Когда на Земле стало тесно

Огнеборцы действовали слаженно и привычно. На свет божий показались пожарные рукава, стремительно раскрутились по пыльной земле, потолстели от стремительно текущей по ним воды, через считанные секунды ствольщик (пожарный непосредственно подающий воду (огнетушащие вещества) в очаг пожара) встал перед выбитым окном, тугая струя воды с шипением ударила внутрь дома.

К стоящим у машины пожарным с утробным криком кинулась женщина в темной юбке до земли, глаза, всегда грустные, с мольбой уставились на лейтенанта Филиппова. Безошибочный инстинкт помог женщине опознать старшего.

— Сыночек, Тимофеюшка остался в доме, — закричала, заголосила, заламывая руки женщина, закашлялась, едва отдышавшись, продолжила, — кровиночка моя, Христом богом молю, спасите его!

Сколько нужно времени, чтобы тренированному газодымозащитнику надеть дыхательный аппарат? Совсем немного.

Двое пожарных торопливо нырнули в ведущую в сени дверь. Через несколько минут в сквозь дым двери нарисовались силуэты огнеборцев. Первый крепко сжимал в руках ребенка не старше четырех лет, белобрысые волосы испачкала сажа, глаза закрыты.

Тот, что с ребенком, сделал три шага и почти вышел из опасной зоны, но здесь главное почти. Под потолком особенно сильно треснуло, в дымном проеме двери мелькнуло что-то огненно-черное, закончившее полет на каске огнеборца. В голове словно взорвался вулкан, но выучка или подсознание не дали сразу соскользнуть в бесчувственное состояние. Пошатываясь, он сделал еще один шаг и рухнул на руки столпившихся вокруг дверей соседей погорельцев. В последний миг пожарный увидел бородатое лицо мужика, ругавшего Мастерград барами и эксплуататорами, тот выхватил ребенка, глаза блеснули, на губах, полускрытых подпаленной бородой задрожала радостная, налитая сбывшимся счастьем улыбка.

На следующий день по Шанхаю, потом по другим слободкам и деревням, подобно степному пожару пошел слух о подвиге спасших мальца из семьи недавних переселенцев пожарных. По вечерам на завалинках перед домами пришлые судачили: да какие они баре, коли жизнью рискуют за наших детей? Все это привело к тому, что напряжение, нараставшее после разгона демонстрации между пришлыми и гражданами Мастерграда упало, число взрослых, обучавшихся в вечерних школах увеличилось. Потом они могли претендовать на получение гражданства.

* * *

Революция, даже самая справедливая, рано или поздно пожирает собственных детей и создателей а уж настоящих врагов жрет тысячами. Спастись не помогает ни происхождение ни богатство. В разгар зимы 1710 года в парижском дворце Тюильри два дня заседал революционный трибунал, сформированный Учредительным национальным собранием. За преступления против народа Франции, прежде всего за зверское подавление народных волнений в Бретани и ее столице Нанте бывшего короля и его жену приговорили к смертной казни. На следующий день при огромном скоплении ликующих санкюлотов и мелких буржуа бывших венценосных особ словно в насмешку над ними и попытками Людовика XIV изменить судьбу династии и Франции — гильотировали. На обложке попавшей в 1689 году в руки короля-солнце книги 'Кровавый молох великой французской революции или конец монархии', богато одетый мужчина, по виду нобиль, положил голову на перекладину странной машины, вверху ее сверкало бритвенно отточенным острием косое и, по виду тяжелое лезвие. По приказу короля по этому эскизу изготовили работающий агрегат. Впоследствии он испил немало крови не только уголовников но и врагов короля а теперь им же украли жизнь у его внука.

