Когда на Земле стало тесно

Сержант Карлос достаточно пробыл в лагере подготовки молодежи колошей чтобы понять вождя без переводчика. Мужчина удержал на лице покер фэйс (выражение лица, не выдающее эмоций) — среди попаданцев из будущего считалось высшим шиком проявлять знаменитую индейскую невозмутимость. Месяц тому назад приятель из Военного министерства намекнул, что изгнание русских с индейской земли уже не за горами и что совсем скоро именно колоши станут опорой навахо в далеких северо-западных землях. И еще он сказал, что Карлос, конечно, навахо, но кровь его недостаточно чиста и его женитьба на чистокровной индианке из влиятельного семейства, пусть и не навахо практически гарантирует получение звания второго лейтенанта. Заманчивая карьера для того, в чьих жилах индейской крови только восьмая часть. К тому же хоть колоши и сущие дикари, но у них много меха куницы, калана, горностая и других зверей, ценившихся в завоеванных городах бледнолицых на восточном побережье. Оттуда меха контрабандой перевозились в Европу. А за Тихим океаном Китай, если удастся наладить с ним торговлю мехами — это истинное золотое дно. К началу восемнадцатого века Поднебесная остановилась в развитии и внутренне загнила, но все еще оставалась самым богатым и населенным государством мира. Вначале века китайская экономика была крупнейшей в мире, более чем в два раза превосходя суммарный валовый внутренний продукт Западной Европы.

Пару лет девушка пообтешется в среде навахо и будет не отличить от выходцев из цивилизованных земель. К тому же, выйдя замуж, юные колошки показали себя преданными женами и порядочными женщинами и хорошо содержали семьи. Карлос начал присматриваться к девицам из знатных семей и одна ему понравилась — дочь влиятельного вождя Джун. И личиком хороша и скромница. Удалось даже переговорить наедине. Девушка неглупа и он вроде бы ей не противен. Громкая слава навахо успела добраться и на север Американского континента в долину реки Юкон, куда ушло большинство колошей и отблеск этой славы падал и на него — сержанта Карлоса. К тому же он учит военному делу юных колошей, значит хороший воин. А что еще нужно чтобы покорить сердце юной дикарки?

Сержант дождался пока сидевший на травяной циновке по правую руку толмач переведет и спросил:

— Почему?

Вождь повернул невозмутимое и морщинистое словно у статуи индейского божка лицо к толмачу. Длинные волосы до плеч, связанные позади в пучок на макушке, мотнулись. Невозмутимо выслушал перевод.

— Дай руку навахо, — вождь требовательно протянул ладонь к Карлосу.

Непонимающий взгляд сержанта остановился на шершавой словно орлиные лапы ладони вождя. Немного помедлив вложил свою в руку индейца. Тот тщательно ощупал и осмотрел ладонь навахо. Мягкая словно циновка рука больше приличествовала слабой женщине, чем воину и охотнику, если бы не ороговевшие словно камень костяшки кулака и ребро ладони. Словом странная рука. Колош отпустил ее и на несколько секунд замолчал, словно охотник в засаде и задумался. Молодые воины рассказывали что инструктора-навахо могли рукой разбить камень. Именно этим, по-видимому и объясняется странности ладони претендента на руку дочери. Такого за белоручку и лентяя не посчитаешь, скорее за воина и убийцу.

— По нашим обычаям, жених должен отработать в семье невесты год. И все, что он добывает на охоте или других ремеслах, он должен класть к ногам родителей невесты. Ты согласен следовать обычаю?

— Великий вождь! Сколько может добыть за год охотник стремительных куниц? Их хватит чтобы полностью покрыть пол в твоем доме?

— Конечно нет.

— Слава о твоей мудрости гремит по берегам Юкона от устья до впадения в море. Подумай, не будет ли лучше если я заранее одарю тебя так, что позавидуют даже те, на кого женихи трудятся даже пять лет. У меня есть украшения для твоих трех жен работы искусных ремесленников навахо и десять стальных арбалетов с двадцатью стрелами на каждый или, по твоему выбору, я готов одарить тебя пятью винтовками не хуже той, что уже подарил тебе.

