под стражу, самое либеральное. Надумай батарианцы отомстить, под удар Гегемонии попадут все представители людской расы, а не Альянс с их сомнительным капитаном. Этого генсек допустить не мог, о чем и заявил пока внутри СССР. Близился день, когда генеральный секретарь должен был явиться на «Арктур». Колесников очень этого ждал. Во-первых, ему тоже было приказано явиться на это полуофициальное заседание, во-вторых, интересно посмотреть, какую линию отношений в союзе с Альянсом выберет генсек и сделает общей для СССР. Начал свою деятельность он тихо, хотя кадровые изменения все же произошли. Колесников даже успокоился, когда узнал, что министров просто отправляли в отставку, а не еще куда-нибудь. И все живы и здоровы, правда, сосланы в самые разные республики, дабы личное общение между ними было прервано. Но это далеко не самое страшное из того, что для них можно было придумать.

— Как я выгляжу? — спросил Михайлович, демонстрируя новую парадную форму.

— Хорошо выглядишь. Не будь ты голограммой в данный момент, я бы больше сказал, а так извини, — ответил Колесников.

— Врешь ты все. Хорошо я выгляжу, когда с утра с бодуна очи продираю. Сейчас я великолепен. Солидный мужчина, сам себе завидую, — улыбнулся адмирал. — А ты в форме поедешь или в костюме? У тебя хоть выбор есть, а я обязан в военной форме оставаться красавчиком.

— В костюме. Меня же, как советского посла позвали, а не полковника, — отозвался Колесников.

— Слушай, давно хотел спросить. У тебя вот совершенно случайно нет знакомых кварианцев, желательно, завершивших паломничество? Есть у нас с Хакетом мыслишка одна…

— Эх, Михайлович, у двух адмиралов всего одна мыслишка на двоих. Самим не обидно? — не сдержал улыбку Колесников.

— Это кто там хрюкнул? Это Колесников ершит? Дай запишу дату, когда он, наконец, научился это делать. А если серьезно, паря, есть у тебя кто-нибудь в Мигрирующем флоте?

— Есть одна знакомая, — нехотя отозвался Колесников. — А тебе и Хакету зачем нужны мои связи?

— Знакомая? То есть, кварианка. То есть, девушка. Колесников, я всегда знал, что в глубине твоей души живет кобель, отличающийся склонностью к экзотике, — восхитился Михайлович. — И как там у нее все устроено? Как у наших баб или поинтересней?

— Не туда ты думаешь, Борис, — смутился Колесников. — Я же сказал «знакомая». Ты знаешь, как все твои знакомые устроены?

— Я уже не в том возрасте, чтобы интересоваться женщинами. Я в том солидном полтиннике, когда на меня все вешаются, — похвалился Михайлович.

— И много на тебе повешано? — попытался переключить тему с себя на адмирала Колесников.

— Очень много, но почти ни одной. Слишком я солиден и хорош собой, поэтому меня стесняются. Не меняй заданной темы, — отозвался Михайлович. — Яйца-то свои к кварианке подкатывал?

— Фу, Михайлович, о девушке говоришь, — еще больше смутился Колесников. — Где тебя только манерам учили?

— О девушке, а не с девушкой. Ишь ты, цаца какой, засмущался и, поди, покраснел. Покраснел, признавайся? Значит, ты пока не был вовлечен в межрасовую половую жизнь. Что делать? Это надо исправлять.

— Я тебя иногда совсем не понимаю. Что вам с Хакетом-то за дело до моей жизни? И какая разница, есть у меня знакомые кварианцы или нет?

— Знаешь, в чем твоя беда, Колесников. Ты никак не можешь вразумить, что не просто несешь службу, а всецело ей отдаешься. И твоя личная жизнь должна приносить пользу. Даже она. И не надо тайн, ты не мадридский двор, в конце концов. Я тебя в лоб спрашиваю: как далеко зашли твои отношения с девицей?

— Никуда они не заходили. Нет отношений, а есть общение. Люди могут общаться просто так, если ты, похабник, об этом забыл.

— Ага. Ты уже говоришь «люди», а значит, воспринимаешь девицу не как инопланетную диковинку, а как равную себе личность. Это хорошо. Продолжай общаться и влюбляй в себя всеми силами. Конечно, непросто это будет, ибо ты старый хрен, страдающий маразмом, но пытайся всеми силами.

— Пошел ты, — разозлился Колесников. — Я не собираюсь по твоей прихоти с кем-то завязывать отношения. Тем более, с молоденькой девушкой.

— По своей завязывай. Или ты не хочешь? Или не могешь уже?

— Вопрос закрыт, — отрезал Колесников.

— Послушай, Колесников. Во время атаки на Цитадель, человеческий флот понес тяжелые потери от одного Жнеца. Ты готов оставаться принципиальным и сидеть в одиночестве, без помощи и губить жизни братьев? Думаю, не готов. Я категорично выразил просьбу, необязательно ее жахать. Просто подружись. Ты же умеешь, КГБшник, как-никак.

— Нет, — ответил Колесников. — И не надо продолжать. Все, что я могу для тебя сделать, так это попросить у Тали координаты какой-нибудь ее зрелой и беспринципной знакомой. А дальше сам давай.

— Ладно, упрямец, встретимся на «Арктуре» и поговорим об этом. Но ты все же подумай. Кварианский Флот масштабней, чем человеческий, хотя и не столь хорошо оборудован. Летают по большей части на консервных банках. Пообещай помощь в технологическом обустройстве ну и подлатаем, где и что сможем, если нужно. Нужны флоты всех рас. С турианцами мы договорились, не прибегая к помощи советника. К азари не знаем на какой кобыле подъезжать, а с кварианцами ты попробуй. Это не приказ, разумеется, но жизнь нам упростишь очень сильно в случае успеха, — Михайлович помолчал. — Ладно, бывай, натирай лысину маслицем, готовься к заседанию.

Колесников отключил связь и упал в кресло, растирая виски. Помощь действительно необходима, но какой ценой? Влюблять в себя девочку, которая и жить-то толком не начала. Разве скитания и постоянные бои это жизнь? Нет, разумеется. Почему раньше он мало задумывался о том, что чувствует «использованная» женщина? Потому что эти девицы были гражданками Альянса и не сильно долго сопротивлялись ухаживаниям. А он был разведчиком, который обязан выполнить задание и достать нужные сведения. Никакой грязи он тогда на душе не чувствовал, так как действовал от и для своего государства. Да и не насиловал никогда. Это табу, запрет, нечто немыслимое. А что сейчас происходит? По сути, делай тоже самое, что и четверть века назад. Но сейчас сложнее. Да и Тали не вульгарная альянсовская девица, зажравшаяся и заскучавшая в браке, а очень скромная девушка. Так с ней нельзя, не годится. Но кварианский флот очень ценит ее. Она говорила, что ей предлагают звание адмирала. Девочка думает пока, но лучше бы ей согласиться.

«Можно попробовать стать близким другом и не более. Как и для Шепарда. Это же не столь страшно, да и пытаться в койку затащить нужда отпадает».

* * *

Колесников вошел в каюту генерального секретаря. Он знал, что правительство Альянса усиленно предлагало новому руководителю отдохнуть в апартаментах станции, но он вежливо отказал. Неудивительно, учитывая любопытство западных собратьев и великое множество жучков в помещении.

— Здравствуйте, полковник, — подал руку Колесникову генеральный секретарь. — Я захотел увидеться лично, ибо такой возможности у нас долгое время не будет.

— Здравствуйте, товарищ генеральный секретарь, — пожал руку руководителю Колесников. — Очень рад личной встрече.

Внешне генеральный секретарь его впечатлял. Высокий, статный, моложавый. И глаза такие же голубые, как у самого Колесникова. Правда, зрение, похоже, начинало подводить, но в очках он отлично смотрелся. Не как «очкастый ботан», а как профессор, а то и доктор наук. Не военный, точно не тот образ. Хотя, кобура пристегнута и пистолет прекрасно виден. Старый добрый «Карпов», которого так любили все офицеры за надежность. И выпускал его СССР столь ограниченно, что хватало только на свои внутренние нужды. Сам Колесников предпочитал таскаться с подобранным на планете, куда их с Бейли отправил Кал, «Скандалистом». Непатриотично турианский, зато медленно перегревающийся.

— И я рад. Приятно видеть коллегу, завязшего в том же политическом беспределе, что и я. Еще одно доказательство, что в СССР можно стать кем угодно, получив любое образование. Вот как вы попали в КГБ? — спросил генсек, указывая Колесникову на кресло.

— Благодарю… Случайно попал. Учился в Минске, на факультете иностранных языков. Хотел работать в посольстве, посмотреть на мир. А после получения диплома, ко мне прямо в университете подошли товарищи в костюмах и предложили увидеть мир менее дипломатическим способом. Я согласился.

— То есть ваша мечта все-таки сбылась? Вы посол СССР, хотя, поговаривают, что были очень недовольны назначением, — прищурился генсек.

— Хорошо, когда мечты сбываются своевременно. Я полюбил свою работу так же сильно, как когда-то мечтал работать дипломатом. И, стоит отметить, готов вернуться к ней в любой момент, — отозвался Колесников.

— Вы прекрасно справляетесь. На фоне Удины вы выглядели вдумчивым политиком, во времена вашей тихой вражды. СССР был представлен в лучшем свете, чем Альянс, — не согласился генсек.

— Это не от великого моего ума, а скорее из-за недостаточного словарного запаса. Я его весь израсходовал на Удину в первые же месяцы, а потом просто молчал, про себя его проклиная, — улыбнулся Колесников.

— Пока вы останетесь на Цитадели. Понимаю ваше стремление заняться непосредственной работой, от которой, кстати, вас никто не отстранял. Но что мешает разведчику быть разведчиком, умело изображая посла СССР? Ничего. Вас же именно поэтому отправили в дипломатическую службу и даже досье вам сделали соответствующее. Прежде чем выступить завтра с докладом перед Альянсом, я хотел бы уточнить некоторые моменты, которые вам лучше известны, чем мне. Надеюсь, вы не против?

Генсек зашагал к столу и стал перебирать бумаги, ветхость которых была издалека видна. Интересно, что он такого приготовил парламенту Альянса на завтра? Колесников молился, чтобы это не было объявлением войны. А если учесть тот факт, что он заставил Михайловича подвести флот максимально близко к «Арктуру», то оставалось только уповать на рациональность генерального секретаря.

— Что вы можете рассказать мне о Шепарде? — спросил генсек, продолжая перебирать старые документы.

— Хороший боец и отличный капитан, — пожал плечами Колесников.

— Что вы можете сказать о нем, как о человеке, как о личности? — вновь задал вопрос генсек.

— Слегка наивен, временами безрассуден, но точно очень добр. Уместно ли сравнение, но он просто ангел во плоти временами.

— Ангел, говорите… Что ж, я изучал Библию. Помнится, эти существа там выставлены ксенофобами временами. Бедный египетский народ с этой проклятой десятой казнью. Если вы имели в виду именно такое восприятие слова «ангел», то я полностью согласен. Умертвление первенцев в мифологической книге и уничтожение Батарианской системы в реальной жизни — что хуже, как вы считаете? — поднял глаза генсек.

— Правительство Альянса заявило, что это было необходимым актом. Взорвав ретранслятор и систему, он, вероятно, приостановил наступление Жнецов. В противном случае, они бы пришли и система все равно была бы уничтожена.

— Очень вас прошу, Колесников, запомните: слово «вероятно» не употребляйте в случаях, подобных этому. То есть смерть батарианцев произошла по причине возникшей в сознании Шепарда вероятности? Не четких и обоснованных доказательств, а вероятности? Предположения, не подкрепленного фактами? Вам не кажется это слишком сомнительным решением? И как по-вашему будут реагировать на людей оставшиеся в живых батарианцы? Вряд ли они будут интересоваться политическими убеждениями, прежде чем мученически пытать найденных или пойманных. Батарианцы требуют выдать им Шепарда. Я это поддерживаю. Заимев капитана, они не будут столь агрессивны к остальным людям, пытаясь мстить за нашего представителя. Разумеется, найдутся бездумные головорезы, но не в такой опасной численности.

— Вы собираетесь поднять этот вопрос на заседании?

— Кроме прочего, — кивнул генсек. — «Цербер» — тоже сомнительный кормленец Альянса. Очень грубая работа оперативников-связистов. Мы подчистили ряды этой организации довольно быстро. Я даже удивился, почему мой предшественник этого не сделал.

— Их расстреляли? — рискнул поинтересоваться Колесников.

— Нет, их арестовали. Усиленно допрашивают почти каждый день. Ну, вы понимаете, на какие методы приходится идти. Знаете, что порадовало лично меня? Среди пойманных всего несколько советских граждан, остальные — перебежчики Альянса. Призрак не скупился, придумывая биографию и создавая им досье. Целые семьи связных и информаторов, представляете? Вы, будучи разведчиком, согласились бы жить на чужой территории со всеми близкими?

— Нет. Очень опасно, — замотал головой Колесников.

— А вот «Цербер», на каждом шагу заявляющий, что существует, чтобы нести благо человечеству, так не считает. Мне вспоминаются слова одного великого о том, что людоед тоже в какой-то степени человеколюб. К лицемерию Призрака это очень подходит. А если учесть то, что война на пороге, такой людоед может даже после своей смерти костью в горле встать. Вопрос о существовании этой группировки тоже будет поставлен завтра. Допустим, Петровского и других советских предателей, мы возьмем на себя. Но вот со своими гражданами Альянс обязан сам разбираться.

— С «Цербером» не так все просто. Туда же люди шли не только за деньги, но и по велению души в большинстве своем. С такими трудно воевать. Они будут зубами грызть за кредиты или за свои мечты и это потому, что это их выбор, а не решение, данное природой, территориально определившей их политическое кредо, — не согласился Колесников.

— Вот именно поэтому я вас и пригласил. Кровавые бани в такое сложное время нам не нужны. Нам нужно развалить «Цербер» изнутри, обезглавить, если придется. Думаю, кроме Петровского и Призрака найдется не столь много людей, способных принять власть и действовать в том же, заложенном Харпером направлении.

— И чего вы хотите от меня? — не понял Колесников.

— Петровский был вашим другом. Налаживайте связь, говорите о своих сомнениях в политике СССР и во мне в частности. Пусть потихоньку переманивают вас к себе. Ну а потом… Потом и решим, как действовать дальше. Важно, чтобы Альянс оказывал всяческую поддержку. Ну а если откажет… Останутся без крейсерной поддержки СССР. Считаю это честным.

— Но наши крейсеры уязвимы без их истребителей и перехватчиков, — усомнился Колесников. — Михайлович будет возмущен.

— О, СССР никогда не будет без легких кораблей. Альянс сам нам их предоставит. Но об этом завтра поговорим. Не хочу торопить события. Вы же после заседания отправляетесь в Москву и лично допрашиваете агентов «Цербера» и входите в доверие. Можете даже отпустить парочку, дабы продемонстрировать Призраку свое уважение. Продумайте все. Харпер подозрителен и недоверчив. После вернетесь на Цитадель и приступите к обучению нового посла. Разумеется, при этом вы не забываете делиться своими опасениями с Петровским. Мол, генсек решил вернуть на Землю и наказать за появление ненужных связей. Можете даже Шепарда принародно позащищать. Мол, жесток СССР к герою. Такие заявления сделают вам сомнительную репутацию у нас и прекрасную — у Призрака. Вы можете действовать по своему усмотрению, разумеется, но сильно на себя не полагайтесь. Связываться будете не со мной, а с нынешним председателем КГБ. Отказа в средствах вам не будет, но если ошибетесь… Знаете, что может случиться, да?

Настроение испортилось. Вот что значит «пока вы останетесь на Цитадели». Пока Призрак не согласится принять в свои ряды того, кто меньше всего этого хочет. А еще Михайлович не просит, а буквально требует связаться с Тали и начать ее вербовать. Какое все-таки отвратительное это слово. Почему он раньше ничего гадкого в нем не видел?

Колесников поднял глаза и встретился взглядом с генсеком. Удивительно чистые, голубые. Этот цвет становился все более редким из-за браков с представителями и представительницами Азиатских и Африканских республик. Вот только блеск в глазах совсем недобрый, не соответствует удивительно мягкому цвету.

— Я готов выполнить любое задание для Родины, — сказал он, не отрывая глаз от генсека.

По лицу руководителя скользнула улыбка. Лицо смягчилось и теперь он еще больше напоминал доброго преподавателя, готового растолковывать двоечнику непонятный ему материал.

— Увидимся завтра на заседании, Колесников. И спасибо за понимание.

Колесников закурил, как только позади него закрылась дверь, ведущая в каюту генсека. Странно то, что такие поручения, он дает именно ему, элементу сомнительному, возможному предателю. На ум приходило два варианта: или генсек безумно уверен в нем и в себе лично, либо он рисковый идиот. На дурака генсек не походил.

"Сам только что говорил, что хочешь вернуться к службе. Вернули тебя. Чем недоволен? Да тем, что не вернули в кабинетик и не выделили личную массажистку. Привык халявить в Посольствах."

Зайдя в уборную, Колесников впился взглядом в свое отражение в висевшем зеркале. Постарел. Не подурнел, нет, спасибо современной медицине, но авантюризм и рисковость с годами явно подрастерял. Не вовремя, ох как не вовремя, решил побыть принципиальным. На пороге война, а он размышляет о душе. Причем, эгоистично только о своей. Прав Михайлович. Да и генсек прав.

— Михайлович, — вызвал он адмирала.

— Слушаю тебя, козел принципиальный, — моментально раздался голос из инструментрона.

— На твоем корабле можно связаться с Мигрирующим флотом?

Примечание к части

Решила не пихать описание заседания в эту главу, чтобы не делать ее слишком объемной. Подумала, что логичней сделать это в новой части.

>

Пролог (Часть третья)

Колесников направлялся к залу, где должно было проходить заседание. Сам с собой он даже пари заключил, рассуждая, что выльет генсек на неподготовленные умы западных братьев. Ушаты дерьма — само собой, но как бы это войну не спровоцировало. Было жутко любопытно, что он приготовил, ибо вчера он смотрелся очень уверенно.

Пришлось ускорить шаг, чтобы не опоздать постыдно. На Цитадели для дураков и для Колесникова в частности, висели указатели. На «Арктуре» не было ни одного, поэтому он умудрился заблудиться, решив прогуляться перед заседанием. Витиеватые коридоры то раздваивались, то снова ползли змейкой. Это ужасно неудобно, хотя и красиво.

Заметив издали группу людей, Колесников облегченно вздохнул. Советскую делегацию можно было легко отличить от альянсовской. Красные повязки на руках и лица у людей приятно пошире. Сразу видно, что СССР доедает, но не переедает. В Альянсе Колесников видел только крайности.

Поздоровавшись, Колесников отошел в сторону и стал рассматривать собравшихся. Некоторых он не знал. О переменах в кадрах он имел представление только в общих чертах. Генеральный секретарь стоял чуть поодаль и был погружен в планшет. Колесников надеялся, что он не из тех нередких случаев управленцев, которые читают по бумажке. То есть, по планшету. В этом отношении Альянс молодец. Никаких подсказок, никаких наушников. Что тут скажешь? Молодцы. Хоть в этом постарались.

— Можете пройти, — прозвучал искусственный голос.

Двери открылись, и Колесников увидел совсем даже небольшой зал с овальным столом посередине. Никаких трибун, что радовало. У него всегда тряслись поджилки, когда надо было подходить к ней и начинать декламировать что-то. И вроде особого страха перед публикой он не испытывал, но всегда волновался, даже глядя на это возвышение. В голове плотно осела фантазия, что вот он, такой солидный и красивый, поднимается на трибуну, спотыкается о ковер, ударяясь лбом о деревянную поверхность, и нецензурно автоматически выражается в микрофон. Стыдоба. Такого не было, но все еще впереди.

Пройдя одной шеренгой и поздоровавшись за руку с каждым представителем Альянса, Колесников занял место рядом с Михайловичем. С адмиралом спокойней и веселей.

— Мы уже решили, что вы не захотите представиться лично, уважаемый генеральный секретарь, — улыбнулась президент. — Ваши условия приняты и показывать данное заседание будут только в новостях Земли.

— Благодарю, — кивнул генеральный секретарь. — Простите за эту задержку. Хотелось самому во всем разобраться, прежде чем приезжать. У нас на генеральных секретарей не учат пока, так что приходится вникать самостоятельно.

— Судя по дипломату, вы приготовили нам массу интересного, — окинув взглядом, произнесла президент.

— Прийти к таким серьезным людям и с пустыми руками? Я счел это невежливым, — генеральный секретарь достал документы и отложил дипломат. — Некоторая информация на бумажных носителях, но, тем не менее, актуальна в наше время. Я не поленился и сделал копии необходимых документов, дабы все ознакомились.

Колесников терпеливо дождался, когда одну из копий передадут ему. Впившись взглядом в неприметный кусок бумаги, разведчик сдвинул брови. Странно. Вопросы долгов уже много лет не поднимались. Ресурсов хватало и нужды «канючить бабки назад» не было. Да и предыдущие генсеки жутко не хотели терзать прошлое и тащить его в будущее, хотели стабильности и улучшения отношений. И закрыли глаза на долги, опасаясь спровоцировать конфликт, который не очень хорошо закончился бы для всех. Их можно понять.

Прочитав итоговую сумму, которую любезно высчитал и написал, жирно подчеркнув, генсек, Колесников покосился на сидевшего рядом Михайловича. У того на губах расцветала все более и более широкая улыбка. Отложив листок, он откинулся на спинку стула и ласково посмотрел на генсека. Михайлович ласково посмотрел… Похоже, такое знакомство как раз в стиле адмирала.

— Эта сумма составляет трехгодовой бюджет Альянса, — растерянно высказался один парламентер.

— Интересная справка, — кивнул генсек. — Речь не об этом. В условиях предстоящей войны СССР понадобится как можно больше ресурсов. Мы не хотим отрывать средства у народа, чтобы кормить Армию и Флот. Все равны. И те, кто несут военную службу, и те, кто кует победу в тылах.

— Я не спорю, но и у нас положение таково, что приходится тратить много средств на поддержание Армии, и Флота особенно. Предположим, мы вернем вам сумму в указанные сроки, но тогда боеспособность войск упадет. И в чем выгода СССР, учитывая, что сражаться мы будем бок о бок с общим врагом? — спросила президент.

— Выгода, говорите… — генсек поправил очки. — Мы разнообразим наш Флот, усилим, как только возможно. Легкие корабли Альянса не спасут от жнецов, а вот крейсеры СССР вполне смогут потягаться. Но им нужна защита. Флот Альянса сможет отступить быстро, так как он более мобилен. Не спорьте, бывает так, что отступать необходимо. И наши крейсеры останутся в одиночестве, так как они не успеют этого сделать. Рассчитывать только на ваших пилотов мы не можем. Они подчиняются главнокомандующему Альянсом, вам, госпожа президент. Совместные учения это прекрасно, но ненадежно в настоящем бою.

— Что, исходя из этого, вы можете предложить? — спросила президент, глядя на генсека. — Надеюсь, вы не станете требовать больше, чем мы можем вам дать в данный момент? Просто сейчас не время для старых долгов. Близится война.

— А вот это оставьте, — нахмурился генсек. — У нас вся история делится на периоды: до войны, во время и после. И отдавать долги всегда не время. Вы же находили время занимать? Мы нашли время потребовать. Разумеется, всю сумму к обеду у вас никто не требует, хотя и могли бы. У меня есть условия, согласившись на которые, Альянс и отдаст часть долга, и не потеряет крейсерскую поддержку Советов. Обстоятельства вынуждают действовать столь резко, но мною руководит не желание нанести урон финансовой системе Альянса, а потребность дать советскому народу то, что он обязан иметь. Стабильность.

Президент молча смотрела на генерального секретаря. Шушукались парламентеры. Колесников еще раз пробежался глазами по документам. Суммирование общего долга выдавало исключительно большую цифру.

— И каковы ваши условия? — спросил кудрявый паренек, сидевий по левую руку от президента.

— Очень просты, — улыбнулся генсек. — Решение проблемы с истребителями, которые мы никак не можем научиться строить. Вечная любовь к излишествам не дает возможности даже нашему Разведывательному Флоту обзавестись мобильными кораблями. Советские конструкторы перестраховываются, и в результате мы имеем не то, что хотели бы. Я слышал, что мой предшественник собирался купить технологию. Он торопился выложить средства, — не так ли? — учитывая сумму долга. А само условие таково: группа наших ученых отправляется в ваши институты на обучение, в сопровождении службы безопасности, конечно. Ну и передача технологии избавляет вас… — генсек сверился с документом, — от 1/7 общего долга. Отсрочка от дальнейших плат, разумеется, будет предоставлена. Время нынче не простое. Война на пороге.

— Предположим, — постучал пальцами по столу кудрявый. — А почему не проводить учебу на территории СССР? Или эта встреча дает гласный запрет гражданам Альянса покидать наши территории?

— Нет, почему же, — генсек улыбнулся. — Покидайте. Только на территорию СССР пока не въезжайте.

Колесников хмыкнул. Стой там — иди сюда — вот как это называется. На карте два государства. Можешь выезжать за пределы своего, но в нашем чтоб духу твоего не было. И что Альянсу делать? Бегать по нейтральной полосе?

— Мне нравится ваша ироничность, но вы сами завели беседу совсем в другие материи. Давайте серьезней, — попросил нахмурившийся кудрявый.

— Еще минута, и я плесну этому кучерявому в лицо минералкой, — шепнул Михайлович. — Ишь, какой серьезный. А мы тут вроде клоунов. Своим цирком в их хоромы изволили прибыть без разрешения.

— Этот вопрос требует обсуждения на Конгрессе. Надеюсь, вы не против, если мы дадим ответ не сразу? — устало спросила президент.

— Нет, разумеется, — отозвался генсек. — Но и тянуть не надо. Сразу после заседания Конгресса я хочу узнать ответ. Далее. Такая организация, как «Цербер», вам знакома?

— Более чем, — кивнула президент. — Но за их деятельность Альянс не несет ни финансовой, ни моральной ответственности.

— Не совсем так, госпожа президент. «Цербер» — это детище Альянса. Разве родитель не в ответе за своего ребенка? Предположим, он сошел с истинного пути, но вашей задачей остается указывать ему на ошибки, разве нет? К тому же истребители «Цербера» очень походят на ваши. Это ведь не совпадение? Предположим, вы продали технологию в те годы, когда Призрака еще никто не называл террористом, но факт остается фактом. Он использует ваши технологии, а не советские, хотя многие наши в свободной продаже. Я хочу закрыть вопрос с этой организацией раз и навсегда. Я могу показаться эгоистом, но меня мало беспокоят методы борьбы с ними. Разоружение, обезглавливание организации, разорение. Что угодно, но в ближайшие месяцы «Цербер» обязан прекратить существование. Для нашего обоюдного блага.

— Что вы хотите от нас по этому вопросу? — помассировала виски президент.

— Помощи. Если наши разведчики вместе будут разыскивать базы «Цербера», то их нахождение пройдет быстрее. Можете лично попросить Призрака реорганизовать синдикат, только вряд ли он согласится. В преддверии войны, я не хочу ждать от сомнительной организации ножа в спину. Здесь, я думаю, вы меня поддержите.

— Полностью, — заговорил Андерсон. — И данные разведки, и личные Шепарда говорят о том, что пора покончить с «Цербером».

— Здесь я согласна. Думаю, это коллегиально, — президент окинула взглядом кивающих подчиненных. — Наша Конституция дает право появляться и развиваться таким организациям. Это, своего рода, создание выбора для наших граждан. Не все хотят посвящать себя службе государству, и мы это понимаем.

— Просто налоги от этих организаций кормят Альянс, — вновь шепнул Михайлович. — Какой телок лишнюю сиську не попытается высосать?

— И то, что Призрак давно вышел из положенных рамок, развязывает нам руки и дает право указать нам на его место, — продолжила президент.

— Прекрасно. Тогда последнее, что мне хотелось бы узнать. Я отвечу на все вопросы, просто мое любопытство заставляет меня плевать на манеры. Уж простите, — генсек внимательно посмотрел на президента. — Как обстоят дела у Шепарда?

— Простите, но он гражданин нашей страны. Никаких комментариев, — покачала головой президент.

— После взрыва батарианской системы он не только гражданин Альянса, но и террорист в глазах галактического сообщества и СССР. Достоверных доказательств того, что он предотвратил приход Жнецов, нам не предоставили. Или же их нет. У СССР имеется требование. Один из наших людей должен переговорить с ним и узнать все до мельчайших подробностей. Если вы нам отказываете и продолжаете укрывать преступника, а в наших глазах он именно преступник, все наши договоренности аннулируются. СССР вновь становится полностью закрытым государством для Альянса. И долг. Он никуда не исчезает.

— Это больше похоже на шантаж, чем на переговоры, — возмутился Удина. — СССР не вправе требовать.

— Да как хотите это называйте. Но вы не правы, Удина. СССР не только вправе требовать, но даже, в случае необходимости, имеет право прийти и забрать принадлежащее нам. Нам лишнего не надо, не беспокойтесь. Я могу предоставить доступ к оригиналам всех документов, если у вас имеются сомнения. А в отношении Шепарда… Если вы не осудите его и не донесете до батарианцев это, то СССР объявит капитана вне закона, как террориста. Советские люди не будут страдать только потому, что представитель человечества, не имеющий ни малейшего отношения к СССР, повел себя не как подобает солдату и офицеру, а как обыкновенный бандит. Товарищ Колесников, которого вы прекрасно знаете, отправится туда, где сейчас находится Шепард, и получит нужные нам сведения.

— Колесников — посол на Цитадели, а не дознаватель, — нахмурился Удина.

— Тем лучше. К тому же, если я правильно осведомлен, Колесников и Шепард находятся в приятельских отношениях. Вряд ли наш посол допустит, чтобы осудили невинное лицо. Не так ли, товарищ Колесников?

Это хуже, чем за трибуной. Все лица разом повернулись в его сторону и стали мерить недоверчивыми взглядами. И что он должен ответить? Правду и окончательно убедить генсека в своей близости к сомнительному элементу? Или солгать и испортить жизнь Шепарду. Любой, кто поедет допрашивать капитана, будет искать причины обвинить, а не оправдать. Заслужил ли это Шепард? Наверняка можно будет сказать только после беседы с ним.

— Разумеется, — кивнул разведчик.

— Вопрос об отправлении Колесникова к месту пребывания Шепарда решайте с ним лично. Чем быстрее, тем лучше, — генсек встал. — Если к СССР и лично ко мне не имеется вопросов, то позвольте откланяться.

Парламентеры молчали. К такой встрече они явно были не готовы, поэтому не могли сообразить, как остановить советского руководителя. Это было самое короткое заседание в жизни Колесникова. Некоторые планерки перед непосредственной работой были более продолжительными, но ему это даже понравилось. И покурить он не успел захотеть.

Генеральный секретарь придвинул стул к столу, подошел к президенту и поцеловал ей руку. Улыбнувшись, он направился к выходу. Пропустив руководителя вперед, вся делегация направилась следом.

— Знаешь, я так спешил на заседание, что даже позавтракать не успел. Хочешь составить компанию? — обратился к Колесникову Михайлович. — Генсек говорил, что ни минуты не задержится на «Арктуре», а значит, он уже направляется на корабль. Пойдем и мы. Если что, вернемся.

— Идем, — согласился Колесников. — И как тебе то, что здесь случилось?

— Я со всем согласен, — отозвался Михайлович. — Ничего заоблачного он не требовал, обвинений не кидал. А Альянс чего хотел? Чтобы адмирал Михайлович переоделся в гейшу и на столе им веера подбрасывал? Смешно, право слово.

— Как бы хуже не стало. Слишком резко все это, — задумчиво произнес Колесников.

— Резко не значит грубо. Радуйся, что генсек не я. Хотя… Я не знаю. Я не начинал бы с ковыряния в бумажках, а вот он покопался и выдал пируэт. Даже у меня бы так не вышло. Если бы он не был КГБшником, пожалуй, мы бы подружились.

Колесников промолчал. Разумеется, история потом разъяснит всем, насколько был прав, или как сильно генеральный секретарь ошибался. Но как действовать правильно именно сейчас, разведчик не знал. И лишний раз поблагодарил в уме Тали, которая аккуратно отвела его от мысли, что он должен взять бразды правления в свои руки. Коротковаты ручонки в сравнении с длинными цепкими щупальцами довольно молодого генерал-лейтенанта КГБ, а ныне — генерального секретаря. И ум тоже не столь дальновиден.

— Кстати, фигура у нее ничего. Худовата, правда, но это не страшно. Откормишь, — услышал Колесников голос Михайловича.

— Ты о Тали? Человеческая еда не очень-то подходит кварианцам, так что откормить ее не получится, — Колесников осмотрел каюту Михайловича. — Вот совершенно не скажешь, что здесь живет советский человек. Ничего тебя не выдает. И пепельница, прости партия, буржуйская.

— Пепельница — подарок. Сам адмирал Альянса мне ее преподнес, — похвалился Михайлович. — А советское… Топай сюда.

Колесников последовал за адмиралом. Михайлович открыл секретер и достал оттуда небольшой бюст Ленина.

— Это с Фероса подарок. От одного из поселенцев, которых мы эвакуировали после того, как твой любимый Шепард обосрался, нажрался дерьма и меня угостил. Я ему тот крейсер никогда не прощу. Пусть еще тысячу раз меня спасет от Жнецов. Когда я сдохну, приду к нему, протяну свои прекрасные ледяные руки к его шее и прошепчу: помнишь, гад, разведывательный крейсер?

— Давно уж это было, — отмахнулся Колесников.

— Значит ты направишься к Шепарду… Жаль. Мне бы хотелось, чтобы ты устремился на Цитадель и связался с кварианкой как можно быстрее. Время не ждет. К тому же я получил разрешение на негласные переговоры с флотами других рас. Сам генсек одобрил инициативу, правда, ограничил в средствах. Так что подкуп не предлагай, не потянем, даже если вместе с Хакетом скинемся.

— Я не собирался пытаться ее купить. Она же не вещь, — Колесников посмотрел на терминал Михайловича, на котором застыла схема расстановки кораблей.

— Я недавно фильм видел, и он меня потряс. КГБшник допрашивал предполагаемого врага народа. Женщину. Знаешь, как он добивался того, чтобы она стала послушной? Его агенты ее жахали, а он время от времени смотрел за плечо и спрашивал: она готова?

— Явно не советский фильм, — улыбнулся Колесников.

— Хакет показал. Наш же генсек выходец из КГБ, поэтому я и хотел больше узнать о вашем комитете. Вдруг, меня будут так же допрашивать. На всякий случай я учусь спать с открытыми глазами.

— Это скорее со мной случится, — не согласился Колесников. — Да и не допрашивают сейчас так. Старый пережиток. Давно это было. По крайней мере, я так не делал.

— Ты не делал, а генсек делал. Он из какого Управления? Из «пятки». Курировал культурную жизнь в Ленинграде. И гастролерш—балерин наверняка перед поездкой натягивал по самое не забалуйся, чтоб на чужбине им не хотелось. Так вот, мой тебе совет, с кварианкой так не надо.

— Без сопливых щи посолим. Не лезь, Борис. Я согласился помочь, но отчитываться по методам я не собираюсь. Как тебе в голову могло придти, что я буду именно так действовать?

— А ты прав. Только если соберешься ее крыть, не урони честь советского мужика. Не позорь отечество, — Михайлович подошел к терминалу. — Меня в диспетчерскую вызывают. Сиди тут и никуда не ходи. Если дотронешься до моей коллекции значков — откушу пальцы.

Колесников хмыкнул. У всех советских людей были слабости, и все что-то коллекционировали. Петровский собирал книги, Михайлович значки, бывший генсек очень любил шашки и сабли. Уровень разный, а смысл один. Все хотят что-то иметь в большем объеме, чем, скажем, у соседа. И хвалиться этому самому соседу при каждом удобном случае. Сам он ничего не коллекционировал. Бывшая жена, увлеченная кулинарией, собирала рецепты. Правда особо не готовила по ним, но все-таки собирала. Похоже, тут важен именно процесс, а не результат.

Подойдя к секретеру, Колесников все таки достал коробку Михайловича. Вот если бы он промолчал, разведчик сейчас сел бы в кресло и предался раздумьям. А так — любопытно стало.

Отвлек от созерцания его сигнал инструметрона.

— Полковник Колесников, — услышал он едва знакомый голос. — По прибытию в Москву, посетите кабинет Председателя КГБ. Генеральный секретарь приказал мне лично контролировать вашу деятельность.

— Так точно, — отозвался Колесников.

* * *

Наконец-то можно было надеть форму, по которой Колесников откровенно заскучал. Китель без погон совсем не то, костюм совершенно не то, хотя и привычно. Собственная значимость наиболее ощутима именно в форме, надетой по всем правилам. И полковничьи погоны грели плечи, хотя и давили временами своей ответственностью.

Колесников не удержался и зашел в свой кабинет, запертый на время его назначения. Все, как раньше. Родное, привычное. И стол по старинке деревянный, массивный. И портрет Дзержинского на стене, прямо над его креслом. Он и сам не знал, зачем повесил именно Феликса, так как в истории были и более мягкие примеры для подражания. Но хотелось именно его. Необоснованное, не укрепленное пламенной любовью к персоне Железного Феликса, желание. Была лишь потребность равняться на стойкость и непробиваемый характер прародителя современных особистов.

Поторчав в кабинете, Колесников направился к новому председателю, который должен был вооружить его необходимыми сведениями, прежде чем он отправится на встречу к Шепарду. По взаимному согласию, разведчик должен был вести переговоры на нейтральной полосе, куда Шепарда привезут. СССР был не против допросить на своих территориях, но Альянс категорически отказал. К себе они тоже пускать никого не хотели, вероятно, в отместку за закрытие им въезда в Советские республики. Договорились провести полуофицальный допрос-разговор на пограничной территории Польши. Дальше капиталистическая альянсовская Германия. Колесников живо себе представил их с Шепардом прогулку под бдительным присмотром вокруг пограничного столба. Хотя, всяко лучше, чем в душном кабинете.

Доложившись помощнику председателя, Колесников терпеливо стал ждать разрешения войти. Услышав сигнал открываемой двери, Колесников зашел в кабинет, когда-то принадлежавший Петровскому. Новый председатель аккуратистом, как Олег, не был, или еще в себя не пришел после назначения. Бардак и хаос — вот что из себя представлял кабинет. И на мусорном троне восседал председатель, раскидавший планшеты, бумаги и географические карты. Старый глобус, стоящий в углу, и который всегда нравился Колесникову, был накрыт пиджаком. В шкафу-то вещи трудно держать да и скучно.

— Здравствуйте, полковник. Простите за этот беспорядок. Я несколько дней, как перевелся в этот кабинет и еще не успел все обмозговать. Раскидать успел только. Присаживайтесь, — председатель указал на стул. — Полковник Лисин. Ныне возглавляю Комитет государственной безопасности, как вы уже догадались. Генеральный секретарь приказал мне работать с вами лично, без связных посредников. Итак, Шепард… Как вы собираетесь строить диалог с ним?

— Попрошу подробно рассказать о том, что произошло до уничтожения системы. Причины, поводы, какие-то материальные доказательства, если они имеются, — рассудил Колесников.

— Все верно. А потом убедите его сдаться правосудию и объявить себя единственным виновником происшедшего. Желательно, публично, — добавил Лисин.

— Он и так единственно виновный и ответственность с себя не снимал публично, — помотал головой Колесников.

— Так и не признавал же, — справедливо парировал Лисин. — Разведчики с «Гельперина» уже засекали батарианские корабли не так далеко от станции. Вы понимаете, чем может обернуться этот проступок Шепарда? Дабы обезопасить советских людей, нам нужно публичное выступление Шепарда, извинение перед батарианцами, если нужно и его арест. Поверьте, так будет лучше.

— Челнок прибудет в течение часа. Я могу идти? — спросил Колесников.

— Конечно. Свяжитесь со мной сразу после встречи. А через несколько дней будьте готовы к допросу «Церберовских» агентов. Генеральный секретарь приказал предоставить вам полную свободу действий в проведении дознания, начиная с пыток и заканчивая освобождением. Разумеется, последнее должно быть очень обосновано.

— Я все понял, — кивнул Колесников.

* * *

В Польше разведчик не был никогда, но осмотреться ему не дали. С полигона его сразу доставили к пограничному столбу, как он и думал. Передвижение, правда, не ограничили, но в лес уходить запретили.

Наблюдая за аэрокаром, из которого в сопровождении солдат вышел Шепард, Колесников принялся мучительно соображать, как именно высказать капитану пожелания СССР.

— Когда я узнал, что допрашивать меня будете именно вы, у меня отлегло от сердца. Я живо себе представил пытки в застенках КГБ и струхнул. Здравствуйте, посол, — Шепард протянул руку Колесникову.

— Здравствуйте, капитан. Ну что ж, давайте начнем адский допрос с пытками.

Колесников посмотрел на замерших в сторонке солдат Альянса и недоверчиво косящихся на них советских. Да, воевать в условиях, которые генеральный секретарь установил, совсем не весело. Вот так всегда: правительства договориться не могут, а расхлебывает сам народ-бедолаги.

Отойдя к опушке, Шепард опустился на траву и закрыл глаза.

— Простите за поведение, просто давно не представлялось случая поваляться в траве. Все беготня и перестрелки. А жизнь проходит мимо, и мы пропускаем вот такие мелочи. Незначительные, вроде, но весьма ощутимые в случае их отсутствия, — объяснился он.

— Верно, — согласился Колесников. — Но давайте поговорим о Батарианской системе. Альянс не рассказывал нам подробности.

— Нет никаких подробностей. Есть голые факты. Я не могу предъявить доказательств, что это действие было необходимым, но оно есть. На мои видения Совет изначально смотрел, как на нечто противоестественное, противоречащее образу чистого разума, а что оказалось? И сейчас то же самое, но в голову к себе я никого пустить не могу. Азари могут увидеть и подтвердить, но такие доказательства СССР не удовлетворят, верно?

— Нет. Не удовлетворят, — кивнул разведчик. — А что конкретно вы видели? На что похожа картинка?

— На предчувствие. Не совсем то слово. Но так будет понятнее. Увы, та доктор погибла, которая вела этот проект, поэтому я не могу даже свидетеля предъявить. Да и не стали бы ее показания слушать. Сочли бы сумасшедшей и все. А я бы все равно находился под наблюдением.

— Но это уничтожение целой системы… Черт, Шепард… Неужели вы были так в себе уверены?

— Был и сейчас уверен. Пусть меня в кандалах и босиком по стеклу ваш же генсек лично гонит в этот… Магадан. Я не признаю свою вину. Нет, признаю, но оправдываю. В своих же глазах, конечно, но мне этого достаточно.

— Батарианцы требуют выдать вас. Войну, конечно, они не объявят, но вредить всячески будут, не сомневаюсь.

— Колесников, вы предлагаете мне пойти и сдаться батарианцам? — приподнялся на локтях Шепард.

— Нет. Я лишь предлагаю вам объявить публично о своей вине и извиниться.

— Извиняются, когда виноваты. Я действовал так, как должен был, — заупрямился Шепард.

— Капитан, своим упрямством вы и себе, и остальным можете сделать нехорошо. Уберем СССР, как предмет ненависти батарианцев и посчитаем, что они будут отделять советского гражданина от альянсовского. Но ваша собственная команда? Они же были там и косвенно виновны. В глазах батарианцев они ваши сообщники. Не боитесь гнева, который может обрушаться на них?

— Там был только я. Меня забрали, когда я уже помолился перед смертью. Члены экипажа не при чем.

— Скажите это батарианцам при встрече, — прищурился Колесников.

Шепард встал на ноги и отряхнулся.

— Скажите прямо, Колесников. Те, кто дергают ваш поводок, хотят унизить меня и упечь за решетку, так?

— Они хотят спасти людей, — проглотил оскорбление с поводком разведчик. — И если вы этого не хотите, ваши действия могут быть рассчитаны, как террористические.

— Гнить в тюрьме только потому, что СССР опасается головорезов-батарианцев, которые не показывают носа после уничтожения системы? После всего, что я сделал и для Земли, и для Галактического сообщества? Вы действительно считаете это правильно и справедливо?

— Вы говорите «я», но забываете о помощи Советского флота и в ваших миссиях, и в битве с «Властелином».

— А вы сами, полковник? Вы мне верите? — прищурился Шепард.

— Не знаю, — честно ответил Колесников.

Шепард помолчал. Колесников посмотрел на следящих за ними солдат. Вот уж действительно беседа, что лучше не придумаешь. В кабинете они хотя бы одни были, и можно было бы попытаться споить капитана и внедрить в его упрямую голову, как именно действовать. Сейчас выходило из рук вон плохо да еще и свидетели мешали.

— Я признаю, что уничтожил систему, но не признаю ни за что, что у меня был умысел. Тем более, принародно. У меня впереди трибунал, так что мечта СССР исполнится, и я буду сидеть. Станет ли вам от этого легче, не знаю. К тому же, вы упускаете мелочь, что я действовал от имени «Цербера» и пользовался его кораблем. Вряд ли батарианцы упустят этот факт, и они не настолько глупы, чтобы не понимать, что Призрак — это не представитель правительства, а обыкновенный главарь банды.

— Это тоже важно, — кивнул Колесников.

— Больше я вам сказать ничего не могу. Простите меня. Надеюсь, еще увидимся.

Колесников закурил, провожая взглядом удаляющийся с Шепардом аэрокар.

Глава 1

Колесников с интересом просматривал новостную сводку и не уставал удивляться. Альянс, отказавшийся отстраивать Иден Прайм, любезно предоставил сию заботу СССР, в очередной раз надеясь на прощение долга. Коммунисты любили стройки. Ударные. И чем они больше и масштабнее, тем больше их коммунисты любили. Омрачало то, что Альянс настроил своих уродливых домиков, которые приходилось сносить. Колесников живо представил себе матерящихся бригадиров, ковыряющихся в фундаментах построек и одновременно проклинающих альянсовских строителей.

Однако поспешил Альянс с подарками. Небрезгливые и лишенные предрассудков советские ученые, с удовольствием возобновили исследовательские работы, начатые Альянсом. Даже умудрились раскопать капсулоподобный гроб с замороженным протеанином. Колесников легко представил себе всех парламентеров, которые покусывали локотки друг друга и тряслись от зависти. Вот ни чему история не учит западных братьев. А ведь их теплолюбивые предки и погорели на том, что хотели пристроиться там, где не нужно перенапрягаться, одеваться и работать. Мол, кокос всегда с пальмы упадет, надо только подождать. Пальму тряхнуть? Никогда! Лучше посчитать звезды на небосклоне. Но физически работать — что вы, что вы!

И как результат — стран под знаменами Альянса, более-менее обеспеченных ресурсами, мало. Зато у них есть пальмы и рыба в океанах. Рыбу пожрали быстро, кокосы тоже перестали удовлетворять, а полезных ископаемых и людей, готовых их добывать — жменька. Да и звезды надо продолжать считать, ибо, наконец, звездочеты перестали сбиваться и начинать заново, умножая полученное число на единицу. Что делать? Попросить у богатых соседей. Просто так соседи не делятся. Что делать? Забрать у соседей и лицо при этом сделать обиженное, мол: мы перенапряглись, пока шли, да еще и замерзли. И армия у вас странная, оборванная. Ни разу до столицы не дошли, потому что они нападают и нас, честных грабителей-рыцарей, подло обворовывают. А еще наши фамильные мечи за бесценок продают. Кто они после этого? Варвары.

И так всю свою историю Альянс, в лице тех стран, которые любили втянуть в войну Россию, и еще не знали, что они — будущая составляющая могучей державы, начал позориться и пытаться уши свои, в России отмороженные, увидеть. Лучше бы обратил внимание хотя бы на нос. Нет. Лучше считать звезды и ни хрена не делать.

Какие звезды считали парламентеры, когда открестились от Иден Прайм, Колесников не знал. Решили щедрыми побыть? Похвально. Пытались обворовывать — в итоге сами после войны прокормиться не могли. Наворованного золота много — а суть одна — оборванцы. Красиво одетые и в золоте, но немытые бомжи. И в чем красота? Первый раз в жизни подарили что-то «проклятым коммунистам» — и опять неудача. Хотели скинуть со своих плеч захудалую, на их взгляд, планету и сэкономить на восстановлении, а тут хоп — и протеанин. Опять виновата Москва-продуманка в том, что они неумные. Колесникову было интересно: кого обвинял в своих бедах Запад, когда Москвы еще не было? И почему именно Москва? Взять тот же Пекин, со всей своей восточной силой ненавидевший все прозападное, сгнившее, лицемерное. А Куба? Сколько бравых мальчиков Альянса, тренированных в программе N7 и подающих надежды, прикладывали головами о барные стойки горячие и вспыльчивые кубинцы? Без счета. Но Москва и в этом виновата. Мол, она сама затащила несущих службу солдат в бар, напоила и свела с кубинцами, неожиданно присутствующими в своей же стране. Правда, было это во времена прежнего генсека, который въезд в СССР так строго не контролировал, но все же…

Колесников сосредоточился на новостях. Исторические рассуждения можно продолжать сколько угодно, только пользы в этом никакой. Разве что лишний раз убедишься, что родился в самом прекрасном государстве. А Альянс, который так не думает, просто не знает прелести внутренней жизни Союза.

Протеанин… Живой, но замороженный. Ученые назвали это состояние «стазис». Колесников назвал это состояние «заморозка», так как наименование святил ему было непонятно, а вникать в тонкости такого рода он не любил, да и неинтересно было. Проблема была в том, что вскрыть, не повредив объект, ученые не могли. Все подобранные шифры не подходили. Капсулу даже в Москву с «Гельперина» перевезли, дабы завистники не спиз… Не забрали себе протеанина. Но и столичные умники не разобрались. В итоге: современный в древности гроб закрыли в лаборатории и приставили охрану, на тот случай, если временный покойник вдруг сам решит проснуться и надавать тумаков тем, кто его неосторожно транспортировал и пытался прервать сон.

Почему ученые не хотели вскрыть гроб вручную, для разведчика было загадкой. По его скромному мнению, если шифры не подбирались, а исследователи уже перебрали их массы, значит один из логичных вариантов — взять монтировку и подолбить капсулу. К тому же появится вероятность, что гробовой абориген очнется от шума и сам ее изнутри откроет. А почему нет? Кто знает, что было в голове у протеан? Шепард знает.

Последняя мысль заставила Колесникова вскочить и забегать по кабинету. Вот кто мог бы помочь. В конце концов, у него одного были видения, связанные с той расой. Может в них и был ответ на все вопросы.

Ученик, которого назначили помощником советского посла, оторвался от чтения и стал наблюдать за наставником.

— Это вас в новостях так что-то взволновало, Колесников? — спросил он.

Колесников повернулся к помощнику и, по совместительству, о котором никто не знал, стажеру. Эрнесто, а именно так звали ученика, был тем самым горячим кубинским мужчиной, со взрывным, неуправляемым характером. Ярый коммунист, он с первых минут общения стал симпатичен разведчику. А после неописуемого случая на банкете, на который жаркий мужчина пронес банку, непонятной ни для кого, кабачковой икрой и намазал ею белые брюки Удины ниже спины, Колесников всеми силами полюбил юнца, который, от имени разведчика, отомстил Удине за все годы совместной с ним работы. Одно только громкое заявление «Вы переусердствовали, налегая на кальмаров» и принародный кивок в сторону запачканных штанов, и Колесников запомнил этот день, как самый счастливый в своей жизни. Паренька после этого он отчитывал секунд двадцать за плохое поведение и последующие дни водил в бар за свой счет. И даже прощал ему нередкие прогулки в сторону девиц, служащих у Спутницы, и пьяные драки, из которых его вытаскивал Бейли, тоже восхищенный поступком молодого бунтаря.

Альянс определенно не так уж плох, раз в нем появляются такие как Шепард, Бейли, Андерсон. Жаль, что численность их не велика, но они есть. А значит, Альянс, как государство, не сплошь негатив и пустота. Просто другое государство со своими перегибами, ошибками и ценностями. А более высокий процент идиотов на квадратный метр территорий Запада — совсем не повод критиковать Альянс публично и насильно загонять под свой флаг. В конце концов, дураками и СССР богат. Правда эти дураки свои, родные, с комсомольскими билетами и развитой на генетическом уровне смекалкой. Слово и явление, не знакомое Альянсу, увы.

— Я все думаю об этой археологической находке, — ответил Колесников.

— А что о ней думать? — пожал плечами Эрнесто. — Или вскрыть капсулу, или выбросить в ту же яму, откуда достали.

— Не для того доставали, чтобы обратно скидывать, — не согласился разведчик. — Будь добр, выйди из кабинета. Есть у меня мысль интересная, хочу ею поделиться с Управлением.

Эрнесто молча встал и покинул кабинет. Такая дисциплинарная выправка Колесникову нравилась. КГБист, он и на Кубе КГБист. А юнец именно особист. Генеральный секретарь решил повторить опыт предыдущего руководителя с Колесниковым и будущего посла СССР на Цитадели выбирал именно из Комитета государственной безопасности. Разумно ли это? Скорее всего, так как паренек быстро учился, хорошо запоминал и умел слушать.

— Здравствуйте, Колесников, — поприветствовал посла Лисин. — У вас возникли вопросы?

— Скорее, нашлись ответы. Я изучал новостную сводку о протеанине и подумал о Шепарде. Его видения вполне могли нести ответы и на такие вопросы, а не только масштабные и информирующие о жнецах. Может капитан сумеет приоткрыть завесу тайны шифра.

— Шепард отбывает срок. Вряд ли через сто пятьдесят лет, которые ему назначили, он, освобожденный, бодрой рысью побежит в Москву, — чуть улыбнулся Лисин. — Не забываем, что капитан находится в тюрьме. И в этом немалая заслуга СССР.

Колесников задумался. Срок, который назначили Шепарду, говорил о глубочайшем идиотизме судебно-правовой системы Альянса. Почему не предложить пожизненный срок? Почему сто пятьдесят лет? Разведчик даже не знал, как бы он отреагировал на такой приговор, если бы его вот сию секунду осудили бы и вменили такое же наказание. Наверное, поблагодарил бы участников процесса за доверие. А что еще? Можно заранее поблагодарить за будущие похороны за счет государства.

— Мне кажется, стоит сделать ему выходной день с возможной пользой для Союза. Да и для Альянса в случае, если интуиция меня не подводит, — задумчиво произнес Колесников.

— Сразу видно человека, далекого от уголовно-исполнительного права, — поддел председатель разведчика. — Что еще сделать для террориста другого государства? Можно экскурсию по ночной Москве организовать, баб ему вызвать, напоить до состояния дрессировки зеленых чертей за счет СССР. Но это после того, как мы под ручку выведем его с мест лишения свободы и проведем в засекреченный НИИ. Колесников, не будьте столь наивны.

— Вы же сказали связываться с вами по любому поводу. Свой домысел я счел веской причиной, чтобы оторвать вас от дел, — Колесников даже обиделся. — И это предложение — вариант, а не навязывание воли.

— Я сообщу генсеку о вашем предположении. Даже если он сочтет его разумным, Альянс не выдаст Шепарда. Они сами себе на глотку наступили, когда осудили его. А теперь такой простой Советский союз хочет на один единственный денек пригласить Шепарда в столицу. Как это будет выглядеть, полковник?

— Важен результат. Что толку от протеанина, который больше мертв, чем жив?

— Я свяжусь с вами позже, — пообещал председатель.

Колесников подошел к окну и закурил. Слишком много он в этой жизни не понимал, хотя и находился в том возрасте, когда себя, не стесняясь, можно считать взрослым и умным. Ничего подобного. Чем старше он становился, тем больше загадок задавала жизнь. Вот почему в предвоенное время не забыть о старых распрях и не начать здороваться за руку с соседом-Альянсом? Хоть зубы при этом стискивать и глазом от раздражения дергать, а улыбаться и дружить? А когда все кризисы будут позади, вернуться к товарищескому холодку и редким публичным встречам? Почему? Нет ответа. А ведь будут последствия этой расовой разъединенности. Наверняка будут. Да поздно за хвост хвататься, коль гриву не удержал. И потом не только альянсовские парламентеры локоточки будут покусывать. Коммунисты к ним присоединятся. Конечно, нынешний генеральный секретарь — это образ великолепного управленца, да только даже великие ошибаются. И, как правило, подобно тому неудачливому саперу — один раз и с шумным треском.

— Тут-тук, — услышал Колесников и увидел стоящего на около двери стажера. — Вы кончили? Я могу дальше изучать проекты?

— Да. Только плохо кончили. Механическое возбуждение и доле секундная развязка. Стоит ли ради этого потеть? Никакого удовольствия от работы в последнее время, — пожаловался Колесников.

— Отдохнуть вам надо. Сегодня и отдохнете. Встретите свою кварианку в доках, пригласите к себе и немеханически возбудитесь. А завтра рядом со мной будет сидеть улыбающийся мартовский кот, — Эрнесто подкурил сигару и обаятельно улыбнулся.

— Ты невоспитанный молодой человек, — театрально нахмурившись, произнес Колесников.

На самом деле, ему уже давно было все равно. Многолетнее общение с Михайловичем закалило характер и лишило мелочной, бытовой обидчивости. Юноша хоть и был хамом, но он не был советским адмиралом. Ниша верховнопоплевывающего главнокомандующего Флотом была надежно и крепко занята.

— Но ты прав. Я должен встретить ее, — Колесников активировал инструментрон. — Прямо сейчас. Вот черт.

— Летите соколом, — услышал он совет, выбегая из кабинета.

— «По этапу» — добавил про себя разведчик.

* * *

Отвратительная штука — человеческое тело. Дай ему полную волю, и оно заставит тебя постоянно лежать, разжираться. А все зачем? Чтобы побыстрее сгнить и сдохнуть. Колесников никогда не верил ученым Альянса, деловито заявляющим, что организм дурного не посоветует. Нет, он не посоветует хорошего. Никогда не поднимет ранним утром и не заставит сделать зарядку. А вот наесться так, чтобы задыхаться от жадности — это наверняка. К чему такие сильные рассуждения? Да к тому, что он вспотел с непривычки, пока бежал. Даже лысина увлажнилась. А ведь он всего несколько месяцев не тренировался и вот результат. Мышцы не желали напрягаться, о чем и сообщали неприятным потягиванием. Нет, нужно определенно опять устроить себе какой-нибудь «Крестовый поход» вместе с Бейли, у которого от сидячей работы тоже наверняка потеряна форма и приобретен стойкий, размером с куриное яйцо, геморрой.

— Здравствуйте, милая, — произнес Колесников, осторожно пожимая руку девушке. — Простите мое опоздание.

— Эта задержка всего-навсего, — прозвучало мелодичное, чуть искаженное шлемом, сопрано. — Помнится, вы терпели мое опоздание в неприятной близости гетов на Феросе. Я же отделалась несколько минутным любованием азарийскими кораблями. Не самое плохое времяпрепровождение для техника. Удивительная изящность, вы согласны?

— Согласен. Только какой смысл у этой изящности? Главное — крепость обшивки и огневая мощь. А эстетика на войне — это не так уж важно, — отозвался Колесников. — Надолго прибыли?

— Надеюсь, сегодня управлюсь. Нужно купить кое-какие запчасти для нужд Флота. На Омеге требуемое мы не нашли. Цитадель — последняя надежда, — отозвалась девушка.

— Если время согласно подождать, давайте сходим куда-нибудь, — предложил Колесиков, ловя на себе взгляд сопровождающего Тали кварианца. Тяжелый взгляд, раз он его чувствовал даже через шлем инопланетянина.

— С удовольствием, — легко согласилась кварианка. — Ваше общество всегда казалось мне интересным.

— Вы невероятно милы, — улыбнулся Колесиков. — Общество особиста и политика в одном лице — не самая приятная компания.

— Вы слишком к себе строги, — не согласилась Тали. — Куда направимся?

— Куда пожелаете. Можем устремиться в бар или в казино. Или побыть интеллигентными и сходить на выставку, — принялся рассуждать Колесников.

— А есть на Цитадели места, где окружающие не будут отвлекать нас своим присутствием от разговора? — поинтересовалась девушка.

Колесников задумался. Раньше самым уединенным общественным местом был его кабинет. Сейчас же там заседает его слишком быстро соображающий помощник, который бог весть что надумает, когда разведчик попросит его освободить кабинет. И будет ближайшие несколько дней выпытывать у него несуществующие подробности, стараясь поддеть при этом. Нет, одного Михайловича в жизни Колесникова было достаточно. Полтора — это явный перебор, чреватый покупкой пожизненного абонемента в «Канатчиковой даче».

— Даже не знаю. Есть непопулярные бары, но контингент там не под стать вам, милая, — начал рассуждать Колесников. — Есть моя служебная квартира, но там совсем невесело.

— Мне хватает веселья после назначения, — замотала головой Тали. — Едем к вам, раз это самое тихое место на Цитадели.

А вот его сердце чувствовало, что носки нужно непременно именно сегодня донести до сушилки, а не раскидывать и, по доброй, старой привычке, не совать под диван. Оставалось лишь надеяться, что Тали под этот самый диван не полезет, не достанет их оттуда и не скажет брезгливого «фи» с последующим броском детали одежды ему в лицо. О чем он думает? Девушка напросилась к нему домой. Это чревато… Позором с носками и его личным дискомфортом от близости кварианки. Можно сказать категоричное нет, придумать нелепую причину «родственники приехали» и направиться в бар...

— Идемте, — произнес Колесников.

* * *

Усадив девицу на диван перед телевизором, Колесников все-таки понесся в бар, узнав, что Тали без неприятных последствий может напиваться турианским бренди. Турианским, так турианским. Лишь бы чем-нибудь ее занять. Как развлекать юных кварианок ему в пионерском лагере не рассказывали и вот теперь он, мужчина элегантного возраста, чувствовал себя на измене. Почему родина любит давать такие неприятные задания именно ему? Сидел бы сейчас в Кремле, сбегал к восстановленной колокольне, позабавлялся бы, пока «бзинькал».

«Сам виноват, старый принципиальный мудак» — выдало ему сознание голос Михайловича.

Найдя необходимое, обомлев от цены, Колесников возвращался в квартиру, попутно рассматривая бутылку. И что к этому напитку нужно подавать? Сырок плавленый? Или овощи турианские? А есть ли у них вообще овощи или они на белково-животной диете, эти турианцы?

Тали послушно сидела на диване и всматривалась в какой-то незнакомый фильм. Очень сопливый, судя по всему. Колесников молча поставил бутылку, сел рядом и попытался вникнуть. Очень растянуто, по-юношески эмоционально и слезливо. Наверное. Судя по тому, что сидящая рядом кварианка начала всхлипывать, он был прав.

— Но-но, милая. Это же фильм, постановка, фантазия, — попытался он приостановить слезливые настроения девушки.

— А что, в жизни все иначе? — спросила девушка, повернувшись к нему. — В фильме героиня умерла, а актриса, играющая ее, долго болела из-за обилия сцен без скафандра. Она смелая, раз пошла на это.

Смелостью Колесников это не назвал бы. Для него девица была тщеславной, раз в гонке за славой готова подорвать здоровье. И это не на благо родины, а лишь для искусства. И в чем польза? Через пару десятилетий о фильме и не вспомнят, а организм, за насилие над ним, будет мстить до конца жизни. Гробить себя ради искусства — верх глупости. Да хоть ради чего, если это на благо обществу не пойдет — глупость.

— Давайте я не буду отвечать на ваш вопрос, чтобы вы не сочли меня циником, — ответил Колесников. — Если я был бы родственником этой кварианки или ее супругом — я бы не позволил заниматься подобным.

— Вы строгий, — резюмировала Тали.

«Скорее, здравомыслящий».

— Но кварианская проблема не исчезает. А она показала пример мужества, не побоявшись снять шлем ради такой мелочи, как кино, — отозвалась Тали.

— А на своей родной планете вы сможете ходить без шлема? — поинтересовался Колесников.

— Со временем, да, — кивнула Тали.

Вот это было поистине печально. Проходить молодость и зрелость в скафандре, а потом, наконец, снять его, будучи ветхим и скрюченным. И от этого же и отойти. Нет, он счастливый человек. Поистине. И ведь правда, что счастлив каждый, кто не обделен здоровьем, родиной и самой захудалой, протекающей крышей над головой. И плевать, что в дыру льется дождевая вода и приходится подставлять ведро. Зато на звезды можно смотреть, не выходя из дома. А кто об этом вспоминает? Да никто. Все плохо, и я оборванец, который хочет пролежать на диване и поругать государство, обвиняя его в своей собственной никчемности. А посмотреть вокруг? Никогда. Там же все счастливы, один я одинокий и никому не нужный неудачник. Шаткая позиция, неверная. И кварианцы пример тому, что самый большой дурак в СССР — счастливый человек, пышущий здоровьем.

Тали подошла к окну и вгляделась в красоты Цитадели. Колесников замялся на месте. Может, девица хочет уединения, поэтому и попросила отвести себя в квартиру. И надеялась, что с разговорами к ней приставать не будут. Вообще, если это правда, то логика странная. Придти домой к мужчине… Нет, не так. Придти домой к советскому послу и молчать, разыскивая уединение.

— Вот вы счастливы, Колесников? — неожиданно спросила девушка. — Понимаете свои возможности, и приносит ли вам это понимание удовлетворение?

— Именно сейчас я могу сказать, что совершенно счастлив, — отозвался разведчик. — Очень явственное понимание того, что удовлетворенность в собственной жизни приносит исключительно внутренний мир. Внешние факторы влияют, но общего настроя менять не должны. Ну и целый набор выработанных жизненных принципов делают жизнь спокойной. Для меня в данный период это самое важное. Может, я старею, но… Понял, что обезопасить себя от внешнего негатива можно только самому, не привнося его в мир. А то сами знаете, как получается. Оскорбил кого-то, а потом обижаешься, что тебя не любят. Плюнул в колодец, а жизнь так поворачивается, что хлебать до конца дней только из него. И кому в итоге хуже сделал? Неодушевленной вещи или себе?

— Вы говорите правильные вещи, — кивнула Тали.

Колесников же занялся бутылкой. Бренди. Никогда не любил подобного. Вроде крепкий напиток, но послевкусие непонятное. И думай, что туда деляги примешали. Разведчик придерживался цитаты одного старого, не очень умного, но быстро генерирующего глупости политика. «Хуже водки — лучше нет». И не поспоришь. А тут бренди. Престижно это что ли? Или все расы не знают, как с ума сойти поинтереснее и как повеселее себя же отравить? Нет ответа. И чем это закусывать или запивать? Заказать что-нибудь, рассчитанное на пищеварение кварианки? Или обычная человеческая еда годится?

— Благодарю, — принимая бокал, сказала Тали. — Но, думаю, напиваться сейчас не время. Может, во время моего следующего визита на Цитадель?

— Или моего на Мигрирующий Флот? — хитро прищурившись, напросился Колесников.

— Если остальные адмиралы дадут разрешение, то я всегда буду рада вас видеть. И спасибо за фильм. Давно не было минутки сесть и попереживать за кого-то другого, — ответила Тали. — Отвезете меня к торговцам запчастями для кораблей?

— Конечно, — обрадовался Колесников.

Не то, чтобы ему не нравилась компания милой, не по годам рассудительной девушки, просто стиль своего поведения он еще не обдумал. Что ж, время пока есть.

* * *

— Конечно же ты ее не жахнул, — сказал Михайлович, подкуривая от сигареты.

— Ты слишком много куришь, — неодобрительно заметил Колесников.

— Если я брошу, то никогда не сдохну. Не меняй тему, паря. Вы просто разговаривали и смотрели фильм? Я уже не знаю, что и думать. То ли считать себя развратником, то ли тебя — неудачником. Подскажи верный ответ, — Михайлович сверился с планшетом. — Стройка станций скоро завершится. Надеюсь, Жнецы пошлют мне весточку о своем прибытии заранее. Если они решат явиться сейчас, то все наши стройки — коту под хвостик.

— Непременно с тобой свяжутся. И тебя лично довезут до станций и пожелают счастливой жизни. Ну а потом на жатву, — улыбнулся Колесников.

— Слышал о переговорах с Альянсом? Генерального секретаря взволновала твоя утопическая идея привести Шепарда в лаборатории. Пока чрезвычайный посол разбивает голову об упрямые альянсовские лбы парламентеров. Результатов нет, — поделился Михайлович.

— Я ничего не слышал об этом, — покачал головой Колесников. — А как дела у тебя с Хакетом?

— Знаешь, охладел он ко мне. Будто я виноват в резкости генсека. Даже курить у него на корабле запретил. Не, нужно что-то, что нас объединит. Не политическое заявление, а именно общественное событие. Чтобы мы сплотились и вновь стали друзьями. Хотя бы в это время непростое.

— Оживите протеанина и будете дружить против него. Как думаешь, кто он? Чем занимался до заточения в капсуле? Был ли он военным или ученым?

— Он был чертовым КГБшником, которого его собратья усыпили, чтобы потом он восстал и испортил жизнь будущим поколениям. А теперь эти черти греются в аду и ухахатываются, глядя на наши потуги по его пробуждению. Поднимем его, можем тебя в капсулу уложить и на пару тысяч лет в стазис погрузить. Ну и у Ленина разрешим полежать по соседству. А потом вы вместе с ним понесете разумный коммунизм в примитивные новые расы.

Колесников рассмеялся. Только ради такого соседства можно позволить себя усыпить. А потом гордо рассказывать всем: я с Лениным лежал. Не сочтите светло-синим. Я красный.

— В общем, такая вот ситуевина у нас. Доложи Совету, что стройка завершается — пусть начинают собирать проверяющие комиссии свои. Адмирал Михайлович их всех сопроводит куда следует.

— Ясно, — кивнул Колесников. — Больше на Земле ничего интересного не происходит?

— Самое интересное происходит на «Арктуре». Они там свой восьмой дредноут строят. Ты знаешь, если отношения между нами и Альянсом не изменятся, то после моей победы над жнецами придется поучаствовать и в гражданской войне. Есть у меня такое нехорошее предчувствие. А кто победит — это вопрос. Мы хоть и считаем их дураками, а себя умными, но воюют не только мозгами. Еще и «Цербер» этот. Обнаружили одну базу с истребителями, вот только как туда проникнуть, не давая возможности оперативникам связаться с остальными силами Призрака?

— Бери Хакета за ручку и топайте вдвоем на диверсию. И пример молодым покажете, и дружбу укрепите, — посоветовал Колесиков.

— Только это, похоже и остается. Представляешь меня, такого красивого, диверсантом? Да еще и со стариканом Хакетом?

— Вы ровесники, — напомнил разведчик.

— Я из Одессы. Меня морской воздух воспитал. Пять лет за три идет. Так что я молодой зеленый горошек в сравнении с этим урюком. Ладно, суетись. Мне не до тебя.

Отключив связь, Колесников улыбнулся. Ведь хорошая мысль двух пердунов отправить на диверсию. Опыта обоим не занимать, а если что, они всегда могут прикинуться маразматиками, случайно потерявшими свой флот и забредшими на базу. На фруктовую, как они подумали. А «Цербер»… А «Цербер» обязан отстаивать человеческие интересы, поэтому наверняка Призрак комфортабельно доставит до дома двух полоумных адмиралов.

Примечание к части

Учитывая комментарии уважаемых и горячо любимых мною Маруси и zXBlackBirdXz, решила не делать главу, сосредоточенной на личных качествах. Товарищи сказали, что последние главы вызывают безысходность и тоску, а я не могу себе позволить превратить этот фанфик в сплошную драму. В конце концов, жизнь — это сплошное веселье. А мы живы, поэтому никаких задумчивостей и печалей. Всех обнимаю и люблю.

>

Глава 2

Генеральный секретарь, пожелавший лично присутствовать на завершающем этапе работы с капсулой, шагал по коридору НИИ. Правда, коридором этот межкамерный тюремный проход можно было назвать только с большой натяжкой. Генсек слабо представлял себе открытые лаборатории Альянса. Ученые соседней державы осторожностью советских никогда не отличались. Напротив, они посмеивались над Союзом с его чрезмерной перестраховкой, касающейся любых вопросов. Зато группа, сопровождающая Шепарда, похоже, мало-помалу начинала понимать, почему в Стране Советов такой строгий порядок. Генеральный секретарь, прежде чем отправить Шепарда и его сопровождение в НИИ, с удовольствием провел бы экскурсию по Бутырской тюрьме. Мол, бравый капитан, посмотри и сравни, эти адекватные преступлению условия содержания со своей двухкомнатной "камерой" с балконом и обновляющейся фруктовой тарелкой. И веди себя, когда выйдешь, прилично, ибо следующее заключение можешь провести именно здесь.

Но приходилось молчать, дабы Альянс, снизошедший до помощи, не вернул Шепарда в родные камерные пенаты раньше, чем бравый капитан откроет капсулу. Генсек с момента запроса не сомневался в том, что парламентеры согласятся помочь. Помнутся жеманно, поупрямятся, как принято у ишаков, но снизойдут. Слишком жаден Альянс на любые научные открытия, а учитывая их помощь в этом самом открытии, будут и претендовать на возможные знания протеанина. Генеральный секретарь ничего против не имел. Даже если этот, увязший в прошлом инопланетянин — первый ум своей расы, и все разработки держит в голове, средств на воплощение идей у Альянса не хватит. Внешний долг и постройка дредноутов наносят сокрушительный удар по финансовой системе. Что делал бы генсек на месте президента Альянса? Агитировал бы членов Конгресса на освоение планет на предмет ресурсов. А у соседней державы попросил бы военной помощи на случай непредвиденных боевых действий. Не бесплатную, конечно. Но Альянс на такое не пошел бы. Снобистская политика государств, преисполненных гордыней и самовлюблённости народов Альянса, не ориентированная на исследования. Прийти и забрать — да. А просить у СССР — нет. А вот это генсек глупостью и политическим прогибом совершенно не считал. За вами люди, черт побери, а вы играете в самостоятельность и независимость.

Если бы он был в ситуации альянсовской нищеты, то на колени бы встал перед Парламентом и президентом лично. И плевать на гордость — на ней далеко не уедешь сам и людей своих не довезешь. А думать надо о державе, а не о статусной красоте в глазах Галактического сообщества. А президент и парламент этого понять ну никак не могли.

— Здравствуйте, капитан Шепард, — разглядывая спину солдата, произнес генсек.

Мужчина оторвался от экранов и повернулся к руководителю. Генсек вздрогнул, заметив неестественно зеленоватый блеск в глазах Шепарда.

— Генеральный секретарь, — кивнул капитан. — Здравствуйте. Хотя, принимая во внимание то, что вы основной виновник моего осуждения, пожелание здоровья выглядит не совсем правдивым.

— Осторожнее подбирайте слова, капитан, — попросил генсек. — Основным виновником вашего заключения является ваша собственная самонадеянность и последствия, к которым она привела. Понимаю, что в ваших глазах я выгляжу врагом, но это вполне естественно. Какому преступнику нравится милиционер? То есть полицейский. Давайте не будем это обсуждать. Вас осудили де-юре, и Альянс не воспротивился сему. Ищите врагов возле себя, а не в руководстве другой страны. Вам что-то удалось узнать?

— Пока я увидел только внушение, которому поддалась часть протеан. Жнецы спровоцировали что-то вроде гражданской войны и потом лишь уничтожали остатки цивилизации, — отозвался Шепард. — Мне сказали, что допуск к следующему монитору я получу только после подробного отчета о моих видениях, вызванных этим.

— Вы что-то понимаете, глядя на это? — генсек кивнул на рябивший, серый экран.

— Пока я увидел только атаку одурманенных протеан, — ответил Шепард.

— Продолжайте, — кивнул генеральный секретарь и подошел к сопровождающей группе. — После открытия капсулы и перед отправлением вас доставят к одному из сотрудников государственной безопасности. Очень рекомендую вам забыть все, что вы здесь видели до того, как ваш челнок приземлится на территориях Альянса.

Сопровождающие молчали. Генеральный секретарь направился в соседний кабинет, где располагался второй монитор. Не найдя там ничего для себя интересного, он прошел в самый конец коридора, к той лаборатории, где находился гроб с протеанином. Продемонстрировав пропуск и перетерпев досмотр, генсек вошел в помещение. Капсула с телом находилась в центре, вокруг сосредоточились вооруженные солдаты. Ученый, сверяющий показания с мониторов этого гроба, тут же подскочил к руководителю.

— Энергетический запас батарей расходуется очень быстро, — сказал он. — Мы не подключали капсулу к своим источникам питания, так как неизвестно, какую это может вызвать реакцию. Возможно, протеане рассчитывали на определенную частоту подачи и напряжения. А мы по неосторожности можем перегрузить систему. Тогда гроб можно будет и не вскрывать, а просто бросить обратно в яму. Я бы рекомендовал поторопить Шепарда.

— Я бы тоже, — отозвался генсек. — Но сначала отчетность. Сверим показания капитана с его эмоциональным фоном в данный момент. Он солдат Альянса и ему ничего не будет стоить нас обмануть, в угоду своему правительству. Лучше перестрахуемся. Скажите, какова вероятность того, что объект в этой капсуле не один из тех Коллекционеров, с которыми вы работали на «Гельперине»?

— Уверенности здесь быть не может. Пока не откроем капсулу — не узнаем, — помассировал веки ученый. — Однако даже если это не протеанин, а лишь его одурманенная, но живая копия, исследования приобретут совсем другой масштаб. Мы уж разработали технологию для новой брони солдат на основе полученных данных. Кожа коллекционеров на редкость нечувствительна. Опираясь на данные, мы спроектировали нагрудники, отличающиеся устойчивостью к стандартному оружию, неснаряженному зажигательными или дезинтегрирующими патронами.

— Если гроб будет вскрыт и протеанин окажется полезным, передайте технологию ученым Альянса. Будем считать это достаточной благодарностью за помощь Шепарда, — кивнул генеральный секретарь.

Активировав инструметрон, генсек проверил приходящие на его терминал сообщения. Его заинтересовало одно, без обратного адреса и подписи. Такие никогда не приходили к нему.

— Продолжайте работу. Допуск Шепарда к капсуле производить после всех проверок и не раньше. Пусть лучше этот протеанин-коллекционер загнется, — распорядился он, выходя из лаборатории.

* * *

Перечитав сообщение несколько раз и переадресовав его Управлению КГБ на рассмотрение, генсек расположился в кресле и устало закрыл глаза. Быстро Призрак понял, что недолго ему быть главой синдиката, очень быстро. В скорости соображения ему не откажешь. Было бы неудивительно, если письмо приблизительно такого же содержания он отправил главе Альянса. Хотя, кто его знает. Петровский — довольно грамотный союзник, который объяснит Призраку что делать, когда за твоей персоной охотится КГБ. Если бы он разумно предложил Харперу застрелиться и не дожидаться позорных допросов, то генсек бы простил Петровскому его предательство. Возможно.

Предложение поговорить и обсудить нюансы и проблемы современного человеческого общества — как это типично. И как это в духе любой человеколюбивой организации. Интересно, почему Призрак считает, что красивые лозунги способны оправдывать ту жестокость, которую он же чинил над людьми? Мы вас любим и защитим, но для начала прилягте и отдохните. На лабораторном столе. Он сам не видит своей глупости и нелогичности? Или у него на уме только кредиты? Если это так, то выводы печальны.

— Свяжите меня с адмиралом Михайловичем, — обратился он к помощнице. — Я хочу знать лично об операции, которую они собираются проводить на базе «Цербера».

— Минутку, — последовал ответ.

Генеральный секретарь оглядел пустые стены кабинета, которые раньше были заняты портретами его предшественников. Из уважения к еще живому старику генсек повесил изображение и недавнего руководителя. Один только его уход заслуживает уважения. Не стал дожидаться обширного маразма и заражать им остальных, а просто написал прошение о досрочном, то бишь не посмертном уходе с поста генерального секретаря. Разве не молодец? Нынешний генеральный секретарь совершенно не понимал: в какую войну можно лезть с тем наследием, которое оставил старик, если ничего не менять.

В заведомо и позорно проигранную, если только. Все так либерально, все так демократично, что ли. Совершенно не выбранная ранее более строгими руководителями линия партии. А демократы не воюют — это генсек понял, изучая историю. Демократы несут демократию, надежно упакованную в ракетных отсеках. Такая война генсеку не нужна. Информационная, дабы начать отдирать от Альянса куски, тоже не очень подходит. А вот если этот самый Альянс, стоящий поперек горла и жопы одновременно, обезглавить… То получилось бы совсем неплохо. Иначе, как говорится, не поесть, не посрать по-человечески не получается. И никакой войны в союзе. Даже победная закончится измерением и попыткой похвалиться результатами замеров детородных органов внутри расы. Этого допускать нельзя.

— Товарищ генеральный секретарь, — отдал воинское приветствие Михайлович.

— Адмирал Михайлович. Приветствую вас. Вы еще не доложили Совету Обороны о начале операции на истребительной базе «Цербера»? Могу ли я узнать хотя бы предполагаемое время?

— Не можете, — отозвался Михайлович. — Мы с Хакетом не проработали операцию до мелочей. Тут ошибок быть не должно никаких, дабы не спровоцировать конфликт.

— Могу ли я просить вас связаться со мной не из диспетчерской, а с личного терминала? — спросил генсек.

— Все терминалы на моем корабле, в том числе личный, записываются и моментально передают разговоры в Совет Обороны. Я давно распорядился об этом, — отозвался Михайлович.

— Тогда настройте вот этот канал на своем терминале. Ненадолго, — распорядился генсек.

Подождав еще несколько минут, генсек вновь увидел перед собой адмирала.

— Послушайте меня, адмирал Михайлович. Вы продолжаете разрабатывать планы вместе с адмиралом Хакетом, вы так же предлагаете ему всю возможную поддержку, но в самой операции будет участвовать только Альянс.

— Почему Совет обороны мне этого не приказал? — нахмурился адмирал. — При всем моем уважении, генеральный секретарь, но я подчиняюсь именно Совету обороны.

— Верно. Именно поэтому я попросил вас связаться со мной через этот канал. Пусть Альянс отбивает себе базу и завладевает ей всецело. Никакого участия советских войск и флота. И никаких даже упоминаний о нем быть не должно. Только конфликт Альянса и «Цербера».

— Хотите столкнуть их лбами? — усмехнулся Михайлович. — Не самое подходящее время для интриг, вы не находите?

— Дело не в интригах. Речь на заседании о совместной борьбе с террористами — это одно. А вот терять людей, сражаясь с детищем самого Альянса — совсем другое. Пусть между правительством наших товарищей и штабом «Цербера» разрастается конфликт. Пусть даже вооруженный. Совет Цитадели в это лезть не будет, посему время жизни Призрака ограничено его упрямством и неготовностью сдаться правосудию. А именно, недолго. Призрак и Петровский нужны мне живыми. Или один из них. Они смогут координировать работу своих людей и вне «Цербера». Смогут ли остальные главы синдиката? Не уверен. Дабы не терять те открытия, которые они сделали, а привлечь их к работе на благо СССР, кто-то из вожаков этой стаи должен остаться, дабы остальные особи не разбежались. И пока Альянс будет бороться с терроризмом, а он это очень любит делать, как мы знаем, изнутри организации тоже помогут развалиться. Получим вымотанный в войне Альянс, ресурсы «Цербера» и отсутствие такого неприятного оппонента, как Призрак.

— Значит, Союз будет разваливать организацию изнутри? И что я скажу Хакету, когда он запросит крейсерской поддержки? Что крейсеры на заправке и будут не раньше, чем тридцать второго декабря? Лицемерная дружба получается. А вот когда нам будут нужны истребители, они тоже нам их предоставят тридцать третьего декабря, ибо запомнят нашу преданность союзу.

— Я могу озвучить вам то же самое, но приказом Совета Обороны. Только тогда вы будете лишены возможности помогать своему другу даже тайно. Я же закрою глаза на эту поддержку, если сумеете скрыть ее от Призрака, — генсек ласково улыбнулся Михайловичу. — И прошу вас, не посвящайте в этот разговор даже Колесникова. Пусть и он думает, что СССР всеми силами борется с «Цербером». А он пусть спокойно продолжает ухаживать за своей кварианкой. Не знаете каковы его успехи на этом фронте?

— Не знаю, — быстро ответил Михайлович. — Его личные успехи меня не волнуют. Меня беспокоит кварианский флот, с которым мы еще не контактировали.