На следующий день Учредительное национальное собрание торжественно провозгласило страну республикой. Париж ликовал. Совсем по-другому — угрюмым молчанием встретила известия провинция. Слишком сильны там были представления о сакральности королевской власти, слишком консервативен населяющий их народ, слишком свежа память что они прежде всего бретонцы, корсиканцы, провансальцы и гасконцы и только потом французы. А на окраинах республики, в недавно завоеванных провинциях: североитальянских, западногерманских — до Рейна и голландских, полыхнули восстания. Они соглашались подчиняться королю. Ему они присягнули на верность, но не непонятной республике. В ответ для подавления контрреволюционных выступлений Учредительное национальное собрание двинуло армию. Кострами за пылали дома и деревни мятежников. Караваны телег с награбленным добром и хлебом потянулись в ненасытный Париж. По земле потекли алые реки, но это помогало мало. Стоило войскам отмаршировать дальше, как вроде бы затушенный огонь восстания вспыхивал вновь. В довершение к всему внук блистательного Людовика XIV, короля-Солнце — Филипп, король Испании повел себя непозволительно дерзко и отказался подчиняться указаниям из Парижа. Вторгшаяся французская армия заняла Мадрид, король бежал на север в страну басков. При поддержке грандов, североиспанских городов и ополчения страны Басков, развернулась партизанская война.

К весне внутриполитическая обстановка в стране раскалилось словно кусок металла в кузнечном горне: войска уже который месяц не могли подавить мятежи по окраинам государства. Партизанская война в Испании ежедневно вытягивала жизни солдат и офицеров и золотые луидоры из казны. Крестьяне не хотели продавать продовольствие за введенные Парижем бумажные деньги. Провинция им не доверяла. Столица еще не голодала, но недостаток хлеба ощущался. В результате лидер партии умеренных — глава Учредительного национального собрания епископ Монпелье Клода дю Белле стремительно терял популярность и этим решил воспользоваться находившийся в оппозиции лильский депутат мсье Дюгем. В нарушение прежних договоренностей никаких должностей ему не предложили что вызвало тихое озлобление одного из инициаторов свержения Бурбонов. Он решил разыграть карту недовольства недостатком хлеба в столице и под давлением волны народного гнева вынудить главу умеренных отказаться от мандата депутата. Для любой революции, как известно, нужны деньги. Финансовым обеспечением занялся вдохновивший мсье Дюгем на революцию безымянный иезуит. После разговора с депутатом он почти на две недели исчез из Парижа а потом вернулся с ящиком, полным золота. Его ссудил Франсиско Лопеса Суассо — амстердамский банкир, в прошлом столетии предоставивший Вильгельму Оранскому кредит для захвата английского престола в два миллиона гульденов.

Получив от иезуита подробные инструкции, мсье Дюгем на деньги, предоставленные амстердамским банкиром, подготовил массовое выступление парижской бедноты, которые ждали лишь отмашки.

2 мая 1710 года едва только огненно — красный диск солнце приподнялся над горизонтом, затянутым пухлыми и серыми, словно зимними, облаками — сквозь них лучи едва проходили и, осветил тревожным светом Галлию, ударил колокол — бум, бум, бум — все чаще, тревожнее. В единый миг к нему присоединились десятки других. По сигналу на парижские улицы выплеснулось более 40 тысяч вооруженных санкюлотов в красных фригийских колпаках с национальными эмблемами и 'русских' штанах — сторонников мсье Дюгема (революционно настроенных представителей городского и отчасти сельского простонародья). В последние годы одежду из России везли целыми кораблями. Парижские газеты писали что в Подмосковье и в районе села Иваново недалеко от города Кострома стояли мануфактуры на сотни рабочих, заваливающие Европу модной у простонародья по причине крайней дешевизны и практичности одеждой. Заворчала, зашумела, закричала толпа. Молча и грозно двинулась маршем за предводителем к дворцу Тюильри, где заседало Учредительное национальное собрание. В толпе мелькали решительно настроенные женщины и оборванные дети. Многие, отстав по пути, ломились в дома аристократов, забирались на колокольни — бить набат. С веселым смехом били окна. Страшно и звонко плыли в затянутом тучами небе звуки колоколов. В узких переулках между богатых домов появились первые убитые, с жалобными стонами ползали раненные.

На площади перед дворцом Тюильри восставшие немного растерялись. Огромный купол прикрывал центральную часть величественного здания, блестела в солнечных лучах крыша, на балконах стояли, высовывались из окон депутаты. Каждый почувствовал — здесь сосредоточена власть. Поняв, что настроение толпы изменилось, мсье Дюгем остановился и произнес одну из тех речей, которыми он так славился. Он потребовал от главы Учредительного национального собрания епископа Монпелье Клода дю Белле немедленно подать в отставку и репрессий против контрреволюционеров.