Глаза индейца предательски скосились в угол где лежала подаренная потенциальным женихом винтовка. Она была хороша. Совсем такая как у тех молодых воинов, что ушли с навахо. Сержант заметил этот взгляд и внутренне ухмыльнулся. Сколько не изображай индейскую невозмутимость а выгода здесь и сейчас — весомый аргумент.

— И еще великий вождь, рассуди. Если у тебя будет зять — навахо то кто попробует оспорить твою власть, если тебе стоит только попросить и отряд вооруженных такими же винтовками как эта, — Карлос кивнул в сторону винтовки, — придет к тебе на помощь, а то и прилетят летающие лодки навахо. Подумай об этом великий вождь и дай знать о своем решении.

Карлос попрощался, поднявшись, вышел из дома, оставив старого индейца в глубокой задумчивости.

Прошел месяц и на берегу каменистой реки Юкон прошла свадебная пирушка, по окончании ее Карлос усадил молодую жену в шумящую и воняющую самодвижущуюся повозку, каких колоши в последнее время насмотрелись немало и уехал в лагерь подготовки молодых воинов.

Глава 7

Проникающий сквозь узенькое окно вечерний свет блестел на горлышках множества бутылок за спиной трактирщика — высокого и краснорожего словно медная кастрюля мужика. На дубовой балке под низким потолком висели окорока и колбасы, пахло кислым, от жарко натопленной печи тянуло теплом. Поминутно бухала обитая рогожей дверь, впуская клубы холодного воздуха — входили, уходили какие-то люди. В глубине трактира спорили пьяные, в полутьме их было почти не видно. У стойки покачивался голый по пояс и без креста на шее мужик с облезлой бородой. С плачем в голосе молил трактирщика налить в долг чарочку, но тот демонстративно не обращал на него взгляд. Чуть дальше в глубь трактира за столом сидели трое опрятно одетых людей — в традиционных русских кафтанах, но в мастерградских портах — по виду купцы. Один из них: сутулый с редкой бороденкой водил толстым как сосиска пальцем по строчкам лежащей перед ним газеты и читал ее вслух.

— Сего дня 20 января 1709 года от рождества христова железная дорога дошла до города Киева. Железную дорогу торжественно открывали губернатор киевский князь Долгорукий да посол мастерградский Александр Воронков. После Киева железная дорога пойдет к черноморскому побережью и дальше к Азову. Сие позволит в два дня доставить товары из столицы на рынки Малой России и кавказцев!

Дочитав, откинулся на лавке и с превосходством во взгляде оглядел спутников.

— Слыхали? Вот с этой дорогой московские купцы скоро и к нам придут. И так все рынки заполнены их товаром, а тогда и вовсе не продохнуть будет. Чем торговать будем, они все рынки заполнят? А братия?

— Смутные времена... — задумчиво произнес один из купцов, возрастом постарше, — кто торгует травой никоциана тот в прибылях. А где это видано чтобы человек аки дьявол из пасти дым пускал? Не по-христиански курить сатанинское зелье! А чай с кофе? Кто чай пьет — тот отчается, а кто кофе — у того на душе ков! Тьфу! — купец сплюнул на далеко не чистый пол, — Лучше сдохну чем торговать этакой пакостью стану.

Третий, совсем молоденький с едва прибивающейся на щеках и подбородке светлой бороденкой мигнул веками и искривил губы в злой усмешке.

— Чай, кофе, то еще не все... Испокон веку Исаковы торговали донским товаром, да привезенным из Азова от басурман али взятым казаками у татарвы сабелькой. Сейчас не так, казакам дуван брать царь запретил, а на торгу все товары из Мастерграда али из Москвы с Петроградом. Ценами душат ... их товар считай вполовину дешевле чем наш. У кого есть связи с тамошними купцами тот на коне, а остальным как жить? А теперь что? Ложись да помирай?

