Колесников ощутил смесь щенячьего восторга и какой-то горести. Вроде должен быть рад, но радость была какой-то грустной. Словно умер богатый, но любимый родственник. Вроде бы и счастье, что по завещанию все тебе уходит, а человека жалко, ибо при жизни был к нему привязан. Как себя чувствовать правильно при таком повороте истории, Колесников не знал.
* * *
Генсек еще только поднимаясь в лифте услышал гул толпы, наведывавшейся в посольства. О чем они кричали — разобрать было невозможно. Да и не хотелось. Наверняка среди горлопанов были и те, кто не особенно верил в официальные версии. И наверняка хотели выбрать кого-то взамен Удины из своих рядов. Альянсовских. Вот же нашли время для своей чертовой демократии! В планы генсека никак не входило знакомиться и дружить с вновь назначенным Советником. Да и кто сможет заменить Удину? Не было таких. Послы слабые духом и растерянные, что неудивительно. «Арктур» уничтожен, Удина… самоубился от позора. Куда им прислониться сейчас? Вероятно, только к широкому плечу дружески настроенного генсека, образ которого омрачен альянсовской литературой донельзя.
— Это ложь! Удина никогда бы не поступился бы интересами граждан! — вещал кто-то, поставленный на возвышение.
Снова гул. Одобрение. Как дети, ей Богу.
— Ложь говорите, — генсек забрался на сконструированную из сдвинутых столов «сцену». — Не верите? А доказательств вам мало? Совет не передавал эти сведения в новостные ленты. Позора боялся. Нам же бояться нечего. Вот, смотрите, — генеральный секретарь отдал блок данных стоящему рядом смутьяну. — Предал вас Удина и продал «Церберу». Задарма продал.
В зале повисла тишина. Генсек рассматривал толпу, в которой с удовольствием для себя углядел переодетых в форму Альянса сотрудников Комитета Безопасности.
— Видимо, стал жертвой шантажа «Цербера» и посему решил не дожидаться вердикта. Для кого из вас секрет, что в СССР запрещена организация «Цербер»? Я и не скрываю, что узнав об этой связи, мы приложили бы все усилия для привлечения Удины к ответственности. Но, как видите, не успели. Как там один писатель назвал свою книгу?... «Я выбрал свободу». Примерно это мы и наблюдали на днях. Человек, не пожелавший лично объяснить причины своих поступков людям, которых клялся оберегать, спрятался от ответственности известным методом.
— А это не может быть ложью? — вернул планшет генсеку стоящий рядом оратор.
— Данные подлинные. Если советским проверяющим вы не доверяете, можете обратиться в экспертизу Цитадели, — генсек улыбнулся. — И мы это уже сделали, опасаясь своих возможных ошибок.
— И что нам теперь делать? — услышал генсек вопрос из толпы.
— То же, что и делали. То, что вы лишились вождей, не значит, что Союз от вас отвернется. Будем вместе бороться с нынешними реалиями. Никого не бросим. Там, на Земле… — генсек сделал жест рукой, — когда вернем ее, разумеется, будем думать, как жить дальше, по каким признакам нам снова разделиться и как жить после всего, что мы пережили. Сейчас разделяться нельзя. Я бы не хотел взваливать на себя слишком много, да и боюсь, что чужой для вас, но это моих намерений не меняет. Я буду относиться к вам так же, как к своим согражданам. Не как к соперникам, как у нас годами принято, а именно к своим, — генсек улыбнулся, — товарищам. Нет, если кто-то из граждан Альянса не хочет воевать, я не задержу. Это выбор каждого. Но вот кто захочет принести мир человечеству, того приветствую.
— Все останемся, — выкрикнул из толпы переодетый в форму Альянса особист.
Окружающие тут же подхватили крик. Генсек одобрительно осматривал собравшихся. Все-таки, толпа и есть толпа. Один кто-то взвизгнет и за ним тут же повторяют. Дети. Неразумные и наивные. Улыбнувшись какой-то девушке, стоящей возле колонны и первой зааплодировавшей, генсек пожал протянутую руку стоящего рядом оратора.
