— Для свидания потребуется выездная комиссия, товарищ генеральный секретарь. Шепарда переправили в Гриссомскую академию. Так как он биотик и весьма преуспел в освоении способностей, Альянс посчитал нужным сделать его кем-то вроде преподавателя, — отозвался министр.
— Вот это новости, — снял очки генсек. — Это так наказание отбывают в Альянсе? Террорист учит других? Немыслимо.
— Законодательно к ним не придраться, — пояснил генсек. — У них нет штрафбата, в который в случае войны можно было определить бывшего капитана, но у них принято использовать все возможности для принесения пользы обществу. Видимо, для других занятий Шепард не приспособлен. На станции он находится под постоянным наблюдением. Покинуть ее не имеет права.
— Ты слышал? — повернулся генсек к Лисину. — Если захочешь преподавать в разведшколе Альянса, просто накосячь там. Взорви парочку некрасивых, на твой взгляд, зданий. Убей ненужных людей и займи почетное место учителя. Я поражен.
Генеральный секретарь вновь повернулся к министру.
— И все же решайте вопрос по гетам. С его помощью или без нее. Как только машины будут готовы к переговорам, доложите мне. Дипломаты не могут заниматься своими обязанностями с потенциально вражеской расой. Мирными людьми рисковать мы не будем. Поручаю это вам. Покажите мастерство переговорщиков.
Отключив связь, генсек посмотрел на Лисина.
— Если найдется возможность перепрограммировать машины, то пусть этим займется кто-то из технического отдела КГБ. Вояк впутывать в такие тонкости не будем.
— Понял, товарищ генеральный секретарь, — чуть улыбнулся Лисин.
* * *
В этот раз ждать Тали долго не пришлось. А может он настолько погрузился в размышления, что потерял счет времени. Из потока мыслей его выдернуло легкое прикосновение к плечу. Повернувшись, Колесников улыбнулся девушке, стоящей прямо перед ним.
— И когда вы покидаете Цитадель? — сразу поинтересовалась она.
— В ближайшие несколько часов. Даже возвращаться в посольство не буду, — ответил разведчик.
— А вещи вы уже доставили на хранение в доки? — вновь задала вопрос Тали, осматривая бывшего посла.
— Вещи доставят потом, — произнес Колесников.
Вот он решительно не умел врать в бытовых ситуациях. Когда это нужно было для выполнения задания, а именно, для родины, он делал это филигранно. Удивляясь сам себе, заливался соловьем. А сейчас словно ком в горле. Да и щеки стремительно загорались при мысли, что сейчас лжи на бедные уши девушки он сольет ушаты.
— Мне очень жаль, Колесников, — опустила голову девушка. — Я привыкла к вам и давно считаю... как у вас говорят… товарищем.
— Спасибо, милая. Я тоже к вам привязался. Если будет возможность, то непременно с вами свяжусь, — пообещал он, будучи уверенным, что такой возможности не будет. Да если и будет, он ее упустит со свойственным ему же «везением».
— Неужели на Земле вы сейчас нужнее, чем на Цитадели? Ваше руководство абсолютно уверено, что новый посол справится, учитывая нелегкое время?
Колесников молчал. Отзыв с должности проверенного человека, первопроходца, смотрится глупо. И кварианка эту глупость уловила, хотя и не знает тонкостей политики.
— Какой смысл гадать, для чего я там понадобился? Приказы — вещь такая, что можешь с ними спорить, не соглашаться, быть ими жутко недоволен, но выполнять их ты обязан. По крайней мере, меня учили так.
— Помните, вы рассказывали о мерах, применяемых к сомнительным гражданам? — неожиданно произнесла кварианка. — А это не тот случай? Если верить идеологическим привычкам вашей державы, то общение с «иноверцами» должно быть минимальным. У вас это вряд ли получалось, будучи послом здесь. Я за вас переживаю.
— Вы изучали нашу идеологию? — удивился Колесников. — И не переживайте. Я клялся, когда еще служил в армии, что готов умереть за родину. Ну, а раз родина решила, что я больше не нужен, то кто я такой, чтобы это оспаривать?
Кварианка опустила голову и молчала. Колесников тоже не решался прервать тишину.