Толпа все никак не могла решиться и тогда выскочили вперед бойкие людишки, заранее прикормленные парижским мэром.

— Чего стоим, граждане? Епископ Монпелье вызвал в город армию. Или мы сейчас возьмем вверх или военные нас перевешают! Вперед на штурм!

Заворчала, зашумела, закричала толпа и ревя кинулась к дверям дворца. Несколько выстрелов жидкой охраны у входа лишь только раззадорили ее. Смяли военных, ворвались во внутрь. Епископа Монпелье, отказавшегося подчинится толпе растерзали в клочья. Почтенных депутатов избивали и спускали с лестниц. Тех, кто пытался бежать, ловили и снова били. Депутат мсье Дюгем провозгласил себя главой Учредительного национального собрания.

После разгрома парламента направились в богатые кварталы Парижа. Город оказался во власти разбушевавшейся черни. До вечера гуляла толпа и вершила революционную справедливость как понимала сама. Ненависть парижских низов к аристократам вылилась в массовую резню и грабеж богатых домов. Чадно пылали здания посольств и дворцы аристократов, пламя вздымалось над раскинувшемся на севере от Собора Парижской Богоматери монастыре с готическими галереями — по мнению восставших прибежище религиозной контрреволюции. В ужасе прятались по погребам семьи состоятельных горожан. Десятки дымов поднимались к низкому небу, но далеко не всегда к пылающим, словно свечки, зданиям могли добраться пожарные. Вооруженная толпа далеко не всегда пропускала их повозки с насосами и новомодными паромобилями. Любого, не одетого в простонародную одежду, ловили. Дикие крики жертв раздавались отовсюду, пока не замирали в пропитанном гарью и дымом воздухе, но они не могли остановить обезумевшие от пролитой крови и вседозволенности толпы санкюлотов. Стекающие в Сену ручьи, потемнели от крови, тела людей плыли по реке. Сломанными куклами валялись на грязной мостовой парижских улиц окровавленные тела стариков, детей и женщин — часто раздетые. Убийцы желали поживиться одеждой и часто, переодевшись, они и сами становились очередной жертвой.

Вечером по пылающим улицам столицы промаршировали войска под предводительством фельдмаршала Бирона, Шарля Армана де Гонто. Солдаты революционной армии получили приказ не жалеть пороха и стрелять на поражение. Двое суток продолжались бои пока в столице не установилось кладбищенское спокойствие. Бунт был подавлен, но город находился в плачевном состоянии. Такого Париж не видел с Варфоломеевской ночи. Фельдмаршал провозгласил себя главой Учредительного национального собрания.

От Бреста до Лиона и от Страсбурга до Бордо, обрушилась волна репрессий на 'неправильных' революционеров. Десятками тысяч вешали, гильотинировали и расстреливали. А еще через шесть дней мсье Дюгем, в полуобморочном состоянии, поддерживаемый под руки двумя солдатами, поднялся на помост гильотины.

* * *

Временный военный совет Мастерграда уже давно комплектовался не только людьми в погонах но и из директорами крупнейших заводов, заместителями главы города и руководителями представленных в Собрании депутатов партий: коммунистической, представлявшей интересы фабричных рабочих и части служащих, социалистической, которую поддерживали крестьянство и многочисленные кустари с служащими и народно-патриотической за которой стояли предприниматели и часть кустарей. Благодаря такому составу он стал неофициальным, но действенным органом по согласованию интересов противоречивых интересов горожан. Его решения как правило принимались и мэрией и Собранием депутатов беспрекословно. Глава города собрал его ровно через трое суток после получения радиограммы из Владивостока о поражении русских войск на Аляске и гибели материковых поселений. Срочно приглашенному на заседание Александру Петелину пришлось задержать отлет удачно подвернувшегося рейсового дирижабля 'Красная звезда'. Прошло трое суток, когда воздушный корабль пришвартовался к мачте в аэропорту Мастерграда. С небольшим кожаным чемоданом с немудреными пожитками командированного, Петелин вышел из лифта на теплые бетонные плиты взлетной полосы. Раскаленный зрачок солнца уже поднялось над горизонтом. Наступал прекрасный летний день — 28 июня 1710 г., один из тех, какие случаются только тогда, когда погода установилась надолго. Пыльный ветер гнал по окружавшим аэропорт высохшим полям шары перекати-поля, до полудня, когда все затихнет в тишине и зное, заснет под гнетом жаркого солнца— ни облачка в небесном океане, лишь в синеве дрожит жаворонок, еще далеко. Неподалеку на летном поле масляно блестел черными боками джип умеренной потрепанности, помнивший еще времена до Переноса. Около него нервно курил знакомый водитель из 'конюшен' администрации.