— А еще говорят, — сутулый придвинулся поближе к купцам, в глазах загорелся фанатичный блеск, заговорил истово, горячо, — что царь то ненастоящий, его в богомерзком Мастерграде подменили мастерградцы проклятые. А наш, истинный — в заточении. И кто выручит его, да сатанинское гнездо мастерградское разорит, тому будут его величества царские милости превеликие!

— Тихо ты! Уймись, кликуша! Не дай бог кто услышит! — с силой сказал купец постарше и положил руку на плечо сутулому, — али хочешь в Сибирь со всем семейством отправиться?

Хлопнула входная дверь вошли двое казаков и не глядя на завсегдатаев трактира направились вглубь. Туда куда не доставал свет новомодных керосиновых ламп и все расплывалось в полумраке. Присев за дальний стол, заказали хлебного вина.

— Ну здравствуй атаман, не чаял что свидимся. — тихо, так что не слышно даже ближайшим соседям произнес казак постарше, — Баяли что ушел ты от царя Петра к турецкому султану вслед за запорожцами. Говорят, большим человеком у нехристей стал, не чаял я уже что вернешься.

Атаман, усмехаясь, поглядел через трактирный чад на соседей. Нет, далеко, не услышат. Глаза заледенели. Тихо — углом рта:

— Здравствуй Иван, а то не важно куда я ушел, главное, что вернулся... Дон подымать.

Из-за рогожной занавески в углу кабака выскочила низенькая и жирная девка без платка и с бесстыже распущенными волосами: брови, от переносицы до висков густо намазаны лоснящейся сажей, щеки красные от свеклы. Начала приплясывать напротив стола казаков, манить их руками в свой закуток.

— Что надо, — недружелюбно поинтересовался казак, — иди отсюда, не до тебя!

— Али не люба я вам, али совсем старые стали?

Казак стукнул ладонью по столу, так что подпрыгнули стаканы, а купцы за соседним столом обернулись.

— Изыди сказал! Пока ногайку об бока не обломал!

Девка обиженно фыркнула, но покачивая бедрами послушно исчезла в своем углу. Казак сказал, казак сделает, а проверять насколько тяжела у него рука гулящая не решилась.

Некоторое время за столом царило молчание, собеседник атамана молчал, крутя в руках пустой стакан.

— Не знаю, казаки донские присмирели ноне. Царь... — казак добавил в голос яду, — император не велел на турка и кавказцев ходить, мы и не ходим, навроде собачки стали, на кого Петр "ату его" скажет, тех и рвем, а помимо его воли и думать не моги. Не те казаки стали, на хутора садятся да добром обрастают. Конец тихому Дону!

Подошел трактирщик с бутылкой, молча поставил перед казаками. Разлили по первой.

— Ну, за возвращение!

Выпили по первой. Атаман решительно отодвинул бутылку в сторону — разговор будет серьезный.

— Петр, это пол беды. Кто он без Мастерград. Тьфу и растереть! А с ним он сила! Шведа одолел, турка — одолел и даже немцев! Пока мы корень не разрушим не одолеть нам Петрушу.

— Дело то трудное, не вышло бы как при Степане, много тогда голов казачьих полетело.

— Ничо деньги есть, калмыкцев наймем, на Дону гулятяев много, они начнут, а казаки за ними потянутся. Им сейчас или за запорожцами в Турцию уходить или холопами московскими становиться, так что пойдут за мной. Ты сам, — атаман вперил тяжелый взгляд в глаза казака, — пойдешь за мной?

— Ты атаман прямой, самое то, для великих дел... Ох прельстил ты меня Кондратий, думал отойти от дел, но ради такого случая я с тобой.

— Добре, — по губам атамана скользнула скупая улыбка, он потянулся к бутылке. Хмельная жидкость с плеском полилась в стаканы.

— Целовальник — от громкого голоса атамана, привыкшего перекрикивать грохот битвы и вой шторма, кабатчик чуть не подпрыгнул, — неси еще хлебного вина и закуски! Да побольше, казаки гулять будут!

