Когда на Земле стало тесно

На рассвете, когда солнце осветило растерзанный город, большая его часть оказалась в руках Булавина. Разъяренная, дико кричащая толпа казаков и калмыков подступила к спрятавшемуся в глубине Астрахани мастерградскому форпосту: высокий, бревенчатый забор, примыкал с одной стороны к крепостной стене, над ним возвышались вторые этажи и крыши трех зданий. Словом, крепкий орешек. Дважды густо и зло кидались по широком улицам на приступ, ни дружные залпы винтовок, ни тревожное тарахтенье пулемета не могли остановить восставших, но, когда, казалось бы, все, вот он забор в десятке шагов, из-за него летели рубленные мячики гранат, огненные цветки вставали в самой гуще людей, раскидывая изломанные, окровавленные тела на брусчатку. Толпа убегала назад, скрываясь за поворотом улицы и оставляя на мостовой десятки убитых и жалобно стонущих раненных.

За углом улицы затрещало. На ведущую к мастерградскому подворью дорогу повернули высокие механическое повозки, медленно покатились к неприступному подворью, безучастно давя людские трупы и пока еще живых, кричащих в ужасе раненых. Закрывавшая борта и лоб ободранная пулями железная броня тускло сверкала в утренних лучах. Ударила пулеметная очередь, зарикошетила бессильно в стороны. Когда до ворот оставались считанные метры, несколько раз глухо, словно плеть в умелых руках пастуха, щелкнула винтовка. На это раз удачно. Из дыр в лобовой броне вместе с густой струей пара ударили дикие крики, быстро смолкли. Автомобили уткнулись в забор подворья лишь немного его покосив, завертели на месте колесами.

— Hell! (черт) — ударил себя по колену наблюдавший очередную попытку сломить сопротивление мастерградцев с крыши здания неподалеку человек в казачьей одежде. Именно он руководил штурмом, и его очередная задумка не сработала.

К одиннадцати часам город бы в руках Булавина, продолжал сопротивляться лишь анклав мастерградцев. В рядом расположенных избах, смотрящих стенами на подворье попаданцев, прорубили в стенах дыры, в них появились черные зевы орудий. После того, как мастерградцы отказались сдаться, начался обстрел. Черные мячики ядер забарабанили по забору, снося целые секции, прошибая стены домов, но вскоре его пришлось прекратить. Зловредная винтовка мастерградцев защелкала, пробивая стены, убивая, отрывая ноги, руки артиллеристам. Только когда стены укрепили мешками с землей, обстрел возобновился. На двух из трех зданиях мастерградской миссии обрушились вторые этажи, уцелевшие стены 'украсили' многочисленные проломы, когда произошел мощный взрыв, поднявший на воздух здания, густо забарабанило по земле камнями и деревяшками, калеча и убивая укрывшихся за поворотом улицы казаков и калмыков. А когда уцелевшие восставшие выглянули на улицу, на месте миссии валил густой, черный погребальный дым. Ничего: ни людей, ни здания — ничего не осталось.

Прилетевший к обеду мастерградский воздушный корабль покрутился над северной окраиной захваченного булавинцами города, где на месте миссии чернела обгоревшая проплешина, потом повернул обратно на север.

Вечером этого же дня в дом, который занял для себя Булавин, миновав часовых уверенной походкой зашел руководивший штурмом миссии казак. Бесцеремонно уселся за стол, за которым ужинал войсковой атаман. Глаза Булавина потемнели, но ни слова он не произнес.

— Кондратий, — произнес псевдоказак с легким акцентом, — в миссии не удалось найти ничего серьезного, взрывом все разрушило, я и пославшие меня люди очень недовольны. Я надеялся на пленных и их оружие!

— Так батюшка Джеймс ты сам штурмом руководил, тебе и ответ перед пославшими тебя держать, — отхлебнув из стакана вина, произнес Булавин и с усмешкой глянул в бородатое по донской моде лицо собеседника.

Казак заледенел лицом, вытащил из карман часы.

— Мой бог, уже семь часов, — продолжил без всякой связи с предыдущим разговором, — когда вы собираетесь выступить на Mastergrad?

— А скажи Джеймс, — с ленцой произнес Булавин, подвигая ближе блюдо с холодной бараниной, — а что мешает мне кликнуть джур и велеть тебя вздернуть на первом попавшемся суку? Твой отряд далеко и мне никто не помешает...

Казак раздвинул тонкие, словно вырубленные топором губы в подобии улыбки.

— Наверное, ждущее тебя в Англии поместье и гарантии жизни если восстание провалится?

— А оно провалится?

— Возможно и это, так когда?

— Послезавтра выступаем.

Булавин оказался излишне самоуверен, прошло почти три дня, когда ворота широко распахнулись, из города потянулись пешие и конные отряды. Начался поход на север, на закинутый в мир не иначе как дьяволом, но сумасшедше богатый город Мастерград.