— Не возвращайтесь на Землю, — вдруг уверенно сказала Тали. — Я могу подыскать вам место на Флоте. Конечно, будет непросто уговорить адмиралов, но мы хотя бы попробуем.
— Что? — поразился Колесников. — Вы предлагаете мне убежище? Почему?
— Я, правда, должна отвечать? — сверкнула глазами девушка.
Колесников покачал головой. Вновь повисло неловкое молчание, которое, от чего-то, прерывать никак не хотелось. Тали не выдержала первой.
— Я влюбилась в вас в тот момент, когда мы бегали по той колонии, спасаясь от гетов. Но влюбленность — чувство проходящее. И оно прошло, — кварианка подняла голову и коснулась руки разведчика. — А полюбила я вас тогда, когда вы позволили приносить вам в каюту Заида чай. Раньше я никогда ни о ком не заботилась. Были обязанности, но точно их не назовешь заботой. И вот тогда я и захотела дальше ухаживать за вами. Вы заслужили большего, чем расстрел в той части галактики, которую зовете Родиной.
Язык прилип к небу и никак не желал выполнять свои функции. Слишком непривычно все это прозвучало. Те женщины, с которыми он был близок, подобного ему не говорили. И как реагировать он тоже не знал. Слишком откровенно и прямо — он был не готов к таким словам. Это даже как-то не вязалось с образом скромной девицы, коей он считал Тали до последней минуты.
— Я не знаю, что сказать, милая, — признался Колесников, решивший нарушить молчание. — Вы тоже мне небезразличны, но… Мы не можем. Это неправильно. На что будет похожа наша жизнь? Пока вы изучали основы коммунизма, я штудировал энциклопедии по анатомии. Во что выльется наше с вами сближение — сам черт не знает. Но я принесу вам массу неприятностей. Да еще и жизнь будет проходить в бегах. Я так не могу. Нельзя. Я обязан вернуться «в ту часть галактики, которую зову Родиной».
Тали подняла голову и стала рассматривать его лицо.
«Какая же она маленькая и хрупкая».
— Я не допускала мысли, что вы согласитесь, но не могла не предложить, — сказала Тали. — Значит, это наша последняя встреча?
Колесников кивнул. Лгать дальше девушке не хотелось. Пусть лучше считает его «поставленным к стенке», чем предателем-церберовцем. Да и не самое худшее место для прощания: парк. Лучше, чем его кабинет или, прости партия, квартира. Там разговор приобрел бы смущающую неловкость. Здесь же… Здесь они были не одни: мимо хоть и изредка, но проносились разношерстные компании.
— Мне так жаль, — заговорила она. — Я не могла предположить, что наша сегодняшняя встреча будет последней. У людей же принято делать прощальные подарки? Простите, что я с пустыми руками.
— Не думайте об этом. Может, это в Альянсе принято, а я не его представитель, — отмахнулся Колесников.
— И все же мне неловко. Думаю, я сделала достаточно уколов перед встречей, чтобы не болеть довольно долго…
— О чем вы? — не понял Колесников.
Через мгновение он уже наблюдал за руками Тали, которая решительно чем-то щелкала, касаясь маски шлема. Он хотел возразить, но не успел, увидев опускающиеся руки с зажатой в них деталью скафандра. Вздохнув, он поднял глаза и всмотрелся в лицо девушки. Если бы не особенности анатомии, он счел бы ее человеком. Светлая, болезненная на вид кожа, под которой проступала сетка мелких сосудов, совершенно не портила впечатление. Черты лица у Тали были прекрасными даже для его понимания, которое упиралось в любовь к именно людской природе. Глаза были не вызывающе яркими, как он думал. Не такие, как у людей, конечно, но интересные и не отталкивающие.
— После этого я, наверное, буду долго отходить. Но мы видимся в последний раз, поэтому… — Тали прикрыла глаза и подалась вперед, чуть привстав на цыпочки.
Колесников почувствовал прикосновение к своим губам. Детское, неопытное, но уверенное. Скользнув рукой по холодному материалу, из которого был сделан ее скафандр, Колесников приобнял за талию девушку и прижал к себе. Поцелуй вышел странным, непривычным, почти нелепым, так как он боялся повредить ей губы слишком резкими движениями или случайным касанием зубов.