Тревожные слухи ходили по тихому Дону, неспешно несущему скрытые ледяной броней мутные воды в Азовское море. Непонятные люди бродили по заснеженным хуторам и станицам, а когда соберутся вокруг них казаки, начинали неистовствовать. 'Дескать царь то Петр не настоящий, поэтому и давит он извечные казачьи вольности. А истинный государь в Мастерграде томится и ждет своих вызволителей. А не пойдете вы, казаки, ему на помощь, быть вам всем холопами московскими!' Страшны и темны были речи, но находили себе благодарных слушателей. От дедов и прадедов повелось, что немалую часть доходов казачьих составляли трофеи, а Петр категорически запретил древний казачий промысел: набеги на мусульман. Особенно недовольны были богатые казаки, по чьим доходам запрет ударил особенно сильно и недавно прибывший на Дон разноплеменный сброд из бывших крестьян и воров с разбойниками. Для них набеги были почти единственным способом прокормит себя. Казаки вспоминали недавние времена кровавого бунта Стеньки Разина, грозились. Подстрекателей ловила внутренняя стража и после допросов и скоро суда отправляла отрабатывать грехи ударным трудом на государевых стройках Южной России и Урала с Сибирью, но это помогало мало. Поймают одного, вместо него немедленно появлялись новые. Дон глухо бурлил недовольством.

* * *

Скрипнула, распахиваясь настежь дверь, в высокую и жарко натопленную комнату. Осень 1709 года на балтийском побережья России, как и предупреждали мастерградцы, выдалась морозная и ранняя, ворвались потоки холодного воздуха. Вошел император Петр — когда-то для нее просто Петруша. Остановился напротив стола, знакомо улыбаясь. Анна Монс мгновение рассматривала широко раскрытыми глазами владыку России, потом нервно вскочила и присела в реверансе перед в упор разглядывающем ее мужчиной. В красном, такие любила еще в молодости, аккуратном, но давно вышедшем из моды платье, тщательно расчесанные волосы, то ли крашенные, то ли действительно без седины, но черты лица со временем огрубели, предательские морщинки сеточкой в уголках глаз не скроешь никакими ухищрениями куафера (устаревшее — парикмахер). Талия еще не критически, но расплылась. Бабий век короток, а когда женщине почти под сорок, это видно невооруженным взглядам по оставленным на лице прожитыми годами следам, но все же это та самая Анхен, когда-то столь желанная и любимая.

— Ну здравствуй Аннушка, искала меня?

Показалось? Нет? Голос российского государя и примерного семьянина дрогнул. Первая любовь, даже неудачная, помнится всю жизнь, оставляя в людской душе след, кому повезет, хороший, а остальным какой придется. Когда Петру доложили, что в Россию, несмотря на запрет вернулась его первая любовница и просит личной встречи, он колебался недолго. Через день Монс привезли в охотничий домик, скрывавшийся в глухих литовских лесах в двух днях пути от Вильно.

— Искала, Ваше величество, — со все тем-же неистребимым милым акцентом произнесла женщина, — позволено ли мне будет называть вас, как и прежде, герр Питер?

В этот момент старая любовь очень обольстительно стрельнула глазками, и Петр махнул рукой на мысли о жене, которая, несомненно, обидится если узнает, что он встречался со старой любовницей. За все время брака с Марией Александровной он, при всей своей охочести к женскому полу, ни разу ей не изменил... ну почти, но слава богу супруга об этом не знала. А будь что будет, в конце концов я император или нет? Да и не узнает она ни о чем!

Император неопределенно хохотнул, потом, едва заметно кивнул.

— Присаживайся, Аннушка, — указал рукой на стол, заставленный тарелками с заедками и исходящими ароматным парком кастрюльками мастерградского производства, посредине — бутылка вина, и, дождавшись, когда женщина аккуратно опустится на краешек стула, присел следом. Забытые запахи солений и копчений, которых она после изгнания из России ни разу не пробовала, заставили женщину тайком сглотнуть голодную слюну, Петр в ответ скупо улыбнулся.