Прошла неделя. Под утро, когда восток заалел, но солнце еще не показалось, на все: на траву, на немногие шатры, на одежду воинов упала мелкая роса. Лагерь, а точнее несколько лагерей, которые поставили предводители мятежников, спящие табуны лошадей тонули в белесой дымке утреннего тумана. Лишь кое-где сквозь него едва заметно просвечивали огни немногих костров — местность почти безлесная и дрова экономили. Разведенные вечером кашеварами костры давно перестали дымиться; негромко перекликивались охранявшие ночной покой огромного казачье-калмыкского войска часовые. Окружающий мир пробуждался, темное небо на глазах светлело. Утренний воздух был чист и прохладен. Несмело засвистели, зачирикали птицы, пугливо зашевелились в росяной траве степные грызуны, изредка всхрапнет спящая лошадь. Из одинокой рощицы, раскинувшейся посреди привольной волжской степи, в паре километров от спящего войска, раздался тоскливый волчий вой.

Фигуру в лохматом маскировочном костюме разведчика, сидевшую на толстой ветке, под прямым углом отходившей от мощного ствола векового дуба на опушке, заметить было мудрено даже днем, а уж в утренней полутьме шансы нулевые. Ветер с Волги налетал порывами, плавно и широко раскачивал ветку и тогда наблюдатель отпускал бинокль, тот падал ему на грудь, человек чертыхался и крепче хватался за ствол. Солнце только краешком показалось из-за лесистых холмов на востоке, но с двадцатиметровой высоты палатки лагеря мятежников и серую полосу дороги, ведущей немного в стороне от Волги на север, были видны отлично.

Он зевнул и с силой растер щеки.

Половину ночи спецназовец вместе с товарищами устанавливал радиосвязь. Все компактное, доставшееся после Переноса давно вышло из строя, а местные изделия не отличались компактностью и удобством. Только к часу ночи, когда в лагере давно угомонились удалось поймать Мастерград и то, только благодаря высоким трубам бывшей ГРЭС — на них еще в первый год после Переноса забросили антенны. Оттуда сообщили, что воздушные корабли должны быть где-то на подходе. Летчики оказались молодцы, рассчитали полет так, что должны быть над целью в час собаки, когда сон всего слаще. Вот только не всем мятежникам удастся проснуться...

— Я Якут. Шорох, Хитрый, как слышите, прием! — послышалось в гарнитуре.

— Я Шорох. Слышу хорошо, — эхом отозвался и второй спецназовец.

— Корабли над нами, давайте целеуказание!

— Есть!

Человек нервно и многозначительно хмыкнул. 'Ну вот и дождался!' Из кармашка разгрузки показался пистолет с необычно широким стволом, по крайней мере втрое шире обычного, следом похожий на охотничий патрон отправился в дуло. Напряженным слухом он уловил тихий, почти комариный треск словно кто-то огромный катил на громадном мотоцикле. 'Корабли идут где-то рядом и на приличной высоте, — мельком подумал спецназовец, — впрочем так и надо, учитывая, какой, у них груз'. Он поднял голову вверх, сплошь серые тучи, закрывающие небо, лишь на востоке что-то видно. Пожалуй, скоро дождь...

Звук — шум винтов постепенно густел, приближался. Пора. Рука подняла ракетницу вверх, выстрел! Через несколько мгновений сверху вниз по отлогой дуге пошла красная ракета, осветившая мертвым алым светом низкие облака и лагерь булавинцев. Спецназовец поднял взгляд вверх, в светлеющее небо. Там определенно что-то шевелилось, стремительно опускаясь на просыпающийся лагерь. Он поднес бинокль к глазам. В стане бунтовщиков зашевелились, забегали, метались кони, летели всадники, люди строились с оружием в руках. Поздно, слишком поздно! Он еще дважды стрелял в сторону лагеря. В пронзительном свете ракет стала отчетливо видима рукотворная туча, снизившаяся метров на пятьсот над землей. За ней стремительно опускались еще две. Первая застыла над центром лагеря и два на его окраинах. Под днищем каждого на талях висел, сверкая металлом, бочкообразный предмет.

Спецназовец еще раз потрогал привязывавшие его к ветке веревки. Вроде держат крепко. Ну, не подведите! Отделились бомбы от дирижаблей почти синхронно, тяжело, словно утюги, не способные летать по своей природе, ушли в пике. 'Сейчас как _бнет! — мелькнула паническая мысль и тут же исчезла, расстояние слишком велико, не заденет! Наверное...

Веки непроизвольно сомкнулись, и он не видел белесую, мутную волну раскаленного воздуха, стремительно ударившую из эпицентра взрыва. Через мгновение она прокатилась до границ лагеря мятежников. Нестерпимый грохот потряс землю. На миг показалось что его дерево падает, потом налетела тугая и мощная ударная волна, ощутимо приложила о ствол. Через миг все повторилось... и еще раз. Сверху градом посыпались мусор, листья, древесная труха.

Он подождал несколько мгновений. Вроде все. Открыв глаза, оглянулся. Вроде никто не видит, хотя кто тут может видеть? Осторожно пощупал штаны. Вроде все нормально. Ну и ученые, ну и молодцы, вот это моща!