— Большое упущение. Нужно это исправить, — генсек улыбнулся. — Вот вам и повод не лезть в операцию Альянса. В Мигрирующем Флоте всем заправляет коллегия адмиралов? Значит, логично отправить им именно адмирала, не так ли? И Колесникова подберите, пусть едет к своей зазнобе и уговаривает ее влиять на других адмиралов всеми силами. Я дам распоряжение Совету обороны немедленно, а приказ получите чуть позже. Относительно Хакета… Вам тоже нужен приказ или будет достаточно моей личной просьбы?

— Я должен подумать, — отозвался Михайлович.

— Обязаны, товарищ адмирал. Свяжитесь со мной сразу после ответа кварианцев о предложении встретиться. Думаю, будет логично, если эту просьбу вы им адресуете, а не я и не Совет обороны.

* * *

Колесников окончательно смирился с неофициальным заданием и теперь устало пялился в экран, изучая анатомию кварианцев. Редкие фото, на которых эта раса была представлена без скафандров, особо не шокировали. Похожи на людей. Даже очень. Правда трехпалость портила общий образ, а так можно было даже подумать о каких-нибудь общих предках. Только глаза у них прямо горящие. Не просто мягкая передача цвета, как у людей, а это Колесникову не очень понравилось. Вот так проснешься ночью по «будильнику Кашпировского», случайно разбудишь дремлющую рядом девицу и с непривычки и от страха, глядя на эти глаза, сдашь анализы на месте.

«Не туда думаешь, товарищ. Никто спать тебя с ней не заставляет».

И то слава партии. Судя по тому, что иммунитет у кварианцев абы каканый, он, если бы решился на подобное, непременно бы накосячил, сделал больно и надорвал остатки здоровья девушке. Да и у него самого еще неизвестно какие последствия появились бы. Нет, половые контакты отменяются сразу, хотя Колесников, стыдясь самого себя, уже пытался представить, как хрупкая фигурка Тали смотрится без скафандра.

— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил наглый стажер, поворачивая монитор к себе. — Ух ты! Это кварианцы такие? А почему вы мужчин голых смотрите, а не женщин? Я уже придумал почему, но хочу услышать оправдание до того, как я вас обзову педиком.

— Обозвал уже, — отозвался Колесников, разворачивая монитор обратно. — И ошибся. Изучаю другие расы, в том числе и их анатомию. Тебе бы тоже недурно заняться чем-нибудь подобным, а не слоняться без дела.

— Я работаю больше чем вы, — обиделся Эрнесто. — Вы даже на заседаниях Совета не появляетесь. Все на мне.

— Ты же учишься. Вот и дальше занимайся. А в свободное время изучай другие расы.

— За каким они мне нужны? — непонимающе пожал плечами стажер. — Я вам новость сказать хотел, неприятную очень, кстати. Говорят, Андерсон хочет вернуться к действующей службе и полномочия сложить в пользу Удины.

— Да что ты? — поразился Колесников. — Но так же нельзя.

— Я случайно услышал этот разговор. Ну как случайно… Подслушивал за дверью и случайно услышал. Говорят, правительство Альянса требует более видного политика на это место. А учитывая, что Андерсона порекомендовал Шепард, ныне просиживающий тюремные лавки, их желание отозвать Дэвида очень даже понятно.

— Сделать советником Удину? Это чтобы мы тут с ума посходили? Это он нам диктовать будет, что делать и где строить, а где нет? — схватился за голову Колесников. — Свяжись со своим Управлением и передай этот разговор. Пусть Москва знает, что на Совет в скором времени рассчитывать не придется.

— Понял, — отозвался Эрнесто. — Но, с другой стороны, он не единственный советник. Все равно решает большинство.

— Твоими бы устами… — отозвался Колесников.

Новость испортила настроение. Конечно, теперь переход в «Цербер» будет более желанным, чем нервная тряска в компании Удины-советника, но для Эрнесто хорошего-то мало. Удина злопамятный. Можно на всякий случай оставить будущему послу сведения о связях Удины с Призраком. Но кое-кто скоро, между прочим, сам будет всеми силами напрашиваться туда, куда не хочется. Он уже изображал жертву перед Петровским, рассказав ему о стажере. Старый друг сочувственно покивал, но выходов из ситуации не предложил. Возможно, почувствовал ложь и неискренность. А может решил проверить правдивость сведений о том, что Колесникову готовят именно замену, а не прислали помощника. Его право. Но председатель сказал поторопиться по всем вопросам. И флотским интересам, и государственным. Так что нужно еще успеть Тали перетянуть на свой образ мыслей до того, как Петровский сделает ему предложение. А вдруг не сделает? Как неясно все с этим «Цербером». Оставалось лишь ждать приказа, чтобы свои действия скоординировать.

* * *

— Товарищ генеральный секретарь, вызов не имеет опознавательных элементов. Откуда он поступает — неизвестно, — произнес Лисин.

— Сигнал хороший? Успеешь отследить? — спросил генсек.

— Попробую. Только разговаривайте с ним подольше, — посоветовал председатель.

Генсек кивнул. Ему даже интересно поговорить с «Крестным отцом» и, оставалось надеяться, что Харпер тоже жаждет продолжительной беседы.

Глава 3

Вопреки ожиданиям, перед генсеком возникла голограмма не Призрака, а Петровского.

— Товарищ генеральный секретарь, — любимец Харпера козырнул советскому руководителю. — Генерал Олег Петровский.

— Петровского знаю, — кивнул генсек, — Но какой он, к черту, генерал? Или Призрак решил оставить вам звание? Почему же не повысил хотя бы до генерал-полковника? Или генерала Армии? Своей, разумеется.

— Отставим ненужные обмены колкостями, полковник, — попросил Петровский. — У меня тоже сформировано определенное мнение о нынешнем советском руководстве, но кому оно интересно?

— Мне интересно. Вы всегда были чрезвычайно умны и прозорливы, Петровский. Мне жаль, что интуиция и дар предвиденья подвели вас, когда вы приняли решение сбежать с Родины. Ваш ум был бы полезен Союзу, — генсек перевел взгляд на портрет предшественника. — Да и место у вас сейчас было бы посолидней, да и, что таить греха, почище.

— Старое заблуждение, которое вы всецело поддерживаете. Из кабинета генерального секретаря не так уж хорошо видно реальную жизнь народа. А вот из штаба «Цербера» открывается печальный вид на человечество в целом. Я слышал ваше выступление на заседании. Печально, что вы решили делить человечество в самый неудобный момент. «Разделяй и властвуй» — дьявольская формула. Не равняйтесь на предшественников, у нынешнего генерального секретаря совсем другие проблемы и масштабы деятельности. Соответственно, подбираемые методы должны соответствовать новому времени и новым катаклизмам.

— Благодарю за совет, Петровский, — кивнул генсек. — Но в нем нет нужды. Я готов стереть границы государства, если Альянс будет способен принять новую доктрину. А пока… Пока пусть играются в демократию, загрязняют армию и флот женщинами и… И лицами, потерявшими звание «мужчина». Вы хотите, чтобы мы сейчас объединились? Чтобы эта грязь переползала в СССР? А пока Союз будет отмываться, Жнецы воспользуются заминкой и будут отлавливать нас по душевым кабинам. Нет, Петровский, такой Альянс, какой он сейчас, нам не нужен. Слишком многое нужно менять, а перед войной тратить время и ресурсы на придание этим, подверженных заразой территориям, нормального облика цивилизованного социалистического государства, мы не можем.

Генеральный секретарь покосился на передатчик. Красный огонек, горевший на нем, говорил о том, что сигнал связи не отслежен. Значит нужно и дальше тянуть время пустословием. Про «Цербер» сразу заговаривать нельзя. Петровский почувствует неладное и сразу отсоединится. Лучше удариться в политологию и сотрясать воздух очевидными истинами. В конце концов, если Призрака или Петровского удастся захватить, то побеседовать с ними он сможет на любые интересующие темы. Осталось только найти кого-нибудь из этих «человеколюбов».

— Излишне категорично. Впрочем, ожидать чего-то другого от особиста бессмысленно. Вы патриот и обязаны быть им. Поверьте, мне это близко. Но я хотел бы обсудить некоторые моменты, не затрагивающие идеологию. Например, Шепард. Ваша любовь к закону может сыграть дурную службу СССР. В конце концов, капитан был связующим звеном со многими расами. Он смог бы договориться там, где бессилен даже чрезвычайный посол.

— А вот это вы скажите судебной системе Альянса, а не мне, — улыбнулся генсек. — Его судили и назначили наказания не по уголовному кодексу одной из наших республик, а по родному, альянсовскому. И наказание он отбывает не на территориях Союза. Какие претензии ко мне? Я предложил наказать преступника и террориста, Альянс это сделал.

— Делегация советских дипломатов не будет принята кварианцами без Шепарда. Они не доверяют людям. Они никому не доверяют, — сказал Петровский. — Но у них мощный флот, способный оказывать человечеству содействие в борьбе. На одной чаше весов Шепард с его проступком, который, стоит заметить, оттянул время жатвы, а с другой — самый масштабный флот. И каков же выбор советского руководителя? Дать Шепарду сгнить в комфортабельной, но все же тюрьме? Или выпустить под присмотром того же Михайловича и получить самую значительную поддержку?

— Даже не буду спрашивать, откуда вы узнали о делегации на Мигрирующий флот. Не интересно, но хорошо работаете — это стоит признать. Скажите, а какой интерес Призраку, отличающемуся нелюбовью к другим расам, до поддержки человечества этими самыми расами? Политика «Цербера» изменилась, и теперь он несет «доброе и вечное» не только людям, но и другим?

— Политика — у вас, у «Цербера» — убеждения, — поправил Петровский. — Мы по-прежнему радеем за человечество в целом, а не только ту его часть, которая носит красные повязки. И если в интересах сохранения нашей расы нужно тесно взаимодействовать с другими, то мы просто делаем свою работу.

— У «Цербера» нет союзников, у него есть интересы, — перефразировал генсек английского политика. — С вашими интересами мы были ознакомлены. Опыты, кровь, страдания людей, попавших к вам в качестве объекта для исследования — вот и весь «Цербер». Эдакий предвестник скорого уничтожения расы, прикрывающийся лицемерной заботой о ней. А придут Жнецы, в своих же интересах опять-таки, ваш кобелек побежит к ним, в надежде сохранить остатки расы. И вроде все благородно: мы же спасаем хоть кого-то. Вопрос: смогут ли остатки человечества возродить былое величие расы, учитывая, что костяк вашей организации составляют беглые преступники и предатели? И это лишь при том варианте, где жнецы согласились вас использовать. Скажите, Петровский, вы верите в то, что Призрак вам наобещал? В его идеи, в его мечты?

— Если бы не верил, то сидел бы на своем месте в Управлении. Или уже на вашем, — отозвался Петровский. — Вы должны изменить решение относительно Шепарда. При другом раскладе, человечество будет вырвано под корень и даже церберовские истребители вам не помогут спасти ситуацию. Кораблям требуется команда, а где вы ее возьмете, когда начнется жатва и первыми же жертвами станут военнослужащие, так как удары Жнецов первоочередно наносятся именно по военным комплексам?

Генсек снял очки и вновь покосился на прибор. Красный огонек мигал чаще, значит, связистам удалось «поймать» сигнал. Нужно разговаривать и дальше. Петровский заговорил о церберовских истребителях неслучайно. Видимо, как и с кварианским флотом, кто-то ему донес. Только кто? Колесников — нет, его проинструктировали работать иначе, да и не стал бы генерал выдавать своего друга. А тут именно кивок в сторону доносчиков и, наверняка, советских. Сам Михайлович терзаем выбором между дружбой с адмиралом Альянса и любовью к отчизне? Вряд ли. Получается, что не так уж он хорошо подчистил ряды, раз в них все еще появляются доносчики. Нужно ужесточать систему еще более сильно. Увы.

— Я не дам ответ на этот вопрос, генерал. Вы сейчас находитесь не в той компании, с которой бы я откровенничал. И планы СССР, это планы СССР. Альянс, в какой-то мере может знать о наших шагах, но не вы и не Призрак. Кстати, почему он не связался со мной? Мне было бы любопытно посмотреть на человека, столь помешенного на любви к людям, который даже не замечает, как душит во вроде бы нежных объятиях того, кого сам себе повелел оберегать.

— Призраку вы тоже интересны. Он даже готов был предложить вам личную встречу, но после вашего выступления на «Арктуре», решил повременить с любезностями.

— Хотите сказать, я поторопился с резкими отзывами и потерял столь приятную компанию на вечер из-за них? Увы и ах, — усмехнулся генсек и краем глаза заметил, что огонек стал зеленым. — Рад был с вами побеседовать. Знаете, это даже полезно вот так поговорить со старым товарищем, который поскользнулся, оступился и потерял берега. Родные берега. А насчет Шепарда не переживайте. Никто отпускать его не будет. Конечно, если он загорится желанием, в случае войны, пополнить ряды штрафбата своим присутствием, возражать не станем. А пока пусть отдыхает. Благодарю за этот разговор, но знаете ли, надо торопиться. Забыл дома утюг выключить, переживаю, как бы квартира не сгорела. А она, все-таки, государственная.

Отключив Петровского, генсек быстро связался с председателем КГБ.

— Где сейчас генерал? — спросил он у Лисина.

— Он на истребительной базе, которую должен был захватить Общий Флот, — ответил председатель.

— Хм, странно. Он знает, что Альянс и СССР собираются напасть, но сидит там. Или же общался со мной, уже находясь в шаттле, заманивая сигналом в ловушку. Если это не так, то я разочаруюсь в Петровском, — генсек задумчиво взглянул на зеленый огонек передатчика. — Заманивает в ловушку, как думаешь?

— Не могу знать, — отозвался Лисин.

— А должен бы, — недовольно бросил генсек. — Значит, так. Операцию по взятию базы отменить, Михайловича как можно быстрее отправить на Мигрирующий Флот. Не хватало еще похоронить советских людей руками Призрака. С базой решим потом, когда заручимся поддержкой кварианцев.

* * *

— Колесников, там есть кто-нибудь мужского рода, но не совсем мужчина? — спросил Михайлович, поглядывая из-за угла.

— На них это разве написано? — отозвался Колесников, оглядывая «Нормандию». — Да, Альянс определенно порушил церберовские красоты. Вон, ящиков каких-то накидал около двери в оружейную каюту. Чем она нашим собратьям помешала — не могу представить.

— Это перестроенный корабль? — поинтересовался Михайлович, решившийся все-таки показаться. — Какая неприкрытая расточительность. Возмутительно. А если здесь есть бар, то я отказываюсь вообще куда-то лететь в этом кабаке с крыльями.

— Раньше точно был. Сейчас, наверное, убрали. Хотя, кто его знает.

— Михайлович, как это понимать? — спросил подошедший Хакет. — Мы сворачиваем операцию ради дипломатической миссии. Тебе не кажется, что среди делегатов присутствуют два лишних адмирала?

— Не кажется, — улыбнулся Михайлович. — Если не получится договориться, используя политическое красноречие, то придется брать кварианцев обаянием. Взгляни на неудачника Колесникова и поймешь, что от него обаянием не пахнет. И теперь обрати внимание на этого приятного мужчину рядом — на меня. В сравнении с советским послом, я просто распространитель феромонов, вызывающих крепкую ко мне любовь.

— Адмирал Хакет, нет ли среди личного состава парочки офицеров, готовых залюбить одного противного товарища до смерти? Мужской пол в этом вопросе обязателен, — отозвался Колесников.

— Не наглей, Колесников, — беззлобно сказал Михайлович. — А почему мы отправляемся на «Нормандии»? Мне на своем крейсере комфортней было бы. Надеюсь, капитаном корабля не Шепард назначен? А то будет бегать, греметь кандалами и мешать мне работать.

— Шепард под стражей и не надо больше о нем, — нахмурился Хакет. — Обязанности капитана исполняет один из офицеров. Михайлович, объясни мне одну вещь: мы собираемся бок о бок сражаться со Жнецами или ваш новый руководитель хочет молча взирать, как гибнет флот Альянса? Мне совершенно непонятны его решения и приказы Совета Обороны.

— Будем у меня на крейсере, свяжу тебя с генсеком, и сам у него спрашивай, чего он хочет и о чем мечтает. Я — личность подневольная, — отозвался советский адмирал. — А обсуждать и осуждать приказы в военное и предвоенное время — задача предателей и прочей сволочи. Ну свернули операцию по взятию базы, ну разберемся с «Цербером» чуть погодя. Ничего страшного в этом нет. А вот задружиться с самым масштабным флотом галактики нужно как можно скорее. Ну, и наладить личную жизнь вздрачивающего на Устав Колесникова. Ему этими руками надо нести добро, а какое добро запачканными пакшами он донесет? Никакого. И проиграем мы Жнецам из-за него, говнюка.

— Я здесь, если что, — напомнил о себе Колесников. — Где можно расположиться?

— Отдельных кают несколько. Выбирайте любую, кроме капитанской, — отозвался Хакет. — Лично я возвращаюсь на свой крейсер и продолжаю разрабатывать операцию. В качестве представителя Альянса с вами отправится Андерсон, пожелавший вернуться к службе.

— Ты что, не со мной отправишься? — погрустнел Михайлович. — Вот, настроение у меня начало портиться, и я уже хочу накричать на кого-нибудь.

— Если на инженерной палубе никого, то направлюсь туда, — сказал Колесников, глядя на затосковавшегося Михайловича.

Видимо, двум адмиралам нужно было обговорить что-то, и он был явно лишний. Да и выслушивать колкости Михайловича не хотелось. Ему и так терпеть его три дня до прибытия на Мигрирующий Флот и три дня до возвращения на Цитадель. А это почти неделя в нежных объятиях хамски настроенного адмирала.

Оглядывая вновь измененный главный отсек, Колесников почувствовал тоску. Шепарда явно здесь не хватало, как и его сумасшедшей, разноперой команды. Без них все казалось настолько правильным, что неимоверно раздражало. Корабль был словно пустой, а это с самим образом «Нормандии» никак не вязалось. А где дурдом, вечная ругань и болтовня полусвихнувшегося профессора, голос которого он слышал разборчиво даже из закрытого лабораторного отсека? Нет ничего. Все настолько идеально, что выводило из себя. Колесников ценил дисциплину, но тот корабль ассоциировался с чем-то другим, менее правильным, но более душевным. А бедный капитан этого судна сейчас томится в одной из тюрем Альянса. Все это неправильно и мрачно.

У входа в лифт, Колесников столкнулся с накаченным парнишкой, напоминающим стриптизера, а не офицера. Почему Запад так любил отращивать гору мышц, разведчику было не понятно. Вот какой прок в этом конкретном офицере? Да никакого. Лишний вес остается лишним, несмотря на то, что его делает избыточным. Жир или мышцы — не важно. Бедному позвоночнику, который ненавидит перенапрягаться, не объяснишь, что это не вредный холестерин по бокам витаминами растекся, а сплошная мышечная масса. Наверняка, паренек бежать долго и быстро не способен. А на что он способен? А таскать ящики с боеприпасами у него при таких формах вполне неплохо получается.

— Колесников, — услышал знакомый голос разведчик, выходя из лифта.

— Капитан Аленко, приветствую. Вы снова в строю? — чуть улыбнулся особист.

— Снова. Хакет назначил меня на «Нормандию». Правда, без Шепарда это не «Нормандия» и я уже не капитан, — ответил офицер.

— Очередное повышение? Поздравляю, — Колесников сделал несколько шагов и осмотрел кают-компанию. — Да, Шепарда определенно не хватает. Да и его компаньонов тоже. Я несколько минут назад думал об этом.

— Испытываете удовлетворение? — полюбопытствовал Кайден. — Я видел конференцию и обратил внимание, как генеральный секретарь доказывал то, что место Шепарда именно в тюрьме. Ваш руководитель не думает дальше, чем на его посту положено?

— Вы хотите со мной обсудить решения генерального секретаря? Серьезно, майор? — поднял брови Колесников. — И что хотите от меня услышать? Что я против его решения? Но я не могу быть против хотя бы потому, что мое мнение на ситуацию не повлияет.

— Это я понимаю. А еще я понимаю, что кварианский флот пошлет нас куда подальше без Шепарда. Из людей они наиболее тесно взаимодействовали только с ним, а остальным людям они элементарно не доверяют. И винить их за это невозможно, — объяснил Аленко.

— Коллегия согласилась принять нас и отправила нам координаты своего нового местоположения. Почему бы им просто не сказать нам «нет» и послать, как вы сказали, куда подальше?

— И как разговор будет проходить, по-вашему, товарищ? — едко спросил майор. — Давайте я попробую его предугадать. Здравствуйте, товарищи кварианцы. А не могли бы вы одолжить нам ваш флот для борьбы со жнецами? Могли бы, конечно. И с удовольствием. А вы кто такие? А где капитан «Нормандии»? А почему он поздороваться не выходит? А мы его в тюрьму посадили. Он нам помог прибытие жнецов отсрочить, ну мы его и отблагодарили чистой камерой и двухчасовой прогулкой по кругу в окружении преступников и негодяев.

Колесников грустно улыбнулся. Может, разговор настолько прямым и коротким не будет, но суть майор уловил верно. А если кварианцы действительно рассчитывают увидеть именно Шепарда, а не гадкого советского адмирала и разведчика, который уже несколько лет умело маскируется под посла? Тогда исход переговоров может быть совсем нерадужным, а поездка — бессмысленной.

— Колесников, даже если нам удастся договориться с кварианцами, на остальные расы можно не рассчитывать, — без следа былой иронии заговорил Кайден. — Турианцы очень воинственны, поэтому с ними у вас получилось все довольно легко. Мне кажется, что им совершенно плевать, где, когда и с кем сражаться. Но есть еще расы, представленные в Совете. А есть и не представленные, но не менее важные. Для рас Совета мы выглядим полнейшими идиотами, которые усадили за решетку СПЕКТРа. Первого, вспомните, Колесников. Шепард — первопроходец, символ. Мы же этот символ без особых мук совести отправили за решетку. Как выглядит человечество в глазах галактики после этого?

— Могу вас уверить, что выглядим мы все такими же чудаками, какими выглядели с первого знакомства, — отозвался разведчик. — Давайте решать проблемы по мере их поступления. Шепард в тюрьме, и я не знаю, какой должен случиться катаклизм, чтобы его выпустили.

— Думаю, если генеральный секретарь забудет о своей ненависти к Альянсу, то Шепарда вернут в строй немедленно.

— Офицер сидевший, — усмехнулся Колесников. — Он не вернется на службу и в звании его не восстановят в любом случае. И не стоит обвинять нашего руководителя в столь сильной эмоции. Не забывайте, что перед вами советский гражданин. А у нас не принято поливать грязью и осуждать руководство.

«Действующее, по крайней мере».

— Все без толку. Нужен Шепард. Его будут слушать, — загрустил майор. — А на нас всем глубоко плевать.

— Разберемся с кварианцами и начнем думать, как дальше жить. Не грустите раньше времени, майор. Шепард ведь жив, а значит, все не так паршиво.

— Все погано, — покачал головой Кайден. — Но вы правы. Пока он жив, все еще может поменяться.

* * *

Михайлович извелся от скуки. Помня о том, что вся команда корабля состоит из солдат и офицеров Альянса, он редко себе позволял покидать каюту, дабы не увидеть то, что видеть он совсем не хотел. А именно женщин в составе команды корабля, и не совсем мужчин. Это было слишком тяжело для него, старого офицера, привыкшего к обычным советским гражданам. На его крейсере было ровно две женщины: одна повар, вторая врач. И в этом Михайлович ничего страшного не видел. Куда более его пугали девицы, разгуливающие по «Нормандии» в военной форме и при оружии. Михайловичу они решительно не нравились. Он по старинке считал, что нежной барышне больше подходит патрулирование от спальни и до кухни с привалами на нужных точках. А что здесь такое происходит? Колесников назвал это явление умным словом «феминизм». Михайлович тогда назвал это не менее умным, но более честным словом «блядство». Видимо, девицам не хватало чего-то на твердой земле, и они решительно начали это искать в замкнутом пространстве корабля, делая вид, что они тоже несут службу. Какая служба, бабоньки?

Померив каюту шагами и посмотрев в иллюминатор, Михайлович решительно открыл дверь и направился к лифту. Сходить с ума от тоски надоело, общаться с Андерсоном и Колесниковым не хотелось решительно. Политика испортила двух и без того не сильно умных, не больно красивых мужиков. Слишком задумчивые, чтобы быть интересными. Чувство юмора стремилось к нулю у обоих, а этого Михайлович никак не мог выносить. Он с ранних лет понял, что отсутствие чувства юмора — прямое указание на отсутствие ума. И это в лучшем случае. В худшем — это нерадостный диагноз.

Решив сделать самому себе экскурсию, дабы поразвлечься, Михайлович смело отправился в гаражный отсек. Раньше на «Нормандии» такого не имелось и потому было любопытно, что туда напихали сумасшедшие церберовцы и не менее придурковатые конструкторы Альянса.

Выйдя из лифта, Михайлович настороженно осмотрелся. Беды ничего не предвещало. Женщин здесь не было, офицеров было крайне мало, и общались они очень даже по-товарищески. Пока все не так уж плохо, раз насиловать ему психику непотребными мужскими объятиями никто не собирался.

Михайлович остановил взгляд на офицере, трудившемся возле одного из терминалов. Что делал военнослужащий — непонятно. Что должен был делать — неясно. Нужно выяснить это как можно скорее и пресечь тунеядство на военном судне.

— Адмирал Михайлович, — представился он, рассматривая спину офицера.

— Лейтенант Кортез, — тут же развернулся мужчина. — Пилот челнока.

Михайлович с тоской наблюдал, как рука Кортеза взлетает к виску. А на голове ничего нет. Даже косыночки или беретика. Отвратительное приветствие отвратительного офицера отвратительного Альянса.

— Как служба? — осторожно поинтересовался Михайлович, который жутко хотел пообщаться с кем-нибудь, кто не является советским послом и бывшим Советников.

— Отлично, — бодро отозвался офицер.

— А что плачем? Стружка металлическая в глаз попала? Или по семье заскучал, маленький? — спросил Михайлович, внимательно вглядываясь в лицо офицера.

— По семье скучаю, — отозвался Кортез.

— Это нормально. Поскучаешь, домой возвращаться приятней будет. А как ты хотел? Все правильно. Ты служишь родине, а семья тебя дома героем ждет. Все естественно.

— Никто меня не ждет, господин адмирал, — опустил голову офицер.

— Товарищ, — сквозь зубы поправил Михайлович Кортеза. — Это у вас, исторических рабовладельцев, есть господа. У нас они тоже есть, но в местах не столь отдаленных. Правда, там их господами не называют… Ну да ладно. Ты только что мне сказал, что скучаешь по семье и тут же заявляешь, что тебя никто не ждет. Я не улавливаю нужного совпадения.

— Я потерял семью. Не хочу об этом говорить, — замотал головой Кортез.

— Ясно, — кивнул Михайлович. — Не дождалась тебя твоя зазноба? Ну так и хрен на нее. Посмотри сколько вокруг хороших людей. Прямо сейчас рядом с тобой великолепнейший адмирал, способный вытащить из тоски любого страждущего.

— Моя, как вы говорите, зазноба, погибла, — поделился Кортез. — А выходить из тоски вот так запросто, да еще и при помощи советского адмирала? Нет, я так не могу.

— Вот как, — Михайлович снял фуражку и посмотрел на перекаченного парня, внимательно вслушивающегося в беседу. — А я всегда говорил, что место бабы возле кипящей кастрюли. Вот ты зачем женился на солдате? Вот зачем? Что, найти себе кого попроще не мог? И адмирала ты так сразу не отвергай. Я еще никому дурного не посоветовал.

— Давайте не будем продолжать этот разговор. Мне тяжело, да и вас я не знаю, — отозвался Кортез. — Мне не нравится то, что вы так запросто предлагаете мне забыть любовь всей моей жизни и начать думать о ком-то другом. Все не так просто. Может у советских граждан период смерти любимых переживается легко, но я так не умею.

— Бесишь меня, нытик. Не могу, не умею, — передразнил Михайлович Кортеза. — Что ты за офицер такой, если не можешь быстро перестроиться? Бери пример с меня: я всегда спокоен, красив и невозмутим.

— Прошло мало времени. Так просто все не забывается. Я вот просматриваю наши совместные фотографии, чтобы не забыть никакой мелочи, чтобы любимое лицо в забвении не утопить.

— Зря, офицер, ты занимаешься этим онанизмом. Ну кто вернет тебе это любимое лицо теперь? Да никто. Ищи новое. Благо, на кораблях Альянса есть, где и с кем разгуляться. Хотя я против женщин-военнослужащих.

— Знаете, а я тоже против, — поднял глаза Кортез. — Совсем это неженское дело — с оружием бегать да в крови чужой пачкаться.

Михайлович одобрительно посмотрел на офицера.

— Неужели я встретил единственного нормального солдата? Все, с кем мне доводилось общаться, глотки драли, доказывая мне, что вся это порнография — норма современной жизни. Я однажды такое видел, что до сих пор мурашки по яйцам бегают. И мне доказывают, что все увиденное это нормальная, цивилизованная жизнь, а я, древний мамонт, не хрена в этой самой жизни не понимаю. Ну да, не нажил детей. Не могу быть во всех вопросах осведомленным, но так я на службе постоянно. А как нажить ребенка, если я в космосе, а зазноба на Земле?

— Мне это близко. Мы тоже хотели усыновить маленького мальчика, да не успели. Правда, муж больше девочку хотел…

— Стоп, машина, — перебил Михайлович Кортеза. — Я сейчас на метр отойду, а ты повтори то, что сказал. Надеюсь, мне послышалось.

Адмирал опасливо отошел от офицера.

— Я сказал, что супруг хотел девочку, — не думая о дурном, поделился Кортез.

— Это я тут распинаюсь перед мужиком, у которого был муж? Опять не корабль, а кунсткамера. Хорошо хоть билеты на выставку этого уродства покупать не надо. Твою ж мать, а я только подумал, что не все в Альянсе родственники самца курицы и тут на тебе, товарищ, говна тачку.

— Я сказал что-то не то? — пожал плечами Кортез. — Вроде, ничем вас не оскорбил.

— Застрелись на хер, Иуда, — посоветовал Михайлович, заходя в лифт. — Содомит, как же я вас всех ненавижу, чертей.

— Моя ориентация делает меня плохим человеком? — спросил у зашедшего в лифт адмирала офицер.

— Дерьмо! — услышал Кортез из закрывающихся дверей лифта.

* * *

Явик совершенно не понимал, как люди умудрились так испортиться за тысячелетия эволюции, проходившей без присмотра. Коснувшись руки ученого, который первый наклонился к нему в момент пробуждения, он сумел считать столько ненужной информации, что становилось страшно. А получив по голове кулаком от этого же ученого, которому, от чего-то, прикосновение к руке не понравилось, стало совсем тоскливо. Использовать биотику, а его способности здесь именовались именно так, под чутким присмотром нескольких винтовок, не хотелось. Объяснять, почему его разбудили именно сейчас и где остальные протеане, ему никто не собирался. Зато его все дружно называли «уродцем». На себя бы посмотрели, недалекие!

Группа ученых, подошедших к нему, зачем-то попыталась снять с него броню. Вероятно, хотели изучить получше. Проклятая слабость, растекающаяся по организму, мешала наподдать людишкам по первое число. И по второе, на всякий случай. Пришлось смиренно наблюдать за бесстрастными лицами коновалов и терпеть их прикосновения. Видимо, им тоже особенно не нравилось к нему притрагиваться, но все эти мгновения прошли с пользой, ибо по обрывкам видений, которые возникали в голове, картинка общей человеческой истории пополнялась нужными деталями. Судя по всему, разбудили его практически перед самой Жатвой, а значит он провел в этом состоянии целый цикл. Примитивные идиоты не додумались растолкать его хотя бы на пару тысяч лет пораньше. И чего они хотят от него теперь?

— Понимаешь меня? — спросил один из примитивов.

— Да, — отозвался протеанин, решивший, что лгать или молчать бессмысленно.

— Как себя чувствуешь? — вновь последовал вопрос.

— Нормально, — отозвался Явик.

— Встать и идти сможешь?

Явик приподнялся и ощутил легкое головокружение.

— Жнецы… Они уже рядом, да? — спросил он.

Ответа не последовало.

— Где остальные протеане?

И снова тишина в ответ.

— Переведите его в другой блок, — заговорил один из ученых. — Возьмите у него нужные для исследования ткани. Сообщите генеральному секретарю о том, что объект жив.

Объект. Он — объект, а они, стало быть, гении нового цикла. Хотя, люди определенно поумнели с того времени, когда с деревянными палками охотились на мамонтов. Правда, чаще всего заканчивалось это тем, что толпа людей с бешенным криком бежала к своим пещерам, а скотина их догоняла и подгоняла. Они тогда от безысходности начали есть абсолютно все растущее кругом, так как понимание того, что палкой ты большую животину не забьешь, постепенно приходило, а до использования ям, как ловушек, они еще не додумались. Наблюдать за примитивными людьми было весело и приятно. Особенно за теми, кто травился очевидно несъедобными плодами. Да и съедобными тоже травились не реже, так как гигиена у них не наблюдалось абсолютно.

А теперь эти гурманы решили, что они — венец эволюции и называют его «объектом для исследования». Заметив, как ученый принялся мыть руки после осмотра, протеанин в уме поздравил поумневших особей. Да и вожака наконец-то додумались выбирать не из самых крупных и волосатых, а из умных, если верить тому, что он успел считать. Конечно, примитивами они все равно остались, но теперь выглядели не настолько печально, да и приматов, которые жили раньше по соседству с другими людьми, более темного окраса, напоминали меньше. Но напоминали.

— Сообщить ученым Альянса об этом? — спросил один из исследователей.

— Сначала генсеку, — ответил другой.

Примечание к части

Советская делегация на "Нормандии" — нежизненная глупость. Но, так как я обещала дорогой Марусе внедрить в состав команды, разноцветно-голубой, как мы помним, Михайловича, пришлось чуть отвлечься от грубой жизни.

>

Глава 4

— Адмиралы поднялись на борт, — раздался голос ВИ в каюте.

Колесников взглянул в зеркало и потер лицо. Заняться на корабле было нечем: общаться с обитателями судна не хотелось; выслушивать жалобы Михайловича на жизнь советского адмирала, которому приходится влачить жалкое существование среди неугодных ему «голубоперых» представителей Альянса. Зато можно было спать вдоволь и ни о чем не думать. В ласковых «объятиях Морфея» он и пребывал, пока сигнал не возвестил о прибытии к точке встрече с кварианцами.

Хмуро осмотрев отражение в зеркале, Колесников приуныл. Если бы он не знал, что продрых большую часть полета, то непременно бы подумал, что не просыхал от пьянки. Особой разницы между бодуном и послесонием на том месте, где у него когда-то имелось лицо, не было. Да еще и побриться было бы недурно, но время поджимало, и пришлось топать таким, каким он очнулся.

Столкнувшись с Михайловичем возле капитанского мостика, разведчик позавидовал адмиралу. Вот он всегда выглядел так, словно его на плакат снимать были должны. Когда он успевал так дотошно за собой следить и доставать всех кругом одновременно — было загадкой.

— Почти четыре дня полета, а ты не нашел минутки чтобы побриться, — начал Михайлович, окинув придирчивым взглядом товарища. — И что подумают окружающие, глядя на советского гражданина? Небритый, полусонный, еле ползающий байбак.

— Шел бы ты к такой-то матери, товарищ адмирал, — отмахнулся Колесников. — Может, я решил бороду отрастить. Может, мне щетина мужественности добавляет.

— Не смеши мои подтяжки, товарищ посол. Выглядишь, как похмельный ежик. Не вижу мужественности, вижу аморфное тело. Но я удивлен. Всегда думал, что ты полностью безволосый, а тут — бац! — и щетина на морде.

— Конечно, я же родился сразу старым и лысым. А ты иди и поищи мужественности в гаражном отсеке, — посоветовал Колесников. — Там все чисто выбриты и тела имеют активные.

— Вот зачем ты это сказал? Я два дня голову из ведра с корвалолом не вынимал. Еле отошел. Ну да ладно. Как общаться с этими кварианцами? Что им можно говорить, что нельзя?

— В твоем случае, Борис, можно только молчать и улыбаться, — отозвался разведчик. — Вот если разговор зайдет о каких-то профессиональных темах, тогда начинай учить их жизни. А если нет… Мне поручили связаться с генсеком в случае, если нам поставят какие-либо нестандартные условия. Я вообще не понимаю, о каких договоренностях может идти речь, если мы сражаемся с общим врагом.

— Вот про «молчать и улыбаться» обидно прозвучало. Я прошел путь от матроса 2-ой статьи до целого адмирала. Жизненного опыта по всем вопросам, как ты понимаешь, у меня вагон с лихуем.

— И поменьше «лихуев», — попросил Колесников. — Идем. Быстрее начнем, быстрее закончим.

Отсек для проведения совещаний перенесли туда, где «Цербер» расположил техническую лабораторию. Жутко неудобно, ибо служащие корабля слонялись мимо стола, за которым должны были проходить переговоры. Настроиться было тяжело — взгляд постоянно провожал какого-нибудь пробегающего рядом служаку. Разведчик попытался представить, зачем Альянсу понадобилось так переоборудовать корабль, но ничего дельного на ум не приходило.

Заняв место рядом с Андерсоном, Колесников оглядел прибывшую Коллегию. Те тоже вертели головами, оглядывая отсек. Чуть улыбнувшись Тали, Колесников кивнул Дэвиду, скучающему рядом.

— Здравствуйте, товарищи, — в привычной манере поприветствовал он собравшихся. — Рад, что вы согласились встретиться и обговорить условия возможного союза. Для СССР и для Альянса это очень важно. Время нынче такое, что лучше всем расам держаться вместе, если мы хотим остановить угрозу Жнецов.

— Прежде чем мы начнем обговаривать условия, позвольте поинтересоваться, — заговорил один из адмиралов. — Где капитан корабля и почему он не включен в вашу делегацию?

— На этот вопрос отвечу я, — подал голос Андерсон. — Капитан Шепард, в силу предъявленных ему обвинений, не сможет вернуться к службе в ближайшее время.

— Шепарда в чем-то обвиняют? — поинтересовалась Тали. — Что же он успел натворить за то недолгое время, что мы не общались?

Колесников посмотрел на Андерсона, в надежде, что ответит именно он. Однако Дэвид с той же мольбой посмотрел на разведчика. Вроде бы ничего сверхъестественного кварианцам сообщать не требовалось, но язык никак не желал поворачиваться и объяснять проблемы своей расы и своих правительств. А в итоге беседа бы приняла именно это направление.

— Капитан Альянса Джон Шепард отбывает наказание за террористические действия, — пришел на помощь Михайлович. — Вернуться к службе он не сможет никогда. «Ближайшее время», озвученное адмиралом Андерсоном, наступит через сто пятьдесят лет, то есть, после его освобождения. Мы подождем Шепарда или начнем уже решать нынешние проблемы?

Коллегия переглянулась. Колесников мысленно поаплодировал Михайловичу и позавидовал заодно. Он сам так и не научился озвучивать неприятные факты столь же быстро и сохранять при этом невозмутимое лицо.

— Хорошо, давайте начнем, — посмотрев на Михайловича, заговорил адмирал. — Человечество хочет, чтобы ему оказали помощь в войне со Жнецами. Разумеется, в теории, эти разумные машины и можно назвать общим врагом, но на практике… На практике мы знаем о появлении только одного корабля подобного класса. После «Властелина» ни одного подобного судна замечено не было. Вы уверены, что мы не договариваемся о союзе, в котором обязуемся сражаться с мифическими существами?

Колесников поднял брови и взглянул на Тали. Та покачала головой.

— Разумеется, не уверены, — усмехнулся Михайлович, решивший, что молчать ему нет никакой необходимости. — Два адмирала и советский посол прибыли к вам, чтобы рассказать страшную сказочку и задружиться против сказочной твари. Разумеется, все так, как вы говорите. Людям же больше нечем заняться, кроме как развлекать байками другую расу.

— Тали рассказывала нам о вашем характере, — терпеливо отозвался кварианский адмирал. — Поэтому меня не смущает ваш сарказм. Доказательства тому, что есть разумные машины, стремящиеся уничтожить все разумное, довольно неубедительные. Для вас, в первую очередь, ибо проповедника их появления вы преспокойно отправляете под заключение.

— Хватит о Шепарде. Не нужно постоянно его упоминать, — взялся за голову Михайлович. — Доказательств того, что Жнецы существуют, более чем достаточно. И ваше неудачное изобретение — геты, которые им поклоняются, тоже доказывают то, что разумные машины ждут своего часа. Геты — не представители примитивной органической жизни, которые будут молиться дереву. Они сумели просчитать и убедиться в правильности своей веры. А раз машины делают культ, хотя в их программах не заложено подобное поведение, значит они уверены, что есть еще более развитая техника, обладающая собственной волей. Почему я объясняю вам очевидное? Вы сами два и два сложить не могли, техники-инженеры?

Адмиралы вновь переглянулись. Колесников с улыбкой посмотрел на раскрасневшегося Михайловича. Если бы он не был талантливым военачальником, его можно было бы смело назначать на любую говорливую должность. Такая уверенность в себе — довольно редкое явление. Один минус во всей ситуации — если переговоры зайдут в тупик, то только из-за хамства советского адмирала.

— Сюда смотрите, — вновь привлек к себе внимание Михайлович. — Этой карте, раздобытой вашим любимцем-Шепардом, нет оснований не доверять. Пометки, сделанные в местах возможного прибытия, очень даже грамотные. И кстати, ваша система тоже в «черном списке» у Жнецов. Так что, продолжайте спорить, не верить и делать вид, что в галактике все потрясающе прекрасно. А когда в окошко вам постучит Жнец и поприветствует вас «лазерным глазом», не кричите и не нервничайте. Мифическое существо ведь обитает только в вашем воображении. Ну и трупы ваших граждан тоже будут лишь предметом нездоровой работы сознания.

— Предположим, что вы говорите правду, — сказал кварианец. — Но какой смысл в этом союзе? Каждая раса будет защищать только свои территории. Или Жнецы будут толпой посещать поочередно каждую систему?

— А вот как они к вам придут, им этот вопрос и задайте, — посоветовал Михайлович, окончательно вошедший в роль дипломата. — Уверен, они просветят вас в свои тактические приемы. Мы же не знаем ни хрена и поэтому страхуемся. Поэтому к вам прибыли, дабы договориться о взаимовыручке в случае начала боевых действий. А что я слышу с вашей стороны? Недоверие и недоверие. Не желаю иметь с вами ничего общего.

— Помолчи, Михайлович, — попросил Колесников шепотом.

— Я не хочу молчать. Вместо того, чтобы продолжать учения, разрабатывать планы и следить за техническим обслуживанием кораблей, я вынужден терпеть идиотию Коллегии адмиралов другой расы. Я им лекции должен читать и объяснять, что на ноль умножать не по правилам. Они же всех Жнецов в уме на ноль помножили и стоят воображают, что другие адмиралы прибыли, дабы на них полюбоваться, — ораторствовал Михайлович.

— Жнецы более чем реальны, — заговорил Колесников. — Будет жаль, если вы начнете верить в них тогда, когда будете убегать от их же бомбежек. Союз необходим в любом случае. Даже если Жнецов действительно не существует, и это лишь прекрасно продуманная и поданная нам ложь, то дружба никак не пострадает от того, что проверять ее войной не придется. Более тесное сотрудничество, в любом случае, принесет пользу нашим расам.

— С этим соглашусь, — кивнул адмирал. — Но в случае войны вы потребуете поддержку нашего флота, а оказать ее в данный момент мы не в состоянии, так как решаем внутрирасовую проблему. Решением большинства было вернуть родную планету. Все наши офицеры настроены именно на эту задачу.

— Хорошее время подобрали, ничего не скажешь, — усмехнулся Михайлович. — Значит, мы обязаны воевать с общим врагом и заодно вашу микровойну поддерживать. И ведь договор о союзе обяжет нас оказывать вам военную помощь. А вот когда придут Жнецы, вы скажете, что ваш флот поистрепался, посему в боях участвовать не может. Я отказываюсь от подобных условий. Это глупо!

— Мы не требуем помощи, а лишь предупредили, что у нашего флота есть первостепенная задача, — сказал адмирал.

— Охреневаю, — закатил глаза Михайлович. — А просто отказать было нельзя, когда мы с вами связались? Мы неделю потеряли, тащась к вам.

— Мы не отказываем. Мы поведали вам о своих сомнениях и посвятили в положение дел на Мигрирующем флоте.

— Изворотливо вещаете, товарищ, — наседал на адмирала Михайлович. — Я даже удивлен, почему вы до сих пор не в Совете. Политическая, туды-сюды позиция скользкая, как у самых прожженных словоблудов от народа. Говорите прямо: при каких условиях кварианский флот окажет поддержку человеческому?

— Ваша помощь в возвращении Раннох была бы неоценима и вознаграждена полной преданностью всего кварианского флота и каждого кварианца в отдельности.

В отсеке повисла тишина. Михайлович сверлил взглядом кварианского адмирала, Колесников переглядывался с Андерсоном и Тали, хранившей молчание.

— Принимать подобные решения мы не в праве. Нам нужно связаться с руководством и донести ваши условия до них, — заговорил Колесников.

— Мы это понимаем, — кивнул адмирал. — Мы вернемся на свой корабль и будем готовы в любой момент вернуться к переговорам.

Проводив взглядом уходящих адмиралов, Михайлович ударил кулаком по столу.

— Видали продуманов? Чужими руками жар загребать хотят. У них же самый масштабный флот, так и что они сами погнать гетов не хотят?

— Корабли гетов, в большинстве своем, представляют исследовательские судна, рассчитанные на разведку и поиски полезных ископаемых, — заговорил Андерсон. — А ресурсов синтетикам требуется очень много. Ну, дабы увеличивать «популяцию» и строить наземные оборонительные сооружения.

— Погоди-ка, адмирал, — Михайлович прищурился и посмотрел на Дэвида. — А почему они постепенно не уничтожили судна гетов? Ведь возможность-то имеют. Лишили бы гетов подпитки ресурсами, ослабили, сократили в их стаде популяцию и нанесли удар по наземным комплексам. Все же просто.

— Не так уж и просто, — не согласился Андерсон. — На планете в наземных боях преимущество на стороне гетов, так как их численность в разы превышает численность кварианцев. Да и оборонительные сооружения у гетов первоклассные.

— То есть, кварианцам требуется пушечное мясо для наземных боев, — возмутился Михайлович. — И что получается? Они будут ныть о том, что их мало и в теньке греться, а мы погибать на чужой планете? «Ловко придумано» — как сказал бы Казанова, глядя на Колобка!

Колесников и Андерсон засмеялись. Михайлович оставался серьезным.

— Свяжемся с генсеком и пусть он думает, как лучше поступить, — решил Колесников. — Переговорю с ним из своей каюты.

* * *

Провожаемый недовольными возгласами Михайловича, Колесников устремился в каюту на инженерной палубе. Столкнувшись дверях с Тали, разведчик остановился. Девица не моргая его рассматривала.

— Вы нездоровы? — поинтересовалась она.

— В каком смысле? — почти обиделся Колесников.

— В прямом. Выглядите не так, как всегда, — объяснила девушка. — Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — пожал плечами Колесников. — Как обычно. Вас, наверное, смущает моя помятость? Так это результат здорового и беспробудного сна. Редко себе позволял так расслабиться и отоспаться наконец.

Колесников злорадно подумал о Михайловиче, который после общения с местным нестандартным пилотом челнока наверняка не спал и к заднице привязывал гранату, на тот самый всякий случай. Сам разведчик считал подобные настроения глупостью. Близится война, кругом плетутся интриги и зацикливаться на личной жизни совершенно чужого человека — совершеннейшая глупость. Да еще и воспринимать наличие подобных людей, как личное оскорбление, совершенно неумно. В конце концов, каждый вправе портить собственную жизнь так, как угодно им самим. А в преддверии Жатвы волноваться за чужие тылы и то, как владелец ими решил распорядиться — голый идиотизм. Но Михайловича подобные вещи вгоняли в ступор и раздражали. Что поделать? Правильное воспитание и трезвый, рассудительный взгляд на жизнь счастье редко приносят. Да и найти человека, который бы всецело разделял твои убеждения, проблемно. Особенно, если искать такого в другой державе, в которой многие немыслимые вещи стали нормой. Чего Михайлович ожидал на корабле Альянса, офицеры которого верили в свободу, демократию и всеобщий мир? Вполне логичное завершение поисков «нормального альянсовского солдата». Для Альянса он нормален. Для СССР — транзитный клиент психбольницы. Но свое мнение-то каждому не навяжешь.

— Тогда я рада за вас, — вновь заговорила Тали. — Я всегда говорила, что вам нужно меньше думать. Хотя, став адмиралом и всецело прочувствовав ответственность, я поняла, почему вы всегда молчаливы и погружены в себя. Сама стала своим же страшным сном.

— Милая, вы слишком к себе строги, — улыбнулся Колесников, пропуская в каюту Тали. — А еще очень молоды, так что вам задумчивость явно не к лицу.

— К лицу… Вы даже не видели, какие у кварианцев лица, — сверкнула глазами Тали. — Может, у нас их и нет вообще? Я уже начинаю забывать о том, что в скафандре обитает биологическая единица. Настолько мы все привыкли вот к такой жизни, что сочтя себя киборгами, были бы не так далеки от истины.

— А вот вы ошибаетесь. После того неописуемого случая с «Зубровкой», я внимательно изучил анатомию кварианцев, дабы не повторять ошибок в будущем, — похвалился Колесников.

— Да, тогда неловко получилось, — покачала головой девушка. — Не ожидала, что мне настолько поплохеет от одного лишь глотка. Но я пришла не об этом поговорить… Как вам план Коллегии о возвращении родной планеты?

— Это не план. Пока это лишь мечта, хотя подробностей ваших операций я и не знаю. Если я отвечу честно, то не обижу вас?

Тали вновь покачала головой.

— Глупо и не ко времени, — потер виски разведчик. — Даже если у вас это получится, смогут ли остатки армии и флота противостоять Жнецам?

— Разумеется, нет, — отозвалась девушка. — Но адмирал Хан'Геррель старательно перетянул Коллегию на свою сторону и убедил в правильности своих взглядов. Мне пришлось подчиниться мнению большинства, хотя я против изначально.

— То есть, вы против, но вам придется рисковать из-за авантюриста-адмирала? Но это же еще более глупо, чем начало войны с гетами! Милая, почему вы молчали при нашем разговоре с Коллегией?

— Я слушала советского адмирала. Уверена, что так, как говорит он, скажет большинство людей. Ну, что кварианцы недалекие и недальновидные.

Колесников тоже был уверен в подобном. Радовало, что генсек не он, и принимать решения о том, ввязываться ли в войну или не взаимодействовать с кварианским флотом — принимать другому человеку. Генеральный секретарь соображал быстро, но разведчик все равно ему сочувствовал. Столько взвалить на свои плечи и постараться остаться хорошим… Да это исторически невозможно!

— А почему адмирал настолько уверен, что Жнецы — сказка? В свете всех событий и найденных Шепардом доказательств, откуда сомнения?

— Не все. Хан'Геррель хочет быть уверенным, но не уверен, — поправила Тали. — Он не хочет откладывать войну с гетами, именно поэтому старательно делает вид, что больше в мире нет никаких проблем.

— Я не знаю, что сказать, милая. Возвращение родины это, конечно, очень важное и нужное мероприятие, но не в данное время. Хотя, хрен его знает, когда наступит правильное.

— За это вы и нравитесь, Колесников. Ваши постоянные сомнения делают вас очень правильным человеком, — высказалась Тали. — Все взвешенно и рассудительно. И взгляд не такой, как у Михайловича, а более масштабный, что ли.

— Михайлович упрямец, но он потрясающий. Мне бы его уверенности в собственной непогрешимости. Знаете, в чем единственный минус советского гражданина? Мы настолько уверены в правильности постановлений ЦК, что не стараемся заглянуть в некоторые вещи глубже, чем нам их преподают. Феерически прекрасное образование, которое делает нас одними из самых грамотных представителей галактики, и чисто советская ментальность, делающая нас же самыми… Наивными, что ли. Я сейчас должен связаться с руководителем, и его мнение станет для меня собственным. Даже если я его внутренне не поддерживаю. Но все вот так как-то получается. То есть личное мнение исчезает, как только появляется уверенность, что вот этот назначенный товарищ все сделает правильно. Он же генсек — ему положено быть умнее и мудрее, а я могу и ошибаться.

— У нас примерно тоже самое, только выбранное руководство сами с собой договориться не могут. А кварианцы поддерживают все решения Коллегии, независимо от правильности оных. Спасибо за разговор, Колесников. Если хотите, можем пообщаться после окончания переговоров, когда ситуация прояснится и мы поймем, кем или чем наши расы друг для друга являются?

— Непременно поговорим, милая, — улыбнулся Колесников.

— Можно я спрошу? — Тали опустила голову и выдержала паузу. — Почему вы называете меня милой? Я не припоминаю, чтобы вы обратились ко мне по имени.

— Сам не знаю. Как-то привык обращаться именно так, — пожал плечами Колесников. — Вам это не нравится, или это оскорбление для кварианцев?

— Совсем даже нет. Просто, меня отец так называл всегда. А вы… С образом родителя никак не ассоциируетесь.

Колесникову тут же захотелось спросить, а с кем он тогда ассоциируется, но промолчал. Ответ девушки, независимо от того, что она скажет, был бы определенным шагом в сторону другой дружбы, более тесной и близкой. Хотелось ли этого? Пожалуй, нет. Для них обоих будет лучше сохранить дружбу в классическом виде, а не переводить в другие плоскости. И кто сказал, что дружить с женщиной невозможно? Невозможно, если ты озабоченный подросток, не знающий куда себя деть. А вот когда половая жизнь приобретает определенность, границы «женское» и «мужское» становятся более размытыми. Ну и появляется понимание того, что перед тобой не только «предмет» любовных утех, но еще и личность, которая, кстати, может и на тебя смотреть, как лишь на предмет для собственного удовлетворения. А вот это обидно. Обижаться на людей, которые придерживаются таких же эгоистичных взглядов, как и ты сам, легче всего. Для себя оправдание собственных помыслов любой найдет, а вот для другого…

— Вы снова задумались, товарищ посол, — сказала Тали. — Поговорим позже.

Колесников проводил взглядом Тали и связался с генеральным секретарем.

* * *

Генсек наблюдал за допросом протеанина, прохождение которого передавалось сразу ему в кабинет. То, что этот инопланетянин обладал очень нестандартным мышлением, было очевидно. А еще короткий экскурс в историю этой расы был полезен. Даже на экране протеанин выглядел настолько в себе уверенным, что это внушало уважение советскому руководителю. Довольно редкая черта, стоит отметить. Хотя, настроение у инопланетянина должно быть на редкость плохим. Родная раса уничтожена, вместо того, чтобы рассказывать ему о новом цикле, его нарочно тыкают в недавнюю для него потерю. Для него пятидесяти тысяч лет не прошло, а значит, боль разъединения довольно ощутима. Но генсека это особо не волновало. Жаль, что протеанин не был ученым или конструктором, а был лишь солдатом. Оружие, которое он довольно быстро и умело собрал, особой гениальностью не отличалось. Правда, была интересная особенность в том, что перезаряжать его не надо и при этом, оно не перегревалось. Такого ни одна раса добиться еще не смогла. А вот история войны в его цикле была более чем занимательной.

Услышав сигнал вызова, генсек отвлекся от допроса. Увидев озабоченное лицо советского посла, руководитель вздохнул. Худшие его предположения о выдвигаемых условиях, похоже, обретали реальность.

— Здравствуйте, товарищ Колесников. Как проходят переговоры? — тут же поинтересовался он.

— Переговоры зашли в тупик, товарищ генеральный секретарь. Кварианцы хотят помощи от человечества в военных операциях с гетами. Мечтают вернуть Раннох себе, — отозвался Колесников.

— Хм, забавно, — генсек улыбнулся. — Такого я даже предположить не мог. Самой смелой моей фантазией было требование подыскать подходящую им планету, но возвращение родины… Потрясающее время для ностальгии по родным каменистым полям, не так ли?

— Я лишь передаю вам их желание. Вникать в то, о чем они мечтают, не моя задача, — отозвался разведчик.

— Такое решение не может приниматься одним человеком, — задумчиво произнес генсек. — Верховным главнокомандующим я являюсь в военное время, а сейчас у нас относительный мир. Кварианские условия и возможность союза мы обсудим на ближайшем пленуме. Приостановите переговоры, объяснив им суть задержки с нашей стороны. О решении ЦК их известят. Возвращайтесь на Цитадель, Колесников, и спасибо за работу.

— Есть, — отозвался Колесников.

Генсек отключил связь и задумчиво посмотрел в окно. Довольно наглое условие в свете предстоящей войны. Точного времени прибытия армии жнецов никто не знает. И удивительного в том, если вторжение начнется через минуту, тоже не будет. А значит, нужно сосредоточить внимание именно на возможной войне, а не пытаться развязать микровойнушку. Как объяснить кварианцам, что в случае победы над жнецами, объединенный расовый флот вполне сможет выбить гетов с орбиты и на планете? И это будет благодарностью за возможный вклад кварианцев в войну. Делать это в преддверии бури — неразумно. Поймут ли те, кто романтически мечтает о доме, что остальные точно так же могут потерять свой, помогая кварианцам вернуть родину, вместо того, чтобы сосредоточиться на войне предстоящей? Если нет, то нужен ли СССР такой эгоистичный союзник? Ответ один.

* * *

Петровский внимательно осматривал клона, пытаясь найти в его поведении и характере хоть немного от прототипа. Ничего не было. Клон, который так и не придумал себе имя, был дерзок, злопамятен и завистлив к славе того, из клеточных соединений которого его создали. Но учился объект всему очень быстро и охотно. Узнав о том, что Шепард ненавидел те биотические способности, которые были направлены на атаку, а не собственную защиту, клон рьяно принялся изучать именно агрессивные техники. Являясь полной копией внешне, он страстно желал быть абсолютной противоположностью внутренних качеств капитана. Откуда в нем было столько злости, Петровский не понимал.

Призрак внимательно изучал все новые данные о клоне. Чему тот успел научиться, какие приобрел предпочтения. Харпера волновала каждая мелочь, каждый пустяк. Сначала он хотел избавиться от клона, но узнав о том, что Шепард в войне участвовать не будет, пересмотрел решение. Пока копия капитана его лишь печалила. Такой человек не спасет его расу от глобального уничтожения. Сам Призрак, хоть и давно в своих экспериментах перешагнул грань дозволенного Этическим Советом человечества, но в границах собственного нормального разума остался. И этот самый разум ему подсказывал, что подобное существо спасать что-то не способно. Открытый эгоизм и бесконтрольная ненависть еще больше все портили.

— Клон не идет на близкий контакт ни с кем, — заговорил Петровский. — Несмотря на то, что он рожден взрослым, у него подростковое восприятие. Он отрицает все авторитеты, хотя и ищет для себя человека, которому сам захочет подражать. Ни ты, ни я под это не подходим. В нас он видит родителей-создателей, которые создали его не для жизни, а про запас. То есть не человеком, а носителем нужных органов.

— Мы для него враги, которые еще до его появления сделали его возможным донором, — кивнул Призрак. — Прислушиваться к одному из нас он не будет. Согласен.

— И что будем делать? Ждать, пока он нас бросит или что похуже? — спросил Петровский.

— Колесникова вызывай, — посоветовал Призрак. — Ты ведь сам говорил, что он все больше и больше осуждает генсека. Вот он нам и подходит. Не совсем церберовец, выполняет приказы, с которыми не очень-то согласен внутренне. Клону это должно понравиться.

— Колесников? Согласится ли он быть нянькой? — с сомнением отозвался Петровский.

— К серьезным проектам «Цербера» я его все равно не подпущу. Истинных мотивов его жалоб мы не знаем, а право на ошибку не имеем. Вот и пусть займется клоном. Даже если у него ничего не выйдет, большой потерей для нас это не станет, — посмотрев на нахмурившегося Петровского, Призрак повторил: — Вызывай Колесникова.

Примечание к части

Если есть косяки — сообщайте, дорогие мои. Ибо играла давно, всего не упомнишь, а вновь углубляться в игру нет желания.

>

Глава 5

Колесников уныло собирал вещи в кабинете. Приказ о возвращении к службе неожиданностью не стал. Как только Петровский связался с ним, разведчик сразу же пересказал Управлению предложение генерала. Собственно, и приказ-то был сделан лишь для того, чтобы уверить старого друга в том, что генсек решил от Колесникова избавиться. Мол, дошли руки, наконец-то до сомнительного элемента, слишком сдружившегося с несоциалистическими лагерями. В принципе, ни для кого не было тайной, что подобное в СССР пресекалось. В теории можно было все, вплоть до брака с гражданином или гражданкой Альянса, но на практике… На практике безопасники находили уйму причин, чтобы не выпустить гражданина за пределы родины. Ну, или не впустить его пассию к нему. Слава партии, что брачеваться ему не нужно было, но это членство в «Цербере» еще хуже, чем любовь через «железный занавес», который новый руководитель практически восстановил.

Собрав в стопку планшеты, Колесников огляделся в поисках вещей, которые он еще не собрал. Взгляд скользнул по картине с изображением Кремля. Когда-то полотно грело душу, а сейчас — ничего. Он настолько привык к Цитадели, которую до сих пор недолюбливал, что картина стала лишь картиной. Эдаким скопищем мазков краски, сделанных талантливым человеком. Но ни прошлой ностальгии, ни любви к отечеству уже сей предмет искусства не вызывал.

— Тебе оставить картину? — кивнул Колесников на стену.

Эрнесто поднял голову и несколько секунд рассматривал нарисованный Кремль.

— Как хотите. Если тащить лениво, то пусть висит. Если не сможете без него в Москве — то забирайте, — паренек вновь погрузился в чтение.

Колесников позавидовал ему. То ли молодость лишала этой неуемной тоски по родине, то ли он сам слишком сентиментален. Эрнесто же скучал лишь по кубинским барам и больше, похоже, ничего у него тихой тоски по отчизне не вызывало. Вот по чему, а по московским пивнухам разведчик не скучал ни разу. Была мечта организовать пельменную вместо кабинета Удины, а в последствии, Андерсона, но она так и осталась мечтой.

— Оставлю. Действительно, не тащить же с собой в Москву, — решил Колесников.

— Да вас не поймешь, — вновь поднял голову кубинец. — У вас памятник Дзержинскому прямо напротив здания, но в кабинете вы все равно держите его портретик. Вам мало уличного Феликса, да? Так что совсем не будет странным, если вы повезете в Москву нарисованный Кремль. А почему вы здесь не родное свое здание Лубянки повесили?

— Почему-почему, — нахмурился Колесников. — Я вообще еще Ленина хотел тут поставить, но забывал прихватить его каждый раз, когда на Земле бывал.

В жгучих карих глазах Эрнесто скользнуло удивление.

— А что, искусственный Ленин здесь бы вам чем-нибудь помог? Ну, или от Удины бы избавил? Вряд ли. Нужно было реального Ильича сюда тащить, но в Мавзолее вам бы его не дали, ибо за ним, поди, очередь. А бюстик — если только приложить об голову нашего нового Советника. Вот тогда имелся бы смысл.

— Как же я скучаю по цензуре, — закатил глаза Колесников. — Слишком ты разговорчив. Как ты собеседование в своем Управлении прошел? Тебя не обвинили в непатриотизме и во внутренней тюрьме не подержали для порядка?

— Вот это, — Эрнесто кивнул на картину, — Не патриотизм. Вот где он должен быть, — кубинец постучал пальцем себе по лбу. — А это мазня — ненужная бутафория. Обойдусь без нее спокойно.

— Тогда забираю. А то вдруг ностальгия в тебе все-таки взыграет, и ты решишь повесить цветок марипоса.

— Я его нарисую над Кремлем сам. Оставьте картину. Буду на нее смотреть и вас вспоминать, — Эрнесто подошел к окну и закурил. Колесников не любил сигары. Запах его жутко раздражал, хотя вроде бы ничем неприятным не тянуло.

— Будешь в отпуске — приезжай проведать, — бодро произнес Колесников.

— Почему вас отзывают? Что, без вас в Управлении бесчинства начались? Нет. Ваш заместитель с работой не справляется? Тоже нет. Какой смысл в вашем присутствии в Москве? Здесь вы все и всех знаете. Кое-кому даже нравитесь, что лично меня удивляет. В случае нужды к вам бы прислушались все эти представители расовых элит. А я что? Новенький-хреновенький, да еще и репутацию здесь успел заработать нехорошую. Свободу почувствовал.

— А вот ты позвони председателю и спроси у него, зачем он меня дергает, — посоветовал Колесников. — Только потом мне потрудись рассказать, а то я тоже теряюсь в догадках.

— Странно все. Очень странно, — задумчиво произнес Эрнесто, выпуская дымовое колечко изо рта.

Колесников не отвечал. Конечно, поведать коллеге о планах Управления хотелось, но ему строго-настрого велели молчать, чтобы абсолютно все окружающие уверились в его предательстве.

— Давайте отметим ваше отбытие, что ли. Посидим в квартире, поговорим, примем на сердце, — предложил Эрнесто.

Колесников прекратил собираться и задумчиво посмотрел на кубинца. Тот всегда искал повод, чтобы, как он сказал «принять на сердце», но в отличие от того же разведчика, похмельем абсолютно не страдал, хотя и пил, словно слоник на водопое. Но сейчас Колесников был с ним согласен. Собрать товарищей, которые у него на Цитадели появились и попрощаться с ними же. Очень сомнительно, что Призрак сделает его своим собственным послом, а значит, существует вероятность больше никогда не увидеть новых знакомых. Получается, что в данном случае, пьянка необходима. Она и будет логическим завершением возникших дружеских отношений с обитателями Цитадели.

— А давай. Мое отбытие и твое вступление в новую должность, — согласился Колесников. — На Землю меня отправят послезавтра, так что успею отойти. У тебя рома не будет?

— Да вы что такое говорите, — возмутился Эрнесто. — Я же советский посол! Рома у меня не будет! Сплюньте!

— Веришь в приметы? — Колесников раскрыл окно, не в силах больше вдыхать аромат кубинской сигары.

— Во все верю. Кубинским коммунистам соборы можно посещать. Москва ругалась и плевалась, но смирилась, — похвалился кубинец.

— У нас тоже можно, но только один раз, — усмехнулся Колесников. — Второй раз посещаешь церковь уже будучи беспартийным.

Эрнесто открыл рот, чтобы ответить, но его прервал сигнал вызова. Ответив, Колесников принялся рассматривать Михайловича, который, судя по улыбке, прибывал в самых прекрасных настроениях.

— Здравствуй, снятый с позором, посол, — тут же заговорил адмирал. — Дошли мои молитвы до коммунистических предков, и они помогли вашему председателю додуматься тебя выгнать. Наконец-то.

— И чему ты радуешься? Думаешь, Эрнесто, как и я, будет тебя в доках встречать, когда надумаешь заявиться? Ничего подобного! Будешь сам бегать и искать советского посла по всей Цитадели, — отозвался Колесников.

— Да я больше и не буду ее посещать. Подберу тебя, доставлю на Землю и дальше по своим адмиральским делам, — рассказал о своих планах Михайлович. — Ты отступные приготовил?

— Конечно, — кивнул Колесников. — С тебя — спиртное, с меня — вода из-под крана. Хорошо посидим, душевно.

Смотреть, как Михайлович хмурится, было одно удовольствие.

— Встретишь меня вечером в доках, а то я с недавних пор боюсь ходить один не по советской земле.

— Хорошо, — пообещал Колесников.

* * *

Направляясь в доки, Колесников свернул в парк, чтоб без лишних ушей поговорить с Петровским. Удрать от Михайловича, который должен его доставить на Землю, вряд ли получится. А значит, нужно, чтобы церберовцы подобрали его раньше. Вообще, довольно странное решение Совета Обороны: послать кого-то за ним, да еще и Михайловича, который непременно пристрелит его при попытке к бегству. Почему Управление молчит, если они видели приказ? Почему не дали распоряжение об отмене? Зачем этот цирк с небывалой таинственностью?

Проводив взглядом парочку азари, прошедшую в неприятной от него близости, Колесников связался с генералом, включив запись на инструментроне.

— Что-то случилось? — сразу забеспокоился Петровский.

— На Цитадель отправили Михайловича. Он должен доставить меня на Землю.

Петровский молчал, видимо, что-то обдумывая.

— Я пошлю за тобой своих людей. Номер дока отправлю тебе сообщением. Уже вечером будь готов покинуть Цитадель, — распорядился генерал.

— Понял, — отозвался Колесников.

— И с Михайловичем не надо встречаться. А то расчувствуешься и передумаешь, — посоветовал он.

— Это и так понятно, — кивнул Колесников.

Разговор он тут же переслал в Управление. Вероятно, они и рассчитывали, что Колесникова «Цербер» заберет раньше, а Михайловича отправили, чтобы поторопить ребят и, заодно, показать разведчика предателем. Дабы Призрак не сомневался в новом кадре. Могли бы предупредить — он бы тогда не занимался сборами весь день. Но, очевидно, верхам будет лучше показать побег бывшего посла и настроить товарищей против него. Может и выглядит это все достоверным, но точно не поднимает настроение.

Отключив инструментрон и присев на скамейку, разведчик тоскливо подумал об «отступных», в которых участия он не примет. А жаль. Хотелось бы попрощаться с Бейли. С ним связаны не самые приятные, но весьма яркие воспоминания. Да уж, на фоне нынешних событий и приближении жатвы, их давнее маленькое приключение выглядит веселой прогулкой.

Собравшись с мыслями, Колесников вызвал Тали. Общаться с ней из Штаба «Цербера» было бы глупо. Кварианцы, будучи неплохими технарями, или сигнал отследят, или прослушают. Или все и сразу. Подставлять девушку или организацию, в которую он еще даже не попал — совсем идиотизм. Выгонит его Призрак, а в Москве за провал задания, к выполнению которого он еще не приступил, что-нибудь интересное с ним непременно сотворят. Значит, попрощаться нужно именно сейчас.

— Здравствуйте, Колесников, — поприветствовала его девушка.

— Здравствуйте, милая. Хороший сигнал. Мигрирующий Флот все-таки покинул системы, захваченные гетами?

— Нет. Флот готов начать войну хоть сейчас, что печально. А сигнал хороший, потому что мне приказали сопровождать дипломатов. Мы в который раз пытаемся поднять вопрос об открытии посольства на Цитадели. Может, Совет хоть сейчас позволит нам это сделать. Лично я надеюсь, что дипломатическая работа отвлечет адмиралов от этой дикой мысли: вернуть родину именно сейчас.

— Хорошо бы, если бы отвлекла… Погодите-ка, вы на Цитадели?

— Да. В данный момент просматриваю детали для корабля, — ответила Тали.

— Мы можем увидеться? Меня отозвали с должности посла, поэтому встречаться так же часто, как мы встречались, не получится. Конечно, частыми встречи не назовешь, но вскоре и их не будет.

— Где мы встретимся? — спокойно поинтересовалась Тали.

— Сейчас сброшу вам координаты, — сказал Колесников.

* * *

Генсек терпеливо ожидал председателя КГБ. После доклада Лисина он должен был связаться с Советом Обороны. Открыв дверцу шкафа, генеральный секретарь придирчиво осмотрел свое отражение. Отсутствие полноценного сна совсем не красит. Усталый вид вгоняет в тоску. Нужно решать все насущные проблемы и устроить выходной. Хотя бы на полдня. Черт, а он всегда наивно полагал, что руководитель — это что-то сродни монарху. А как учили? Царь спал, сколько хотел, ел от пуза и развлекался на балах. От чего, собственно, последний Романов и просрал Российскую Империю, так как не успевал наладить жизнь всем членам своей немалой семьи и бесконечным родственникам. Куда тут думать о нуждах государства, когда новых лифчиков с бриллиантами у дочерей нет? Да еще и долгов императорский двор столько наделал, что запросто мог бы превратить свою Империю в поставщика бесплатного сырья и рабочей силы для Европы. Слава партии, что нашлись люди, которые смогли собрать по кусочкам раздробленную страну и превратить аграрное государство в могучую индустриальную державу. И сказать Европе: «Давали в долг царю? У него и требуйте возврат, а у нас царей нет».

Наверное, все его предшественники также страдали от отсутствия времени на обычную жизнь. А раз так, то нечего себя жалеть. Не он первый и не он последний такой мученик. Конечно, в свете всех нынешних событий, можно оказаться и последним генеральным секретарем, но он гнал от себя пораженческие мысли. Лучше он вообще не будет спать и просидит на стимуляторах до износа, но людей он не подведет. Не имеет права.

— Можно? — спросил председатель, заглядывая в кабинет.

— Да, разумеется. Докладывай, — генсек поправил очки, закрыл дверцу и повернулся к Лисину.

Председатель включил инструментрон и генсек услышал переговоры Колесникова и Петровского.

— Так, значит «Цербер» подберет нашего друга сегодня же. Это хорошие известия. Все-таки ты был прав, когда предложил вместо согласованного времени отбытия с Цитадели направить туда Михайловича. Что увидят товарищи Колесникова? Они увидят незаконченные сборы и бегство. Это нам на руку. Имена связных в «Цербере» Колесникову известны?

— Так точно, — отозвался Лисин.

— Прекрасно. Значит так, — генсек задумчиво заходил по кабинету. — Как только нам доложат, что Колесников прибыл в один из Штабов, сразу и в экстернете, и в газетах должны появиться статьи о предательстве советского посла. Выставим себя перед Альянсом и всем этим галактическим борделем не в лучшем свете, но зато дадим Призраку понять, что Колесников — предатель. А то, что у нас предателей родины ставят к стенке — ни для кого не секрет. Меньше будет в нем сомневаться — больше будет доверять.

— Если мы пустим в сводки то, что Колесников предатель, то даже в случае его успеха придется столкнуться с возмущением в обществе и требованием наказать его, — усомнился Лисин.

— С общественным мнением разберемся потом, — отмахнулся генсек. — Наша цель — обезглавить «Цербер», и Колесников обязан выполнить приказ. А что у нас с правительством Альянса? Как там себя чувствуют наши саботажники?

— Все по плану, товарищ генеральный секретарь. Законопроект о сокращении членов госаппарата принят. Количество парламентеров близится к критической для Альянса отметке, — ответил председатель.

— Отлично. Чем меньше этих болтливых демократов-идеалистов, тем легче с Парламентом сотрудничать. Меньше рыка в сторону СССР. Недурно бы, если бы они какие-нибудь выборы затеяли. Или вотум недоверия выставили президенту. Тогда процесс расформирования Альянса пошел бы еще резвее.

— Они там тоже не дураки сидят, — усмехнулся Лисин. — Если и выберут нового главу — то из среды военных, учитывая нынешнее положение. А для военного, даже альянсовского, политические дебаты не будут первостепенной задачей. Он начнет вникать в дела и действовать. Как и вы, кстати.

— Так и пусть вникает. И действует по своему усмотрению. Нам-то что? Мы поддержим все реалистичные проекты. А нынешний президент… В конце концов, она — женщина и в некоторых вещах разбирается из рук вон плохо. Вместо того, чтобы отдать часть долга, которая ушла бы на строительство крейсеров, они вкладывают средства в ненужную ерунду. А все почему? Популярность процентную в народе хочет высокой поддерживать. Очень жаль, что ей никак не могут растолковать, что в сомнительные времена лучше делать ракеты, а не строить бесконечные общепиты и облагораживать колониальные планеты. Постарайся донести до агентов, что нынешний президент Альянса никак реалиям не соответствует.

— Так точно, — кивнул Лисин.

— Теперь Совет обороны. Свяжите меня с министром, — обратился генсек к секретарю.

— Уже, — отозвался голос девушки из активированного инструментрона.

Генсек перевел взгляд на Лисина, бездумно рассматривающего портрет Андропова.

— Его бы сюда сейчас, — произнес рукводитель.

— Вы не хуже, — отозвался Лисин.

— Когда вопрос со Жнецами будет закрыт, повтори эту фразу и будешь прав. Пока же ты выглядишь льстецом, — хмыкнул генсек.

Пройдя к терминалу, в котором высветилось изображение министра, генсек кивнул на воинское приветствие чиновника.

— Президиум выступил против союза с кварианцами, — перешел он сразу к делу. — Я ничего другого и не ожидал, признаюсь. Но союзники по-прежнему необходимы. Я просмотрел доклады Шепарда и узнал, что он довольно долго контактировал с одной из особей гетов. В протоколе он указал даже его имя — «Легион». Недурно бы найти этого представителя расы. Судя по всему, они способны идти на контакт не только при помощи винтовок. Изучите досконально все, что связано с гетами. Если будет возможность, свяжитесь с Комитетом обороны Альянса и запросите свидания с Шепардом для уточнения некоторых данных. Отказывать вам не будут, так как Альянс тоже заинтересован в преумножении флота.

— Для свидания потребуется выездная комиссия, товарищ генеральный секретарь. Шепарда переправили в Гриссомскую академию. Так как он биотик и весьма преуспел в освоении способностей, Альянс посчитал нужным сделать его кем-то вроде преподавателя, — отозвался министр.

— Вот это новости, — снял очки генсек. — Это так наказание отбывают в Альянсе? Террорист учит других? Немыслимо.

— Законодательно к ним не придраться, — пояснил генсек. — У них нет штрафбата, в который в случае войны можно было определить бывшего капитана, но у них принято использовать все возможности для принесения пользы обществу. Видимо, для других занятий Шепард не приспособлен. На станции он находится под постоянным наблюдением. Покинуть ее не имеет права.

— Ты слышал? — повернулся генсек к Лисину. — Если захочешь преподавать в разведшколе Альянса, просто накосячь там. Взорви парочку некрасивых, на твой взгляд, зданий. Убей ненужных людей и займи почетное место учителя. Я поражен.

Генеральный секретарь вновь повернулся к министру.

— И все же решайте вопрос по гетам. С его помощью или без нее. Как только машины будут готовы к переговорам, доложите мне. Дипломаты не могут заниматься своими обязанностями с потенциально вражеской расой. Мирными людьми рисковать мы не будем. Поручаю это вам. Покажите мастерство переговорщиков.

Отключив связь, генсек посмотрел на Лисина.

— Если найдется возможность перепрограммировать машины, то пусть этим займется кто-то из технического отдела КГБ. Вояк впутывать в такие тонкости не будем.

— Понял, товарищ генеральный секретарь, — чуть улыбнулся Лисин.

* * *

В этот раз ждать Тали долго не пришлось. А может он настолько погрузился в размышления, что потерял счет времени. Из потока мыслей его выдернуло легкое прикосновение к плечу. Повернувшись, Колесников улыбнулся девушке, стоящей прямо перед ним.

— И когда вы покидаете Цитадель? — сразу поинтересовалась она.

— В ближайшие несколько часов. Даже возвращаться в посольство не буду, — ответил разведчик.

— А вещи вы уже доставили на хранение в доки? — вновь задала вопрос Тали, осматривая бывшего посла.

— Вещи доставят потом, — произнес Колесников.

Вот он решительно не умел врать в бытовых ситуациях. Когда это нужно было для выполнения задания, а именно, для родины, он делал это филигранно. Удивляясь сам себе, заливался соловьем. А сейчас словно ком в горле. Да и щеки стремительно загорались при мысли, что сейчас лжи на бедные уши девушки он сольет ушаты.

— Мне очень жаль, Колесников, — опустила голову девушка. — Я привыкла к вам и давно считаю... как у вас говорят… товарищем.

— Спасибо, милая. Я тоже к вам привязался. Если будет возможность, то непременно с вами свяжусь, — пообещал он, будучи уверенным, что такой возможности не будет. Да если и будет, он ее упустит со свойственным ему же «везением».

— Неужели на Земле вы сейчас нужнее, чем на Цитадели? Ваше руководство абсолютно уверено, что новый посол справится, учитывая нелегкое время?

Колесников молчал. Отзыв с должности проверенного человека, первопроходца, смотрится глупо. И кварианка эту глупость уловила, хотя и не знает тонкостей политики.

— Какой смысл гадать, для чего я там понадобился? Приказы — вещь такая, что можешь с ними спорить, не соглашаться, быть ими жутко недоволен, но выполнять их ты обязан. По крайней мере, меня учили так.

— Помните, вы рассказывали о мерах, применяемых к сомнительным гражданам? — неожиданно произнесла кварианка. — А это не тот случай? Если верить идеологическим привычкам вашей державы, то общение с «иноверцами» должно быть минимальным. У вас это вряд ли получалось, будучи послом здесь. Я за вас переживаю.

— Вы изучали нашу идеологию? — удивился Колесников. — И не переживайте. Я клялся, когда еще служил в армии, что готов умереть за родину. Ну, а раз родина решила, что я больше не нужен, то кто я такой, чтобы это оспаривать?

Кварианка опустила голову и молчала. Колесников тоже не решался прервать тишину.

— Не возвращайтесь на Землю, — вдруг уверенно сказала Тали. — Я могу подыскать вам место на Флоте. Конечно, будет непросто уговорить адмиралов, но мы хотя бы попробуем.

— Что? — поразился Колесников. — Вы предлагаете мне убежище? Почему?

— Я, правда, должна отвечать? — сверкнула глазами девушка.

Колесников покачал головой. Вновь повисло неловкое молчание, которое, от чего-то, прерывать никак не хотелось. Тали не выдержала первой.

— Я влюбилась в вас в тот момент, когда мы бегали по той колонии, спасаясь от гетов. Но влюбленность — чувство проходящее. И оно прошло, — кварианка подняла голову и коснулась руки разведчика. — А полюбила я вас тогда, когда вы позволили приносить вам в каюту Заида чай. Раньше я никогда ни о ком не заботилась. Были обязанности, но точно их не назовешь заботой. И вот тогда я и захотела дальше ухаживать за вами. Вы заслужили большего, чем расстрел в той части галактики, которую зовете Родиной.

Язык прилип к небу и никак не желал выполнять свои функции. Слишком непривычно все это прозвучало. Те женщины, с которыми он был близок, подобного ему не говорили. И как реагировать он тоже не знал. Слишком откровенно и прямо — он был не готов к таким словам. Это даже как-то не вязалось с образом скромной девицы, коей он считал Тали до последней минуты.

— Я не знаю, что сказать, милая, — признался Колесников, решивший нарушить молчание. — Вы тоже мне небезразличны, но… Мы не можем. Это неправильно. На что будет похожа наша жизнь? Пока вы изучали основы коммунизма, я штудировал энциклопедии по анатомии. Во что выльется наше с вами сближение — сам черт не знает. Но я принесу вам массу неприятностей. Да еще и жизнь будет проходить в бегах. Я так не могу. Нельзя. Я обязан вернуться «в ту часть галактики, которую зову Родиной».

Тали подняла голову и стала рассматривать его лицо.

«Какая же она маленькая и хрупкая».

— Я не допускала мысли, что вы согласитесь, но не могла не предложить, — сказала Тали. — Значит, это наша последняя встреча?

Колесников кивнул. Лгать дальше девушке не хотелось. Пусть лучше считает его «поставленным к стенке», чем предателем-церберовцем. Да и не самое худшее место для прощания: парк. Лучше, чем его кабинет или, прости партия, квартира. Там разговор приобрел бы смущающую неловкость. Здесь же… Здесь они были не одни: мимо хоть и изредка, но проносились разношерстные компании.

— Мне так жаль, — заговорила она. — Я не могла предположить, что наша сегодняшняя встреча будет последней. У людей же принято делать прощальные подарки? Простите, что я с пустыми руками.

— Не думайте об этом. Может, это в Альянсе принято, а я не его представитель, — отмахнулся Колесников.

— И все же мне неловко. Думаю, я сделала достаточно уколов перед встречей, чтобы не болеть довольно долго…

— О чем вы? — не понял Колесников.

Через мгновение он уже наблюдал за руками Тали, которая решительно чем-то щелкала, касаясь маски шлема. Он хотел возразить, но не успел, увидев опускающиеся руки с зажатой в них деталью скафандра. Вздохнув, он поднял глаза и всмотрелся в лицо девушки. Если бы не особенности анатомии, он счел бы ее человеком. Светлая, болезненная на вид кожа, под которой проступала сетка мелких сосудов, совершенно не портила впечатление. Черты лица у Тали были прекрасными даже для его понимания, которое упиралось в любовь к именно людской природе. Глаза были не вызывающе яркими, как он думал. Не такие, как у людей, конечно, но интересные и не отталкивающие.

— После этого я, наверное, буду долго отходить. Но мы видимся в последний раз, поэтому… — Тали прикрыла глаза и подалась вперед, чуть привстав на цыпочки.