Глава 15
— А почему на заседание вы не пригласили Шепарда? — поинтересовался Хакет, разглядывая публику, собравшуюся в кают-кампании советского крейсера.
— Вам мало, что мы сняли с него все обвинения на свой страх и риск? — отозвался министр обороны. — К тому же, мы хотели обсудить вопросы с высшим командным составом. С вами, господин адмирал флота.
Хакет чувствовал издевку. Собравшиеся, в большинстве своем советские командиры, переглядывались и с неодобрением косились на адмирала Альянса и еще нескольких, оставшихся в живых командующих соседней державы. Вот советские граждане собрались всем составом, умудрившись дожить до того момента, когда обезглавленный Альянс будет вынужден надеяться только на них — диктаторов. И в глаза заискивающе заглядывать, только бы не остаться одним в этом пустом, холодном, враждебном мире.
— Стивен, чем встревожен? — поинтересовался Михайлович, присаживаясь рядом с адмиралом. — Я жив, Шепард реабилитирован, Шорбан пытается добиться разрешения поработать с Хранителями, и генсек ему в этом помогает. Жизнь складывается потихоньку.
Хакет оглядел сидящих напротив. Слишком широкие лица, и у многих командиров знатное брюшко отъедено, но они все равно считают себя примером для военных сил Альянса. Хакет попытался себе представить толстого генерала в армии своей державы и не смог. Почему советские командиры, как только становились таковыми, сразу покрывались жирком? Почему не показывали пример своим офицерам и рядовым? Почему это не считается постыдным?
— Так почему мы не начинаем? — вновь начал вопрошать Хакет.
— Генсек еще не все дела решил. Задерживается, как ты, наверное, уже догадался, — отозвался беззаботный Михайлович. — Курить есть у кого-нибудь? Я переволновался из-за Шепарда и сейчас на грани нервного срыва.
— Шепард-то в чем тебе виноват? — повернул голову Хакет.
— Растрендел кроганам, что у него имеется готовая к зачатию страстная самка и велел желающим лететь к нему на огонек. И это после моих уговоров и унижений. Как это понимать, Стивен? Ему мало тех условий, что нам кварианцы выдвигают? Сейчас кроганы заявят что-нибудь подобное. Мол, дайте мы расплодимся, а потом, через годок-другой, поможем вам на войне.
— Ты судишь по себе. По-моему, союзников нужно привлекать любыми способами и средствами. Шепард это делает. А что делаешь ты?
— Я? — изумился вопросу Михайлович. — Я гето-кварианский вопрос себе на плечи взвалил. Жду сообщения от знакомого адмирала. Пока это все, чем я занят, но явно больше, чем делаешь конкретно ты.
Хакет хотел было ответить, но его отвлек скрип магнитного замка на дверях.
— Простите мое опоздание, дорогие товарищи, — генсек оглядел собравшихся, чуть задержав взгляд на самом Хакете. — Заседание Совета Цитадели оказалось процедурой еще более неспешной, чем китайское церемониальное распитие чая, — генсек улыбнулся контр-адмиралу. — Представляю, насколько затягиваются дела в мирное время, если в военное все так заторможено у них.
— Азари — долгоживущие дамочки. Куда им спешить? — улыбнулся министр обороны.
— Все-таки председательствующая раса. Можно быть и более расторопными. Хотя бы из банальной вежливости, — генсек подошел к свободному креслу и задумчиво провел указательным пальцем по спинке. — Но если завершить минутку нашего незатейливого юморка и вернуться к насущему, то все совсем невесело смотрится. План Шепарда… он наивен. Мне хочется верить, что можно вот так запросто взять и сманить на маячок Жнецов и покарать их одним взрывом, но от чего-то не получается подобное представить. Если верить нашим исследованиям, показаниям Явика и банальной логике, то на ум приходит только один вариант: нужно уничтожать эту мразь постепенно. Неся потери, да, но где вы, уважаемые, видели бескровные войны? На дипломатических приемах? Так то не война.