Прозвучавший сигнал инструментрона заставил его оторваться от Тали и проверить поступающие сообщения. Номер дока и подтверждение прибытия шатла «Цербера». Михайлович, видимо, еще не появился, так как гневных сообщений с претензиями не было.
— Тебе пора, — заметила девушка, впервые обратившись к нему на «ты»
— Да, — кивнул Колесников. — Давайте я вас провожу.
— Не стоит, — сказала она, надевая маску. — Я хочу запомнить вас здесь, посреди мирного пейзажа, а не в жуткой переполненности основных зданий.
— До свидания, милая, — Колесников сглотнул непонятно откуда взявшийся ком в горле.
— Прощайте. Кила се'лай, Колесников.
Разведчик уныло побрел в нужный док, стараясь не оборачиваться.
* * *
— Теперь мы снова вместе, мой дорогой друг, — произнес Петровский, вставая с кресла и подходя к Колесникову.
Разведчик постарался улыбнуться, но ничего не вышло. Грудь сдавливала тоска, от которой хотелось по-бабьи разрыдаться. Он уже прочитал все сообщения от Михайловича по дороге, и от полученного последним становилось совсем грустно.
«Чтоб тебя там на опыты пустили, сукин ты сын!» — гласило оно.
— Выпьешь? — заботливо спросил Петровский, оценивая состояние друга.
— Выпью, — легко согласился Колесников.
— Сильно не налегай, — попросил Петровский, доставая бутылку и несколько стаканов. — Призрак приказал немедленно подключить тебя к делам. И знаешь, твоему проекту я не завидую.
Колесников осушил бокал и даже рези в горле не почувствовал. Видимо, вчерашний день наложил на психику нездоровый отпечаток. Странно, ибо раньше такого не было. Но, с другой стороны, раньше его и предателем не называли.
— Если этот проект — очередная церберовская расчлененка, то лучше верните меня в Москву, — попросил он.
— Не хочу пугать, но после увиденного ты попросишь меня сам перевести тебя в исследовательский отдел. Ты как себя чувствуешь? — поинтересовался генерал.
— На редкость погано, — пожаловался Колесников.
— Это пройдет, — приободрил его Петровский. — Я сам первое время места себе не находил, ругал за принятое решение, скучал по работе. Но потом отпустило. Это чисто наше советское — скучать и ностальгировать по родине и друзьям.
— Так что за проект? Займи меня побыстрее, пока у меня депрессия не началась, — попросил Колесников.
— Идем, — кивнул Петровский.
Размер станции, судя по всему, был масштабный. Коридоры были длинными, ответвления в них — частыми, а количество дверей — бессчетным. Изредка попадались и люди в исследовательских костюмах, и оперативники. А раз здесь обитают и те, и другие, значит это и есть таинственный Штаб. Ну, или один из главных центров управления.
Возле одной из дверей Петровский остановился. Прохождение всех систем безопасности заняло несколько минут, что считалось довольно долгим.
— Что вы так охраняете усиленно? — вслух произнес Колесников то, что не собирался.
— Скорее, мы усиленно охраняем сами себя, заперев… Сам сейчас все поймешь, — чуть улыбнулся Петровский.
Колесников зашел в открытый отсек и огляделся. Полумрак мешал детально все разглядеть, пока глаза не привыкли. Отсек был сделан, как жилое помещение, а не лаборатория или кабинет. И что он должен здесь такого увидеть?
— У меня гости? — услышал Колесников знакомый до боли голос. — Вот радость привалила!
В следующую секунду говорящий вышел из дополнительного мрака, созданного незнакомым Колесникову невысоким деревом. Или кустарником — он в этом не специалист. Разведчик вгляделся в знакомые черты лица. Хотя, не совсем знакомые. У Шепарда был шрам, проходивший через бровь. Хотя, современная хирургия творит чудеса. Но как он здесь оказался? Неужели Призрак настоль решителен, что выкрал Шепарда из тюрьмы?
— Шепард? — неуверенно спросил он, не в силах оторваться от лицезрения мужчины.