Колесников почувствовал прикосновение к своим губам. Детское, неопытное, но уверенное. Скользнув рукой по холодному материалу, из которого был сделан ее скафандр, Колесников приобнял за талию девушку и прижал к себе. Поцелуй вышел странным, непривычным, почти нелепым, так как он боялся повредить ей губы слишком резкими движениями или случайным касанием зубов.

Прозвучавший сигнал инструментрона заставил его оторваться от Тали и проверить поступающие сообщения. Номер дока и подтверждение прибытия шатла «Цербера». Михайлович, видимо, еще не появился, так как гневных сообщений с претензиями не было.

— Тебе пора, — заметила девушка, впервые обратившись к нему на «ты»

— Да, — кивнул Колесников. — Давайте я вас провожу.

— Не стоит, — сказала она, надевая маску. — Я хочу запомнить вас здесь, посреди мирного пейзажа, а не в жуткой переполненности основных зданий.

— До свидания, милая, — Колесников сглотнул непонятно откуда взявшийся ком в горле.

— Прощайте. Кила се'лай, Колесников.

Разведчик уныло побрел в нужный док, стараясь не оборачиваться.

* * *

— Теперь мы снова вместе, мой дорогой друг, — произнес Петровский, вставая с кресла и подходя к Колесникову.

Разведчик постарался улыбнуться, но ничего не вышло. Грудь сдавливала тоска, от которой хотелось по-бабьи разрыдаться. Он уже прочитал все сообщения от Михайловича по дороге, и от полученного последним становилось совсем грустно.

«Чтоб тебя там на опыты пустили, сукин ты сын!» — гласило оно.

— Выпьешь? — заботливо спросил Петровский, оценивая состояние друга.

— Выпью, — легко согласился Колесников.

— Сильно не налегай, — попросил Петровский, доставая бутылку и несколько стаканов. — Призрак приказал немедленно подключить тебя к делам. И знаешь, твоему проекту я не завидую.

Колесников осушил бокал и даже рези в горле не почувствовал. Видимо, вчерашний день наложил на психику нездоровый отпечаток. Странно, ибо раньше такого не было. Но, с другой стороны, раньше его и предателем не называли.

— Если этот проект — очередная церберовская расчлененка, то лучше верните меня в Москву, — попросил он.

— Не хочу пугать, но после увиденного ты попросишь меня сам перевести тебя в исследовательский отдел. Ты как себя чувствуешь? — поинтересовался генерал.

— На редкость погано, — пожаловался Колесников.

— Это пройдет, — приободрил его Петровский. — Я сам первое время места себе не находил, ругал за принятое решение, скучал по работе. Но потом отпустило. Это чисто наше советское — скучать и ностальгировать по родине и друзьям.

— Так что за проект? Займи меня побыстрее, пока у меня депрессия не началась, — попросил Колесников.

— Идем, — кивнул Петровский.

Размер станции, судя по всему, был масштабный. Коридоры были длинными, ответвления в них — частыми, а количество дверей — бессчетным. Изредка попадались и люди в исследовательских костюмах, и оперативники. А раз здесь обитают и те, и другие, значит это и есть таинственный Штаб. Ну, или один из главных центров управления.

Возле одной из дверей Петровский остановился. Прохождение всех систем безопасности заняло несколько минут, что считалось довольно долгим.

— Что вы так охраняете усиленно? — вслух произнес Колесников то, что не собирался.

— Скорее, мы усиленно охраняем сами себя, заперев… Сам сейчас все поймешь, — чуть улыбнулся Петровский.

Колесников зашел в открытый отсек и огляделся. Полумрак мешал детально все разглядеть, пока глаза не привыкли. Отсек был сделан, как жилое помещение, а не лаборатория или кабинет. И что он должен здесь такого увидеть?

— У меня гости? — услышал Колесников знакомый до боли голос. — Вот радость привалила!

В следующую секунду говорящий вышел из дополнительного мрака, созданного незнакомым Колесникову невысоким деревом. Или кустарником — он в этом не специалист. Разведчик вгляделся в знакомые черты лица. Хотя, не совсем знакомые. У Шепарда был шрам, проходивший через бровь. Хотя, современная хирургия творит чудеса. Но как он здесь оказался? Неужели Призрак настоль решителен, что выкрал Шепарда из тюрьмы?

— Шепард? — неуверенно спросил он, не в силах оторваться от лицезрения мужчины.

Тот улыбнулся, но не так, как капитан Альянса. Что-то в нем было другое, жесткое, незнакомое.

— О, нас с ним многие путают, — улыбка стала еще шире, но лицо от этого не подобрело. — Неужели мы с Шепардом так похожи?

Примечание к части

Добавила не свойственной мне романтики. Специально для тебя, дорогой мой съехавший Талифан — Красноармеец выдавливала из себя сей эпизод. Блекфан — как договаривались.)))

>

Глава 6

Михайлович зашел на борт крейсера Хакета, сжимая в руках газету. СССР, несмотря на стремление постоянно развиваться и совершенствоваться, от старых привычек отходил очень тяжело. Вот и с печатными изданиями не смог распрощаться, как более гибкий в этом отношении Альянс, который все новостные сводки перенес в экстранет. Советский адмирал пялиться в экраны не любил жутко, поэтому заставлял кого-то из экипажа читать ему последние известия. Но газетами с удовольствием шуршал сам и даже журналы выписывал, хотя редко читал их от корки до корки. Последняя доставленная газета целый день не давала ему покоя. Поплакаться было решительно некому, а таскать в себе недовольство Михайлович не имел привычки.

— Я уже встречаю тебя не у лифта, а прямо здесь, — улыбнулся Хакет. — За экипаж переживаю.

— Что с ним сделается, с твоим экипажем, — отмахнулся Михайлович. — Видел это? — адмирал ткнул пальцем в изображение Колесникова в газете.

— Да, уже ознакомился, — кивнул Хакет. — Странно, что СССР решил вынести это в массы, учитывая вашу историческую таинственность.

— А как не выносить? Это же не какой-нибудь балерон, пританцовывая, подался к Призраку, а целый посол. Начнут спрашивать: «Куда дели?» и что говорить? Брехать? Так не заслужил он того, чтобы ради него людей в заблуждение вводить.

— А с чего бы вдруг? Каковы предпосылки? — полюбопытствовал Хакет.

— Да не знаю, — Михайлович прижался спиной к стене. — Но у него там сладкоголосый друг Призраку постель стелет — вполне мог переманить. Хотя… Не знаю. Никак не могу смириться с мыслью, понимаешь? Я ведь все для него делал. Всегда подбадривал, веселил, успокаивал. Я был нежен. Ну, сам знаешь, я умею, а теперь вот это, — он вновь кивнул на газету. — Меня бесит мысль, что он не просто предал нас, но и сделал это прямо перед войной. Вот не сука, а?

Хакет молчал.

— Правильно, что не отвечаешь, — слабо улыбнулся Михайлович. — Я бы тебе пощечину дал, если бы ты кивнул хотя бы. А потом заорал на весь крейсер, что ты ко мне приставал.

— Ты шутишь, значит не так все плохо, — прищурился Хакет. — И что делать будем? Учения закончились, и мне приказано отвести флот к «Арктуру».

— Отводи, раз приказывают, — отозвался Михайлович. — А мне на Землю надо попасть. Разъяснить кое-что в Совете Обороны. Да и еще кое-куда наведаться.

«Кое-куда» — это на Лубянку, в известное здание, в котором он бывал всего несколько раз. Хотя, это все же превышает количество посещений среднестатистического советского гражданина. Большинство сограждан безопасников не любили, и Михайлович к меньшинству себя не относил. Последнее посещение было не так давно, и он все еще помнил постные лица пробегающих рядом адских КГБшников. Сейчас же повестки ему не пришло, а в приемной можно просидеть до конца жизни. Михайлович уже решил, что если его не примут в день обращения, то он не поленится и нарисует лампасы прямо на плаще памятника Дзержинскому. Плевать, что высоко, он что-нибудь придумает. Со стремянкой придет и заодно повеселит публику, которой, наверняка, понравится увиденная картина. Ну и за хулиганство его прямо там отправят во внутреннюю тюрьму Лубянки. То, что просидит он там недолго, адмирал знал наверняка. Пользоваться служебным положением не принято, и он сам это ненавидел, но иногда ситуация требовала. Вот как сейчас. Ведь если договариваться через Совет Обороны, то ему назначат встречу через неделю минимум и подготовятся. А ведь иногда важно побыть неожиданным.

— Как считаешь, мы справимся? — неожиданно тихо полюбопытствовал Хакет. — Несколько лет подготовки, а у меня настолько скверные предчувствия, что хоть плачь.

— Не плачь, Стивен, — подмигнул альянсовскому адмиралу Михайлович. — Мы справимся. Или не справимся.

— Последнее мог бы не говорить, — Хакет подошел к иллюминатору. — Вот появятся они сейчас, вот сию секунду, и как быть?

— Учитывая, что рядом я, у тебя будет возможность несколько минут попаниковать и побегать по кругу. Я в это время тут покомандую. Но ты такие настроения от себя гони. Не хватало еще тебя откачивать вместо того, чтобы этих сволочей сничтожать.

— Не угодно чаю, товарищ адмирал? — повернулся к нему Хакет. — Ну, пока есть возможность.

— Правильно. Чай попить надо обязательно. А то прилетят Жнецы, а нам ссаться нечем. Только к тебе в каюту я не пойду. Ты там расчувствуешься, бросишься мне на шею и разрыдаешься. А как мне тебя успокаивать? Только пощечинами. А мне лениво силы тратить. Давай в кают-компании посидим, по-простому. Ты уже, поди, отвык от общения с офицерьем. Так, покрикиваешь на них да портянки свои стирать заставляешь. А общаться надо.

— Не учи жизни. Я тебя постарше буду. И, в отличие от тебя, у меня не одна битва за плечами, — нахмурился Хакет.

— Вот Жнецам это и расскажи. Давай, ты будешь их разговорами отвлекать, а я Флотом командовать и им по спинкам стрелять. Замечательно получится. Без лишних потерь.

— Чай принеси, — обратился Хакет к подскочившему дежурившему солдату.

— Пепельницы где? — замотал головой Михайлович. — Вот все у тебя не для людей. Вот как советскому адмиралу здесь покурить? Или на кораблях Альянса пепел принято глотать вместе с бычком?

— Принесите ему посуду какую-нибудь, — обратился Хакет к тому же солдатику. — Можно я посмотрю газету?

— Она на русском. Ты что, язык вечного врага выучил? Похвально и приятно, — Михайлович протянул газету и откинулся на спинку стула.

Хакет погрузился чтение или же умело делал вид, что понимает то, что написано. Михайлович же заострил внимание на двух женщинах, беседующих за соседним столом. Обсуждали они что-то настолько увлеченно, что адмиралу моментально захотелось подслушать. Да и мысли о Колесникове прогнать из головы. Вот о чем могут судачить бабы? Да ни о чем, чтобы касалось службы. Наверняка обсуждают мужскую часть офицерского состава. Но все равно было любопытно.

Скользнув взглядом по выпавшему из реальности Хакету, Михайлович подкурил и весь обратился в слух.

— Жизнь в колониях не такая уж легкая, — сказала одна из женщин. — Вот взять Мари. Променяла службу на флоте на должность охранника. А результат сама знаешь. Еще легко отделалась.

— Да уж. Хорошо, что с ней это сделал один идиот. А если бы их много было? Как бы она это пережила? — подхватила другая. — Хорошо, что этого урода быстро поймали. Да и старший у них — отличный офицер. Бережет теперь ее. Боится, что она уйдет со службы. Черт, маньяков нужно кастрировать. Это ж надо такое с девушкой сотворить?

— Ее старший не отличный офицер, а полный идиот, — не смог не вмешаться Михайлович, моментально закипев.

Девицы оторвались друг от друга и посмотрели в его сторону. Поднявшись, обе козырнули и молча вылупились на адмирала.

— Ну что смотрите? Офицер этот, вами нахваливаемый, дерьмо, — вновь заговорил Михайлович.

— Вы его не знаете, но смеете делать такие резкие выводы? И это — советский адмирал? — заговорила самая смелая. — Влез в разговор и оскорбил незнакомого офицера.

Хакет оторвался от газеты и тоже уставился на Михайловича.

— А мне не надо его узнавать, чтобы сделать очевидные выводы, — проглотил очевидную грубость адмирал. — Вместо того, чтобы в довесок цинично оттрахать мозг этой дуре, он еще бережет ее, хотя обязан гнать в шею.

— Послушай, Борис, там случай очень неприятный в колонии, — почти шепотом заговорил Хакет. — Но твое-то какое дело. Или советские адмиралы действительно во все свой нос суют? Над девчонкой надругались, а ты превращаешь это событие в балаган, как принято. Какие тут могут быть выводы? О чем ты?

Михайлович разозлился.

— А выводы самые простые. Ах бедная девочка, ах, злой дядька — трахнул ее без разрешения. Смею напомнить, что девица — офицер. Хотя, какой она, к черту, офицер? В ее обязанности, как я понял, входит охрана колонии, а она сама себя охранить не смогла. Это нормально? От одного мужика не смогла отбиться, а в бою их меньше было бы? А попади она в плен после боя? Да ее бы отсношали все, кому не лень. А она бы еще дико возненавидела всех кругом, забывая о том, что во всем виновата сама. И на хрена идти на службу, если ты не можешь сопротивление одному выродку оказать? Понабрали восторженных идиоток и сидите-радуетесь. Мол, какой Альянс умный: додумался женщин на службу принимать, не то, что совки проклятые. Ну вот приняли. Справилась со своими обязанностями? Нет. Смогла бы вовремя подать сигнал тревоги? Нет. Смогла бы помочь колонии, ввязавшись в бой? Тоже нет. А раз стала подстилкой для маньяка, который, стоит отметить, прекрасно чувствует готовых к спариванию самок, значит хотела этого всеми силами. И получила, что хотела. И что у нас в итоге? Пока она предавалась любовным утехам, в колонии бесчинствовали бы враги, если бы это случилось во время нападения. Я обязан жалеть ее после этого? Да я бы трибуналу ее отдал, не задумываясь. И тех, кто ее обучал и допустил к службе заодно, дабы такие кадры в течение военной жизни не пускали. Ну и неплохо было бы понасиловать заодно, чтобы лучше прочувствовали свою некомпетентность.

Михайлович выдохнул и закурил еще одну сигарету. Девицы переглядывались, Хакет не моргая, сверлил его взглядом.

— Ты что смотришь на меня? Я что-то не так сказал? Или кого обидел незаслуженно? Девчонку жалко — нельзя так с женщинами. А вот офицера, коим она являлась, ничуть. Война что ли уже началась, и все бабы на фронт бегут? Не признаю я ваших реалий. Вот сколько не вникал в них, все равно они выше моего понимания.

— Пойдем ко мне в каюту. Хватит народ нервировать, — поднявшись, произнес Хакет.

— Я же сказал, что не пойду в твою каюту. А сейчас мне вообще здесь интересней, — Михайлович перевел взгляд на девиц. — Ну, а вы, барышни? Кто из вас способен оказать сопротивление старому адмиралу, который хочет комиссарского… Тьфу ты! Офицерского тела военнослужащей Альянса?

— Михайлович, прекрати. Это переходит все границы. Ты же адмирал, в конце концов, — попытался угомонить товарища Хакет.

— Между прочим, исход этой ситуации будет ответом на твой вопрос о том: победим мы или проиграем к херам. Уж разреши потягаться силой с одной из своих красавиц. Вы не против, дорогие? — обратился он к женщинам.

Те молчали.

— Я против. Слушай, я понимаю, что ты из-за друга весь извелся, но не надо на моих людей свой негатив сливать, иначе я вынужден буду попросить тебя покинуть корабль, — пригрозил Хакет.

— Да считай, что уже попросил, — Михайлович поднялся и пошел к лифту. — Может, проводите, господин адмирал? А то я опять что-нибудь не то скажу по дороге, и вынужден буду оплачивать твоим офицерам психолога.

Хакет подошел к советскому адмиралу, перетаптывающемуся около лифта. Невозмутимый вид, словно он не гадости говорил, а дифирамбы пел — раздражал. А больше всего бесило Хакета, что внутренне он был полностью с ним согласен. Михайлович, не стесняющийся в выражениях и не подбирающий более мягкие слова, был чертовски прав. Но не скажешь же ему об этом, дабы он не возгордился и общение строил только на высмеивание военной доктрины Альянса.

— Ну что, прощай, товарищ. Держи свою газету. Надеюсь, увидимся еще в дружественной обстановке, а не в космических баталиях вынуждены будем связь поддерживать, — сказал он Михайловичу.

— Давай, господин адмирал. Не сильно-то балуй тут своих офицеров, — Михайлович пожал протянутую руку и покинул крейсер Альянса.

* * *

Колесников отбросил планшет и постарался успокоиться. Это часть замысла и не более того. Он выполнит поставленную задачу и вернется героем. Но это когда будет, а новостная сводка — вот она, перед глазами. Разведчик легко себе представил, как Михайлович, прочтя это, наверняка, в газете, прижег его тамошнему изображению глаза, а сам экземпляр потом долго топтал.

Вот и все логично сделано. Даже Петровский с его проницательностью подвоха не увидел, а на душе погано. А еще испортил настроение несговорчивый клон Шепарда, который в отличие от прототипа, был редким ублюдком. Полчаса общения — и Колесников сам захотел в лаборатории. Причем, вместе с гадким клоном в качестве объекта для исследования.

Петровский любезно дал немного времени, чтобы обжиться, приведя его в отведенный кабинет. И что он тут должен делать, в этом кабинете? Книг по воспитанию клонов не нашлось, разрешение на убийство распоясавшейся копии тоже на столе не имелось. Оставалось только читать новости, вгонять себя в еще более глубокую депрессию.

Но нужно было думать, как взаимодействовать со связными. Сообщения со станции не пошлешь: то, что его проверяют и все его выходы на связь будут прослушивать и отслеживать — понятно даже идиоту. Остается действовать по старинке — путем подсовывания инструкций и данных под коревый пенек, коих здесь нет. Ну и бумагой разживиться, коей ему не предоставили. Можно рвать книги, подчеркивать необходимые слова и искать там нужные предложения, составляя отчеты. Но если в кабинете камера, то смотреться он будет весьма подозрительно, хотя и смешно.

— Олег, — вызвал Колесников товарища. — А можно где-нибудь бумагу достать?

— А зачем? — полюбопытствовал друг. — Современные планшеты глаза не портят.

— Оно так. Да странно я буду смотреться, когда при общении со своим новым другом, то и дело буду пытаться занести умные мысли в планшет. С блокнотиком, конечно, тоже выйдет комично, но, надеюсь, его так раздражать не будет. А если придерется, скажу, что хочу научить его писать, ибо он наверняка не умеет этого. Или вы научили?

— Нет, навыкам письма его не учили. Буквы набирать, конечно, он может, но на бумажном носителе… Да только совки ими и пользуются, поэтому не стали его совсем делать всесторонним. А вот ты, будучи его воспитателем, можешь делать все, что сочтешь нужным. Только не рассказывай ему, где нужно взрывчатку закладывать, чтобы от станции ничего не осталось.

— Да я и сам этого не знаю. План станции ты же мне не дал, — отозвался Колесников.

— И не дам пока. Прости. И по станции будешь передвигаться в сопровождении какое-то время. Меры безопасности такие, сам понимаешь. Призрак велел глаз с тебя не спускать, и я это одобряю.

— Боитесь предательства? Так вы к себе позвали врага народа, так что будьте готовы к тому, что я буду дико саботировать местную кухню и не смывать за собой, — постарался улыбнуться Колесников. — Можно я снова отправлюсь к клону, а то я зачахну от тоски?

— Конечно. Только щиты не забудь активировать на случай бешенства оного, — посоветовал Петровский. — Может даже, они тебя спасут.

— Вот спасибо. А я-то живу надеждой, что они мне не понадобятся, а должен молиться, чтобы спасли, — Колесников подошел к двери. — В принципе, если вы с клоном общаетесь и между делом называете его «бешеным», то его озлобленность понятна. Как его хоть называть? Клоном? Или Шепардом?

— Мы задавали этот вопрос ему. Имя он не выбрал. Подскажи ему, если сумеешь, — сказал Петровский. — Дверь открыта. Можешь идти.

* * *

Покинув кабинет, Колесников тут же столкнулся с двумя оперативниками. Судя по лицам, которые молитвенно выпрашивали кирпича, пытаться общаться с дуболомами — бессмысленно. А значит, знакомиться тоже не нужно. Хорошо еще, что его не под руки повели, а один зашагал впереди, а второй — любовался на задницу разведчика. И глаза ему не закрыли, посему можно хотя бы попытаться запомнить окружающие его станционные джунгли. Хотя, размер этой станции лишал возможности все обойти и запомнить, на что и положился Призрак, отказавшись фанатично выкалывать глаза Колесникову каждый раз, когда он надумает покинуть кабинет.

Десятиминутная ходьба была полезна только для организма. Ничего запомнить или найти что-то важное не удавалось. Коридор самый обычный, терминалы попадались редко, да и пользоваться ими ему не дали бы, отсеки, время от времени попадающиеся на пути, поименованы не были. Хотя, Колесников и не надеялся, что в первый же день узнает нечто такое, что можно было бы смело возвращаться в Москву и делать себе лавровый венец.

Перед нужной дверью снова начались махинации. Вот и вторая причина, почему клона бесят все: закрыли его, как животное, и еще требуют, чтобы он начинал соответствовать ожиданиям и отрабатывать вложенные в него средства. Ну, если Призраку можно простить этот цинизм, так как именно его средствами клон создан, то Петровского понять трудно. Он же получил воспитание и образование в стране, где детство считается не только прекрасной порой, но и тем промежутком, когда в особь нужно как можно больше закладывать, отправляя на всевозможные кружки. А ведь клон-то ребенок, дитё. И какие у него первые воспоминания? Детский сад, игрушки, карусели и пломбир? Нет, увы.

Зайдя в отсек, Колесников поискал взглядом клона. Кивнув оперативникам, он сделал несколько шагов в сторону светящегося экрана, на котором застыло изображение Шепарда. Настоящего. Съемка эта относилась к тому времени, когда капитан еще не побывал в восстановительном центре «Цербера», который не только вернул его к жизни, но и убрал уродливый шрам, ранее рассекающий бровь. Видимо, между вшиваниями имплантов не поскупились и на косметическую хирургию. Правда, он не обратил на это внимания, когда общался, ибо сам факт обнаружения перед глазами человека, коего ты давно мысленно похоронил, делает невнимательным к мелочам.

Клон сидел на диване и вслушивался в мягкий, но уверенный голос своего клеточного родителя. Колесников молча наблюдал за реакцией мужчины.

— Ненавижу, — гневно прошипел клон, запуская в монитор остатками какой-то еды.

Неудивительная реакция. Может, она была бы другой, если бы клон пообщался с прототипом или не знал бы о нем вообще. Вот ведь странные ученые здесь трудятся: наука на первом месте, а дабы объект приспособился — навыков не привили. Неужели неинтересно было? Или лень? Или не сочли сие имеющим смысл действом? А где же желание исследовать до конца? Где любопытство, коим ученые должны жить? Колесников не понимал ситуации в этом отношении к клону.

— Снова вы? Соскучились? Или решили подзаработать, работая нянькой? — повернул голову клон.

— Вы против? — поинтересовался Колесников.

— Мне плевать. Только не ждите, что я буду развлекать вас разговорами и рассказами из своей биографии. Ваша меня тоже особо не интересует, должен сказать, обгоняя ваши попытки удариться в воспоминания, — скривился клон. — А раз разговор у нас с вами не клеится, учитывая отсутствие общих тем, то я вас не задерживаю. Дверь — вон там, — кивнул он в сторону выхода.

Колесников не ответил. Пытаться заболтать смысла нет, так как темы для разговора пока отсутствуют. Нужно оглядеться и понять, чем этот человек живет, а потом уже пытаться до него достучаться. Хотя, неизвестно какие цели преследует Призрак, пытаясь выдрессировать паренька. И вряд ли цели благородны.

— И все же можно я останусь? Я, знаете ли, в этом конкретном мире тоже новенький, и мне также многое непонятно. Кого я обманываю? Мне ни хрена не понятно, где я оказался и для чего это так нужно.

Во взгляде клона скользнуло любопытство.

— Что, пытаетесь общие точки найти? У нас их с вами нет. Даже если в этой тюрьме вы еще не разобрались, то у вас будет эта возможность. Так что не равняйте нас друг с другом.

— Не собирался. Остаться-то мне можно или я вас раздражаю? — Колесников прошагал к шкафу с книгами, который все-таки додумались поставить клону, дабы он не помер от тоски. Хотя, может он и не читал ничего?

Клон молчал, наблюдая за Колесниковым, который проводил пальцами по корешкам книг. Остановившись, он извлек томик.

— «Прощай, оружие!». Никогда не любил эту книгу. Может, если перечитаю пойму великий смысл, который, вроде бы в ней заложен? — сам у себя спросил Колесников.

— Если поймете, мне растолкуйте, — попросил клон. — Третьего дня дочитал книгу до конца и не был сражен.

— Как вы сказали? Третьего дня? От кого вы услышали эту фразу? — удивился Колесников.

— Я неправильно сказал? Я имел ввиду, позавчера, — уточнил клон.

— Нет, сказали вы правильно. Просто, так уже не говорят давно. А из ваших уст это было… неожиданно, — повернувшись к мужчине, ответил Колесников.

— Что значит «из ваших уст»? Вы сочли, что если меня достали из гигантской пробирки несколько месяцев назад, то я должен обладать уровнем мышления именно этого возраста? Меня создали взрослым и научили кое-чему, — нахмурился клон. — Только не объяснили, зачем держат здесь.

— Объяснят со временем. А это что? — Колесников оглядел распечатанные статьи. — Вы читаете о клонировании? Зачем? К тому же такие старые материалы. Эти овцы сдохли уж давно.

— Мне интересно с чего все начиналось. Каждый исток. Я пытаюсь понять: личность я или подделка оригинала.

— А это уж как сами решите. Если будете смотреть каждую сводку с Шепардом и злиться, ничего не делая при этом, то останетесь копией. А вот если захотите переплюнуть оригинал — то остаться лишь клоном у вас не выйдет. Я так думаю.

Клон молчал и что-то обдумывал, судя по застывшему взгляду. Колесников не начинал новый этап в разговоре, так как боялся, что клон его снова выгонит. Как несколько часов назад, когда он взбесился и выставил их с Петровским за порог своей обители. Пока же клон вел себя спокойно, даже поражал неожиданными познаниями. Теперь бы сообразить, что бесит паренька и не делать этого. И не говорить то, от чего он начинает раздражаться.

— А какая из этих книг вас наиболее впечатлила? — вновь решил побеседовать на отвлеченные темы Колесников.

— Никакая, — последовал ответ. — В тех, что я прочел, ответов на мои вопросы нет.

— Может, вы их неправильно формулируете? — предположил Колесников.

— Что?

— Ну, знаете, как говорят? «Хочешь получить умный ответ — задай умный вопрос». А, учитывая, что Петровский снабдил вас исключительно классикой, ответы там могут быть только на извечные вопросы. Бытовые вряд ли найдутся.

— Теперь я понял, — улыбнулся клон. — Вы один из душеведов, которых мне уже подсылал Петровский. А начали-то как хорошо. Общие точки, ля-ля-ля. Пошел вон и это наш последний разговор, — клон указал на дверь.

— Я думаю… — начал было Колесников.

— Подумай за дверью. Я хочу побыть один. Тебя проводить? — от клона начала исходить синяя аура, которую Колесников так не любил.

— Хорошо, — спокойно согласился разведчик и прошагал к двери.

Очень не хотелось поворачиваться спиной к клону. Настроения у него менялись, как погода осенью. Вслушиваясь в шум открываемой двери, Колесников все же взглянул на паренька. Все так же покрыт этим синим биотическим туманом, а значит, он от чего-то разозлился. От чего — непонятно.

За дверью Колесников снова связался с Петровским и, по дороге до кабинета, пересказывал ему короткий разговор с клоном.

— Мы велели врачам колоть ему успокоительные препараты, — объяснил Петровский. — Видимо, придется снова группу средств поменять, так как к этим его организм приспособился. Быстрый обмен веществ биотиков и плюс чистая генетика, не загрязненная генами далеких предков, и вот результат.

— Может, клон просто холерик. Отходит-то он быстро. Через пару часов после того, как нас с тобой погнал, довольно спокойно разрешил побыть с ним. Может, его бесят ваши уколы.

— Препараты подаются через систему вентиляции, — отозвался Петровский. — Он о них не знает.

— А можно перед моим посещением и во время не подавать? Просто хочется понять, какой он на самом деле, а не общаться с аморфным телом, которое борется с интоксикацией.

— Нет. Это опасно. По крайней мере, наедине мы вас не сможем оставить.

Колесников вздохнул. Он даже в своих чувствах к клону не разобрался. Внешний вид очень благотворно действовал на разведчика, неожиданные фразы, стремление к познанию… В Шепарде он этого не замечал. Капитан — отличный и на редкость обаятельный человек, но сказать большего о нем нельзя. Вероятно, они мало общались, но особо значительным Колесников Шепарда не видел. Да и будучи капитаном, он немало полагался на свою команду, а не действовал в одиночку. А клон был один. А окружал его сброд под названием «защитнички людишек». Ну и, как водится, защищали эти защитнички только сами себя. А клона держали взаперти. Хочешь не хочешь — а сочувствовать пареньку начнешь.

Решив изучить все, что ему предоставил Петровский по клону, а лишь потом снова бежать к нему на свидание, Колесников обложился планшетами и углубился в чтение.

* * *

Генеральный секретарь честно себе признавался, что он далеко не светоч ума. Причем, когда он говорил «далеко», то расстояние имел ввиду не меньше бесконечного. Разглядывая поочередно: то голографическую карту, то старые бумажные проекты, то мониторы с показанными на них хитросплетениями улиц, он терялся в замысловатых линиях предоставленных чертежей. Хорошо, что рядом находились люди, спокойно разъясняющие ему суть вещей.

— С флотом гетов у нас как дела обстоят? — спросил генеральный секретарь заскучавшего министра обороны.

— Никак. Найти этого Легиона не удалось. Остальные платформы запросы связи игнорируют. Кварианцы, похоже, уже спровоцировали военный конфликт, не дожидаясь решения Союза и Альянса. А раз так, рассчитывать на скорый контакт с одной из этих рас — бессмысленно.

— Что, исходя из нынешнего положения, нам советует бывший капитан Шепард? — чуть улыбнулся генсек. — Он же сейчас педагог. А учитель дурному не научит, верно?

— Советский учитель, — добавил министр. — А у Шепарда я не учился, поэтому не знаю: посоветует он или нет. Он говорит, что есть возможность помирить обе расы, так как они к этому готовы. Но я считаю… — министр помолчал. — Я считаю, что союз надо заключать с теми, кто победит. Не будем лезть со своей дипломатией в разгар войны, а иначе нас склонят к какой-нибудь стороне. И далеко не факт, что именно эта сторона станет победителем.

— Предлагаете ждать и не вмешиваться? — генсек задумчиво осмотрел собравшихся в его кабинете чиновников.

— Лучший бой тот, которого не было, — поговоркой ответил министр.

— Согласен. Пусть кварианцы возвращают себе планету. Мы их поддержим сразу после того, как последняя гетская платформа перестанет функционировать. Ну, или поддержим гетов, если кварианцы потерпят поражение. Хватит уже лезть во все эти земные и неземные конфликты. Спасибо за это не говорят, а вот виноватыми назначают регулярно. Жаль, что кварианцы не знают китайских поговорок. Может, тогда бы они не неслись в бой.

— Один из адмиралов пыталась связаться с Советом Обороны. Она, судя по всему, войну не поддерживает. А еще… Еще она интересовалась Колесниковым.

— Наш предатель так запал ей в душу? Не знаю: гордиться или презирать бывшего посла.

— В знак уважения можем почистить стенку, к которой его поставим, когда поймаем, — нахмурился министр.

Генсек кивнул. Задание Колесникова в протоколах не отражено, дабы не спровоцировать утечку, поэтому отношение к нему вполне естественное сформировалось. Но общественное мнение — вещь нестойкая. Выполнит задание — напишут о нем моментально, где все и всем разъяснят. А пока пусть остается вражеским элементом, вероломно предавшим Родину.

— С ним разберемся позже. Стоит отметить, это не такое уж ценное приобретение для Призрака. Кто такой Колесников для непричастных? Посол на Цитадели от СССР. Известная фигура, но не такая значительная, чтобы нам тут рыдать от горя. Пусть забавляется игрой в человеколюбие сколько влезет. Лучше скажите, как проходит эвакуация колоний?

— По плану, — ответил министр. — Остаются только рабочие, задействованные в производстве и местные охранные части. Протеанин сказал, что первоочередно удары Жнецов приходятся по столичным планетам. А значит, чем дольше они будут заниматься ими, тем дольше смогут функционировать наши заводы.

— Значит, если дать им захватить Землю, то они начнут заниматься привлекшими их внимание колониями. А если они разделятся? Вот, скажем, нападут сначала на турианские и азарийские колонии и столицы, а потом последуют к нам, тоже нападая не строго на Землю, а на все территории людей? Вот сразу? Или их вообще настолько много, что они могут вести военные действия одновременно со всеми расами?

— Мы этого не узнаем до начала Жатвы. Мне весточку ни одна из этих тварей не послала. Протеанин наиболее осведомлен не в космических сражениях, а в наземных, так что тут он мало что может рассказать. Да и на момент его рождения, война длилась много лет, соответственно о вторжении он знает только по рассказам и учебникам. Ну или что там у них было вместо учебников…

— Товарищ генеральный секретарь, я предлагаю вам покинуть Землю в кратчайшие сроки. Медлить дальше — нельзя. Если верить протеанину, то Жнецы очень любят заявляться в тот момент, когда в галактике происходит конфликт. Им так проще работать, судя по всему. И быстрее. А учитывая то, что военные действия кварианцы начали, оттягивать с вашей эвакуацией — неразумно, — заговорил заместитель министра обороны.

— И куда вы меня эвакуируете? — усмехнулся генсек. — На наши спальные станции, которым строго настрого запрещено выходить на связь? Или на «Гельперин», к которому я непременно привлеку внимание постоянными вызовами? Есть еще «Арктур», но там, как вы понимаете, осуществлять руководство, не объясняя причин поступков парламентерам, невозможно.

— Отправляйтесь на Цитадель. Ее флот вполне сможет какое-то время сдерживать Жнецов, — предложил министр обороны.

— Тоже не годится, — покачал головой генсек. — Я думаю, бункер станет надежным укрытием в случае нужды. Да и руководить с места событий мне будет проще, чем постоянно эвакуироваться. Я остаюсь и точка. К этой теме возвращаться мы не будем. Не зря мои предшественники столько средств направили на постройку бункера и подведение к нему путей бывшего метрополитена. Будет ли это укрытие надежным? — генсек кивнул в сторону проектов.

— Начало стройки приходится на период Холодной войны между СССР и тогдашними Штатами. Наши предки понимали, что ждать от американцев чего-то, кроме плохого — бессмысленно и сделали очень надежное и массивное убежище. После закрытия метрополитена некоторые станции не были законсервированы, а линии путей сохранены и регулярно проходят осмотр на пригодность. Разумеется, многие ветки заварены, дабы мы не запутались в своей же паутине в случае атаки. Сам бункер расположен здесь, — на экране, на котором была открыта карта Москвы, загорелся красный огонек.

— Парк Культуры. Неужели? — поднял брови генсек. — Никогда бы не подумал.

— Проектное название станции — «Крымская». Она-то и является нашим убежищем. К ней подведено четыре линии, связанные между собой, но выводящих в разные части города. Первый вход — станция «Охотнорядская». Она наиболее близко расположена к зданию Кремля. Второй вход — «Бега». Там проложена не самая протяженная линия путей, потому если что — оправдываем проектное название и всеми мчимся именно по этой ветке.

— Продолжайте, — улыбнулся генсек, прерывая негромкие смешки собравшихся министров.

— Третья линия начинается со станции с проектным названием «Курская», — на голографическом экране мелькнула точка. — И четвертая станция «Анино» — она является самой молодой станцией из всех переделанных под военный объект. Разумеется, железнодорожные пути давно убраны, и другой транспорт может совершенно свободно передвигаться по бывшим настилам метрополитена.

— Почему я не знал об этом бункере раньше? Хотя, не отвечайте. Я понимаю. Ну что ж, товарищи, я полагаю, мы не будем дожидаться, пока нас в бункер погонит «прожектор» Жнеца, и начнем обживать сие убежище раньше, чем нас заставят обстоятельства. Уважаемый глава Президиума, будьте любезны сообщить первым секретарям республик об эвакуации. Если, не приведи партия, убежище наше не выдержит ударов Жнецов, то кому-то из них придется принимать на себя бремя руководства. Думаю, если это случится, долгие избрания устраивать не стоит. Пусть жребий кинут, что ли, — генсек поправил очки. — Ну и на связь пусть выходят в день один раз и не чаще. Не хватало нам еще и систему ягов под удар подставить из-за желания привычно отчитываться за каждый шаг и чих.

— На тех станциях условия, что в санаториях, — завистливо протянул министр обороны. — Не уверен, что они найдут время для волнения за нас, бедолаг.

— Если выживем и войну выиграем, я поставлю вопрос о сборах средств на постройку санатория лично для министра обороны. Будешь у нас в Союзе первым, кто имеет частную собственность, но при этом я буду лично отбирать комсомольские билеты у тех, кто позволит себе назвать тебя капиталистом, — пообещал генсек.

Чиновники посмеивались, продолжая рассматривать виртуальную карту столицы.

Примечание к части

Очень хочется поблагодарить двух товарищей, оказавших значительное влияние на сюжет этой главы. Спасибо вам за консультативную помощь, дорогие мои vopopal и Jorian_Grayd.

>

Глава 7

Петровский наблюдал за работой ученых через зеркальное окно. Исследования напоминали опыты, проводимые в далекие времена нацистами. Видимо, Призрак немало почерпнул из исследовательских журналов тех стародавних коновалов. Он приказал проводить без обезболивания абсолютно все операции над инопланетянами и, видимо, так и не простив войну с Альянсом, особо зверствовал, когда речь заходила о турианцах. Петровский в это время был добропослушным гражданином СССР, а Союз в той войне не участвовал, поэтому Харпера он не понимал, как не силился. Смотреть на то, как под действием определенных веществ агонизируют представители другой расы, ему решительно не нравилось, но и спорить с параноиком-Призраком генерал не решался.

— Давай в следующий раз ты пригласишь меня на свидание в ресторан. Или, на худой конец, в свой кабинет, — услышал Петровский голос Колесникова за спиной.

— В следующий раз — непременно. А сейчас, извини, но время не ждет. Я обязан передать отчет Призраку по исследованиям и отправляюсь… Очень хочется сказать: «в командировку», но это слово не очень подходит. Я получил твой отчет по клону, но разрешение на приостановку подачи успокоительных препаратов дать не могу, уж прости.

— Что за зверские крики? — поинтересовался Колесников, подходя ближе. — Что вы делаете с турианцами?

— Изучаем, — отозвался Петровский. — Лучше знать врага со всех сторон и, особенно, внутренней. Ты не согласен?

— С каких пор турианцы нам враги? — нахмурился Колесников. — Они одни из первых стали сотрудничать с нашим флотом и политиков к подписанию договора не привлекали. А что же получается? Они на людей рассчитывают, а мы их на лабораторный стол? Односторонняя дружба какая-то получается, неправильная.

— Веришь в межрасовую дружбу? — улыбнулся Петровский. — Давно ли?

— Разве нас не учили, что делить людей по различным внешним признакам — это глупость? Сначала мы отбираем, на наш взгляд, самых лучших, а потом и в этом идеальном мире с идеальными людьми начинаем искать еще более идеальных представителей. А заканчивается все меркой черепов.

— Полностью согласен. Но этот вопрос затрагивает только людей. Другие расы не годятся под наши интернационалистические взгляды. Думаешь, они не преследуют собственных интересов, взаимодействуя с людьми? Полагаешь, благодарность Совета за спасение продлится вечно? Могу тебя заверить: нет. Она кончится в тот момент, когда первый Жнец появится в одной из их систем. И даже наличие общего врага не помешает им зациклиться только на своих расах. А люди… Люди всегда будут одни в галактике, так как не подходим мы остальным представителям. Они нас не понимают.

— А я сам многого не понимаю в данный момент, — Колесников захотел зажать уши, услышав истошный крик из лаборатории.

— Не обращай внимания. Относись к этому… Как к опытам на мышах. Или ты настолько наивен, полагая, что в закрытых лабораториях других рас, да тех же помешенных саларианцев, нет ни одного подопытного человека?

— А если турианцы узнают вот об этом? — Колесников отвернулся от отвратительного зрелища, открывавшегося по ту сторону стекла.

— Очень сомневаюсь, — отозвался Петровский.

— Почему они кричат? Почему хотя бы умереть спокойно им не дать? Жалеете медицинские препараты? Так пусти им в вентиляцию хотя бы красный песок. Один противный волус сказал, что поставлял вам несколько больших партий. Так для чего его беречь? Или Призрак этой грязью моется?

— После того, как мылом пачкается, моется красным песком, — вновь улыбнулся Петровский. — Жалко тебе их, да?

— Да, — нехотя признался Колесников. — Это так неправильно и противно… Вернусь лучше к клону и послушаю новые оскорбления. Это куда приятней, чем смотреть на эти безобразия. Призрак неправ. Да и ты тоже неправ, раз поддерживаешь зверства.

Петровский промолчал и перевел взгляд на лабораторные столы. Жить турианцам оставалось считанные минуты, судя по всему. Но для них это гигантский промежуток времени. Призрак велел не использовать обезболивание во время опытов, а они окончены. Можно и побыть благородным.

Подойдя к сигнальному устройству, Петровский вызвал одного из ученых.

— Введи им наркоз. Пусть едут к своим предкам не с мученическим выражениями на мордах, — приказал он и повернулся к Колесникову. — Так лучше?

— Лучше. А совсем было бы прекрасно, если бы этих опытов не было, — кивнул Колесников.

— Не было бы опытов, дохли бы мы до сих пор от какой-нибудь чумы, как в средневековье. Наука не забудет этих турианцев. Их собственные дети забудут, а она — нет.

Колесников покачал головой. Ему жутко противно было смотреть на все то, что творил Призрак. И сам Харпер вызывал жуткое отвращение. Кроме досье клона, разведчик пролистал некоторые отчеты, которые ему предоставил Петровский и находился в глубоком непонимании от действий главы «Цербера». Попытки подчинить Жнецов казались ему сумасшедшими, даже безумными. Но Призрак упорно вкладывал средства, изучая феномен одурманивания. Узнав о том, что опыты он не гнушался проводить даже на нарушивших какое-то дисциплинарное правило сотрудниках, Колесников тихо Харпера возненавидел. И этот человек когда-то рассказывал о жестких методах Союза. Ха! СССР самая гуманная держава в сравнении с изощренными и ужасными опытами «Цербера».

Петровский услышал сигнал инструметрона и вышел из помещения. Колесников посмотрел на безжизненные тела турианцев. Как это глупо, черт возьми! Если всех пустить на опыты, кто воевать будет? Всмотревшись в фигуру одного из «подопытных», Колесников отвернулся. Даже женщин на сносях не жалеют. И это защита человечества? От кого?

— Призрак приказал привести тебя к нему. Хочет, чтобы ты поприсутствовал во время разговора с генсеком. Призрак пытается убедить нашего руководителя, чтобы тот закрыл глаза на Шепарда и просил об освобождении, — сказал Петровский, возвращаясь в лабораторию.

— «Наш руководитель»… То есть власть генсека для тебя все еще не пустое место? — Колесников кивнул на тело турианки. — «Цербер» не жалеет даже таких представительниц других рас, находящихся на особом положении. Призрак не заигрался в бога?

— Колесников, ты… — Петровский замолчал. — Не лезь в его дела, пожалуйста. Занимайся клоном. Больше от тебя ничего не требуется. Идем, полюбуешься на генсека.

Призраку нравился новый советский руководитель. Определенно нравился. Если бы Харпер не был так уверен в сказочности идеологии коммунизма, то ринулся за таким бы в самое пекло. Очки, которые Призрак терпеть не переносил, очень подходили руководителю, который по-старинке таскал их. Харпер обратил внимание, что до вступления на должность данного аксессуара на фотографиях генерального секретаря не было. А еще он никогда не щурился, если снимал их и окидывал публику «чистым» взором. Значит, зрение у руководителя было нормальным, да и по годам оно еще не должно было испортиться. Выходит, что напялил он их исключительно для солидности и пытался скрыть довольно молодой возраст. Не любили юнцов-правителей в СССР, не доверяли молодому уму. И в итоге погрязли в старческой пыли, которую новый генсек усиленно разгребал.

В Москве Призрак никогда не был да и не тянуло его туда. Слишком много истории и слишком мало реальности — вот как он воспринимал столицу СССР. А обилие шаблонов и ненужных правил попросту раздражало. Почему не идти в ногу с научными открытиями? Зачем беречь ветхость душ граждан, сея в их головы истины, которые давно себя изжили? Вопросы оставались без ответов.

— Призрак, — чуть кивнул в знак приветствия Петровский.

— Олег. Я жду тебя две сигары, — отозвался Призрак. — Какие-то проблемы в лабораториях?

— Нет никаких проблем, — покачал головой Петровский.

Призрак перевел взгляд на Колесникова, который рассматривал пустую стену кабинета. Видимо, бывшему послу куда веселее было смотреть на нее, чем на своего нового руководителя.

— Господин Колесников, как продвигается воспитание клона? Есть прогресс? — поинтересовался Харпер.

— Я уже говорил Олегу, что ни о каком прогрессе речи быть не может, пока клона пичкают успокоительными, — Колесников посмотрел в голубые, холодные глаза Призрака.

— Думаю, когда ваш товарищ отбудет на Омегу, никто не сможет вам запретить отменить препараты. Только вся ответственность за вашу и не только вашу жизнь ложится на ваши же плечи.

— Мне бы не хотелось… — заговорил Петровский, но Призрак выставил ладонь, прося генерала промолчать.

— А мне интересно. Риск может закончиться плачевно для Колесникова, а может и нет. Возможно, ему удастся сделать из клона хотя бы слабое подобие Шепарда.

Колесников промолчал. Никаких чувств Призрак, по всей видимости, к клону не испытывал. Да и вообще к кому-нибудь, кроме себя, тоже был безразличен.

— Генеральный секретарь любезно согласился переговорить со мной, — повернув кресло к Петровскому, сказал Призрак. — Думаю, уговорить его отпустить Шепарда не получится, но, надеюсь, мне удастся семена сомнений в его голову посеять.

А вот в этом Колесников был неуверен. Вряд ли у Призрака, прожившего жизнь, очень далекую от КГБшника, получится смутить генсека. Но послушать руководителя всегда приятно. Призраку не понять.

К собственному удивлению, увидел Колесников не голограмму, а изображение на экране. Находился генсек явно не в своем кабинете, судя по абсолютно неузнаваемой обстановке. Разведчик не был в том помещении, которое сейчас рассматривал.

— Призрак. Был удивлен вашему желанию пообщаться, — генсек церемонно склонил голову. — В прошлый раз, помнится, в роли глашатая выступал Петровский. Я думал, что сейчас вы навяжете мне в собеседники Колесникова. Но, я вижу вас, а не его, что меня радует.

— Неужели вам неинтересен ваш посол? Чем он живет, занимается? — полюбопытствовал Призрак.

— Я знаю, чем занимается посол СССР. Он на Цитадели. Решает некоторые вопросы, к коим касательства вы не имеете, с Советом. Простите за резкость, но что-то заставляет меня думать, что мы с вами будем сражаться не на одной стороне, поэтому благородным будет предупредить, что в ответах на некоторые ваши вопросы не будет конкретики. Извините. Времена нынче такие, — генсек ласково улыбнулся Призраку.

— СССР всегда неохотно шел на контакт. Прежний руководитель говорил примерно тоже самое. Но тогда время было мирное. Хотя не так… Оно было ошибочно-мирным. Мои попытки донести до него сведения об угрозе Жнецов разбивались о ваше историческое упрямство. Я, знаете ли, удивлен подготовкой к войне в вашей державе. Вы же обычно воспринимаете угрозу только в тот момент, когда видите ее. Примеры вашей недальновидности нужны? — Призрак подкурил очередную сигарету.

— Ах, не нужно лекций. Поверьте, я знаю не хуже вас ошибки и заблуждения своих предшественников. Вряд ли вы способны просветить меня и открыть глаза на нечто невообразимое. А если учесть ваши почти нацистские наклонности, то я и вовсе не желаю вслушиваться в ваше мнение, которое необъективно изначально.

— Защита интересов человечества названа вами «почти нацизмом»? А вы не видите опасной близости между коммунистом и нацистом? — прищурился Призрак.

Колесников хотел было возмутиться, но его остановил Петровский, приложив палец к губам. Какие бы цели не преследовал Призрак, для генсека они уже потеряли возможную привлекательность. Харпер хоть и провел большую часть жизни не на Земле, но примитивизм западных сравнений перенял полностью. Облагороженные теории и идеологии тоже впитал губкой. СССР оставался в стороне не только от западных ценностей, но и подобных явлений, и поэтому, в глазах Альянса, оставался неразвитым в полной мере. Четкое разделение на «черное» и «белое» хоть иногда и выглядело перегибом, но изнутри таковым не являлось. Да и откуда знать тем, кто по другую сторону нейтральной полосы, о том, что лучше именно для советского гражданина? Почему они так уверенно насаждают ценности, которые иначе как «бред» не назовешь? Зачем вообще пытаться воспитывать другую державу, если она не представляет угрозы? А Союз много лет назад сказал, что не позволит втянуть себя ни в какую войну, а сам развязывать ее не станет, так как новые космические открытия принесли массу вещей, которые были куда интересней, чем мерка длины орудий танков.

— Мне говорили о вас, как о человеке, который настолько разобрался в правящих режимах, что счел нужным и возможным не поддерживать ни один из них. Мол, недостойны проклятые совки внимания, но и продажная демократическая система тоже не годится для великих свершений. Позвольте я вам сделаю небольшую лекцию и разъясню ваши заблуждения, — абсолютно спокойно заговорил генсек. — Ваше сравнение… Оно идентично сравнению волка и волкодава. Что делает волк? Он пытается утолить голод, напав на овцу в стаде. Может питаться падалью, если не получается поймать здоровое животное. И есть волкодав, который выдрессирован душить волка и оберегать целостность стада. И он душит, как правило, — генсек улыбнулся нахмурившемуся Призраку. — А теперь мораль: не нужно лезть в те вещи, в которых вы не потрудились разобраться, товарищ Призрак. Если попробуете воспользоваться Жнецами и нарушить целостность нашего стада — вас задушат.

— Угрожаете? — поднял глаза Призрак.

— Нет, что вы. Вы же не проводили массовых агитаций, заверяющих всех в ваших нелепых ценностях. Все, чем вы можете довольствоваться — это кучка предателей и авантюристов. Скажем, вы выполнили функцию волка, как санитара СССР — избавили нас от той прослойки лицемеров, которая портила общую картину. Можете торжествовать и наслаждаться общением с бывшими сотрудниками КГБ. Кстати, не забудьте сделать им выговор за то, что не смогли объяснить вам простейшие вещи. Но вы же не только для лекций хотели со мной связаться?

— Вы правы. Я хотел поговорить с вами о Шепарде.

— Со мной? — генсек удивленно посмотрел на Призрака.

— Именно. Ведь из-за давления СССР Альянс был вынужден упрятать героя в тюрьму. Обычно я придерживаюсь других взглядов на вещи. После уничтожения Коллекционеров я посчитал, что Шепард будет нам мешать, но… Ситуация нынче далека от той, что я себе представил. Нужно объединять расы, а не то смерть. И даже «Цербер» не спасет человечество, хотя, что бы вы не думали о нем, наша цель — защита.

— Шепард содержится не в местах заключения Союза. Свяжитесь с Альянсом и расскажите им о важности Шепарда в Общей Галактической истории. Мне, признаться, уже безразлично, что будет с этим героем. Вместо тюремной камеры он получил преподавательский кабинет в Гриссомской Академии. Это вы считаете отбыванием наказания?

— Шепард в Академии? Не знал. Спасибо, что просветили, — широко улыбнулся Призрак. — Что ж, спасибо за лекцию. Очень познавательный разговор получился. Я всегда говорил о «шомполе советского цинизма» и его пользы для очистки головы. Вы правы в своих старых мерках и прочей похороненной развитыми людьми ерунде. Можете считать нас нацистами, но «Цербер» свою задачу выполнит. И не побоится рук замарать, если придется.

Призрак отключил связь и повернулся к стоявшим в нескольких шагах Петровскому и Колесникову.

— Генсек — умный человек. Но проболтался зря. Будем спасать Шепарда. Организуйте операцию по захвату Академии, Петровский. А потом с чистой совестью на Омегу. Разгул бандитизма там ужасен, так что пройдитесь очистительным пламенем по королевству этой Арии.

Михайлович рассматривал памятник Дзержинскому. Вот никаких чувств этот старый чекист у него не вызывал. Ни уважения, ни трепета — ни хрена. Собственно, памятник Ленина тоже его не возбуждал, да и прочие святыни, затрагивающие вождей тоже, оставляли равнодушным. Он справедливо полагал, что нужно ознакамливаться с трудами, а не носить букеты каменным глыбам. Если бы кого-нибудь интересовало мнение самого Михайловича, то он объяснил бы, что на месте скульптур и памятников лучше сажать деревья. От них пользы больше, да и глаза отдыхают, глядя на зеленый цвет. Конечно, многие любители искусств заткнули бы его и заставили смотреть, как красиво сделан плащ «Железного Феликса», но адмиралу было плевать на такие мелочи. Недешевое удовольствие — возведение каменных изваяний. А вот если эти средства направить во Флот, то будет куда как полезней. Вот первый же приземлившийся Жнец снесет к едреням сие творение и к чему столько затрат на постройку и поддержку в нормальном состоянии? В пустоту. СССР хоть и не нуждалось в средствах, но Михайлович четко усвоил, что залогом богатства может быть только экономия. И он с радостью сэкономил бы на всей бутафории, если бы от него зависело чуть больше, чем боеспособность Флота. А насаженные деревья выглядели бы не хуже, чем куски мрамора.

А вот само здание Лубянки он с большим бы удовольствием самолично разнес в щепки. В труху. Прекрасно понимая значимость сидящих там людей, он столь же трезво оценивал их не всегда правильные средства обеспечения государственной безопасности. А еще ненавидел лицемерие, кое было присуще сотрудникам Комитета. Да, они обязаны хранить в тайне от обывателей большинство вещей, но зачем фанатизм и желание превратить службу в синоним ада — он не понимал. Рождается ли на страхе уважение? Рождается. И умирает на нем же. Всех граждан заставили бояться КГБ. У него самого в годы юности тряслись коленки, когда он видел загадочного представителя Комитета, но потом страх перерос в полное презрение. Старое ЦРУ местами было не столь изощрено на пытки, о коих он наслышан. Хотя Колесников ему говорил, что ни о каких пытках давно нет и речи, но адмирал не был столь наивен. Самый удобный способ выудить из человека правду и глупые гэбисты так запросто от этого отказались? Там работают, в большинстве своем, плохие люди, но не глупые.

Покурив у входа и полюбовавшись на площадь, Михайлович бесстрашно зашел в здание. Светло, просторно, уютно в холле. Изжога появляется при мысли, что вот такие условия сделали для волков-особистов. Им бы подвалы выдать и, по старинке, кожаные плащи — вот тогда это безопасники. Улыбающиеся лица наградить синяками и парочкой выбитых зубов — и вот он, образ КГБшника, исторически заведенный. И ссаться бы бедолажки, попавшие в лапы «кровавых палачей», начинали бы заранее, а не после более тесного взаимодействия.

— Председатель сегодня принимает? — почти ласково поинтересовался Михайлович у сидящей в холле девицы.

— Председатель Лисин отбыл несколько часов назад, — любезно отозвалась девушка.

— Можно подождать?

— Кто ж вам может запретить? — справедливо заметила она.

Михайлович кивнул и принялся рассматривать помещение. Раньше он не обращал внимание на мелочи, так как оголтело несся в нужный кабинет. Сейчас же характер его не подгонял вверх по лестнице и можно было все спокойно оглядеть. Портреты известных безопасников и прославленных вождей, как ни странно, отсутствовали.

— Не угодно чаю, товарищ адмирал? — вежливо поинтересовалась девица.

— Нет, спасибо, — Михайлович осмотрел небольшую трещинку на стене. — Это боярин Кучка вам интерьер тут подпортил?

— Нет, — засмеялась девушка. — Как не пытались мы поймать призрака этого товарища, ничего у нас не получилось. Но некоторые до сих пор верят, что он бродит тут и выпускает шаровые молнии.

— Можно я расскажу об этом биотикам Альянса? Пусть покомплексуют. Они на нулевом элементе обогатили способности, а у нас каждый боярин может даже посмертно приходить и подавать электричество зданию. Ну, и приукрашу, конечно.

— Я думаю, никто не будет против, — отозвалась девица. — Кстати, ожидание ваше может затянуться, ибо председатель не обещал сегодня вернуться.

Михайлович вздохнул и направился на крыльцо. Курить определенно нужно меньше, но тогда мир станет ну просто раздражающе-отвратительным. Адмирал всегда считал, что прежде, чем начинать биться головой об стену в случае попадание в сложную ситуацию, нужно спокойно покурить. Вред никотина несопоставим с сотрясением, а потому, вредная привычка становится на некоторое время чрезвычайно полезной.

Приметив подъезжающий аэрокар, Михайлович улыбнулся, представив, как сейчас будет пушить перед ним хвост этот новый председатель, которого когда-то он отправил подальше. И пусть поблагодарит судьбу, что не «поглубже». Правда, сейчас ершистость лучше самому припрятать «поглубже», а то злопамятный, как и все выскочки, товарищ не проинформирует его о судьбе Колесникова. А Михайлович, обилием сантиментов в мыслях не страдающий, никак не желал поверить в предательство единственного сговорчивого особиста. Даже не поленился придти в это «провонявшее лицемерной заботой» здание.

— Какие люди в нашем захолустье, — улыбнулся Лисин, приметив Михайловича, патрулирующего крыльцо. — Чем обязан удовольствию?

— Приветствую, товарищ генерал-лейтенант, — отдал честь Михайлович. — Мне бы хотелось прояснить некоторые моменты.

— Если это касается вашего друга, то я знаю не больше вашего, — отозвался понятливый председатель. — Даже не предлагаю вам пройти в кабинет, так как никакой тайны его предательство не имеет.

— Предательство ли это? — прищурился Михайлович. — Он больше патриот, чем мы с вами, и вдруг перебегает в стан потенциального врага. Вот так запросто. И, как ни странно, почву для этого не подготовил и бежал один, не прихватив своих товарищей, на которых мог влиять? Странное предательство.

Лисин внимательно осмотрел невозмутимого Михайловича. Этот момент они упустили, хотя нужно было организовать «группу поддержки» Колесникову. Редко кто решается переменить свою жизнь, оставаясь один в своих помыслах.

— Так может это не предательство, а лишь новое задание? — облокотился на перила Михайлович. — Он даже меня в известность не поставил, хотя если бы действительно подался к Призраку, то его собственная совестливость заставила бы его связаться со мной и дико извиняться. Я правильно думаю?

— Нет, товарищ адмирал, — Лисин покачал головой. — Его задание ограничивалось поддержкой общения с Петровским и не более. Мы сняли его с должности, чтобы он вернулся к работе на Земле. Увы, имеем мы то, что имеем.

— Нет логики, — отозвался Михайлович и посмотрел на загоревшийся инструметрон.

— Адмирал Михайлович, покиньте Землю как можно скорее, — прозвучал приказ министра обороны. — Попытайтесь связаться со мной сразу, как поднимитесь на борт крейсера. Жнецы вошли в Солнечную систему.

— Есть, — Михайлович отключил инструметрон, хватил за руку стоящего рядом Лисина потащил к аэрокару.

— На полигон, — приказал он незнакомому водителю аэрокара, на котором приехал председатель.

— Как это на полигон? — обернулся к нему водитель.

— Как-как? Быстро, — объяснил Михайлович и повернулся к выпавшему из реальности председателю. — Генеральный секретарь уже эвакуирован?

— Нет, он останется… Я должен… — замямлил Лисин, растерявшийся от неожиданности.

— Своих адских палачей предупреди, — посоветовал Михайлович и тут же попытался связаться с Хакетом. Ответа не было и это портило настроение окончательно.

— Дежурный, доложите обстановку, — приказал Михайлович, с облегчением услышав голос своего офицера.

— Наблюдаем приближение врага. Адмиралы флотов приказали ждать ваших распоряжений, — ответил ему офицер. — Четвертый флот Альянса доложил о готовности вступить в бой.

— Не подпускайте Жнецов к Земле. Эвакуационные транспортеры, судя по записям, еще не все отбыли. Нужно дать им время. Первый секретарь Польши тоже не был отправлен. Нужен безопасный проход до ретранслятора.

— Есть, сделать проход для транспорта Первого секретаря.

— Жнецов не окружать ни в коем случае. Пусть лучше некоторые из них сумеют подобраться к Земле, чем всерьез займутся нашим необъединенным флотом. Черт, вот ведь удачно они время подобрали!

Михайлович взглянул на безоблачное небо из окна. Видимо, к Земле они еще не настолько близко подошли, чтобы их можно было лицезреть с поверхности планеты.

— Адмирал Михайлович, Первый флот, размещенный около ретранслятора, несет огромные потери, — доложил офицер, сверяясь с данными. — С Хакетом связаться не удается. Обеспечить безопасный проход к ретранслятору мы не в состоянии, пока Жнецы не отойдут.

— Вот черт! Свяжитесь с Флотом Цитадели, пусть предупредят Совет.

Выскочив из аэрокара, Михайлович понесся к КПП.

— Мне нужно попасть к генсеку, — подергал за рукав адмирала Лисин.

— Что? Один к Кремлю побежишь? Свяжешься с ним, когда поднимемся на борт крейсера. А пока чтоб звука от тебя не было. Своих предупредил?

Председатель кивнул.

— Вот и славно, — Михайлович забежал в челнок и вновь активировал инструметрон. Бледному, как снег, Лисину адмирал отдал планшет.

— Увидишь сигнал об отправлении Первого секретаря, сразу говори мне, — велел он.

Еще одна попытка связаться с Хакетом провалилась. С Флотом, сконцентрированным около Земли, тоже связаться не удалось. Резкий уход в сторону заставил Михайловича оторваться от экранов и выглянуть в окно. Несколько Жнецов опускалось на землю, не забывая постреливать в отбывающие челноки. Еще одна встряска, и Михайлович с тоской проводил взглядом один из транспортеров, попавший под «луч» Жнеца.

— По Флоту: доложите обстановку, — вновь предпринял он попытку связаться хоть с кем-нибудь.

В эфире царила пугающая тишина. Вероятно, Жнецы глушили сигнал или уже… Михайлович растер виски. Нет, Флот все еще сражается. Это не может быть таким быстрым поражением. Так не бывает.

Бессильно проследив за одним из Жнецов, который опустился точно на Красной площади, Михайлович посмотрел на Лисина.

— Что с транспортом Первого? — спросил он.

— Сигнал пропал, — отозвался председатель.

Нервно постучав пальцами по подлокотнику кресла, Михайлович настроил максимальную громкость на передатчике и закрыл глаза. Вот оно, то время, которого он ждал и боялся. Хорошо, что большинство граждан они все же успели эвакуировать. Столица почти пуста. Остались только специальные подразделения. Но что они могут противопоставить мощи Жнецов?

Чем ближе челнок подходил к крейсеру, тем различимей становились переговоры. Михайлович вновь вызвал Флот.

— Обстановка, — коротко спросил он штурмана своего крейсера.

— Несем потери, но пока небольшие. Жнецы не пытаются ввязаться в бой, а лишь расчищают себе путь к Земле. Четвертый флот Альянса потерял четверть кораблей, так как не подчинился вашему указанию и пытается окружить Жнецов.

— Вот дьявол. И зачем мы тогда учились работать вместе? Общему Флоту…

— Товарищ адмирал, адмирал Хакет на связи, — перебил его штурман.

— Прикажи соединить со мной, — отозвался Михайлович.

Голограмма дергалась и раздражающе рябила, но советскому адмиралу уже было плевать на все неудобства.

— Борис… Отводи Объединенный Флот от Земли… Бессмысленно… Потери слишком большие… Координаты встречи загружаю… Третий флот почти уничтожен… Жнецы не…

Еле дождавшись стыковки, Михайлович понесся к капитанскому мостику.

— Из Москвы Жнецов нужно вытравить. Нельзя подпускать их к убежищу командования. Сколько всего кораблей приземлилось на территории города?

— Три, — отозвался штурман. — Но идут еще.

— По Флоту: разведывательным кораблям отвлечь Жнецов, идущим на посадку на территории столицы. Сбейте их с курса. Объединенный Флот: открывать огонь по команде.

Нестройный хор подтверждений получения приказов прервал сигнал вызова инструметрона Михайловича.

— Адмирал Михайлович, доложите обстановку, — велел запыхавшийся министр обороны, видимо, проделавший непривычный для себя в последние марш-бросок.

— Корабли Жнецов расчищают путь на Землю. Я отвел Советский Флот в сторону Венеры. Наступления врага на этот рубеж не наблюдается. Легкие силы отвлекают Жнецов, сбивая их с курса и не давая им высадиться слишком близко к Москве, — отчитался Михайлович, удивляясь тому, что министр смог с ним связаться.

— Уводите Флот, товарищ адмирал. Те силы, что сейчас сконцентрированы в Солнечной системе не спасут Землю. Нам нужны все Флоты.

— Так точно. Перед отступлением я отдал приказ об уничтожении тех Жнецов, что уже приземлились в столице. Но нам нужен координатор, чтобы Объединенный Флот смог навести орудия на одну цель, — объяснил Михайлович.

— Будет вам координатор, — отозвался министр. — А потом уводите Флот к Цитадели. Судя по полученным нами данным, туда твари еще не добрались.

— Есть, отвести Флот к Цитадели. Объединенный Флот, после нанесения ударов по Жнецам, истребители возвращаются на крейсеры-носители и отходят к ретранслятору. Фрегаты-разведчики делятся на две группы: авангарда и арьергарда.

Михайлович подошел к иллюминатору и посмотрел на родную планету. Жнецы, словно мухи на кусок… варенья, слетались к ней, не обращая внимания на тяжелые крейсеры, застывшие в отдалении. Видимо, Жатва представляла собой первоочередно именно удары по планетам. Почему они не разделили силы и не оставили своих представителей на орбите — загадка. Впрочем, Михайлович был этому даже рад. Некоторая глупость запрограммированных на уничтожение наземных комплексов машин была на руку Флоту. Почти пустая Земля, где они пытались хозяйничать, хоть и принимала на себя основной удар, но там все можно будет отстроить и восстановить. А вот погибших понапрасну людей не вернешь к жизни.

— Цель поймана. Сигнал проходит, — доложил оператор.

— Объединенный Флот: приготовиться. Огонь по команде, — приказал Михайлович, просматривая на планшете готовность орудий к одновременному залпу.

— Объединенный Флот: огонь, — прозвучал приказ.

Стрелять по родной планете было настолько дико, что Михайловичу моментально захотелось закрыться в своей каюте и представить, что кругом голая и чистая красота космоса, в которой нет Жнецов, Флотов и прочего ненужного галактике хлама.

— Есть попадание, — вновь заговорил оператор. — Новые координаты цели формируются.

Михайлович вновь взглянул на данные планшета. Разведчикам удавалось заставить Жнецов поменять курс, но ценой огромных потерь.

— Цель обнаружена, — объявил оператор.

— Объединенный Флот: огонь, — вновь приказал Михайлович.

Посмотрев на огоньки, направляющиеся к Земле, Михайлович вздохнул и, неожиданно для себя, скрестил пальцы.

— Есть попадание, — объявил оператор. — Координаты следующей цели не формируются.

Михайлович подождал несколько минут. Запросов на удар с орбиты больше не было.

— Объединенный Флот: отступаем к ретранслятору, — приказал он.

Повисла тяжелая тишина.

— Мы еще вернемся и наподдадим этим гадам так, как ни в одной из их программ не прописано, — пообещал он.

Примечание к части

Про все косяки по Флоту очень прошу сообщать. Ну и сильно не ругайте за совсем глупые ошибки, так как автор непричастная к службе девочка)))

>

Глава 8

— Объясни мне еще раз, что мы здесь потеряли? Или у вас преступников принято флотом охранять? — досаждал альянсовскому офицеру Михайлович. — Я бы с большим удовольствием для себя и пользой для других следил за ремонтом кораблей на верфях Цитадели. А чем занимается целый адмирал? Рассматривает в иллюминаторе вашу Академию.

Советский флот согласно приказу изменил курс и был перенаправлен в систему Святого Петра, для оказания помощи эвакуационным транспортерам. Флот Альянса, сконцентрированный около Земли, перенаправлялся на «Арктур» для прохождения технического обслуживания. «Нормандия», каким-то чудом прибившаяся к Объединенному флоту перед «прыжком», тоже временно была отдана под командование Михайловича. Видимо, приткнуть этот корабль было пока некуда, учитывая воцарившуюся неразбериху. И ремонтировать его не нужно, и рисковать им тоже Хакет не хотел, так как «Нормандия» оставалась передовым кораблем Альянса. Учитывая удачливость Михайловича, о которой Хакет знал, альянсовский адмирал приказал новому капитану побыть частью советского флота. Неофициально, конечно, и недолго.

— А я с большим удовольствием для себя и пользой для других остался бы оборонять Землю, — отозвался Кайден, поежившись.

Ему было жутко неуютно в кампании советского адмирала, который, казалось, недоволен всем вокруг, начиная от Жнецов и заканчивая личным составом корабля Альянса.

— Много бы ты там один наоборонял, обороняльщик? — поинтересовался Михайлович, разглядывая майора.

— Зато был бы делом занят, а не… Черт, действительно, почему мы заняты эвакуацией? Система не подконтрольна Жнецам. Можно было организовать транспортники и прикрытие, а не тащить часть флота.

— Вместе с адмиралами, — добавил Михайлович. — Кстати, почему Хакет не захотел провести операцию? Я понимаю, что из-за вторжения некоторые границы собственности размылись, но Академия принадлежит всецело Альянсу. А флот отправили именно советский. Где логика?

Аленко пожал плечами. Огромной разницы в количестве получаемых сведений между офицером, приписанный к кораблю, и капитаном корабля — он не видел. Вот только неприятной канцелярской работы прибавилось. Хотя, Шепард с самого начала их совместной службы всю волокиту с рапортами скинул на бедные плечи майора. Лейтенанта, в те времена… Но никаких дополнений к приказам Аленко как раньше не видел, так и сейчас. С другой стороны, чего он хотел? Полной карты всех стратегических задач? Или личных объяснений от Комитета, почему приказ именно такой и чем чревато его не выполнение? Хотелось и того, и другого.

— Я знаю только, что это распоряжение Совета Обороны, которое было одобрено Комитетом, — Аленко повернулся к Михайловичу. — Господин адмирал, можно мне переговорить с Шепардом до того, как его отправят на «Арктур»? Я понимаю, что это задержка, но мне предписано вернуться на Цитадель вместе с вами, а другой возможности увидеться у нас…

— Я перестал слушать, когда ты произнес слово «господин», майор, — перебил его Михайлович. — К тому же господа у нас сейчас Жнецы. Так их и называй. Господа Жнецы, не изволите ли покинуть территорию суверенной Солнечной системы и устремиться в те ебеня, откуда пришли? Может, послушаются. А вообще, то, что отправили нас, вполне разумно. Хакет сейчас контролирует ремонт кораблей на «Арктуре», а Советский Флот займется этим на верфях Цитадели. Не будем мешаться друг другу и простаивать в нелепых очередях.

Михайлович жутко не хотел возвращаться к себе на крейсер и сбежал на «Нормандию» при первом же удобном случае. По его же кораблю бесцельно шнырял и наводил свои адские справки целый председатель целого КГБ и искал дьявольский компромат на адмирала. Хотя, Михайлович с большей уверенностью предполагал, что ставленник генсека, скорее всего, стучит зубами от страха в каюте экипажа и пьет литрами кофе, чтобы не уснуть, ибо жутко боится увидеть во сне Жнеца и помереть от инфаркта, не просыпаясь. Или, еще хуже: обоссаться, не просыпаясь.

В любом случае, рядом с главой Комитета безопасников Михайлович чувствовал себя неуютно. Да и какая разница с какого корабля он будет осуществлять командование? Никакой. А тут он вновь полюбуется на Церберовские красоты, разбавленные альянсовским бардаком. И народу здесь всяко меньше, чем на любом из его кораблей. И, немаловажно, есть на кого распылить дурное настроение. Не своих же обижать?

— Так я могу переговорить с Шепардом? — напомнил о себе майор.

— Подводи корабль и забирай Шепарда. А чтобы ты не выкрал преступника, побуду рядом с вами. Если что надумаешь недоброе, тебя посадят к Шепарду. Вот там и наговоритесь. Будешь хвалиться, что, мол сижу за угон советского адмирала, — Михайлович подошел к капитанскому мостику. — А я пока побуду тут капитаном и постою у карты, чтобы ты курс не проложил куда не следует.

Кайден улыбнулся.

— Знаете, я был уверен, что вы мне откажете. И спасибо.

— На здоровье и кушай с булочкой. Давай, передавай сигнал, чтобы челнок с Шепардом сюда подошел. И недолго мурлыкайте, а то Жнецы повымирают раньше, чем я их самолично повзрываю.

Поглядев на счастливого майора, который поскакал к лифту, Михайлович активировал инструметрон, дабы вновь просмотреть список кораблей, нуждающихся в ремонте. К счастью, их не так много. Почему Жнецы даже не попытались уничтожить флот — оставалось для адмирала загадкой. В ремонте нуждались только «разведчики», которые мешали Жнецам приземлиться на территории столицы, а тяжелые корабли практически не пострадали, что немало радовало. Меньше мороки с техническим обслуживанием.

Но положение все равно было нехорошим до крайности. Турианцы потеряли Палавен и тоже отводили остаток флота к Цитадели. Как организовывать совместную работу и объединять все флоты, когда каждая из рас будет тянуть одеяло на себя и доказывать важность в первоочередном освобождении именно своих территорий, Михайлович не знал. Но он знал, что генсек и министры, оставшиеся на Земле, долго сдерживать натиск не смогут. Бункер хоть и надежен, но вечно в нем не просидишь. Да и полную безопасность может гарантировать только крышка гроба, надежно оберегающая тебя от жизненных неурядиц. Вряд ли руководитель захочет «сыграть в ящик» только потому, что Михайлович благородно понесется возвращать Палавен турианцам. Но без их дредноутов, судя по всему, не обойтись. А еще приходится самому принимать решения, с боем не связанные. Михайлович это жутко не любил. Одно дело оспаривать совершенно нелепый приказ Совета и совсем другое — думать, как жить, самому.

— Отведи меня в диспетчерскую, — попросил Михайлович стоявшую возле терминала девицу.

Подумав пару минут, бездумно глядя на панель, Михайлович решил не трогать Хакета, который наверняка носился с пеной у рта по «Арктуру», не зная, за что хвататься. А вот поговорить с командующим Разведывательного флота, который понес самые большие потери, адмирал не мог найти время раньше. Беготня, доклады, новости, сводки о повреждениях заняли все время до прибытия в систему Святого Петра.

— Свяжи меня с контр-адмиралом Сяо Ханем, — попросил он дежурного офицера.

Китайцев Михайлович любил больше, чем положено истинному коммунисту, который был обязан соблюдать некое равенство в чувствах к другим народам. Ему нравилось спокойствие китайских офицеров, которое моментально превращалось в кипучую деятельность, если ситуация того требовала.

— Адмирал Михайлович, — голограммный образ китайского контр-адмирала отдал честь.

— Адмирал Сяо Хань, приветствую, — рука Михайловича тоже поднялась к виску. — Не было времени связаться с вами после эвакуации с Земли. Все на бегу и на лету.

— Мы ждали и готовились к приходу Жнецов. Выходит, нужно было меньше ждать и лучше готовиться. Корабли Разведывательного Флота нуждаются в доковании и ремонте. Тяжелый Советский флот потери не понес, что меня сильно радует. К ремонту «разведчиков» мы уже приступили. Сделаем, что сможем, но лучше бы отправиться на верфи как можно скорее.

— Проконтролируем отправление на «Арктур» и сразу отправимся, — пообещал Михайлович. — А за каждый разведывательный фрегат Жнецы ответят. Разберем их на запчасти и наделаем новые корабли из них. Хотя, из чего там делать? Просто щупальца им поотрываем.

Контр-адмирал чуть улыбнулся.

— Уж поскорее бы. Не могу сидеть и ждать неведомой подмоги, пока эта нечисть хозяйничает на моей Родине. Эвакуация хоть и прошла успешно, но ведь не все успели покинуть Землю. Вот Первый секретарь Польши не успел. А Альянс даже мирное население не потрудился эвакуировать. Имеем глаза, да гору все равно проглядели. О чем они только думали?

— Судя по рапортам, которые приходят с Земли, мирное население у них там дает Жнецам по тылам, — отозвался Михайлович. — Кучкуются в крупных городах и наземным силам Жнецов дают по мордам. Связь восстанавливается. Геройский Альянс сопротивляется и защищает территории. А у нас — пустота. Связь только со столицей, да и то в строго отведенное время. И кто прогадал? Альянс, который зубами рвет эту мразь? Или мы, оставившие Жнецам все наши наземные комплексы? Я не знаю ответа. Несколько дней назад знал, а сейчас не знаю.

— Когда победим Жнецов и сядем писать статистику потерь — разберемся. Сейчас поздно рассуждать — отозвался контр-адмирал. — А вот как и когда возвращать флот в Солнечную систему — про то нужно крепко думать. Наши командиры контролировать нас ежесекундно не могут, а подчиняться Альянсу… Хоть они нам и союзники, да как ужиться двум медведям в одной берлоге?

— Медведей больше нужно. И все их передвижные берлоги тоже необходимы. Помнишь, мы решали вопрос с кварианцами?

— Ну? — нахмурился Сяо Хань. — Вмешиваться в войну нам запрещено, пока не обозначится лидер.

— Долго ждать. Новостей от кварианского флота нет, но и о масштабных потерях одной из сторон тоже тишина. Видать, они там скучно постреливают по одной ракете в час и по очереди. Эдак мы их прождем до китайской пасхи… Прости, конечно.

— Влезать в их распри тоже не хочется. Потери бессмысленны. Да и время, когда мы отправимся освобождать Землю, растянется до русского фестиваля воздушных змеев. Прости, конечно.

Михайлович улыбнулся.

— Переговорим обо всем на Цитадели. Свяжемся с командованием Альянса и легально решим проблему. Побудем демократами. Посидим, порассуждаем. Ремонтные работы сильно не разворачивай, а то задержимся тут. Вот системка, да? Вокруг одни черные дыры и не менее дружественные объекты. Вот в такую всех Жнецов бы заманить, и ретранслятор подорвать на хрен. Нет системы, зато сколько жизней бы спасли.

— Если бы Жнецы заманивались так просто в одно место и всем своим стадом, то почему в предыдущие циклы никто до такой простой вещи не додумался? — замотал головой контр-адмирал.

— А где доказательства, что циклов много было? Протеане были. И те, кто до них обитал — были. А про остальных все неизвестно. Может, «Властелин» себе цену набивал, когда говорил об обилии этих циклов в своей биографии. Что мы знаем, кроме ничего?

Сигнал инструмерона прервал китайского контр-адмирала.

— Поговорим потом, — сказал Михайлович и опустил глаза на экран инструметрона. — Майор, провожай Шепарда и задавай курс на Цитадель.

— Товарищ адмирал, я думаю, вам нужно это услышать. Шепард… В общем, у него есть мысли о том, как одним разом избавиться от Жнецов. Мы в отсеке для совещаний, — взволновано произнес майор.

— Я в диспетчерской. Или в связной, по-вашему. Сейчас подползу, — вздохнул Михайлович.

* * *

Адмирал за те секунды, пока добирался до нужного отсека, представил, как Шепард должен выглядеть после «отсидки». Непременно он наголо выбрит, передние зубы выбиты и заменены протезами, которые уже треснули, татуировка на латинском во все плечо и рваная тельняшка на парочку размеров больше — вот такой образ ему сгенерировало сознание. Реалии оказались не такими яркими. Выглядел капитан так же, как и раньше. Та же раздражающая Михайловича щетина, та же форма, только без золотистых линий, образующих погоны, тот же напряженный взгляд.

— Приветствую, Шепард. Что такого вы придумали, что стоит задержки в вашей отправке на «Арктур»? — спросил Михайлович, подходя к столу, над которым повисло голографическое изображение Цитадели.

— Знаете, товарищ адмирал, если мои мысли верны и именно эта идея спасет нас от Жнецов, то я готов в благодарность за арест и заключение стирать портки всему советскому руководству. Вручную. У меня было много времени, чтобы обдумать некоторые вещи, — Шепард кивнул на изображение. — На Илосе протеанский ВИ рассказал мне о том, чем Цитадель является. Это и маяк, и портал своего рода. Жнецы не уничтожили ее не случайно. Более того, они сами ее построили. Понимаете?

— Ничего не понимаю, — замотал головой адмирал. — В ваших же рапортах было написано, что протеанские ученые перестроили структуру сигнала. А вы лично загрузили программу закрытия канала.

— Все так. Но нападения на Цитадель до сих пор не было, хотя сигналы появления Жнецов произошло почти во всех системах. Они берегут Цитадель, хотя и знают, что она больше не срабатывает так, как должна. Портал закрыт, именно поэтому они своим ходом добирались, а не появились в пространстве. А сигнал… Протеане его изменили, но отключили ли? Что если использовать станцию, как приманку, и собрать всех Жнецов в одном месте и там нанести удар? Или и вовсе пожертвовать Цитаделью и системой, в которую мы ее перевезем, и соорудить там мощное взрывное устройство? На сигнал они обязаны откликнуться, так как это наверняка вошло у них в привычку. В этом цикле сигнала не было.

— А еще лучше включить заодно и портал, и всех набежавших Жнецов отправить в ад, — подхватил майор. — Ну или в то место, откуда они пришли.

— Отправишь, а через пару лет они снова нагрянут. Только от усталости и обиды еще больше осерчавшие нагрянут. Но с уничтожением их в одном месте мне понравилось. Сам думал о подобном… Вы уверены, Шепард?

— Нет. Но других мыслей у меня нет. Природа сигнала… О ней знали протеане-ученые, но они давно умерли. И Хранители Цитадели. Несколько лет назад я сканировал Хранителей по просьбе одного саларианца. Оказалось, что раньше именно они посылали сигнал Жнецам и открывали канал. Возможно, они могут это повторить. Вот данные о Шорбане. Насколько я знаю, он все еще проживает на Цитадели. Свяжитесь с ним. Он более подробно расскажет о хранителях.

Михайлович посмотрел на протянутую руку Шепарда с зажатым в ней планшетом. Первый раз в жизни ему стало жалко кого-то, кроме своих подчиненных, которые обязаны были терпеть его не всегда скромную и не всегда дружески настроенную персону. Вместо того, чтобы как любой нормальный арестант отлынивать от работ и тихо ненавидеть всю посадившую его систему, ищет варианты, размышляет. Это было странно и непривычно.

— Спасибо, капитан, — отозвался Михайлович. — Не все пока ясно и точно, но задумка неплохая. Если все получится и Жнецы будут отправлены на переработку… Не знаю даже. Я станцую… Нет, это чересчур. Я прикажу кому-нибудь станцевать для Вас румбу голым.

Взяв планшет, Михайлович перевел взгляд на улыбающегося майора.

— Прощайтесь, Аленко. Приказ есть приказ, сами понимаете.

— Простите, товарищ…

Слова майора прервал сигнал тревоги.

— В системе зафиксировано появление кораблей «Цербера» — прозвучал голос ВИ.

— Еще один геморрой, — вздохнул Михайлович и активировал инструметрон. — По флоту: прикрыть отступление эвакуационных шаттлов Академии.