Шофер, выбросил сигарету. Отчаянно замахал руками, закричал, привлекая к себе внимание.

— Вас уже ждут, — сказал с упреком, словно время прибытия дирижабля зависело от Петелина, на что тот пожал плечами. Забросив чемодан в каину, уселся на заднее сиденье сам.

Машина резко тронулась с места, промчалась мимо гидросамолета-амфибии, вокруг длинной туши с двумя двигателями суетились техники в промасленных комбинезонах. Пронеслись здания и сооружения аэропортового комплекса, машина на миг приостановилась у КПП. Солдат выглянул из будки, но увидев номера мэрской машины и пропуск-вездеход на лобовом стекле, потянул за невидимый снаружи канат. Шлагбаум нехотя приподнялся. Пролетев мимо памятника — списанного и, с полностью скомунизженными внутренностями вертолета Ми-8, где страшно давно он целовался с покойной женой: Олей, машина помчалась вниз, к синей ленте Вельки. Город с последнего посещения мало изменился, лишь на улицах появилось больше детей, телег и всадников, да почти исчезли оставшиеся после Переноса автомобили. Их место заняли грузовики, автобусы и легковушки собственного производства с двухтактными одноцилиндровыми нефтяными двигателями калоризаторного типа. Множество дымов вонзалось в безоблачную синеву неба, но вроде бы их стало меньше чем в первое десятилетие после переноса. По крайней мере запаха угля не ощущалось. После стольких лит отсутствия он вернулся, но ощущал внутри себя только пустоту. Петелина не оставляло чувство, что он вернулся куда-то не туда. Все здесь было чужое и земля и люди и даже небо. Он слишком отдалился от здешней жизни. У себя, на Дальнем Востоке он не раз ловил себя на мысли, что его не интересуют здешние дела, если бы не служба. Губернатор был обязан быть в курсе событий на Родине.

Автомобиль въехал на Центральную площадь, показалось здание администрации, Притормозив, осторожно переехал через рельсы узкоколейки. Со стороны улицы Ленина послышался паровозный гудок а потом показался миниатюрный паровоз с двумя двухосными вагончиками на прицепе. Петелин недоуменно уставился на него и только через мгновение вспомнил. Пару лет тому назад ему присылали информационный бюллетень. Городские власти приняли радикальное решение о дальнейшей судьбе городского общественного транспорта. Автобусный парк будет радикально сокращен а вместо большинства маршрутов планировалось пустить узкоколейку от 1-го микрорайона к Центральной площади, потом по мосту через Вельку в сторону железнодорожной станции. Потом маршрут следовал к поселку ГРЭС и дальше по кругу. В дальнейшем власти намеревались соединить Мастерград с крупными деревнями целой сетью узкоколеек. Оказалось, что километр узкоколейной железной дороги шириной 750 мм, которую прокладывают практически без полотна и насыпи, по предварительным расчетам в 5-6 раз дешевле километра шоссейной дороги в две полосы движения. При этом узкоколейка способна провести в 2,5-3 раза больше грузов по цене в 4 раза меньше чем шоссейная дорога. К тому же первые 10-15 лет она в отличие от шоссейной дороги практически не нуждается в текущем ремонте. Помимо решения проблемы транспортной связности Мастерградской территории массовое строительство узкоколеек на долгие годы загружало заказами машиностроительный завод и металлургические мощности в районе в районе горы Магнитной.