Тот улыбнулся, но не так, как капитан Альянса. Что-то в нем было другое, жесткое, незнакомое.
— О, нас с ним многие путают, — улыбка стала еще шире, но лицо от этого не подобрело. — Неужели мы с Шепардом так похожи?
Примечание к части
Добавила не свойственной мне романтики. Специально для тебя, дорогой мой съехавший Талифан — Красноармеец выдавливала из себя сей эпизод. Блекфан — как договаривались.)))
>
Глава 6
Михайлович зашел на борт крейсера Хакета, сжимая в руках газету. СССР, несмотря на стремление постоянно развиваться и совершенствоваться, от старых привычек отходил очень тяжело. Вот и с печатными изданиями не смог распрощаться, как более гибкий в этом отношении Альянс, который все новостные сводки перенес в экстранет. Советский адмирал пялиться в экраны не любил жутко, поэтому заставлял кого-то из экипажа читать ему последние известия. Но газетами с удовольствием шуршал сам и даже журналы выписывал, хотя редко читал их от корки до корки. Последняя доставленная газета целый день не давала ему покоя. Поплакаться было решительно некому, а таскать в себе недовольство Михайлович не имел привычки.
— Я уже встречаю тебя не у лифта, а прямо здесь, — улыбнулся Хакет. — За экипаж переживаю.
— Что с ним сделается, с твоим экипажем, — отмахнулся Михайлович. — Видел это? — адмирал ткнул пальцем в изображение Колесникова в газете.
— Да, уже ознакомился, — кивнул Хакет. — Странно, что СССР решил вынести это в массы, учитывая вашу историческую таинственность.
— А как не выносить? Это же не какой-нибудь балерон, пританцовывая, подался к Призраку, а целый посол. Начнут спрашивать: «Куда дели?» и что говорить? Брехать? Так не заслужил он того, чтобы ради него людей в заблуждение вводить.
— А с чего бы вдруг? Каковы предпосылки? — полюбопытствовал Хакет.
— Да не знаю, — Михайлович прижался спиной к стене. — Но у него там сладкоголосый друг Призраку постель стелет — вполне мог переманить. Хотя… Не знаю. Никак не могу смириться с мыслью, понимаешь? Я ведь все для него делал. Всегда подбадривал, веселил, успокаивал. Я был нежен. Ну, сам знаешь, я умею, а теперь вот это, — он вновь кивнул на газету. — Меня бесит мысль, что он не просто предал нас, но и сделал это прямо перед войной. Вот не сука, а?
Хакет молчал.
— Правильно, что не отвечаешь, — слабо улыбнулся Михайлович. — Я бы тебе пощечину дал, если бы ты кивнул хотя бы. А потом заорал на весь крейсер, что ты ко мне приставал.
— Ты шутишь, значит не так все плохо, — прищурился Хакет. — И что делать будем? Учения закончились, и мне приказано отвести флот к «Арктуру».
— Отводи, раз приказывают, — отозвался Михайлович. — А мне на Землю надо попасть. Разъяснить кое-что в Совете Обороны. Да и еще кое-куда наведаться.
«Кое-куда» — это на Лубянку, в известное здание, в котором он бывал всего несколько раз. Хотя, это все же превышает количество посещений среднестатистического советского гражданина. Большинство сограждан безопасников не любили, и Михайлович к меньшинству себя не относил. Последнее посещение было не так давно, и он все еще помнил постные лица пробегающих рядом адских КГБшников. Сейчас же повестки ему не пришло, а в приемной можно просидеть до конца жизни. Михайлович уже решил, что если его не примут в день обращения, то он не поленится и нарисует лампасы прямо на плаще памятника Дзержинскому. Плевать, что высоко, он что-нибудь придумает. Со стремянкой придет и заодно повеселит публику, которой, наверняка, понравится увиденная картина. Ну и за хулиганство его прямо там отправят во внутреннюю тюрьму Лубянки. То, что просидит он там недолго, адмирал знал наверняка. Пользоваться служебным положением не принято, и он сам это ненавидел, но иногда ситуация требовала. Вот как сейчас. Ведь если договариваться через Совет Обороны, то ему назначат встречу через неделю минимум и подготовятся. А ведь иногда важно побыть неожиданным.