* * *

С разрешения Призрака, Колесников водил по станции клона. Разумеется, сопровождающие лица ходили по пятам за ними, но лучше терпеть их, чем выслушивать ругань засидевшегося в четырех стенах клона. С именем он так и не определился, и Колесников, у которого язык не поворачивался называть копию Шепарда именно копией, обращался к парнишке «хлопчик». Клону было все равно, а разведчику проще. А еще появлялась возможность послушать то, о чем говорили попадающиеся сотрудники. На его личный терминал информация о работе «Цербера» поступала настолько дозировано, что если судить по ней, то это не организованный синдикат, а институт благородных девиц. Петровский, видимо, берег психику друга, и полный доступ к исследованиям и операциям не предоставлял. Соответственно, полной картины происходящего Колесников не видел. Докладывать было не о чем.

Клон разглядывал космические просторы, стоя у иллюминатора. Колесников в это время осторожно подбирался к нескольким оперативникам, замершим у кофейного автомата.

— Это азарийская сука убила десять наших ребят, — услышал он разговор. — Почему Призрак не отдал ее на растерзание нам? Зачем бережет, я не понимаю? Мы чьи интересы защищаем: человеческие или азарийские?

— Оставил в живых, значит, для чего-то она нужна. Может, чтобы расшифровать данные с Марса, может еще для чего. А может потренировать наших в биотике. Что-то он для нее наверняка придумал. Не просто же мы будем откармливать девку, — рассудил второй.

Колесников решительно подошел к автомату и набрал нужную комбинацию. Оперативники не обратили на него внимания и продолжили рассуждать.

— Везучие твари. У меня от импланта голова иногда взрывается, а им они не нужны. Им даже биоусилители, по сути, не нужны. Всегда считал, что физика она для всех одинакова, а оказывается, что нет. Мы бы тоже могли родиться синекожими бабами, представляешь? Хотя, я бы не сказал, что Тессия очень сильно отличается от Земли. Покрасивей природы, конечно, но у них было время на возведение садов, а у нас едва колонии начали жизнь поправлять.

Колесников отошел в сторонку и, помешивая кофе, вновь обратился в слух. Надо было с первого дня напяливать форму «Цербера» и так шнырять. В костюме он хоть и выглядел лучше, но доверия не вызывал, ибо опознавательных знаков не носил. Сейчас же в кителе и брюках, больше смахивающих на спортивный костюм для людей определенной ориентации, каких-то опасений у личного состава при взгляде на него не появлялось. И можно было аккуратно слушать и общаться. Что мешало раньше ему переодеться, Колесников не знал.

— А что за азари? — спросил разведчик, небрежно облокачиваясь на колонну.

Оба оперативника обернулись и посмотрели на него. Колесников скользнул взглядом по клону, который с тем же интересом пялился в иллюминатор, и на охранников, которые не сводили глаз с замершего возле панорамного окна мужчины.

— Подобрали девицу во время операции на Марсе. В курсе про Марс, да? — прищурился оперативник.

Колесников коротко кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия о том, что «Церберу» понадобилось на красной планете.

— Хотели сучку прямо там… Но Призрак приказал доставить ее на «Кронос».

— Раз она была на Марсе, может именно она и подберет шифр к чертежам? — воспользовался Колесников услышанными в начале разговора подробностями.

— Все равно ее присутствие на станции бесит. Хотя, если перевести ее в научный комплекс и оставить там для исследований, то тогда пусть живет… Сколько получится, — широко улыбнулся один из оперативников.

— Надо полагать, Призрак так и сделает, — изобразил улыбку Колесников. — Думаю, именно на лабораторном столе спесь с нее и слетит.

— Ты все правильно понимаешь, — отозвался оперативник. — Учитывая, что это подружка предателя Шепарда, возиться ученые с ней будут долго. Чтобы в следующей жизни девица компании себе получше научилась подбирать.

Колесников снова попытался улыбнуться. Попрощавшиеся оперативники ушли. Колесников же бездумно мешал почти остывший кофе. Шепард рассказывал, что помогал своей подружке-азари найти Серого Посредника. И именно в кабинете этой азари он связывался с Михайловичем. И работала девица тогда информационным брокером. Возможно, она знает что-то полезное, что могло бы пригодится Призраку. И Союзу с Альянсом. Только вот как с ней переговорить без посторонних ушей?

— Призрак, ответь, — попросил Колесников, связываясь с Харпером.

То ли из-за беспросветного кумара, царившего в его кабинете, то ли из-за освещения, но Колесников так и не смог разглядеть лица руководителя. Напускная таинственность, достойная старого голливудского бреда, утомляла. Хочешь быть загадочным — напяль на морду забрало, и ходи, как кварианец… Стоп. Не туда нужно думать.

— У вас проблемы, Колесников? — услышал разведчик нарочито-усталый голос Призрака.

— Проблемы у нас общие. Жнецы. Других нет. Я хотел спросить… Можно мне потренировать клона вместе с оперативниками «Цербера»? Думаю, ему энегию девать некуда, вот он и срывается на крик частенько. Сам я заняться с ним чем-то, кроме чтения могу, так как не биотик, но…

— Колесников, я уже говорил: действуйте по своему усмотрению. Просто не забывайте, что именно Вы ответственны за любые выходки клона.

— Благодарю, — обрадовался Колесников.

Никакой уверенности в том, что на тренировки все-таки приведут азари, не было. Совершенно не было уверенности и в том, что приведут именно подругу Шепарда, имя которой Колесников позабыл. Но сидеть сложа руки и наслаждаться редкими минутами, когда клон или соглашался послушать или самолично вслух почитать, надоело.

— Ты не против тренировки? — спросил Колесников, подходя к клону.

— Какой тренировки? Соревнованию «Кто быстрей прочтет абзац»? Против. В данный момент мне интересней смотреть в окно, — отозвался клон, даже не удосужившись повернуться.

— Я не о чтениях. Можем направиться в тренировочные залы. Померяешься своими биотическими силами с местными вояками, — объяснил Колесников.

Клон повернулся к разведчику.

— Мне запретили использовать биотику. Когда я начинал тренироваться, сразу раздавался голос из терминала, который просил меня остановиться. Ну и угрожал вдогонку, — объяснил клон.

— На тренировках можно использовать, сколько пожелаешь, — Колесников подошел чуть ближе. — А если у тебя получится всех победить, то я несколько дней буду делать для тебя все, что ты попросишь.

— Мы перестанем читать и будем больше гулять? — совершенно по-детски поинтересовался клон.

Колесников кивнул.

— Идем, — согласился клон.

* * *

В тренировочном зале было не так много народу, что огорчало. Несколько человек тренировали рукопашные приемы, группа людей собралась вокруг тренажеров, еще парочка просто переговаривалась. И сколько среди них биотиков? Почему на глаз нельзя определить принадлежность к оным?

Постучав по плечи ближайшему «спортсмену», Колесников изложил суть просьбы. Девушка кивнула и подвела к Колесникову несколько человек.

— Это единственные биотики среди тех, кто пришел позаниматься. Всего три человека, но, я думаю, вашему мальчику хватит и их для начала. С запасом хватит, — сказала она, оглядывая клона. — Кого выбираешь, родной?

Клон кивнул на самого крепкого на вид паренька. Все, кто занимался в зале, моментально образовали шеренгу, вжавшись в стены. Попасть под удар разбушевавшихся биотиков, видимо, никто не хотел. Колесников не хотел этого больше всех.

— Не жалей эту мразь, — шепнул он клону и направился к стене.

— Ты раньше участвовал в таких постановочных дуэлях? — спросил биотик, активируя щиты.

— В постановочных — ни разу, — сказал клон чистую правду.

Колесников вжался в стену и стал наблюдать. Со стороны такие упражнения очень даже красиво выглядят. А в окружении синей дымки, плотно обволакивающей все тело, и сам клон выглядел завораживающе. И Шепарда напоминал сильнее, так как недовольная гримаса стиралась с лица, и уступала место сосредоточенному выражению.

Туман, окружавший клона, чуть расширился, и через мгновение из вытянутой руки вылетел поток энергии. Столь же сосредоточенный биотик-соперник даже не пошатнулся. Окружающая его аура стала почти синей. Вскинув обе руки, он ответил более плотным лучом клону. Колесников потер глаза, заслезившиеся от яркости увиденного.

Клона чуть отбросило назад. Поднимаясь, он задержал взгляд на сопернике. Сосредоточенное выражение лица сменилось на озлобленное. Вновь нарастающая дымка заволокла даже глаза клону, заставляя их гореть синим. Колесников не успел моргнуть, как клон снова направил поток энергии на замершего в ожидании паренька. Или тот не успел среагировать, или удар действительно был мощным, но полет до стены был быстрым и красочным. Ударившись, биотик сполз по ней, пустился на четвереньки и в такой неоднозначной позе замер. Несколько человек кинулись проверять паренька. Колесников же направился к клону, опасливо косясь на синеватые потоки, которые все еще исторгало тело воспитанника.

— Ты молодец, — похвалил он. — Не припомню у Шепарда таких навыков. Впрочем, ты не он и тебе ничего не мешает быть лучше.

— Шепард боится своих способностей. А чего бояться мне? Хуже смерти со мной здесь ничего не случится, а ее, в любом случае, не минуешь, — отозвался клон.

Внезапно по его лицу скользнула озорная улыбка.

— А можно еще с кем-нибудь потренироваться? — спросил он, с надеждой поглядывая на Колесникова.

— Вот с ними договаривайся. Если они тоже хотят в стену, то пожалуйста, а если нет, то уж извини, — Колесников кивнул на биотиков, изучающих клона.

— Пойду договорюсь, — обрадовался клон.

Колесников вновь поспешил к стене. Сущее дитя, этот клон. Как Призрак собирался превращать копию в оригинал Шепарда — непонятно. У Шепа когда-то была семья и дом, а клон этого лишен. Как в таких условиях, нисколько не приближенных к жизни прототипа, можно выдрессировать копию, которая ничем бы не отличалась от оригинала? Да никак. Чтобы быть кем-то, надо целую жизнь прожить именно так, как тот, кому подражаешь. Тогда, возможно, общие точки и появятся. Но и здесь разница будет. Головы-то у всех по-разному устроены, и это никак не изменишь.

Просмотрев еще две дуэли, из которых клон вновь вышел победителем, Колесников приободрился. Хороший экземпляр солдата. Конечно, все победы можно списать на то, что клону безразлично где, когда и от чего умирать. Оттого он без всякой опаски и лезет на рожон и бросается на амбразуру одновременно. Но его лихачества оправданы победой, а это самое важное.

Глядя на счастливое лицо клона, который приближался к нему, Колесникову тоже захотелось улыбнуться.

— Этот день мне нравится, Колесников. Определенно. Можно устраивать такие тренировки каждый день, а? Я думаю, это полезно не только мне, но и расслабленным биотикам, которые шныряют по всей этой чертовой станции, — сказал он. — Вот только есть хочется зверски, и я впервые хочу попасть в свою комнату.

— Идем, — отозвался Колесников.

* * *

Призрак наблюдал за дуэлью, время от времени косясь на застывшую азари, руки которой были закованы в наручники и сведены за спиной.

— Это не Шепард, — уверенно произнесла она, разглядывая изображение на экране.

— Откуда уверенность, дорогая? Арест и пребывание в тюрьмах редко приносит массу пользы и дает разрастись благородству. Мы спасли Шепарда от гнета нездорового на наказания СССР, заставившего плясать Альянс под свою дудку. Вы желаете расшифровать чертежи для людей, которые формируют правительства? Напрасно, Лиара. Если им плевать на своих же героев, что они сделают с остальными расами в галактике? С теми же азари, к примеру. Многие вас не любят, и вы прекрасно это знаете. Люди не исключение. Отдайте им чертежи этого оружия и дайте его построить. Если Жнецы будут уничтожены, то сразу начнется и межгалактическая возня. Пока есть общий враг — мы дружны. А если нет и мы чувствуем свое превосходство, и идем давить слабых. Такого любое государство людей. Знакомы с психологией, дорогая?

Лиара молчала.

— Колесников, зайдите ко мне, — попросил Призрак, попутно набирая сообщение.

Колесников направлялся к кабинету Харпера, обдумывая, почему он должен называть клона Шепардом, как его письменно попросил Призрак. К чему спектакли? Не ясно.

Прошагав до круга, выложенного на полу, разведчик остановился. Подходить ближе кому-либо было запрещено. Или Призрак становился параноиком, или действительно хотел быть загадочным — непонятно.

— Я наблюдал за успехами Шепарда. Его биотика сильна, как никогда, — произнес Призрак.

— Столько времени без тренировок. Не удивительно, что он рвет и мечет, — пожал плечами Колесников.

— Шепард всегда был сдержан, — услышал разведчик мелодичный голос. — Это… существо — не Шепард. Слишком много злобы.

— Колесников, если вас не затруднит, просветите нашу подругу о том, как меняются люди после ареста, — попросил Призрак. — Все выходят из тюрьмы просветленными?

— Может кто-то и выходит, — пожал плечами Колесников. — Но я с такими не сталкивался.

— Видите, дорогая, — развернул кресло Призрак. — Советский разведчик не сталкивался с подобными феноменами. Ваш друг, освобожденный нами, вновь готов сотрудничать с «Цербером». Нужны еще какие-то причины, почему я не передаю данные об этом протеанском оружии Альянсу и СССР?

Лиара опустила голову. Колесников молчал, не понимая к чему и о чем вещает Призрак.

— Займитесь расшифровкой, дорогая. А для того, чтобы развеять сомнения, я отправлю к вам Шепарда в ближайшее время. Пусть он вам сам рассказывает, почему изменился. За дело, дорогая моя. Мы уже потеряли Землю. Хотите такой же судьбы для Тессии?

Лиара покачала головой.

— Колесников, когда Шепард придет в себя, сопроводите ее к нашей подруге. Пусть разберется во всем сама. А пока… Тебе нужно отдохнуть. На Марсе мои люди повели себя несколько бестактно, но не волнуйся. Больше тебе ничего не угрожает, — Призрак нажал несколько кнопок на загоревшейся панели. — Уведите ее.

Колесников пристально смотрел на Призрака, стараясь понять игру, которую он затеял. Сосредоточенный взгляд разведчика не укрылся от Лиары. Проходя мимо, она шепнула:

— Среда, Иллиум, Виштра.

Проводив взглядом девушку, Колесников повернулся к Призраку.

— Я должен привести к ней клона? — спросил он у прикуривающего Харпера.

— Нет, разумеется. Их человек может различить, а уж азари… Мы дождемся прибытия Шепарда. Его тоже недурно бы проинструктировать. Хотя эта вечная правильность… любом случае, азари обескуражена. Пусть хотя бы приступит к работе. Вполне возможно, доделать ее смогут и наши специалисты, — Призрак выпустил колечко дыма. — Пока же мне нужно заняться другим.

Призрак развернул кресло к голографическим экранам, демонстрируя, что разговор продолжать он не желает. Колесников направился к выходу, когда услышал уведомление от ежедневника:

— Суббота, Цитадель, Синара, — услышал он, чуть притормозив у порога.

Что значило уведомление и слова подруги Шепарда? Это название кабаков? Или имена проституток, которых посещал Харпер? Колесников точно знал, что на станцию ему никого не привозят, хотя Колесников на месте Призрака организовал бы себе именно такую жизнь. Хотя, может Харпер скучает по тем временам, когда он, будучи обыкновенным наемником, зикал по галактике. Авантюризм и желание выбраться из своей же тюрьмы? Не делал бы тюрьму и проблем бы не было. Но сообщение азари нужно было проверить. Если она назвала имя, то нужно узнать, где носительница этого имени проживает. И… А потом думать дальше, что с той информацией делать и нужна ли она.

Глава 9

Колесников ждал связного, прислонившись к кофейному автомату, и усиленно изображал, что ему интересно смотреть на отклянченную филейную часть клона, который рассматривал звезды в панорамном окне. В этом секторе станции иллюминаторы были особенно большими, а клон чрезвычайно любил смотреть во вселенскую пустоту. Колесников же настолько издергался, что ни о чем, кроме как о предстоящей встрече думать не мог. Радовало, что на станции не было Петровского, который, судя по поступающим сообщениям, проводил чистку Омеги на предмет бытовых отходов и беспредельщиков, собравшихся на той горе-станции.

Клон перешел к другому окну. Колесников, не выдержав, принялся тыкать в панель одиноко стоящего агрегата в надежде хоть как-то успокоить разбушевавшуюся фантазию.

— Курите? — прозвучал незнакомый басовитый голос за спиной.

Колесников повернулся на звук. В серых глазах незнакомца плескалось любопытство. Разведчик кивнул и вновь повернулся к автомату, чтобы ввести до конца код напитка. Получив стакан, Колесников повернулся к стоящему статуей оперативнику.

— Можно? — кивнул на пачку церберовец.

— Извольте, — отозвался Колесников.

Клон, выпавший из действительности, внимания на разведчика не обращал. Даже оглянуться не соизволил, дабы рассмотреть того, кто подошел к наставнику и пытается его же разговорить. Сам же Колесников, который не знал в лицо ни одного связного, заговорить с незнакомцем жутко боялся. Ему предоставили только имена товарищей по несчастью и больше ничего. Играть в угадайку на станции Призрака не хотелось, ибо Колесников, помня о своей, мягко говоря, неудачливости, непременно бы нарвался на одного из верных псов «Цербера». Дальнейшее развитие событий было бы печальным, как не погляди. В итоге приходилось слоняться по станции самому и вслушиваться во все разговоры, которые только затевались в его присутствии. Огорчало то, что все беседы имели довольно небольшое количество тем. Не зная доброе большинство оперативников в лицо, Колесников точно знал, с кем спит незнакомая ему глава отдела вооружения «Цербера» и что ученые археологического отдела никогда не спят с учеными из генетического. Об исследованиях говорили мало, а вот подобной ерундой разведчику засорили мозг на много лет вперед. Услышав однажды, что многие из подопытных просили пистолет, дабы прервать нескончаемые пытки, Колесников тут же захотел потребовать оружие и произвести над собой ту же процедуру, лишь бы больше не узнавать интимные подробности жизни каждого гражданина станции. Фильтровать обрушающийся на мозг бред и переводить его в раздел «забыть как можно быстрее» становилось все труднее из-за объема ушатов говна, сливаемых на его бедную голову.

— Где достаете такие? — оглядев пачку, спросил незнакомец.

— Петровский достает, — отозвался Колесников.

В следующую секунду он наблюдал, как оперативник помещает в пачку маленький клочок бумаги, свернутый трубочкой. Колесников подивился ловкости сотрудника.

— Премного благодарен, — отозвался он, доставая несколько сигарет и возвращая пачку разведчику. — Желаю удачи.

Колесников кивнул. Оглядев пустой холл, он подошел к одной из камер, под обзор которой попадала часть коридора и панорамное окно.

— Подойди сюда, хлопче, — попросил Колесников клона.

Тот, не торопясь, приблизился к разведчику.

— Помнишь, мы с тобой учились взламывать защиту рабочей консоли. Правда, здесь сегментов нет, но от этого процедура не легче. Призрак разрешил тренировать тебя на настоящем оборудовании. Хочешь попробовать?

— Откуда у тебя это маниакальное желание превратить меня в технаря. Мне неинтересны процедуры взлома. Давай я снесу камеру ударной волной и делу конец? — отозвался клон, разглядывающий то камеру, то коммуникационный узел, расположенный чуть ниже.

— Не способен тонко работать, так и скажи, — ухмыльнулся Колесников.

— Я не сказал, что не могу. Я сказал, что мне скучно, — нахмурившись, поправил клон.

— Так и скучно, потому что не умеешь, — подытожил клона разведчик.

Нахмуренный паренек буравил взглядом то камеру, то Колесникова.

— Ладно. Но это не потому, что ты так хорошо умеешь убеждать, — сказал клон, активировав инструметрон. — Я это делаю, что в очередной раз доказать тебе, что ты ничего не понимающий в людях мудак.

Колесников рассмеялся. Клон принялся возиться с замком, что-то бормоча про неудачника-наставника. Разведчику было безразлично, как клон к нему относится. Сам он так и не прикипел к парнишке. Иногда у него возникало чувство, близкое к отеческой заботе, но оно тут же пропадало, стоило пареньку нелицеприятно выразиться в его сторону.

— Готово. Наверное, — неуверенно протянул клон, оглядывая камеру и сверяясь с инструметроном.

— Сигнал тревоги сейчас режет уши техникам в соседнем блоке, — усмехнулся Колесников. — Если бы я не предупредил Призрака, что мы тут учимся, на нас уже спустили бы толпу охранников. Плохо работаешь, плохо.

— Покажи, как надо, — отошел клон в сторону.

— Учись, пока я жив.

Колесников подошел к узлу и активировал инструметрон. Защиту Призрак организовал знатную. Колесников даже задумался, глядя на бесчисленные одинаковые строчки, проносившиеся по дисплею. Хорошо еще, что в случае ошибки при подборе кода, аппаратура не била током. Но зато и мотивации сделать все с первого раза не было.

Ткнув в одну из строчек и увидев красный экран, говоривший об ошибке, Колесников ощутил азарт. В конце концов, он был больше инженером, чем солдатом, а поэтому взять и опозориться перед самим собой и клоном, которому от горшка два вершка, не хотелось. Потерев глаза, которые моментально устали от всматривания в части кода, Колесников сосредоточился. Наверняка это новое устройство защиты в Комитете давным давно разобрали, а он, отвлеченный от дел и загорающий под искусственным небом Цитадели, поленился узнать о новинках.

Заметив, что нужная строка чуть отличается оттенком от основного цвета, Колесников смело ткнул в строчку. Зеленая вспышка приободрила. Рядом хмыкнул клон, громко желающий позорного поражения наставнику. Разведчик вновь всмотрелся в строчки. Глаза слезились от скорости проносившихся частиц кода.

— Готово, — довольно возвестил он, глядя в экран инструметрона, который не показывал активности камеры. — А теперь подойди сюда.

Рискованно было впутывать мальчишку, но еще более опасно было пытаться что-то провернуть за его спиной. То, что клон пусть и не специально, но вломит его при первой же возможности, было очевидно. Но клон сохранял пока местами детское мышление, а значит, можно сыграть именно на этом.

— Если умеешь хранить тайны, то я тебе расскажу кое-что, — пообещал Колесников, доставая пачку сигарет.

Взглянув на инструметрон и посчитав, что камера будет выключена еще минуты три, Колесников развернул бумажку, заботливо сложенную связным.

Сопровождение азари на Иллиум отходит в полдень по лондонскому времени. Мы добавим в протокол еще двух членов. Северный док. Пропуск находится в вашей уборной.

Колесников вновь засунул бумажку в пачку и посмотрел по сторонам. Никого. И камера не активировалась пока. Вернув на дисплей настройки кода взлома, Колесников повернулся к клону.

— Если все пойдет удачно, завтра выберемся со станции. Ненадолго. Ты когда-нибудь видел инопланетян вживую?

— Нет, — отозвался клон. — А в чем тайна?

— Тайна в том, что мы отбудем инкогнито. То есть, тайно, — объяснил Колесников.

— Я знаю значение этого слова, — отмахнулся клон. — Не то, чтобы я сильно любил какие-то секреты… Но я ненавижу эту станцию и рад хоть ненадолго ее покинуть.

Колесников кивнул на активированную камеру.

— А теперь повтори мой подвиг, если получится, — подмигнул Колесников клону.

— Получится, — отозвался паренек.

* * *

Михайлович расстроено смотрел на свой крейсер, одиноко стоящий в ремонтных мастерских на верфи Цитадели. Выстрел разнес капитанский мостик, по которому обычно разгуливал сам адмирал. Слава партии, у него были грамотные операторы, которые закрыли дыру в обшивке барьером и спасли большую часть экипажа, но… Но черт возьми, мостик… Если бы он не потащился на «Нормандию», чтобы поучить жизни нового капитана, то, вполне вероятно, его сейчас бы собирали по кускам и думали, что куда пришить, дабы он в гробу прилично выглядел. Михайловича раздражало все и вся последние полчаса. Он даже о Шепарде забыл и так и не отправил его на «Арктур».

— Видимо, небеса тебе благоволят, адмирал, — сказал контр-адмирал Сяо Хань, тоже рассматривающий крейсер.

— Загубить хотели советского адмирала, — возмущенно отозвался Михайлович. — Даже Жнецы не тронули мой крейсер. Выходит, «Цербер» еще гаже, чем наши новые «друзья». Я в бешенстве.

— Они оказали тебе уважение, сосредоточив огонь на твоем крейсере, — спокойно отозвался китаец. — Тебя считают сильным врагом. Разве это плохо?

— Нет, это не плохо, — замотал головой Михайлович. — Плохо, что из-за этих счетоводов у моего крейсера дыра в башке, а у меня зияющая дыра в сердце.

Оглядев еще раз док, Михайлович направился к выходу. Дверь подпирал его помощник, с неудовольствием осматривающий бегающих корабелов.

— Рахман, пригляди тут за этими ремонтниками, — попросил Михайлович помощника. — А то еще растащат наш крейсер на сувениры. Смогешь покараулить?

— Обижаешь, адмирал, — оскалился чеченец. — У меня тут мышь не проскочит.

— Вот и ладушки. А я пойду Шепарду и Аленко жизнь испорчу за то, что они мою спасли, — решил Михайлович.

Президиум адмиралу не нравился никогда, а сейчас и вовсе раздражал. Чертовы лавочники все так же заманивали в свои магазинчики, чертовы парочки так же обнимались, а чертовы зеваки по-прежнему шутят и смеются. И среди этой праздно веселящейся толпы слишком много людей. Они что, не в курсе, что произошло с Землей? Они из другого мира, где нет бед и невзгод? Или они идиоты? Последнее самое близкое к истине объяснение.

Приметив за столиком переговаривающихся Шепарда и Аленко, Михайлович устремился к ним. Подойдя ближе, он заметил третье лицо в компании. Кварианка что-то объясняла Шепарду, сидящему спиной проходу, и потому не заметившему Михайловича.

— Жрем-с, господа? — поинтересовался адмирал. — Мне заказ сделали? Лично я к рыбе очень трепетно отношусь.

— Мы не знали, что именно вам нужно, товарищ адмирал, — отозвался майор.

— А почему не догадались? — изобразил искреннее изумление Михайлович.

Непонимающие взгляды раздражали. Адмирал вздохнул и присел на свободный стул.

— Адмирал Михайлович, я слышала о Земле, — пропела кварианка. — Мне так жаль.

Михайлович кивнул. Он запомнил кварианку потому, что она молчала на том нелепом собрании. Противного адмирала, который думал и говорил бред, забыл, а молчаливую девицу запомнил.

— Прежде чем рассказать о кварианском флоте, я хочу спросить, — девица замялась. — Колесников… Что с ним? Я видела новостную сводку, но мне не верится в подобное.

— Мне тоже, — откинулся на спинку Михайлович. — Знаете, где-то в Посольствах сейчас бродит один противный председатель КГБ, можете схватить его и начать пытать щекоткой. Надеюсь, хоть вам он что-нибудь расскажет. Я знаю не больше вашего, увы. А вы… Почему не на Флоте? У вас же военные действия в самом разгаре, а адмирал прохлаждается на Цитадели. Как это объяснить?

— Я не командую ни одним из Флотов, товарищ советский адмирал, — мягко объяснила Тали. — Мое назначение… Оно больше похоже на милость, снисхождение. Эдакий дар в память о погибшем отце. Сюда же меня направили, чтобы проконтролировать открытие посольства кварианцев. Совет разрешил нам снова вести дела на Цитадели в официальных тонах, а не как бродяги-неудачники.

— А что с Общим флотом? Как там ваша война? Шальная ракета не убила желтопузого адмирала, который меня до валидольного переедания в прошлый раз довел?

— Нет. Но его планы вскоре именно к этой ракете его и приведут, — покачала головой Тали.

— Адмирал, ВИ Цитадели не дает информацию о местонахождении Шорбана, — заговорил Шепард. — Авина объяснила это тем, что СБЦ проявляет осторожность в выдачи таких сведений. Нужно идти туда, но… Единственный мой знакомый, Бейли, находится в отпуске, а говорить с кем-то еще я не решился. После ареста и тюрьмы мне неловко, — неожиданно смущенно добавил он.

— У меня не было ни одного этапа в жизни, поэтому мне все ловко, — сказал Михайлович. — Пошли в СБЦ. Узнаем, где живет саларианец, и сразу к нему направимся.

Поднявшись, Михайлович протянул руку кварианке.

— Можно поговорить с вами без лишних ушей? — спросил он. — Давайте чуть отстанем от наших друзей и по-женски поболтаем?

Тали кивнула. Михайлович посмотрел на невозмутимого Шепарда и состроил гримасу молодому майору, посмевшему чуть улыбнуться, глядя на сформировавшуюся пару, состоящую из кварианского и советского адмиралов. Аленко тут же ускорился, догоняя вышагивающего впереди Шепарда.

— Расскажите мне побольше о военных действиях, — попросил Михайлович. — Какие планы у Мигрирующего флота?

— План масштабен. Освобождаем Раннох, как вы знаете. Пока бои идут только на орбите. Большинство адмиралов решили сначала уничтожить орбитальные станции гетов, а потом спуститься на планету и добить остатки синтетиков. Большинство из них все же обитает на станциях. Успеха нет, так как геты отражают атаки. Но знаете, что странно… — Тали остановилась. — Они не начинают наступление, а только обороняются. Меня не покидает ощущение, что геты не хотят войны. Про переговоры с ними речи нет, но если бы Легион…

Тали замолчала.

— Почему вы растрачиваете корабли на неагрессивную к вам расу, а не стремитесь помочь остальным? — поинтересовался Михайлович. — Совет открыл вам посольства, а вы продолжаете решать исключительно свои проблемы. Это нечестно.

— Если бы не просьба Шепарда, человеческий флот тоже не стал бы прикрывать «Путь Предназначения», жертвуя своими кораблями, — парировала девушка. — У каждой расы свои интересы приоритетны. В этом отношении мы все одинаковы.

Михайлович чуть улыбнулся в ответ.

— К тому же официального запроса на помощь от Совета нам не поступало. Переговоры с людьми прошли… Вы помните как. Значит, поставить под удар целую расу вам проще, чем помочь… как вы тогда сказали… в микровойнушке ей же. А если наша война такая несерьезная, чего же вы испугались? — сверкнула глазами Тали.

— Моя планета в огне, а вы требуете, чтобы я вернул вам Родину, на которую Жнецы еще не вторглись? А кто мне мою вернет? Если бы вы первые попали под удар Жнецов — вопросов нет. Но в головах ваших адмиралов взыграл авантюризм с приправой в виде мочи, ударившей по мозгу. И что? Мне терять людей, дабы вернуть вам Раннох? На Раннохе есть моя Одесса, с которой сейчас не пойми, что творят эти машины?

Тали молчала. Михайлович тоже не хотел продолжать разговор. Однако его зацепила мысль о том, что геты только лишь защищаются. Значит, не хотят войны. Значит, готовы к переговорам. Найти бы переговорщика и направить к ним…

— Понимаю ваши чувства, адмирал, — ласково сказала Тали. — Но война в нынешнее время не была моим выбором. Я лишь пытаюсь разобраться с последствиями этого самого выбора, который за меня сделали. Вы думаете, я не хочу помочь Земле и Палавену? За одну только дружбу с Шепардом и Гаррусом я готова хоть сейчас направиться туда, но мои сородичи гибнут в другом месте. Правильно это или неправильно, решать не вам. Не вы сражаетесь там, за Вуалью. Не нужно осуждения. Оно бессмысленно.

Михайлович чуть ускорился, глядя на призывно машущего из лифта Шепарда. Девушка непрошибаемым спокойствием напоминала ему Колесникова, который тоже особо не волновался. Или умело делал вид, что его ничего не беспокоит в жизни.

* * *

Колесников вспотел от паники, пробираясь к нужному доку. Пропуск, найденный в сортире прямо за «сральным папирусом», уверенности не прибавлял. Клон же бодро и невозмутимо топал рядом.

У двери в док ковырялся в планшете вчерашний связной. Приметив разведчика, он тут же подошел.

— Камеры выключены, не переживай. Слушай внимательно и запоминай. Призрак отбыл два часа назад. Ваш челнок отходит через пятнадцать минут. Вся компания в сборе. Среди сопровождающих эту азари, есть человек по имени Кай Ленг. Редкая мразь, но биотик от Бога. Или от Дьявола. Постарайся избежать с ним столкновения. Вернешься этим же челноком и не вздумай сбежать. Всю сеть подставишь, — пригрозил связной. — И удачи.

Колесников кивнул, переваривая услышанное. Знал ли Петровский, каких людей он прихватил, покидая СССР? Обязан был знать, но, видимо, просчитался. Работа связных была столь же умела и качественна, как и на Родине.

Клон не разговаривал. Но хмурился, глядя то на Колесникова, то на связного. Разведчик еще не знал: правильным ли было решением взять его с собой. Интуиция кричала, что это необходимо. Колесников, который всегда на нее полагался, мечтал лишь о том, чтобы этот случай не стал исключением.

— Наденьте форму. Она в шкафчике сразу за дверью. И говори поменьше, — наставлял связной.

Колесников коснулся двери и чуть прищурился. Свет в комнатушке был ярче, чем в коридорах. Нацепив помеченную символикой «Цербера» броню, в которой он тут же почувствовал себя еще большим предателем. Подождав, пока клон разберется с экипировкой, разведчик подошел к следующей двери.

— И долго вас двоих ждать, короли-императоры? — услышал Колесников. — Отправляемся. Все сбегали в уборную?

Противным комментатором оказался мужчина неопределенного возраста и ориентации. Хвостик на башке, броня с «юбкой» и маска — все это навевало тоску на Колесникова. Бравые дуболомы молча грузились в челнок, не удосужившись поддержать шутку новоявленного юмориста.

Колесников оглядел челнок и сел напротив азари, разглядывая ее. Что делать и как себя вести после приземления на Иллиуме, Колесников не придумал. Азари тоже смотрела ему в глаза. Как она их видела сквозь маску, было загадкой.

Внезапно Колесников почувствовал тепло на веках. Виски словно кто-то щекотал, но это не раздражало. А в почерневшие глаза азари хотелось смотреть не отрываясь. Внезапная вспышка и Колесников удивленно огляделся по сторонам. Тот же челнок, только в черно-белом цвете. И никого вокруг, кроме азари, молча и неотрывно всматривающейся в его глаза.

— Не говорите ни слова, Колесников, — предупредила она. — Если раньше я не была уверена в вас, то теперь убедилась. Вы хотите убить Призрака. Я тоже хочу, чтобы его не стало. Азари, с которой он должен встретиться, уведомлена о том, как себя вести. Адрес вы знаете… Уже, — азари улыбнулась. — Я помогу вам задержать оперативников, но с Призраком вы уж сами. Простите.

Свет пропадал. Колесников резко закрыл глаза, потер веки и снова открыл. Все было так, как до этого сна или видения. Ощущение щекотки никуда не делось, но оно нравилось. Расслабляло, что ли.

Осмотрев челнок и его обитателей еще раз, Колесников закрыл глаза.

* * *

— Товарищ адмирал, она не хочет со мной говорить, — Шепард растеряно кивнул в сторону азари, сидящей за столом.

Вывеска гласила, что она была местным информбюро. Вот только для получения сведений жесткая женщина требовала подтверждения от одного из старших офицеров СБЦ, которого, разумеется, ни у кого не было.

— Смотри и учись, бравый бывший капитан, — заявил Михайлович, поправляя ремень. — Вот же дожил… Во что меня втянули, молодые выходцы Альянса, о партия!

Михайлович подошел к столу азари и присел на стул.

— Допуск к архивам будьте добры, — произнесла девица, не поднимая головы.

— Видите ли, дорогая, допуск у меня был. Минут двадцать назад как. Но его потерял вон тот не вызывающий доверия гражданин неприятной наружности, — мягко заговорил Михайлович и кивнул на Шепарда.

По лицу азари скользнула улыбка.

— Но мы разыскиваем не преступника, а старого друга, посему нельзя ли не думать о формальностях и помочь друг другу, как принято среди старых знакомых? — продолжал Михайлович, навесив на себя улыбку.

Азари вгляделась в лицо адмирала.

— В случае успешного решения этой маленькой проблемы, возможно… Я подчеркиваю, возможно, мы с вами увидимся вне стен СБЦ.

Азари еще внимательней принялась разглядывать Михайловича.

— Вы тот советский адмирал, да? Михайлович? — неожиданно поинтересовалась она.

— Я это он, — кивнул Михайлович.

Девица замялась.

— Вообще-то это против правил, но для вас тянет сделать исключение. Вы сохраните это в тайне? — прошептала азари.

— Это будет секретом между мной и небесами, — заверил Михайлович.

Азари кусала губы, нерешительно глядя на широко улыбающегося адмирала. Михайлович почувствовал, что у него вот-вот сведет губы от непривычной, столь долгой улыбки.

— Шорбан покинул Цитадель два месяца назад, — сверяясь с планшетом, произнесла она. — Направился на Сур'кеш. Дальнейшие его маршруты, если они есть, нужно уточнять там.

Михайлович встал и, обойдя стол, подошел к азари.

— Вы оказали неоценимую услугу советскому адмиралу, дорогая. Как только я решу свои проблемы, мы с вами встретимся, и я вас отблагодарю, — искренне произнес он, касаясь губами синего запястья. — Не забывайте меня. Должен предупредить… Я очень ревнив и не вынесу, если увижу вас в компании кого-то, кроме вот того, ранее упомянутого гражданина.

Девица зарделась и смущенно прикрыла глаза. Михайлович удовлетворенно направился к замершим в стороне офицерам Альянса и кварианке.

— Вы хотя бы имя ее узнали бы, — заговорила Тали.

— Нам с ней детей не крестить, — отозвался адмирал. — А если и случится это нереальное событие, то священник мне скажет, как ее называть.

* * *

Колесников с клоном замыкали колонну, ведущую Лиару. Перед приземлением с нее сняли наручники. Теперь сопровождение напоминало личную охрану, а никак не готовых пристрелить в случае побега конвоиров. Колесников снова и снова воспроизводил адрес, непонятно каким образом попавший к нему в голову. Удивительные способности у этих азари… Но рассуждать об их феноменальных навыках не было времени.

Заметив, что они уже близко к бывшему кабинету Лиары, Колесников подумал, что пора оторваться от группы.

Громко и тяжело вздохнув, он прижался к стене, хватаясь за живот. Оперативники обернулись и с интересом принялись разглядывать театральные конвульсии разведчика.

— Живот… Чертовы протеиновые батончики. Пятнадцатый был явно лишним, — произнес он дрожащим голосом.

— Я бы сказал, что лишним был уже третий батончик. Аппетит у тебя, конечно, нездоровый. Биотик, да? — поинтересовался «хвостатый».

— Это он виноват, — кивнул Колесников на клона. — Так и отпишите моим родственникам. Мол, героически погиб в неравной борьбе с несварением.

На лице Ленга расцвела улыбка.

— Вот пусть он и ведет тебя в уборную. Только поспешите вернуться, — Ленг прищурился. — Вас двоих зачем-то добавили в сопровождение в последний момент. Я не понял для чего это…

— А я понял, — заговорил один из оперативников. — Их специально приписали, дабы они идиллию местных порушили и природы местных санузлов загадили. Планета азарийская… Так что я не против таких диверсий, — хохотнул он.

Колесников кивнул.

— Можно я побегу козочкой, пока казенный инвентарь не запачкал. Все-таки берег внутренние запасы для азарийских туалетов, — произнес он.

— Давай. И назад быстро. Не привлекай внимания, — разрешил Ленг. — Приятеля тоже забери. Может, поддержит. И на связи будьте.

Колесников побрел вдоль стены, постанывая. Клон шагал позади. Зайдя за угол, Колесников активировал инструметрон и жестом велел сделать клону тоже самое. Заглушив запись переговоров, Колесников посмотрел на паренька.

— А теперь действуем быстро и осторожно, — сказал он.

— Вы хотите убить Призрака? — поинтересовался клон.

— Не хочу. Но я должен. Приказ. Я потом тебе объясню. Идем.

* * *

Колесников мысленно благодарил Лиару. Нужный адрес оказался в приятной близости от ее кабинета. Поднявшись по лестнице, Колесников уставился на нужную дверь. Призрак должен был выйти в нее, если верить воспаленному от непривычно полученных сведений, разуму. Камер в коридорах не было, что радовало. Были на проходной, но это не столь важно.

Взломав энергетический узел, Колесников уменьшил яркость света от светодиодов. В полумраке легче думалось.

— Если у нас все получится, моя жизнь изменится? — шепотом спросил клон.

— Наверняка, — коротко ответил Колесников, не желающий разговаривать.

— Хорошо бы. Я устал от этой станции. Устал чувствовать себя неудачной копией, — неожиданно разговорился клон. — Твои рассказы о Шепарде… Я ведь тоже многого могу добиться, но меня держат, как животное. Не знаю… Я большего хочу. Хоть что-то сделать. Плохое, хорошее — неважно. Надоело бездействие.

Колесников молчал.

— Как зовут Шепарда? — поинтересовался клон.

— Джон, кажется, — ответил Колесников.

— Точно, Джон. Зовите меня… Джеймс. Я устал быть безымянным хлопчиком.

Колесников вновь кивнул и прислушался к суете за дверью. Поманив клона, разведчик подтолкнул его вверх по лестнице, а сам аккуратно выглянул из-за угла.

Призрак выглядел так же, как и всегда. Замерев на пороге, он принялся ковыряться в карманах, отыскивая зажигалку. Сигарета уже была зажата губами. Колесникову захотелось перекреститься, но он лишь вздохнул и, вытянув руку, выстрелил несколько раз. Вокруг Призрака образовалась синее поле — засранец не забыл активировать щиты.

Харпер покачнулся и кинулся к лестнице, ведущей вниз. Колесников выстрелил еще несколько раз. Тело Харпера безвольно упало, скатившись по ступенькам. Колесников подошел и присел возле главы «Цербера». Полюбовавшись несколько секунд на спину Призрака, разведчик перевернул его лицом к себе. Оказалось, что Харпер был куда старше, чем думал Колесников.

— У него импланты вместо глаз, да? — спросил клон, подходя ближе.

— Похоже, — кивнул Колесников, поднимаясь.

Он выполнил то, ради чего его отправили в «Цербер». Теперь можно было не волноваться о последствиях поимки, о собственной жизни. Мир стал определенно лучше и чище после смерти этого чужого и чуждого человека. Раскаянья не было. Ничего не было.

— Их лучше вывести из строя. Может, они и сейчас фотографируют происходящее, — предположил клон.

— Да, наверное, — стряхнув оцепенение, произнес разведчик.

— Позволь мне, — сказал клон и, не дожидаясь согласия, достал пистолет.

Несколько выстрелов и вместо почти привычных имплантов на лице зияло две дыры.

— Он… да? — испуганно произнес тонкий голосок за спиной.

Колесников прицелился в девицу.

— Лиара давно связалась со мной и рассказала о своих планах. Не думаю, что буду жалеть о его смерти. Нет. Он… Ублюдок. Чертов ублюдок, — хрупкие плечи девицы задрожали, но Колесников первый раз в жизни не ощутил желания утешить хныкающую представительницу слабого пола. Да и не совсем женщины азари, так что можно обойтись без лишних слов.

— Скажите, что видели турианцев. Силуэты, — неожиданно решил Колесников, припомнив опыты в лаборатории и свое предупреждение.

— Хорошо, — сказала азари.

— Дайте нам немного времени, а потом сообщите о смерти Призрака, — попросил Колесников.

Девушка согласно кивнула.

Колесников устремился вниз по лестнице. Пустота, возникшая после первого же сделанного выстрела, никуда не делась. В голове была смесь ваты и герметика, но точно не обязанный там быть мозг. Пульс тоже не изменился. Это было странно, ведь он первый раз в жизни убил человека. Плохого, садистски настроенного, но все же однорасового брата.

— Давайте покажемся в том ресторанчике, в здании которого вы должны были, кхе-кхе, бороться с болью в животе, — сказал клон.

— Идем, — безразлично отозвался Колесников.

Глава 10

Хакет с неудовольствием читал доклады о состоянии флотов. Точнее, о состоянии кораблей, оставшихся в их составах. Ужасные дыры в штатах удручали, и Хакет уже перебрал в голове массы вариантов о том, чем эти самые дыры заткнуть. Можно было расформировать один из флотов, а корабли отправить на пополнение к особо нуждающимся. Но с другой стороны, хотелось оставить и резервный флот, нетронутый пока Жнецами, а значит, не нуждающийся в пополнении. Консультация с Михайловичем ничего не дала, так как тот был, видимо, чрезмерно занят на Цитадели. Гадкий адмирал посоветовал ему распустить весь флот, присоединить его к Советскому, а самому Хакету рекомендовал «пойти к милейшему Бориске юнгой с правом ношения тельника и бескозырки по воскресеньям». На этом Михайлович отключился и, видимо, поскакал по своим делам. Угнетало и то, что на сброшенный отчет о состоянии Флота Альянса Михайлович не ответил столь же подробным рапортом о потерях Советского. Адмирал Альянса надеялся, что Михайлович действительно чем-то серьезно занят, а не игнорирует договоренность, хотя после общения с парламентерами, которые вылили на него ушаты вроде бы ненужной для него, но неприятной информации, уверили его, что СССР даже на войне преследует исключительно собственные интересы. Несколько пойманных саботажников, которые призывали свергнуть законно избранного президента, красноречиво это подтверждали.

Хакет заметил перемены в политике СССР, изучая историю соседнего государства. Такие настроения у Союза наметились после появления в составе республик Китая. Закрытый СССР стал одновременно более дружелюбным и гибким, но и прагматичным и искавшим лишь выгоды для себя. Политика Союза стала такой незадолго до выхода в космос. Адмирал Альянса, в отличии от того же Михайловича, чья любовь к истории сосредотачивалась на своем государстве, мыслил более масштабно. Он изучал соседа-друга, соседа-врага дотошно. В старых видеоархивах Хакет набрел на важное историческое заседание, на котором главы государств договаривались о взаимовыгодном мире и решительно выступали против продолжения Холодной войны. Сейчас то событие преподносили, как важное для двух держав. Наконец-то можно было финансировать не только военный комплекс, но и остальные. Можно было обратить внимание и на народ, которому эта гонка ничего, кроме тотального дефицита в совершенно обычных товарах не приносила. Особенно небогатому на ресурсы Альянсу, который для поддержки конфронтации комично занимал средства у Союза, а тот легко эти средства выдавал. Видимо, его забавляло играть с соседями. А еще можно было спокойно спать, не ожидая ракетных залпов со стороны соседа. Но Хакет заметил и другое, вслушиваясь в переговоры: СССР было плевать на соглашение — это было видно по лицам коллегии. Дипломаты откровенно скучали и некоторые без стеснения смотрели на часы. Конечно, такие мелочи не особенно важны, когда положительно решился вопрос о важности мира без нацеленных друг на друга орудий. А благодарность от главы Президиума за то, что Альянс дал мотивацию СССР на разработку самых безумных проектов, на которые они никогда бы не решились, не будь под боком враждебно настроенного блока, выглядела натуральной издевкой. Хакет знал, что Советы уже в то время ковырялись на Марсе, хотя и умалчивали об этом. Медленно и неся потери среди исследователей, но все же. И старый протеанский архив нашли они же и даже любезно поделились информацией с Альянсом, который после подписания соглашения занялся исключительно внутренними проблемами, коих скопилось очень много за годы противостояния. Акт дружбы? Хакет был абсолютно уверен, что тогдашний генсек, посовещавшись с Президиумом просто решил, что пусть проклятые капиталисты катятся в космос, а не мозолят глаза на Земле. И катятся, желательно, по всем черным дырам.

С высоты своих лет и количества опыта, Хакет перестал видеть в соседнем государстве благородную державу. Все было слишком практично, слишком расчетливо. В дружбе такого нет и быть не может. А еще раздражали бесконечные попытки насадить собственные ценности. Хакет не любил лезть в чужие дела и предпочитал, чтобы никто не лез в его собственные. На уровне государства особенно. Свободы Альянса СССР высмеивал, равное отношение к женщинам и мужчинам, как рабочим и военнослужащим не понимал. Зато советские дипломаты ожесточались, когда альянсовские говорили о безбожии, слишком жестких законах и полном отстранении народа от власти. Такие щелчки по носу вызывали у совков негодование, и они тут же тянулись за талмудами своих вождей и цитировали зарвавшимся «альянсовским мальчикам» какие-то, на их взгляд, умные, но устаревшие мысли идеологических проповедников. Не сами рассуждали, а лишь тыкали в строчки. Хакет, далекий от политики, этого не понимал. В отношении внутренней политики СССР оставался консерватором, не желающим избавляться от ветхих предрассудков.

Услышав призывный сигнал личного терминала, Хакет ответил на вызов. Возникшая голограмма Михайловича, несмотря на все те тревожные мысли, которые посещали все чаще, радовала глаз.

— Стивен, мне нужен совет, — не поздоровавшись, начал советский адмирал.

— Неужели? А когда мне был нужен, ты просто отключил связь, — напомнил Хакет.

— В отличие от тебя, я ношусь по Цитадели с высунутым языком и решаю наши проблемы, — обиделся Михайлович. — Как мальчик тут скачу, а мне, между прочим, годков уже немало.

— Что случилось? — поинтересовался Хакет, откладывая планшет.

— Докладаю. Турианский флот прибывает в систему Вдовы. Потрепаны корабли наших друзей так, что я почти плакал. Три дредноута они потеряли, что печально. Будем надеяться на твои, когда решим, что пора сбрасывать это жнецово-машинное иго. Ну и общался с кварианским адмиралом. По словам юной прелестницы, геты неагрессивно настроены. Вывод: нужно помочь им и кварианцев… Отодвинуть.

— Нет, — решительно ответил Хакет. — Мы не будем помогать синтетикам. Ты в курсе, что Жнецов интересует именно органическая жизнь, а не роботы? Мы должны быть вместе, а не жертвовать друг другом.

— В другое время я считал бы так же, но вот данные о флоте гетов заставляют меня быть мерзким циником. У кварианцев корабли потрепаны временем и гетами. А вот у наших будущих соратников все отлично. Тали рассказала мне о дредноуте, который синтетики построили. Я составил характеристику с ее слов, так что, возможно, есть неточности. Отправлю тебе вместе с отчетом о наших потерях, — Михайлович посмотрел, как облегченно вздохнул Хакет. — Если у них еще хотя бы парочка таких имеется, то они мои новые лучшие друзья. Я решил отправить несколько разведывательных кораблей для проверки данных этой Тали. Если корабли гетов действительно так хороши, и синтетики настроены на сотрудничество, то с кем дружить против Жнецов, на мой взгляд, очевидно.

— Допустим, они согласятся сотрудничать. И что ты скажешь кварианцам? Они тогда автоматически становятся врагами человечества, — поинтересовался Хакет.

— Радуйся, что у тебя есть хитроумный я, — улыбнулся Михайлович. — Кварианцы прекрасно знают, что человечество разрознено. Нет единого правительства, а значит, злиться на всех людей в массе бессмысленно. Они будут злиться на Союз, а вот Альянс и милый дедулька адмирал будут им хорошими товарищами. Смекаешь?

— Во-первых, мы ровесники, так что ты такой же милый дедулька, как и я. А во-вторых, нет, не смекаю. К чему это все? — Хакет вгляделся в хитрые глаза советского адмирала.

— Будете оказывать поддержку кварианцам и осуждать нас всеми силами. А мы так же поступим с гетами. А когда будем освобождать Землю, и те, и другие будут обязаны выполнить договоренности. Так что будут тебе и геты, и кварианцы.

— А если потребуется вооруженное сопротивление? Что, будешь мои флоты долбать так же хитроумно, как выдумываешь вот такие планы? — не согласился Хакет.

— Да никто никого не будет долбать. Если мы вклинимся в их отношения, то будет больше дипломатии, чем военных стычек. Конечно, времени уйдет побольше, но что нам терять-то, кроме жизни? А жизнь — это, в общем-то, дерьмо, с дерьмом не жалко расставаться. Просто если одна из рас не согласится на мир, отступимся от нее. Скажем, что нам не до войны с не пойми каким врагом. Но я положил глаз на дредноут гетов. Мой-то крейсер покоцали, а на другой переселяться не хочется. Буду ездить по космическим дорогам на дредноуте.

— Гетский дредноут… Да прыгай сразу на Жнеца и на нем катайся. Солидно выйдет, — Хакет помассировал виски. — А что у тебя за дела на Цитадели? И почему Шепард до сих пор не отправлен на «Арктур»? Укрываешь преступника, Борис?

— Укрываю. В своей каюте пледом укрываю, ибо делать в военное время адмиралу больше нечего, — отозвался Михайлович. — Ты думай, что говоришь-то. Моя законопослушность превышает все возможные границы. Просто, мне он пока нужен. И «Нормандия» твоя тоже. Могу отправить их тебе хоть сейчас, но у тебя в них необходимости нет. А мне СПЕКТР пригодится… в кое-каких делах. Ничего пока тебе не расскажу! Но есть у меня еще одна мысляпа… Впрочем, тоже скину мои размышления в письменном виде. Рассказывать долго.

— Ты ведешь письменные записи? — удивился Хакет.

— Конечно, — серьезно отозвался Михайлович. — Ну да ладно, бывай. Отправляю отчеты. Потом выскажешься по поводу всего происходящего. Так отправлять тебе Шепарда в кандалах или дать подышать одним воздухом с милейшим советским адмиралом?

— Мне «Нормандия» здесь особо не нужна пока. Да и не хочу я во внутреннюю тюрьму Шепарда отдавать. От него больше проку на воле. Но под твою ответственность, Борис, — согласился Хакет.

— Вот и ладненько. Мне иметь дело с саларианцами предстоит. Думаю, поддержка СПЕКТРА в переговорах не помешает, если они вдруг захотят что-то сокрыть. У СПЕКТРов ведь есть допуски ко всей информации, да?

— Да, только саларианский ГОР знает, что этот конкретный СПЕКТР еще и арестант, так что не думаю, что звание ему поможет. А что с саларианцами за дела у тебя?

— В отчетах почитаешь. А мне бежать пора. До связи, — попрощался адмирал.

* * *

Генсек читал пришедший отчет от Михайловича и хмурился. Вроде бы везение адмирала, которому время для отступления дал флот Альянса, было похвальным, а потери были не столь катастрофичны, но все равно угнетала та легкость, с которой Жнецы расправлялись с флотом. Из-за атак несколько заводов на отдаленных планетах были потеряны, и возмещать летные единицы становилось все проблематичней.

А еще появилась легкая депрессия из-за постоянного нахождения под землей. Хороших новостей не было. Радовало только то, что выходы из бункера по-прежнему были свободны, а атаки наземных сил Жнецов успешно отражались.

Генсек посмотрел на капсулу Ленина, которую успели перетащить. Мавзолей, в котором она находилась, был разрушен, но это не беда. Построить новый всегда можно. Правительство СССР выглядело эдакими некрофилами в глазах всего галактического сообщества, которое было в шоке, узнав о таком высоком отношении к давно покойному вождю. Хотя и сами они были не святыми, но в Кремль после первого контакта стали приходить массы осуждающих писем с оригинальным, на взгляд инопланетян, предложением захоронить или сжечь святыню. Мол, варварские традиции бесят цивилизованную галактику. Генсек удивился такой реакции, когда узнал о ней. Есть Ильич не просил, особо затратного ухода за собой не требовал… Да и в конце концов, предки ведь для чего-то положили его на всеобщее обозрение. И кто он такой, чтобы плевать на их желания? Рассуждение об этом всегда приводило его к мысли, что не он готовил лежанку вождю в Мавзолее и не ему его с этой лежанки убирать. Конечно, соседствовать с покойником не было пределом его мечтаний, но и отдавать непричастного Ильича иродам-Жнецам не хотелось.

— Вызывали? — спросил вошедший протеанин.

— Да, Явик, входи. Ты только что с поверхности, судя по виду. И как там на твой взгляд дела обстоят? — поинтересовался генсек.

— Никак. Редкие группы хасков нападают только тогда, когда кто-нибудь из вашего командования выходит на связь. Сам город в руинах, и Жнецы, видимо, потерявшие интерес к пустым территориям отходят на запад, на территории второго вашего государства, — Явик брезгливо поморщился. — А неэвакуированный Альянс оказывает им сопротивление.

— Пусть оказывает. Они герои, а мы сидящие в тылах трусы, но обезопасившие население. Все правильно. Все по плану. Значит, если Жнецы отступают к границам Альянса, наша часть планеты будет от них свободна вскоре?

— Это ничего не меняет, — покачал головой протеанин. — Армии нет. А если будете выходить на связь чаще, то они нагрянут вновь. И больше их не будут отвлекать ваши наземные постройки, потому как их нет. И вот тогда они всерьез займутся этим убежищем. Не самым надежным, кстати.

— И что ты предлагаешь? Отправиться на «Арктур»? Или на Цитадель? Ты рассказывал, что в ваш цикл ее сразу захватили.

— Но не уничтожили же. Жнецы не станут уничтожать свои творения. Это противоречит логике ИИ. Раз создали, значит надо. А захватить ее при помощи одурманенных не так уж и просто. Мы ее потеряли, потому что были не готовы. Вы же знали о Жнецах. Вести дела на Цитадели сейчас безопасней, а от просиживания здесь толку нет.

Генсек задумчиво почесал подбородок.

— Да уж, связь здесь гораздо хуже, чем мы предполагали. Землю нужно покинуть. Ты уверен насчет безопасности на Цитадели? Мне уже наскучило бездействовать здесь и наслаждаться редкими рапортами.

— Уверен.

— Товарищ генеральный секретарь… Шифрограмма с «Кроноса», — объявил забежавший возбужденный оператор.

— Что там? — заинтересовался генсек.

— Убит враг трудового народа Призрак. Официальная версия: месть турианцев за проводимые над их расовыми братьями опыты. Готовы выполнить любое другое задание партии, — прочитал раскрасневшийся оператор.

— Прекрасно, — потер руки генсек. — Это отличные новости. Одной головной болью меньше. Передай ответ… — генсек задумался, подбирая слова. — Приветствуем героев. В причастных к казни Призрака видим настоящих идейных борцов за интернационал. Надеемся на полное уничтожение криминального синдиката.

Генсек помолчал.

— А связные там надежные люди? Или лучше не отправлять ответ?

— Там работают только сотрудники. Вербовать кого-то из окружения Призрака мы не решились. Многие агенты были внедрены еще до предательства Петровского, — ответил оператор.

— Надо же. Был председателем, но остался в неведении относительно таких решений. Я начинаю волноваться за то, сколько я всего упустил, когда занял его место, — генсек принялся вышагивать по помещению. — А еще говорят, что это КГБ управляет страной.

Оперативник молчал.

— Ладно, передавай. Самое главное сделано, остальная работа по развалу «Цербера» будет лишь приятным дополнением. Петровскому нравится считать себя благородным. Он не будет вставлять нам палки в колеса хотя бы из сочувствия к Родине. Не зря же он советский парадный мундир таскает, а не униформу «Цербера».

Оперативник кивнул и, отдав честь, вышел.

— Предатели… Как же быстро они появляются в случае неразберихи. Я думаю, если бы Жнецы вместо того, чтобы атаковать и одурманивать, вначале сулили бы какие-нибудь бонусы, то нашлись бы и такие, кто их с цветами встречал, — рассудил Явик.

— Призрак был бы первый в этом ряду. Сказал бы очередной бред в свое оправдание про заботу о людях, про единую нацию и побежал бы кланяться. Все предатели одинаковы, даже если эти предатели считают себя идейными. Идею может диктовать только государственная власть, а никак ни вот такие клоуны, как Харпер — генсек потрогал капсулу Ленина. — Есть один человек-исключение. Но он был не один и к терроризму не призывал.

— Так гласит ваша история. Альянс же считает иначе, — отозвался Явик.

— Пусть считает. Заблуждаться мы им запретить не можем. Да и зачем народу знать о грязи в своей истории? Лучше пусть будет побольше доброй, воодушевляющей истории. А что мне рассказывать своим дочерям? Что мои предки были кровавыми палачами? Нет, конечно.

— Согласен. Ложь, которая сплочает народ, полноценной ложью не считается, — согласился Явик. — Какие будут дальнейшие приказы. Признаться, мне надоело отсиживаться в тылах.

— Не спеши умирать. Боев еще хватит. Цитадель… Осуществлять руководство под носом у Удины будет весело. Следует обдумать, когда и как отправляться.

* * *

Михайлович расхаживал по посольству и жутко злился на нового посла, который не сидел на месте. То ли дело раньше: зашел, нахамил, откушал чаю и со спокойной душой отправился на корабль. А что сейчас? Ни тебе посла, ни тебе чая с булочками, ни тебе корабля. Проклятая нищета.

— Товарищ адмирал, может, уже отправимся на Сур'кеш, — заговорил Шепард. — Особого толка в нашей беготне нет, а там на Земле люди гибнут.

— Не обгоняй время, Шепард, — ответил Михайлович. — Надо не сломя голову нестись куда-то, а все обдумать хорошенько. Не хватало еще туда просто так проездить. Увижусь с примархом, тогда и устремимся.

— Турианский примарх не обитает в посольствах людей, — справедливо заметил Шепард.

— Иди ты, — Михайлович сделал вид, что сильно удивлен. — А где ж ему еще быть, если не здесь? Ладно, партия с вами, господа. Нет посла, пойду повидаю Удину. Его кабинет же именно здесь находится?

— Удина ни в каких делах не помощник, — предостерег майор адмирала.

— Без сопливых щи посолим, — отозвался Михайлович. — Вы тут пока поскучайте, а я схожу переговорю с советником. Если увидите нашего посла, стреляйте ему по коленкам, дабы он опять от меня не убежал.

— Вы серьезно? — округлил глаза Аленко.

Михайлович лишь отмахнулся. Невероятно скучное общение с альянсовскими офицерами напрягало.

— Туки-туки, — сказал Михайлович, заходя в кабинет Удины. — Кто в теремочке живет?

— Адмирал Михайлович. Приветствую. Неожиданный визит, — поднял голову Удина, кропотливо перебирающий планшеты. — Каким ветром?

— Морским. Теплым бризом меня к тебе занесло. Ничего, что я тыкаю? Мы же с тобой не чужие, а почти братья, — Михайлович подошел к стулу. — Можно я на него опущусь?

— Присаживайся. Я бы не назвал нас братьями. Мы даже не общались толком, — Удина подошел к окну. — Так что тебя привело ко мне?

— Корысть. Исключительно она. Есть у меня мысляпа одна… Но одна формальность убивает. Почему у нас только один СПЕКТР? Давай другого придумаем? — предложил Михайлович.

— И его посадим и посмотрим, умеют ли СПЕКТРы размножаться, да? — ухмыльнулся Удина. — Не хватало еще раз опозориться перед Советом.

— Чувство юмора присутствует? — удивился Михайлович. — Я чувствую, мы с тобой договоримся. Есть на примете у меня майоришка, который без командира ни чихнуть, ни пернуть не может. Отличный вариант. Я подстрахуюсь в общении с саларианцами, а ты получишь личного лакея. И все рады.

— У тебя все так легко получается, адмирал. Кто ж мне разрешит такие назначения делать? — не согласился Удина.

— А кто тебе запретит? — парировал Михайлович. — Давай во время романтического ужина у тебя в апартаментах я все тебе разъясню. Сейчас некогда. У меня прибывший с Палавена примарх по плану.

Удина молчал.

— Стриптизеров не заказывай. Если закажешь торт, то только без танцовщицы внутри. Она будет отвлекать. В общем, сбегаю к примарху, куплю тебе цветы и примчу.

— Но не надейся, что сможешь меня уговорить. Только вечер потеряешь, — предупредил Удина.

— Поблядим, тьфу ты! Поглядим. Я умею убеждать.

* * *

Примарх Федориан Михайловичу нравился. Говорил мало, в основном по делу. Настоящий командир. Но вот притеснение своих кораблей на верфях советский адмирал воспринял плохо. Даже несмотря на то, что за все было уплочено, а турианцы на правах входящих в Совет ремонтировались бесплатно, они еще и заняли свободные корабельные мастерские. Кораблей у них было много, посему время ожидания растягивалось. Но, с другой стороны, Михайлович мог сам заняться Шорбаном. Доверять такое мероприятие лишь Шепарду, который официально считается отбывающим наказание, и его майору не хотелось. Мало уверенности в них. А посвящать еще кого-то в замыслы не хотелось и того более. Хорошо, если идея сработает. А если нет? Говном в лицо и ругань за потраченное понапрасну время получать и слышать не хотелось. Посему лучше перестраховаться и слетать на родину саларианцев самому.

— Я думал, что ты пошутил, — сказал Удина, пропуская Михайловича в квартиру.

— Нет у меня чувства юмора. Все сделал, как обещал. Вот он — букет. Вот он — я. Вот третий участник беседы, — Михайлович достал бутылку. — Насухую ты во всем не разберешься.

— Вот это убери, — попросил Удина. — А вот за цветы спасибо. Адмиралы мне раньше их не дарили.

— Хотел тебя порадовать. Только не воспринимай это, как сигнал к ухаживанию, а то мне придется в жесткой форме спустить тебя на землю, — Михайлович прошелся по квартире. — Да ты больше коммунист, чем я. Диван красный, ковер красный. Постелька тоже красная? Не удивлюсь.

— А что такого? — пожал плечами Удина. — Отобедаешь?

— Отобедую. А как же, — согласился Михайлович. — Рюмки-то достань.

— Я же сказал, что не буду, — замотал головой Удина.

— Надо. Помянем мои фрегаты. Ты думаешь, я хочу нажраться? Нет. Но надо, понимаешь? Вот не выпьешь сейчас за будущую победу, и из-за этого проиграемся к чертям. Будет на твоем месте Советника сидеть Жнец, а ты будешь за голову хвататься и голосить: "Что ж я, дурак, с Михайловичем не выпил. Ну что я за мразь такая, что за осел альянсовский…"

— Я понял, можешь прекратить, — нахмурился Удина. — Но только по одной.

— Конечно, — широко улыбнулся Михайлович. — Исключительно по маленькой.

Спаивая водку Удине, Михайлович непрерывно слушал жалобы на Альянс, на Совет и на жизнь в целом. На месте Советника, адмирал бы жаловался больше на природу, которая так недемократично не вставила мозги в голову альянсовского дипломата.

Несмотря на то, что всосал в себя Удина почти все содержимое бутылки, оставался он в довольно бодром состоянии. Видимо, принимать на грудь натренировался. Да и жрал, как конь видимо для того, чтобы пить, как лошадь — было проще и без быстрых последствий, если переборщить.

— Ну не могу. Нельзя вот так взять и назначить кого-то. Меня на «Арктуре» не поймут, — вещал упертый Удина.

— И поймут, и оценят, — не согласился Михайлович. — Кому хуже от лишнего СПЕКТРа? Да никому. Я же не для себя прошу, а за альянсовского мальчика.

— Какого мальчика? — икнул Удина. — Ты Аленко мальчиком назвал?

— Так он же не девочка, — справедливо заметил Михайлович.

— Все равно, не могу. Давай лучше Шепарда второй раз коронуем. Так нормально? Прилечь бы…

Михайлович молча довел до дивана Удину, придерживая за плечи. Заботливо укрыв пледом, адмирал связался с Шепардом.

— Запускай девочку, — приказал он.

Храп Удины раздражал неимоверно. Хотелось накинуть ему на лицо подушку и покрепче придержать до полной остановки рычащего дыхания. Михайлович побродил по квартире, разглядывая убранство. Сам адмирал жить бы здесь не согласился. Слишком много яркого цвета, света и безвкусной дряни.

Услышав сигнал, Михайлович побрел к двери. Уговаривать, так уговаривать. А в дипломатии все средства хороши. Если бы в надежде снискать его благодушие, ему бы направили куртизанку, он был бы разгневан, а вот с Удиной бы такой жест дружбы прокатил.

— Вон клиент. Повесели его, если сможешь, — попросил Михайлович молоденькую азари.

— Раньше жалоб не было, — хмыкнула она. — Но клиент спит.

— Разбуди, — брезгливо предложил Михайлович и отправился на кухню. Быть свидетелем подобного ему не хотелось. Последнее, что он увидел, это голову азари, скользнувшую под плед.

Налив себе, Михайлович принялся изучать потолок. Оставалось только дождаться согласия Удины и можно было уйти из этой квартиры.

— Михайлович, ты что творишь? — услышал адмирал из комнаты голос Удины.

У Михайловича от злости потемнело в глазах. Мудак Удина что подумал? Что это советский адмирал его разбудить решил? Он что, не знает, как в армии людей из объятий Морфея достают? От обиды захотелось выпить еще, а пустой бутылкой огреть Советника по не слишком умной и не слишком красивой голове, в которой бродят подобные идиотские мысли?

— А где Михайлович? — вновь подал голос Удина.

Адмирал вздохнул. Слава партии, разочарования в голосе он не услышал. Значит, все у Удины и без того нормально сложилось.

— А что, тот мужчина тоже должен был участвовать? Я на трио не подписывалась, — протянула девица.

Михайлович никогда не хотел так сильно кого-то резать, рвать зубами, душить и орать одновременно. Дурнее Удины только азарийская проститутка.

— Михайлович, ты где? — услышал адмирал.

— Туточки я, — выдохнув, произнес Михайлович. — Иду.

Удина все так же лежал на диване. Девица азари сидела в кресле и уже ковырялась в планшете.

— Так что у нас с майором? — напомнил расслабившемуся Советнику Михайлович.

— Да будь по-твоему. Только без церемоний. Внесем нужные данные, но без демонстраций и парадов, — отмахнулся Удина. — Передай Аленко, чтобы завтра зашел. Соберем генетический материал кое-какой для архива.

— Да на хрен мне эти парады, — обрадовался Михайлович. — Я рад, что мы смогли договориться. Всегда знал, что весь Альянс продажен донельзя.

— Так, Михайлович, — попытался подняться Удина. — Я могу и передумать.

— Тогда Альянс будет не только продажным, но еще и лживым. А передумать ты не можешь, так как мы с тобой за одно дело радеем. Бывай. Кстати, азари оплачена еще на два часа. Не теряй время. А я ухожу.

Михайловичу стало обидно, что современными дверями хлопать нельзя. Тогда бы его уход был эффектней.

Столкнувшись в парадной у поджидающей его, уже привычной троицы Шепарда, Аленко, Тали, Михайлович постарался сделать серьезное выражение. Но почему-то хотелось улыбаться.

— Целуй мои сапоги, майор. Завтра ты будешь целым СПЕКТРом, — обратился он к Аленко.

— У вас получилось? — удивился Шепард.

— У меня все всегда получается. Значится, завтра разберемся с формальностями и если все будет хорошо, послезавтра рванем к саларианцам.

* * *

Колесников весь день провел за книгами. Клон, обычно гневающийся такому времяпрепровождению, тоже читал в соседнем кресле и был на удивление спокоен. Колесникова же внутренне трясло. Жизнь на станции шла в том же режиме, что и раньше. Прогулка до автоматов и подслушивание ничего нового не приносило. Ни оперативники, ни ученые о смерти руководителя не говорили, из чего Колесников сделал вывод, что сии сведения до общественности не донесли. Вопрос «почему» оставался без ответа. И именно эта загадочность напрягала.

Лиару вновь заперли в одной из лабораторий, и связаться с ней Колесников не мог.

— Колесников, вас вызывают в кабинет Призрака, — объявил незнакомый оперативник, заходя в комнату клона.

Колесников кивнул. Вот сейчас он все и узнает. Возможно даже посмертно.

— Клон останется здесь, — добавил оперативник, поглядывая на поднимающегося Джеймса.

Колесников кивнул клону, и тот спокойно вернулся в кресло и уставился в книгу. Разведчик, в сопровождении еще нескольких церберовцев, побрел в сторону ненавистного кабинета. От чего-то идти хотелось медленней и почему-то вспоминался его единственный в жизни поход в церковь. Это было крайне плохим признаком, ибо означало, что он думает о душе. А когда о ней задумываться, если не перед смертью? При жизни времени-то нет особо…

— Входите, — услышал просьбу-приказ разведчик.

Колесников вздохнул и шагнул в открывшуюся дверь.

В ранее темном кабинете было на удивление светло. Не было и противного запаха сигар, которыми время от времени баловался Призрак. В кресле Харпера, к своему удивлению, разведчик увидел девушку, которая отвечала за состояние Шепарда во время его восстановление.

— Здравствуйте, Миранда, — первым решил заговорить Колесников.

— Здравствуйте. Приятно видеть, что вы меня помните, — улыбнулась девушка.

— Такое лицо трудно забыть, — ответил Колесников. — А где же хозяин кабинета?

Миранда улыбнулась чуть шире.

— О, Колесников, вы прекрасно знаете, где он и что с ним. Сейчас вы можете говорить об этом совершенно спокойно и, не боясь последствий.

— Не понимаю, о чем вы, — на всякий случай попробовал уйти в «незнанку» разведчик.

— Хорошо, я вам разъясню, — девушка изящно поднялась и сделала несколько шагов по кабинету. — Как вы думаете, почему ваши, так называемые связные, столь быстро вычислили передвижения Призрака? Почему они столь же легко и без последствий отключали камеры и звукозаписывающие устройства? Почему никто из них так и не попался?

Колесников пожал плечами.

— Потому что им помогали другие оперативники, которые обладают более широкими полномочиями касательно внутренней безопасности, — подсказала Миранда. — Призрак… Призрак обманул меня, ввел в заблуждение да еще и захотел от меня избавиться. Я хотела бежать, но решила остаться, узнав о вашем задании. Даже решила помочь. Осмелюсь заметить, что без меня вы не смогли бы даже покинуть станцию. Влезть в протоколы не так просто, будучи обычным техником. А среди агентов собрались именно они.

— Вы захотели убрать Призрака чужими руками? И это только потому, что он был с вами нечестен? — удивился Колесников.

— Не только поэтому. Есть еще ряд причин, в которые мне бы не хотелось всех посвещать, но вы сделали все правильно. Пока Петровский не вернулся, я контролирую работу «Цербера». По приказу генерала, о смерти Харпера также нельзя никому говорить.

— И что потом будет? Ну, когда Олег вернется? — поинтересовался Колесников.

— Будет расследование, которое упрется в тупик. Девица, которая принимала Призрака, сказала, что видела турианцев… Прекрасная легенда, Колесников. Петровский теперь будет искать не убийц, а тех, кто информирует турианских разбойников. Искать в темной комнате черную кошку, которой там нет — тяжело. А вот вы… Призрак хотел отправить вас и клона на оперативное задание… Я думаю, что это и от вас отведет подозрение. Только скажите, что получили указание лично от Призрака, если Петровский будет вас допрашивать.

— Вы помогаете мне? И почему же? Не все ли вам равно?

— Я умею быть благодарной, Колесников. Смерть Харпера сохранила мою жизнь. И мои планы на решение… некоторых жизненных проблем упростились. Почему бы мне не сделать что-то хорошее в отместку за такой бесценный дар? — девушка вновь улыбнулась. — Возьмите этот блок данных. Призрак обнаружил, что саларианцы держат на Сур'кеше способных к зачатию самок кроганов. Лечение генофага не входило в планы «Цербера». Отправляйтесь туда, заберите их из лабораторий.

— А почему бы не передать этих самок кроганам, а в благодарность не попросить помощи для Земли? — задумался Колесников, принимая планшет из рук Миранды.

— Что с ними делать, я пока не знаю. Это пусть решает Петровский. Вам же важно покинуть станцию по заданию Призрака, понимаете?

— Сур'кеш так Сур'кеш, — пожал плечами Колесников. — Могу я доложить об этом задании?

— Разумеется, — кивнула Миранда. — Пока Петровский не прибыл, я не стану ограничивать вашу связь. Прослушивать тоже. И спасибо вам еще раз, Колесников, — девушка опустила голову. — Если бы не ваше такое своевременное внедрение, не знаю, что со мной бы было.

— Я рад помочь прекрасной даме, но все-таки… Я думал, что это задание станет последним… Не знаю, что сказать, — Колесников подошел к голографическим экранам Призрака.

— Если Петровский ничего не выяснит, вот тогда и вздохнем свободно. Полностью. А теперь идите и готовьтесь к поездке. Удачи вам, бывший посол, — махнула рукой Миранда.

Примечание к части

Такие телеграммы свойственны раннему Совку, когда градус пафоса в телефонограммах и шифрограммах был несравненно выше. Но захотелось больше высоких речей, ибо СССР стал совсем прагматичным. Наскучило так о нем писать.

>

Глава 11

Сур'кеш понравился Михайловичу. Он никогда не бывал на родине саларианцев, да и не интересовался ею, но сейчас, просматривая данные о планете и рассматривая фотографии, адмирал восхищался местными красотами. Голографические фотографии бесчисленных водоемов и водопадов радовали глаз. Подивившись способностям саларианцев, которые умудрились оставить природу в почти девственном состоянии, Михайлович отключил экстранет. Походив из угла в угол в каюте, которую он облюбовал еще в прошлое свое посещение, адмирал протер бюстик Ленина, прихваченный с собой. Оставаться на корабле единственным советским человеком ему не хотелось, а Ильич ему казался не самой дурной компанией, так как заботы не требовал и разговорами не раздражал.

Тянуло пройтись по кораблю и поучить жизни каждого встречного, но Михайлович помнил последствия прошлой прогулки и неприятное знакомство с разноцветными, в плане жизненных ценностей, бойцов Альянса. Не хотелось портить себе настроение, но и изнывать от скуки, просиживая в каюте, было трудно. К тому же командир корабля задолжал ему несколько килограммов нервных клеток, за то, что Михайлович приложил усилия и сделал нетоварища СПЕКТРом. Долги нужно было требовать, так как сам Аленко додумался только до примитивного подарка в виде бутылки виски. Михайлович сей напиток не выносил. Больше же жадный командир ему ничего не предлагал и задобрить не пытался. Адмирал понадеялся, что майор не зазнался. Хотя, даже если зазнался, с небес в говно опустить завсегда можно. Именно этим Михайлович и решил заняться.

Выглянув из каюты, Михайлович бесстрашно прошагал до холодильника и принялся ковыряться в местных припасах. Кроме нескольких, совершенно отвратительных на вид питательных батончиков и консервов, адмирал ничего не обнаружил. Адмиралу стало тоскливо. Вот у него на корабле дежурила милейшая женщина-кок, всегда готовая накормить всегда голодного адмирала сладким. Михайлович, отличающийся прескверным характером, имел слабость перед пищей, обильно состоящей из строго-настрого запрещенной западными диетологами-даунами сахарозы. И желательно, чтобы эта самая сахароза была замешана в тесто в виде варенья, давно позабытого на западе.

Сев за столик, Михайлович задумался, оглядывая окружающих офицеров. У него на корабле так бесчинно никто не вышагивал без дела, а здесь, похоже, занят был только патрулирующий жилую палубу офицер. Да и патруль корабля, находящегося в космосе, можно считать глупостью. Полюбовавшись на альянсовский неуставной комфорт, Михайлович решил порушить идиллию офицеров.

— Шорбан находится в одной из лабораторий, допуск которой я не могу вам дать при всем желании, СПЕКТР, — сказала далатресса.

Кайден молча перевел взгляд на Шепарда, который умел убеждать лучше, чем майор.

— Нас не интересуют его разработки, затрагивающие научные изыскания саларианцев. Нам нужны сведения, касающиеся его работы на Цитадели. Нам и в этот комплекс-то заходить не нужно. Просто доставьте его в то место, которое не считается секретным объектом. Или отправьте с челноком на «Нормандию», — сказал Шепард, подходя ближе к голографическому изображению далатрессы.

— Даже не в лаборатории он остается секретным сотрудником, — покачала головой глава саларианского правительства. — А вы так и не рассказали мне о своих целях.

— Если мои предположения верны, то Шорбан должен помочь нам в войне со Жнецами, — ответил Шепард.

— Шорбан? У него хорошо развиты технические навыки, но он не самый лучший инженер. Почему он? — далатресса оглянулась назад и вновь повернулась к Шепарду. — Жнецы хоть и машины, но вряд ли у Шорбана имеются навыки отключения таких громад.

— Я могу лишь при личной встрече объяснить вам подробности. Просто поверьте, — Шепард склонился над пультом и замолчал, подбирая слова. — Жнецы пока не добрались до вашей планеты из-за ее отдаленности от темных мест космоса, но они придут, — Шепард решительно посмотрел в глаза далатрессы. — Если Шорбан нам поможет, то есть вероятность спасти вашу родину. Вы видели новости о Земле и Палавене? Хотите такого же для Сур'кеш?

Далатресса прищурилась, рассматривая Шепарда.

— Хорошо. Будет вам допуск, но только на зону посадки транспорта. Дальнейшие ваши передвижения будут контролировать агенты ГОР. И да, Шепард, — глава саларианцев смерила мужчину пронзительным взглядом. — Если вы окажетесь правы, и Сур'кеш не пострадает, то можете рассчитывать на любую поддержку саларианского правительства.

— Я обязан быть прав, — твердо сказал Шепард.

— Когда войдете в систему, получите координаты одного из корпусов ГОР. Желаю удачи, капитан, — далатресса чуть улыбнулась.

Шепард повернулся к скучающему Аленко, рассматривающему стены связной.

— Кайден, меня не покидает чувство, что мы что-то делаем неправильно, — задумчиво произнес бывший капитан. — Должны быть еще способы борьбы со Жнецами. Если бы с сигналом все было так просто, то почему до этого не додумались другие расы, теперь уже ушедшие в небытие? Казалось бы, нет ничего проще, чем пожертвовать системой и, собрав их в одном месте, отправить к их механизированным богам?

— Это протеане узнали, что Цитадель является каналом. И именно они смогли этот канал закрыть, поработав с хранителями. Может, никто и не знал, что Цитадель это не изобретение высокоразвитой органики, а лишь орудие Жнецов, — пожал плечами Аленко. — А других идей у нас все равно нет. Отправлять флот объединенной галактики против них… Это пахнет гигантской космической братской могилой. Пусть и не быстро, но все же.

— Командир, вас требует к себе адмирал Михайлович, — едва дыша, произнес офицер.

— Вот и советский адмирал потребовал к себе внимания, — вздохнул майор. — Я все еще считаю, что его нужно было оставить на Цитадели.

— Михайлович меня меньше всего заботит, — отмахнулся Шепард. — К тому же, теперь ты командир, и он, соответственно, твоя головная боль. Но все говорят о сопутствующей ему почти дьявольской удаче. А если слухи верны, значит путешествие пройдет более-менее гладко.

— Хорошо, если так, — сказал Кайден, вызывая лифт. — Но вот характер у него… Я бы не хотел, чтобы он был моим прямым командиром.

Шепард чуть улыбнулся и погрузился в размышления. Кайден обдумывал свои чувства по поводу назначения. Никаких чувств особых не было, что удивляло.

— Почему здесь так душно? Эй, боец, включи «ветродуй»! Выключи сейчас же, меня продуло! От кого воняет чесноком? Кто вам разрешал потреблять сей овощ? Выведите его из помещения немедленно! Воды! Что ты мне принес? Она газированная? Отравить решил адмирала? Аленко, где ты? Жрать хочу, подыхаю! — услышал Кайден.

Вообще, смотреть, как обычно спокойные, почти аморфные солдаты суетятся, было приятно. Правда, оскорбляло то, что по его приказу экипаж так шустро бегать не начинал.

— Майор, что за корабль у тебя такой? По расписанию ужин, а на столе ничего нет. Мне как-то форму надо поддерживать, а то перестану быть солидным. Вот кому рассказать про корабль СПЕКТРа, на котором экипаж умирает от голодной смерти? Расскажу всем исключительно из личной мерзости, — обратился Михайлович к Аленко.

— Если вам приготовит ужин СПЕКТР, то вы не станете разглашать секрет? — устало поинтересовался он, направляясь к плите.

— Унесу эту тайну с собой в могилу, — серьезно закивал адмирал. — Но могу не сдержаться и проговориться соседям по погосту, если буду изнывать от скуки. Присаживайтесь, Шепард. Отчего так задумчивы? Далатресса дала согласие на проведение нами беседы с этим Шорбаном?

— Да, согласие получено, — кивнул Шепард. — Меня другое беспокоит. Если мой план не сработает, что будем делать?

— Есть какие-то сомнения? — тут же стал серьезным Михайлович.

— Имеются, признаться. Я думаю, нужно попутно обдумать другие варианты. Правда, их для начала придумать надо, а потом начинать обдумывать, но чем-то определенно нужно заняться.

— Вот вы, поди, думаете, советский адмирал не способен размышлять и анализировать. Полагаете, что я только подшучивать над окружающими горазд. А я много размышлял, проглядывая ваши отчеты, которые вы, слава партии, не только Призраку отправляли, но и Альянсу. У меня есть кое-какие соображения, — Михайлович откинулся на спинку и достал сигареты. — Курите, Шепард?

