— Это я-то — не произведение искусства?! — Вальпурга от возмущения даже высунулась из-за рамы. — Да чтоб ты знал, этот портрет считается лучшей работой нарисовавшего его художника!
— Видать, бездарненький был дядечка, — философски заметил Бонд, пряча зажигалку. — Когда мне потребуется твоё экспертное мнение, я к тебе обращусь. До тех пор — нишкни, даже если тут начнётся светопреставление. Услышу от тебя хоть звук без спроса — урою. Вопросы есть?
— Никак нет, ублю… Гхм, никак нет, Гарри Поттер, — по-военному чётко ответила Вальпурга, осторожно возвращаясь на холст.
— Вольно! Разрешаю спать. — Джеймс Бонд спрятал нож, задёрнул тяжёлые бархатные портьеры, развернулся и обомлел. Не далее как в трёх метрах от него строем стояли члены защитного отряда и несколько незнакомых ему людей разного возраста. Открытые рты и выпученные глаза напоминали Бонду рыбу, выброшенную на берег.
— Что, я с ней слишком круто обошёлся? — Джеймс обернулся на задёрнутые занавески и впервые обратил внимание, что другие портреты в комнате тоже смотрят на него. В прихожей стояла гробовая тишина. — Этот портрет и правда представляет историческую ценность? Я знаю нескольких хороших реставраторов…
Из-за спин безмолвно стоящих людей раздались жидкие хлопки, переросшие в настоящую овацию. Люди бросились к нему, обнимали, кто-то кричал «гип-гип, ура!», все хлопали в ладоши, дружески шлёпали Джеймса по плечам и по ладоням и даже попробовали поднять его на руки. Краем глаза тот заметил, что бархатные портьеры снова раздвинулись, но исходящая желчью старуха предпочла переживать своё унижение и страдать молча. Даже среди портретов на стенах были такие, которые выражали собственную радость с той или иной степенью экспрессивности: «Наконец-то нашлась управа и на Вальпургу! Уж на что вредная была, вся в дедушку!» — «Да, вся в меня! Но зато теперь она не будет нас будить!»
— Гарри, мы даже не предполагали, что ты способен её утихомирить, — произнёс утирающий слёзы радости Люпин, когда общий шум стих настолько, чтобы можно было различать отдельные слова. — Ты молодец, Гарри! Ты совершил настоящий подвиг! Иди поздоровайся со своим крёстным!
— Мой крёстный?! — Бонд насупился. В известной ему истории Гарри Поттера ни о каком крёстном не упоминалось.
Высокий худощавый мужчинка с длинными чёрными волосами распахнул объятия и широко улыбнулся:
— Ну конечно, Гарри, неужели ты не хочешь поприветствовать дядюшку Сириуса?
Части мозаики со щелчком встали на место. Имя крёстного в сочетании с названной портретом фамилией и лицом, знакомым ему по наводнившим Британию полицейским ориентировкам, заставили Джеймса вздрогнуть.
— Сириус Блэк! Какая встреча! Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь!
— Не ожидал увидеть меня в моём родном доме?! Да брось ты, крестничек!
— Так вот как выглядит твоя берлога? Готичненько. Дизайн на твоей совести?
— Да нет, это предки постарались. Они ведь все слизеринцы, один я — гриффиндорец, белая ворона. А они просто помешаны на чистоте крови, на истории, на магии рода и прочих бреднях. С мамашей моей ты уже познакомился. Круто ты её отделал!
Джеймс не без содрогания протянул руку сбежавшему из тюрьмы террористу и убийце, устроившему в людном месте взрыв, стоивший жизни более чем дюжине человек. Впрочем, суперагенту не привыкать, — Бонд вспомнил, как совсем недавно прикидывался Скарамангой, убийцей с золотым пистолетом. Для этого даже пришлось приклеивать себе третий сосок. Тогда приходилось пожимать руки и улыбаться намного менее приятным личностям. Сириус Блэк, хоть и маньяк, убийца и террорист, был симпатичнее, потому что убивал из-за душевного нездоровья, а не потому, что ему хотелось просто уничтожать людей.