— _ля! — выразил он свое отношение ко всему произошедшему, но не услышал себя. На миг содрогнулся от страха. Неужели оглох? Он потряс головой и тут услышал рокот лопастей дирижаблей, застывших над тем местом, где когда-то был лагерь мятежников. Значит перепонки целы. Ну и слава богу! Над лагерем клубился тяжелый и плотный дым неопределенного цвета. Вспомнился двоюродный братан Леха, он должен был через неделю вернуться из Астрахани. Запомните, мы мастерградцы, своей крови не прощаем, так что алаверды, по полной!

Через пятнадцать минут у границ зоны, где, тяжело колыхаясь, медленно оседала пыль, рыкнув напоследок мотором затормозил багги с пулеметом на турели позади. Двое спецназовцев, спрыгнули на землю. Запах летней степи забивал острый запах горелого — сгоревшей смолы, дерева и чего-то синтетического.

— Давайте, парни, поосторожней там! — произнес водитель, на что Шорох только досадливо махнул рукой: дескать без советчиков обойдемся! Бросив руль, водитель перебрался в салон, приложившись плечом к прикладу старого доброго РПК, направил ствол в сторону разгромленного лагеря булавинцев.

Спецназовцы одели респираторы, пригибаясь и выставив автоматы, вошли в пылевую тучу. Место, где ночевало казачье-калмыкское войско было не узнать. Спецназовцы медленно двигались по равнине, покрытой толстым ковром из серо-черного пепла, кое-где исходящего тоненькими струйками дыма. Стояла кладбищенская тишина, только откуда-то издали слышались людские крики, одинокие выстрелы и жалобное ржание лошадей. Впрочем, это и было кладбище. Сухой термический удар в один момент выжег весь кислород в воздухе и испепелил человеческую плоть, превратив большую часть лагеря в мертвую зону — братское кладбище для людей и коней.

В туманной мути, заменявшей воздух, появилось лежащее на земле неясное пятно. Бойцы подошли поближе и невольно остановились. То, что лежало на земле, напоминало даже не труппы, их Шорох повидал немало, а обугленные черно-серые головешки, общими очертаниями, грубо повторяющие контуры человеческого тела. Дрожь отвращения прошла вдоль позвоночного столба Шороха и ему пришлось крепко сцепить зубы чтобы заставить себя двигаться дальше. Потом труппы пошли густо: многие десятки если не сотни, людские, конские. Спецназовцы прошли зону поражения насквозь и осторожно вынырнув из с другой стороны пыльной тучи, сняли с разгоряченных лиц респираторы. Земля до следующей пыльной тучи была завалена поваленными шатрами, разбитыми обозными повозками и брошенными вещами, ворочались, стонали раненные и обожженные. И никого, кто сумел выжить и был в состоянии бежать.

С неба закапали редкие, но крупные капли, словно сама природа хотела поскорее скрыть следы того, что здесь натворил человек. Пылающим столбом в отдалении упала молния, через несколько секунд гром вновь заставил дрожать землю.

— Пошли назад, — повернулся к товарищу Шорох, накидывая на голову капюшон, — нет здесь уцелевших, сбежали уже.

За несколько секунд дождь усилился, на землю упал настоящий ливень, сбивая пыль, смывая прах людей, коней и травы.

— Ага, согласился Хитрый, но не спешил возвращаться и Шорох его прекрасно понимал. Опять идти мимо того, во что мастерградцы превратили живых людей, не хотелось. Вот не хотелось и все.

— Ладно пошли, — ткнул кулаком товарища в плечо Шорох, одел респиратор и скрылся в оседающей пылевой туче.

Еще через час над одинокой рощей завис дирижабль, вниз полетели канаты с якорями. Выполнившие свою миссию — следить за мятежниками и навести на них воздушные силы, спецназовцы погрузились в дирижабль и отправились домой, на базу, отдыхать.

Через несколько дней деморализованные остатки некогда грозного войска, потерявшего всю командную верхушку, включая самого Булавина, у стен Астрахани встретили петровские полки. Битвы не было, испуганных казаков и калмыков просто пленили. Им предстояло потрудиться на великих стройках России или стать первопоселенцами Дальнего Востока и Америки. Лишь малая часть сумела сбежать и их еще долго отлавливали в укромных рощицах придонья и плавнях Кубани. А еще через месяц и, как правило мирно — устрашенная казачья верхушка не решалась сопротивляться, царская власть восстановилась по всему югу России. Спасая собственную жизнь тайши калмыков хану Аюке пришлось бежать в родную Джунгарию, но до нее он так и не добрался, сгинул где-то в необъятной степи. Указом императора Петра повелителем калмыков назначили его дальнего родственника, имевшего чисто номинальную власть — делами руководил назначенный Петроградом наместник князь Лыков. СБ Мастерграда и Министерство Безопасности Российской империи огорчало только одно: странного казака, с иностранным акцентом — доверенного советника Булавина так и не удалось найти — сгинул неведомо где.