— Нет, — ответил бывший капитан.

— И правильно. Но мне с сигаретой лучше думается. Скажите, вы подробно изложили сведения о базе Коллекционеров? Об этом таинственном ретрансляторе, за который можно проникнуть только по системе, названной в честь нашей старенькой радиолокационной? Вот скажите: Жнецы могут беспрепятственно пользоваться Омега-4, не опасаясь астероидно-обломочного супа, который там преграждает дорогу цивилизованным кораблям?

— Я все подробно изложил, — подтвердил Шепард. — Да и «свой-чужой» изобретение Жнецов. Вряд ли, стремясь на время обезопасить своих рабов, они бы и от себя их защитили. Это слишком благородно для механического ума.

— Давай с другой стороны подумаем. Даже если Цитадель не срабатывает, как маяк, то привлечь внимание Жнецов мы все равно в состоянии. Правда, придется пожертвовать всеми колонизированными планетами… Логика-то у Жнецов удивительна своим идиотизмом. Вот они нападают на планеты, а мимо флота пролетают, как бы не замечая. Видать, сначала у них по плану лишить нас важных центров, а потом с остатками разбираться. Будем плясать от этого. В данной войне победа важнее, чем возможные потери. Отстроим все потом, если будет возможность. Но да не об этом речь… Я предлагаю сманить Жнецов в галактической ядро и там же их жахнуть. Попутно можно еще и ретранслятор взорвать, чтобы наверняка.

— А станция Омега? Вы хотите рискнуть ею? Но она густо населена. Я против, — упрямо заявил Шепард.

— Омега? И кем она населена? Разбойниками, убийцами и прочей мразью? Да в галактике в тысячу раз чище будет, если вместе со Жнецами уничтожится и эта цитадель криминального разврата, — убежденно заговорил Михайлович, поглядывая на суетящегося возле плиты майора.

— Послушайте, товарищ адмирал, — Шепард злобно прищурился, глядя в спокойные глаза Михайловича. — Я смог спасти весь экипаж «Нормандии», когда бегал по этой чертовой базе Коллекционеров. Я не стану жертвовать органической жизнью, чтобы победить Жнецов. Это глупо… Это лишь помощь им, как вы не понимаете. Они приходят, чтобы уничтожить наш вид, а мы им всеми силами подсобляем. Я поклялся несколько лет назад, что по моей вине больше никто не умрет. Так и будет.

— МХАТу триста лет. Браво, Шепард, — Михайлович театрально похлопал нахмуренному бывшему офицеру. — И кому поклялись?

— Самому себе, — все так же с вызовом ответил Шепард.

— Тогда это серьезно, — улыбка стерлась с лица Михайловича. — Только ты из меня монстра-то не делай. Ты офицер и прекрасно должен понимать степень ответственности и перед военными, и перед гражданскими лицами. Если мы сделаем так, как задумано, спасем больше живых существ. А думать о кучке преступных индивидов, которые сразу после войны кинутся грабить не способные сопротивляться колонии и корабли, я не намерен. Мне важны интересы моей державы, — поймав напряженный взгляд Шепарда, Михайлович добавил: — Сейчас моя держава — человечество в целом. Кончится весь этот беспредел, вновь разделимся на фракции. Но не сейчас. А позволять превращать Землю в радиоактивную зону я не собираюсь из-за кучки ворья, трусливо засевшего на Омеге. Будут помогать и сражаться — этого мы им не забудем. А будут отсиживаться — отправим держать совет перед их божками разнорасовыми.

Понаблюдав за мини-пожаром, который устроил Аленко, Михайлович вновь повернулся к Шепарду.

— Ты пойми, что бывают в жизни такие моменты, когда цвета бывают только черные и белые. И война — как раз этот момент. Те, кто будут сражаться за нас, получат и нашу защиту в случае нужды. А кто не будет, — Михайлович поднял указательный палец. — Те туда, хотя я и не верю в загробную жизнь. В общем, будет лучше, если мы загоним их за ретранслятор Омега-4 и подорвем ретранслятор к чертям. Как они еще смогут покинуть галактическое ядро? Передвигаясь по черным дырам? Так мы еще и заминируем Цитадель. Но тут мы подошли к тому, что лучше бы твоему плану сработать, а не то… А не то он не сработает и придется лишь наращивать мощь, пока Жнецы ползут к нам через черные дыры. Но это даст нам время, чтобы еще что-нибудь придумать. Да и мы будем точно знать, откуда они появятся еще раз.

Шепард вновь задумался. Михайлович подкурил сигарету, которую теребил пальцами во время беседы, и принялся разглядывать бывшего капитана. Шепард хмурился, морщил лоб, но молчал и больше не предпринимал попыток достучаться до сострадания у адмирала.

— Я спешил, поэтому на кухне и случился конфуз, — нарушил тишину подошедший Аленко.

— Благодарю, но я сыт, — сказал Михайлович, поднимаясь. — Накорми своего приятеля, а то его голодный мозг не способен воспринимать реалии такими, какие они есть.

— Вы же сами сказали… — растерялся Кайден.

— Передумал теперь, — Михайлович подошел к холодильнику и сгреб все питательные батончики в карманы. — Пойду представлю, что это шоколад. А вы кушайте, мальчики. Набирайтесь сил. Когда будем в саларианской системе, разбудите.

* * *

— Слушай, ладно я — наемник, но ты-то здесь каким ветром? — спросил Заид, пожимая руку Колесникову.

— Волею судеб и души, — ответил разведчик. — А почему ты не в ополчении каком-нибудь? Неужели тебе безразлично то, что происходит в галактике?

— Небезразлично, конечно, но куда прикажешь податься? В какое ополчение? В партизана играть? Это ваши советские страдания ерундой. Мне же цель нужна. Бесцельно сдохнуть в мои планы не входило. Вот если наступит решающая битва, где или мы, или Жнецы — тогда я первый побегу мстить тварям. Пока же переломом не пахнет, я займусь своими обычными делами. «Цербер» вновь предложил мне контракт, и у меня нет оснований ему отказывать. А правильно я рассуждаю или неправильно, решать не тебе, предатель родной державы. Но ты не дуйся, — добавил Заид, глядя на хмурившегося Колесникова. — Мне все равно, какие для себя пути человек выбирает. Главное, чтобы они с моими пересекались исключительно мирно.

Массани осмотрел ангар, где собирались церберовские оперативники.

— Лоусон рассказала мне вкратце о задании. Сказала, что основные моменты ты мне лично донесешь. У меня вопросы: на хрена нам самки кроганов и почему эти самые самки, если они действительно, конец всему, как необходимы, забираются с Сур'кеша, а не Тучанки?

— Заид, я знаю не более тебя. Мне известно лишь, что эти кроганки способны к деторождению без препятствия в виде генофага. А что с ними собираются делать, сам черт не знает, — Колесников тоже рассматривал корабли, на которые поднимались оперативные силы «Цербера». — Послушай, отправление графиком через час, поскучай пока здесь без меня. Нужно кое-что сделать.

— Правильно. Сделай кое-что сейчас, а не во время возможной битвы. Беги козочкой, посол, — улыбнулся Заид. — И смыть не забудь после себя.

— Да я не о… А неважно, — махнул рукой Колесников и отойдя подальше, еще раз взвесил все «за» и «против».

Миранда сказала, что его не будут прослушивать, значит, можно выйти на связь и напомнить о себе. С руководством связываться не было необходимости, да и связные с этой задачей справлялись прекрасно. Хотелось поговорить с непричастным человеком. То есть, не совсем человеком… За последние дни он переживал то из-за своего задания, потом из-за Призрака, который коварно приснился ему, испортив настроение, то из-за клона. Сейчас же, когда задание выполнено и воспоминания о кончине Харпера уже не занимали мысли с завидным постоянством, можно подумать и о себе самом.

Прижавшись спиной к стене, Колесников активировал инструметрон. Ускоренное сердцебиение и дрожащие пальцы заставили разведчика признаться самому себе в том, что он волнуется. Странно все в жизни устроено было. Он ни секунды не раздумывал, наводя оружие на Харпера, а сейчас весь дрожит, хотя сеанс связи смертельно не закончится ни для кого. А ведь несравнимые вещи: жизнь человеческая, хоть и такого мерзкого существа, как Призрак и звонок другу. Почему же волнение настигает в абсолютно простых вещах. Где у жизни логика? Да нет ее и пытаться поразмыслить над не существующим в этой материи понятием, не нужно.

Настроив нужный канал, Колесников принялся терпеливо ожидать ответа, попутно пытаясь успокоить себя известными дыхательными методиками. Медленные вдохи и выдохи раздражали и заставляли усомниться в мудрости изобретателя подобных действий, однако к удивлению разведчика, руки перестали дрожать.

— Колесников? Неужели вы вспомнили обо мне? — услышал разведчик из инструметрона мелодичный голос.

— Я и не забывал. Просто обстоятельства мешали связаться. Все это уже неважно. Как ты, милая? — Колесников посмотрел на экранное изображение кварианки, попутно восстанавливая в памяти тот момент, когда она сняла маску, дабы показать лицо. Воспоминания остались довольно яркими, так как поступок впечатлил разведчика.

— Жду, когда адмиралы прекратят военные действия. Попутно занимаюсь делами посольства на Цитадели… Колесников, скажите… — девушка выдержала паузу. — То, что говорят о вас — это правда? Вы бросили державу, чтобы уйти в «Цербер».

— Правду говорят, — решил не посвящать в подробности кварианку Колесников. — Но, поверьте, так было нужно и решение это, безусловно, правильное, что бы не говорили осуждающие меня советские адмиралы.

— Я вас не осуждаю, — отозвалась Тали. — Мне не понятны ваши действия, но, видимо, в них имелся какой-то смысл. Я не могу сказать, правильно вы поступили или нет, только лишь потому, что до меня не доходят причины ваших поступков. Мы с вами не из одного государства, даже не представители одной расы. Какие тут могут быть осуждения? Только непонимание.

Колесников чуть улыбнулся. Его впечатляла мудрость девушки, которая так умело и спокойно соседствовала с детской непосредственностью. Странная смесь. Чем мудрее, тем терпимее — это знакомо. Чем мудрее, тем циничнее — тоже не крайность. Да и есть примеры такой последовательности среди адмиралов советского флота. Но чем мудрее, тем непосредственней… С таким он, пожалуй, не сталкивался. Парадоксально и жутко не характерно для человеческого мышления.

— Я хотел убедиться, что с вами все в порядке. Простите за беспокойство и отрыв от дел, — заговорил Колесников.

— Отрывайте от дел меня почаще, — разрешила Тали. — А как вы? Довольны своим выбором? Это вам было нужно?

— Пожалуй, я доволен, — задумчиво произнес Колесников. — «Цербер» не так плох, как кажется. Да вы это знаете, так как служили на «Нормандии» в тот момент, когда она принадлежала организации.

— Я служила Шепарду, а не «Церберу», — поправила Тали. — К этой сомнительной организации у меня вполне ясное отношение. Просто я поняла, что там служат не только… как сказал Михайлович: церберовские упыри, но и обычные, непричастные к садистским настроениям Призрака, люди. Имею ли я права всех этих людей приравнять по жестокости и бессмысленности деятельности к вашему главе? Нет. Хотя бы потому, что я не человек.

— Новости о деятельности флота в новостной сводке не мелькают, хотя после открытия посольства вы обязаны сообщать Совету о своей деятельности. Могу лишь понадеяться, что конфликт отложен до лучших времен, — Колесников посмотрел на изображение Тали.

— Я не могу рассказать вам подробности, Колесников. Здесь ничего личного, просто вы сейчас не в том окружении, чтобы делиться с вами подобными сведениями. Но не беспокойтесь за меня. Пока я на Цитадели и к военным действиям никак не причастна, — Тали, не моргая, посмотрела на разведчика. — А вы… Можете мне сказать, что задумал «Цербер»? Я слышала о захвате Омеги. Не то, чтобы я была против наведения там порядка, просто это незаконно.

Колесников задумался. Если новости о захвате Омеги известны даже кварианцам, то, вполне вероятно, азариское правительство, имеющее там свои интересы, захочет вернуть станцию под свой контроль. Тевос как-то обмолвилась, что торговые операции с некоторыми видами товаров удобнее проворачивать через Арию — тамошнюю криминальную королеву. А раз азарийскому правительству перекрыли столь важный источник получения прибыли, да еще и посреди войны, то ждать от них можно только плохого.

— Я об этом мало что знаю, — честно признался Колесников.

— Просто держитесь подальше оттуда. На Цитадели поговаривают о подготовке переворота на Омеге и восстании против одного из церберовских офицеров. Ария собирается вернуть себе станцию, — предупредила Тали.

— Вы предупреждаете меня об атаке на станцию, хотя вам и не нравится «Цербер». Не совсем понимаю, — заговорил разведчик.

— Мне не нравится «Цербер», но нравитесь вы. Я лишь хочу, чтобы вы не пострадали в этом бессмысленном перевороте. Очередном. Да и кварианцев не волнует Омега. Не подумайте, что мне безразличны возможные жертвы… Я рассуждаю с точки зрения интересов кварианцев. Мы с Арией дел не имели, не будем связываться и с «Цербером».

— Спасибо за заботу, милая, — поблагодарил Колесников.

— Не пропадайте больше. И если вдруг случится так, что вы будете на Цитадели… Не знаю, как это может произойти, но все же. Предупредите о визите, — попросила кварианка.

— Всенепременно, — пообещал разведчик.

Выключив инструметрон, Колесников задумался и побрел в сторону корабля, который должен был отправляться на Сур'кеш. То, что Петровский подвергается опасности, абсолютно не радовало. Он был и оставался другом. Пусть и связавшимся с нехорошей компанией, но это никак не определяло Олега, как человека плохого. Неразборчивого — несомненно, но точно не отвратительного. Если эта Ария доберется до Омеги и сможет противостоять «Церберу», то жизнь Петровского, скорее всего, закончится на той станции. Но, с другой стороны, в случае победы над Жнецами, генсек всерьез займется «Цербером», так как захочет полностью обезопасить людей и восстановительные стройки. Средства на них, опять таки, где брать? Некоторые запасы, по старинке называемые «партийная казна», уже расходуются на восстановление пострадавших кораблей. А даже обилие ресурсов не означает их бесконечность. Разумеется, все руководство, прикрываясь заботой о безопасности, захочет прибрать к рукам имеющиеся у «Цербера» средства и бросит на это все силы. Способен ли Петровский сражаться против своей же державы, если учесть тот факт, что привычки и замашки остались у него от советского прошлого, в котором он был председателем КГБ? Не способен. Значит, его ждет поход до стенки. То есть что не делай, а конец известен.

У Колесникова застучало в висках. Можно дать Петровскому умереть на Омеге, а руководство оставить дружески настроенной Миранде. Можно даже сообщить ей о вновь открывшихся планах Арии, чтобы Петровский наверняка никогда не покинул станцию живым. От подобных мыслей и идей становилось нехорошо. Рассуждать о друге подобным образом было тяжело, но Колесников был человеком подконтрольным. А еще он был обязан защищать интересы державы, а не отдельно взятого неудачника — себя. Можно предупредить, завоевать доверие и пытаться аккуратно воздействовать на Петровского, взывая к любви к родине, заставляя действовать так, как обяжут Колесникова, но… Итог — ранее упомянутая стенка. Да и станет ли старый друг так легко идти на поводу? Может и станет, но не во всем. И есть Миранда, которая, если вспомнить, бросала недвусмысленные взгляды на Шепарда. Она не будет делать то, что может навредить бывшему капитану хотя бы из-за элементарной благодарности за спасение сестры. То, что девица умеет быть благодарной, очевидно, раз самого Колесникова не разорвали за убийство Призрака.

От подобных размышлений стало тоскливо. Решив порассуждать обо всем после миссии, Колесников поднялся на корабль и, зайдя в кают-кампанию, подсел к Заиду.

— Успокой меня, — попросил Заид. — Мы летим с диверсионной миссией на чужую планету. Скажи мне, что нас не взорвет флот саларианцев, который в виду сложившейся в галактике херни, находится возле планеты.

— Не взорвет, — устало сказал Колесников.

— Добавь, что и противовоздушные системы нас не собьют, — добавил Массани.

— Не собьют, — так же бездумно повторил разведчик.

— Ну и дополни, что на планете на нас не набросятся саларианцы все сразу, — уже более расслаблено заговорил Заид.

— Ничего такого не случится. Там есть… Свой агент. Он даст разрешение на проследование к планете и на посадку, — объяснил Колесников.

— Он саларианец? — полюбопытствовал Заид и, увидев кивок разведчика, восхитился: — Ты подумай. Крысы, оказывается, везде есть. Даже в амфибии может жить огромная и жирная крыса, которая ворует секреты своих же людей, а потом их продает. Черт, инопланетяне — это те же люди. Правда не такие красивые и стильные, но характер… А мы на них молились. Рвались в Совет. Для чего, Колесников?

— Спроси у тех, кто рвался. Была бы моя воля, я бы и дальше Солнечной системы корабли не отправлял.

Слушая в пол уха рассуждения Заида, приправленные крепкими словечками, поясняющими его отношения к инопланетянам, Колесников закрыл глаза и задремал.

* * *

— Подарю Ильича саларианцам, — рассуждал Михайлович в челноке. — Почти от сердца отрываю, кстати сказать. Но нельзя же в гости с пустыми руками? Невозможное поведение.

— Ленин даже руководству Альянса не близок. Зачем же он саларианцам? — не понял Аленко, сидящий напротив Михайловича и рассматривающий бюст вождя, находящийся на коленях у адмирала.

— Дурень ты, — беззлобно отозвался Михайлович. — Вещь-то ценная. Где они такую еще найдут? Уж явно не в Альянсе. Пораскинь своей биотической головой и забери свои слова обратно по поводу Ленина. Сейчас обидишь его, и он мироточить начнет. И куда я его плаксивого-то сдам? Только тебе. Будешь носить его, как значок в наказание.

— Товарищ адмирал… Не начинайте. Вы же хороший человек. Зачем все время демонстрировать худшие стороны своего характера? — остановил фантазийный поток Михайловича Шепард.

— Зачем? Да я всегда демонстрирую только самые отвратительные свои черты. Для всех хорошим быть все равно не получится, а когда с товарищами общаешься, как с лучшими друзьями, они садятся на шею и воспринимают все, как должное. Хорошего-то людям мало — им лучшее подавай. А если не подаешь, то жутко окружающие в тебе разочаровываются. Считайте, что я просто ненавижу людей разочаровывать, — Михайлович обвел взглядом узкую кабину челнока. — Это вам краткий курс от Михайловича. Запоминайте.

Офицеры переглянулись и промолчали. Михайловичу, в принципе, их реакция была безразлична. Протерев рукавом макушку Ленина, Михайлович встал и подошел к узкому окну.

— Красиво, нет слов, — прокомментировал он увиденное. — Но жить бы я здесь не стал. Что за существование среди такой идиллической прелести? Два дня носишься по лугам, следующие два дня не вылезаешь из озера, а на пятый воешь от тоски.

Задумчивый Шепард не ответил. Кайден, видимо решивший пародировать товарища, тоже молчал.

— Нудные вы, — сказал Михайлович. — Вроде молодые, а без огонька. Скучно с вами.

— Идем на посадку, — возвестил пилот челнока, в котором Михайлович признал нетрадиционного офицера, доведший когда-то адмирала до полоскания головы в ведерке с корвалолом.

* * *

Колесников поправил шлем, наблюдая за посадкой челнока на дальней стороне площадки. Заид суетился около лифта вместе с другими оперативниками.

— Значит, с того хода мы по ним жахнем сами, а тут пусть она в лифте побудет, — рассудил Заид.

— Скажи мне, что это не бомба, — попросил Колесников.

— Хорошо, скажу только тебе. Это не бомба. Это упаковка подгузников. Но взрывных, — хохотнул Заид.

— Нельзя просто подождать, пока саларианец не приведет нам самку. Я не хочу драться с представителями Альянса. Мы даже не знаем, зачем они прилетели, — попытался остановить установку взрывного устройства разведчик.

— Уже знаем, — подскочил саларианец, сверяющий данные. — Они должны встретиться с одним из наших техников.

— Ну вот же, — облегченно произнес Колесников. — С нашей задачей их никак не связана.

— Мордин в лаборатории, — грустно пояснил саларианец. — Хотя не должно его там быть. Планы меняются. Тихо вывести кроганку и передать ее вам не выйдет.

— Я говорил, что все инопланетяне ненадежны? — спросил Заид, ни к кому конкретно не обращаясь.

Саларианец часто заморгал, но промолчал.

— Можешь хоть узнать, что там за делегация? — спросил Колесников.

— Секунду… На борту два СПЕКТРа человека и адмирал Михайлович, — спокойно сказал саларианец.

У Колесникова перехватило дыхание. Если два СПЕКТРа еще можно как-то растолковать, то вот присутствие советского адмирала на Сур'кеше ни в какие объяснительные рамки не умещалось. А встречаться с ним разведчику не хотелось от слова «совсем».

Джеймс, расхаживающий рядом, остановился возле Колесникова.

— Мы будем задание выполнять или рассуждать? — спросил он.

— Завис твой учитель, — пояснил Заид. — Ну вот не наемник он, а такой же идеалист, каким и был. Стоит, думает. Если ты такой мыслитель, за каким пряником ты в «Цербер» полез? Не отвечай. Так… Как только они зайдут в корпус, вы, — Массани указал на группу оперативников, — отправляетесь к тому входу. Мы у запасного покараулим. Шума побольше наделайте, чтобы внимание привлечь. Пусть саларианцы побегают, а мы в это время в лабораторию проникнем и самочку сюда доставим. Челнок-то наш не собьют на обратном пути? — обратился он уже к саларианцу.

— Системы защиты будут отключены. Вам хватит времени, — заверил он.

— Вот и ладненько, — Заид посмотрел на бомбу, заложенную в лифт. — А красавица наша здесь пусть лежит. На случай, если они решат к нам на лифте подъехать.

* * *

Михайлович наблюдал за разговором Шепарда с каким-то саларианцем, оказавшимся старым знакомым. Саларианские же охранники попытались развить в Михайловиче комплекс тем, что пропустили в лаборатории только СПЕКТРов. А он, мол, рожей не вышел. Было обидно. Дарить Ленина таким негодяям расхотелось тут же.

А еще не покидало какое-то до крайности нехорошее предчувствие, возникновение которого среди местных красот было неестественным. Побродив по площадке, Михайлович решил вернуться в челнок. Шорбана все равно бы привели туда, так что можно пока посовокуплять мозг пилоту.

Прижав к себе бюст, который он решил оставить у себя, адмирал направился к шатлу. Резкий выстрел, прозвучавший неожиданно и резанувший ухо, вывел Михайловича из размышлений. Несколько мгновений адмирал ошалело смотрел на обломки бюста, рассыпавшиеся под ногами, а через мгновение уже несся к укрытию в виде стойки для местной аппаратуры. Присев на корточки, Михайлович сообразил, что щиты он включить-то не подумал, выходя из челнока. Зато Ильич пригодился, так как спас его от ранения или чего похуже. О «похуже» Михайлович думать не хотел. Нащупав пистолет, он поднял голову и оглядел площадку. Саларианцы, которые слышали выстрел и видели забег Михайловича, уже докладывались кому-то, судя по активированным инструметронам. Адмирал же, мысленно поблагодаривший Ильича, включил щит и стал ждать продолжения начатого не пойми кем беспредела.

Примечание к части

Пострелушки и нехарактерный для меня экшн, решила перенести в другую главу, дабы не делать эту длинной.

>

Глава 12

Укрытие Михайловичу не нравилось категорически. Голову нужно было опускать настолько, что подбородок касался груди. Какой низкорослый идиот возвел стойку, за которой прятался советский адмирал — было непонятно. А частота выстрелов, направленных именно в его сторону, раздражала еще больше, чем столик для местной аппаратуры.

Злодей Шепард, который до начала атаки успешно скрылся в глубине саларианской лаборатории, на вызовы не отвечал. Проклиная бывшего солдата Альянса, Михайлович, воспользовавшись затишьем, выглянул из убежища. То, что на научный комплекс напал «Цербер», сомнений не вызывало. Символика на броне довольно отличима, да еще и непонятное желание показать, что комплекс теперь принадлежит организации: на экранах горел знакомый значок.

Вернувшись в неудобное положение, Михайлович посмотрел по сторонам, отыскивая более удобное место, где свой организм можно было бы скрыть полностью и не напрягать шею. Атаковать из того места, до которого он добежал, было бессмысленно. Ни тебе голову поднять, ни прицелиться по-человечески. Зато парочка саларианцев, находившаяся чуть поодаль и слева, успешно оборонялась нелепыми и до смешного маленькими пистолетиками. Михайлович, пожаловавшись мысленно на жизнь, которая поставила его на четвереньки в самом что ни на есть прямом смысле, переместился за находящуюся рядом стойку, которая ничем от предыдущей не отличалась. Еще раз попросив у судьбы шанс избежать позорной смерти от попадания в голову, пока он в колено-локтевой позе переместится к временным союзникам, Михайлович прополз к стойке, занятой саларианцами.

— И где хваленая саларианская оборона? — спросил он у аборигена.

— Сигнала тревоги нет. Появление в системе кораблей «Цербера» тоже не было зафиксировано, — отозвался саларианец.

— Значит, сигнал не подали, — рассудил Михайлович. — И значит, в вашей лаборатории или, не приведи партия, правительстве сидит жирный и вонючий грызун, которому совершенно плевать на внутреннюю безопасность планеты в целом. А как ваш флот прощелкал шаттлы?

Саларианец красноречиво молчал. Михайлович вздохнул и поднял голову, осматривая площадку. Челнок с нетрадиционным пилотом отсутствовал, что, в общем-то правильно, но адмирал вдруг почувствовал себя преступно брошенным.

— Как пройти в комплекс? — спросил он у саларианца.

— По пропуску, — ответил очевидное местный житель.

Михайлович снова тяжело вздохнул. Оглядев площадку еще раз и заметив, что оперативники особо не стараются захватить вход, адмирал толкнул локтем саларианца, которому он уже, судя по всему, осточертел.

— Смотри, они отстреливаются совершенно лениво. Вероятно, взять этот ход не первостепенная задача. Что в этом комплексе вообще такого, что «Цербер» сподобился вас навестить?

— Спросите у ученых, если, конечно, нам повезет с ними встретиться, — отозвался саларианец, высовываясь и стреляя в скопившихся около площадки для челноков оперативников. На место упавшего тут же встал новый, однако никаких инициативных выходов в попытке захватить лифт, так и не было. Михайлович тут же заподозрил, что захват комплекса не входит в планы «Цербера», хотя и знамя свое водрузили на экраны. Видимо, они прибыли, чтобы что-нибудь быстро взять и отчалить обратно.

— Где другой вход и есть ли он вообще? — снова поинтересовался Михайлович.

Ему лично сильно отсвечивать не хотелось по целому ряду причин. Первая, она же главная — захват адмирала совсем неплохой трофей даже в случае провала основного задания. Вторая, немаловажная — дать себя схватить и полапать, да еще и отвести непонятно куда и непонятно зачем, Михайлович решительно не желал. Кто его заменит в командовании? Исполнительный помощник чеченец? Слишком темпераментен для кропотливой чаще всего работы. Прочие адмиралы? Так они кроме учений и не видели ничего серьезней заряженной краской учебной ракеты. Но малевать на мирных кораблях Альянса это не то, что царапать обшивку Жнецам, которые в ответ набираются наглости стрелять. Совсем не то. И какой вывод? Побыть трусом и поискать Шепарда, который будет Михайловича от пуль телом прикрывать и утешительные слова нашептывать.

— С другой стороны. Но проход, как видите, занят, — отозвался саларианец.

Михайлович снова выглянул и посмотрел на замерших у поворота оперативников. К ним в лапки Михайлович не собирался. Адмирал посмотрел в другую сторону. Площадка была ограничена балюстрадой, перешагнув которую можно было очутиться на небольшой линии напольного покрытия, что неприятно нависало над ущельем с небольшим водопадом. Сидеть здесь и ждать с неба счастья Михайлович не хотел.

Объяснив занятому скучной перестрелкой саларианцу, что, мол, сейчас я пойду туда и пока я буду карячиться на перилах, постарайся отвлечь врага, который всенепременно захочет пустить несколько зарядов в болтающийся над пропастью филей адмирала.

Вздохнув, глядя на не обратившего своего драгоценного внимания саларианца, Михайлович вновь принял почти ставшей привычной позу «голубки» и направился к балюстраде, примыкающей к зданию комплекса. Переждав пару секунд, адмирал решительно перемахнул через микрозабор и притих, пережидая, когда направленные в него выстрелы станут реже. Попробовал пройти на корточках, но возможность рухнуть в таком положении была критической. Сделав несколько шагов и спрятавшись за спасительную стену здания, Михайлович бочком стал продвигаться по искусственно сооруженной тропке. Сам адмирал всегда полагал, что высоты он не боится. Не боялся он когда сам пилотировал, не боялся и когда только думал о ней. Сейчас же, любопытно оглянувшись, Михайлович ощутил, что ему жутко не комфортно болтаться на чужой планете над ущельем.

Само же здание, которое ему из окошка не казалось большим, неожиданно поразило размахом. Впереди он видел только узкую дорожку и никаких поворотов. Стена, которую он чистил мундиром, сильно прижимаясь к ней животом, была безупречно прямой. Отвлекли от движения, заставляя остановиться, несколько пролетающих челноков «Цербера». Наплевав на опасение свалиться «за борт», Михайлович посмотрел наверх. Челноки высаживались на крыше, судя по всему, и это напрягало столь же сильно, как и пропасть под ногами. И снова редкие выстрелы… Почему такому количеству солдат попросту не перебить весь персонал — было загадкой. Или им кто-то из персонала нужен? Или боятся повредить данные, за которыми явились?

Помешал раздумьям треск, раздавшийся возле его ноги. Не смотрящий до этого вниз Михайлович опустил голову на звук. Оказалось, что на эту площадку выходил люк для непонятных нужд. Эвакуационным его бы адмирал точно не назвал, так как эвакуация в пропасть это совсем даже не спасение. Однако он тут же пересмотрел свои взгляды, когда из открытого люка показалась саларианская голова. А потом и прилагающиеся конечности.

— Человек. Не бандит «Цербера». Хорошо, — вздохнула «голова» и вылезла вместе с остальным организмом и, по примеру «не бандита», так же прижалась пузом к стене.

— Я не всегда против компании, но здесь место только для меня, — сказал Михайлович, рассматривая саларианца.

— Обстоятельства таковы, что лучше я побуду с вами, чем с бандитами. Техническая лаборатория комплекса захвачена. Шепард выводит самку крогана на крышу. Сказал, что если встречу человека, который мне нахамит — держаться его, — сказал саларианец.

— Шепард так сказал? Ну стой и жди, когда тебе нахамят, а я дальше иду. На крыше, говоришь, гаденыш, да? Еще и самку себе нашел, пока я здесь, бедолага.

— Пробирается к ней. Я Шорбан. Шепард сказал, что ему нужно о чем-то переговорить со мной. Времени не было. Атака внезапная. Бомба в лифте…

— Потом покудахтаешь. Ладно, иди за мной. Если заденешь, и я упаду вниз, пристрелю, — Михайлович отвернулся и направился дальше.

* * *

— Я волнуюсь за Джеймса. Может, не нужно было отпускать его одного с оперативниками, — обеспокоенно сказал Колесников безмятежному Заиду, ковыряющемуся в двери челнока.

— Он хоть в движении. А мы что делаем? Охраняем транспорт для кроганки. Черт, я никогда не делал ничего столь почетного…

— А ты уверен, что Шепард просто обязан вывести ее на крышу? Может, его подберут на одном из этажей? — продолжил вслух волноваться разведчик.

— Уверен. Так что шлем не снимай. Твой друг может в любую минуту нагрянуть. А ты, — он обратился к пилоту челнока, — не глуши двигатель. Чует мое сердце, бежать нужно будет быстро. Улетать, само собой, тоже.

Колесников бездельно походил по крыше. Захотелось курить, но снимать шлем было опасно. Не хотелось, чтобы кто-то из знакомых видел его в нелепой церберовской броне и в не самой лучшей компании. А знакомых, судя по докладам, в комплексе с запасом.

Стараясь отвлечь себя от неприятных мыслей, Колесников подошел к балюстраде и посмотрел в ущелье. Наверное, оно было красивым, но у него не было сил чем-то восхищаться. Хотелось побыстрее закончить задание, причем неважно, с каким результатом. И вроде Джеймс находился четко под ним, уровнем ниже. И вроде связаться с клоном он мог в любую секунду, но какое-то странное, тянущее чувство не покидало.

* * *

Михайлович остановился перед поворотом и прислушался. Голосов было довольно много и судя по искаженной передаче, «подающие» эти самые голоса, были с забралами на мордах. А значит, это не саларианцы. Аккуратно присев и сделав маленький шаг, Михайлович заглянул за угол. Около десяти оперативников кучковались около входа в комплекс. Лезть на бронированных солдат с пистолетом и говорливым саларианцем Михайлович не решился. Зато углядел одиноко стоящие баллоны возле дверей. Вот взорвать их было бы неплохо. Оставалось только узнать содержимое, ибо криогенные баллоны особого вреда не принесут взрывом, зато привлекут внимание и заставят «псов» искать виновника, который, очевидно, притаился за углом.

— Ты не знаешь, что за баллоны стоят возле дверей? — шепотом поинтересовался Михайлович у Шорбана.

— Знаю. Пустые. Я еще утром распорядился, чтобы пустые выставили, а находящиеся под высоким давлением и с химикатами, занесли в лабораторию, — так же шепотом ответил саларианец.

— А ты видел, чтобы они пустые баллоны выносили? — с надеждой поинтересовался адмирал.

— Не видел, но должны были. Я же распорядился, — прищурился Шорбан.

Михайлович задумался. Хорошо, если бы вот именно в данный момент саларианцы оказались жуткими безалаберными бездельниками. Вариантов, как выбираться из укрытия и остаться живым, Михайлович больше не видел. Только подорвать баллоны и подождать, когда газ испарится. Возвращаться к другим дверям адмирал не хотел, так как был уверен, что инфаркт настигнет его раньше, чем догонит вражеская пуля.

— С пустыми эффектно не получится, — пожаловался Михайлович. — Вот ты не мог завтра такие распоряжения отдать? Куда торопился… Но рискнем… Я не могу поверить, что где-то в мире существуют беспрекословные работники. Таких не бывает. Все откладывают работу… Помолись своим божкам саларианским, — Михайлович достал пистолет.

Досчитав мысленно до десяти, пытаясь успокоиться, адмирал принялся считать еще раз. Потом еще. Поняв, что только хуже становится, Михайлович выдохнул, встал во весь рост и, придерживаясь левой рукой за ограждение, выстрелил в баллоны и присел. Он никогда не был так счастлив, как сейчас, слыша последовательные частые взрывы и вскрики оперативников.

* * *

**

С клоном никто не хотел общаться. Оперативники сгруппировались и обсуждали какую-то нелепицу. Джеймс, немного уязвленный холодностью, отошел от группы, разглядывая местные природы. Он раньше не видел воду в таком количестве, как здесь. Водопады, озера, в больших городах фонтаны… Нет, в голофильмах ему попадались подобные картинки, но своими глазами он видел все впервые. Иллиум, по которому он бродил вместе с Колесниковым, был больше искусственным, посему особо не взволновал, здесь же все было живым и красивым. Хотелось бы все рассмотреть без шлема, но Колесников ему запретил его снимать. Со странным учителем клон не спорил, так как от дружбы или как там называется такое общение, пока была лишь выгода.

От неожиданного шума заложило уши. Тело непроизвольно кто-то поднял и отшвырнул к стене. Броня хоть и смягчила удар, но тело моментально заныло, а в глазах потемнело. Кое-как поднявшись, Джеймс увидел несколько тел и клубящийся над ними зеленый туман. Поднявшись, клон постучал по шлему, стараясь услышать переговоры. В эфире царила тишина.

Отойдя от дыма подальше и вздохнув, клон снял шлем и попытался вспомнить, как починить рацию. Ничего умнее, чем просто его потрясти, в голову не приходило.

— Всех твоих работников ты обязан перецеловать списком и прямо в список, — услышал клон чей-то незнакомый голос.

В глазах все плыло. В довольно быстро рассеивающемся тумане появился столь же незнакомый как голос тип, рассматривающий результат диверсии. Клон нацелил на него винтовку, борясь с наворачивающимися от зловонного тумана, слезами.

— Шепард? Когда ты успел переодеться? Замаскировался и шел меня спасти? Напомни мне о том, что я тронут, когда я лук буду резать. Оценишь степень благодарности. А где кроганская самка? Мне сказали, что у тебя подружка появилась. Куда спрятал?

Клон опустил винтовку, но промолчал. Странный человек отвернулся от него, видимо, совершенно не опасаясь за жизнь. И назвал его Шепардом… Значит, ненавистный прототип рядом. И значит, лучше вернуться к Колесникову. Благо, лестницу наверх повесили.

— Шорбан, ты знаешь, как определять пустой баллон или нет на глаз? Могу объяснить, — услышал клон, осторожно поднимающийся наверх. — И какое счастье, что в мире остались бездельники. Ты понимаешь, как нам подвезло, Шорбан? Ничего ты не понимаешь. Так, Шепард, вытаскивай меня отсюда, пока не заявились местные и не заставили говно со стен отскабливать. Охота не была — убирать за церберовскими гадами. Шепард?

Клон ускорился. Подтянувшись, он вылез на крышу, наблюдая за бегущим к нему Колесниковым.

— Что случилось, Джеймс? — обеспокоенно спросил он.

— Не знаю. Какой-то человек назвал меня Шепардом, — борясь со слабостью, отозвался клон. — Колесников… Нужно улетать отсюда.

— А кроганка? — спросил подошедший Заид.

— Просто поверьте.

Доказательством провала послужили все участившиеся челноки, улетающие от комплекса. Заид нерешительно проводил взглядом один из них.

— Шепард рвет их. Думается… Наши руководители сами виноваты — должны были предупредить о капитане. Они же знают, что он такое есть. Ладно, давайте в челнок. Улетать пока не будем, но лучше наготове держаться.

* * *

— Тут только что стоял Шепард, — топнул ногой Михайлович. — Вот сию секунду буквально.

— Привиделось. Глотнули газа, — отмахнулся Шорбан. — Выступ, по которому мы шли сюда, он резко вверх дает, так что мы не на уровне главного хода. Если Шепард в комплексе и стремится на крышу, то выйти он должен именно из этого лифта. А экранируемая капсула еще не здесь, значит, он только пробирается.

— Он уже выбрался. Я видел его на этом самом месте, — упрямо возмущался Михайлович.

— Видели. Верю, — спокойно отозвался саларианец. — И скоро опять увидите, если все хорошо будет.

Михайлович потер глаза и огляделся. Ему не привиделось. Он ясно осознавал, что видел бывшего капитана на том месте, где сейчас сам топчется.

— Лестница на крышу. Из любопытства меня тянет отправить тебя туда и проверить, безопасно ли там для адмирала, — сказал Михайлович.

— Прошу прощения, но я выполняю приказы других. Извините, — вежливо отказал Шорбан.

Михайлович закурил и принялся разглядывать поднятую винтовку. От любования незнакомой техникой его отвлек шум открывающейся двери. Наставив новое изобретение на «начинку лифта», адмирал с непривычной для себя радостью увидел Шепарда и майора. Оба были потрепанные, взмокшие, но довольные.

— Дело сделано. У Мордина неполадки, но сейчас и он выйдет, — заговорил бывший капитан. — «Глушилку» «Цербера» не нашли, поэтому не смогли связаться с вами. Уж извините.

— Извинить не могу. Я тут такое пережил… Запыхались, смотрю, Шепард. Переодевание это дело небыстрое. Отвыкли, поди, от воинских обязанностей, — прищурился Михайлович.

— Отвык, — кивнул Шепард. — И убивать отвык… Тяжело осознавать, что там, где ты, всегда трупы. И вроде все они не гражданское население, но все-таки…

— Шепард, не раздражай меня, — дернул плечом Михайлович. — Я с вот таких людей, как ты, всегда поражался. Сначала садятся жопой на ракету, летят на ней, а по дороге удивляются, что все кругом взрывается... Ты солдат и солдат в военное время. Иногда приходится стрелять, разумеется. Но ваша задача не рассуждать, а попадать туда, куда целишься. С муками совести потом. Шепард, я спас Шорбана, так что можем отправляться на Цитадель и минировать ее. Все, неси меня наверх.

Михайлович указал рукой на лестницу.

— Сначала проверим. Оставайтесь здесь, — сказал Шепард, осматривая стену.

Михайлович пожал плечами. Он, конечно же, постоит здесь. Он даже, так и быть, покурит, пока будет ожидать проверяющих крышу хлопцев. Он даже речь придумает, которую выплюнет в лицо командира операции, когда они очутятся на уютной «Нормандии».

Суета, воцарившаяся на крыше, Михайловича не взволновала. Вот микровзрыв привлек внимание шумом. Щелчок в ухе заставил вздрогнуть. Автоматическая настройка эфира, которая заявляла о себе гулом, говорила о том, что «глушилку» выключили.

* * *

— Провал. Рвем когти, пока не огребли, — заявил Заид.

Челнок медленно стал подниматься. Клон успел увидеть Шепарда, пока дверь закрывалась. И опять не было возможности что-то рассмотреть. И опять возникло жуткое ощущение ненужности, так как всем необходим был человек, пытающийся сбить щиты челнока, а не он. Колесников молчал и смотрел в пол. Обычно он улавливал изменение в настроениях клона и подбирал нужные слова, но сейчас и ему было не до воспитанника.

— Есть кто в эфире? — услышал разведчик бодрый голос знакомого адмирала. — Если кому-нибудь из тех, кто слышит, не жалко ракеты, пихните ее в зад взлетевшему челноку. Эти сволочи мне за Ильича не ответили!

Колесников чуть улыбнулся. В конце концов, его отправляли в «Цербер» не затем, чтобы он привел их дела в порядок, а для других целей. Проваливать задания не так уж сложно, а Петровский или Миранда не будут сильно ругать оперативников, так как оба знают, кого из мертвых воскрешали.

* * *

— Объявите эвакуацию, госпожа, — попросил Хакет, рассматривая голограмму президента.

— В данный момент это невозможно, господин адмирал, — отозвалась женщина. — Мы даже беженцев с Земли еще не всех переправили на Цитадель. Парламентарий не побегут первыми, как крысы.

— Жнецы не будут ждать, пока мы переделаем все запланированное, госпожа, — устало отозвался Хакет. — «Арктур» отправляет слишком много сигналов. То, что они еще не здесь. Даже подозрительно. Военные корабли вместят гражданских, если потребуется.

— Адмирал, — президент слегка улыбнулась. — Вы же сами говорили, что первоочередно они разоряют столичные и занятые под военные комплексы планеты. Большинство систем-производственников еще работают в полную силу. У нас есть время. Займитесь ремонтом и не переживайте за нас.

Хакет, наплевав на приличия, отключил связь. Объяснять что-то женщине, оказывается, трудно. Михайлович прав в своих негативных отзывах о прекрасном поле в некоторых профессиях. Не то, чтобы Хакет соглашался с советским коллегой… Но, в общем-то, соглашался.

Ремонт на «Арктуре» был хорош лишь тем, что не требовал затрат. Михайлович успел ему пожаловаться, что на Цитадели «его разули и сделали нищим». У Хакета вопрос о средствах не стоял. Интересно было узнать чем занимается генсек СССР, дабы быть в курсе. Михайлович отправился на таинственную миссию и связаться с ним не пытался, его наспех наработанный отчет всей картины не предоставлял. Существовать в почти полной изоляции от информации Хакет не мог.

— Засекли сигналы Жнецов возле ретранслятора, — безразлично объявил диспетчер моментально побледневшему адмиралу.

Примечание к части

У меня не получается быть серьезной, уж простите. Понимаю, что сейчас в описаниях событий лучше "соскочить" с иронии, но это охренеть, как сложно. Извиняюсь так же за долгую задержку.

>

Глава 13

У Хакета никак не получалось сглотнуть подступивший к горлу ком. Жнецы, напавшие на «Арктур» в своей привычной манере: спокойно, не торопясь и не задумываясь, разносили его флот в клочки. Одновременный выстрел трех дредноутов заставил одного из них отвлечь драгоценное внимание от орбитальной станции, и злобная машина охотно полила огнем особо населенный кораблями сектор. Хакет захотел схватиться за сердце, глядя на то, как превращаются в космическую труху те единицы, которые сталкиваются со Жнецами. И особой маневренности в Жнецах не было, и тактики, как таковой, не наблюдалось, но флот исчезал с такой скоростью, что руки опускались сами по себе.

— По флоту: не подпускать противника к правительственным докам! — проорал он, с надеждой поглядывая на ту часть станции, откуда должны были отправиться эвакуационные челноки глав Альянса.

Приказ приказом, но Жнецы планомерно и беззаботно продвигались в неугодном для Хакета направлении. Верфи с так и недостроенным дредноутом уже были разнесены в щепки. Хакет прикинул, что до разгерметизации всей станции остались считанные минуты. Связь с «Арктуром» никак не налаживалась, хотя несколько операторов не оставляли попыток связаться с правительственным комплексом.

Заметив на экранах открытие ангарных дверей в доках, Хакет выдохнул. Несколько челноков направлялись в сторону его крейсера, что невероятно успокаивало. Прочие высокопоставленные граждане уже эвакуировались, задерживались только парламентеры по совершенно непонятным причинам.

— По флоту: тяжелые единицы отступать к ретранслятору. Кораблям поддержки: прикрыть правительственный транспорт, — приказал адмирал, наблюдая за приближающимися челноками.

Перестановка не укрылась и от Жнецов. Несколько кораблей класса «Властелин» отделились от группы и устремились к поднимающимся челнокам. Хакет на мгновение прикрыл глаза и снова уставился в монитор. Происходящее стало отчетливо видно и в панорамном окне, но глянуть туда адмирал не решался. Не обратив внимание на взорвавшихся в непосредственной близости кораблей, Жнец целенаправленно продвигался к отдаляющимся челнокам. Еще до того, как Хакет увидел то, чего боялся, он понял, что все кончено. Жнец, скорость которого не шла ни в какое сравнение с тяжеловатыми транспортниками, резко остановился и задергал «щупальцами», выбирая более удобное положение. Резкий, набирающий скорость «луч» догнал транспортеры. Яркий отблеск и корабли обломками повисли в гнетущей тишине когда-то казавшегося мирным космоса.

— По флоту: общее отступление к ретранслятору, — устало произнес он, отворачиваясь от экранов.

* * *

Колесников совершенно не переживал, когда сразу после прибытия на «Кронос» ему приказали явиться в кабинет Призрака. Неожиданная легкость в мыслях и чувствах успокаивала и совершенно лишала возможности думать и рассуждать о том, что он сейчас скажет Петровскому. Или Миранде. Лучше даже Миранде, ибо серьезность намерений девушки относительно сложившейся в галактике ситуации была очевидна. А вот в каких облаках витал идеалист Петровский — сам черт не ведал. Клон кивнул на прощание и выклянчил обещание рассказать все, что узнает сам Колесников. Разведчик спокойно согласился. Клон нравился ему все больше, хотя и подростковые замашки еще не покинули голову юного воспитанника.

В кабинете, как и во время последнего визита, было светло. Под голографическими экранами, оставшихся со времен бывшего хозяина апартаментов, красовался письменный стол, за которым восседал Петровский.

— Олег? Ты уже вернулся? — постарался изобразить удивление Колесников.

— Да. Спасибо расторопной Миранде, которая очень вовремя передала мне твой разговор с кварианкой, — Петровский поднял покрасневшие глаза и пристально посмотрел на разведчика. — Если бы не твоя разговорчивая подруга, то очень вряд ли бы я избежал гнева Арии.

— Я рад видеть тебя. По поводу Призрака… Миранда…

— Она сказала мне, что известила тебя, — Петровский кивнул на кресло, предлагая Колесникову присесть. — Я знаю, как ты относился и к нему, и к его идеям, но сам по себе Харпер был очень хорошим человеком. Иногда слишком авантюрным, но он точно не был подонком.

Колесников терпеливо ждал новых восхвалений Призрака. Лично он в нем не видел ни грамма хорошего. И не хотел видеть. Он точно знал, что мир чище без Призрака. Да и боялся узнать о нем хоть что-то хорошее, чтобы не почувствовать вину за отнятую жизнь. Сколько невинных загубили в лабораториях «Цербера»? Без счета. И не приведи ему партия начать сочувствовать и понимать мерзавца, у которого, возможно, были любящие родственники и верная собачка. И думать, что Харпер такой же, как и все. Все не гробят массы народа в угоду амбициям. Призрак, вероятно, о подобных «мелочах» не думал.

— Тех турианцев, что ответственны за его смерть, мы, разумеется, накажем. Только вот вождя «Церберу» это не вернет. Не знаю даже с чего начать и за что хвататься. Планов у Призрака было очень много, — Петровский подставил пепельницу задумавшемуся Колесникову. — Вот взять твое задание на родине саларианцев… Зачем ему были нужны эти самки? Я не знаю, а в его записях не указано.

— Призрак вел записи? — удивился Колесников.

— Весьма подробные. Как в письменном виде, так и голо-дневниках. У меня не было времени все прослушивать и изучать, но, думается, многие ответы именно там. Сейчас меня куда больше волнуют Жнецы. В записях Призрака я не наткнулся на доказательства того, что ими можно управлять. В отчетах тоже нет ни малейшей зацепки. Не знаю, Колесников… Я все чаще думаю, что мы теряли время на нелепые исследования.

— И жизни теряли, — добавил разведчик. — И что будешь делать, если не секрет, конечно?

— Секрета нет. Разберу последние дела Харпера, а потом подумаю, как дальше жить, — отозвался Петровский. — Если хочешь, разберитесь с клоном с дневником Призрака. Я думаю, ты будешь иначе смотреть на то, что он делал, если прослушаешь все записи.

— А зачем мне смотреть иначе на человека, который уже мертв? — пожал плечами разведчик, непонимающе глядя на звукозаписывающее устройство, которое протягивал ему Петровский.

— Если не ради себя, то ради меня. Не хочу подключать других оперативников к этой работе. Тебе доверяю. Если найдешь то, что может полноценно доказывать возможность контроля, сообщи сразу. Если нет… То об этом варианте подумаем позже.

— Понятно… А что с тем устройством, которое расшифровывает Лиара? — Колесников поймал на себе удивленный взгляд Петровского. — Призрак рассказал мне, когда я лично отчитывался по успехам клона.

— Расшифровать-то она уже расшифровала, да только что делать с этим? Если начнем стройку, то привлечем внимание масштабом. Да и ресурсов требуется очень много. Призрак не делал ставку на эти протеанские чертежи, поэтому…

— Олег, Призрак мертв, — напомнил Колесников. — Не все ли равно, о чем он думал и на что ставил? У тебя своя голова на плечах и организация теперь тебе принадлежит. Почему… Почему ты все время пытаешься подражать Призраку? Зачем тебе знать о его планах? Земля опустошена, нашего государства больше нет в том виде, к которому мы привыкли. Зачем терять время, пытаясь вникнуть в мотивы Харпера? Объясни мне.

— Может и незачем, — покачал головой Петровский. — Но с чего-то начать нужно. Разбирайся с записями и доложи мне, если наткнешься на что-нибудь важное.

* * *

Клон просматривал фотографии Земли, сделанные еще до атаки Жнецов. Колесников проглядывал отчеты разных отделов, поступающих лично Призраку. Ничего противнее, чем подробности вскрытий, вживлений странных имплантов и фотографий подопытных он еще не встречал. Харпер был дотошен и хотел быть в курсе всего? Похвально вроде, но плеваться хочется сильнее, чем восхищаться гнилой натурой бесчеловечного защитника человечества.

— А это что за место? — спросил клон, показывая фотографию на планшете.

— Это территории Альянса, — отозвался Колесников, разглядывая изображение. — Ниагарский водопад… Красивое место. Всегда удивлялся, как Альянс умудрился его, пардон, не засрать. Они к подобного рода местам не так уж давно прониклись должным вниманием.

— Мне понравилась планета саларианцев, — отозвался Джеймс. — Столько воды… Если я когда-нибудь выберусь с этой станции, то поселюсь в подобном месте.

Колесников улыбнулся. Шепард как-то говорил ему, что после отставки он уедет на далекую планету, где кроме песчаных пустынь ничего нет. Клон же напротив не любил места, где взгляду было не за что уцепиться. Разные люди.

— Давай-ка послушаем Призрака, — предложил Колесников, подходя к терминалу. — Может узнаем что-нибудь о его предпочтениях? Или о том, что он думал о нас с тобой, а в глаза сказать стеснялся.

Клон кивнул. Колесников выбрал самые короткие звуковые дорожки, которые были в списке и приготовился слушать. Откашливание перед речью его восхитило. Явно старался, подбирал слова. Разведчик был уверен, что Призрак по старинке читал текст по бумажке, дабы не сбиться.

… «Цербер» — это семья. Ни одна держава не смогла добиться бы такого. Их лицемерная забота обо всех, кто обеспечивает этим сгнившим подонкам, не более чем забота о рабах. Раб должен быть здоров, чтобы работать больше и приносить пользу регулярно. Что еще волнует Альянс? Ничего. Накопление, накопление, накопление… Разрастающаяся армия абсолютно не способных к ведению боевых действий солдат и трусливых офицеров. Любое государство держится на идее. У Альянса давно нет ничего такого, за что можно не думая умереть, не испытывая жалость к себе. У Союза тоже ничего нет. Что они предлагают? Поклонение пережиткам прошлого? Ковыряние в белье всех сомнительных граждан, которые позволяют себе такую наглость, как наличие собственного мнения? Отвратительные и мерзкие правительства. Я перестал разделять чужие точки зрения тогда, когда увидел реакцию Альянса и Союза на появление угрозы со стороны Жнецов. Унижался перед главами, отправлял подробные доказательства того, что все это не миф. Прагматичный Союз не верил и смеялся, Альянс даже не улыбался, так как счел это не смешной глупостью свихнувшегося от богатств магната. Они расшевелятся в тот момент, когда лучше будет прикидываться мертвым. Авось пронесет. Авось сочтут мертвечиной…

Колесников посмотрел на вслушивающегося в слова Призрака клона.

— Вторая запись, — отдал голосовое распоряжение разведчик.

… Все еще хуже, чем я предполагал. Нет желания работать вместе. Сообща. Нет ни малейшей мотивации бороться за будущее человечества. Когда я говорю «человечества», то имею ввиду всех людей независимо от гражданства. Плевать на то, выживут инопланетяне или нет. Почему мы обязаны думать о них, хотя они в свою очередь, совершенно не думают о нас? Разрешение на открытие посольства, обещания ввести в Совет… И никто не понимает, что все места давным давно расписаны и поделены? Почему не возникает мысли о том, что предложенное место может оказаться банальным санузлом? Откуда рвение взаимодействовать с теми существами, которые то развязывают войны из-за активированного ретранслятора, то нападают на колонии в надежде поживиться рабами? Это с подобными существами человечество обязано налаживать контакт? Да у нас нечего противопоставить тем же азари, которые уже не одну сотню лет изучают космос. В данный момент мы слабее общей мощи инопланетян. У сильных нет слабых друзей. Пока не будет единого правительства, единой нации, где все смогут договариваться, не думая о личностной выгоде, соваться в галактическую политику смысла нет. Нас или раздавят, или сделают лакеями. А мы будем за это дико благодарны новым хозяевам…

Колесников выключил терминал. Не то чтобы он был согласен с Призраком. Если быть честным, то он все так же презирал того за узкий взгляд на то, каким должен быть мир. Почему обязательно однополярным? Почему не две державы, которые на общем галактическом фоне будут поддерживать друг друга только лишь за то, что принадлежат к единой расе — человеческой? Вне проблем вселенских масштабов Альянс и Союз грызлись постоянно, но чтобы при инопланетянах позволяли себе большее, чем тактичные колкости… Удина, разумеется, любил выставить принародно СССР в дурном свете, но самые пламенные оскорбления всегда сливал на голову Колесникова только наедине. И получал «обратку» только в приватной обстановке одного из кабинетов послов. Но что-то внутри неприятно защемило от мысли, что где-то Призрак прав, хотя и случайно. Государство-семья… В этом было много примитивно-мафиозного. Мол, чтобы этот товарищ не натворил, мы на его стороне. Он прав, потому что он из нашего клана, а не из вашего. И разберемся мы с ним сами и без вашего участия… СССР карал беспощадно и выносил это на всеобщее обозрение, ничуть не скрывая жесткости мер. Даже если наказание справедливо, даже если и мыслей у окружающих не возникает, что где-то клятая судебная система перегибает палку. Зачем об этом знать соседям? Чтобы боялись и уважали? А за что уважать-то тех, кто не сильно жалеет своих же людей?

Колесников достал с полки книгу и протянул клону.

— Мы будем читать детскую книгу, Колесников? — брезгливо сморщился клон, разглядывая разноцветную обложку. — За что?

— Да за все хорошее. Как считаешь, Джеймс, ты уже достаточно взрослый для того, чтобы читать детские сказки?

* * *

Михайлович зашел в медицинский отсек и огляделся, разыскивая доктора. Пусто, как в головах у празднопрогуливающихся знакомых СПЕКТРов. Не долго думая, адмирал влез в ящик для медикаментов и переворошил его, ища что-нибудь от головной боли. После разговора с Шепардом и отчаянной попытки убедить его в том, что Михайлович видел его в форме «Цербера» и даже общался, привели к нервному срыву. Советский адмирал категорически не хотел верить в то, что ему «показалось», как сказал ему наглец бывший СПЕКТР.

«— Еще скажи, что меня бес попутал. Меня! Старого вояку и коммуниста, — ораторствовал Михайлович.

— Говорят, что газ, который был в баллонах, может вызывать подобные галлюцинации, — терпеливо отозвался Шепард.

— Может, и ты тогда моя галлюцинация в данный момент? Коленку тебе что ли прострелить, дабы убедиться…

— Не нужно крайних мер. Примите успокоительное и отдыхайте. День был тяжелым, — все так же спокойно советовал Шепард.

— Не заговаривай мне зубы!

— Но очевидно же, что вам плохо.

— Ага! А если чайка летит жопой вперед, то очевидно, что ветер сильный!

— Вы это к чему?

— Ненавижу вас всех! И корабль этот ненавижу! И тебя. Ты у меня третий в черном списке с сегодняшнего дня. После Жнецов и Гитлера.

— После кого?

— О, партия!»

Михайловича трясло настолько, что сигарету он так и не смог подкурить. До прибытия на Цитадель оставалось всего несколько часов, а он не мог ума дать, что делать дальше. В тонкости рассказов Шорбана о Хранителях вдумываться было неинтересно. Ничего конкретного саларианец не предложил. Правда, уточнил неприятную деталь, что трогать Хранителей и мешать им работать запрещено. То есть еще на Цитадели предстоит беготня с поиском нужных допусков и разрешений. А еще собственный флот ремонтируется медленно из-за турианцев. А еще не решено, как поступить с «Цербером», который лезет во все щели. Ну и на закуску, чтобы подавиться наверняка, подаются флоты гетов и кварианцев. Михайлович страстно желал, чтобы ему рассказали, к чему приступать в первую очередь. Раньше все его действия координировал Совет Обороны. А сейчас нагрянула совершенно не нужная ему, военному человеку, вольница, и что с ней делать, адмирал не знал.

Полежав на прохладной кушетке медотсека, Михайлович неожиданно успокоился. Свою часть работы, на которую он, откровенно говоря, и не подписывался, адмирал выполнил. Что дальше придумают неудачник Шепард и его товарищ-подпевала, неважно. Закончить ремонт и связаться с гетами — это первоочередно. А потом можно и подумать о прочих нелепостях нынешних реалий. Сваливать на себя все и сразу категорически не хотелось. Да и хватало ума, чтобы понять, что пупок развяжется от лишнего груза на плечах. И кому выгодно то, что адмирал поистрепался до того, как подорвал собственноручно последнего Жнеца? Да только Жнецам.

— Товарищ адмирал, — в открывшейся двери показался Шепард. — Я хотел узнать, как ваше самочувствие.

— Не сдох пока, — отозвался Михайлович, приподнимаясь на кушетке. — Знаю, ты расстроен, но так уж природа решила, когда я появился. Михайловичи не умирают от того, что кругом заразные идиоты с короткой памятью.

— Генеральный секретарь на связи, — перебил Михайловича Шепард. — Я сказал, что вы не в том состоянии, чтобы докладывать о состоянии дел.

— Ты точно идиот, Шепард, — подскочил Михайлович. — Клинический. Как давно он выходил на связь? Когда теперь можно с ним связаться?

— Хоть сию секунду. Советское руководство прибыло на Цитадель, — спокойно ответил Шепард.

— Странно, — остановился в дверях Михайлович. — Генсек не собирался покидать Землю. Видимо, там и впрямь все плохо. У вас есть доклады от сопротивления Альянса?

— Есть, но там мало хорошего. Жнецы не торопятся, проводя Жатву. Выматывают свой «урожай» до той стадии, когда сражаться больше не хочется. Так вас связать с руководством?

— Да нет, не нужно, — подумав, отозвался адмирал. — Скоро будем на Цитадели, так что лучше лично объяснюсь командованию. Не знаю, правда, чем их обрадовать…

— Самкой крогана, способной к зачатию и полноценному вынашиванию, — чуть улыбнулся Шепард.

— Кстати, что ты собираешься с ней делать? — поинтересовался Михайлович.

— Расскажу о ней старому компаньону. Мордин хотел поступить именно так и не успел, увы.

— А зачем ты это сделаешь? — нахмурился Михайлович. — Чтобы кроганы изучили методы ее излечения, вылечились сами и начали плодиться бесконтрольно? Знаешь, не годится это.

— В этом вопросе вы мне не указ, товарищ адмирал. Уж простите, — более резко заговорил Шепард.

— Думай головой, капитан. Если ты хочешь использовать самку для шантажа, мол, вы нам подчистите наши планеты от наземных сил Жнецов, а мы вам целую самку отдадим — это куда не шло. Но ведь ты благороден. Уже наверняка в твоей голове поселилась идея общей справедливости и прочая херня. Справедливо ли отдавать самку кроганам? Справедливо. Нужно ли это делать? Нет, не нужно.

— Мордин может сделать лекарство от генофага, понимаете? Страданиям целой расы придет конец. Жнецам надо противостоять не только меряясь огневой мощью, но и такими вещами. Жаль, поздно… Но я попробую.

Михайлович огляделся по сторонам кают-кампании и, не увидев, лишних свидетелей, буквально втащил в медотсек Шепарда, закрывая дверь.

— Шепард, твоей жизни что-то угрожает? — тут же поинтересовался ВИ корабля.

— Нет, СУЗИ, — поправляя форму, произнес Шепард. — Надеюсь, вы хотя бы объясните свою резкость. Про извинения я молчу…

— А теперь послушай меня, благородный рыцарь на белом ишаке. Не мы заражали генофагом кроганов и не мы будем их лечить. Почему саларианцы их заразили? Причины общеизвестны. Почему не пытались вылечить до сих пор, раз кроганы заслужили? Потому что есть основания беспокоиться о последствиях. Смекаешь? — Михайлович прищурился, глядя в невинно распахнутые глаза Шепарда. — Не трать время на подобную ерунду. Сначала Жнецы, а потом, может быть, остальные проблемы. Саларианцы против излечения, а значит, они всенепременно пошлют нас подальше, если узнают, что мы пошли им наперекор. А я тебе напомню, что это единственный флот в галактике, который еще не потрепан Жнецами. Есть флот у кроганов? Столь же масштабный и четко дисциплинированный? Нет.

— Так думать, как думаете вы — неправильно. Излечение станет еще одним звеном в объединении галактики против этой угрозы. Мы соберем все силы, и тогда будет шанс. Избирательный подход сейчас совершенно неприемлем.

Михайлович подумал, что если выбросить чрезмерно благородного Шепарда в шлюз, то в будущем многих проблем можно будет избежать. И вроде так красиво излагает да еще и правильные вещи… Настолько правильные, что просто в живых его оставлять опасно. Мало того, что он уверен в своих словах, так еще и особо приближенные доверяют ему, несмотря ни на что. Опасный человек. Странная штука — жизнь. Благородные люди с доброй душой иногда больше вреда несут, чем конченные эгоисты.

— А так, как думаешь ты — правильно, да? Смотри глубже, Шепард, излечил ты кроганов… У радостных родителей начинают один за одним появляться детишки с дурными для общества наклонностями. Сможет их удержать от зова крови кучка старшего поколения, которые кое-что в жизни начали понимать? Вряд ли. Да и кто ты такой, чтобы брать на себя ответственность за безопасность всей галактики? Он решил вместе с сумасшедшим саларианцем восстановить вселенскую справедливость… Что ты знаешь о правильном и неправильном? Хотя, ты много знаешь. Уничтожение системы батарианцев шаг, безусловно, правильный. А как справедливо умереть от руки зарвавшегося капитана!

Шепард сдвинул брови и сжал кулаки. Михайлович, нарочно провоцирующий бывшего офицера, с интересом ждал реакции. Ему хотелось какого угодно выплеска эмоций, лишь бы Шепард перестал думать об излечении опасной расы.

Лицо Шепарда прояснилось. Он улыбнулся адмиралу, почтительно до рези в деснах, отдал честь и, извинившись, покинул медицинский отсек. Михайлович негодовал, но не решился догонять и продолжать разговор. Однако удовлетворения не было от общения никакого.

Желание Шепарда, по-хорошему, нужно было вынести на всеобщее обсуждение, но и от этого хотелось бы воздержаться. Мало ли что захотят сердобольные республиканские граждане. А вдруг согласятся и одобрят? Михайлович снова улегся на кушетку. Нужно попросить Шепарда пока не сообщать о наличии самки «старому знакомому», а потом… А потом пусть думает руководство, которое так вовремя посетило Цитадель! Он свои мысли им изложит, все остальное пусть сами додумывают. Однако Михайлович был абсолютно уверен, что ход мыслей Совета Обороны будет точь-в-точь таким, как у него самого.

* * *

— Делом бы занимался лучше. Придумывает себе работу да еще и в компании арестанта, — проворчал генсек, щурясь от непривычно яркого света.

Протеанин, шествующий рядом, промолчал. За свою привычку говорить мало и исключительно по делу, советский руководитель проникся симпатией к новому товарищу из другого времени.

— Ремонт все равно бы не продвигался быстрее что с Михайловичем, что без него, — справедливо заметил Лисин, моментально примчавшийся на верфи, узнав о прибытии генсека. — Даже если бы он лично решил бы поучаствовать в восстановительных работах.

— Его задача контролировать, а не рисковать где-то на чужих планетах жизнью, — отозвался генсек, останавливаясь на мосту и глядя на статую крогана.

На Цитадели мирная жизнь здешних обитателей казалась генеральному секретарю обыкновенным издевательством. Галактика страдала от смрадной и бессмысленной войны, а вокруг работали бары, отвратительные ночные клубы. Замкнутый мирок, жители которого считают, что вокруг ничего не происходит. Или стараются не задумываться, находя утешение в гнилостном баре, или с очередной легкомысленной девицей. С другой стороны руководитель и не думал, что увидит нечто другое, но сама жизнь тех кварталов, где он побывал, вызывала у него недоумение и презрение.

— Удина просит аудиенции, — активировав инструметрон, отчитался председатель КГБ. — Новость о вашем прибытии быстро распространилась.

— Я и не собирался быть загадочным. Удина… Не сегодня. У меня решительно нет настроя на общение с ним. Сначала нужно переговорить с парламентерами Альянса, а уж потом с нашими высокопоставленными господами из Совета. А еще лучше для начала переговорить с Михайловичем, которого не пойми где черти носят.

— Сообщение от Удины имеет статус «особо важное». Может лучше Вам сходить в посольства? — осторожно поинтересовался Лисин.

— Не сомневаюсь, что все его сообщения, даже о вызове эскорт-девиц имеют подобный статус, — вздохнул генсек. — Я схожу к нему, а ты с Явиком отправляйся на верфи. Пока там расположимся.

— Есть, — козырнул председатель, опасливо поглядывая на молчаливого протеанина.

* * *

Нынешнее помещение посольств людей резко отличалось от того, что было раньше. Масштаб несравним. Или он не все видел в видеоэкскурсии, когда еще будучи председателем изучал Цитадель, то ли Совет действительно расщедрился и расширил занимаемую человечеством территорию. Непонятно было, почему по помещениям такой важности бродили все расы, отношения к людям не имевшие. Проходной двор. Если бы генсек заправлял бы этой гигантской космической станцией, то поделил бы ее по расовым секторам с «серой зоной». Конечно, принятая идеология отрицает подобное, но все эти инопланетяне к Союзу не имеют отношения, посему он вроде и не нарушил бы никаких «заветов вождей». Зато с дисциплиной всяко лучше было бы.

Постояв возле окна и полюбовавшись размахом стройки, генсек поинтересовался у местного ВИ расположением кабинета Советника и решительно направился к Удине. Пройдя унизительный досмотр, который ему устроил турианец, карауливший дверь, руководитель стукнул по замку. Почему-то он представлял себе кабинет бывшего посла и ныне Советника более… пафосным, что ли. К его удивлению, никаких жаб с монетками во рту и подлинников художественных шедевров обнаружено не было. Единственный куст и тот был искусственным, и это навевало ассоциации с тем местом, куда эти самые искусственные цветы было принято таскать.

— Товарищ генеральный секретарь, — Удина почтительно встал и склонил голову. — Приветствую вас.

— Добрый день, господин Удина, — отозвался генсек, подходя ближе и пожимая протянутую руку.

Удина поморщился при словах «добрый день», и советский руководитель это заметил. То, что Удина не питал к нему банального уважения, как к руководителю, он знал давно. С момента назначения генсек просил читать все сводки, где он хоть как-то упоминался. Ему было интересно, что о нем думают за пределами Союза. И Удина, пользуясь высоким положением, не боялся говорить то, что думает о руководстве соседней державы. Никогда не был грубым в интервью, но издевки и ощущение собственного превосходства не скрывал.

— Хотелось бы мне, чтобы этот день хоть что-то сделало добрым, — отозвался он. — Дела на Земле вряд ли обрадуют своим позитивом, не так ли?

— Увы, но радоваться действительно нечему. Не буду оптимистом и не добавлю слова «пока», ибо надеяться, исходя из положения, не на что. Слышал о потерях Альянса. Соболезную, Удина, — сказал генеральный секретарь, рассматривая одежду Советника.

— Уже слышали об уничтожении «Арктура», да? — Удина постучал пальцами по столу.

Генсек кивнул, переваривая информацию. Вообще-то он ничего не слышал. Даже новостная строка на экранах в посольствах, которую он изучил, ничего не сообщила о трагедии. А он просмотрел повторяющиеся вести несколько раз.

— Часть людей удалось эвакуировать, — продолжил Удина. — Я распорядился о предоставлении мест беженцам, но число их растет, а Цитадель не может вместить всех, кого коснулась эта проклятая война. Могу ли я просить вас о предоставлении убежища некоторым гражданам Альянса на тех… кхе-кхе, официально названных «исследовательскими», станциях.

— Сложно, — генсек снял очки и потер слезящиеся от света глаза. — Можем привлечь внимания к системе ягов. Впрочем, если сделать несколько рейсов с большим промежутком между ними, можно попробовать…

— Я буду благодарен, — кивнул Удина. — Среди этих людей только не способные держать оружие старики и дети. Никаких хлопот они вашим гражданам не доставят.

— Не думайте об этом, господин Удина, — отмахнулся генсек. — В такие времена нет граждан Альянса или советских. Есть люди, находящиеся под нашим руководством, и мы обязаны их обезопасить.

— Я рад это слышать, — чуть улыбнулся Удина. — Хотелось бы мне, чтобы наша первая личная беседа была о других вещах да и в другом месте. После уничтожения «Арктура» образовалась некоторая брешь в нашем руководстве… Бог мой, я называю полное отсутствие парламентеров брешью. Вероятно, это нервы. Похоже, я единственный, кто обладает властными полномочиями на государственном уровне. Такая власть… А я потерян и раздавлен.

Генсек обратил внимание на запах спиртного. Уже после сумел разглядеть откупоренную бутылку с вполне очевидным содержимым. Осуждать Удину за принятие алкоголя генсек в данный момент не мог. Он сам бы вряд ли сдержался, если бы потерял весь руководящий состав своей державы.

— Я бы хотел, чтобы в эти времена мы начали работать вместе, товарищ генеральный секретарь, — сказал Удина. — Это сложно, но нужно попробовать.

— Мы будем работать вместе. Самое время закрепить товарищество, господин Удина. Ради своих людей я бы согласился сотрудничать с самим Дьяволом, но вы мне куда как симпатичней. Не думаю, что нас ожидают сложности, — генсек нацепил очки и посмотрел на Удину. — Я чувствую, что сейчас вам будет сложно сосредоточиться, — руководитель кивнул на бутылку виски. — Поговорим завтра. Все взвесим и подумаем, как жить дальше.

— А вы не…? — Удина кивнул. — Я забыл как это по-русски звучит. За мертвых, что ли? Правильно?

— Почти, — улыбнулся генсек. — Но мы выпьем «за мертвых» потом, позже. Простите меня, господин Удина. Я обязан ознакомиться с докладами, ибо не имел раньше возможности. До завтра.

Удина кивнул. Генеральный секретарь смерил его взглядом и задумчиво побрел к лифту.

* * *

Явик понимал всю сложившуюся ситуацию лучше, чем делал вид. Он не понимал людей, которые не могли договориться и действовать сообща. И не могут заставить остальные расы действовать так, как нужно людям. Явик не поддерживал ни одну из рас, так как ни в одной не видел истинной силы. Особенно разочаровали его азари, хотя его народ делал ставку именно на них. Кроме очевидного превосходства, достигнутого нечестным путем, они не выделялись. Явик даже подумал, что это — величайшая ошибка его народа — помочь именно синекожим однополым гуманоидам. Люди были более перспективны, на его взгляд. Хотя тоже с кучей хлама в голове, но в основном ковырялись в правильном направлении.

Советский руководитель, который впечатлял протеанина жесткостью, растерянно мерил шагами каюту на крейсере, в котором решил расположиться. Несмотря на то, что он сам вызвал Явика, никакого внимания он протеанину не уделял. Ходил, размышлял, закуривал, начинал кашлять, ибо не имел привычки, и иногда останавливался, глядя в одну точку. Изучивший людское поведение, Явик сделал вывод, что руководитель нервничает и лихорадочно что-то обдумывает. Протеанин его не торопил. Делал скидку на то, что мозг людей несравненно меньше протеанского, а, значит, соображают они медленно и со скрипом.

— Явик, ты уже здесь? — удивленно заметил генсек, выпадая из спячки.

— Только что вошел, — не моргнув ни одним глазом, соврал Явик.

— Мне нужен совет. Не моих людей, а именно твой. Я могу надеяться, что разговор останется между нами.

Явик молча кивнул. Наблюдать за обычно спокойным генсеком, который сейчас был на взводе и ерошил волосы, было забавно. Протеанин так и не понял, почему эволюция не лишила людей волосяного покрова окончательно. Тот пушок, который был на теле, согреть не мог, а значит, терял смысл существования. А густая растительность на голове могла служить только для привлечения готового к зачатию партнера. Но цвет шевелюра не меняла сама по себе и о готовности к спариванию никак не сообщала. И почему природа так повеселилась над людьми, сделав их такими… ущербными?

— Ты знаешь об Удине? Успел ознакомиться с материалами по руководителям Альянса? — спросил генсек.

— Успел, — ответил Явик. — Прочел, кроме прочего, и разведданные. То, что он сотрудничает с «Цербером» — весьма и весьма сомнительная деятельность. Почему вы не донесли руководству Альянса на него?

— Не было смысла. А сейчас и вовсе доносить некому. Он теперь слово и дело Альянса… Хуже партнера, чем он, я не мог себе представить. Отвратительная личность с амбициями удельного князька. И как прикажешь с ним работать? Он будет сообщать Петровскому… — или кто там сейчас у них верховодит? — о каждом шаге и чихе Союза. И не общаться с ним нельзя, ибо легкие корабли Альянса нам нужны.

— И в чем проблема? — удивился Явик. — Вопрос с Удиной легко решаем.

— Как? — прищурился генсек.

— А вот так! — Явик ударил кулаком по столу. — И нет у Альянса руководства. Бедные детишки, оставленные без попечения… Дальше мысль развивать?

— Нет, — покачал головой генсек. — Спасибо за разговор, Явик… Будь добр, попроси Лисина зайти ко мне.

Глава 14

Михайлович раздраженно курил и стряхивал пепел на кипельно-белое половое покрытие, вызывая раздражение у дежуривших возле доков офицеров СБЦ. В последний раз его так песочили еще в школе. Преподаватели. Не давали ничего сказать и объяснить, а накидывались толпой и поясняли ему, насколько он плохой, бездарный, хулиганистый. И заканчивали речь пророчествами вроде «кончишь в нищете под мостом» или «всю жизнь дураком проживешь». Вот и сейчас примерно тоже самое было. Не заседание Совета Обороны, а тупой переход на личности, где ему, мудаку, как оказалось, стоумовые господа-товарищи объяснили, что адмирал должен делать это и вот это, а не то и не вон то — собственно, чем он занимался. И вообще, ведет он себя ни как адмирал, а как матрос третьей статьи.

Посмотрев на косящегося турианца, Михайлович, обычно соблюдающий все нормы и правила приличия, сплюнул на пол и затушил бычок о стену возле урны. Стал ждать реакции, чтобы хоть как-то улучшить настроение. Вот любой реакции. Адмирал даже мысленно разрешил турианцу схватиться за оружие. Однако тот лишь прищурил и без того узкие глаза и отвернулся. Михайлович вздохнул и поплелся в посольства. Чтобы там ни говорил Совет Обороны, дела нужно доделывать. А заодно и быть в курсе того, что замышляют на «Нормандии». А генералы-маршалы пусть общую линию обдумывают, а не лезут с советами в тот момент, когда сами не знают, что делать.

Обычно Михайловичу и в голову не приходило оспаривать приказы свыше, сомневаться в их правильности, но сейчас он устало гнал от себя желание вернуться на крейсер генсека, собрать все высшие чины в одном месте, бросить что-то взрывающееся в собрание и с гиканьем бежать куда-нибудь.

Адмирал снова вздохнул и пошел к стоянке транспорта. Опять он нарушает приказ. Ему было велено использовать только транспорт советского посла и, соответственно, передвигаться с его же водителем. У Михайловича не было желания уведомлять Совет Обороны о всех своих передвижениях в данный момент. На корабле — пожалуйста: слушайте все переговоры, подсчитывайте время пребывание в уборной, оценивайте аппетит по количеству запросов на пополнение пищевых запасов. А сейчас не нужно за ним ходить и говорить, что он неудачник. Он и сам о себе все знает.

Остановившись возле терминала, Михайлович вызвал такси, передал координаты и принялся терпеливо ждать, поглядывая на праздно прогуливающихся жителей Цитадели. Его внимание вдруг привлекла знакомая фигура в окружении двух турианцев. Что-то подсказывало, что разговор между участниками беседы напряженный. Подойдя поближе, адмирал прислушался.

— Пойдем с нами, девочка. Мы поможем тебе завершить паломничество, — хрипловатым голосом вещал один из турианцев. Второй поглаживал портупею на поясе и скалился.

— Очень сомневаюсь, что смогу отплатить достойно за такую помощь, — спокойно отозвалась кварианка.

— А нам много и не нужно, — охотно пояснил турианец. — Недолгий разговор, совместно выпитые несколько бутылок бренди, короткий экскурс в анатомию кварианцев и прогулка на турианском корабле по просторам космоса. Будешь хорошей девочкой, мы даже разрешим тебе посидеть в кресле пилота.

— Проблема в том, что меня не сильно волнует анатомия турианцев, а тут, сами понимаете, важен обоюдный интерес, — все так же спокойно ответила кварианка.

— И не любопытно совсем? — будто бы обиделся другой турианец, подходя ближе.

— Мне любопытно, — вмешался Михайлович, — сколько среднестатистический турианец сможет не орать после выстрела в коленку. Или тебе еще куда-нибудь пальнуть? Укажи пальчиком, и я зараз.

— Иди куда шел, — благодушно отозвался турианец.

— Так я сюда и шел, — адмирал достал пистолет. — Настроение у меня сейчас до крайности отвратительное. Руки трясутся вдобавок. Могу прицелиться в коленку, а попасть туда, чем у таких, как ты, принято думать. Неловко получится.

— Тебе тоже нравится наша девочка? Становись в очередь, — заявил второй, тоже доставая оружие.

— Я в этой очереди первый уже давно, — охотно пояснил адмирал. — Так что забирай своего папашу, садись на свой корабль, рассчитай прыжок до черной дыры и чтобы больше я тебя не видел.

— Люди стали слишком смелыми, как считаешь? — обратился турианец к своему товарищу. — Послушай меня, папаша…

Михайлович не стал дослушивать и выстрелил. Турианец вздрогнул. Михайлович снова прицелился под ноги инопланетянину. Второй раз пальнуть ему не дали спешащие на шум офицеры СБЦ, попутно приказывающие прекратить огонь.

— Что здесь происходит? — поинтересовался один из офицеров. Второй активировал инструметрон и, судя по всему, начал идентифицировать собравшихся.

— Вот у них спроси, — посоветовал Михайлович, кивая на турианцев.

— Два адмирала устроили стрельбу в Президиуме. Товарищ адмирал, какой пример подаете остальным офицерам? — поинтересовался блюститель порядка.

— Правильный пример. Всякую сволочь нужно начинать учить жизни до того, как они будут гадить где попало. И приставать к непричастным девушкам, — ответил Михайлович, убирая пистолет.

— Это правда? — вопросительно взглянул на кварианку офицер. Девушка кивнула.

— Беженцам запрещено покидать доки до регистрации, — заявил офицер турианцам. — А нарушать порядок запрещено всем.

— Они еще имеют статус беженцев? — восхитился Михайлович. — Здоровые черти, а прячутся от войны на Цитадели. Ненавижу вас обоих.

— Подтвердите выдвигаемое обвинение, — вздохнул офицер и протянул блок данных адмиралу.

Михайлович поставил подпись и вернул планшет.

— Идем, — кивнул дежурный турианцам, и те уныло побрели за офицером.

Михайлович проводил их взглядом и вновь посмотрел на кварианку.

— Спасибо за помощь, но в ней не было необходимости, — сказала она, облокачиваясь на перила.

— Их было двое, — напомнил адмирал.

— А у меня есть дробовик, — ответила Тали.

Михайлович улыбнулся. Настроение чуть улучшилось.

— Я думал, что вы уже покинули Цитадель, — сказал он, становясь рядом с ней и переводя взгляд на пруд.

— Сегодня возвращаюсь, — последовал ответ.

— Не сильно вы этому рады, — заметил Михайлович.

— Меня вообще мало что радует из всего, что происходит.

Адмирал понимающе кивнул. Но ему было еще хуже: его вообще не радовало то, что творилось в мире. Или в этом узком мирке — на Цитадели.

— Для некоторых решений требуется коллегиальное одобрение, — вдруг заговорила Тали. — Вот и мне приказано явиться, чтобы поддержать очередной сумасшедший план адмиралов.

— Так, может, не нужно его поддерживать, раз он такой сумасшедший? — прищурился Михайлович, раздираемый любопытством.

— Как будто то, что происходит во всем мире, не есть безумие, — покачала головой кварианка. — А как бороться с ними без сумасшедших планов? Что противопоставить?

— Может просветите меня, если это ни какая-нибудь тайна? — не выдержал Михайлович.

— Не тайна. Адмиралы хотят начать наземную операцию параллельно флотской, — Тали провела пальцем по перилам. — Как назвать такое решение?

— Самоубийством чистой воды, — возмутился Михайлович. — Разве не правильней было бы лишить гетов поддержки с воздуха, а потом назначать другие операции?

— Правильней было не лезть ни в какие операции, — уточнила Тали. — И Коллегия это знает. Просто все это не так просто. Они сагитировали кварианцев на войну и теперь не могут сказать «братья, прекращаем воевать и миримся». Этого не поймут. Вот и пытаются выкрутиться.

— А переговоры с гетами так и не ведутся? — осторожно полюбопытствовал Михайлович.