Хакет перевел взгляд на молчавшего протеанина, понуро разглядывавшего раздражающе-блестящий стол. Попытался представить, как бы вел себя этот таинственный гость из далекого прошлого, если бы находка капсулы принадлежала бы Альянсу. Как и положено было. Что-то подсказывало, что вряд ли бы этот авторитарный, любящий ограничения и совсем неразумную строгость инопланетянин проникся бы свободным духом Альянса. Не понял бы, наверняка, почему они так ценили неповторимость каждого своего гражданина, не пытался бы оценить то бережное отношение к мыслям и чувствам всех. Зато адский слив идеологии соседней державы с четко прописанным «нельзя-категорически нельзя» и «можно, но пока никто не видит» — ему по вкусу. Хакет не понимал этого рамочно-шаблонного мышления. Еще больше не понимал, как в такой державе могут появляться люди-творцы, когда над душой зависает дьявольская машина, решительно указывающая на то, что можно нести в массы, а что лучше припрятать подальше в сознание. А носителя воспаленного, на их взгляд, «сознания», лучше бережно спрятать в каком-нибудь учреждении, где он не будет сеять смуту в сознании граждан.
Не то чтобы Хакет презирал Союз или что похуже. Не понимал, однозначно, сие факт.
— Это лишь один из вариантов, товарищ генеральный секретарь, — заговорил Михайлович, закуривая. — Мы обязаны изучить все, пусть даже самые нелепые. Я не сторонник этого слова, но произнесу его… А вдруг… Вдруг удастся избежать самой кровавой войны в истории человечества? А вдруг получится? Мы работаем по всем направлениям. Пока ремонт кораблей полностью не завершен, военные операции можно лишь планировать, но даже утвердить никак нельзя.
— А что с самкой крогана? Я прочел ваш доклад, товарищ адмирал… Хотя, докладом ваш крик души можно назвать только из-за того, что вы так назвали свое произведение. Вы видите в факте излечения одной особи проблему?
— В факте не вижу. Вижу в Шепарде, — Михайлович покосился на Хакета. — И не нужно так на меня смотреть! Избаловали своих офицеров. Они принимают решения без согласования оных с верховным командованием. И если в результате идиотии отдельно взятого индивида мы окажемся в непроглядных глубинах анальных отверстий, то виноват будешь в этом только ты.
— Товарищ адмирал, проявите уважение к присутствующим, — мягко попросил генсек. — Хотя я и согласен с вами, но выражайте свои мысли более спокойно и сдержано.
— Виноват, — отрезал Михайлович, не сводя взгляда с помалкивающего Хакета.
Генсек постарался как можно строже посмотреть на своего не менее мятежного адмирала, чем знакомый альянсовский капитан. Михайлович сел на место и перевел взгляд на Явика. Генсек тоже посмотрел на нового советника. Вот за что он ценил своего неожиданного товарища, так это за немногословность и точность в подборе слов.
— А что думаете вы о ситуации с кроганами, уважаемый Явик? — обратился руководитель к протеанину.
Явик поднялся и тоже взглянул на генсека.
— Я думаю, что нужно было помедлить с радостными для их расы новостями. Как я понял, настроения у них переменчивы, характер нестабилен, мышление узкое и односторонние. Но, — протеанин чуть улыбнулся, — Если Шепард сказал только одному представителю этого вида, то вполне еще можно поменять ситуацию.
— Конкретнее? — попросил генсек, прищурившись.
— Конкретнее только после личного знакомства с особью, — отозвался Явик. — Смотря что из себя представляет этот… забыл имя.
— Рекс, — подсказал Михайлович.