Впрочем, человек, находящийся на втором конце пожимаемой руки, вовсе не выглядел нездоровым. Расстроенным — да. Бледным — безусловно. Усталым? Возможно. Но не душевнобольным.
— Сириус, а тебе не страшно скрываться от полиции в самом центре Лондона? Тут же констебли на каждом углу.
— Ещё как страшно, Гарри. Констеблей я не боюсь, — в случае чего всегда могу обратиться в собаку и сбежать. А вот лазутчики Сам-Знаешь-Кого не дремлют. Они уже знают, что я анимаг…
— Что ты кто?!
— Анимаг. Я умею превращаться в собаку. В большого такого чёрного пса, — ну, ты же меня видел, когда вы с Гермионой спасали Снэйпа, а я дрался с волком, в которого превратился Римус… Да ладно, Римус, не красней, как будто нам было впервой покувыркаться вдвоём… Гарри, ты что, правда ничего не помнишь?!
— Все мои воспоминания начинаются неделю назад, — взмахнул рукой Джеймс Бонд, отрабатывая свою «легенду».
— Но ты же узнал меня!
— Конечно, ведь твоя физиономия красуется на самом верху списка «их разыскивает полиция». Ни один выпуск новостей не обходится без картинки «если вы видели этого человека, позвоните 112». И они каждый месяц добавляют ещё один нолик к обещанной за тебя награде. Что ты такого сотворил? Устроил геноцид в какой-нибудь стране из тех, что поменьше? В одиночку обрушил лондонскую биржу вместе со зданием? Обыграл в шахматы премьер-министра?
Сириус Блэк потрясённо смотрел на своего крестника, только что походя протоптавшегося по всем его мозолям.
— Поднимайся в свою комнату, Гарри, мы завтра всё с тобой обсудим. А сейчас нам надо вернуться к совещанию.
— А-а, у вас совещание Ордена Феникса? А Дамблдор присутствует?
— Нет, — сказала невысокая полная женщина со взбитыми рыжими волосами, тоже со следами усталости на лице. Бонд стрельнул глазами по сторонам, — все присутствующие взрослые выглядели не лучшим образом. Они явно работали на износ, вот только над чем? — Дамблдор занят некими важными делами, поэтому не будет присутствовать сегодня на совещании.
— То есть глава единственного достойного упоминания центра сопротивления Волан-де… Сами-Знаете-Кому игнорирует совещания собственного штаба? А какой тогда смысл совещаться, если принятые решения не будут немедленно утверждены верховным руководителем?
Присутствующие дружно отвели глаза.
— Ты хочешь сказать, что мы действуем неправильно?
— Я хочу сказать, что вы страдаете фиг… Хм… В общем, что вам нужно полностью реорганизовать свою работу. Совещание без руководителя не имеет смысла, потому что принятые решения некому утверждать и некому брать на себя ответственность за их принятие и за распределение обязанностей. Вместо того, чтобы собираться всей толпой и привлекать внимание, рискуя раскрыть конспиративную квартиру, можно было бы обсудить проблемы по телефону, или по телеграфу, или переслать друг другу записки. Решения, принятые на совещании, должны записываться, должен назначаться ответственный за их выполнение, и должны определяться пути развития ситуации в соответствии с принятыми решениями. Количество человек на совещании должно быть минимальным, чтобы участвовали только те, кто на этом совещании жизненно необходим, а остальные не должны отрываться от своей работы. А вы, дайте догадаюсь, собрали тут весь Орден, пока начальник отсутствует, как дети малые, решившие поиграть в заговорщиков! У нас такие совещания тоже проводятся время от времени, но называются, как им и следует, «пьянкой».