— Нет, разумеется. Никто из наших не будет вступать с ними в контакт. Даже если геты выразят такое пожелание.

— А они выражали?

— Этого я не могу знать. Я смогу прослушать переговоры и прочитать входящие запросы только после прибытия на Флот.

Михайлович отвернулся. Если геты подавали сигнал о готовности договариваться, то ответ предельно прост: договариваться необходимо. И неважно что думают по этому поводу заигравшиеся кварианцы. Идти на принцип и хоронить сограждан? Идиоты. Михайлович всегда начинал жутко ненавидеть то, что противоречило банальной логике.

— Я думаю, если Коллегия скрывает от остальных желание гетов сотрудничать, то нужно будет всем рассказать правду, — Михайлович задумчиво посмотрел на девушку. — Вы же не хотите смерти своих братьев и сестер из-за глупой принципиальности нескольких идиотов?

— Они не идиоты, — погрозила пальцем Тали. — Вы не совсем понимаете ситуацию… сами кварианцы не будут доверять гетам, понимаете? Нас воспитали в ненависти и страхе перед ними. Если бы не Шепард и Легион, то я никогда бы не подумала, что желание говорить у гетов может быть искренним. Понимаете?

— Нет, — честно ответил Михайлович.

— Я и не надеялась, — Тали отвернулась. — Колесников сказал, что все будет хорошо. Или плохо. Но как-нибудь, да будет. Вернусь на Флот, а там и разберусь со всем. Выводы пока никакие делать не буду.

— Вы с ним общаетесь? — Михайлович тоже уперся на перила.

— Нет, — слишком быстро ответила Тали.

— Ясно, — понимающе кивнул Михайлович. — Ну когда в следующий раз Вы не будете общаться, передайте ему, что один советский адмирал сильно хочет придушить одного бывшего посла. Имен не называйте. Пусть голову ломает сам. А насчет гетов… когда прибудете на Флот и ознакомитесь с данными, я буду бескрайне благодарен, если вы сообщите мне о том, что происходит.

— Хотите сделать из меня предателя? — усмехнулась девушка.

— Не хочу делать из вас жертву в этой войне. Да и ни из кого вообще. Мне не нужна конкретика и доступы к секретным сведениям. Мне просто нужно узнать, выражали ли геты желание сотрудничать. Большего я не прошу.

— Я и сама хочу видеть их союзниками, — отозвалась Тали. — И мне уже все равно чьими, лишь бы не Жнецов. Если узнаю что-нибудь важное, то сообщу. Возможно.

— Спасибо. Вас проводить? — Михайлович огляделся по сторонам. — Пока не всех турианцев забрали офицеры СБЦ, видимо, кварианкам небезопасно здесь прогуливаться.

— Пока у кварианок не забрали оружие, прогулка может быть вполне приятной, — Тали указала на дробовик за спиной. — Рада была повидаться, товарищ адмирал.

Михайлович кивнул, проводил взглядом удаляющуюся хрупкую фигурку и вновь принялся глазеть на пруд.

* * *

— Мне кажется, вы перегнули палку, общаясь с этим офицером, — сказал Явик, просматривая данные об Удине, выложенные в экстарнете.

— Он слишком много времени стал уделять мелочам, хотя его основная задача другая, — отмахнулся генсек. — Думаю, ему полезно вспомнить, что кроме своей собственной персоны, он еще и отвечает за Объединенный флот.

— За советский, — поправил Явик.

— Пока только за советский. Верно, — вздохнул генсек. — Но это вопрос времени. Хакет как стратег нам не нужен. Хорошо бы занять его каким-то локальным проектом.

— Товарищ генеральный секретарь, можно? — спросил вбежавший в каюту раскрасневшийся Лисин. — Выяснилось интересное. Удина очень часто контактировал с «Цербером»…

— Ну, это для меня не новость, — отмахнулся генсек. — Помню, как он выступал во время встречи на «Арктуре» за сотрудничество с мафиозной структурой. И что с того? «Все ясно ревности, а доказательств нет».

— Есть, — восторженно заявил председатель КГБ. — Как выяснилось, есть. Колесников оставил данные нашему послу. Вот, — Лисин протянул планшет генсеку. — Здесь все: приказы Призрака, отдельно записанные переговоры, номера счетов, на которые переводили деньги… В общем, обилие неоспоримых доказательств.

— Дай-ка взглянуть, — генсек пробежал глазами по предоставленным материалам. — И что же у нас получается? Мы обязуемся оказывать помощь человеку, который ведет дела с запрещенной в Союзе организацией? Мы всецело доверились человеку, который, пользуясь властными привилегиями, скрывал истинные цели по личностному обогащению. Ай, как нехорошо, — генсек с напускной серьезностью посмотрел на Явика. — Что же делать, дорогой друг, исходя из полученных сведений?

— Ничего, — столь же серьезно заявил протеанин. — Организация, как вы правильно заметили, сомнительная. А что, если они вдруг захотели убрать неудобного соратника? При репутации «Цербера» вполне ожидаемый итог.

— Предлагаешь доверить Удину «Церберу»? — генсек перевел взгляд на Лисина.

— Все одно к одному, — пожал плечами Лисин. — Продажный политик стал жертвой собственной алчности. Выбрал не ту сторону, наплевал на законы…

— Отлично, — потер руки генсек. — А теперь поработай с данными в этом блоке. Удали записи о благородных помыслах и прочем. И звуковые дорожки тоже подчисти на предмет «так будет лучше, и я стараюсь для человечества». Пусть останется корыстный советник и не более. И не поленись отправить эти данные Совету. Ну и Удине лично.

— Есть, — козырнул Лисин.

* * *

Удина чувствовал себя неуютно. Собственная квартира казалась ему небезопасной. Отчего — непонятно. И не радовало уже желание сотрудничать, появившееся у советского руководителя. Удина слишком хорошо знал, что Союз ничего не делает просто так, из благородства. Даже на войне они холодные материалисты, мало думающие о количестве возможных жертв. Грубые политики, не отличающиеся гибкостью. Неграмотные офицеры, ставящие традиции впереди реалий. И бедный народ, вынужденный страдать от пропаганды. Удина еще в детстве обратил внимание на то, что редко сменяемые советские лидеры на одних и тех же нотах и с одним и тем же выражением лица обещают своему народу «светлое будущее». Давно обещают. Было ли у них это «светлое будущее»? Добыли ли его сладкоголосые «обещатели»? Удина не видел ничего хорошего. Менялось только качество одежды и увеличивался выбор еды. Но они были тем же стадом, восхваляющим нелепые мечты и мысли. Время не меняло их мышления. Оно было узким и ограничивалось размышлениями «это хорошо, а это плохо». Причем плохим традиционно считалось все, что делалось в Альянсе. Хорошим — что творила партия. И не нужно вдумываться. Партия же дурного не посоветует, а генсек не может быть дураком.

Удина вздохнул. Он уже давно понял, что партия вполне может творить глупости, а генсек — быть немыслимым дураком. Уж не поэтому ли от них бегут их добропорядочные граждане в виде генералов и послов в «Цербер»? Именно по причине того, что поняли все лицемерие и выискивание лишь выгоды для масс. Не для отдельно взятого человека с его пороками, возможными недостатками, слабостями, а для толпы. Это, конечно, проще понимать, что необходимо всему народу. Ответ так же прост, как и примитивен: ему нужно вкусно есть и интересно развлекаться. А что нужно отдельно взятому индивиду? Над этим надо крепко думать. И условия затратные для каждого СССР не собирался создавать. Зачем? Можно же и без ненужных для массы людей глупостей прожить. Желание одного человека — это всего лишь желание единицы. А мы мыслим масштабно.

Удина задернул занавеску. Отчего-то свет стал раздражать. В полумраке легче думалось. Но состояние все равно было на редкость поганым. Может, в этом виноват коньяк, которым Удина забывался весь вчерашний выходной, может, воспоминания, которые не к месту лезли в голову. Почему перед глазами возникало то детство, то студенческая юность, то первая должность в качестве помощника парламентера. Видимо, похмелье настолько напрягало мозг, что он решил себя расслабить вот такими картинками. И сердце заставлял учащенно биться будто бы в наказание за состояние Удины. А еще мешало расслабиться странное ощущение, будто он не один. Словно кто-то за ним наблюдает. Раньше он не чувствовал подобного, так как был под наблюдением масс людей и камер постоянно, но сейчас это чувство напрягало и формировало ком в горле. Видимо, нужно было прекращать вспоминать своих погибших на «Арктуре» друзей и заняться чем-то более полезным. Например, договориться с генеральным секретарем о дате эвакуации беженцев с Цитадели. Удине было слишком трудно смотреть на то, как они сбиваются в кучи из-за недостатка места. Многие даже спят на полу. Это ужасно!

«Что ж, не пустишь в свои хоромы никого? Отчего живешь один, а бедные люди страдают?» — насмешливо спросил он сам у себя.

Привилегии. Должны быть у него хоть какие-то радости. Слишком много ответственности, а на тамошних людях она не лежит. Они когда-нибудь вернутся в теплые постели и забудут как страшный сон все лишения. А он… Он будет во всем виноват в любом случае и за любые последствия.

Спустившись по лестнице, Удина отправился в уборную. Нет, нужно прекращать ковыряние в себе и заняться делами. Неважно, что у него законный выходной. Когда война кончится, выходных он себе сможет устроить бесконечно много. Причем неважно, как именно она закончится.

Наклонившись над умывальником, Удина умылся. На свое лицо, наверное, страшно смотреть. Оно измятое, усталое, со впалыми щеками… Но на него будут люди смотреть, все-таки. Так что нужно рискнуть.

Подняв голову, он вгляделся в свое отражение. И правда ничего хорошего. Словно он не день выпивал, а несколько месяцев. Смотреть грустно. Взяв полотенце, Удина вышел из уборной и встретился взглядом с незнакомцем, бесстыдно восседающем в его гостиной.

— Утритесь получше, я не спешу, — по-хозяйски заявил он, откидываясь на спинку кресла.

— А вы, собственно, кто? И как… — Удина мучительно нащупывал инструметрон, не пожелавший активироваться.

— Не трудитесь. Сигнализация, ровно как и камеры наблюдения, отключена, — неизвестный указал на соседнее кресло, стоящее напротив. — Не нужно пытаться бежать. Двери откроются, только если их открою я.

Удина осторожно подошел к креслу, с опасением глядя на незваного гостя.

— Я слышал, вам пришло сообщение на терминал. Не желаете ознакомиться, — незнакомец протянул планшет и принялся внимательно наблюдать за реакцией Удины.

Советник нахмурился, пробегаясь взглядом по данным.

— Это подделка. Желание опорочить меня в глазах сограждан, — Удина уверенно отбросил планшет. — Кто вы?

— А как вы думаете? — от вежливого тона незнакомца у Удины начинали трястись руки.

— Я думаю… Да кому какая разница теперь, что я думаю… Вам же важно было, чтобы я своей рукой активировал терминал и прослушал сообщения. А потом…

Безопасник встал и прошелся по комнате. Удина напряженно следил за его действиями.

— Потом ничего, — успокоил он. — Меня лишь попросили передать вам послание. И все.

— Правда? И именно для этого нужно было в тайне пробираться ко мне в квартиру, отключив все системы безопасности. Не смешите меня, — Удина позволил себе улыбнуться, хотя от страха у него отнимались ноги.

— Я лишь делаю все, что мне говорят. Не больше и не меньше. Мне сказали проследить, чтобы вы сделали то, что сделали. За этим позвольте откланяться, — незнакомец вежливо склонил голову. — Желаю вам доброго дня.

— Доброго дня?! — Удина не понимал смысла происходящего, но почувствовал облегчение. — Зачем тогда было совать мне этот планшет?

Незнакомец заметил, как Советник потянулся за блоком данных. Лицо его было спокойно, глаза больше не выражали первоначального ужаса. Значит, самое время.

Достав пистолет, незнакомец выстрелил. Получилось чуть выше, чем он рассчитывал, но можно сделать скидку на то, что Удина не справился с оружием, которое, вероятно, редко держал в руках. Поместив пистолет в расслабленную ладонь Советника, он пару секунд вертел головой, рассчитывая, куда оружие должно было выпасть из нее. Затем положил на диван рядом с телом. Осмотрев еще раз гостиную, безопасник скользнул за дверь.

* * *

Колесников понял, что кабинет Призрака не так уж отвратителен, как ему казалось ранее. Вполне со вкусом все было сделано. Наверное, раньше это помещение раздражало его именно из-за хозяина. Сейчас там не воняло отвратительными сигарами, не было романтического полумрака, и заседал в нем более приятный человек. Все было как в старые добрые времена, когда он носился в кабинет Петровского еще когда тот был председателем КГБ. Разница была лишь в том, что тогда он точно знал, что делает правильные и нужные вещи. Сейчас он вообще не понимал, в чем смысл держать его на этой станции. Большего бездельника, чем он, пожалуй, было трудно сыскать. Должен был ознакомиться с «мыслительными выкидышами» Призрака, а вместо этого играл в карты с клоном. Вместо ковыряния в общей базе данных, доступ к которой ему предоставили, дрых. Со всех сторон предатель, под каким углом не гляди. И Союзу не помогает, и дружбу не пытается укрепить. Стыдно, но приятно.

— Олег, я хотел ознакомиться, но… — принялся с порога оправдываться разведчик, но поймав на себе абсолютно потерянный взгляд друга, растерялся. — Что случилось?

— Удина мертв, — сказал Петровский, закуривая.

— Как это? — не понял Колесников. — Удина? Ты абсолютно уверен? Он не способен умереть, он же… Как это случилось?

— Предположительно, самоубийство, — Петровский печально улыбнулся.

— Почему предположительно? — не понял Колесников.

— Потому что Удина бы не стал стрелять себе в висок по той лишь причине, что его шантажировал «Цербер». И все это только потому, что «Цербер» и не думал его шантажировать, прими это во внимание.

— Принял. И что получается? — Колесников подошел ближе и стал разглядывать голографические фотографии покойного Советника.

— Получается, что он перебегал дорогу поезду, мчащемуся к остановке «Коммуна». Смекаешь?

— Начал смекать. Но не вижу смысла. Я думал, что единственный человек, кто хочет его придушить, это я. А здесь… Зачем все это?

— Не догадываешься? — Петровский затушил сигарету. — Ресурсы Альянса теперь принадлежат Союзу.

— Да хватит тебе. Удина это не весь Альянс, — Колесников замолчал, задумавшись. — Да даже если и так, что плохого? Наконец-то человечество под общим флагом будет. Разве мы столько лет не к этому стремились? Не будет больше розни. Не будет противоречий, палок в колесах и прочего.

— Видишь ли, Колесников… Подобные вещи должны происходить путем выборов, а не так, как это случилось. Тогда будет смысл. А здесь пользование военным временем и игры на желаниях граждан. Что хочется во время войны? Только мира. И хорошим становится тот, кто его обещает. Ты уверен, что в безоблачные моменты граждане альянса сформировали бы очередь, чтобы поклониться нашему руководству? Я нет. Генсек начал даже не с обещаний о том, как мы будем жить потом, после войны, а со лжи. Банальной и грязной.

Колесников медленно кивнул, вникая в слова Петровского.

— Нет смысла радоваться. Большинство в Альянсе откажутся подчиняться, и это на войне, ты вдумайся. И что хорошего выйдет? — Петровский повернул кресло к экранам.

Колесников ощутил смесь щенячьего восторга и какой-то горести. Вроде должен быть рад, но радость была какой-то грустной. Словно умер богатый, но любимый родственник. Вроде бы и счастье, что по завещанию все тебе уходит, а человека жалко, ибо при жизни был к нему привязан. Как себя чувствовать правильно при таком повороте истории, Колесников не знал.

* * *

Генсек еще только поднимаясь в лифте услышал гул толпы, наведывавшейся в посольства. О чем они кричали — разобрать было невозможно. Да и не хотелось. Наверняка среди горлопанов были и те, кто не особенно верил в официальные версии. И наверняка хотели выбрать кого-то взамен Удины из своих рядов. Альянсовских. Вот же нашли время для своей чертовой демократии! В планы генсека никак не входило знакомиться и дружить с вновь назначенным Советником. Да и кто сможет заменить Удину? Не было таких. Послы слабые духом и растерянные, что неудивительно. «Арктур» уничтожен, Удина… самоубился от позора. Куда им прислониться сейчас? Вероятно, только к широкому плечу дружески настроенного генсека, образ которого омрачен альянсовской литературой донельзя.

— Это ложь! Удина никогда бы не поступился бы интересами граждан! — вещал кто-то, поставленный на возвышение.

Снова гул. Одобрение. Как дети, ей Богу.

— Ложь говорите, — генсек забрался на сконструированную из сдвинутых столов «сцену». — Не верите? А доказательств вам мало? Совет не передавал эти сведения в новостные ленты. Позора боялся. Нам же бояться нечего. Вот, смотрите, — генеральный секретарь отдал блок данных стоящему рядом смутьяну. — Предал вас Удина и продал «Церберу». Задарма продал.

В зале повисла тишина. Генсек рассматривал толпу, в которой с удовольствием для себя углядел переодетых в форму Альянса сотрудников Комитета Безопасности.

— Видимо, стал жертвой шантажа «Цербера» и посему решил не дожидаться вердикта. Для кого из вас секрет, что в СССР запрещена организация «Цербер»? Я и не скрываю, что узнав об этой связи, мы приложили бы все усилия для привлечения Удины к ответственности. Но, как видите, не успели. Как там один писатель назвал свою книгу?... «Я выбрал свободу». Примерно это мы и наблюдали на днях. Человек, не пожелавший лично объяснить причины своих поступков людям, которых клялся оберегать, спрятался от ответственности известным методом.

— А это не может быть ложью? — вернул планшет генсеку стоящий рядом оратор.

— Данные подлинные. Если советским проверяющим вы не доверяете, можете обратиться в экспертизу Цитадели, — генсек улыбнулся. — И мы это уже сделали, опасаясь своих возможных ошибок.

— И что нам теперь делать? — услышал генсек вопрос из толпы.

— То же, что и делали. То, что вы лишились вождей, не значит, что Союз от вас отвернется. Будем вместе бороться с нынешними реалиями. Никого не бросим. Там, на Земле… — генсек сделал жест рукой, — когда вернем ее, разумеется, будем думать, как жить дальше, по каким признакам нам снова разделиться и как жить после всего, что мы пережили. Сейчас разделяться нельзя. Я бы не хотел взваливать на себя слишком много, да и боюсь, что чужой для вас, но это моих намерений не меняет. Я буду относиться к вам так же, как к своим согражданам. Не как к соперникам, как у нас годами принято, а именно к своим, — генсек улыбнулся, — товарищам. Нет, если кто-то из граждан Альянса не хочет воевать, я не задержу. Это выбор каждого. Но вот кто захочет принести мир человечеству, того приветствую.

— Все останемся, — выкрикнул из толпы переодетый в форму Альянса особист.

Окружающие тут же подхватили крик. Генсек одобрительно осматривал собравшихся. Все-таки, толпа и есть толпа. Один кто-то взвизгнет и за ним тут же повторяют. Дети. Неразумные и наивные. Улыбнувшись какой-то девушке, стоящей возле колонны и первой зааплодировавшей, генсек пожал протянутую руку стоящего рядом оратора.

Глава 15

— А почему на заседание вы не пригласили Шепарда? — поинтересовался Хакет, разглядывая публику, собравшуюся в кают-кампании советского крейсера.

— Вам мало, что мы сняли с него все обвинения на свой страх и риск? — отозвался министр обороны. — К тому же, мы хотели обсудить вопросы с высшим командным составом. С вами, господин адмирал флота.

Хакет чувствовал издевку. Собравшиеся, в большинстве своем советские командиры, переглядывались и с неодобрением косились на адмирала Альянса и еще нескольких, оставшихся в живых командующих соседней державы. Вот советские граждане собрались всем составом, умудрившись дожить до того момента, когда обезглавленный Альянс будет вынужден надеяться только на них — диктаторов. И в глаза заискивающе заглядывать, только бы не остаться одним в этом пустом, холодном, враждебном мире.

— Стивен, чем встревожен? — поинтересовался Михайлович, присаживаясь рядом с адмиралом. — Я жив, Шепард реабилитирован, Шорбан пытается добиться разрешения поработать с Хранителями, и генсек ему в этом помогает. Жизнь складывается потихоньку.

Хакет оглядел сидящих напротив. Слишком широкие лица, и у многих командиров знатное брюшко отъедено, но они все равно считают себя примером для военных сил Альянса. Хакет попытался себе представить толстого генерала в армии своей державы и не смог. Почему советские командиры, как только становились таковыми, сразу покрывались жирком? Почему не показывали пример своим офицерам и рядовым? Почему это не считается постыдным?

— Так почему мы не начинаем? — вновь начал вопрошать Хакет.

— Генсек еще не все дела решил. Задерживается, как ты, наверное, уже догадался, — отозвался беззаботный Михайлович. — Курить есть у кого-нибудь? Я переволновался из-за Шепарда и сейчас на грани нервного срыва.

— Шепард-то в чем тебе виноват? — повернул голову Хакет.

— Растрендел кроганам, что у него имеется готовая к зачатию страстная самка и велел желающим лететь к нему на огонек. И это после моих уговоров и унижений. Как это понимать, Стивен? Ему мало тех условий, что нам кварианцы выдвигают? Сейчас кроганы заявят что-нибудь подобное. Мол, дайте мы расплодимся, а потом, через годок-другой, поможем вам на войне.

— Ты судишь по себе. По-моему, союзников нужно привлекать любыми способами и средствами. Шепард это делает. А что делаешь ты?

— Я? — изумился вопросу Михайлович. — Я гето-кварианский вопрос себе на плечи взвалил. Жду сообщения от знакомого адмирала. Пока это все, чем я занят, но явно больше, чем делаешь конкретно ты.

Хакет хотел было ответить, но его отвлек скрип магнитного замка на дверях.

— Простите мое опоздание, дорогие товарищи, — генсек оглядел собравшихся, чуть задержав взгляд на самом Хакете. — Заседание Совета Цитадели оказалось процедурой еще более неспешной, чем китайское церемониальное распитие чая, — генсек улыбнулся контр-адмиралу. — Представляю, насколько затягиваются дела в мирное время, если в военное все так заторможено у них.

— Азари — долгоживущие дамочки. Куда им спешить? — улыбнулся министр обороны.

— Все-таки председательствующая раса. Можно быть и более расторопными. Хотя бы из банальной вежливости, — генсек подошел к свободному креслу и задумчиво провел указательным пальцем по спинке. — Но если завершить минутку нашего незатейливого юморка и вернуться к насущему, то все совсем невесело смотрится. План Шепарда… он наивен. Мне хочется верить, что можно вот так запросто взять и сманить на маячок Жнецов и покарать их одним взрывом, но от чего-то не получается подобное представить. Если верить нашим исследованиям, показаниям Явика и банальной логике, то на ум приходит только один вариант: нужно уничтожать эту мразь постепенно. Неся потери, да, но где вы, уважаемые, видели бескровные войны? На дипломатических приемах? Так то не война.

Хакет перевел взгляд на молчавшего протеанина, понуро разглядывавшего раздражающе-блестящий стол. Попытался представить, как бы вел себя этот таинственный гость из далекого прошлого, если бы находка капсулы принадлежала бы Альянсу. Как и положено было. Что-то подсказывало, что вряд ли бы этот авторитарный, любящий ограничения и совсем неразумную строгость инопланетянин проникся бы свободным духом Альянса. Не понял бы, наверняка, почему они так ценили неповторимость каждого своего гражданина, не пытался бы оценить то бережное отношение к мыслям и чувствам всех. Зато адский слив идеологии соседней державы с четко прописанным «нельзя-категорически нельзя» и «можно, но пока никто не видит» — ему по вкусу. Хакет не понимал этого рамочно-шаблонного мышления. Еще больше не понимал, как в такой державе могут появляться люди-творцы, когда над душой зависает дьявольская машина, решительно указывающая на то, что можно нести в массы, а что лучше припрятать подальше в сознание. А носителя воспаленного, на их взгляд, «сознания», лучше бережно спрятать в каком-нибудь учреждении, где он не будет сеять смуту в сознании граждан.

Не то чтобы Хакет презирал Союз или что похуже. Не понимал, однозначно, сие факт.

— Это лишь один из вариантов, товарищ генеральный секретарь, — заговорил Михайлович, закуривая. — Мы обязаны изучить все, пусть даже самые нелепые. Я не сторонник этого слова, но произнесу его… А вдруг… Вдруг удастся избежать самой кровавой войны в истории человечества? А вдруг получится? Мы работаем по всем направлениям. Пока ремонт кораблей полностью не завершен, военные операции можно лишь планировать, но даже утвердить никак нельзя.

— А что с самкой крогана? Я прочел ваш доклад, товарищ адмирал… Хотя, докладом ваш крик души можно назвать только из-за того, что вы так назвали свое произведение. Вы видите в факте излечения одной особи проблему?

— В факте не вижу. Вижу в Шепарде, — Михайлович покосился на Хакета. — И не нужно так на меня смотреть! Избаловали своих офицеров. Они принимают решения без согласования оных с верховным командованием. И если в результате идиотии отдельно взятого индивида мы окажемся в непроглядных глубинах анальных отверстий, то виноват будешь в этом только ты.

— Товарищ адмирал, проявите уважение к присутствующим, — мягко попросил генсек. — Хотя я и согласен с вами, но выражайте свои мысли более спокойно и сдержано.

— Виноват, — отрезал Михайлович, не сводя взгляда с помалкивающего Хакета.

Генсек постарался как можно строже посмотреть на своего не менее мятежного адмирала, чем знакомый альянсовский капитан. Михайлович сел на место и перевел взгляд на Явика. Генсек тоже посмотрел на нового советника. Вот за что он ценил своего неожиданного товарища, так это за немногословность и точность в подборе слов.

— А что думаете вы о ситуации с кроганами, уважаемый Явик? — обратился руководитель к протеанину.

Явик поднялся и тоже взглянул на генсека.

— Я думаю, что нужно было помедлить с радостными для их расы новостями. Как я понял, настроения у них переменчивы, характер нестабилен, мышление узкое и односторонние. Но, — протеанин чуть улыбнулся, — Если Шепард сказал только одному представителю этого вида, то вполне еще можно поменять ситуацию.

— Конкретнее? — попросил генсек, прищурившись.

— Конкретнее только после личного знакомства с особью, — отозвался Явик. — Смотря что из себя представляет этот… забыл имя.

— Рекс, — подсказал Михайлович.

— Верно. Спасибо, — кивнул протеанин. — Может, достаточно будет пояснить, что Шепард и его саларианский друг ошиблись и медицинские показатели кроганки точно такие же, как и у других самок. Можно сказать, что кроганка не выжила, а в это время спрятать ее понадежнее. Можно попробовать шантажировать, но рискованно… А можно совсем кардинально.

— Вы открыто и при всех призываете соврать потенциальному союзнику, Явик? — поразился Хакет.

— Я призываю окончить эту войну, — покачал головой протеанин. — Средства здесь могут быть разные. А рассуждения о том, что мы делали правильно, а что неправильно, я бы оставил для будущих историков. Если, конечно, таковые появятся. Видите ли, благородство иногда нужно спрятать подальше, господин адмирал.

Хакет увидел кивающие лица советских офицеров и сник. Ему такие варианты не нравились. Нет, он не собирался входить в историю рыцарем на белом коне, но и конченной мразью, в своих же глазах, туда влезать не хотелось. А вот советским союзникам, видимо, было все равно.

— Согласен, — неожиданно для Хакета высказался Пикард. — Пора забыть о демократии и либеральности. На какое-то время…

— Один адмирал Альянса нас поддержал, — одобрительно поглядев на француза, произнес генсек. — Это уже прекрасно. Поймите, господин Хакет… Я не хочу, чтобы мое назначение как-то плохо отразилось на самостоятельности Альянса. Вы же игнорируете и не поддерживаете приказы нашего командования лишь потому, что во главе стоит кровавый советский диктатор, верно? Не отвечайте, я знаю, что прав. Но в моих планах нет задушенного социализмом Альянса. Я лишь хочу вернуть Родину нам и убрать угрозу от людей. Вот таким вот способом, да, не совсем чистым, но… Черт, какая чистота может быть в этом аду? Ехать чистенькими на тот свет и всем человечеством, да? Да я лучше в аду сгорю один, а мои люди пусть продолжают жить.

Генсек выдохнул. Не зря, ой не зря он столько лет общался с выездными актерами. Научился лицедействовать не хуже, чем желающие гастролировать «звездочки». И ведь пригодилось. Вон и у Хакета взгляд потеплел. И свои одобрительно кивают.

— Простите мою резкость, товарищ генеральный секретарь, — слегка склонил голову Хакет.

— Вы тысячу раз правы в своем ко мне недоверии. Иначе чувствовать и думать вы не имеете права, — генсек ласково улыбнулся. — Но вернемся к нашим кроганам… Рекс еще не прибыл. Нужно обработать его до того, как он направится «принимать товар».

— И капитана тоже недурно бы обработать, — подал голос Михайлович. — Причем, сначала кулаками, потом зеленкой, а потом начать втолковывать словесно очевидные вещи.

— Господин Хакет, — генсек задумчиво постучал пальцами по столу. — Кто, как не вы, сможет лучше объяснить своему офицеру то, что мы здесь обсуждаем? Я не приказываю, а лишь прошу.

Хакет кивнул.

— Далее, наши общие и заклятые между собой друзья-враги геты-кварианцы. Что с этим вопросом? Мы начали разрабатывать программу взаимоотношений с каждой из этих фракций давно. Почему результаты отсутствуют? — руководитель сверился с планшетом.

— С ними все куда сложнее, чем мы себе представляли. Отчеты Шепарда скупы на подробности, а на исторических справках не уедешь далеко. Как я уже ранее говорил, я ожидаю донесения от одного из коллегиальных адмиралов. После ее… кхе-кхе, доклада, можно будет сделать выводы.

— А пока снова по этому вопросу пробелы, — нахмурился генсек. — Хоть и вовсе снимай его с повестки дня. Хорошо… Хотя, не очень хорошо, конечно, ну да ладно… Шорбан и фантастический план нашего капитана… Кто-то думает не так негативно о нем, как я. Михайлович, присядьте, ваше мнение мне известно.

— Когда уже влез на дерево, неразумно убирать лестницу, — поднялся Сяо Хань. — Я полагаю, тратить основные ресурсы на поддержку этого плана неразумно, но оказать некоторое содействие мы обязаны. В конце концов, в операции по спасению инженера-саларианца, принимал участие советский адмирал. Мы не можем теперь спустить все. Предлагаю обеспечить инженерной поддержкой саларианца. Сомневаюсь, что он один успеет осмотреть и настроить всех Хранителей.

— Совет категорически против сканирования хранителей. А ведь Шорбан должен не просто их исследовать, а еще и перепрограммировать.

— К Совету нынче ближе вы, а не мы, — улыбнулся китаец. — Возможно, генеральный секретарь подберет нужные слова и убедит Советников. И когда я говорю «возможно», я имею в виду «безусловно подберет».

— Ах, эта тонкая лесть, — генсек снял очки, и Хакет, рассматривающий нового временного руководителя своей державы, удивился, как молод еще этот жесткий, своенравный человек. — Как же теперь мне не получить разрешения? Как с отказом смотреть в глаза китайскому товарищу?

— Хочу отметить один момент, — поднялся Михайлович. — Кроме прочего, у нас открытый вопрос по «Церберу». Призрак молчит, но, думается, что это лишь затишье перед…

— Ах да, забыл доложить. Призрак убит. «Цербер» возглавляет Петровский, как мы знаем. Как думаете, товарищ адмирал, много ли нужно времени социалистически настроенному товарищу чтобы развалить капиталистическое учреждение вовсе об этом не стараясь? Если бы мой пост не был столь высок, я бы сделал ставку, — улыбающийся генсек казался не просто молодым — юным.

— А, простите, кто передал подобные сведения? — настороженно поинтересовался Михайлович. — И как убит Призрак? Где? Кем?

— Переданы сведения не Колесниковым, не надейтесь, — генсек изобразил сочувствие. — А вот где, кем и как — это посмотрите в отчетах. Если бы вы занимались своими обязанностями, а не играли в путешественника, то не задавали бы подобные вопросы. Альянсу мы не сбрасывали последние обновления в архивах, ибо рискованно. Займемся этим сразу по окончанию нашего собрания. Итак, мы все еще работаем в «режиме ожидания», исходя из минимума информации просто по всем фронтам, верно?

— К несчастью, так, — отозвался Михайлович.

— Что ж, товарищ адмирал, если в трехдневный срок сведения по кварианскому флоту не обновятся, действуем… грубо. Геты, как я понял, готовы идти на контакт, минуя идиотские условия. Если кварианцы снова будут их выдвигать… То нужны ли такие союзники? Три дня, Михайлович, понимаете и не более.

— Понял, срок ожидания — три дня, — без энтузиазма отозвался Михайлович.

— На том и порешили, — поднялся генсек. — Совет окончен.

* * *

Элетания, по внешним своим характеристикам, поражала воображение. Много где бывавший и что видавший Колесников едва сдерживал нижнюю челюсть, стремившуюся вниз — повисеть. Подобных мест на Земле он не встречал. Девственная красота завораживала. Даже планета саларианцев, в которую гармонично вписывались мягкие архитектурные сооружения аборигенов, впечатляла не так сильно. Весь спуск на челноке прошел в полнейшем молчании, когда они с клоном то просматривали голографические изображения, то пялились в узкие окна, отталкивая друг друга плечами. Одно огорчало: находиться в этих красотах можно только в герметичном костюме и регулярно меняя фильтры, дабы не начать корчиться в агонии, никак не соответствующей окружающим спокойно-величественным природам.

— Удивительно устроена жизнь, а, Колесников? Красиво как, а жить без дискомфорта невозможно. Вроде бы несправедливо, ибо такая красота не обжита, а с другой стороны — не загажено, как в некоторых колониях. Особенно советских — прошу заметить и подчеркнуть красным, — сказал Джеймс, отталкивая разведчика от узкого окна.

— Прошу так же засвидетельствовать, что большинство советских колоний являются ресурсодобывающими поселениями. И жирно выделяю это. Советским гражданам тяжело живется вдали от Земли. Чертово воспитание с чертовой ностальгией, — отозвался Колесников, присаживаясь на место.

— А вот Терра Нова блестящий показатель того, что некоторые советские граждане вполне могут обходиться без близости к мавзолею и прочим историческим памятникам. И что уживаться могут с гражданами Альянса куда более спокойно, чем на Земле, — высказалась Миранда, равнодушно поглядывающая на виртуальные снимки Элетании.

— Так и «Цербер» — это своего рода показатель. Только вот, почему-то, остальные вас не понимают. Нас, то есть, — поправился Колесников, с трудом отводя взгляд от стройных ног девушки.

— Рядом нет Петровского, поэтому можете называть вещи своими именами. Именно «мы» и именно «нас». Не вас, Колесников, — Миранда поправила волосы. — Хотя в данный момент я и сама рада вырваться с «Кроноса» и заняться хоть чем-то полезным.

Колесников принялся листать снимки, терпеливо ожидая приземления. Его эта миссия в общем-то не впечатляла. «Сгоняй, найди, доставь» — попахивает курьерской работой, а он, стоит вспомнить, бывший посол и разведчик на задании. Может, он отупел от безделья, но не видел никакой значимости в поисках протеанских артефактов, обнаруженных путем сканирования. Жаль, что сканер не мог их с поверхности планеты поднять и доставить на «Кронос». И жаль, что лопата, как предмет поиска кладов уже много лет как потеряла актуальность. Так хоть с Джеймса, кроме семи потов, сольется ершистость, плодами которой он одаривает своего наставника все чаще, ибо от того же самого безделья не знает, куда себя деть. А еще он неловко чувствовал себя рядом с Мирандой, так как до сих пор не понимал, как к подобной женщине относиться. С одной стороны — чувствовал в себе отеческое желание опекать и заботиться, так как при всех физических достоинствах, девица выглядела хрупкой и беззащитной. С другой — дамочка была слишком волевой, слишком авторитарной и совершенно лишена милого девичьего обаяния по ранее указанным причинам. Противоречивые чувства. А еще она знала больше, чем Колесникову хотелось бы, и это совершенно не нравилось ему. Язык-то за зубами она держать умела, но сколько это продлится? В любой момент сдаст его Петровскому, и пускай титры по бравому разведчику. То, что Олег не простит ему убийства Призрака, Колесников знал наверняка. Джеймс, который не только все знал, но еще и видел своими глазами, отчего-то совершенно не пугал перспективой «разоблачения». А вот своенравная девушка с чисто мужским характером не источала ощущение безопасности.

— Надеюсь, у нас будет время на короткую прогулку? — повернулся клон.

— Я бы не рисковала уходить далеко от поискового лагеря оперативников, — отозвалась Миранда, задумчиво смерив взглядом Джеймса.

— Значит, вы пропустите интереснейшую экскурсию, — безразлично отозвался клон.

— Зато не задохнусь от ядовитых испарений, — беззлобно сказала девушка.

— А экскурсию все равно пропустите, — пожал плечами Джеймс.

Миранда улыбнулась. Колесников снова едва оторвался. Взгляд сам собой стремился, полюбовавшись улыбкой, опуститься ниже и рассмотреть… Швы на ее костюме, которых, к слову, и нет. А еще было крайне стыдно перед самим собой: вот клон вполне себе спокойно общается с девицей, а он, как молодой идиот, боится взглянуть не туда или взгляд задержать. Определенно давит слишком длительное вращение в исключительно мужском коллективе. Черты, давно возрастом забытые, выползают наружу.

Однако в противовес вызывающей красоте Миранды возникал образ другой девушки. Прав клон про удивительное устройство жизни: Колесников видел лицо Тали лишь раз, но запомнил настолько четко, словно никогда не видел ее в кварианском костюме, а черты лица офицера «Цербера» тут же расплывались в памяти, стоило отвлечься и не смотреть на нее пару минут. Тут определенно пахло интересом, причем совсем не дружеским, как он сам себя ранее уверял… Или постепенно развивающимся склерозом, хотя в это верить не хотелось.

— Наденьте шлемы, — распорядилась Миранда, проверяя маску. — Конечно, интоксикация от местной флоры не моментальная, но рисковать нам не к чему.

— А вода на этой планете тоже не пригодна к употреблению в виде использовании оной для гигиенических нужд? — поинтересовался клон, подходя к двери и натягивая шлем.

— Хочешь проверить?

— На советском разведчике проверил бы для начала…

— У тебя так много советских разведчиков припасено, что ты одним из них готов пожертвовать?

— Партия не родит для меня еще?

— Партия нынче только усыновляет. Рожать некогда.

— Прекратите оба, пожалуйста. Мне очень нравятся ваши перебранки, но сначала задание, — Миранда строго посмотрела на мужчин.

Колесников кивнул. Вот еще один минус: умеет заставить засунуть язык поглубже. Разве женщина должна такими дарованиями обладать? Снова вспомнилась Тали, как правило молчащая, и этим необыкновенно и загадочно привлекательная.

Дверь челнока поползла вверх, и Колесников почувствовал, что дышать стало тяжелее. Словно содержание кислорода было предельно низким. Фильтры хоть и работали исправно, полностью не могли обеспечить привычного дыхания. Но райские виды затмевали собой эту проблему от непривычки работать в сложных условиях. Полное отсутствие блеклых цветов — все поразительно ярко и контрастно. Никакой даже чуть пожелтевшей травы, никакой незавершенности в раскинувшихся зеленых просторах. Идеально до жути. Если рай и существовал, то выглядел он точно так же, ибо лучше вряд ли что-то можно было придумать. Ну, разве что атмосферу сделать более дружелюбной для нежных человеческих легких.

— Знаете, мне даже идти не хочется. Я же примну траву, — услышал в динамике голос клона Колесников.

Трава была чуть влажной, судя по виду. А если присматриваться, то от нее исходил еле заметный зеленоватый пар. Видимо, именно он и вызывал зрительное ощущение абсолютной идеальности. Сами же растения выглядели ничем непримечательными. Необычными, так как на Земле Колесников такие не видел, но уж точно не завораживающими.

Идущая впереди девица по сторонам не глазела, чем удивляла Колесникова. Почему она не видит прекрасное перед собой? Не понимает? Не интересно? Уже налюбовалась? Тоскливо при мысли, что еще довольно молодой девице было плевать на настоящую жизнь, пусть и находящуюся посреди ядовитых испарений.

Наспех разбитый лагерь казался чем-то лишним на планете. Конечно, очарование от местной флоры пропадало, стоило увидеть пробегающих мимо бледных ученых, но все ж таки…

— Скажите, Миранда, чем нам помогут эти таинственные находки в построении не менее таинственного сооружения? — полюбопытствовал Колесников, с удовольствием снимая шлем.

— Возможно и ничем для стройки, но для науки уж точно пригодятся. Хотя я все же надеюсь, что хоть крупицу сведений о требуемых материалах мы соберем. Ресурсы «Цербера» огромны, но не безграничны. Изобретать что-то новое, но ошибочное и потому бесполезное… Не лучшее время, верно?

Колесников кивнул. Вот и у Лиары опять появится работа, а то она, негодяйка, уже пару дней, как не потеет в круглосуточном режиме над дешифровкой отдельных фрагментов кода. Сейчас она блаженствует в одной из камер, познавая все радости заключения под стражу и пребывания среди представителей чужой для себя расы. Везение просто феерическое.

Но, убирая сарказм из мыслей, Колесников не мог придумать лучшей расы для столь унылой и кропотливой работы. Азари, отличающиеся усидчивостью и терпением, были прекрасными техниками и инженерами — вдумчивыми и спокойными. Конечно, можно повеселить себя и представить еще кого-нибудь в подобной деятельности, но… Саларианцы «жить торопятся», посему и скорее вскроют всю аппаратуру и имеющиеся ядра памяти, а не станут переводить фрагмент за фрагментом. Турианцы, скорее всего, быстро потеряют интерес к подобному устройству, поняв, что оно не взрывается, не стреляет и не устраивает интересных диверсий потенциальным турианским врагам. Кроганы… Если нужно испортить к херам оборудование и, собственно, те апартаменты, где оно находится — тогда нужно обращаться именно к ним, импульсивным до умопомрачения. В общем, повезло, что не он разбирается в этих закодированных чертежах. Он, всего-то навсего, должен доставить непонятно пока что, но при этом не занимаясь хоть и важным, но унылым однотипным делом.

Из глубины мыслей Колесникова вытащил сигнал инструметрона. На загоревшемся экране было странно видеть Тали, о которой он вспоминал не более получаса назад. Странно устроен мир…

— Колесников, я не отвлекаю вас? — поинтересовалась девушка.

— Совсем нет. Я рад видеть вас, милая. Пусть и в видеорежиме, — отозвался разведчик, отходя в сторону от игриво улыбающегося клона.

— Я хотела спросить… Точнее, спросить совета. Или узнать, как поступить правильно, — замялась Тали, подбирая слова.

Колесников умилился. Если нужно узнать, как действовать правильно, то это явно не к нему. Совершенно не по адресу. Хотелось быть честным и прямо заявить Тали, что как советник он хуже любого другого существа. Хотелось, но не получалось.

— У тебя что-то случилось? — переходя на «ты», задал он вопрос, бездумно разглядывая отключенный терминал лаборатории.

— Не совсем. Да и не у меня. Объяснять сложно, да и долго. У нас проблема с гетами. И с адмиралами. Не знаю, как поступить, — изображение пошло рябицей. — Геты выходили на контакт одиннадцать раз. Коллегия проигнорировала попытки договориться. А я пообещала адмиралу Михайловичу, что сообщу о том, что творится на флоте. Правда, сейчас опасаюсь, как бы моя откровенность с этим человеком не вылилась в нечто ужасное для всех нас. Как поступить? Остаться верной своему слову или поверить голосу разума, призывающем нарушить все обеты верности?

— Мне знакома подобная дилемма, — Колесников попытался настроить сигнал, но изображение совсем исчезло, благо звук перестал «дергаться». — Но я всегда неправильно выбирал, поэтому… Как советский гражданин, очень хочу тебе прокричать, что нужно слушаться Михайловича и категорически запретить тебе его игнорировать, а с другой… Мне не настолько все равно, как ему. Не знаю, как правильно. Давно запутался сам, теперь и ты тоже в такой же мысленной паутине.

В эфире повисла тишина. Колесников вновь принялся ковыряться в настройках. Черт, он инженер или нет? Судя по всему, он неудачник с маленькой буквы, а мудак с большой. Потерять сигнал, стоя на одном месте. А вот ученый спокойно докладывает на «Кронос» результаты исследований. И на экране четко видно скуластое лицо старшего исследователя. И звук четкий.

— Верно. Именно паутина. Похоже. Но что будет правильней для всех? Я уже не думаю в масштабах кварианских реалий. Пока от наших поступков у всех остальных рас лишь проблемы. Не хочется доставлять новые, — заговорила Тали, похоже, просто молчавшая, а не потерявшаяся в эфире.

Колесников задумчиво следил за Джеймсом, с интересом ковыряющимся в образцах взятых растений, для которых отвели целую секцию в лаборатории. Видимо, просто копать местным было неинтересно.

— Я боюсь навлечь на тебя лишних неприятностей и последующих мук совести, — сказал разведчик.

— А я боюсь единолично принимать подобное решение. А посоветоваться больше не с кем, в общем-то, — отозвалась девушка.

— Есть Шепард, — напомнил Колесников.

— Есть. Но у него хватает своих бед. К тому же, сказать Шепарду, значит автоматически передать сведения Михайловичу, который непременно окажется рядом, — парировала Тали.

Колесников согласно кивнул, не зная, видит его Тали сейчас или нет.

— Я хочу увидеться, Колесников. Обсудить все. Обговорить необговоренное, что ли. У меня такое чувство, что война закончится очень быстро, причем как наша с гетами, так и со Жнецами. А мы тратим время на вещи, которые уже давно потеряли смысл.

— Но-но, не теряй веры, милая, — попросил Колесников.

Он тоже уже ни во что не верил. Новостные сводки ужасали все больше, прогресса в войне не было никакого. Что бы не задумывал генсек, все это казалось мертворожденными помыслами. Убийство Удины, Петровский убедил разведчика, что это именно оно — больше авторитетный ход. Эдак, нам хватит одного ферзя, коммунистически настроенного. А где статистика построенной или отремонтированной техники? Где результаты почти годовых непрерывных учений? Где хоть одна, самая маленькая и бесполезная освобожденная колония, которая могла бы быть символом будущей большой победы? Не было ничего. И ждать уже не хотелось, потому что ожидания губили отвратительные вести о новых разрушениях. Почему-то самому находиться в тоске от такой вот ситуации было проще, чем знать, что едва начавшая жить девушка, которая в ее годы просто обязана думать о бессмысленных, но интересных вещах, должна переживать из-за слишком жестокой реальности, совершенно ей не подходящей.

— Коллегия тоже единогласно отсылает меня подальше, переживая, что я начну смущать кварианцев ненужными откровениями, — продолжила Тали. — Меня снова отправляют на Цитадель с нелепой миссией. Совершенно не чувствую себя адмиралом. Мне кажется, до паломничества мое мнение имело большую ценность, чем сейчас. Как не терять веру, когда верить не во что да и не хочется?

Колесников снова не нашел слов. Миранда, наблюдающая за ним с другого сектора, сделала неопределенный жест, похоже, призывая завершить разговор и заняться делами насущими.

— Так что если судьба или «Цербер» неожиданно забросят тебя на Цитадель…

— Мы непременно встретимся, — перебив, пообещал Колесников. — И прости, что не нашел нужных слов.

В эфире снова повисла тишина, только сейчас абсолютная. Или сигнал прервался все-таки, или Тали отключилась. Клон продолжал невозмутимо ощупывать широкие листья растения, смахивающего на крапиву. Судя по тому, как он дернулся, крапивой сей экземпляр флоры и был. Миранда все так же понимающе улыбалась, глядя в его сторону. Колесников же ощущал абсолютную и безысходную тоску и совершенно не видел перед собой полевой лаборатории. Виделось другое. Строгий, слишком бьющий по глазам своим искусственным происхождением парк, шум работающих гигантских фильтров Цитадели, журчание кристально чистой, но при этом абсолютно невкусной воды, источников которой там было больше, чем нужно. И девушка, бесстрашно снимающая жизненно необходимую ей маску перед совершенно чужим для нее существом.

* * *

— А ну-ка постой, Стивен, — услышал позади себя Хакет знакомый голос одного не менее знакомого адмирала.

Адмирал Альянса обернулся, остановился и стал наблюдать за приближением раскрасневшегося советского офицера. Хакет за несколько лет дружбы так и не изучил этого человека, который казался ему открытой книгой. С полным перечнем ненормативной лексики в оной. И все же было ощущение гигантской разницы между ними. Вроде почти ровесники, учились почти по одним и тем же учебникам, имели одинаковое звание и оба писали левой рукой, если опускаться в тонкости. Отчего же между ними такая пропасть из взаимного непонимания, никак не связанного с идеологическими слишком сильными наклонностями Михайловича? Хакет выделял в знакомых ему советских гражданах одну общую черту — противоречивость. Вот Михайлович орет на своих офицеров за то, что те играют в запрещенные карты и грозит всех списать по инвалидности, которую сам всем им устроит. Вот через пятнадцать минут советский адмирал уже проигрывает в эти же карты и этим же офицерам свою фуражку и грозит всех списать за мошенничество и за попытку обмануть Родину в лице «милейшего адмирала, с которым вам, неблагодарным бездельникам, дико повезло». Вот защищает их после проверок Совета Обороны и поощряет за хамство по отношению к проверяющим. Как уместить все это в голове? Как испытывать столько чувств сразу к одним и тем же людям? Где банальная логика?

— Хакет, есть у меня мысляпа. Как всегда, одна на двоих. А пускай Шепард отдает Рексу эту кроганку. Пускай этот «вождь краснокожих» диктует свои условия. Пусть все происходит так, как запланировал ваш неудачник и, по совместительству, СПЕКТР, — Михайлович хитро улыбнулся и достал пачку. — И пусть все проходит без шантажа и протеанской насоветованной подлости.

— Почему это вдруг ты так резко мнение поменял? — нахмурился Хакет. — Я читал твой доклад, полный эмоций. Захватывающее повествование. Кстати, куришь ты действительно много.

— Да плевать, — Михайлович широко улыбнулся. — Если сдохну от рака, а не от Жнецовского «прожектора», сочту это удачей. В общем, давай-ка перехватим Явика, который идет сердить крогана и пусть тот спокойно встречается с Шепардом.

— Ты серьезно? Хочешь нарушить приказ? Это точно ты?

— Можешь пощупать меня, убедишься. Только не советую слишком уж расходиться в ощупываниях, а то рука скользнет в неположенные места и с непривычки можешь обалдеть да начать комплексовать… А мысляпа моя строится на том, что кроганы, получив самку и, соответственно, в перспективе бесконтрольное размножение, начнут донимать Совет всякими пошлыми просьбами в стиле «Не подсматривайте, мы с генофагом боремся» и «А нам бы награду побольше, чем сраный памятник в Президиуме», — Михайлович кивнул на статую крогана. — Смекаете, юноша?

— Ну и что дальше?

— Дальше Совет, а там, напомню, те, есть представитель саларианцев, тут же забывает обо всех остальных делах и яростно протестует против любых соглашений с кроганами. Ну и стремится покарать нашего сентиментального саларианского ученого, который всех вылечил и спас. Азари, которые от конфликтов уходят в анабиоз, тоже перестают думать туда, куда надо. А турианцы… Я так люблю их за безразличие к врагам…

— Хочешь, чтобы Совет кроганами занимался? Не Жнецами, а кроганами? — не понимал восторгов товарища Хакет.

— Я хочу, чтобы они занимались чем угодно, кроме как делами Цитадели. За Хранителями не следили, к примеру. Дали бы подорвать к хренам эту станцию, когда время придет. Ты думаешь, им жалко дать поковыряться в этих машинках? Политики жадные до ужаса. Я уверен, что они все еще надеются, что их пронесет в этой войне. Не, их всех непременно пронесет, но не в том смысле, в котором они хотят. Они же думают тут пересидеть. Уверены, что это самое безопасное место. Понимаешь? Жнецы же не уничтожают Цитадель. Все фигачат, а эту станцию свою не трогают.

— Ты плохо думаешь о людях. Ты ошибаешься.

— Я плохо думаю об инопланетянах, не имеющих партбилета. Ты заметил, что основная масса беженцев — это или люди, или не относящиеся к расам Совета существа? Это наш благородный Совет так о своих заботится. Место экономит. А для чего? Набивает все жратвой, делает убежища и готовится к отсидке.

— Это серьезное обвинение, товарищ адмирал, — погрозил пальцем Хакет. — Есть доказательства?

— Вот, почему и задержался после собрания, — Михайлович помахал планшетом. — Просто литературный десерт, а не факты. Удивительно, что Совет Обороны и КГБ внимания не обратили. Смотри, нашли у Удины, подлеца. Хотел напустить «Цербер» на станцию. Действительно сотрудничал с подонками, но не это важно. А важно то, что разузнал все о предателях. И про убежища, и про скрытые проходы. Сделаны-то они, возможно, не Жнецами и Хранителей к ним не подпускают, чтобы они пути к отступлению предателям не завалили. Сам знаешь, что они стремятся Цитадель в первозданном виде содержать. Вот Удина и не выдержал. Предал человечество, связавшись с террористами, а вот Совет предать не успел. Помер до того, как его бы пристрелить за измену.

— Обыкновенный проход, — заметил Хакет, разглядывая виртуальный чертеж.

— А почему же на основном плане он не значится, а? Или Советники дураки, и о нем не знали, а стоумовый Удина сам все выяснил? — Михайлович размял шею. — Наивный ты персик. Как до сих пор цветешь в этом дурдоме, не пойму.

— Погоди, а этот чертеж полный? Такое чувство, будто части не хватает. А если представить Цитадель в другой плоскости, то здесь абсолютно точно будет находится… Что-то, — Хакет вытащил очки и приблизил лицо к экрану.

— Крейсер там будет находиться, на котором Советники поедут в закат, пока тебя буду зверски убивать. Предатели и лицемеры они, — Михайлович вновь посмотрел на статую кроганов. — Вот и пусть огребают за брехню и недоговоры. Пусть с кроганами разбираются. Ишь ты, хотели Михайловича нагнуть и натромбовать.

— Я тебе еще раз повторяю: здесь должно быть что-то еще. Сам погляди. Твои скороспельные выводы могут только помешать делу, — Хакет оторвался от чертежа. — Насчет Совета я твоих мыслей не разделяю. Мы что, зря спасали этих сукиных детей три года назад? Такая неблагодарность невозможна. Думаю, они и знать ничего не знают, раз на плане станции нет вот этих мест. Кстати, коридоров Хранителей на основном плане тоже нет. А вот по поводу кроганов… С этим Рексом Шепард имел дело. Сможет договориться, если захочет.

— А если не захочет, то переоденем в самку крогана тебя и отправим договариваться. Я так понял, они любят репродуктивных баб, а ты в самом соку как раз. Правда, в собственном, но пока они там разберутся, я уже раздолбаю Жнецов и напишу отличную памятную речь с подробным описанием твоего последнего подвига.

Примечание к части

Я пыталась быть романтиком. Вот честно. Как обещала некоторым, которые знают о ком я говорю... Если есть адские пробелы в логике сентиментальных разговорчиков — сообщать в срочном порядке, ибо автор не романтик и будет благодарен за щелчки по носу. Всех люблю, всех с наступившим уже праздником Пасхи.

>

Глава 16

Шепард понял, что самое плохое в жизни Альянса — это не появление советских граждан, рассуждающих доктринами, давно потерявшими актуальность. И это не Жнецы, распределившие себя по развитым системам и методично разрушающие все построенное там и убивающие всех, имеющих несчастье там обитать. Самое плохое, что могло случиться с Альянсом — это Михайлович. Шепард категорически не понимал немолодого адмирала, сующего свой нос и язвительный язык во все щели. Даже в те, что не имели к нему ни малейшего отношения. А еще никто не успевал за его ходом мысли, ибо этот самый ход был неровным, нелогичным. Сначала Шепарду строго настрого запретили делать что-либо, кроме как оказывать помощь офицерам СБЦ в поимке местного хулиганья. Сейчас же не поленившийся адмирал лично вызвал его по внутренней связи Альянса и приказал быстрее перебирать копытцами в сторону того дока, куда должен прибыть Рекс. Было ли это переменами в настроениях слишком много взявших на себя советских правителей или очередным михайловическим ребячеством — Шепард не знал.

А еще, судя по всему, он опаздывал, так как инструметрон почти жег руку от бесконечной вибрации. Рекс не любил опаздывающих к нему существ, хотя сам никогда не отличался временной точностью. Кроган охотно прощал себе свои маленькие слабости, за которые готов был вырывать ноги из задниц другим.

Вождь клана был обнаружен Шепардом восседающим в доковском баре и читающим новостные сводки на экране.

— Шепард, о подобных вещах нужно рассказывать заранее, — вместо приветствия бросил Рекс, не соизволив повернуть головы в сторону подошедшего. — Наша женщина обязана вернуться на Тучанку и стать символом нашей борьбы.

— Привет, Рекс, — Шепард не дожидаясь приглашения, которого, как он был уверен, не последовало бы, присел на стул рядом с кроганом. — Прости, но у меня настолько повязаны руки, что… Я выполнял приказ и не мог выйти с тобой на связь.

— СПЕКТРы подчиняются только Совету, не так ли? А Совет узнал об открытии саларианцев одновременно со мной. И что же тебя останавливало быть расторопнее?

— Я подчиняюсь и своему командованию, — покачал головой Шепард.

— Ты ему подотчетен, а не подчинен непосредственно. Не делай меня тем, кто объяснит тебе разницу, — кроган свел руки на груди и откинулся на спинку, разглядывая Шепарда. — Твое отношение — это плохая благодарность за то, что я не один раз вытаскивал твой тощий зад из неприятностей и дал право свободно перемещаться по Тучанке.

— Знаю. Но сейчас все сложнее. В любом случае, Рекс — женщина твоя.

— Да неужели? — прищурился кроган. — А я ждал, что за одну особь меня закидают такими условиями, что лучше даже не лететь на Цитадель и не терять здесь время.

— Условия действительно имеются, — Шепард настороженно посмотрел на крогана. — Вы должны оказывать поддержку наземным силам, когда это будет требоваться.

— Что ж, хотя бы без неожиданностей, — Рекс лукаво подмигнул Шепарду. — Но у меня тоже есть условие. Маленькое такое, совсем незначительное, — кроган выдержал паузу. — Лекарство от генофага, и мы полностью в распоряжении Совета.

Шепард задумался. Что-то ему подсказывало, что он не в праве давать такие обещания. И еще это же самое «что-то» обещало ему тяжелые испытания в виде общества скандального и недолюбливающего его Михайловича. Правда новостные сводки с Земли не нравились ему настолько, что хотелось давать любые, самые нелепые обещания, за которые ему потом оторвут уши, лишь бы хоть как-то ситуацию изменить. Шепард поймал себя на мысли, что он никогда не любил Землю. Сын фермеров, оторванный от общегалактического движения, на развитой только по части сельского хозяйства планете — кому какое дело было на далекой, родной для всех людей Земле? В первый раз он убедился, что Единому правительству Альянса плевать на него, когда видел снующих батарианцев по родной ферме. Потом оценил степень безразличия, когда вместо благодарности за отбитую атаку во время Блица, прочел в Общегалактической сети, что СССР считает его обычным выскочкой, наплевавшим на друзей и сослуживцев, отправив их под удар и на их костях свивающий себе лавровый венец. И вроде бы это всего-навсего соседняя держава, к коей он не имел ни малейшего отношения. Что могут понимать в колониальной жизни коммунисты, сидящие жопой на своих земных недрах и боящиеся привстать, так как по их мнению, Альянс тут же усядется на их нагретое место? Каждый судит по себе, именно поэтому Союз так усиленно радовался, спроваживая очередных граждан Альянса в другие системы.

— Знаешь, а я считаю, что кроганы заслужили излечение. Ваше наказание итак длилось слишком долго. Мордин готов оказать любую помощь, а большего нам и не нужно, — Шепард поймал на себе одобрительный взгляд Рекса. — Или нужно?

— Этого я не знаю, — взгляд вождя потеплел, сосредотачиваясь на товарище.

— Нужно переговорить с Мордином, — Шепард решительно встал. — Мне надоело слоняться по Цитадели в угоду коммунистам. Черт, Рекс, как же все медленно, как бессмысленно.

Рекс кивнул, хотя состояния Шепарда не попытался понять.

* * *

— Имел я деньги пребольшие, имел я домик на Тверской, — напевал Михайлович, косясь время от времени на скучающего майора Альянса, не понимающего: зачем его вызвал странный советский адмирал, чего он от него хочет и когда отпустит. Пока Михайлович лишь просматривал отчеты о состоянии флота и «радовал» слух Кайдена песнопением.

— Господин адмирал, я хотел бы… — начал было Аленко.

— Сломаю мизинцы, — предупредил Михайлович, не отрываясь от голографических докуметов.

— Прошу прощения, — сквозь зубы процедил Кайден. — Товарищ адмирал, я хотел бы уточнить цель моего вызова.

— А, ты уже здесь? — изобразил изумление Михайлович. — Прости старого вояку — заработался, не заметил. В общем, проходи, снимай штаны — пороть тебя буду.

— Что, простите? — вздернул брови Аленко.

— Я тебе рекомендовал что? Ходить за Шепардом и держать его язык на поводке, не так ли? — Михайлович пристально посмотрел на растерявшегося майора. — А почему тогда мне водит по мозгу какашечками Исследовательский отдел Цитадели, куда Шепард привел крогана, чтобы забрать второго крогана. Сейчас оба заперты в одной из лабораторий и находят успокоение в объятиях Морфея, который их прижал к себе при помощи снотворного. Кстати, из-за крогана пострадали еще и запасы Цитадели, ибо усыпить его непросто. Вопрос: какого банана они там забыли?

— Насколько я знаю, разрешение на отправку самки выдано еще несколько часов назад, — задумчиво произнес Кайден.

— И разрешение на отправку саларианского персонала и сбор оборудования, учиняемый путем грубого отключения приборов от источников питания и забег с ними по лаборатории выдано? — хмурая улыбка покинула лицо адмирала. — А еще ни мы, ни Совет не давали разрешения на излечение целой расы. Мы, люди, в принципе не имеем к этому никакого отношения, поэтому наше мнение особой роли не играет. Кто мы такие, чтобы лезть в исторические распри? Попробовал бы мне какой-нибудь турианец пожаловаться на Красный террор… Вмиг бы приобрел сломанный в двух местах позвоночник и обогащенный словарный запас… В общем, ты понимаешь, к чему я все это говорю? Нам еще не хватало идти наперекор Совету в этом вопросе. Вмиг прогонят с Цитадели. И где нам искать верфи и приют? На Тучанке? Что-то мне подсказывает, что вся благодарность кроганов за возможное излечение ограничится фразой «Спасибо, Шепард. До свиданья, Шепард».

— А от меня вы чего хотите? Как я могу что-то запрещать Шепарду?

— Протокол ведения заседания, — Михайлович подозвал Кайдена и ткнул пальцем в голографический текстовый документ. — Сами переговоры неинтересны, а вот итог вполне. Вслух мне прочти, ибо я люблю такое к себе внимание.

— Первое: обеспечить кроганской самке безопасную транспортировку до Тучанки в случае, если вожди кроганов подпишут договор об оказании наземной поддержки нашим войскам, — прочитал Кайден и тут же скользнул во второй пункт. — Второе: назначить должностных лиц или наделить характерной компетенцией не должностных, временно исполняющих обязанности лиц для организации и отправке делегации на Мигрирующий Флот. Так, а это уже интересно…

— Неинтересно, — погрозил ему пальцем Михайлович. — В связи с последним решением Совета Обороны, мы поддерживаем сторону кварианцев. Так как ты меня бесишь меньше, чем Шепард, признаюсь: меня это расстраивает, но активно вмешивающийся в наши дела генсек счел необходимым именно такой пересмотр.

— А мотивы? — Кайден вдруг отчетливо понял, что совершенно не знает то, чем живет нынешнее, как называют себя сами коммунисты посмеиваясь «Временное правительство».

— Мотивы… Мотивы… — Михайлович прошелся к секретеру и любовно погладил стеклянную маленькую витрину в виде плоской коробки, накрытой стеклом. — Самые простые. Наш посол получил разрешение на перекодировку Хранителей.

— И что? — Аленко, терзаемый любопытством, тоже направился к секретеру и с удивлением обнаружил на нем бережно разложенные значки.

— А то, что военным транспортом перевозить всю мирную сволочь на неомраченные войной планеты — удовольствие дорогое. А вот кварианские суда, полуразвалившиеся, отстающие по характеристикам от наших — вполне годятся как транспортеры. Да и сами кварианцы, как капитаны и обслуживающий персонал, куда приемлемей, чем геты.

— Это шутка, да? Вы хотите мира только для того, чтобы кварианцы побыли для вас перевозчиками и экспедиторами?

— Будешь мармеладку? — вместо ответа последовал вопрос.

— Какие могут быть сладости? — возмущенно заговорил майор, глядя на глубокую хрустальную вазу, доверху наполненную сладостями. — Дайте одну, ладно… И все же я верю Шепарду, убеждающего меня в том, что возможен мир. Просто нужно его присутствие на переговорах.

— Он не включен в комиссию, — Михайлович отставил вазочку. — Хочешь заключить соглашение?

— М? — с набитым ртом промычал Кайден. — Это вы меня вербуете сейчас?

— Не оскорбляй меня! — возмутился Михайлович. — Я сделал тебя СПЕКТРом, перенеся огромные страдания. Ты — мой трофей, полученный в неравной битве с алкоголиком — Удиной. Так что, когда я говорю: давай договоримся, считай это приказом.

— Я вас не просил делать меня своим протеже, — отозвался Кайден.

— Я почувствовал твои желания и исполнил их. Поблагодаришь меня лукошком с опятами позже. Я предлагаю включить тебя в состав делегации. Как выдвиженец Хакета, ты, разумеется, не сдвинешься с места, а вот если я тебя порекомендую… — Михайлович подмигнул Кайдену. — То можешь поучаствовать в переговорах. Чтобы там не думал генсек, а первоочередный курс на сближение именно с гетами с точки зрения военных перспектив был куда более разумным. Я не собираюсь нарушать приказ или кого-то убеждать в очевидном… Просто я не хочу видеть свой флот, разорванный в первые же минуты. Объединившись с гетами, можно будет с большей долей вероятности думать об успехе. Не говорить, а осторожно думать. Мои источники сообщают, что флот гетов выходил на связь с кварианцами чуть меньше десяти раз, но упрямое адмиралтейство игнорирует вызовы. Требуй присутствие гетов на переговорах.

— А если большинство отклонит просьбу? — поинтересовался Аленко, мало понимая, зачем разрешает втягивать себя в те проблемы, в которых не смыслит.

— Дык, где у нас демократией-то пахнет? Это у вас считаются со мнением каждого идиота, а в нашем огороде все решает председатель. Его мнение будет мнением всей делегации, поверь мне, — радостно сообщил Михайлович. — А председательствует у нас… Ой, неожиданно мною любимый китайский контр-адмирал. Хотели чрезвычайного посла наградить полномочиями, но потом вспомнили, что едем в милитаристскую общину и назначали военного.

— Хорошо, допустим, они согласятся. Вот допустим. Но ведь взамен они тоже что-то потребуют, — Кайден вдруг осознал, что его не раздражает советский адмирал. То ли разница менталитетов, то ли непривычка, но он совершенно не чувствовал над собой гигантской власти, а себя жертвой тоталитарных методов советских начальников.

— Я так думаю, что условия у них прежние: дайте Родину пощупать. Что тут скажешь? Так как приказ гласит, что мы обязаны снискать поддержку, то, вероятно, придется подсобить не коммунистам. Я был против изначально, но что поделаешь.

— Почему вы не просите это сделать кого-нибудь из своих?

— Потому что всем моим насрать на гетов и их интересы. Ты мне больше подходишь. Смотри, майор, утопишь мою честь в говне во время переговоров — в следующий раз увидишь меня голым и с гроздью винограда на мудях, — пригрозил Михайлович.

* * *

У Тали портилось настроение всякий раз, когда приходилось общаться с адмиралом Хан'Геррелем больше положенного. Подозрительный, озлобленный, не желающий и не умеющий слушать — другим она не видела его в последнее время. Ее собственный статус адмирала, изначально тяготивший, стал ей еще более ненавистен благодаря ему. Решив, что игнорировать вызовы — это плохое начало возможного сотрудничества, Тали выгнала техников из диспетчерской и, ослушавшись приказа, прослушала сообщение от гетов. Ее же собственный вызов был моментально заблокирован, а ее, точно малявку, едва выбравшуюся из герметичного пузыря, отчитывал Хан'Геррель, внезапно возомнивший себя главным. Тали тогда раздраженно отметила, что хоть и недавно назначена, но полномочия имеет точно такие же, как и он, а значит, или он прислушивается ко мнению всех адмиралов, или она с частью закрепленного за ней флота присоединяется к флоту Цитадели. Конечно, она и не думала так поступать, но часто заморгавшие глаза выскочки-адмирала были отличной наградой за ее резкость. Ну и отправленное сообщение советскому адмиралу тоже было своеобразной местью. Странно, но она совершенно не жалела о своем решении, хотя Колесников, с которым она тут же связалась, был недоволен ее поспешностью.

Что тут Тали могла сама о себе сказать? Вызвала неодобрение бывшего советского посла, откровенное недовольство Коллегии. В общем, все сделала правильно, раз столько недовольных скооперировалось подле нее. Ну и странный советский адмирал пообещал, что за сведения доставит ей Колесникова, если тот ему попадется. Правда по частям и крайне изуродованным, но все равно привезет лично.

— Тали, — услышала она неприятный, ставший ненавистным голос Хан'Герреля. — Мы не закончили разговор.

— Прости, но мы его закончили. Кнопка панели на двери открывается легким касанием, так что не смею вас задерживать, господин адмирал, — кварианка окинула взглядом вошедшего и снова вернулась к изучению записей отца.

— К нам поступило прошение о проведении переговоров с представителями Совета. Уже отправили нам приказ о назначении состава комиссии. Скажи мне, не ты ли приложила к этому руку? Почему вдруг оставившие нас в одиночестве с врагом расы хотят переговоров?

— Будет правильно, если ты задашь им этот вопрос по прибытию. Им всяко виднее, чем мне, ни так ли? — Тали почувствовала, что улыбается и порадовалась, что упрямый адмирал не может этого видеть.

— Не знаю. Меня смущают твои недавние действия, — Хан'Геррель подошел к рабочему столу Тали. — Я подниму вопрос о твоей отставке сразу после проведения переговоров.

— Хорошо, — спокойно отреагировала девушка. — А я следом подниму вопрос об укрывательстве ценных сведений от всего флота. Думаю, многим было бы интересно узнать: чего хотят геты. Не мириться, но хотя бы узнать. А взявший на себя много адмирал, не располагая нужными полномочиями, оградил флот от информации.

— Маленькая девочка, — адмирал уперся руками в стол и навис над Тали. — До сих пор переживающая неосторожную гибель отца. Как можно верить тому, кто не отошел от горя да еще и увлечен одним представителем человечества. Позор, девочка. Тебе плевать на интересы флота.

Тали подняла голову и всмотрелась в немигающие огоньки глаз Хан'Герреля.

— Знаешь, мне был бы приятен твой интерес к моей персоне, если бы меня так не раздражал ты сам, — Тали поднялась со стула. — Можешь, не дожидаясь переговоров, поднять вопрос о лишении меня звания. Ну, или на переговорах, если считаешь, что это куда важнее, чем Жнецы или возможный мир с гетами. Давай, адмирал, действуй.

— Смело, но глупо, девочка, — кварианец покачал головой, выражая неодобрение. — После переговоров отправишься в посольство на Цитадели. Вопрос о твоем звании мы без тебя рассмотрим, да и твоя помощь там куда более значительная, чем здесь.

— Ты не можешь принять такое решение самостоятельно, — возразила Тали.

— А ты подожди и увидишь, что я могу, а что нет, — отмахнулся Хан'Геррель.

* * *

— Мне одному кажется, что наши адмиралы наглеют? — спросил генсек Явика, привычно находящегося подле руководителя.

— Не знаю, — Явик не выказал никакого недовольства от рекомендаций адмирала. — Так список даже лучше получился. Демократичнее. Два представителя Альянса, два советских — это справедливо.

— Демократично, говоришь? Может, ты проникся новой доктриной и теперь не одобряешь нашего советского тотального контроля? — улыбнулся генеральный секретарь.

— Прочел пока только определение этого термина, — отозвался протеанин. — В самой доктрине ничего жизненного не усмотрел.

— Прочел бы лучше «Отче наш», там и то больше интересного, чем в догматической литературе Альянса, — генеральный секретарь подошел к звездной карте и внимательно оглядел выделенные красным участки. — Смотри, большинство систем не повергла участь прибытия Жнецов. Правда, большинство из большинства там составляют планеты с непригодными к жизни условиями. Да и тратить ресурсы на стройки мне совершенно не хочется. С людьми разберемся — эвакуируем на «Гельперин», а вот остальные расы куда? Подставлять под удар скрытые орбитальные станции я считаю неприемлемым.

— На этот вопрос вам уже дал ответ «Кронос». «Цербер» ведет активные работы в некоторых системах. Что-то выискивают. Меня бесконечно радует, что они надеются на то, что протеанские артефакты помогут им победить Жнецов. Знаете, даже горд за свою расу, хотя нам же и наши же научные изыскания не помогли. Так вот, «Цербер» возводит там кое-какие объекты. Может, мы просто разгоним их оттуда и завершим начатое. Ресурсов потратим меньше и вопросы выбора планет сузятся.

— Недурно, — кивнул генсек. — По последним донесениям, «Цербер» работает вот в этих системах, — руководитель указал на несколько областей карты. — Элетания, где совершенно все не приспособлено под большинство рас. Хотя, для волусов, думаю, сгодится. Видишь, в ядовитых испарениях присутствует аммиак. Они со стройкой там и помогут. Система Айзур… Вот тут не совсем все понятно… Мы теряли разведчиков каждый раз, когда отправляли туда исследовательские корабли. Что они там выискивают? Неясно.

— Это все, что вам передали с «Кроноса»? — Явик задумчиво глядел на карту. — Сомневаюсь, что работа этой корпорации ограничена двумя направлениями.

— Все, — развел руками генсек. — Значит так… Айзур пока не трогаем. Может, найдется там что-нибудь полезное, а вот с Элетании «Цербер» недурно бы погнать. Если переговоры пройдут успешно, нужно будет сразу начинать эвакуацию с Цитадели.

— Пошлите этого надоедливого адмирала туда, — посоветовал Явик. — И он займется делом, и вы перестанете опасаться его внезапных инициатив.

— Да, наверное так и поступлю, — генсек улыбнулся, представляя как будет злиться от этого мелкого локального задания Адмирал Флота и, активировав инструметрон, приказал: — Срочно вызвать на крейсер генерального секретаря адмирала Михайловича.

Примечание к части

Специально маленькая глава. Следующая уже написана, но на предмет флотских тонкостей мною усиленно проверяется, так что звиняйте, дорогие.

>

Глава 17

Михайлович нервно слонялся по фрегату, не зная куда себя приткнуть. Кипящая в организме злость требовала моментального выброса путем затевания и втягивания в скандал непричастных лиц. Но вокруг суетились свои офицеры, занимались положенными делами солдаты, а незнакомый повар, с которым Михайлович собирался поругаться из-за отсутствия компота, компот ему все-таки предоставил. Адмирал признался себе, что скучает по независимой по всем пунктам «Нормандии». Повар независимо там не готовил, солдатня независимо резалась в карты, а капитан ныл в своей каюте или стоя на неудобном мостике, независимо от сложившейся ситуации.

Ах, сколько бы эпитетов он вылил на головы свободомыслящих военнослужащих Альянса. На его же флоте орать было не на кого. Ноги принесли адмирала в диспетчерскую, где временно лишенные непосредственной работы операторы делились впечатлениями о недавних событиях. Михайлович незаметно подошел к свободному месту и, усевшись за терминал, повернул голову к рассказчику.

— Лично мне азари всегда нравились, — вещал молодой лейтенант. — Знаете, когда первый раз увидел, то счел обычными гуманоидами. Развитыми, но непривлекательными. Потом во время учений с турианцами, вынуждены были сделать остановку на Тессии. Там уж я наконец-то их разглядел. Стройные, сильные, очень вежливые и храбрые… эээ… женщины. Напоминают амазонок из мифов. Правда, говорят, что темпераменты их все же делятся на мужские и женские — по нашему выражаясь, но я ничего такого даже в высших военных чинах не заметил. Когда нам выдавали разрешение на проведение учебного боя в одной из их систем, главнокомандующий лишь попросила не приближаться к колонизированным планетам. Помню, саларианцы жутко выговаривали нас за то, что мы в расчетах прыжка на какие-то доли ошибались, а азари спокойные.

— Не знаю, — покачал головой другой оператор. — Мы во время того визита на Тессию находились под командованием адмирала Пикарда. Ну и после полученного разрешения наебенились в одном баре с турианцами. Я могу похвастаться тем, что видел очень неспокойных азари. Они, понимаешь ли, даже не думали, что фонтан можно использовать как-то иначе, кроме как пялиться на него и восхищаться. А теперь представь их лица, когда я в фонтане харю свою умывал.

— Ты невоспитанная сволочь, — беззлобно заметил лейтенант. — Представь, если бы в твоем городе азари учинили бы подобное.

— Залезли бы в фонтан? Да за ради партии! — невозмутимо ответил помощник оператора.

— А если бы это были солдаты Альянса?

— Ха! Тоже не беда. Блохи-то по ним не скачут и с лишаем к службе не допускают.

— Помню, когда с Альянсом у нас не было такой тесной дружбы, — подал голос Михайлович, жестом приказывая вскочившим операторам вернуть филеи к креслам, — К нам с проверкой прислали одного майора. Хороший такой был. Все правила знал, чисто выбрит, по-русски шпрехал, точно у нас родился. В общем, раздражать меня начал с того момента, как воинское приветствие отдал. Я тогда только третьего капа получил и, как самый терпеливый, был назначен в его свиту. Ходил ему все показывал. А он каков гад! Все записывал, сверял. У нас тогда именно на этой базе проект новый был, а мы о нем Альянсу не докладывали. А он как чувствовал, мерзавец, куда идти и что спрашивать. Чисто шпион. Ну я тогда перестраховался и сыпанул ему в постель табачной пыли от души. Когда товарищ терпимых взглядов чухаться начал, выслали его обратно, написали в Альянс сообщение, что отправление нам чесоточного офицера мы расценили как оскорбление. Ну и что следующая проверка от них откладывается, ибо из-за майорушки у нас карантин. Мне тогда сразу звездочки кап-два упали за спасение.

— Но сейчас ведь все по-другому, не так ли, товарищ адмирал? Сейчас Альянс — это наша составная часть, — не улыбнувшись, сказал оператор.

— Верно. Без них нам туго придется. Истребители у них больно маневренные, не под стать нашим. Да и больше их, — ответил Михайлович. — Но раньше все по-другому было, понимаешь, лейтенант. Хотя и идиотии, в какой-то мере, было меньше. Прежнему министру обороны и в голову бы не пришло отправлять Адмирала Флота на задание, подобное этому. Здесь что, намечается космическая баталия? Нет. Может, нужно вести сосредоточенный огонь по множеству целей, и планета является стратегически важной? Нет. Я сопровождаю десант для наземной операции. Такого выдумать не мог даже самый неграмотный министр.

— Может, это все же стратегически важная планета, раз именно вас сюда направили. Вы же славитесь как удачливый адмирал.

— Подхалимов ненавижу, — благодушно заметил Михайлович. — Лучше бы я отправился на переговоры с кварианцами. Черт, вот всегда ненавидел дипломатическую чушь, а сейчас хочу быть именно там.

— Адмирал Михайлович, — прозвучал голос капитана. — Только что вошли в систему Геркулес. Ждем приказа.

— Так, — почесал подбородок Михайлович. — Скорее всего, флот на орбите «Цербер» не оставлял. Хотя и не факт, — адмирал включил передатчик: — По флоту: продолжать движение с установленной скоростью. Выход на орбиту для запуска зондов.

— Может, просканируем всю планету? Быстрее получится, — шепнул оператор. — А то с зондами на несколько дней тут встрянем.

— Не, — покачал головой Михайлович, отключая передатчик. — Не приведи партия почувствуют, что их «щупают», и пошлют нам жизнерадостно ракету в зад. Не, лучше зонды. Картинка пусть и не объемная, зато мы тут чай успеем попить спокойно и не расплескивая. Намек понял?

— Так точно, — поднялся оператор.

Михайлович подошел к узкому иллюминатору.

— Красивая планета. И тоже третья от Солнца. Чем-то Землю напоминает. Ту, прежнюю, — поделился он впечатлением, забирая протянутый ему стакан.

— На этой «Земле» нынче безопаснее, хоть и ничего для жизни не предусмотрено, — отозвался лейтенант.

— Да, верно. Надеюсь, «Цербер» нам предусмотрел условия.

* * *

Кайден ждал Пикарда, который что-то выяснял с советским контр-адмиралом. Он сам хотел зайти и поговорить с китайцем заранее, чтобы не шокировать того неожиданностями во время переговоров. Хотя и сам не знал, что должен говорить. Причем ни в данный момент, ни в момент переговоров, время которых уже было назначено.

Переведя взгляд на экран с отображением обратного отсчета времени, оставшегося до официального разрешения войти на борт кварианского судна, Аленко разглядывал другого советского командира, назначенного то ли советником у Михайловича, то ли помощником. Насколько он помнил, странный адмирал Союза был очень требователен к внешнему виду своих подчиненных. Самого же Кайдена Михайлович отправил в свое время в душевую, заявив, что его бесит куст на без того не слишком привлекательной физиономии. И что если майор сам не побреется, то ему лично поможет советский адмирал, у которого вместо бритвы нож, а руки всегда трясутся. Нынешний же военный имел несколько недельную «небритость» и катастрофическую помятость.

— Чего уставился? — с непонятным Кайдену акцентом произнес военный, которому больше пошла бы шкура, а не напяленная форма. — Заняться нечем? Отправляйся тогда чистить гальюны, ибо мед оттуда так и прет.

Кайден не понял не слова и решил, что лучше потерпит общество Пикарда, чем грубого офицера, непонятно куда и зачем его отправившего.

— Разрешите, товарищ контр-адмирал, — обратился Кайден к деловито восседающему в кресле китайцу.

— Разрешаю, — Сяо Хань вновь посмотрел на Пикарда. — Свободны, господин адмирал.

Кайден успел заметить тень недовольства на обычно счастливом и безмятежном лице адмирала Альянса. Не глядя на Кайдена, он прошел к двери. Остановившись, он все же повернулся к китайцу.

— Это не совсем честно. Я должен доложить адмиралу Хакету.

— Докладывайте, раз должны, господин Пикард. Я не могу вам приказать действовать наперекор вашему уставу и вашей совести, — кивнул контр-адмирал.

Аленко почувствовал себя лишним. Даже находясь непосредственно на корабле делегации, он не мог разобрать истинных целей и мотивов собравшихся. Услышанные случайно переговоры тоже были непонятны. Постоянно возникало ощущение, что все кругом знают все и все понимают, а он словно грудной ребенок, находящийся на конференции физиков-ядерщиков.

— Майор Аленко. СПЕКТР Совета. Чем могу вам служить? — в слишком вежливом наклоне головы Кайден тут же почувствовал издевательство.

— Я хотел бы поговорить. Прояснить кое-что для себя, — сказал Аленко, подходя чуть ближе.

— Для начала присядьте и выпейте чай. До заседания осталось достаточно времени, чтобы сполна насладиться этим напитком, — контр-адмирал поднялся и прошелся до установленного возле иллюминатора столика. — Я всегда завариваю его самостоятельно. Понимаете, не могу доверить это кому-то еще. Особая прелесть кроется в том напитке, который приготовлен с душой. Даже влюбленный в меня подчиненный никогда не заварит его должным образом, ибо не уважает меня с той силой, с которой себя уважаю я.

Кайден наблюдал за ловкими движениями контр-адмирала.

— Или юноша предпочитает кофейные напитки? — не поворачиваясь и не отвлекаясь, спросил Сяо Хань.