— Верно. Спасибо, — кивнул протеанин. — Может, достаточно будет пояснить, что Шепард и его саларианский друг ошиблись и медицинские показатели кроганки точно такие же, как и у других самок. Можно сказать, что кроганка не выжила, а в это время спрятать ее понадежнее. Можно попробовать шантажировать, но рискованно… А можно совсем кардинально.
— Вы открыто и при всех призываете соврать потенциальному союзнику, Явик? — поразился Хакет.
— Я призываю окончить эту войну, — покачал головой протеанин. — Средства здесь могут быть разные. А рассуждения о том, что мы делали правильно, а что неправильно, я бы оставил для будущих историков. Если, конечно, таковые появятся. Видите ли, благородство иногда нужно спрятать подальше, господин адмирал.
Хакет увидел кивающие лица советских офицеров и сник. Ему такие варианты не нравились. Нет, он не собирался входить в историю рыцарем на белом коне, но и конченной мразью, в своих же глазах, туда влезать не хотелось. А вот советским союзникам, видимо, было все равно.
— Согласен, — неожиданно для Хакета высказался Пикард. — Пора забыть о демократии и либеральности. На какое-то время…
— Один адмирал Альянса нас поддержал, — одобрительно поглядев на француза, произнес генсек. — Это уже прекрасно. Поймите, господин Хакет… Я не хочу, чтобы мое назначение как-то плохо отразилось на самостоятельности Альянса. Вы же игнорируете и не поддерживаете приказы нашего командования лишь потому, что во главе стоит кровавый советский диктатор, верно? Не отвечайте, я знаю, что прав. Но в моих планах нет задушенного социализмом Альянса. Я лишь хочу вернуть Родину нам и убрать угрозу от людей. Вот таким вот способом, да, не совсем чистым, но… Черт, какая чистота может быть в этом аду? Ехать чистенькими на тот свет и всем человечеством, да? Да я лучше в аду сгорю один, а мои люди пусть продолжают жить.
Генсек выдохнул. Не зря, ой не зря он столько лет общался с выездными актерами. Научился лицедействовать не хуже, чем желающие гастролировать «звездочки». И ведь пригодилось. Вон и у Хакета взгляд потеплел. И свои одобрительно кивают.
— Простите мою резкость, товарищ генеральный секретарь, — слегка склонил голову Хакет.
— Вы тысячу раз правы в своем ко мне недоверии. Иначе чувствовать и думать вы не имеете права, — генсек ласково улыбнулся. — Но вернемся к нашим кроганам… Рекс еще не прибыл. Нужно обработать его до того, как он направится «принимать товар».
— И капитана тоже недурно бы обработать, — подал голос Михайлович. — Причем, сначала кулаками, потом зеленкой, а потом начать втолковывать словесно очевидные вещи.
— Господин Хакет, — генсек задумчиво постучал пальцами по столу. — Кто, как не вы, сможет лучше объяснить своему офицеру то, что мы здесь обсуждаем? Я не приказываю, а лишь прошу.
Хакет кивнул.
— Далее, наши общие и заклятые между собой друзья-враги геты-кварианцы. Что с этим вопросом? Мы начали разрабатывать программу взаимоотношений с каждой из этих фракций давно. Почему результаты отсутствуют? — руководитель сверился с планшетом.
— С ними все куда сложнее, чем мы себе представляли. Отчеты Шепарда скупы на подробности, а на исторических справках не уедешь далеко. Как я уже ранее говорил, я ожидаю донесения от одного из коллегиальных адмиралов. После ее… кхе-кхе, доклада, можно будет сделать выводы.
— А пока снова по этому вопросу пробелы, — нахмурился генсек. — Хоть и вовсе снимай его с повестки дня. Хорошо… Хотя, не очень хорошо, конечно, ну да ладно… Шорбан и фантастический план нашего капитана… Кто-то думает не так негативно о нем, как я. Михайлович, присядьте, ваше мнение мне известно.