В запале Бонд сообразил, что проговорился, только после того, как слова вылетели у него изо рта. По счастью, взрослые, медленно приходящие в ярость из-за поучений сопливого подростка, ничего не заметили.
— Вот когда нам потребуется твоя консультация, мы за ней обязательно обратимся! — сказала пошедшая багровыми пятнами низенькая женщина. — А пока поднимайся к себе в комнату, поболтай с Роном и Гермионой, заодно и познакомитесь по второму кругу.
— Это со мной, значит, — вперёд протиснулся худощавый голубоглазый парень с огненно-рыжей шевелюрой, явный родственник побагровевшей женщины, костлявый, нескладный и покрытый веснушками. — Пойдём, Гарри.
— Привет, Гермиона, — пожал ему руку Джеймс. — А кто такой Рон?
— Это я — Рон, — насупился парень. — Ты что, совсем-совсем ничего не помнишь?!
— Ну, я помню, как дышать, как ходить, как разговаривать, как думать и как вести организационную работу, — дипломатично ответил Джеймс, наблюдая, как взрослые уходят в столовую и запирают за собой дверь. — Но большую часть своей истории я позабыл.
Рон взял Джеймса за руку и потащил вверх по лестнице.
— Круто! Вот это приключение! Прикольно, наверное, узнавать всё по второму разу?
— Да нет, не особенно… А где Гермиона?
— Гермиона? А-а, она наверху, всё носится со своим ГАВНЭ.
— А мне обязательно с ней знакомиться, пока она это делает?
— Ты что, забыл? Она этим весь прошлый год занималась! Нас ещё всё время тошнило от этого её занятия, особенно когда Почти Безголовый Ник специально для очередной годовщины своей смерти попросил эльфов испортить плесенью несколько подносов с блюдами[19]…
— Разумеется, забыл… Испорченная еда вместе с девочкой, которая увлечённо занимается такой странной вещью, как ГАВНЭ… Неудивительно, что нас тошнило.
— Скажи, ненормальная? — Рон постучал в дверь и сразу распахнул её. — Гермиона, мы пришли.
— Привет, Рон, — поздоровалась девочка с пышными каштановыми волосами. — Ой, Гарри, ты цел и жив! Гарри, мы так за тебя беспокоились! Особенно после того, как выяснилось, что ты ничего-ничегошеньки не помнишь! Рон аж испереживался весь, когда понял, что он не должен отдавать тебе десять галеонов за омнинокль.
Девочка распахнула объятия, чтобы поприветствовать старого друга.
Перед ней стояло тело подростка Гарри Поттера, но в этом теле жила душа тридцатишестилетнего Джеймса Бонда, закоренелого интригана, спецагента, прожжёного сердцееда и тонкого ценителя женского пола. Чисто автоматически Бонд распахнул встречные объятия, машинально рассчитал движение, наклонил голову и сложил губы.
Уста Гарри и Гермионы слились. Время остановилось.
— Кэ-гхм!!! — возмущённо откашлялся кто-то поблизости.
Очевидно, время остановилось не для всех. Джеймс Бонд с трудом оторвался от губ пятнадцатилетней нимфетки, смущённо ощущая, что тело подростка имеет свои особенности в сравнении с телом взрослого, сильно потрёпанного жизнью мужчины. С некоторым усилием он заставил себя перестать думать о юной девушке, которая всё ещё пыталась прийти в себя в его крепких объятиях.
— Гермиона, я тоже очень рад тебя видеть! — с чувством произнёс Джеймс.
— Я заметила, — сказала она, пряча смущение за попыткой привести в порядок непослушные каштановые волосы.
— А ты рада меня видеть? — продолжил допрос Бонд, начиная осознавать, что выглядит несколько глупо.
— О, очень, — Гермиона, заливаясь краской, продолжила поправлять волосы.
— И, наверное, Рон рад меня видеть… — запутался Джеймс.
— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — дипломатично ответила девушка.
— А вот он уже сомневается, — буркнул багровый Рон, набычившись в дверях.
— Я так рад, что вы все рады меня видеть…
Никогда ещё Бонд не был так близко к провалу. Гормоны пятнадцатилетнего подростка, помноженные на почти двадцатилетний опыт, устроили такую атаку, что только невероятная, легендарная самодисциплина позволила агенту устоять. Ну, или, если вспомнить, что самодисциплиной Бонд никогда не отличался, то придётся признать, что он попросту растерялся.
— Может быть, теперь, когда мы все выяснили, насколько мы счастливы от воссоединения, ты меня отпустишь? — робко попросила Гермиона, продолжая теребить свои локоны.
— Да, конечно, — ответил Джеймс, радуясь, что наконец-то может разрешить неловкую ситуацию. — Рон, ты не представишь нас?
— А надо?! Вы, по-моему, и так уже замечательно познакомились! — прорычал Рон, тем не менее, потихоньку теряя свой багровый цвет.
Внезапно раздавшиеся хлопки вернули Джеймса на землю. Он отпрыгнул от девушки и схватился за рукоять спрятанного на пояснице пистолета, прежде чем сообразил, что в комнате теперь на двух людей больше. Ещё доля секунды ушла на то, чтобы оценить цветовую гамму волос этих людей, сравнить с цветом волос Рона и женщины внизу и понять, что убивать их не следует. По крайней мере, пока.
— Фред! Джордж! Да перестаньте же наконец! — возвела глаза горе Гермиона.
— Привет, Гарри! — сияя, воскликнул один из близнецов. — Ах, как ты обошёлся с Вальпургой! Высший класс!
— Это мои старшие братья, Фред и Джордж, — показал Рон.
— Нет, это я — Фред, а вот он — Джордж.
— Ты с ума сошёл? Мы же договорились, что на этой неделе Фред — я!
Джеймс окинул братьев профессиональным взглядом. Они были чуть выше Рона, старше его на пару лет, выглядели более коренастыми и плотными, и были идентичными настолько, что с первого взгляда их невозможно было различить. Впрочем, у одного из них была крошечная родинка на виске, а у второго почти незаметно косил один глаз. Оба брата производили впечатление самодельных бомб с детонатором на основе нитроглицерина, готовых взорваться по поводу и без повода. Джеймс готов был побиться об заклад, что в кабинете школьного завуча[20] для отчётов о проделках каждого из братьев выделен отдельный шкаф.
— С тех пор, как они сдали экзамен на аппарацию, они отказываются сделать даже шаг, если могут аппарировать, — пожаловалась Гермиона Джеймсу. — От их хлопков уже голова болит.
— Спуститься по лестнице было бы дольше на целых тридцать секунд, — заметил один из близнецов.
— А секунды — это сикли, галеоны и кнаты, — добавил второй.
— Ой, что я говорю, ты же потерял память и не знаешь, что такое аппарация, — схватилась за голову Гермиона.
— Ну почему же, знаю, — ответил Джеймс. Перед его мысленным взором открылся учебник чароделия. — Аппарация, она же трансгрессия, — мгновенное перемещение субъекта в другое место. Субъектом аппарации обязательно должно быть мыслящее существо; корректный перенос тела этого существа зависит от сонаправленности векторов направления, устанавливаемых для каждой части тела; корректный перенос предметов, с которыми соприкасается субъект, — от его магической силы. Не существует предела по дальности переноса. Пределы по грузоподъёмности рассчитываются по формуле M равно K×H×Q, умноженных на сумму по i от нуля до ki×λ2i, делённых на корень кубический из суммы μi и σi, где K — магический опыт субъекта, H — количество мидихлориан на одну клетку его тела, в среднем, для тканей центральной нервной системы, λ — магическая восприимчивость материала вещи, μ — её масса,..