— «Да», — чуть было не сказал майор, но вовремя прикусил язык. Для него это было совершенно непонятно: в преддверии важных переговоров, в разгар войны спокойно рассуждать о чае и методах его заварки, но что-то подсказывало, что прерывать монолог китайца нежелательно. Вообще, неровное отношение к такой мелочи, как чаепитие, Кайден давно заметил в советских коллегах, еще в время учебы в «Нулевом скачке», куда пребывала советская ревизия. В свободное время все проверяющие срочно собирались и любой к ним визит, даже по важной причине, прерывали фразой: «Не видите, мы заняты» — и продолжали помешивать подсластитель в кружках, возобновляя прерванную междусобойную беседу.

— С удовольствием выпью чай вашего приготовления, — соврал Аленко, представляя горький привкус во рту в последствии.

— Мне нравятся ваши манеры, молодой человек. Вы не еврей случайно? Больно похожи на тех мальчиков, что служили под моим командованием какое-то время назад. Удивительно способные мальчишки, — контр-адмирал поставил маленькую кружку на стол перед Кайденом. — Это было прекрасное время, юноша.

— Нет, я не еврей. Наверное, — Кайден внимательно посмотрел на Сяо Ханя, прикидывая, пора ли начинать разговор о нынешних делах. Сделал глоток, изобразил удовольствие всем видом и принялся ждать, когда китаец оторвется от своей чашки.

— Можно без регламента? — не выдержав затянувшейся паузы, уточнил майор.

— Мы уже начали общение без соблюдения регламента. Ни к чему вспоминать о нем сейчас, — кивнул головой Сяо Хань.

— Мне сказали, что я включен в состав комиссии, но при этом мое имя не значится в вывешенном списке. Как мне это воспринимать?

Контр-адмирал снова помедлил с ответом. Постучав подушечками пальцев по столу, подбирая слова, он встал и прошелся по каюте.

— В протокол внесены те, кто будут участвовать в переговорах с кварианцами. Делегация, которую мы направляем к гетам, официально нигде не значится.

— Подождите, — растерялся Аленко, который вспомнил, что Пикарда так же не видел в списках. — А разве на переговорах я не должен…

— Нет. По новому положению, мы работаем по двум направлениям, независимо друг от друга. Приходится делать два заседания одновременно, ибо начни мы договариваться с гетами в другое время, кварианцы тут же заинтересовались бы нашим присутствием в системе. А так все официально.

— И мы с Пикардом назначены именно к гетам, хотя их настроений никто точно не знает? Это самоубийство!

— Нет, поскольку в тоже самое время идут переговоры с кварианцами. Начни хоть кто-то из них проявлять агрессию друг к другу, это будет пресечено и чревато потерей мира с человечеством. А мы нужны и тем и другим, как представители расы Совета.

— У вас все так просто… — Аленко почувствовал неприятные симптомы будущей головной боли. — Но вы обманули Хакета! Он не отправил бы нас с адмиралом Пикардом к гетам, не дал бы согласия на подобные затеи.

— Война — это путь обмана, — афоризмом ответил Сяо Хань. — К тому же, вы там будете вместе с советскими офицерами. Поймите, майор, так решил Совет Обороны, а не я. Я так же подневолен, как и вы.

— И что мы будем делать на этих переговорах? Где они будут проходить? Согласны ли геты?

Сяо Хань неожиданно устало опустился в кресло и помассировал веки.

— Известно, с какой единицы были отправлены сигналы флоту кварианцев. Туда мы вас и направим, — контр-адмирал вздохнул. — Мне эта затея тоже не нравится, но таков приказ.

— Приказ, о котором не знает командование Альянса, — Кайден залпом допил невкусный с его точки зрения чай. — Это об этом Пикард срочно хотел доложить?

— Хотел, но не доложит. Понимает для чего все это, несмотря на свои эмоции. Мы отправим двух советских офицеров с вами, так что…

— Скажите, товарищ контр-адмирал, а среди этих офицеров есть советский адмирал и СПЕКТР Совета? — Кайден все больше ненавидел эту миссию. И все больше презирал тех, кто ее «придумал».

— Нет, — Сяо Хань почти сочувственно посмотрел на раздосадованного. — Я думаю, вас это совершенно не удивляет, не так ли?

* * *

— Товарищ адмирал, есть координаты базы «Цербера», — услышал Михайлович, уже собравшийся вздремнуть.

Пришлось натягивать китель и покидать неродную, но уютную каюту. Выводя на экран снимки, которые успел сделать дрон, адмирал жестом подозвал к себе капитана.

— Видишь ангар? Вроде, от основных зданий он порядком далеко расположен. Сбрей его на хрен.

— Приказано не разрушать здания, — заупрямился капитан.

— Здания и не разрушай, а ангар сбрей, — не думая над ответом, отозвался Михайлович. — Мало того, что предатели эвакуироваться успеют, так еще и нам обшивку начешут. Нет уж. Нынче корабль дороже любого здания. Ну или считай, что адмирал Михайлович хочет обзавестись рабами из числа выпускников Церберо-Менгелевской корпорации. Давай, мой мальчик, выполняй, пока нас не заметили.

Отойдя к голограмме планеты, воспроизведенной над звездной картой, адмирал осмотрел еще несколько загоревшихся точек, активировавшихся не так далеко от базы.

— Видимо, это лагеря для работ, — стоящий рядом штурман кивнул. — Их трогать не будем. Из-за особенностей атмосферы ученые время от времени вынуждены возвращаться в логово. Банально или фильтры поменять, или отдохнуть. Лишим их возможности бежать, возьмем центр, а дальше просто подождем с докладом.

А вот что делать дальше, после зачистки площади с воздуха, Михайлович не знал. Догадывался, разумеется, пытался вспомнить что-то из лекций, которые ему чуть меньше, чем полвека назад, читали, но конкретизировать не мог. Зачем ему, адмиралу, забивать голову компетенциями «сухопутных крыс»? Стоит отметить, что прекрасно знающий и, собственно, по этой методике обучающий офицеров, Союз прекрасно осознавал важность разделения полномочий, но выдал столь неподходящее задание ему. И отправили его так быстро, что адмирал не успел в бешенстве швырнуть в министра обороны заранее заготовленную для этого случая баночку гуталина, полученную в подарок от него же. Оставалось надеяться, что старшие групп побольше помнят из лекций, которые Михайлович не особо напрягаясь, забыл. Но с другой стороны, чувство собственной полноценности было ущемлено, и пробел просто не имел право существовать в голове адмирала.

Поразмыслив, Михайлович направился в оружейную каюту.

* * *

То, что геты — народ негостеприимный и договариваться со свалившимися на голову послами не собирался, Кайден понял, когда почувствовал шипение собственного щита, сбросившего напряжение. Вторым доказательством предыдущих размышлений была вооруженная группа гетов, которые, собственно, и устроили разрядку силовой защите его брони. Осторожный Пикард тут же шмыгнул обратно в угловой пролет, а отличающиеся повышенной храбростью советские офицеры, среди которых оказался неприятный Аленко тип с диковатой внешностью, вообще только подоспели к месту событий.

— Почему я был уверен, что переговоры именно так начнутся. Да и закончатся, — проворчал Пикард, доставая пистолет.

— Потому что приказ не Комитета, а Совета, — отозвался Кайден, высовываясь из укрытия.

— Их пятеро. Вроде немного, — заговорил диковатый офицер.

— Достаточно одного, чтобы о нас знали все особи, в том числе на планете, — Кайден, не особо прицеливаясь, выстрелил несколько раз и снова присел за волнообразный кабель, тянувшийся к потолку.

— Может, вот так было бы лучше, — Кайдену показалось, что из-за искажений сигнала в передатчике, голос советского офицера приобрел еще более ощутимый акцент. А в следующую секунду он с ужасом и тоской одновременно наблюдал за появлением гранаты в его руках. Геты, медленно приближающиеся к укрытиям незваных гостей, хоть и перестали быть проблемой моментально, но на фоне противной трели сработавшего сигнала тревоги, вообще стали казаться более желанными объектами.

— Отлично. Вот теперь о нас точно знают все, — Аленко повернулся к раздумывающему Пикарду. — Господин адмирал, предлагаю вернуться в челнок и отбыть в точку прибытия нашей делегационной группы. Вчетвером бегать по дредноуту гетов — чистое самоубийство.

— Помнится, Шепард всегда формировал группы из трех человек, а нас четверо, — Пикард задумался, поглядывая на загоравшиеся в ангаре красные линии. — Да и для чего-то Совет Обороны решил, что нужен именно такой состав и что именно он подходит для задания. Давай будем сомневаться в новых начальниках, когда провалим эту миссию.

— Посмертно будем сомневаться, да? — Кайден покосился на вслушивающихся советских офицеров. — Впрочем… Если найдем терминал со схемой станции, может, доберемся и до кокпита. Засранцы иллюминаторы не потрудились поставить и особыми панорамными окнами выделить «нос» дредноута. Искать можно только наощупь.

— Кажется, Михайлович когда-то изучал этот дредноут, — подал голос «дикий». — Помнится, он был в восторге, что все сводные коридоры не ведут в кокпит. Для посещения рубки возведены отдельные лифты. Вот только с этажом заминка. Не, может и интересно останавливать подъемник на каждом этаже и проверять приехали мы или нет, но как-то это малобезопасно. Думаю, геты заинтересуются дураками, которые тормозят лифт на каждом этаже и костерят проектировщика дредноута.

— А если мы все же захватим кокпит, нам это все равно ничего не даст. С таким экипажем на борту разрешение на вход в пространство Цитадели нам не даст ни одна раса, — Кайден улыбнулся, представляя себе «восторг» тех, кто поднимется на борт, чтобы поприветствовать воров, умыкнувших у гетов дредноут. И восторг гетов, выражающийся в целенаправленном расстреле прибывших, тоже легко возникал в сознании. — С другой стороны, доберемся хотя бы до связных отсеков, пошлем сигнал Флоту. Нам же сказали связаться с ними как только это будет возможно. Свяжемся, передадим схемы, если раздобудем, и пусть они думают: в кокпит нам тащиться или ждать спасения.

— Ты и иди вперед, — заявил Пикард. — Я броню надел первый раз за столько лет и не хочу через пять минут уже ходить грязный и помятый. И убитый.

— Золушок, — услышал Пикард голос «дикого» офицера.

— Сам золушок, — отозвался он, не пытаясь даже вникнуть в смысл слова.

Второй молча ковырялся в ящике для каких-то гетских бытовых нужд и никакого внимания ни к разговору, ни к составлению планов не проявлял.

— И что там, брат?

— Омни-гель. Видимо, геты сочли, что запрет руководства Цитадели на изготовление и использование их не затрагивает. Или это остатки старых запасов. В любом случае, спасибо им за то, что они хранят его здесь, — офицер поднялся. — Теперь можно идти.

Кайден помнил, что раньше омни-гель чертовски выручал, когда после какой-нибудь эпичной борьбы с кроганами, в качестве трофея оставался ящик, закодированный по самое не хочу. И вроде тащить с собой его бессмысленно, так как в конце концов там может лежать банальная подзарядка к щитам, вышедшая «из моды» сразу после вхождения, но и ковыряться долго, сбивая пальцы и ломая голову, тоже не всегда было желание. Но как может помочь несколько заводских упаковок с целым экипажем гетов? Да и маловероятно, что на судах они тоже, как и на земных базах раскидывали вещи по одним им понятным принципам учинения бардака.

— Ладно, идем, — Кайден открыл дверь, ведущую в один из корабельных коридоров, соединяющих непонятно что и непонятно с чем. И не знал, прыгать ли от радости или бешено настораживаться от того, что на сигнал тревоги, бьющий по ушам высокой трелью, никто любопытствующий не подошел.

* * *

— Вы опоздали, — с непонятным для прибывших делегатов восторгом объявил Хан’Геррель.

— Никак нет, господин Геррель, мы поднялись на борт именно в то время, в которое положено и не секундой позже, — контр-адмирал, обеспокоенный «переговорами» второй группы с гетами, совершенно не хотел разводить присущие его народу церемонии. — И, раз уж список делегатов для ознакомления мы прислали вам заранее, давайте пропустим официальное приветствие. С вашего позволения, разумеется.

Адмиралы кивнули. Сяо Хань устало обвел взглядом отсек для брифинга. Никаких столов, стульев и громоздких терминалов. Это даже не отсек напоминало, а зал для торжественных мероприятий. Собравшиеся кварианцы, свободные от вахт и работ, разошлись по отсеку и наблюдали за центром, в котором друг напротив друга стояли адмиралы. Сяо Хань сделал шаг к стойке, чем-то напоминающей трибуну, но значительно ниже. И уже жалел, что не уговорил кварианцев провести переговоры на своем корабле, ибо собственный внешний вид — в термическом костюме и «забралом», казался ему неподходящим для столь серьезной работы.

— Наша просьба такая же, как и несколько месяцев назад: мы хотим получить поддержку вашего флота. Для начала для эвакуационных задач, а в последствии и для боевых. Я хочу отметить, что приди мы к соглашению в то время, сейчас ваши собственные корабли были бы отремонтированы и, по возможности, улучшены. Увы, в нынешнее время позволить себе лишнее мы не можем, и я честно вам в этом признаюсь.

— У нас тоже прежние условия. Наш флот, как вы видите, теперь базируется в родной системе. Геты еще не начинали атаку, но они прекрасно знают о нашем здесь нахождении. Вы оказываете нам поддержку путем проведения наземной операции для зачистки баз гетов, а мы передаем вам корабли с экипажем для переброса мирных жителей с Цитадели, — адмирал Хан’Геррель не выдержал и начал вышагивать по адмиральской трибуне.

— Можно я задам один вопрос, господин адмирал? — Сяо Хань чувствовал незнакомое ему раздражение, разглядывая невысокую фигуру Хан’Герреля. — Как это поможет вам в предстоящих сражениях со Жнецами?

— Как поможет, вы спрашиваете? — кварианец остановился и не мигая уставился на контр-адмирала. — Это даст нам цель в этой войне. Вам не понять. Ваша планета хоть и находится под атакой, но от этого не перестает быть вашей. В случае победы, вам есть куда вернуться, пусть и не сразу. Что есть у нас? Самый большой флот? Есть в вашей человеческой истории такие сражения, где солдат отправляли на фронт, чтобы они выжили? Глупо, согласитесь, ибо это не есть цель. Это не конечный результат, хотя и желаемый. Но если вам так нужно выжить, зачем лезть на пики? Так и у нас тоже самое. Когда твоя родина — это кусок обработанного материала с двигателем, будешь ли ты отдавать его тем, для кого он действительно всего лишь кусок метала?

— Согласен и понимаю. Наверное, даже сочувствую, — Сяо Хань понял, что ни капли не сочувствует адмиралу. Всем кварианцам в массе — да. Главенствующему военачальнику — ни грамма.

— Тогда вы согласитесь на наши условия. Нет необходимости проводить зачистку всей местности. По-настоящему важной является одна база и…

— И зачистка всей планеты куда более проста, чем штурм этого объекта, верно? — перебил Сяо Хань.

— Верно, — признал кварианец. — Но есть еще кое-что… Я не считаю это предельно важным, но…

— Позвольте я скажу о том, что на самом деле важно, независимо от вашей точки зрения, адмирал, — услышал Сяо Хань нежный голос подошедшей к адмиралу кварианки. — Адмирал Тали’Зора, Нормандия, к вашим услугам, уважаемый контр-адмирал.

Сяо Хань кивнул, радуясь, что разговор можно продолжить с кем-то другим, а не с выскочкой-адмиралом.

— На планете находится адмирал Заал Коррис, — заговорила кварианка. — В первую очередь, нужно эвакуировать его.

— Вы даже не знаете, жив он или погиб, адмирал Зора, — влез в монолог Хан’Геррель. — Стоит ли ставить под удар всю миссию из-за одного адмирала, возможно мертвого?

— Если бы на его месте были вы, то ответ был бы отрицательным, — Тали посмотрела на сжатые кулаки кварианца. — Но Гражданский флот нуждается в командире. Он нуждается в нем. У нас с рождения не было Родины, но были те, кто заботились о нас в те промежутки времени, когда мы не могли. Вспомните, адмирал, — Тали снова посмотрела на контр-адмирала. — И мы живы благодаря тому, что они не ставили перед собой выбор: далекая и почти чужая Родина или маленькие кварианцы, не способные существовать вне герметического пузыря. Почему же вы делаете другой выбор? Почему хотите бросить друга и обменять его жизнь на собственную мечту?

— Вернитесь на место, адмирал, — приказал дрожащим от злости голосом Хан’Геррель.

— Я хотел бы дослушать до конца, — вмешался Сяо Хань. — Мы можем послать группу для поисков адмирала хоть сию секунду. Истребители Альянса незаметно подойдут к орбите…

— Так же незаметно, как мимо нас уже прошедший? — Хан’Геррель подошел к нему — Скажите, зачем вы отправили к месту сбора флота гетов свой корабль, господин контр-адмирал?

— Цели этого корабля и его экипажа не относятся к вам, господин адмирал. Я могу себе позволить не отвечать на этот вопрос.

— Это двойная игра. Те, кто составляют экипаж корабля, направлены на переговоры с гетами. Кажется, я неоднократно говорил, что вы не увидите нас в одной коалиции с ними.

— Ваша к ним ненависть сжигает все возможные мосты. Нужно пересмотреть свои виды на союзников, иначе против Жнецов нам не выстоять, — поделился своими соображениями Сяо Хань.

— А ваше корыстное желание использовать наши суда, а не оказать помощь сжигает все возможные мосты с нами. А если вы будете идти на уступки гетам, хотя их цели полностью противоположны нашим, то автоматически становитесь нашим врагом.

— Я согласен оказать вам помощь. Вот только… меня смущает то, что адмиралтейство само не понимает, чего оно хочет. Вы не обозначили свои цели, вы лишь поделились с нами мечтой. Мы понимаем ее. Но где конкретика? Где разработанные планы с первоочередными задачами? Где доказательства того, что мои люди вернутся с этой планеты, а не будут брошены? Где гарантии того, что вы не уведете отсюда флот через час, два или неделю? Почему вы никак не определите, что важнее: адмирал, затерявшийся на планете или немедленный штурм основной базы? Почему не желаете поработать в двух направлениях?

— Вы хотите гарантий, но нам не обещаете ничего, кроме использования наших кораблей. Чего хотите от нас при таком положении дел?

— Да банальной последовательности! Пусть не в военных задачах, а хотя бы в вашей мечте. Вам ваш же коллега сказал, что это мечта и не более. Вы не согласны, но и оспорить не можете! — сорвался Сяо Хань. — Мы пробудем в этой системе ровно сутки по земному времени. Уж извините, но мне проще считать время по старинке. Если и дальше здесь будет пахнуть отсутствием логики и целей, а обрисовка задач снова будет содержать слова: «трудно», «обидно», «не знаем», то мы вернемся на Цитадель с плохими для вас вестями. Не для нас, для вас — это я подчеркиваю.

— Как вы смеете ставить нам условия! — возмутился Хан’Геррель.

— Я повторяю, что у вас ровно сутки для установки нам первоочередных задач. И время уже идет, — Сяо Хань вежливо склонил голову. — Надеюсь, наше завтрашнее заседание будет более продуктивным.

— Какого дьявола ты творишь, Сяо? Нам нужны их корабли! Это приказ, — прошипел в динамике голос альянсовского капитана.

— И приказ выполним, и время потянем. Дождемся доклада Пикарда, а дальше глядишь, и кварианцы свои условия ограничат рамками возможного, а не давайте налево, но повернув направо. Только езжайте строго по прямой, не сворачивая. Я даже не могу доложить в Совет о том, чего от нас хотят в первую очередь.

* * *

Саларианский Советник выглядел смешно, по мнению Шепарда. Тяжелый головные убор, капюшон, длинная, определенно женская мантия — и все это натянуто на худощавое тело эволюционирующей амфибии. А еще это желание говорить много, прыгать с темы на тему и формулировать вопросы так, что ни один философ не сможет дать даже туманного разъяснения им — все это он. И сейчас, находясь в его покоях, Шепард всецело ощущал смесь щенячьего восторга и дикого ужаса от общения с Советником. Прошло более часа, а он так и не понял: для чего его вызвала столь важная персона и с упоением рассказывает о каком-то новом биологическом оружии, от которого у самих саларианских исследователей давно отказали почки.

— Вам это не интересно, Шепард? — Советник нахмурился, глядя на зевающего СПЕКТРа.

— Интересно. Только куда интересней мне было бы помочь Шорбану и другим техникам перекодировать Хранителей. Времени все меньше, а процент просканированных чуть больше нуля.

— А помочь Рексу вы не хотите?

— Снова будете издеваться? Я уже устал извиняться перед каждым встречным саларианцем за взлом лаборатории.

— Совет вынес свое решение относительно вопроса кроганов.

— Генеральный секретарь не выкладывал отчет об этом, — перебил Шепард.

— Ах, ваш генеральный секретарь… Он слишком много взваливает на свои плечи и совершенно не заботится о правилах, установленных задолго до присоединения к нашему союзу человечества. Он не Советник и не имеет право им быть. Он глава правительства, а не его представитель. Так отчего же он постоянно вмешивается в наши вопросы?

— Он не наш генеральный секретарь… И вообще, задавайте подобные вопросы ему. Посол Союза… в последний раз видел его в баре. Такой Советник вам нужен?

— Задача выбирать Советника лежит на ваших плечах. Мы не вправе тыкать вам в тех представителей, которые нравятся нам. Хотя и жаль, что не в праве.

— Давайте о Рексе. Совет дал согласие на излечение кроганов? — спросил СПЕКТР.

— Да. Обстоятельства вынуждают нас сближаться с кроганами и искать их помощи. Мы должны дать им возможность излечения, — саларианец подошел к терминалу и отключил камеры. — Возможность, но без излечения, понимаете?

— Нет, — замотал головой Шепард.

— Вы проведете весь сеанс как положено. Я не буду говорить о деталях. Мордин знает о них все. Но без конечного результата. Точнее, без того финала, который ждут кроганы. Лекарство потеряет свою ценность, если будет выпущено в лаборатории, с выведенными из строя приборами для расщепления частиц. Мордин может починить. Уговорите его этого не делать. Или… решайте сами, что с ним делать.

— Хотите сделать меня лжецом? — нахмурился Шепард.

— Не хочу делать вас убийцей будущих поколений, — Советник снова включил камеры. — Разрешение на излечение передано в Совет Обороны. Действуйте исходя из лучших побуждений. Только одна просьба, СПЕКТР: вначале подумайте, что считать лучшими побуждениями, а что — добровольным самообманом.

* * *

Михайлович наблюдал за захватом базы, смело сидя в густых кустах. Все-таки, не его это стезя — ходить по земле. Он это понял, когда почувствовал тошноту, головокружение и желание съесть булочку с маком. Его, как старого моряка, укачивало на суше, и весь организм требовал немедленно вернуть его на какой-нибудь объект, ходящий по морю. В его конкретном случае — бороздящий космические просторы. Вся эта беготня по земле, разбитые установки на крышах, сломанные баррикады, крики, выстрелы… Это все такое чуждое. В космосе же была тишина, разбавляемая его приказами и дублирующими ответами подчиненных.

Но с другой стороны, можно было похвалить Альянс за бравый десант, моментально разбивший охрану комплекса и теперь занимающийся непосредственно захватом внутри него. Радовало, что «Цербер» возвел свои лаборатории на пригорке, где хоть немного, но ветер обдувал ядовитые испарения растений. А значит, нет необходимости каждые полчаса нестись в законсервированные помещения и менять фильтры. А с третей стороны — Михайловичу давила броня в области живота, и он усиленно старался думать, что подгоняющий ее под его фигуру на корабле оружейник — слепой идиот, а не он втягивал живот, потому что во время замеров в оружейной торчал бравый бабский полк, состоящий из двух альянсовских мокрощелок.

— Объект взят, — услышал он доклад старшего группы. — Зачистку имеющихся лагерей проводить?

— Да не надо, — отозвался Михайлович, направляясь к лаборатории. — Побольше людей допросим и запытаем.

«Чистка», которую Михайлович проводил не только в стыковочных отсеках, но и по всему кораблю время от времени, никогда его не раздражала настолько, насколько вывела из себя сейчас. Долгая, слепящая, отдающая металлическим запахом, проникающим сквозь фильтры. Нет, одну пытку для цербеовцев он уже изобрел.

— Товарищ адмирал. Помещение зачищено. Можно ли начинать допрос ученых? — поинтересовалась у Михайловича здоровая альянсовская детина.

— Давайте. Только чур без меня не калечить, — предупредил адмирал и заинтересованно подошел к сборам растений, высаженных подобно рассаде и навевающие приятные воспоминания.

— Ботаникой что ли увлечься? — сам у себя поинтересовался Михайлович, резко одергивая руку от жалящего листа и от злости переворачивая весь посев.

Адмирал огляделся, выискивая настороженным взглядом случайного свидетеля его мини-битвы с рассадой. Видимо, альянсовский десант получил указание от своего Комитета: на чудачества советских вояк реагировать или безразличием, или одобрительными улыбками.

— У нас гости, — объявили по громкой связи. — Два ученых. Но вооружены. Говорят, что с мирными намерениями.

— Всех впускай, — снисходительно разрешил Михайлович, потирая зудящую ладонь. — Только давайте как в фильмах: вы меня окружите и наведете на них стволы. Тогда беседа совсем интересная будет. И это… Режим «чистки» продлите, а то неизвестно что они нам припрут после ковыряния в местной муравушке.

— Есть, — отозвался голос.

Холл, как его решил наименовать про себя Михайлович, был узким, но длинным. Окружить себя свитой дуболомов, как в альянсовских боевиках не получилось, ибо, как оказалось, стоять надо только тесно друг к другу прижавшись. Среди пехотинцев адмирал мало-мальски симпатичных дам не увидел, потому отогнал от себя всех.

После завершения процедуры, дверь с шипением открылась и Михайлович с тоской увидел обыкновенных оперативников в обыкновенной церберовской броне. Никаких отличительных надписей, никаких знаков принадлежности к определенной сфере науки. Рядовые цепные псы и это скучно.

— Ничего что мы к вам без приглашения? — поинтересовался Михайлович, решив хоть поиздеваться, чтобы облегчить душу. — Обязуемся вытирать ноги при входе и в сортире за собой смывать. Хотя нет. Не обязуемся. Ладно, разоблачайтесь, агенты. Сымайте каски, будем на вас глядеть.

Гости замялись, переглядываясь. Михайлович скользнул взглядом по броне, отметил, что оружие у товарищей забрал входной контроль и храбро приблизился к оперативникам.

— Стесняться запрещено категорически. Давайте, шлем не штаны: над вашими лицами смеяться никто не будет. Громко, по крайней мере, — Михайлович повернул голову к старшему группы. — Много у нас тут пленных получилось?

— Если больше никто не подойдет, то около ста. По головам не считали пока, — отозвался он.

Михайлович удовлетворенно кивнул и повернулся к церберовцем. Первые пару секунд он, сомневаясь в собственном рассудке, с изумлением смотрел в глаза бывшему послу Союза. Через мгновение так же углядел удивление в глазах Колесникова, который, судя по всему, никак не ожидал встретиться с кулаком адмирала, направленного точно в нос. От последующего удара ногой в живот умудрился спастись, подставляя руки.

— Твою ж мать, кого я наблюдаю! Предатель и злодей! Спрятаться решил от правосудия и меня на никчемушной планетке, где даже дышать нечем. И снова не повезло. Неудачник, Колесников! Как был гусем, так и остался! — Михайлович почувствовал, что шея нервно задергалась, а пальцам так и хотелось сжаться в кулаки. — А это рядом с тобой кто? Тоже советский кормленец, посчитавший родную миску дюже маленькой, не под стать своему хлебалу? Давай и ты личико открывай!

— Борис, лучше сделать это вдали от солдат Альянса. Поверь мне, — попросил Колесников, еле сдерживаясь, чтобы не сложить в молитвенном жесте руки.

— Кому поверить? Дезертиру?

— Давай он снимет шлем в том секторе, где его никто не увидит.

— Какие еще условия? Удава и обезьянку малышу предоставить? — Михайлович нахмурился, глядя на растерянного Колесникова. Хотелось то ли избить его до полусмерти, то ли обнять покрепче. То ли все сразу провернуть, выбрав последовательность.

— Пожалуйста. Вспомни, мы ведь были друзьями когда-то…

— Друзьями!? Не смеши мои соски, Колесников. Ты всегда меня не любил! Всегда не клал мне в чай сахар!

— Я думаю…

— Предателям противопоказано думать без разрешения! — Михайлович снова обернулся и посмотрел на уставившихся на него солдат. — А вы быстренько собрались и вышли отсюда. Пока не принесете записки с разрешениями от мамок, что вам можно видеть голых женщин и разгневанных адмиралов, чтоб духу вашего рядом со мной не было, когда я в бешенстве. Давайте, давайте!

Дождавшись, когда коридор опустеет, Михайлович снова замахнулся на Колесникова. Тот и не думал сопротивляться. Михайлович замер и опустил руку.

— Считай, что я выполняю твое предсмертное желание! Давай, обнажай физиономию второго предателя!

— Ты только не удивляйся, ладно. Я тебе потом все объясню, — заговорил Колесников.

Михайлович скривился, но кивнул. Гнев, моментально возникший в организме, заметно спал, но не до конца. Адмирал попытался вспомнить дыхательные методики, которым его настырно обучал Сяо. Глаза закрыть, представить себя в приятном месте и медленно прогонять воздух через легкие. Чушь. Однако стало легче. Глубоко вздохнув и медленно выдохнув, приходя в себя, Михайлович открыл глаза. И тут же снова закрыл, так как сознание отказывалось переваривать столько незапланированной и ужасной по содержанию информации.

— Колесников, я одно не могу понять: почему даже у этого придурка Шепарда есть брат-близнец, а у меня нет!

Глава 18

Кайден редко чувствовал себя раздраженным. В жизни случалось много дурного, и он давно отучился злиться по пустякам. Однако сейчас, в компании с двумя советскими офицерами, Аленко ощущал, что даже не закипал: он испарялся на глазах. Вместо того, чтобы оказывать огневую поддержку, реагировать на изученные и переизученные жесты-приказы, начальники Страны Советов спокойненько устроили перекур, разглядывая активированную карту аварийных проходов. Хотя, нужно отдать должное, время от времени косились на Аленко и Пикарда, вспотевших от напряжения.

Ремонтный отсек, в котором они устроили мини-лагерь, являлся местом, куда любопытные геты заглядывали с завидной регулярностью. Не пожелавшие отвлекаться на такой пустяк, как вооруженные и стреляющие роботы, «дикие офицеры» усадили Аленко около контейнеров, стоящих возле двери. Пикарду же приказали охранять их величества, находясь за трубами. Сами в это время совещались, видимо, придумывая, как коллег Альянса поинтересней угробить.

— До центрального поста идти пока смысла нет. Гетов многовато. Не считал, но точно больше, чем нас, — высказался один, приказавший называть его «Просто Гений и не хрен вам знать больше. Все равно без ошибок мою фамилию не произнесете». — А вот в отсеки, отвечающие за подачу энергии, нужно наведаться.

— Они в другой стороне. Что нам, пехом по этому клятому дредноуту бежать? — не согласился второй, не посчитавший нужным представиться.

— Пехом хорошо бы, но, боюсь, не выйдет у нас. У этих гетов есть какие-нибудь средства передвижения, кроме лифтов? Хорошо бы заиметь такой мобильный транспорт, который бы нас через вот эти люки доставил. Сомневаюсь, что по аварийным лестницам много синтетиков скачет. А подниматься самим долго.

— А чем вам план с захватом рубки не нравится? — поинтересовался Аленко,

— Нравится. Только не дойдем мы туда. А вот если выключим питание на корабле… Можно будет прогулочным шагом устремиться в центральный пост. Можно даже в камбузе побывать, если у кого есть потребность. И, разумеется, если он тут есть, — последовал ответ. — Важно только успеть до того момента, как по нашему кораблику, который непременно перекорежит, сразу огонь не открыли.

— Вы хотите отключить систему подачи энергии? А смысл тогда вообще ползти на центральный пост?

— Мы ее перезагрузим. Пока все приборы, в том числе приписанные к кораблю геты, будут обновляться, свяжемся с контр-адмиралом оттуда. А дальше он пусть решает: везти нам дредноут в доки или заминировать его на хрен и валить. Кстати, на последнее действо требуется и время, и взрывчатка, а мы располагаем только фантазиями, планом аварийного прохода и омни-гелем.

— От нас требуется найти место, откуда подавали сигнал кварианцам, — задумался Кайден. — Ну и того, кто его подавал. Не могли же геты ловушку такую хитроумную изобрести. Нет… Будем действовать согласно приказу контр-адмирала.

— Умный, да? И послушный. Лапочка просто, — развернулся «дикий» офицер к Аленко. — А скажи мне, отец родной, на твой инструметрон поступают хоть какие-нибудь сигналы? Хоть вызовы от командования, хоть сообщения от подружки? Нет. А это потому, что на этом драном дредноуте что-то глушит сигналы. Отключить разом все «глушилки» ты не сможешь. А как без сигнала найдешь помещение, откуда поступали вызовы? Методом забегов в каждый отсек? Давай, начинай. А вот если мы перезагрузим системы, на какое-то время будем на связи с командованием. И быстрее найдем пункт назначения. Доступно объяснил, или тебе нужно на доске разноцветными мелками ситуацию нарисовать?

Кайден насупился и покосился на другого офицера. Тот по-прежнему хмурился, оглядывая виртуальную карту. Видимо, не считал нужным вмешиваться в спор.

— Тогда вообще зачем нам этот центральный пост? — рискнул полюбопытствовать Аленко, отходя обратно к контейнерам.

— Чтобы по прилету на базу мы рассказывали, что захватили рубку на дредноуте гетов. При этом работая вдвоем, — отозвался чеченец.

Кайден закусил губу, стараясь сдержать поток ругани. Ему было непонятно: шутят так в Союзе или просто… по жизни веселые.

— Адмирал Пикард, у вас имеются возражения? — заговорил офицер, обращаясь к переминающемуся французу.

— По-моему, вы тут главные, — пожал он плечами. — Хотя и не… Неважно, в общем-то. Просто говорите, куда идти и что делать.

* * *

Шепард искал взглядом молодого лейтенанта, которого назначили в его группу. Обещанной поддержки с воздуха ему не оказали, что заставляло отбивать ноги, убегая от Жнеца, внезапно почтившего вниманием Тучанку. И если, глядя на голову адской машины, можно было сориентироваться, когда и куда последует залп, то от «клешней» приходилось удирать, позорно сверкая пятками. От кроганов, которые составляли что-то вроде местного ополчения, толку было немногим больше, ибо в основном они были заняты тем же, чем и Шепард: бегали, орали и иногда отстреливались от подходивших слишком близко Жнецов.

Ударить в местные «барабаны» было не такой легкой задачей, как он изначально думал. Добраться до одного из них, активировать и успеть добежать до другого, пока старинные шестеренки первого не остановились — на самых тяжелых тренировках не было даже и близко подобных задач. Жнец, не сильно полагающийся на стрельбу, постоянно вышагивал, ломая каменные колоны, полуснесенные временем.

Шепард оттолкнул ногой одного из хасков, перекатился в сторону и тут же впился взглядом в резко опустившуюся в паре метров от него «щупальцу». Второй конечностью Жнец задел остатки высокой балюстрады, ошметки которой полетели в Джона. От прилетевшего сверху камня, пришедшегося точно на затылок, потемнело в глазах. Шлем, конечно, смягчал удар, но лучше бы по нему стреляли. Ей богу.

— Шепард, я почти добрался до молота. Будь готов, — услышал Шепард сквозь собственный шум в ушах голос Рекса.

Джон вздохнул. Снова появившаяся на каменистом песке тень предупреждала о том, что сейчас Жнец снова попытается придавить своей важностью и весом бедного, измученного перебежками и перекатами капитана. Снова пришлось бежать, попутно стреляя в выросшего на лестничном проходе каннибала. От внезапного удара в спину перехватило дыхание. Шепард упал на колени и попытался откинуться на бок. Тварь, словно выросшая из песка, снова замахнулась на него. Шепард почувствовал усталость и полнейшее нежелание защищаться. Сил не было на то, чтобы элементарно перекатиться в сторону и, не особо целясь, выстрелить. Хотелось просто дождаться этого клятого удара и уйти в мир, где не было Жнецов, позорного заключения в тюрьме и предательства Альянса, пошедшего на поводу у генсека. Где бы его не клеймили позором за то, что он делал. И туда, где не было бы лицемерного Союза.

— Поднимайтесь, капитан, — почувствовал Шепард почти бережное прикосновение. — Путь открыт. Нужно действовать быстро.

Джон открыл глаза и посмотрел на валяющуюся тварь. Жнец, отвернувшийся в другую сторону, доставлял дискомфорт бегающим по развалинам кроганам. Сквозь шум до его ушей внезапно донесся смех от скачущих по плитам солдат Рекса. Их это забавляло. Шепард приободрился. Вот с кого нужно было брать пример: удирают от «клешней» и радуются, точно играющие в догонялки дети. А он, как унылый куль с мукой: улегся на песке и заныл. Хорошо слезу пустить не успел. Спаситель, черт возьми!

Решив помечтать о радостях загробной жизни позже, Шепард поднялся и, не дослушав лейтенанта, понесся по лестнице, попутно сбивая с ног дежурившего возле молота каннибала. Приземлившегося возле выступа жнеца тут же ударил ногой, представляя интересный полет оного и приземление.

— Я активировал молот, Шепард, — радостно возвестил Рекс. — Теперь ты давай и побыстрее ко мне. У меня тут веселая компания из двух тварей намечается.

— Одна из них ты, верно, Рекс? — улыбнулся Шепард, надавливая на рычаг.

— Теперь, да. Минус одна тварь. А еще Жнец обратил на меня свое драгоценное внимание. А ты, как обычно, пыжаков ловишь, — довольно отозвался кроган. — Теперь беги что есть сил в лабораторию к Солусу. Ко мне не нужно, отбой тревоги. Мы разберемся с оставшимися жнецами. И да, Шепард… Спасибо, что решил помочь. Я это ценю.

Шепард стиснул зубы. Настроение снова скатилось к исходной нулевой точке. Знал бы Рекс о том, какой лицемер тот, кого он считал другом, смог ли бы простить? Или попытаться понять причины поступков? Или хоть в живых оставить, если подлость саларианцев раскроется?

Жестом приказав лейтенанту оставаться в развалившейся галерее и радовать глаз Калрос, бесстрашно заволакивающим Жнеца в свое песчаное гнездо. Он и сам бы с превеликим удовольствием остался бы здесь, полностью положившись на ум Мордина, но сейчас… У него была слабая надежда, что он уговорит Солуса не использовать мощь Завесы в полной мере. Шепард долго думал о предложении Советника и в итоге согласился. Не время для лечения, вот уж точно. Но раз это возможно сделать сейчас, в условиях не просто войны, а геноцида, то и потом будет нетрудно. Если не легче.

Мордин со свойственной ему энергичностью носился по лаборатории первого этажа, переключая клавиши, меняя освещения, выводя на экраны какие-то формулы.

— Шепард, устройства не работают. Починить можно только из сигнальной, — саларианец указал на лифт. — Я должен идти.

— Туда? — изумился Шепард, ощущая, как трясет от перегрузки систем аппаратуру. — Мордин, подожди.

— Теряем время, Шепард. Я должен. Значит, могу. Обязан исправить все. Кроме меня не кому. Могут перепутать, — Мордин подошел к лифту и оглянулся. — Рад был поработать с тобой. Хороший опыт. Жаль, что последний.

— Не обязательно, — замотал головой Джон, приближаясь. — Давай еще поработаем. Излечение кроганов не первостепенная задача, ведь так? Ты мне нужен.

— Говоришь как Советник. Общался с ним? Немудрено, что теперь передумал стать героем для кроганов. Я не передумал. Извини, Шепард. Я сделаю то, что должен. А ты, — взгляд саларианца опустился на руку Шепарда с зажатым в ней пистолетом, — Делай, что должен делать ты.

Пару секунд Шепард ошалело наблюдал, как неторопливо, точно привлекая внимание к своей незащищенной спине, Мордин разворачивается. И нажимает кнопку вызова. От безысходности защипало глаза. Мордин погибнет в любом случае. На верхнем этаже геройски, или же здесь. От руки друга. Кроганы — опасные друзья. Шепард ведь уже решил, что саларианцы правы. Подло и бесспорно, но правы. Он не имел право стать отцом всех будущих несчастий, которые хлебнет галактика. Общение с Ривом лишь подтвердило его догадки. Большинство кроганов такие. Много ли нужно времени с точки зрения исторической перспективы, прежде чем они свергнут добродушного, ужимающего их в правах Рекса? Нет. И снова будет война, кровь, слезы и страдания. Одна жизнь против тысячи? Честный ли это обмен?

Шепард чертыхнулся и выставил руку, спуская курок. Саларианец упал, но шевелился. Еще один выстрел пришелся точно на закрывающиеся двери. Откинув пистолет в сторону, Шепард подошел к стене и несколько раз ударил кулаком. Обычно физическая боль заглушала душевную. Сейчас от саднящей руки было только хуже. Сняв шлем, Джон растер виски и запрокинул голову, словно это не даст глазам источать потоки слез, которые, помимо его воли, уже омочили щеки. Не хватало еще явиться к Рексу зареванным, точно девочка, потерявшая куклу. Глубоко вздохнув, Шепард вновь надел шлем. Завеса рушилась и погибать под ее развалинами было бы неправильно. Хотя Джон уже не знал, что правильно, а что нет.

* * *

Михайлович бодро шагал по длинным коридорам, перикидывая полотенец с одного плеча на другое. Церберовцы, с непонятными ему лично целями, очистили небольшое озеро от токсинов, источаемых местной флорой и теперь, если верить отчетам, из водоемчика можно было смело и жадно хлебать, не боясь отравления. Озеро было защищено герметичными стенами, а проход к нему состоял из длинных, переплетенных между собой коридоров. Посему нацеплять на себя броню и заботиться о смене фильтров потребности не было. Было лишь желание освежить голову после учиненного Колесникову допроса. Мозг кипел, сердце рвалось от эмоций, язык щипал не высказанный говнюкам мат. Полученную же информацию требовалось трезво переварить, желательно перед этим выпив.

Бухать на заданиях Михайлович себе запрещал, посему решил лишь искупаться, а попутно придумать, как и для чего жить дальше. Клон Шепарда… Шепардов клон… Кто бы мог подумать, представить и воплотить задумку в жизнь. А потом взять и нагло с этой задумкой столкнуть советского адмирала. Михайлович на все жизненные вопросы имел официально принятые ответы. Клонирование было запрещено. Объединенный Совет по этике в понятной форме объяснял, почему подобные эксперименты являются недопустимыми. Михайлович был согласен со всеми тезисами. В единичном случае, даже с религиозными. И скрывать свое отношение к людям, подобным этому Джеймсу, он не собирался.

Оценив водоем, Михайлович разделся. Поглядев на свои бриджеподобные плавки, снял и их и погрузил тело в прохладную воду. Давно он не позволял себе расслабиться. В космосе ванные процедуры он не мог себе позволить, а в душе он не задерживался, так как мозг тут же начинали переполнять блестящие идеи, стоило только намылиться. Приходилось смывать пенные субстанции и нестись доносить мысли неподготовленному экипажу. Сейчас вокруг не было никого, камеры он лично отключил, запретив всем подходить к мониторам под страхом пытки, учиняемой щекоткой. Можно было поплавать, порезвиться как дитя, а заодно и переосмыслить пережитое.

* * *

Джеймс слонялся из угла в угол, не находя покоя. Колесников, деливший с ним выданные апартаменты, мирно спал, чему-то улыбаясь во сне. Видимо, факт того, что он, будучи разведчиком, попался, бывшего посла нисколько не смущал. Даже радовал. А вот Джеймс чувствовал, что его собственная жизнь скоро изменится. Причем, в худшую сторону. То, что его тут же запрут в одной из лабораторий Цитадели, он не сомневался. И хорошо, если не препарируют. А, что гораздо хуже, будут с любопытством его рассматривать, сравнивать с прототипом, выявлять изъяны. А он только научился ощущать себя личностью, отбросив юношеские замашки и задавив в себе агрессию. И зачем нужно было это делать? Зачем нужно было читать классику вслух, ублажая уши Колесникова? Что, кому-то интересно то, что он подумал об отдельно взятой книге? Кто-то поинтересуется его мнением? Захочет общаться только потому, что он человек? Нет, разумеется. Все так и будут сравнивать его с Шепардом. Так он и останется «бестолковой копией» и «генетическим материалом» или как там еще его назвал советский адмирал, высокомерно поглядывающий на Джеймса.

Этот Михайлович был противным, гадким, мерзким и… и донельзя логичным в глазах клона. На него даже обижаться было трудно, ибо он говорил все то, что сам Джеймс вычитывал в монограммах различных ученых о клонировании. Они ведь соотечественники с Колесниковым и учили их одному и тому же. От чего же тогда один говорил шаблонами, а другой взялся с ним общаться? Тоже обязан быть столь же отформатированным, ан нет… Впрочем, Колесникову, вероятно, просто было одиноко на «Кроносе» вот и все. Банально и печально.

Оглядев мирно спящего разведчика еще раз, Джеймс подошел к двери. Заперт замок был нетяжелым кодом. Он уже давно навострился подбирать фрагменты к такого рода защите. Спасибо Колесникову, разумеется. Сидеть в замкнутом помещении клон не мог. Постоянно накатывал детский страх сродни тому, когда он впервые очнулся в капсуле с затемненными стеклами. С тех пор ужас липкими руками душил его, стоило Джеймсу оказаться в подобных условиях. Лучше пусть его поймают в коридоре, чем продолжать изводить себя мыслями.

Услышав негромкий гул и последовавший за ним щелчок, Джеймс высунул голову, осматривая коридор. Как назло именно сейчас к нему приближался патрулирующий проходы солдат. Впрочем, подойдя вплотную, незнакомец отдал честь и широко улыбнулся, тем самым почти шокировав Джеймса.

— Капитан Шепард, приветствую. Не знал, что вы в составе группы, — благодушно заметил солдат, чье звание клон не мог определить.

— Да, знаете… записали в последний момент. Сами понимаете, когда вокруг такое… ни в чем нельзя быть уверенным. Даже в назначениях, — пробормотал Джеймс.

— Это верно. Новое руководство… А! — махнул рукой солдат. — Вы лучше меня все понимаете.

— Да, наверное, — осмелел Джеймс.

— Хотя с ними весело. Вон, адмирал пошел кости полоскать на озеро. Представляете, не побоялся камеры выключить. Я бы посмотрел, чем он там сам с собой творит, да побаиваюсь. Почувствует мой взгляд сквозь объектив и расстояние и внушит пойти повеситься. Не рискую, хотя интересно.

— На озеро направился, — задумчиво произнес клон. — Его можно понять. Когда еще представится возможность помыться.

— Верно. Ладно, капитан, мне нужно возвращаться к патрулированию. Поговорим позже.

Джеймс кивнул, продолжая раздумывать. Его мучило желание поговорить с Михайловичем наедине. Объяснить, что не такая уж он игрушка. Тоже личность. И с ним тоже нужно считаться. Что-то подсказывало, адмирал не будет столь ершист, находясь с ним наедине. Собственно, чистота намерений Михайловича доказана тем, что его приняли за Шепарда. Никому не сказал, что он лишь копия. Это вселяло слабую надежду на возможный конструктивный диалог.

Коридоры были знакомы Джеймсу. Он часто ходил купаться, ибо его тянуло туда, где много воды. Правда плавать он так и не научился. Колесников показал ему только как лежать на воде. С остальным не успел. Что ж… Оставалось надеяться, что у клона будет время на полное освоение этого немудренного искусства.

Подходя ближе, Джеймс заметил фигуру адмирала. Голый советский военачальник сидел на берегу и сильно бил ногами по воде. Для чего он это делал, было неясно. Так отдыхают адмиралы? Сидя задницей на мелких камешках и шлепая ногами по спокойной глади? Резвятся? А он мучается от предчувствий того, что с ним сотворят, когда привезут на Цитадель. Это справедливо?

Заметив лежащую аккуратной кучкой форму, Джеймс тихонько подошел, нагнулся, взял все и пошел к выходу. И плевать ему было на последствия. Пусть Михайлович хоть раз побудет в неудобном положении. И пусть порадуется, что он хотя бы не клон.

* * *

Михайлович поднялся, отряхивая мелкий колючий песок. Наплававшись и побив ногами по воде, он почувствовал облегчение. Колесников на месте, трофей в виде клона порадует генсека, а лаборатория «Цербера» захвачена. Миссия выполнена и перевыполнена. Что может омрачить этот день?

Подойдя к месту, где он сложил форму, адмирал воровато поглядел по сторонам, решив, что память его подводит. Он был уверен в себе и в своей способности запоминать. Но тут и напрягать память не надо, ибо на том месте, где должна быть одежда, валяется один сапог. Даже не два, а один. И как это нужно было понять? Над ним подшутили? А смеяться после какого слова почему не сказали? И вообще, какого хрена тут происходит?

Поблизости никого не оказалось. Значит, форму умыкнули и уже наверняка бегут по коридорам, подло хихикая и представляя, как стыдно будет адмиралу идти в штаб голым. Михайлович ухмыльнулся. Он не стеснялся своего тела. Совершенно. Всю свою сознательную жизнь он был уверен, что лучше предстать перед публикой голым, чем одетым в какую-нибудь нетрадиционную рвань.

Но чувство юмора потенциального самоубийцы нужно подтянуть. Вместе с пупком и на уровень глаза желательно. Безнаказанным оставить такое Михайлович не мог. А уж взгляды на его спину и чуть ниже, адмирал физически ощущал. Проходившие мимо офицеры молча отдавали честь и ускорялись. Михайлович чувствовал, что закипает.

Подходя к импровизированной проходной, адмирал поймал на себе изумленный взгляд дежурившего солдата. Тот отдал честь и молча уставился на Михайловича.

— Чего смотришь? Ждешь, когда я тоже руку к виску поднесу? Нельзя. Я, как ты успел заметить, без фуражки. Давай, пропускай меня.

— Сейчас, — замялся солдат.

— Скажи мне, любезный, а никто посторонний в коридорах не ошарялся? Ну, совершенно случайно не попадал туда тот, кто не дежурит? — полюбопытствовал Михайлович.

— Не было посторонних. Да и откуда им взяться? — отозвался красный от увиденного солдат.

— И то верно, — вздохнул Михайлович.

— Шепард только ходил на озеро. Но вы с ним виделись, должно быть, — внезапно добавил дежурный.

— Кто? А, ясно, — Михайлович довольно потер ладони. — А Шепард куда направился, не подскажешь?

— Туда, где вы держите Колесникова, товарищ адмирал. Только вот… как вы туда пойдете… без фуражки…

Михайлович мстительно сузил глаза, проигрывая в мыслях сцену мести.

— Надеюсь, «Шепард» не верит в богов, ибо они наградили его умом, равным его же красоте… Больше тебе скажу, он должен их ненавидеть за это и проклинать… Молитв с просьбами быть милосердней я не должен услышать. Так, милый мальчик, раздобудь-ка мне одежонку какую-нибудь, — распорядился Михайлович.

— А пост как же? — испугался солдат. — Не могу же я нарушить…

— Шагай быстрей, знаток устава! — разозлился Михайлович. — Будешь потом рассказывать, как тебя на посту подменял красавец-адмирал. Но если до моих ушей байка дойдет, то я всем расскажу, что ты дристать бегал, а я любезно обосранный пост охранял. Так что лучше тебе забыть этот вечер. Ты еще здесь?

* * *

От гула сирен и яркости аварийных лампочек у Аленко захватывало дух. После перезагрузки систем в отсеке, до которого они с грехом пополам добрались, советские коллеги, без объявления кросса, тут же понеслись к выходу, застревая в дверях, которые на две тушки были явно не рассчитаны. Предупреждать СПЕКТРа и адмирала Альянса никто не собирался. Конечно, кто-то из них крикнул: «Поршнями к выходу и тикайте куды очи глядят», но Кайден из этого понял только слово «выход». Можно ли считать подобный крик предупреждением, он сомневался. А еще он ощущал зарождающиеся в собственном организме комплексы, глядя на задорно удирающих вояк, с бочкообразными фигурками. Особую тоску навевал тот факт, что «просто гений» бежал с активированным инструметроном, умудряясь на ходу сверять маршрут. Радовал только тот факт, что озабоченные обстановкой геты вссосались в отсеки и разбрелись по терминалам. В коридорах почти никто не ошивался, что делало перемещение почти безопасным. «Просто гений» резко затормозил, вглядываясь в схему. Не успевший остановиться Кайден влетел в чеченца, втолкнув того в стену, радуясь, что не понимает ни слова из того потока, который на него обрушился.

— Значит, что мы имеем? Имеем вывод систем из под контроля и знаем, откуда поступил последний сигнал. Галерея этажем выше. Не могу понять назначение отсека… Из полученной информации, могу лишь предположить, что это что-то вроде… библиотеки. По-моему.

— Шутите? — усмехнулся Кайден. — Какая библиотека у синтетиков?

— Я подобрал подходящее слово, а не классифицировал отсек, — огрызнулся тот. — Архив слово не подходящее, ибо общность и прочие трали-вали… Отсюда гетам поступает информация, но сжатая. Проверяемая перед отправкой на остальные серверы. Так понятней? И вообще! Сначала нужно подняться на уровень и дойти до отсека. Потом сами наименование ему придумаете. Или имеются другие предложения?

— Вы ведете, мы вас защищаем, — решил не спорить с довольно адекватным офицером Кайден.

— И это правильно, — кивнул «просто гений». — А вот теперь пожарная лестница.

— Только после вас, — галантно кивнул Аленко чеченцу.

Тот все еще шептал угрозы. Кайден вдруг понял, что жизнь его сложилась не так, как он того хотел. Учеба, служба, тренировки… А результат? Он провожает взглядом не слишком красивую задницу советского офицера, настроенного крайне хамски. Видимо, нужно было ползти впереди, так бы он лишил себя потребности наблюдать за движениями чужого тыла.

Пройдя вперед, в помещение, из которого посылали сигнал, Аленко осмотрелся. Сложно понимать логику, которой руководствовался искусственный разум, создавая подобные конструкции. Зачем огромная площадка посреди отсека? Для чего нужны ветвистые лестницы с терминалами? Куда ведут суровой выделки провода, переплетения которых встречаются на каждом шагу? И, в конце концов, почему здесь так тихо?

— Непонятно. Геты изучают сами себя? В данной особи нет никаких принципиальных отличий от остальных… Впрочем. Впрочем, неважно. Под обшивкой гет, — офицер, тут же подошедший к терминалу, указал пальцем на центральную залу.

— И что будем делать, брат? — спросил чеченец.

— Оружие достаньте что ли. И щиты проверьте. Вроде, других активированных единиц в отсеке нет, но хрен его знает. Аварийку геты уже подключили. Скоро наладят основное питание. Рискнем. Я отключаю блокировочные сигналы. Аленко, мальчик мой, возьми винтовку в ручки и покрепче сожми между пальчиков. Раз, два, три — гет, выходи, — нажав несколько клавиш, «просто гений» тоже развернулся к центру, первые достав оружие.

— Капитан Аленко, — произнес гет из поднявшейся капсулы. — Помним ваше досье.

— Ты тот гет, который служил с Шепардом? — подходя ближе поинтересовался Кайден, не убирая оружие.

— Мы помогали капитану. А он помогал нам разобраться. Мы не желаем войны. Мы уже воевали с создателями. Слишком много потерянных платформ, слишком много сбитых программ. Мы не хотим это повторять. Это… больно.

— Больно? — переспросил Кайден, пораженно опуская оружие. — Синтетики чувствуют боль? Неправда!

— Мы не знаем, как описать подобное состояние. Мы нашли подходящее слово. Мы ощущаем потерю, когда общность теряет контроль над платформой, — ответил гет.

— Легион. Как же, читал отчеты Шепарда. Помню, — чеченец тоже рискнул подойти ближе. — Зачем ты заманил нас сюда? Очевидно, что геты не хотят мира.

— Мы желаем мира. Всегда желали. Но сейчас к нам пришел высший разум. Идеал творений. Мы под контролем Жнеца, опустившегося на планету.

— Не гони гусей. Помедленнее. Так, значит общность сейчас подчинена программам Жнеца? А почему ты не с ними? Почему вообще тебя изучают?

— Мы провели эксперимент. Мы хотели, чтобы стало лучше. Попробовали только с этой платформой и перемены затронули только ее. Но мы хотим освободить общность. Мы способны оказать поддержку в этой войне, независимо от того, что предпочтут создатели.

— А от нас ты чего хочешь? — Кайден ощущал жалость, глядя на покореженный корпус гета. Машина, робот, вещь, сосредоточие винтиков и электрических зарядов… Почему же его было так жаль? Он ведь не чувствовал боли, получая эту зияющую дыру, которую не смог заделать как следует. Причем, знакомым до боли материалом и редким символом, отчетливо видным на фоне серебристо-темного тела. N7. У Шепарда был этот шлем и до того, как «умереть», он таскал его с любой броней, тратя время на подгон к ней выступов и защелок. И где этот гет только нашел его?

— Вы поможете нам, если захотите. А если нет… То хотя бы отключите барьеры, чтобы мы смогли уйти, — повернул фонарь в сторону Аленко гет.

Чеченец молчал. Пикард вообще абстрагировался и лишь приказы выполнял, не вмешиваясь в беседы. Кайден размышлял о том, что хуже уже точно не будет. Отпустят они гета или нет, а убираться с дредноута надо. Захват кокпита лучше отложить до того времени, когда геты их сами пустят полюбоваться рубкой.

— Я его разблокирую. Что уж… Не с пустыми же руками уходить. И полными карманами омни-геля. Кстати, как полагаете, получится его «толкнуть» торгашам на Цитадели? — обвел взглядом присутствующих «просто гений».

* * *

Шепард ненавидел погребальные церемонии. Они нагоняли такую безысходную тоску, от которой он долго не мог отойти. Он видел смерть очень часто. Гораздо чаще, чем хотелось бы ему самому. Но самым ужасным в этой жизни, он видел эти ритуалы. На Земле и в колониях, особенно среди верующих, это было поистине ужасающим мероприятием. Какие-то странные молитвы, запах воска и чего-то еще, раздирающего легкие от слащавости, никак не вяжущейся с обстановкой. Кроганы тоже относились серьезно к подобному, хотя какой-то особой религиозности за тем же Рексом Шепард не замечал раньше.

Его попросили присутствовать при том, как павших кроганов предают огню. Никто не плакал, не говорил речей, не кидался на перевязанные тканью тела, но все равно было ужасное ощущение того, что вот она: точка невозврата. А дальше что? Загробный мир, небытие, пустота? Или просто Великое Ничто в не менее Великом Нигде?

Рекс, стоящий чуть впереди оглянулся на Шепарда и вяло махнул рукой. Джон ответил кивком и тут же опустил глаза. Победа над Жнецом таким экзотическим способом, небольшие потери личного состава и отбитая у врага Тучанка — все это меркло при мысли, что все напрасно. Смерть этих кроганов такая же ненужная жертва, как и смерть Мордина. И виноват во всей этой цепочке нелепиц только он один. И бесполезно самому себе доказывать, что ты действовал из правильных побуждений. Другим — доказывай, себе — невозможно, ибо знаешь правду. И истина заключается в том, что он подлец. Убийца не зачатых еще детей, большинство из которых после рождения сразу направятся на этот же костер. Он должен что-то себе объяснять? Все объяснено. Он, Шепард, безусловно правильный человек с правильными взглядами и поступками. Только при всей правильности, подл и лжив.

— Это был великий день, Шепард, — извлек капитана из глубин сознания Рекс. — Не жалей павших, они дали дорогу тем, кто родится завтра.

— Понимаю, — тихо отозвался Джон, все еще не поднимающий глаз.

— Знаешь, для нашей расы и для меня в частности еще никто не сделал столь много, сколько сделал ты. Я это ценю. И, знаешь что? Своего первенца я назову в честь тебя. Мне приятно будет видеть в своем сыне хотя бы часть твоего благородства. Не то чтобы я ценил это качество в кроганах… С другой стороны, бить собственного Шепарда мне тоже будет приятно, — Рекс подмигнул еще более помрачневшему капитану.

— Рекс, капитан терзаем мыслями, не видишь? — мягко упрекнула вождя стоящая рядом Ева. — Скажите, Шепард, я могу вам помочь хоть чем-нибудь, лишь бы вы не были столь печальны в этот день? Кое в чем Рекс прав: это великий день и излишнее уныние нам не нужно.

Шепард покачал головой. От вида довольного Рекса и доброго взгляда Евы начинали трястись руки. Глаза вновь предательски защипало. Джон быстрым движением надел шлем, чтобы не показывать лица. Не хотелось, чтобы его видели в состоянии, близком к срыву. Он не должен демонстрировать слабость. Нужно было сберечь остатки былого величия гордости Альянса и первого СПЕКТРа-человека.

Если бы хоть что-то в нем вообще осталось.

Примечание к части

**Внезапно поняла, что Шепарду и клону внимания вообще не уделяла. Стало стыдно, ибо они тоже человеки. Не желала впадать в унылый пересказ внутренних погод оных, просто представила, какого обоим в своих шкурках на фоне неунывающего Михайловича и вполне по своему счастливого Колесникова. Вышла глава почти без юмора, но так надо.**

>

Глава 19

Нельзя сказать, что Михайлович был человеком злым или мстительным. Во-первых, он сам себя таковым не считал, а во-вторых, мстить он предпочитал тогда, когда обидчик максимально расслаблял ягодичные мышцы, а адмирал, будучи внимательным товарищем, моментально обращал внимание на такое состояние и сочинял геморрой расслабленной заднице недруга быстро. Карой любой его поступок не считался, так как в большинстве случаев неосторожный юнит просто забывал о смертельной обиде, нанесенной в общем-то добродушному адмиралу.

Да и сразу мстить нельзя. Во-первых, недо-Шепард ждет пакостей, и потому осторожен, как шпион в кустах, а во-вторых, всем сразу станет ясно, что закаленного конспектами адмирала смутила прогулка голышом по закрытой базе на почти неодушевленной планете. Михайлович не мог себе позволить, чтобы о нем думали хуже, чем он разрешал.

Куда больше его смущали протоколы и рапорты, которые ему вслух зачитывали в те моменты, когда он перебирал значки. Странные сомнения в нормальности головных устройств генсека и его подковерных помощников все чаще посещали адмирала. Сначала они отправляют главнокомандующего флотом на задание, возглавлять которое должен не более чем капитан третьего ранга. И даже на поверхность планеты он не обязан бы был опускаться. Маленькая поддержка с воздуха, передача данных о перемещении вражеских юнитов и доклад. Все. Ладно, с беготней с пистолетом была его собственная инициатива, да и не слишком резво он ходил. Шустро просиживал в кустах, с любопытством оглядывая местных таракашек, ловко гонзающих по листьям и совершенно не задыхающимися без шлемов. Любопытная вещь — приспособляемость. А на Земле моментально бы передохли… Галактика была такой удивительно-большой, неповторимой, везде разной. Вот только дураки в ней были все одинаковые. Будто в одном месте отпочковывались. И генсек с его приказами был самым главным.

Раньше Михайловичу и в голову не приходило ругать правительство. Оно было таким, каким должно быть. Народ, как правило, стоит своих вождей. Стало быть, если возглавляет стадо хромой баран, значит остальные особи без ног вообще. Выбирают-то лучших. Вот только себя Михайлович дураком не считал. И ему на ум бы не пришло отправлять адмирала Альянса и СПЕКТРа в компании помощника адмирала флота и обычного техника к гетам. Генсек стремился обезглавить Альянсовскую армию или что? Он мысленно уже проводит коммунизацию вселенной, так как Жнецов больше нет? Михайлович не видел логики. Не то что бы ему нравились офицеры Альянса. Он ненавидел их за то, что многие позволяли себе носить синие носки с прорезями на пальчиках и пить по утрам газировку. Но многие были талантливы. Некоторые уникумы. И чем генсеку они помешали?

— Товарищ адмирал, — прервал Михайловича голос диспетчера. — Пройдите в каюту для брифинга.

Михайлович неохотно прервал любование галактической картой. Все-таки, плохие люди — эти военные. Все время у них что-то случается. И как только случается, дергают старшего по званию. Рядовые и сержанты сейчас тайно в карты режутся, а он, бедолага, должен пройти… метров эдак десять и разговаривать с совсем высокими начальниками. И чего всем от него нужно? Миссия выполнена, захвачен беглый посол, копия первого СПЕКТРа и симпатичный старший офицер «Цербера», при виде которой у большинства солдат потекли слюни. Но на него наорут за какую-нибудь херню вроде потерянного табельного пистолета. И все хорошее перечеркнет обозначенный казус. В личное дело напишут гадости, а на экранах проходной будет висеть его карикатурная копия в платочке с лукошком, из которого торчит оружие и подпись «Маша-растеряша». Впрочем, это было давно… и смешно. Воспитательные моменты в Союзе ему всегда нравились.

— Товарищ адмирал, — лицо у министра обороны было довольное. — Не мог не поздравить лично и раньше остальных. В порядке, знаешь ли, неформальной беседы. Захват базы, поимка мисс Лоусон, Колесников, клон… Борис, ты, как обычно, на редкость везуч.

— Никогда из леса без грибов не возвращался. Даже зимой, — похвастался Михайлович. — А что до захвата… Может, нам с сухопутными маршалами обязанностями поменяться? Гляди, как мне фартит на земле. А генералы там будут одним взглядом Жнецам программы перезагружать.

— Красавчик. Говорят, ты даже форму не растерял. В смысле, сначала подрастерял и голый бегал, но при этом сохранял мужество и втягивал живот.

— Вот мне любопытно, Николаевич, кто у меня стучит во вверенном мне публичном доме? — изумился Михайлович.

— Все.

— А давай доносчикам тоже год давать, как раньше? А я им в тюрьму пирожки с гвоздями буду посылать, а?

— Я б не против, — улыбнулся министр обороны. — А вообще, тобой довольны. И Хакет хорошо справляется. На него все, что только можно, свалили. И ремонты, и составление плана эвакуации с Цитадели. Турианцы молодцы. Очень помогают. Все-таки, хорошо, что война у Альянса и турианцев не состоялась в полной мере. Как бы мы своими офицерами не гордились, у планетян опыта побольше во всем.

— Оно так. Николаич, скажи… Отчет по контакту с гетами это не сказка и не сон? Генсек отправил самых высокопоставленных офицеров и моего головастого личного чеченца чтобы сдохнуть на чужеродной посудине? Может, хоть ты мне объяснишь, что вообще происходит? — развел руками Михайлович.

— Бориска, ты не лезь в эти дела. Свою дорогу в коммунистический рай после смерти ты уже протоптал этой миссией. Более того, ты ее брусчаткой умудрился выложить. Лучше бы мало кто справился, но… К генсековским решениям ты сейчас не цепляйся. Не то время, чтобы перед тобой все отчеты кидали и кланялись. Смекнул? — чуть нахмурился министр.

— Не смекнул. Любопытный я. Да и хочу знать, для чего и ради чего жопу рву. И рвут ли другие столь охотно и изображая удовольствие.

— Ах, товарищ адмирал флота… Я сам бы хотел угадать логику руководства, но нас всех сейчас просто перед задачей ставят. Не объясняя ничего. Есть в этом что-то правильное, но мне самому неспокойно. Я знаю только… — министр замялся. — Знаю, что мы неправы по отношению к некоторым расам.

— К расам адмиралов Михайловичей, — согласился Борис.

— Не только. Не думай, что ты один несправедливо загнанный в угол и оставленный без информационной подпитки. Нас много. Если получится поговорить лично, я объясню тебе, куда катится эта галактика.

— Буду ждать лекций, — согласился Михайлович.

Козырнув голограмме министра и отключив связь, Михайлович активировал инструметрон. Если его расчеты верны, то Призрака убили буквально за несколько дней до миссии на чертовой планете саларианцев. А если предположить, что Колесников хоть косвенно, но замешан в этом, то легко понять, почему его понесло подальше от тайной базы «Цербера» на миссию, в которой ни разведчик, ни дипломат не нужны. Как первое, так и второе из Колесникова выходило плохо, по скромному убеждению Михайловича, но он не был специалистом ни в каких других областях. Зачем он был там нужен? Экскурсия для клона? Или бегство от Петровского, который просто обязан был подозревать друга во всех грехах? Так или иначе, но Михайловича не воротило от вида бывшего посла. Не тянуло сломать ему нос об колено. Интуиция подсказывала, что с Колесниковым все не так просто. И очень было бы неплохо, если бы он действительно выполнял задание КГБ. А иначе получится, что сам советский адмирал везет разведчика к стенке. Михайлович не был сентиментальным, но терять друзей, пусть и столь противных, было не в его принципах.

Направляясь к блоку с камерами, Михайлович распорядился выключить камеры и звукозаписывающие устройства. Дежурный, привыкший к тому, что обычно адмирал приказывал даже в гальюнах камеры активировать, переспросил два раза. Но камеры выключил.

Михайлович, приказавший держать «врагов трудового народа и советских послов по одиночкам» заглянул в окошко. Сквозь нарисованные полосы Колесников действительно выглядел арестантом. Чуть похудевший, побледневший. И взгляд усталый настолько, что советский адмирал почувствовал жалость. Скажи бывшему разведчику сейчас, что его ведут на расстрел — ведь не испугается даже. А может и обрадуется. Видимо, осточертело ему уже все настолько, что собственная жизнь кажется банальной ношей, а не благом свыше или природой данным.

— Колесников, у меня молоко на крейсере скисло. Чего несчастный такой? Может, тебя выстрелом в коленку взбодрить? — оптимистично с порога начал Михайлович.

— Давай. Может, именно этого мне не хватает до вхождения в нирвану, — отозвался бывший посол, вставая с лежанки.

— Ты мне это брось. Упаднические настроения прибереги для Жнецов. Может, заразятся да без боя повымирают, — Михайлович оглядел отсек и всмотрелся на нетронутую посуду с обедом. — А чего не жрешь-то? После капиталистических деликатесов на нашу пайку слюна не выделяется? Или голодовку объявил?

— Не хочу просто. Аппетита нет, — признался Колесников. — А забастовки ты сам запретил устраивать. Не могу же я нарушить приказ советского адмирала.

— Правильно рассуждаешь, подлец. Но есть нужно. Давай, как в детстве? Ложечку за папу, ложечку за маму, за партию, за Михайловича…

— Если только за партию… — Колесников потянулся к миске и снова вернулся в прежнее положение.

— Наша дружба раньше была крепче спирта? — прищурившись, поинтересовался Михайлович.

— Слаще чая, определенно, — отозвался Колесников.

— Тогда открой другу правду. А то простимулирую твою честность выбитым глазом. Скажи мне, любезный предатель… А предатель ли ты, бывший посол? — скрестил руки на груди адмирал.

— В газетах же написано, — скривился Колесников. — А они не врут.

— У меня сейчас ни к кому доверия нет. Генсек паук, друзья Иуды, а служба сухопутным адмиралом у меня уже вот тут, — Михайлович провел пальцем по шее. — Все жду, когда мне еще какие-нибудь войска предложат возглавить. Конно-водолазные, к примеру. Уж там без советского адмирала, вокруг которого такой срам твориться, точно никуда. Но это философия. Я повторяю вопрос, но не озвучиваю.

Колесников понял, что несознательно кусает губы и прячет руки. От внимательного Михайловича это не укрылось.

— Брехать не вздумай. Я не Лисин-молокосос. Меня не проведешь. Я тут прикинул шляпу к носу, сопоставил факты, провел глубокий анализ ситуации и все понял без тебя. Говнюка. Скажи только, почему ты мне не сказал? Что, думал, я истерику не изображу? Что артистично не буду хватать за кафтан твоего председателя? Вот плохо ты меня знаешь, шпиончик, хоть и знаешь хорошо.

— Ну раз ты все понял, зачем спрашивать? — пожал плечами Колесников.

— Хочу знать, имею право. Может, ты герой, а может, крыса подкупная. Я должен быть уверен, что не на расстрел тебя везу.

— А если на расстрел?

— Тогда я лучше сам тебя отпущу. Вот прям сейчас и в открытый космос. Понимаешь, Колесников, не люблю в людях ошибаться. И в тебе не ошибаюсь. Камеры отключены. Скажи же, что ты чертов герой, и я завистливо и одобрительно одновременно похлопаю тебя по плечу.

— Никогда героем не был и на старости лет им быть не буду. На лаврах ты почивай. Допрос окончен? У меня слабость после длительного пребывания в непригодных для жизни условиях.

— Я пришлю тебе санитара. То есть, врача, — Михайлович неодобрительно покачал головой. — Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Мне все ясно. Но кое-что непонятно, все же. Кто для тебя этот мальчишка? Преемник нашего бравого Шепарда или навязанное «Цербером» бремя? Или батьковские чувства к пацаненку взыграли?

— Пожалуй, все сразу, — не стал кривить душой Колесников. — Скажи, а что с ним будет по прибытию на Цитадель?

— Собственная жизнь висит на нитке, а думает… о клоне. Колесников, ты точно придурок. Но придурок честный. Не предатель, в чем я убедился еще раз. Подумаем, что с твои пасынком делать. По прилету конвой вам заказывать не буду. Пересидите у меня, пока вас не хватятся. А там что-нибудь придумаем. Схарчить тебя так запросто я не дам. Не переживай.

Увидев слабую улыбку на лице Колесникова, Михайлович скривился.

— А по морде после того, как победим, все равно получишь. Ибо есть за что и чем, — погрозил кулаком адмирал, выходя из отсека.

* * *

Истребителем гет управлял довольно уверено. Аленко даже завидовал синтетику: лично его до сих пор била дрожь, и, хоть он и побыл несколько месяцев в рубке с Джокером, в своих силах был категорически не уверен. Пикард уже подавно забыл, что это такое: сесть за штурвал. А на советских товарищей смотреть было бы не менее страшно, чем за приближением вражеского танка в тот момент, когда в стену вжимаешься. Нет, может, навыки они и имели, но, в отличии от более знаменательных соседей по креслам, доверия не вызывали. И что делать дальше, не говорили.

— Какие будут дальнейшие приказы? — озвучил мысли СПЕКТРа Пикард.

— Появилась связь с командованием, да только вот не отвечает никто. Догадайтесь, мол, сами, — вздохнул «просто гений», не отрывая взгляда от инструметрона. — Вот отчет от Михайловича прошел… Взял таки базу… Больше ничего интересного.

— Как адмирал Михайлович? Не был ранен? — внезапно для Аленко взволнованно спросил дикий офицер.

Кайден вгляделся в грубоватые черты рыжего, совершенно бандитского облика, командира. Ему казалось, что он из тех людей, которых даже собственная жизнь не заботит. Подумаешь, ранение. Подумаешь, очередной выговор. Подумаешь, убит при выполнении безумного и нелогичного задания, которое и никто не давал. Все нормально. Бывает и хуже, хотя это и представить сложно. А что сейчас такое? Волнение? За Михайловича? За офицера, от которого воет и командный, и рядовой состав флота Альянса?

— Что ему будет-то? По отчету восемь человек ранеными. И все. А, вот строчка хорошая. «Отмечу особо выдающуюся храбрость капитана Трусикова», — технарь прыснул и перевел взгляд на Кайдена. — Видите, СПЕКТР, золотое время сейчас. Все Трусиковы стали храбрыми, а вы, полные скафандры, навалили только от того, что командование не отвечает. Стыдно, товарищи. Учитесь у Трусикова.

Аленко с недоумением посмотрел на заржавшего «дикого офицера». Пикард пожал плечами и с показным любопытством принялся разглядывать приборную панель.

— Баба-то есть у тебя? — хлопнул по коленке адмирала отсмеявшийся чеченец.

— Разведен, детей двое, — отозвался Пикард.

— У вас за развод много платят? — снова вопрошал советник Михайловича.

— Не платят ничего. С какой стати? — округлил глаза уже удивленный адмирал.

— Слышал, брат? А они еще нас пылью исторической считают. И по службе проблем никаких не бывает из-за этого?

— А какая связь между службой и личной жизнью? Зачем это мешать? — искренне поинтересовался Пикард.

— Ну… для порядка, — смятение чеченца продлилось недолго. — А то что это такое… Дома порядок навести не можете, а суетесь в такие ответственные должности.

— Твой Михайлович два раза развелся, — внезапно пришел на помощь Пикарду «просто гений».

— Так то Михайлович. А он-то не Михайлович, — указал пальцем на Пикарда чеченец.

— Заткнитесь, похотливые гамадрилы, попробую еще раз с командованием связаться. Если не получится, двигаемся к ретранслятору. И держась подальше от кварианских фрегатов. Не хотелось бы от рук союзничков сдохнуть. Пусть даже таких нелепых.

Аленко был не согласен. Лучше было бы держаться подальше от флота гетов. И советского, по возможности. А еще он дико скучал по Шепарду, способному принимать решения и без одобрения свыше. И, как правило, в расчетах не ошибающегося. Два великоумных советских офицера ничего придумывать не желали. Сказано покинуть дредноут, на котором геты еще в себя не пришли — сделано. Сказано ждать приказа — выполнено. Вот только трястись в тесном, явно не рассчитанном на обилие и округлость человеческих задниц истребителе, было некомфортно. Как слепые.

— Цыц, товарищи. Есть сигнальчик. Сигналушка… Слушаю, товарищ Сяо.

Голограмма была не в силах передать тот градус встревоженности, который все же исходил от контр-адмирала. Можно было представить, как накален воздух в помещении, из которого китаец связался с делегацией неудачников, изображающих из себя послов.

— Переговоры снова перешли в стадию ожидания. Ох уж этот мне Хан'Геррель и его идеалистическая глупость… Геты вступят в бой независимо от нашей договоренности. Я пообещал ему еще раз подумать над его предложением лишь бы время потянуть, да все глупо складывается.

— Мы ждем приказа, — просто ответил техник.

— Приказа… Да лучше самому идти в атаку, чем отдавать такие приказы. Преисполненные глупостью. Значит так. Высаживайтесь на планете и притащите мне адмирала гражданской флотилии кварианцев. Если он проголосует против атаки, то тогда вопрос будет отложен на несколько суток до следующего голосования. Это правила такие. Важно, чтобы он был против, понимаете? Спасите его и что хотите с ним делайте. Сулите печенье, целуйтесь, — Сяо Хань замолчал, понимая, что уже давно вышел за границы дозволенного в регламенте. — Координаты передаю. И без хороших вестей не возвращайтесь. Спасем флоты от столкновения, предложим поднять вопрос о переизбрании председательствующего кварианского адмирала, заручимся поддержкой и отправимся домой.

— У нас тут по гету интересные данные. Есть информация, что после уничтожения Жнеца, серверы гетов очистятся от всякой жнецовской скверны и можно будет трехсторонние переговоры провести, — отозвался «просто гений».

— На планете Жнец? Печально и даже опасно. Однако с гетами лучше разобраться после того, как спасете адмирала. Если более двух выразят протест действующему, то вопрос о передаче полномочий будет рассмотрен немедленно. А с этим… разговаривать бесполезно. Так что первоочередно разбирайтесь с потерянным адмиралом. А потом… Да если у вас получится хотя бы это, считайте, что небеса вам благоволят.

Техник молчал. «Дикий офицер», ритмично отстукивал пальцами по подлокотникам. Пикард пялился на гета, который не лез в разговоры.

— Самоубийство. Полная планета гетов, Жнец на поверхности, отсутствие поддержки с воздуха и… И хуже ситуации я просто не припоминаю, — высказался Аленко.

— На планете есть база с серверами, которые управляют программами Колосов и Праймов. Мы считаем, что после перезаписи они окажут вам помощь в нахождении и более целостной доставке адмирала, — заговорил гет. — И в предстоящей битве со Жнецом, если до этого дойдет.

— Предлагаешь нарушить приказ? — нахмурился чеченец.

— Ищем максимально безопасный и обоюдно выгодный вариант для всех нас. Вероятность вашего выживания при незамедлительном выполнении приказа приблизительно четыре к двум миллионам семисот восьмидесяти девяти. А именно столько платформ сейчас находится на планете, — ответил гет.

Кайден вновь перевел взгляд на техника, который, ситуативно, вдруг стал командиром, принимающим решения. Странно было чувствовать себя зависимым от того, кому не было поручено брать на себя больше ответственности, чем положено уставами, но и сама ситуация была до безобразия абсурдной, а новое задание безжалостно глупым.

— Ты нам поможешь? Вашу матушку, я спрашиваю с гета честное слово, — техник печально улыбнулся. — Нет, товарищи, а время действительно удивительное сейчас. Эпоха отважных Трусиковых и тесной дружбы с набором винтиков… Не знаю как вы, а мне бы хотелось рассказать правнукам о том, как бывает интересно во время войны. Не только же о говне и крови вещать, верно? Вези нас к своим серверам. Если все получится, каждому подарю по пачке сигарет. Гету две.

* * *

— Для человека некурящего, вы курите слишком много, — заметил Явик, отмахиваясь от сигаретного дыма, наполнившего каюту генсека.

— Помогает не уснуть, — ответил генсек, тут же надевший очки. — К стимуляторам организм привык уже. Валюсь с ног, а увеличивать дозу дальше некуда. Я тебя не вызывал, Явик. Что-то срочное?

— У меня есть некоторые мысли относительно вашего решения о миссии на Раннох, — Явик, не спрашивая разрешения, сел напротив генсека. — Человечество примитивно. Только представителю вашей расы, заметно отстающей в военном отношении от остальных, могло прийти в голову отправить верхушку воинских единиц на задания, в которых не должны участвовать офицеры их уровня. С Михайловичем мне все понятно. Но Шепард? Пикард? Аленко? С ними что? Не боитесь, что будет как перед вашей великой войной?

— Так, так, так, — генсек улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Нашу историю уже изучают и пытаются нас же извлеченными уроками учить. Вредное дело это, Явик. А сравнение плохое.

— Я думаю иначе. Мне нравится императивная форма взаимоотношений, но я не терплю глупостей. Последние ваши приказы — глупость, — смело ответил протеанин. — Слабейший флот, разрозненный по принципам фракционности, отвратительно отработанное взаимодействие, недостаток веры… Вы проиграете, как ни жаль.

— Смелый разговор от представителя вымершей расы. И неожиданный. Ты же всегда поддерживал все мои решения. Что поменялось? Поумнел или стал сентиментальным? — продолжил улыбаться генсек.

— Вы игнорируете мои вопросы, — упрямо протянул Явик.

— Мне казалось, ты единственный, кому разжевывать не нужно. Увы, давно я не ошибался столь сильно. Печально, Явик, что ты не видишь за моими решениями своей тени.

— Прошу объясниться. Если достойных разъяснений нет, прошу включить меня в состав любой обороняющейся армии, — потребовал протеанин.

Генсек замолчал. Задумался, закурил очередную, до тошноты раздражающую сигарету и, облокотившись на стол, резко избавился от очков. Все же, зря он придумал их носить. Хоть они и были красивым атрибутом, навевающим романтические воспоминания о прошлом, но больше роли никакой не играли. Старше выглядеть хотел да солидней. Хорошее стремление, только несвоевременное. Залегшие под глазами тени придавали больше солидности образу. Не сильно разбирающиеся в особенностях облика инопланетяне и те подметили, что подурнел руководитель всея человечества. А раз подурнел, то и плюсуется смело годков пять, не меньше. А там и до элегантного возраста недалеко.

Однако обычно аккуратного генсека внешний облик уже перестал волновать. С каждым днем приходилось ощущать, что ноша из тяжелой превращается в неподъемную. Что его логику не успевают улавливать. Успевают критиковать. Граждане Альянса уже пытались какого-то кандидата на место Удины баллотировать. Оно и понятно: свой хоть дурак, да ближе и понятней. И есть другой — холодный, чужой, непонятный лидер, таскающийся с протеанином и трупом старого вождя. Свита, как не крути, не самая обаятельная. Но другой не было. И вот уже один советник разволновался и выражает недоверие. Оставалось надеяться, что хоть молчаливый, мирно почующий в капсуле Ильич не прервет сон, не подскочит и не начнет требовать от нерадивого политического потомка объяснений.

— Мне, разумеется, польстило сравнение с тем, далеким генеральным секретарем, да сейчас время другое. И решения, соответственно, — генсек поморщился, вдыхая опротивевший табачный дым. — Тогда, поймешь ли… Мечта была красивая. Не был бы коммунистом, почти святой бы ее назвал. Но не назову. «Все равны» и «Каждому по потребностям». Знаешь, как я эти фразы понимаю? «Все одинаковы» и «Всем по необходимому». Пойми разницу. Уравнять всех, конечно, неплохо бы. Только нам с тобой тогда куда деваться? Я тебе не ровня, а ты никому. И Альянс этот… бесстыжий, требовательный, эгоистичный, сварливый. И офицеры там такие же. Плохо срабатываемся, прав ты, Явик. Но хорошо срабатываться и не будем, пока эти сволочи не перестанут жалобы писать на руководство. С утра только девять прочел. А еще утро…

— Обиженный генсек, — Явик изобразил понимание. — Это повод обезглавить армию и флот.

— Отнюдь. Терплю все. И терпеть буду столько, сколько нужно. Однако пойми простую, как мироздание вещь: тех, кто не согласен, лучше сразу, кхе-кхе, распределить. Отдалить от основных работ. Пусть приносят пользу и ноют одновременно, но где подальше. Для Пикарда замена готова. Аленко этот сначала отчитываться перед Советом побежит, а не по нашим комитетам. А вдруг он скажет то, что не нужно знать инопланетной элите? Не понял еще, Явик? Мы одни во вселенной. Как пару столетий назад одни были, так и сейчас одни. А эти Советы все гарь. По последним распоряжениям, Объединенный флот обязан оказать поддержку азарийским системам, куда вошли Жнецы. Где были они, когда атаковали Землю? Даже турианцы не предлагали помощь.

— А наши офицеры здесь причем? — не понял Явик.

— При том, что организовать боеспособный флот можно только однородным составом офицеров. Все эти байки про сотрудничество и взаимодействие оставим послевоенным фантастам.

— Загубим верхушку Альянса? На планете кварианцев положим начало потерям?

— Необязательно. Я желаю им удачи. Если все получится, то хорошо. А не получится, еще лучше. На место Пикарда назначим своего. А Аленко… Прославит нашу расу, раз уж Шепард другим занят. Кстати, он уже на Цитадели. После того, как отчитается Совету, отправьте его на Уттуку. Аттический траверс. По сообщениям от кроганов, там видели рахни. А я, насколько помню, Шепард матку загубил. Да, видать, не до конца. Пусть сам разбирается. В средствах не ограничивайте и во времени тоже. Хоть до конца войны пусть там на кладках просидит. Пусть даже компанию сам себе подбирает, если ему хочется. Вопрос с моей чудовищной жестокостью закрыт? Или нужно еще объяснять, почему я хочу видеть как можно меньше офицеров Альянса в Совете Обороны?

— Пусть это будет делом вашей совести, — моргнул Явик и оскалился в подобии улыбки. — Главное, что бы это не стало вашей ошибкой.

* * *

— Шепард, беги помедленней. Пятнадцать минут тебе погоды не сделают, — разражено шипела Джек, едва поспевая.

Джон же почти возбужденно бежал на «Нормандию» и свою приятную дрожь скрыть не пытался.

— Не могу медленней. Прости. Есть шанс исправить когда-то бездумно совершенный поступок. Рахни… Черт, Джек, ты только представь. Я несколько лет винил себя за убийство королевы и вот он шанс. Могу все исправить. Если нынешняя королева готова к диалогу, я ее на руках привезу на Цитадель. Или туда, куда ей нужно. Больше не повторю ошибок. Хватит бездумно слушать шепотки Советников и советчиков, — резко остановившись, Шепард обернулся к запыхавшейся Джек.

— Решишь все на месте. Может, там и нет рахни. А может, они враждебны. А вдруг, это ловушка очередной королевы, чтобы за предшественницу отомстить. Не спеши принимать решение, — Джек выдохнула и согнулась, стараясь выправить дыхание. — Вспомни, чему учили студентов Академии. «Терпение, обдумывание и терпение. И еще терпение». И что сейчас несешь, ситуации не понимая?

— Ты изменилась, — улыбнулся Шепард. — Теперь ты ответственная и настоящая. Такая, какой и должна быть.

— А ты по прежнему идиот. Хотя, такой наверное и нужен сейчас. Восторженный дурачок.

— Ты меня не понимаешь. Я починю то, что сломал. Потом все мне «спасибо» скажете, — подмигнул девушке Шепард и снова воодушевленно зашагал к докам.

Глава 20

— Я в этот гроб не полезу, — заявил чеченец, оглядывая шкафоподобный ни то отсек, ни то лифт. — Предлагаю запихать туда гета. В конце концов, это его головная боль.

— Мы ничего не сможем сделать, — отозвался Легион. — Скорее всего, мы даже не увидим замененных кодов. Или не сможем обновить зараженные базы. Органики видят все иначе. Поэтому, должен пойти кто-то из вас.

— Я тоже не пойду, — тут же открестился техник, разглядывая причудливый терминал. — Кто-то же должен следить за жизненными показателями испытуемого и принимать меры в случае непредвиденного. Вам я не доверяю. Адмирал Пикард? — «просто гений» вопросительно уставился на офицера.

— Ну, если только все струсили…

— Я полезу. Меня, как я понял, больше остальных не жалко, — заговорил Аленко. — Только вот как техник я… Не техник, двумя словами.

— Особых навыков не нужно. Заметив испорченные фрагменты, просто очистите зараженный блок и запишите любую информацию, которая есть у вас. Главное, чтобы в памяти не было дыр. А во время следующего обновления серверы восстановят старые данные, — объяснил гет.

Кайден с опаской посмотрел на «гроб». Перевел взгляд на винтовку, которую вертел в руках.

— Не понадобится. Только инструметрон, — заметив внимание к оружию, сказал Легион.

— Точно решился? — нахмурился чеченец. — Гарантий, что ты там не кончишь, нет.

— А куда деваться? Не адмирала же туда засовывать… А в уме советских господ я не так уж уверен.

— Ты полегче, юноша, — встрепенулся «дикий».

— Отстань от товарища, — пресек офицера техник. — Сами обосрались, а теперь глумиться вздумали. Молодец, что согласился, СПЕКТР. Вопрос: на инструметроне много данных?

— Да нет. Так, жизненная ерунда по мелочам.

— Выход в экстранет здесь трудоемкий. А что на самих серверах творится, сам черт не ведает. Да и сбрасывать гетам военные данные не хочется. Пока не обновятся, вполне могут переписать. Давай-ка я тебе тут накидаю кой-чего. По мелочи. То, чем экстарнет забит. Тоже потом можешь поглядеть, а то с твоей работкой, СПЕКТР, поди, на баб и времени-то не остается. Или на мужиков… Ну, или что вы там еще себе в Альянсе придумали.

Кайден молча активировал инструметрон и принялся ждать загрузки данных. Ни отвечать колкостями, ни посмотреть, какой информацией забивают базы, ни банально обижаться не было ни сил, ни желания. А то, что самую неоднозначную и от этого сложную работу на него повесят, он не сомневался. Было любопытно, что в случае провала этого задания, напишут о нем в некрологе. Умер от переизбытка информации? Что ж, в Союзе хоть посмеются.

— Готово, — удовлетворенно кивнул техник. — Не советую ознокамливаться. Я человек многосторонний. Интересуюсь даже плетением корзинок, так что… В общем, удачи товарищ майор. Не сдохните там.

Аленко вздохнул. Подумал, нужно ли снимать броню и оставлять оружие около «гробо-терминала». Решил, что не нужно. По возвращению, вполне можно будет ранее перечисленное не найти, зато потом внезапно обнаружить на одном из гетов. Предприимчивые совки вполне способны устроить торги, не забывая время от времени посматривать на показания приборов.

— С сердцем нет проблем? — внезапно спросил техник.

— Вроде нет, — пожал плечами Кайден, ударяя кулаком по магнитному замку.

— А с имплантом? Ты, вроде, биотик, — откуда-то издали уже услышал Аленко, закрывая глаза от яркого света, ударившего по глазам и немедленно вызвавшему головную боль.

В какой-то момент он перестал слышать голоса компаньонов. То ли сознание вытесняло из себя даже банальную память о тембрах голосов, то ли погружение в мирок гетов было слишком глубоким и потому, никакой другой информации, мозг не воспринимал. Глаза открывать не хотелось однозначно. Еще одной такой вспышки его глаза бы точно не выдержали.

Когда, наконец, он решился, досчитав предварительно до десяти раз тридцать, реальность виртуального мира синтетиков не оказалась такой уж жестокой. Свет перестал раздражать, калейдоскопа цветов, которого он так боялся, не было. Было слабое свечение от странных конструкций, словно кирпичами выложенных. Задумываться над феноменом работы искусственного сознания было некогда. Сделав несколько шагов и оглядев представленную картинку, Аленко приуныл. И что он здесь должен делать? И, главное, как? Как среди «кирпичей» найти инфицированные?

— Не переживайте, майор, — услышал позади себя Кайден. — Мы поможем вам. Хотя и не полноценно. Какая-то часть наших программ чрезвычайно не хочет этой перезаписи. Видимо, это результат «отравления» из-за программных кодов Жнеца.

Кайден осмотрел гета и отметил, что самих себя синтетики видят иначе. Более похожими на кварианцев, что ли. Или просто на живых существ. Просто создатели были первыми, кого они научились воспринимать, вот и весь эффект схожести. Или же было желание видеть в самих себе не только наборы деталей.

— Что я должен сделать? Пока, признаться, не вижу проблемных зон. Или их нет здесь? — Кайден еще раз для большей достоверности осмотрел блоки.

— Верно. Здесь нет инфицированных баз данных. Нужно пройти дальше, — Легион рукой указал на дорожку, которая на общем фоне выглядела ярче. — Выделил для вашего удобства. Вы хоть и погрузились в наш мир. Но вы — не мы.

Аленко с опаской наступил на выделенную тропку. Тянуло смотреть вниз, но глубина под этим воображаемым мостом выглядела почти бездной. И хотя было светло и блоки светились белым, дна он не видел. Или пола. Или…

— Первый пораженный фрагмент, майор Аленко, — гет кивком указал на хранилище. — Инфицирование составляет тридцать процентов.

Кайден активировал инструметрон. Странно, что он работал. В реальности же, тело майора пребывает в покое, сравнимом с глубоким сном.

А вот сам процесс перезаписи был длинным из-за нелепых попыток программ не дать себя стереть. К медленной загрузке приплюсовывалась проблемы спертого воздуха и яркой вспышки по завершению переустановки. Дождавшись, когда сервер обновится, Аленко направился к следующему блоку.

* * *

— Разрешили мне тебя пока здесь подержать. Смотри, за убежище потом плату потребую, — Михайлович пошагал по отсеку. Оживший Колесников уже не валялся аморфным телом на койке, а вполне живенько читал книгу, сидя в кресле.

— Что делать будешь? — поинтересовался бывший посол, разглядывая отмеряющего шаги адмирала.

— Хрен его знает, чем себя занять. Генсеку если уж не до тебя, то уж не до меня и подавно. Информации ноль. Где чеченец мой, никто не говорит. Может, его уже на органы геты расшинковали.

— Зачем гетам человеческие органы?

— А я почем знаю. Я всегда худшее предполагаю, поэтому по жизни счастлив и спокоен, — Михайлович отобрал книгу у Колесникова и положил на стол.

— Это неприлично вот так вот брать и отбирать чужие книги, — возмутился бывший посол. — Может, я на самом интересном месте остановился.

— «Особенности рыбалки на озере Титикака». Колесников, да что там интересного может быть? Где вообще взял такое говно? — вознегодовал Михайлович.

— Ты мне принес вот в той стопке, — кивнул особист на заботливо установленные башенкой книги.

— Хорошая книга. Изучай. Проверю. А я, все-таки, схожу в штаб. Может, что выясню. Не могу я в такое время неспокойное сидеть на филеях ровно да о рыбалке думать. Как ты.

— Лучше одного из Советников потряси. Или их архивариуса. Перед Советом генсек отчитываться обязан. Пусть не детально, но все же, — подсказал Колесников.

— Точно? — прищурился Михайлович. — Перед ними он хвост распушает, а с нами тут загадочный. Пойду-ка я, для начала, оторву ухо нашему послу.

— Он точно ничего не знает, — попытался защитить почти коллегу Колесников.

— А вот когда я себе ожерелье из его зубов при нем делать начну, проверим. А к Советникам, как считаешь, пойти стоит?

— Сходи. Ты позора не боишься. Я бы не пошел, — поморщился Колесников.

— Я ж не позориться иду. А раз цели такой не преследую, значит, что бы не сделал — все хорошо будет. Ты не забывай: я обаятельный.

— Советникам это скажи. Вот прям с этого и начни, — посоветовал Колесников, пытаясь скрыть улыбку.

— Чего скалишься? Сейчас деснами будешь улыбаться, — шутливо погрозил кулаком Михайлович. — И не завидуй. Адмиральская доля она тяжелая. Для тебя непосильная. Так что пожелай мне удачи. И тихо тут без меня! В камере за старшого остаешься. Была б не одиночка, не назначил бы. А так выхода нет, сам понимаешь.

— Есть, — отозвался Колесников.

* * *

К Советникам Михайловича, понятное дело, не пустили. Решив не скандалить, дабы не привлечь внимание генсека к любопытству отдельно взятого одессита, адмирал прошел в кабинет, где, по всем человеческим законам, должен был быть архив. Собственно, маловероятно, что свежие отчеты отправлялись прямиком туда, но все возможно. Вдруг дублируются и сразу на местные серверы попадают? Не спросишь — не узнаешь. А если там будет заседать трамвайный хам на вроде секретарей Советников, то можно будет соврать, сказав, что за сеном для коня зашел. И еще возмутиться, что не завезли. И наорать на инопланетную особь.

— Вы! — вскричала азари, поднимаясь с кресла.

— Я? Вроде, я, — не понял приветствия Михайлович. — Можно зайти?

— Можно. Не узнаете меня? — надула губы азари, складывая руки на груди.

— Нет, — честно ответил адмирал.

— Ага. Значит, забыли, кто вам помог с Шорбаном, — на синем личике появилось выражение явного негодования.

— Я? Забыл? — тут же пришел в себя Михайлович. — Да пока вы здесь… Я… Контузия! Ранение! Вынес из огня пятнадцать азарийских младенцев! А вы! Бессердечная особа, смеете меня в беспамятстве упрекать! Невозможно! Возмутительно! Ноги моей больше здесь не будет. Наша встреча была ошибкой!

Михайлович нарочито медленно вернулся к двери, ожидая оклика.

— Простите меня, адмирал. Я погорячилась. Вы меня искали, да? — совсем тихо заговорила девушка.

— Разумеется. А почему вы не в… как это называется… справочной? — Михайлович упер руки в бока и постарался изобразить праведный гнев.

— Временно переведена сюда. Признаться, скука смертная. Отчеты, отчеты, отчеты… И никого вокруг. Одна целыми днями, — пожаловалась азари.

— А вы не хотите помочь мне? — тут же взял быка за рога адмирал.

— Нет, — замотала головой девица. — Больше вам помогать не хочу.

— А меня хотите? — тут же последовал следующий вопрос адмирала.

Щечки азари немедленно обрели фиолетовый оттенок. Михайлович понял, что ответ положительный.

— А способны понять прямую связь между этими двумя вопросами? — решил додавить он.

— Что нужно сделать? — взгляд девицы прошелся по фигуре адмирала, настырно и упорно втягивающего живот.

— Да ничего особенного, деточка. Последние отчетики от нашего генсека и посла… И возможно, снова это подчеркиваю, мы с вами встретимся прямо сегодня.

— Я быстро, — подскочила азари и унеслась в другое помещение.

Михайлович удовлетворенно улыбнулся. Все-таки, бабы — они и среди азари бабы. Легко берутся за хвост, стоит только блеснуть перед ними безупречно начищенными сапогами, выбритой рожей и адмиральской формой. Мало кто устоит. В этом Михайлович убеждался неоднократно.

— Вот. Последний пришел вчера вечером, — не сходивший с лица фиолетовый румянец Михайловичу нравился. Он и не знал, что азари краснеть умеют. Да еще и такой цветовой гаммой.

— Милая, вы спасли мне жизнь, — Михайлович театрально глубоко вздохнул. — Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, я к вашим услугам. Ну там, кран потек или обед настолько вкусный, что вы одна не в состоянии его употребить… Сразу меня зовите. Я. Помогу.

— А можно на «ты»? — спросила зардевшая девчушка.

— Нужно. И зовут меня… Спиридон Алоизович. Михайлович. Да, все правильно говорю. Спрашивайте, если что, во всех доках Альянса. Подскажут, где найти. А мне пока бежать нужно, — Михайлович умилился, глядя на расстроенное лицо девицы. — Ну не дуйся, дорогая. Будет и на твоей улице праздник. Перевернется крейсер, полный холостых адмиралов.

— Так вы женаты? — совсем сникла азари.

— Женюсь. Дождусь тридцать первого февраля и в этот же день, не задумываясь. Но я ваш навеки. Зайду еще. Без повода.

— Заходите, — безразлично отозвалась девушка.

Закрыв за собой дверь, Михайлович укорил себя. А вдруг нужно будет еще раз попользоваться наивной влюбленностью девицы. А он? Поступил как последний… Да как всегда, в общем-то.

Активировав инструметрон и заказав цветы, Михайлович, размеренно вышагивая, направился к крейсеру.

* * *

— Он жив? — полюбопытствовал чеченец, оглядывая рухнувшего к его ногам Аленко.

— Жив. Только имплант шалит. Старая модель. Небезопасная. Как бы чего дурного не случилось. Кайден, мой мальчик, как себя чувствуешь? — помогая подняться, спросил техник.

— Есть хочу, — признался Аленко. — И пить. И спать.

— Тогда все нормально, — удовлетворенно кивнул техник. — Я с тех пор как на службе, ничего другого не хочу. Не, тянет иногда и мужиком побыть, и в театр сходить. А если домой попадаю, то сразу соску медом и в люльку на весь отпуск.

— Что дальше делать будем? За адмиралом поскочим? — прервал рассуждения техника чеченец.

— Гет, куда мы сейчас поскочим? Знаешь, где кварианцы тут прижились?

— Мы знаем. Сейчас передам сигнал раскодированным платформам, которые недалеко от глушилок. Они отключат на пару минут. За это время точно определим, где находятся кварианцы. Вот только… Не все находящиеся на планете платформы придерживаются наших мыслей. Очистив сервер, мы освободили меньше третей части от программ Жнеца. На остальных он действует непосредственно. На главной базе.

— С этим потом. Нам забрать адмирала и на Совет доставить. А со Жнецом пусть кто покрупнее разбирается, — решил техник. — Кайден, идти можешь?

— Да. Куда нужно идти? — спросил потирающий виски майор.

— Ты как себя чувствуешь-то? Ответы «хочу есть и спать» были? Что болит? — придерживая СПЕКТРа, заволновался Пикард.

— Нормально. Только мутит. Да в глазах темнеет неожиданно. И холодно. Или жарко. Все сразу, — отозвался Кайден.

— И он еще при этом жрать хочет! Охренеть надо! — вспыхнул чеченец.

— Помолчи, — осадил пылкого кавказца техник. — Ему явно отдохнуть нужно. По показателям, давление подскочило. Давайте-ка его на кораблик и положить на сидение. Посидите на полу, чай не бароны какие. Вот, — «просто гений» задумчиво уставился в воспроизведенные на инструметроне данные. — Должно помочь. Но поспать бы ему, действительно, не дурно. Что у нас по адмиралу?

— Успели загрузить координаты. Его транспорт подбили не так далеко от основной базы, — ответил Легион.

— Доставь нас к месту, окажи милость, — распорядился техник и смерил укоризненным взглядом Пикарда, который цветом лица сравнялся с аленковским. — Не переживай. Организм молодой. Отойдет. Кому ж зря СПЕКТРа не дают. Должны были проверить. И раз он здесь, да еще и в столь прекрасном статусе, значит все будет хорошо. Больше чем полдела сделали. Все молодцы. Адмирала еще спасем. Вы вокруг меня сядете, а я желание загадаю.

— Слушай, брат, а ты с какой республики? — недовольно подбирая положение на полу, поинтересовался чеченец.

— Пшемислав меня зовут. Ну какая национальность будет так над детьми глумиться, давая такие имена? — улыбнулся техник. — Знал, что вы не выговорите или коверкать будете, потому представился «просто гением». В принципе, это прозвище мне контр-адмирал Сяо и дал. Раз уж начальство ко мне по-доброму, то чем вы хуже?

— Так откуда ты? — продолжал любопытствовать чеченец. — Молдаванин, не?

— Поляк я, — улыбнулся техник.

— Поляк, — заскучал чеченец. — Больше можешь не рассказывать.

— А чего так, батенька? Не крепок в тебе интернациональный закал. Это понятно.

— Вы присоединились к Союзу последними. Говорят, даже жребий кидали, куда податься. Это уму непостижимо! — горячился чеченец, выбирая позу поудобней.

— Именно уму все и постижимо. Глупым арендаторам мозгов всего не понять. Жребий не кидали, конечно, несерьезно это. Но на судьбу положились. И в итоге с вами, — техник оглянулся через плечо и посмотрел на гета. Затем снова посмотрел под ноги, где устроился чеченец. — Да и какая уж теперь разница, почему в одной упряжке. Главное, ее на бок не завалить. А люди везде есть хорошие. И плохие тоже везде. Личная мерзость она пятой графой в документах не определяется. Искать нужно лучше.

— Не все понял, но в общем согласен, — подал голос лежащий на сидении Кайден.

— Видишь, даже ему все понятно, — техник мечтательно улыбнулся. — А когда вернемся с полным триумфом, будем требовать, чтоб в нашу честь улицу назвали. Хоть в колонии где-нибудь.

— Размечтался, польский брат, — хмыкнул чеченец. — Миссия у нас больше идиотская, чем героическая.

— Это ты знаешь, что она глупая, потому что вынужденно участвуешь. Думаю, когда Суворов через Альпы шагал, много о себе интересного от солдат слышал. Поди, даже нервничал. А может даже злился. Суворова знаешь? И я знаю. А тех, кто фыркал помнишь? И никто не помнит.

Наступившую тишину нарушать не хотелось. Даже гет переключал приборы без характерных щелчков. Чеченец, что-то обдумавший, повернулся к Кайдену и постучал по нагруднику.

— Ты извини, что орал на тебя на крейсере. Нрав такой. Не со зла, понимаешь? — заметив слабую улыбку в ответ, он продолжил: — Но я и дальше на тебя орать буду, если что. Нрав же… Да… И темперамент.

— Извините, что перебиваем, но мы у цели. И не одни, — прервал идиллию скрипучий голос гета.

— Что еще хренового? — опять обернулся к нему техник.

— Нас взяли на прицел две ракетных платформы. Возле подбитого корабля один выживший. Не могу идентифицировать особь как адмирала. Нет характерных символов на скафандре.

— Ты нас от ракет убереги, а уж мы на месте смекнем. Там еще есть платформы?

— Шесть солдат. Все.

— Ну что, ребятки… Шесть — это не шестьдесят шесть. Но все же больше, чем один. Щиты проверьте. А ты подбей для нас ракетчиков. Больно они нашему кораблику навредить могут.

— Принято, — отозвался гет.

— Верующие есть? — осмотрел коллектив техник. — Это хорошо, что нет. Тогда только за «царя и отечество». Кайден, лежи спокойно. Не хватало еще тебя доугробить. А вот винтовку твою я заберу. С пистолетом против гетов совсем не солидно.

Однако, чем больше кругов делал Легион над потерпевшим крушение кораблем, уклоняясь от ракет и чем дольше целился, тем сильнее захватывало уныние. Увы, никто не мог похвастаться тем, что принимал участие в боевых действия. Все честно себе признавались, что они честные и прекрасные вояки. Только канцелярские. А единственный опытный боец возлежал на узком, слишком твердом для человека сидении, находясь на грани обморока.

— Знаешь. А сбей нам и солдат. Что геройствовать? В тире нам с вами только дулами другу задницы чесать. Офицеры, черт бы нас… Что-то с улицей в честь себя я погорячился. Да и все равно не выговорят имени моего, — техник помрачнел. — Надо было самому в общность лезть. Угробил боеспособного офицера.

— Не угробил, а голодом измучил. Хоть паек бы взял, — услышал поляк голос Аленко. — Меня, наверное, от голода так трясет. Биотик же. А вы, товарищи и господин офицеры, как я погляжу, шести гетов испугались? Я расскажу об этом Михайловичу. Да, пожалуй, именно ему.

— Лежи, не выступай, — перепугался чеченец. — Да чтобы я! Каких-то гетов. Да я сам волка задушил и шапку из него пошил!

— А гетов испугался, — хрипловато рассмеялся Аленко.

— В радиусе видимости осталась одна платформа, — заговорил Легион. — И та в истребителе, с вами.

— Погоди, эт что получается… Мы тут сидим, в руки себя взять не можем, а ты… Всех перебил? — возмущенно покосился на гета техник.

— Нам понравилась ваша беседа, — невозмутимо ответил гет. — Перед общностью никогда не стояло вопросов страха. Даже перед запуском перед боем новых платформ.

— Сравнил. Мы ж люди. У нас душа рвется, — постучал кулаком себе по груди техник.

— А у нас, думаете, ее нет?

— Не знаю, — поляк пожал плечами. — Но как инженер имею циничные ответы на самые романтические вопросы.

— Значит, вы больше машина, чем мы. У нас имеются романтические ответы на все циничные вопросы. Только потенциальные слушатели сначала стреляют по нашим платформам, — очень тихо сказал Легион. — Мы можем подобрать выжившего.

Техник, не нашедший в ответ слов, решил, что умнее будет просто по сторонам глазеть. Одно плохо: таращиться было категорически не на что. Ну разве что на корабль, который, судя по всему, до падения выглядел примерно такой же кучей… металла. Поглядывающий из-под уцелевшего крыла кварианец объятий не раскрывал и на встречу радостно не бежал.

— Адмирал Заал'Корис? — издали поинтересовался поляк.

— Верно. А вы, позвольте узнать, кто такие, — отчего-то недружелюбно прозвучало со стороны кварианца.

— Мы вас спасаем, — радостно объявил техник. — Почти спасли.

— Я посылал сигнал о спасении другой группы. Почему вы ослушались приказа?

— Легион. Я чего-то не знаю? — тут же повернулся к подошедшему гету поляк.

— Мы выполнили ваше требования, как и было оговорено. Действительно, мы засекли сигнал еще и из другого места. Но мы договаривались о переправке на Мигрирующий флот адмирала. Мы не видим противоречия.

— Гет! Вы послушались гета, а не адмирала! — возмутился Корис.

— Так, не трынди под руку. Давай поднимемся на борт и там поговорим. Что-то здесь неподходящая обстановка для ляляканий. Давай, шевели… ну вот этими, на что наступаешь. Вон наш экипаж.

— Нам нужно найти другую группу, — уперся адмирал. — Вы обязаны мне помочь!

— Ничем тебе не обязан. На флоте разберетесь.

Техник схватил за руку упирающегося кварианца и потащил к кораблю.

— Кайден, сядь, а? Целый адмирал на борту. Отлежишься по прилету. А ты, дорогой, садись.

Аленко поднялся и, подперев боком стену, снова прикрыл глаза.

— Совет адмиралов узнает об этом, — предупредил Корис. — И вы пожалеете о своих словах и поступках.

— У меня своих командиров дохерища. Есть кому заставлять жалеть свою тушку. Значит, все на борту? Доставь нас к кораблям советской делегации. Сначала вам нужно туда.

— С какой стати? — сверкнул глазами кварианец.

— А с той стати, что от вашей сговорчивости зависит выживание вашей расы.

— Угрожаете?

— Нет. Даже не пугаю. Мы рисковали жизнями, чтобы вытащить вас отсюда. Не ваши соплеменники, заметьте, а люди. Вон, например, целый СПЕКТР. А рядом с вами сидит ваш коллега-адмирал. Хороша свита?

— Это не повод договариваться о чем-то с вами. Ваше присутствие здесь результат договоренности с Коллегией. Не более, — скрестил руки кварианский адмирал.

— Да от вашего голоса зависит… Черт! И меня в политику втянули. В общем, вы очень нужны своему народу. Своей флотилии. Всем.

— Громкие слова, — покачал головой кварианец.

— Да что б ты знал… Кайден? — перевел взгляд техник на завалившегося Аленко.

— Слушайте, он же… Дыхания нет, — прошептал Пикард, перевернувший лицом СПЕКТРа.

Поляк активировал инструметрон. Несколькосекундные манипуляции ничего в состоянии рухнувшего без сознания Кайдена, к огорчению Пикарда, не изменили.

— Кровоизлияние в мозг. Видимо, имплант подвел… Вот что за чертова миссия! — Техник отключил инструметрон. Теперь раздражение он и не пытался скрывать. — Видел, каких людей за тобой отправили? Молчал, терпел… СПЕКТР, между прочим. А он сидит, сочиняет, как ему получше выглядеть после позорного крушения перед адмиралами. Противно аж.

Пикард поднялся, вернулся к сидению и отвернулся к стене. Чеченец молча и бездумно смотрел на расположенное у ног безжизненное тело. Техник снова активировал инструметрон, пытаясь связаться с контр-адмиралом. Кварианец что-то усиленно обдумывал и часто мигал, осматривая всех.

— Я согласен. Ну, с вашей делегацией поговорить до Совета, — произнес Корис.

Примечание к части

Позволила себе поменять несколько ситуацию с инфецированными кодами. Ну вот не лезет в бошку, что можно там с импульсным ружьем побегать по виртуаке и все исправить. Признаться, и мой вариант не лучший, но хоть банальная логика в нем есть. Ну и, конечно, всех с наступающим. Обнимаю крепко и всех люблю.

>

Глава 21

— Разрешите нашим хером вашу кашу помешать! — ораторствовал Михайлович, не обращая внимания на то, что уже открыл дверь камеры, в которой, можно сказать, с удовольствием, томился Колесников.

Бывший посол прыснул, стараясь не встречаться со взглядом от чего-то разъяренного адмирала.

— Разрешаю подготовить орудия и пальнуть по базе. Регистратор включен? Вот черт! Хотя, к хренам пусть укатятся! За что получают жалования эти проходимцы? И для чего? Чтобы продукты на фекалии переводить! Казенные продукты! Я для чего вам покупаю навигаторы, поливаю в каютах цветочки, принимаю на службу коками баб? Для чего все это, кто скажет? Во главе со мной полный развал на флоте!

Колесников рискнул и взглянул на ожесточенного адмирала. Михайлович был на вид настолько спокоен, что напоминал своим видом икону. И, кроме прочего, при всем понимании того, что Михайлович искренне заботился о вверенном личном составе, трудно было представить его протирающим окна и поливающим цветочки. Еще и стоящим на шатком табурете. Даже обладая фантазией карикатуриста, не возникал в сознании такой образ. Да и заботился Михайлович искренне и нежно только о своих значках — это Колесников точно знал. Он когда-то слышал байку о том, что самый хамовитый офицер Союза как-то попытался увлечься ботаникой и завел в своей каюте алое. От непрерывной заботы Михайловича, который ежесекундно его рыхлил и поливал, бедное растение скончалось в муках недели через три, унеся с собой в свой ботанический рай любовь адмирала к цветочкам.

— Хочешь узнать новости с кварианской флотилии, предатель? Внимай! Переговоры закрытые и длятся уже трое суток. Никаких отчетов, никаких комментариев, ни хрена и ничегошеньки! Доложили только об отставке председателя Коллегии и смерти СПЕКТРа Совета. Все! Ухандокали Аленко, сейчас моего любимца Сяо переведут с рисовой диеты на кислую свинину и в итоге заявят, что кварианские корыта слишком корытистые, чтобы послужить эвакуационными челноками. Как тебе такие новости?

— Я не знаю, что сказать, — почесал подбородок Колесников. — Если бы ответ был однозначным, мы бы давно что-то знали. Видимо, обсуждаются детали сотрудничества, о которых каждому встречному знать не нужно.

— Да не дурак, понимаю. Просто на кой хрен тайны, если воевать всем табором собрались? И не с одной из рас Цитадели. И условия, условия… А представь, если они потребуют банальный техосмотр всей техники? Сколько времени уйдет и средств? Нам через несколько недель нужно эвакуироваться с Цитадели. А где разместить новый штаб? В космосе? И будет как с правительством Альянса.

— Скоро эвакуация? Почему? — удивился Колесников.

— Да я сам толком не понял. Точно знаю, что Цитадель будут использовать как приманку, чтобы Жнецов вместе собрать. Вот только дальше что будет никто не думает. Хорошо, собрались они вместе. Поздоровались, кто давно не виделся. А потом? Ох уж этот Шепард с его планами! А сам чем занят? Расскажу! Он бегает с кроганами по пещерам и делает им «бу» из темных углов.

— На это тоже должны быть основания, — Колесников внимательно посмотрел на Михайловича. — Скажи, а что Джеймс? А Миранда?

— Джеймс на допросах. Баба твоя тоже. Пытаются выбить из нее местонахождение базы Петровского. Я думаю, вы с клоном лопухи, поэтому искренне не знаете, но она один из старших офицеров. Расколется в итоге, — безразлично пояснил Михайлович, собирая книги, которые ранее сам Колесникову и принес.

— Они пытают женщину? — поразился Колесников, сам удивляясь своему негодованию.

Михайлович прищурился, разглядывая разведчика.

— Слушай, паря, если бы я не знал, что ты особист, то решил бы, что захватил скопление бабочек в теле престарелого дурака. Колесников, ты чего? Это я в шоке пребываю от таких зверств, а ты то старый палач.

— Мне кажется, если Миранду правильно мотивировать… — Колесников тут же вспомнил тот взгляд, которым она смотрела на клона и думала о другом человеке. — То итак бы все узнали.

— Годик-два подождать предлагаешь? Жнецы расхерачили к чертям половину человеческих колоний! Хакет сидит на стимуляторах, лично организуя очереди в верфях. С кварианцами непонятно ничего. Чтобы вывести гражданских со станции, нужно как минимум в три раза больше транспортеров, чем у нас есть. А еще, не забывай, если отправить всех гаком, то Жнецы почувствуют активности ретрансляторов и явятся моментально. Все идеи о том, как отвлечь, рушатся. А ты предлагаешь спокойно сесть и подумать. Нет, ну давай, — Михайлович уселся на койку. — Давай подумаем… Ах, знаешь, обстановка здесь не располагает. Давай рванем на какую-нибудь мирную, брошенную планету. Порыбачим, поохотимся, помедитируем, пособираем грибочки! Может, что дельное на ум придет. Только флота у нас уже не будет.

Колесников молчал. Он сейчас не слишком хорошо понимал ситуации, поэтому воздерживался от комментариев.

Инструметрон Михайловича зазвенел противной, специально подобранной адмиралом трелью, чтобы окружающие немедленно начинали хотеть выстрелить себе в висок. Прочтя сообщение, лицо мрачного офицера озарила почти детская улыбка.

— Хорошие новости, Колесников. Флот кварианцев поддержит нас при условии, что наша флотилия окажет им поддержку по нескольким точечным ударам по их планете. И геты… Хотят предоставить своих инженеров. Основные войска все же хотят оставить возле Раннох. Ну, получилось у Сяо! А я всегда в него верил!

— Смерть СПЕКТРа Совет все равно не обрадует, — покачал головой Колесников.

— Что-то мне подсказывает, что погиб он в нужное время. Бывает же так. Как в шахматах: жертвуешь ладью и понимаешь, что чужой ферзь под ударом.

— Жизнь не шахматы. Здесь партии бывают куда более трагическими, — скривился Колесников.

— Один из адмиралов Коллегии будет контролировать работу кварианских транспортников непосредственно с Цитадели. Отгадай имя. И, если злодей Колесников будет по утрам кушать яичко всмятку и беречь нервы одного нежнейшего и милейшего адмирала, я разрешу ему повидаться с подружкой. Во имя интернационала, — хитро улыбнулся Михайлович.

Колесников почувствовал, что губы растягиваются в предательской ответной улыбке.

* * *

Рекс никогда не считал себя дураком. И был явно умнее некоторых людей, которые позволяли себе прикрывать благими намерениями самую мерзкую ложь. Шепарда он тоже не считал умалишенным. Может, немного более мягким, чем положено бы быть. Ну и слишком романтично настроенным болваном. Но не идиотом. И поступил Шепард умно. Заручился поддержкой сразу двух враждебно настроенных лагерей. Рексу даже напрягать ум не пришлось, чтобы догадаться о жестоком обмане прославленного командера. Саларианские техники мелькали в новостях слишком часто, а фоном для интервью и просто обзоров являлась самое что ни на есть человеческое оборудование. И сами люди. И теплые контакты, и одобрение Советника и дилатрессы — все это было столь слащаво, что Рекса зверски тянуло блевать. С какой стати саларианцам нежничать с теми, кто сорвал их грандиозный план умертвления расы?

Это был первый звонок. Второй — он получил данные о том, что еще не отложенные яйца кроганов, зачатые после «лечения», были скоплением мертвых клеток. И не более. Показатели иммунитета тоже оставались предельно низкими. Шансы зачать были малы как и прежде. Мордин говорил, что для распространения лекарства будет достаточно несколько дней. И все. Можно начинать заполнять те многовековые потомственные пробелы.

А еще гибель Евы заставляла звереть от мысли, что и к этому причастны люди. «Цербер» или Объединенное Человечество — для крогана было все одно. От этого вида были сплошные проблемы. А еще… Он не думал, что столь лживая раса вообще способна существовать. И вообще имеет на это право.

Он вел истребитель нервно, забывая прокладывать курс и то и дело просто наблюдал за тем одинаковым скоплением звезд, который разворачивался перед ним. Часы собираний мыслей в кучу, снова неумелые, едва ли не неуклюжие удары по виртуальным клавишам. Даже желание остаться в таком положении: один посреди бесконечности и тишины. Но, в конечном счете, желание выбить из Шепарда правду и внутренности, заставляли пальцы работать, а глаза следить за показателями корабля на мониторах.

Даже по прилету на Цитадель, возникли трудности с посадкой. Почти все доки были или забиты, или трудно было вклиниться в очереди покидающих столицу транспортеров. Поднималось настроение только от того, что он всячески угрожал бедному, непрерывно извиняющемуся перед ним диспетчеру. Рекс даже хохотнул, представляя, как после смены мальчишка понесется сушить подштанники, прикрывая мокрый зад планшетом.

Когда же проблема посадки осталась позади, а глаза привыкли к обилию сбивающих концентрацию мониторов, развешенных над каждым мусорником, Рекс вызвал транспорт и приказал доставить его к крейсеру советского лидера. Он знал, что человечек, называющий себя какими-то совсем не авторитетными словом «генеральный секретарь», не любил Шепарда. Считал обузой. Поэтому, сначала тюрьма, потом несколько бессмысленных заданий, потом разрешение отправиться к песчаному червю на усы, лишь бы держать подальше от себя. Так с символами войны не поступают.

И, к удивлению Рекса, разрешение на прием было получено моментально. Это не так радовало, как настораживало крогана. В кабинете, прежде чем скользнуть взглядом по ничем не примечательной фигуре «вожачка», Рекс почувствовал знакомый запах. Который раньше, в общем-то, не раздражал, а сейчас буквально разрывал легкие и заставлял адреналин бить по вискам. Перед ним, в окружении вооруженных солдат, стоял закованный в наручники Шепард. Только… Посвежевший и помолодевший. Словно, не имевший того опыта кровавых битв и немыслимых потерь. Точно, лишился истории. А когда Рекс встретился с ним взглядом, он сразу понял, что стоящее перед ним существо — и близко не Шепард. И запах от него не такой, как от коммандера. Свежий, что ли. Как ребенок.

— Увести и держать под надзором. В другую камеру не переводить, — отрезал генсек, взглянув на стоящего возле непонятной капсулы соплеменника.

Рекс почувствовал приглушенный запах еще чего-то. Хотя, не запах. Вонь. Он перевел взгляд на капсулу, стекла которой были затемнены. Там явно что-то неживое. И очень давно. Фильтры, довольно громко работающие, постоянно выпускали этот премерзостный душок.

— От этой войны становишься параноиком. Хочется сохранить большую часть того, что даровано нам предками. Это — последний символ, — генсек устало снял очки и потер глаза. — Не сказал бы, что нахождение с покойным телом мечта всей моей жизни. Но страшно оставлять его даже в соседнем отсеке. Вам знакомо это чувство?

Рекс помотал головой. Он не раз спал на местах буйных боев с другими племенами, закусывал соплеменниками, при этом больше переживая не за морально-этический аспект, а за возможное несварение. Но держать рядом прогнившую смесь белка, которая когда-то мыслила, он даже не помышлял. Вот не приходило в голову. Он и человеческих чувств касательно методов захоронений не понимал. Сделать место, куда можно будет приходить, чтобы лишний раз разрыдаться. И украшать это место цветами. Это казалось крогану таким тяжелым извращением, что легче было простить турианцев и всех их, в знак мира, перецеловать, чем постичь эту глубину человеческой идиотии.

— Нет, — коротко ответил Рекс. — А что это… за существо так похожее на Шепарда?

— Клон, — просто ответил генсек. — Какая-то генетически похожая на Шепарда игрушка. Хотя, более эмоциональная, чем прототип. И еще более бесполезная, — генсек почувствовал желание упасть и уснуть. Несколько бессонных суток, полная потеря энергии от стимулятора, побочным действием которого была с ног сбивающая слабость по окончанию действия. И еще бешенная изжога от кофе, который он поглощал литрами, не отрываясь от постоянно обновляемых планов, досье и новостных сводок. — А, между тем, я вас ждал. Один мой странный, но довольно интересный новый знакомый сказал, что вожак кроганов примчится ко мне, если он умен. Или будет дожидаться Шепарда, если немного глупее.

— Одно не мешает другому, — от слова «Цербер» в глазах у крогана заиграла раздражающая рябь, а приступ агрессии, подавляемый годами, вот-вот мог бесконтрольно обрушить всю свою сдерживаемую года мощь на беззащитного, как казалось Рексу, человечка.

— Если вас не затруднит, встаньте точно в центр комнаты. Банальная осторожность, — генсек улыбнулся, глядя на послушного крогана и активировал барьер. — Теперь, к делу. Если хотите справедливой мести, то в данный момент, ничем не могу помочь. Шепард нужен живым и не потресканным. Даже несмотря на то, что большинство его решений я не одобряю. Мы недавно потеряли одного СПЕКТРа. Смерть еще одного — будет катастрофой в отношениях с Советом, от которого мы еще не получили должной выгоды.

— Не поддерживали решения… Разумеется, что вы можете сказать еще, глядя в глаза обманутого крогана, — ухмыльнулся Рекс, демонстрируя ряд острых зубов. — И Шепард бы говорил мне тоже самое, находясь его шея в моей лапе.

— Моя шея далеко от вас. Важно другое. Шепард… Имел право принять любое решение и Совет, который сам установил права для него, вынужден был бы смириться. Относительно генофага у меня не было активной позиции. Признаю. Меня в тот момент заботил другой вопрос. Но сейчас он разрешен и я могу позволить себе обсудить… Проблему.

— Мне не нужна демагогия, — замотал головой кроган. — Мне нужно лекарство и… голова Шепарда.

— Я… У меня нет лекарства, как вы понимаете, — принялся ходить вокруг голубоватого поля Генсек. — Даже наработок нет, но… Я знаю, как можно извлечь выгоду из нашего возможного договора. Шорбан, саларианец, работавший в лаборатории Мордина, имеет часть скопированных данных из их Исследовательского центра. «Цербер», изучающий генетику на поразительно мерзких опытах, тоже может иметь сведения о лекарстве. Хотя я этого не утверждаю. Однако их оборудование куда более передовое, чем даже у некоторых рас Совета…

— Вам нужно принести «Цербер» на блюдечке, а в ответ услышать, что еще не время для лечения, а самое время чистить атмосферу Земли после войны, ни так ли? — прохрипел Рекс. — Это не дает гарантий.

— А в качестве гарантии — после возвращения со своей миссии, Шепард будет отправлен вам. И если вдруг… То мы не будем иметь претензий. По крайней мере, серьезных, — Генсек улыбнулся задумавшемуся крогану.

— Шепард не значит для вас ничего, поэтому вы делаете его… как говориться у вас… разменной монетой. Это слабая гарантия.

— Взамен я лишь прошу оказать поддержку в возможных боях с «Цербером». Не факт, что они перерастут на наземные сражения, но исключать такую вероятность нельзя. После начала эвакуации с Цитадели, нам нужно будет отвлечь Жнецов более существенным, чем активность ретрансляторов в некоторых системах. Бой — это лучшее, что на ум приходит. Разберемся с «Цербером» и, если план Шепарда не такой глупый, как тот, кто его придумал, Жнецы недолго будут любоваться битвой, а последуют за сигналом… Дальше не буду говорить. Все это пока вилами по воде. Ну, то есть, не ясно до конца.

— Как только Шепард будет у меня, вы получите положительный ответ, — отозвался кроган, с удовольствием наблюдая, как Генсек деактивирует барьер и протягивает руку.

* * *

Мир не хотел становиться идеальным. И даже близко не пытался соответствовать представлениям Петровского о правильном. Может, потому что усилия отдельно взятой единицы по улучшению мировых условий всегда лишь растворяются в бесконечности. А может, не такие они уж правильные. Генерал уже несколько месяцев следовал планам Призрака, но все выходило глупым и нелогичным. Взрыв старой бомбы на Тучанке, разворачивание лабораторий на непригодных к жизни планетах, биологическое оружие, перенятое у Жнецов… Потери среди персонала были почти катастрофическими и полезного в исследованиях было ничтожно мало. Слишком поздно он принял решение искать не способы заражения, а именно излечения, но все безрезультатною. Было ощущение пустоты. Все, сделанное «Цербером» было таким нелепым, что в другое время стало бы смешно.

Голографии истерзанных колоний и цифра жертв, меняющаяся на висящем перед глазами экраном, была чудовищной. И ничего не менялось.

Активированная модель древнего оружия, окончательно расшифрованное Лиарой, тоже не вызывала доверия. Сложно было подсчитать мощь орудий, скорострельность, время на перезарядку… А еще оставалась гигантская вероятность, что орудие просто взорвется, унеся с собой целую систему в небытие.

Петровский переключил монитор на камеру, в которой держали Лиару. Девушка, обычно спокойная и немногословная, постепенно сходила с ума. Вероятно, от тех знаний, которые получала в процессе дешифровки. Когда она еще была в состоянии, приближенном к нормальному, она часто говорила, что кроме схем, в голове возникают картинки из прошлого протеан. Уже во времена войны со Жнецами. Прогнать через себя такое… Наверное, любой бы свихнулся.

Лиара спала в странной, совершенно неестественной позе. Тело ее то и дело выворачивалось дугой, как во время эпилептического припадка. Она могла сутки сидеть в одной позе, лишь изредка покачиваясь. Или пыталась разнести камеру биотикой, хотя крушить уже было нечего. А еще азари замерзала. Петровский не мог помочь и ей. Ему не раз становилось страшно, когда девица, будто сбросив оцепенение, подходила к камере и долго вглядывалась в нее. На мониторе было видно лишь два темных глаза-блюдца, но от взгляда мурашки пробегали.

Он сделал все неправильно. Исправить хоть что-то было невозможно. Ожидание атаки, а он чувствовал, что она произойдет, нервировало. Он не был трусом и не боялся смерти. Страшнее было смотреть в глаза своих коллег, которые никогда не простят ему ухода из Союза.

Хотя, кое-что еще можно было поправить. В конце концов, может ему и не суждено увидеть мир идеальным и, уж точно, сделать. Но, можно помочь тем, кто к этому и не стремится. А просто меняет, не стараясь. Ошибок было слишком много, времени оставалось… Нисколько.

Он знал, что сведения дойдут только до Генсека. Вряд ли бы техники Союза стали бы менять столь сложный канал из-за опасности, что отдельно взятый предатель отправит оскорбительное письмо новому главе. Дисков с данными было несколько. Разработки «Цербера» он тоже решил открыть миру. И почувствовать, что предал все, над чем работал всю жизнь. Сначала Союз, потом Призрака… Но мир не был идеальным. И Петровский таковым быть не обязан. Да и не к чему.

— Не беспокоить, — коротко попросил он секретаря, в обязанности которого входило проверять не подох ли новый владелец кабинета. Призрак был параноиком. И то ли кресло его оказалось заразным, то ли сам статус. Петровскому уже не хотелось об этом думать. Удовлетворенно взглянув на отчет о том, что данные пришли по нужному адресу, генерал потянулся к пистолету. Жизнь оказалась не такой, какой бы ему хотелось. И поменять он не смог. Не было смысла влачить существование и дальше. Колесников когда-то рассказал ему, что побывал в церкви, но так и не понял, где Бог. Петровский даже не задумывался об этом. Тот мир, который ему откроется, не имеет права быть хуже. Это было бы верхом несправедливости!

«Карпов» вошел в ладонь легко. Застучавшая в висках кровь мешала подумать о чем-то хорошем на последок. Прощальной мысли не было. Самооправдание не облегчало мук совести. И никаких картинок, проносящихся в мозгу. Значит, пора. На свежую голову. И пусть этот мир делает идеальным кто-то еще. Петровский не сумел.

«Неправильно пытался» — пронеслась в голове последняя мысль прежде чем безжизненное тело рухнуло на пол.

Примечание к части

Глава писалась, потом за вечер взяла... и переписалась на хрен. Не вынесла я целой главы, посвященной Михайловичу. Как-то сарказм и война — пошло уживаются. Хоца трагедий, ибо реализм. Но и юмора, шоб не свихнуться от нудовщины. Всем приветы, всех люблю, никого не забыла. Просто времени нынче... воробей капнул.

>

Глава 22

Единственное существо, с которым Генсек позволял себе быть откровенным, нагло уселось на капсулу и не сводило с руководителя тяжелого взгляда. Явик, в отличии от остальных, мог позволить себе быть небрежным в отношении к решениям нового «друга». И Генеральному секретарю, волей неволей, приходилось терпеть эту некоторую непочтительность, как к своей персоне, так и к Ленину, на современном гробу которого протеанин мирно елозил филейной частью. И в общем-то, имел на это полное моральное право. Кто для него тот покойный человечек, всех помыслов которого в должной мере не понимал никто в нынешнее время. А еще Генсек чувствовал, что переполняемый чувством праведной мести, Явик вскоре выйдет из под контроля, если не пустить его кипучую энергию в то русло, к которому протеанин рвался.

— Шепард мне тоже не нравится, — заговорил протеанин. — Но это — не повод жертвовать им. Кроганы импульсивный вид. Стоит ли верить честному слову их вожака, который уже с порога говорит не о взаимной выгоде, а о смерти одной единицы вашего вида?

— Не получит он Шепарда, не волнуйся, — отмахнулся Генсек, тоже, забыв о приличиях, направившийся к узкой кровати. — Коммандер — символ для многих. По крайней мере для тех, кто остался на Земле. Если я и решу убрать его, то явно не за то, что он не знает песню о Щорсе.

— Но вы пообещали крогану… — обнажил острые зубы Явик, наблюдая за приготовлениями Генсека ко сну.

— Ну пообещал. Главное, что я его успокоил. Не хватало еще, чтобы кроган разнес крейсер Генерального секретаря. А смогу я выполнить обещание или нет — вопрос другой, — Генсек лег на чрезмерно твердую даже на его вкус кушетку. — К тому же Шепард возвращается в компании с рахни. Не знаю, что на уме у командора, но у меня крайне нехорошие предчувствия. Он тащит сюда самку, способную сутками заниматься лишь откладкой яиц.

— Рахни — неплохие воины. Мы опустошили не один мир, пытаясь избавиться от этой заразы. Нам не удалось договориться с королевами ульев, — вспомнил Явик. — Но тогда их численность была другой, а в одном гнезде уживалось не менее трех самок. Сейчас, как я понял, самка одна.

— По докладу Шепарда трехгодичной давности, последняя королева умерла на Новерии, — Генсек резко встал и посмотрел на протеанина. — И Совет после долгих проверок комплекса на Новерии утверждал, что Шепард уничтожил расу, убив последнюю матку. Явик… Кого он везет на Цитадель?

— У него спросите. Или у нее. Меня беспокоит другое. Кроган узнает, что Шепард здесь и потребует выполнение обещания.

— Так давай выполним. Клон… Рекс почувствовал, что он — не Шепард. А вот в полном комплекте брони запах будет иметь место быть?

— Нет, — быстро и уверенно отозвался Явик. — Что вы задумали?

— Отведешь ему клона, — коротко объяснил Генсек. — Кстати, я не сказал о новом задании для коммандера? Хаккет просил Совет Обороны доверить это Шепарду. Поиск существа, способного убить Жнеца.

Генсек с удовольствием увидел, как полное безразличия лицо Явика преображается в восторг. Что ж, неудивительно, что протеанину, который и на этом цикле поставил протеанский крест, понравится любая мысль о том, что есть малейший, почти ничтожный шанс остановить Жатву и отомстить за сородичей.

— Шепард, должен отметить, человек для меня удивительный. Из огромного количества вариантов, он находит единственно неправильный. Может, ты сопроводишь его на этом задании? Уверен, тебе это будет интересно, а Шепард не сможет облажаться, как обычно он делает, если ты будешь рядом.

— Осталось только придумать, что сделать с кроганом и как быть, если на Тучанке уже знают об обмане, — постучал пальцами по крышке капсулы Явик.

— Что с ним сделать сам догадайся. Шепард важнее, — Генсек понял, что вымотанный бессонницей организм вот-вот отомстит за глумление, так как веки во время смаргивания становились все тяжелее. — Назначь встречу Рексу на нижних уровнях станции. И распорядись, чтобы в том секторе СБЦ отключили камеры… или сам их отключи. Важно, чтобы остальные кроганы не думали, что их вожачок погиб потому, что много знает. А вот пьяная драка… Не знаю, пьют ли кроганы. Но возбудимость у них повышенная. Или спровоцируй его и затребуй помощи. Тогда и камеры можно не трогать. В общем, решай сам.

* * *

— Это форменное безобразие, Хаккет, — с порога принялся жаловаться Михайлович. — Твой Шепард — товарищ одиозный. Он никогда не докладывает, какие решает задачи, ничего не объясняет, ни с кем не советуется. Он просто перемещается в системе координат между точками и растворяется без осадка. А еще завез нам рахни на станцию. Не удивлюсь, если и чуму бубонную тоже решил подвести.

Хакет никак не отреагировал. Он словно зачарованный наблюдал за высадкой рахни в одном из самых больших доков Цитадели. Странные летательные аппараты этой расы тоже привлекали внимание. Необычная конструкция. Никаких углов. Адмирал предположил, что все корабли внутри были сплошным единым пространством без деления на отсеки. Сами рахни держались плотной группой и не отходили далеко друг от друга. Даже не смотря на передачу звуков через приемник, уши ласкал мягкий стрекочущий шелест. Время от времени кто-то из этих жукоподобных существ издавал более протяжный звук. Но он тоже не был противным. Напротив.

— Не вижу связи, — не глядя на Михайловича, отозвался Хаккет. — По его старым отчетам и историческим справкам, рахни — разумная раса с феноменальной страстью к обучению. По его докладу, Королева хочет помочь в войне со Жнецами. Нам нужна любая поддержка. Тем более, что план с заманиванием Жнецов не устраивает очень многих. Большинство офицеров видят возможность уничтожения Жнецов только в боях. Не в интригах. А насколько наш флот готов хотя бы к обороне, как считаешь?

— Что считать? Не проведешь бой, не узнаешь, — пожал плечами Михайлович. — Мы успеем закончить ремонт к началу эвакуации?

— На многих кораблях придется продолжать текущий и после. Даже если саперы не будут успевать по срокам заминировать Цитадель, тридцать процентов легких кораблей и десять — средних, не успеют даже очередности в доках дождаться. И если прогноз Шепарда по поводу рахни подтвердится и помощь будет от них столь существенна, к базе «Цербера» мы направимся с лишь наполовину боеспособным Флотом. Насчет кварианцев и их помощи пока не знаю. Адмирал Зора прибудет завтрашними сутками. Да и не испытываю особой веры к кварианцам. Я думаю, что они просто испугались гнева Совета, когда столь неосмотрительно приняли решение и загубили Аленко. Пойдут они на попятную или нет — неизвестно.

— Вот кстати, кстати, — оживился Михайлович. — Предлагаю заслать милейшему адмиралу одну лысую, чрезвычайно глуповатую морду. Они давно дышат друг к другу так же неровно, как я к запеченной форели. Кину жучок в трусы Колесникову и отправлю надушенного на свидание. Рано или поздно, они заговорят о политике и войне. А мы послушаем и сделаем выводы. Согласись, если мы положимся на веру и погрузим людей в эвакуационные челноки кварианцев, которые они не подготовили должным образом, потеряем кучу людей. Атмосфера на их кораблях для нашего брата нездоровая, а для детей и вовсе губительная. Рисковать нельзя. И так план Шепарда — сплошная рулетка.

Хаккет неодобрительно посмотрел на Михайловича.

— Хочешь сделать из друга доносчика?

— Упаси тебя партия, — сделал вид, что обиделся Михайлович, разглядывая планшет с открытой в нем отчетностью. — Он даже не узнает, что действует во благо.

— Может все же потратить время и проверить выборочно несколько транспортеров? — задумался Хаккет.

— Это само собой. Турианцы, которые тоже эвакуируются на наших транспортерах, могут очередь уступить, я полагаю, — Михайлович закусил губу и сел на ненавистный кожаный диван. — А если серьезно, Стивен… Мне чертовски надоело ждать. Побыстрее бы уже все началось и закончилось. Открытых столкновений со Жнецами уже нет месяц, а у нас уже сколько смертей. Удина, Аленко, тот саларианский профессор. Заметь, умирают те, кто имеет самое прямое отношение к Жнецам. Кто сталкивался с ними. При этом, не от рук Жнецов. А просто и нелепо. Инсульт, взрыв во время распыления лекарства, церберовцы, опять-таки.

— Я тоже об этом думал, — Хаккет присел рядом и уперся ладонью в лоб. — Тот, кто хоть немного проникает в тайны Жнецов, просто исчезает.

Вошедший в диспетчерскую солдат Альянса отсалютировал Хаккету, опасливо косясь на усевшегося на стол Михайловича.

— Господин адмирал, коммандер Шепард прибыл по вашему приказу, — отчитался паренек.

Михайлович с интересом уставился на дверь. Он не видел Шепарда довольно давно в исторической перспективе. А после общения с клоном, из головы вообще выветрился образ бравого офицера Альянса. В глубине души и только шепотом, Михайлович признавался себе, что не может воспринимать первого СПЕКТРа исключительно негативно. Да, по мнению советского адмирала, Шепард был слишком слащав, где не нужно мягкотел, а временами — зануден. Но он был правильным. С той точки зрения, что всегда старался поступать как лучше. Просто, не получалось у него. Можно, разумеется, как многие делают, свалить все неудачи коммандера на Союз, который старается контролировать каждый шаг и чих более или менее значительной фигуры. А можно просто назвать его неудачником. Добрым, рассудительным, правильным… Но невезучим.

— Адмиралы, -широкая, но спокойная улыбка на лице Шепарда тоже вселяла какое-то умиротворение, граничащее с смиренной безысходностью. — Рахни доставлены на Цитадель для оказания практической помощи в ремонте. Королева обещала, что сделает все возможное, лишь бы ее дети слышали ее песни, а не голоса Жнецов… В смысле, она хочет оградить свою расу от их влияния.

Стоящая рядом с Шепардом девица самого эксцентричного вида привлекла внимание Михайловича. Странная прическа, татуировки в безобразной последовательности, нахальная манера держаться. Это подружка СПЕКТРа? Странно было видеть их вместе. Слишком разные.

— Вы уверены в этом решении, Шепард? — Хаккет снова покосился на экран, где отражалось одно насекомое, тащившее с корабля контейнер, по габаритам раза в три его превышающий.

— Абсолютно. Никогда не поздно вернуть кому-то уважение к себе и дать второй шанс, — кивнул Шепард. — Рахни заслужили все это.

— Ни одной расе не удавалось договориться с ними, — скривился Михайлович. — По докладам нашего протеанского друга, даже им это не удалось, хотя они способны взаимодействовать с любым существом, проникая в его разум. По его словам, все рахнийские солдаты имели своей целью только поголовное уничтожение других.

— Этого хотели королевы, а с ними никто не вступал в контакт. А они видели в других расах лишь угрозу. При встрече их принимали за животных и убивали. Отсюда и настрой, — замотал головой Шепард.

— Последняя самка умерла на Новерии, — нехотя поддержал Михайловича Хаккет.

— «Цербер» сумел восстановить королеву из генетического материала, — Шепард отметил, как моментально помрачнели адмиралы. — Не нужно пугаться. Меня ведь тоже практически из ничего собрали. Но я — это я. И Джек, — Шепард кивнул на свою подругу. — Тоже в определенной степени проект «Цербера». Один из лучших, должен отметить.

Девица игриво ткнула локтем в бок Шепарда и улыбнулась.

— Последний подарок «Цербера» действительно неплох, — Михайлович взглянул на понимающе кивнувшего Хаккета. — Только если что… Вы будете нести ответственность по всем законам военного времени. И статус СПЕКТРа в этот раз не смягчит наказания. В доках и на верфях работают представители всех рас и в случае конфликта... В общем, допуска к другим уровням у рахни не будет. Надеюсь, вы это понимаете.

— Я готов отвечать за свои поступки. И готов к следующему заданию, — задрал подбородок Шепард.

— Следующая миссия будет… не совсем стандартной, — Хаккет перевел взгляд на Джек. — И вам точно понадобится тот, кто способен принять взвешенное решение перед тем, как разнести в щепки все вокруг.

* * *

Кай Ленг с нетерпением поглядывал на аппаратуру, заносимую в бывший кабинет Призрака и Петровского. Он был один из немногих, кто искренне ликовал после смерти генерала. По мнению биотика, он был неспособен справиться даже с такой простой задачей, как покупка туалетной бумаги. За что этого советского выродка в старомодном, даже по меркам советских военных, кителе, так ценил Призрак? За долгие раздумья и полное отсутствие практической пользы для организации? Держал как заправского философа и личного психоаналитика? Или его развлекал образ престарелого офицера, заигравшегося в рыцаря без страха и укропа?

Ленг не стремился занять почетное место главы «Цербера». Его не привлекала волокита с документами и расчетными таблицами, которые постоянно отражались на голоэкранах как Призрака, так и Петровского. Ему хотелось действовать. Причем так, чтобы это было заметно. Не быть в тени, не прятать истинные намерения под лозунгами. Жизнь биотика не состояла из вчера и завтра. Он жил тем, что чувствовал и считал правильным сейчас и здесь. Предвестник, который связался с ним незадолго до атаки на почти незащищенный корабль «Серого посредника», говорил правильные вещи. Машина была умнее всех существ, с которыми Ленгу приходилось общаться. А еще он спокойно пообещал биотику ту жизнь, о которой он мечтал: яркую, быструю, наполненную смыслом.

— Что с фильтрами безопасности? — голограмма Жнеца возникла так же внезапно, как в первую их виртуальную встречу.

Техники, работающие над оборудованием сжались, замерли и испуганно покосились на Ленга.

— Все просто. Даже твои коды не понадобятся. Тот дрелл явно не ожидал появления кого-то другого на корабле азари. Поэтому, не успел удалить или перекодировать информацию, — не обращая внимания на шокированных рабочих, отозвался Ленг. — И я думаю, даже трети этих данных хватит, чтобы все расы забыли об угрозе и начали грызть друг друга. Подумать только! Серый Посредник мог начать войну в любой момент. А чем занимался? Собирал сплетни за бесценок и коллекционировал репортажи о пьяных выходках политиков.

— Сколько тебе понадобиться времени, чтобы выложить в сеть данные? — прогремел искусственный, грубый голос.

— Если просто вывалить вонючей кучей, то несколько месяцев. Здесь есть сведения таких новостных масштабов, что прочие просто останутся незамеченными. Дипломаты азари… Спокойно разрушают лабораторию саларианцев, которые тайно изучали феномен ардат-якши. Турианцы использовали азари для опытов с биологическим оружием, похищая их еще младенцами… Дружба в самом правильном понимании этого слова, — биотик взглянул на притихшую голограмму. — И все с отчетами. С цифрами. С конкретными именами.

— Меня беспокоят люди, — прошелестел над самым ухом голос Жнеца. Ленг, к своему удивлению и ужасу, почувствовал неприятный холодок, хотя Предвестник был далеко. — Они мне надоели. Слишком суетливы. Сложно рассчитать их поступки. Хотя флот турианцев тоже беспокоит нас. Выбери те данные, которые сделают человечество изгоями. Органики не смогут без союзников. Они быстро падут. Остальные расы ничего не смогут сделать. Триумф будет быстрым.

— Было бы куда торопиться, — проворчал Ленг. — Смотри-ка! А ведь у Союза есть тайные базы для того, чтобы переждать Жатву. Только местоположение… Неясное. В отчетах названия систем не упоминается.

— Узнай все. Люди должны исчезнуть. И хорошо, если первыми, — в бесстрастных интонациях Жнеца Ленг уловил непривычное для обычной машины беспокойство. Впрочем, ему могло показаться на фоне собственного волнения. Утюг, который боится — это даже несмешно.

— Для отбора нужных сведений понадобиться время, — Ленг активировал инструметрон. — Если буду работать один, затратится не один месяц.

— Учитывая, что ты лишь слабый органик, да. Но если хочешь стать сильнее, выносливее и быстрее, придется… изменить себя. Я отправлю тебе данные с уникальными имплантами. Пока твой разум не способен оценить наш дар, но после твоего улучшения… Не затягивай с данными.

— Я не собираюсь вшивать в себя твою дрянь, — внезапно для Предвестника разозлился Ленг. — Я знаю историю Сарена. Так что забей свои импланты себе под хвост. Я не служу тебе, а лишь работаю на общую цель.

— Они все так говорят сначала, — услышал биотик, но понял, что Предвестник обращается ни к нему. — Органический разум примитивен. Человечек хочет быть единственным, а не лучшим. И поэтому проиграет. Они все проигрывают из-за этого.

* * *

Джеймс был в бешенстве. Он уже почти скучал по базе «Цербера». Там, хотя бы в своей камере, он был предоставлен самому себе. Здесь за него все решали другие. Бесстрастные вояки смотрели с нескрываемой брезгливостью. Помогающая одевать броню военнослужащая Союза не скрывала презрения, а швырнувший в него винтовку офицер даже не удосужился посмотреть на него.

— А заряды? — спросил Джеймс, повертев винтовку.

— А на кой они тебе? — не менее удивленно переспросил совершенно отталкивающий офицер с отвратительным шрамом от уха до подбородка. — Ты не шмалять идешь. Перед тобой ставят совсем другие задачи.

Собирающийся было ответить Джеймс отвлекся на шипение открывающейся двери. Существо, которое неспешно подходило к нему и безразлично и не моргая осматривая, было похоже на тех, чьи физиономии мелькали в отчетах «Цербера». Коллекционер? Только не такой высохший и не потерявший… целостности. От тех словно лишние части отделили, а еще более лишние пришили. Этот смотрелся натуральнее что ли. И мерзкий офицер, хамивший Джеймсу уже не менее часа, немедленно расцвел при виде этого существа.

— Если он сделает что-то не так, он будет мертв, — сразу заявил недоколлекционер. — Я предупредил руководство.

— Нам приказано оказывать вам любую помощь и доверять всем принятым решениям, — Джеймс отметил про себя, что от офицера так и несет лицемерием. Что он лишь приказ выполняет и всячески старается делать вид, что коллекционер является чем-то важным.

— Я это знаю. Зачем мне повторять те приказы, которые я сам разослал по министерствам? — пожал плечами коллекционер. — А теперь оставьте нас одних.

Офицер резко отдал честь и, кивнув товарищам, направился к выходу, оставив Джеймса наедине с этим существом.

— Нам предстоит важное задание, человек, — начал было Явик, подходя к регулятору освещения. Его раздражало то, что большинство рас, имея слабое зрение по причине эволюционного витка не в ту сторону, вешало осветительные приборы повсюду, устанавливая яркость на раздражающе высокие значения. Его глаза быстро уставали и протеанин предпочитал большую часть времени находится в своей каюте, оборудованной под оружейную комнату и архив одновременно.

Он знал, что клону в полумраке будет не так комфортно, но он заметил за большинством людей эту странную особенность: они становятся искренней, когда считают, что их эмоций никто не видит. Когда лицо скрывает или щиток шлема, или темнота. Задание было важным с точки зрения Генсека и он, уважая в нем те качества, которые ценил при жизни в соплеменниках, не сомневался в правильности. Его смущала только легкость, с которой руководитель избавлялся от неугодных ему соплеменников. Явик тоже был жесток. Но это не затрагивало отношения с собратьями. С другими расами. Но ни со своей. И, к тому же, он хотел вырваться для более важных миссий с проклятой Цитадели. А значит, нужно подготовить мальца, чтобы хотя бы удара в спину не ждать.

— И я не могу отказать, не так ли? — грустно усмехнулся клон.

— Можешь. Только тогда я не выдам тебе термозаряды и лишь использую как живой щит. Ах да, еще и тащить биотикой тебя придется через пол станции. Ты же не против опозориться принародно?

— Почему все всегда подчеркивают, что сильнее меня? — улыбка клона переросла в оскал. — То, что я еще никого не убил, не значит, что я этого не смогу. Просто…

— Просто замолчи, — прервал клона Явик. — Любите вы болтать много. Клон ты или нет — а человек типичный. Не лучше и не хуже прочих. Убивать он умеет… Убил хоть муху за жизнь? Тогда молчи. Наша цель — кроган. И этот кроган должен признать тебя Шепардом.

— Тот, что был на крейсере? — глаза Джеймса, попривыкшие к темноте, уже передавали в мозг более четкую картинку окружающего.

— Тот. Я не сомневаюсь в себе, но ты… Обуза. Придется думать о том, как прикрыть тебя, а не убить его. Поэтому, будь осторожней и слушайся меня. Ты еще нужен Генсеку.

— Нужен… Опять, словно вещь! — стукнул кулаком по стойке Джеймс. — Может, лучше закончить это сию же секунду?

Слабое сияние биотического сгустка только успело появиться в раскрытой ладони, как протеанин уже отбросил его к стене зеленоватым свечением. Броня смягчила удар. Не успел Джеймс подняться на колени, коллекционер уже помогал ему подняться. Правда, цепкая лапа, держащая его за шею, портила трогательность момента.

— А мы все лишь вещи, — спокойно ответил протеанин, все еще сдавливая горло клону. — Но вещь вещи рознь. Хочешь, можешь быть высококлассным оружием. Незаменимым. Таким, в котором нуждаются. Которое потерять бояться. О котором заботятся. А можешь оставаться лишь винтовкой со сбитым прицелом и слишком сильной отдачей. Думай, клон. Не хочешь быть игрушкой без мнения, стань незаменимым. А я в отчете укажу, что ты не так плох, как прототип.

— Нужно всего лишь убить крогана? — спросил Джеймс, ощущая першение в горле.

— Проще. Нужно всего лишь сделать так, чтобы кроган не убил тебя, — Явик подошел к оружейному шкафу. — И твоя винтовка для этого не годится. Подбери что-нибудь получше. И давай поторопимся. Судя по всему, кроган уже знает, что Шепард на Цитадели.

— Здесь Шепард? — прикусил губу клон.

— А что такого? Почти вся галактика сейчас на Цитадели, — бесстрастно ответил Явик.

* * *

Рекс прочитал сообщение о том, что Генеральный секретарь готов предоставить ему Шепарда. И даже время и место встречи назначил. Но ему было наплевать. Узнать, где сейчас прославленный коммандер и так нетрудно. А зная, что они старые боевые соратники, СБЦ спокойно предоставило справку о том, в каком доке приземлился корабль Шепарда. А уж все маршруты бывшего друга кроган знал без всяких «справочных» азари. Сначала забег в доки Альянсо-Союза, потом марш-бросок в Посольства, затем ужин в одном тихом местечке Президиума. И на закуску стрельбище СПЕКТРов. На территорию тренировок для элитных бойцов Рекса, ясен пыжак, не пустят. В самом тихом кафе народу больше, чем нужно. А вот по дороге в Посольства ведут абсолютно тихие коридоры с перепрограммированными Хранителями. Самое удачное место для короткого разговора и быстрой схватки. Нет смысла убивать жестоко. Прослывет мучеником, будучи лживым ублюдком.

Подпирая угол, Рекс рассматривал Хранителя, активно работающего над внутренним терминалом станции. Странная раса. Чем-то рахни напоминала, разве что не кучковалась. А так та же любовь к технике, то же общение трелью. И та же преданность не пойми кому. Он помнил Стража с Ила. Хорошо запомнил, что это лишь Жнецовские прихвостни, давшие себя изменить. Надолго ли? И как сейчас они перепись программ воспримут? А вдруг возьмут и режим самоуничтожения Цитадели запустят? По мере смены настроек этих существ, Цитадель изменялась. Появлялись какие-то терминалы, рычаги, новые проходы о которых никто не слышал. А может, они не сговариваясь открывают портал для Жнецов? Рекс не был бы удивлен, но нужно было возвращаться на Тучанку. Там было то, что хотелось защищать. Цитадель с ее перенаселением никаких чувств, кроме раздражения не вызывала.

— Я пойду один, Джек. Тебе нужно передохнуть. В лабораторию отправимся завтра. Если там изучают действительно артефакт Жнецов, то лучше быть готовым, — услышал Рекс знакомый голос.

— У меня до крайности нехорошие предчувствия, Шеп, — отозвался женский голос. — И это касается не лаборатории. Что-то другое.

— Это усталость сказывается. Несколько суток в атмосфере той планеты и битвы с измененными рахни — вот и вся причина предчувствий. Увидимся завтра. Мне нужно… Кое с кем увидеться.

— Будь осторожнее, — уже тише ответила женщина.

Рекс терпеливо ждал. Насколько хватит программного вируса, который он самолично запустил в СБЦ, он не знал. Камеры не работали пока, но это уже наверняка заметили. Времени мало. Афишировать смерть Шепарда он не собирался. Пусть все думают, что его устранили деляжки из Союза. Они же много соплей и слюней тратили, доказывая вселенной, что Шепард — это худшее, что может быть. Поэтому, он взял «Карпова» вместо обычного дробовика. А Генсек с его обещаниями… Может катиться Молотильщику в зад.

Бодро шагающий Шепард портил аппетит одним своим видом. Улыбающийся, светящийся. Нет, голову ему нужно пробить до того, как использовать пистолет. И стереть эту клятую улыбку.

— Шепард! — позвал Рекс бывшего друга, уверенным шагом проскочившего мимо.

— Рекс, — выражение лица Шепарда сменилось до озадаченного. Потом он вновь изобразил улыбку. И хотя Рекс не сильно разбирался в человеческих эмоциях, тут же счет ее вымученной. — Что ты здесь…? То есть, почему не на Тучанке?

— Решил вернуть долг старому другу, — оскалился кроган, делая несколько шагов. Шепард машинально попятился. — За твою неоценимую услугу в жизнь кроганов. И главное, за честность.

Реакция Шепарда, как и раньше, была великолепной. Он выхватил оружие раньше, чем Рекс подумал о своем. И если раньше крогана посещала романтическая мысль о том, что Шеп не знал об обмане, то сейчас она испарилась. Старого соратника больше не было. Перед ним стоял обыкновенный, положивший себя под Совет идиот.

— Рекс, я искренне хотел помочь, но не то время. И не те задачи основные. Я хотел тебе сказать, но…

— Но что-то помешало? Вероятно, боязнь ходить без головы? Шепард, ты не просто обманул целую расу. Ты убил последнее, чем мы жили — надежду. Женщина, которая носит в себе моего сына даже не знает еще, что плод мертв. Я бы хотел, чтобы ты сказал ей это лично, но времени нет.

— Рекс, рассуждай логически… — попросил Шепард.

— Ты хочешь заставить крогана рассуждать, наставив на него винтовку! — взревел Рекс, посылая ударную волну на Шепарда, внимание которого было сосредоточено на оружии. Видимо, он умудрился забыть, что Рекс не только вояка. А за имплант, который он лично преподнес ему после взрыва лаборатории Сарена, можно было смело и искренне благодарить коммандера. Не раз помогал тогда, когда оружие отказывало, крепость тела из-за возраста подводила. И не хватало сил впиться зубами в придурка, которому хватило наглости встать Рексу поперек дороги.

Быстро пришедший в себя после падения, Шепард потянулся к оружию. И даже выстрелил пару раз, но Рекс и не думал выставлять барьер. Силовые щиты были мощными, броня предков, которую ему отдал Шепард, была куда более прочной, чем он думал. Подумать только! Шепард стреляет по собственному дару, который принес ему с обещанием крепкой дружбы. Стреляет! Какая ирония.

По отдыхающему противнику захотелось пробежаться. И втоптать его если не грязь, то в половое покрытие. Чувствуя прилив адреналина, привычно чуть туманившего глаза пеленой, Рекс едва соображая, кинулся на пытающегося подняться Шепарда. Тот, не придумав ничего лучше, сделал перекат, но коридор был слишком узким для привычной битвы.

Почувствовав, что под ногой хрустнуло, Рекс обернулся. Запах крови смешивался с другим, каким-то остро-неорганическим. Въедливым. Коммандер прижал руку к животу, но выражение лица его не изменилось. Это задело крогана. По всем законам, человек должен вопить от боли. Хотя, Шепард баловался со стимуляторами и наверняка сейчас просто не ощущает всей полноты болевых ощущений.

Попытавшись сделать толчок, чтобы снова сбить с ног бывшего друга, сам Рекс внезапно натолкнулся на поле, разряжающее щит его брони. Шепард же, умудрившийся еще и укрыться барьером, снова метко стрелял, не думая о травме. Кроган чувствовал, как скрипит броня, лишенная щита. Как выстрелы вызывают покалывание. Старая броня без щита была такой же защитой, как платки кроганок. А то есть никакой.

Зато теперь остатки мыслей от дискомфорта покинули его окончательно. Перед ним был не бывший друг, не первый СПЕКТР человек, не герой Цитадели. А обычный враг, от которого нужно избавиться побыстрее.

Бросив в Шепарда разряженный, ставший бесполезным пистолет и воспользовавшись секундной заминкой, Рекс снова бросился на коммандера. В этот раз увернуться у него не получилось и кроган болезненно ударил его головой в грудь, протащив машинально несколько метров. Шепард упал, давясь от кашля. Рекс осмотрел почти поверженного врага. На его руке, в том месте, на которое он наступил ногой, сдирая кожу жестким сапогом, не было обнаженной кости или крови. Странная конструкция с несколькими маленькими лампочками и необычная субстанция, по видимому, заменяющая кровь, запачкавшая Шепарду ладони.

Удар сбоку стал неожиданным. Обернувшись, Рекс успел отметить сразу четыре глаза на морде урода, который появился не в том месте. Не рассуждая, кроган тут же ударил лбом это существо, которое без особых разглядываний принял за мутировавшего батарианца. От ответного удара головой, он почувствовал, что постыдно пошатнулся, а в глазах потемнело как во время тренеровок с шаманом, отличавшемся какой-то небывалой, даже для крогана, крепостью черепа.

Следующим быстрым движением необычный противник повалил его на спину, зачем-то ломая доспех Рекса. Вручную.

— Помоги Шепарду. Он не должен умереть, — услышал Рекс голос существа.

Спихнуть с себя батарианского урода оказалось делом несложным. Сложнее было сделать хоть что-то, чтобы прижать ублюдка и придушить. Тот, несмотря на габариты, был вертким, как саларианец, продирающийся сквозь толпу к сортиру. Напарник этого существа склонился над Шепардом, к счастью Рекса, дыхание которого он перестал слышать. Зато гуттаперчевый инопланетянин, извернувшись, внезапно ударил его по морде ногой. Наплевав на Шепарда, Рекс ударил локтем ушедшего в бок противника.

Джеймс, корячившийся на коленях над Шепардом, забыл о том, что от него нужно. Он видел его в живую. Наконец-то. Прославленный прототип тоже смотрел на клона, только сквозь затемненный щиток шлема вряд ли догадывался, что на него смотрит точно вышедший из зеркала двойник. СПЕКТР уже не кашлял, покрасневшие белки глаз делали взгляд совсем измученным. И это герой? И это тот, из кого его сделали? Не пытающийся подняться, активировать инструметрон? Вот этот смиренно лежащий тип?

— Помоги ему, молотильщик тебя разорви, — гаркнул позади Явик.

Джеймс опомнился и принялся лихорадочно набирать на виртуальной клавиатуре нужную комбинацию. Обезболивание? Неплохо, но не то, что нужно. Жизненные показатели на броне внезапно погасли и Джеймс шокировано уставился на прикрывшего глаза коммандера? Он столько раз представлял смерть своего клеточного родителя. Мечтал услышать в новостях об этом, но… Не так. Не столь примитивно.

Приложив пальцы к шее Шепарда, клон вновь удивился. Пульс был, но броня тоже реагировала на состояние того, кого в нее погрузили. И он не может быть жив. Или не может быть мертв. Или…

Джеймс принялся откреплять комплектующие брони. Избавив от вдавливающегося в горло воротника и похлопав по щекам, с неожиданной радостью отметил, что его прототип вдохнул. С шумом, но все же.

— А ну отойди, человек, — прозвучало рядом и тут же Джеймс почувствовал, как его отбросило от тела Шепарда. Кроган без лишних рассуждений, прижал ступней свободную от доспеха шею. Шепард слабо пошевелился и снова обмяк. Клон, быстро взглянув на Явика, который стоял прищурившись, окруженный зеленоватой, с каждым мгновением темнеющей аурой.

— Отодвинь его от Шепарда! — велел протеанин.

Джеймс, без размышлений, ударил под колено увлекшегося крогана. Последующий толчок вышел слабоватым. Однако Явик счел расстояние нормальным. От удара биотикой кроган рухнул, как парализованный.

— Займись им! — показал он на Шепарда, подходя к Рексу.

Рекс же паниковал. Он не мог даже пальцем пошевелить. Боли не было, а мысли вдруг стали удивительно ясными. Присевший возле него протеанин с нескрываемым интересом его разглядывал. Знакомым блеском в глазах. Такой же был у воинов его племени перед обедом…

Джеймс, разобравшийся в программах, наконец набрал нужную комбинацию. Шепард открыл глаза, словно пеленой покрытые и, внезапно для клона, улыбнулся. Искренне. Джеймс отсел подальше, не сводя взгляда с потухших лампочек на броне.

— Из строя вышла, — как-то виновато отметил Шепард, упираясь на локтях. — И спасибо Миранде за тело. Пару лет назад я бы умер от одного только удара Рекса.

— Все к лучшему, — не нашел других слов Джеймс.

— А броня у тебя на мою старую похожа. Только я легкую предпочитаю, — внезапно, Шепард замолчал и обернулся. Рекс, все еще не способный шевелиться, тоже посмотрел на коммандера.

— Добейте хоть, ублюдки, — чувствуя, что отказавшие ноги горят огнем. Ему не хотелось, что его видели подыхающим.

— Сам сдохнешь, — спокойно предсказал инопланетянин. — Впрочем, ты достойный соперник. Нужно уважить.

Шепард отвернулся, как только сообразил, для чего протеанин ломал броню на крогане. Резкий чавкающий звук отрываемой плоти заставил его сморщиться. Даже собственные болевые ощущения отошли на задний план. Напарник протеанина тоже отвернулся.

— В любом случае, спасибо. Без вас, я бы не… — Шепард снова вгляделся в знакомый символ на броне. Тот же цвет, так же аккуратно подобраны комплектующие, та же лента жизнеобеспечения. Тот же шлем. Только не покареженный, а вполне пристойный. Вероятно, очередной его фанат, навроде Конрада. Только на этом броня настоящая, а не для игры в детском тире.

— Джеймс, вызови помощь. Шепарда нужно доставить в медицинский центр, — сказал Явик, на ходу утирая испачканный в крови подбородок.

— Да, конечно, — Джеймс постучал по шлему, с неудовольствием вслушиваясь в помехи. Видимо, повредился передатчик, когда кроган его толкнул. Стащив шлем, клон привычно его потряс и приложил к уху. Помехи стали только громче.

— Не работает. Попробуй ты, — предложил он Явику, поздно поняв, что Шепард любуется им во всей безшлемной красе.

— Я не понимаю, как чинить ваши примитивные приборы, — мотнул головой Явик. — Но раз мы без связи, ты его и тащи до больницы. Вы же… что-то вроде родственников.

Примечание к части

Медленно и не торопясь туда. К концу. Блекфан, помню про романтику с Тали. И помню, что Миранду не нужно мучить. Всех люблю.

>