Когда на Земле стало тесно

Разочарованно гудя и обсуждая только что увиденное, толпа начала рассасываться. Старший лейтенант внутренней стражи собрал своих людей и, построив в колонну, увел. Еще через несколько минут на опустевший плац прибежали четверо солдат с носилками в руках. Погрузив ставшее неподъемно тяжелым мертвое тело, исчезли за дверьми, ведущими внутрь крепости. А снежинки все падали и падали с плачущего неба, заравнивая белоснежным пологом людские следы и саму жизнь...

Через месяц на вокзале дилижансов Петрограда остановился приехавший из-за западных границ империи дилижанс. Среди высадившихся на конечной станции пассажиров была странная парочка: белобрысый мальчик с грустными фиалковыми глазами по имени Иоганн и сопровождавший его мужчина средних лет с цепким взглядом и экономными движениями, выдававшими в нем опытного фехтовальщика в мастерградском треухе и зимней куртке, но в европейском камзоле. Первым делом они наняли карету и съездили на лютеранское кладбище. Мальчишка стоял с полными слез глазами у свежей могилы, обозначенной деревянным крестом и скромной надписью Анна Монс с годами жизни, пока лютый мороз далеко за тридцать градусов не вынудил его забраться назад в карету, к теплу. Потом мужчина мягко положил руку на плечо подростка, к обеду в одном из престижнейших учебных заведений империи с полным пансионом — Пажеском корпусе, появился новый ученик. Ему предстояло отучиться в классе подготовки, где выучить русский в достаточной степени, чтобы понимать преподавателей и только потом присоединится к сверстникам.

Кто доложил императрице Марии Алексеевне обо всех происходивших вокруг Анны Монс событиях Петр так и не узнал, но после бурной размолвки, фыркая словно рассерженный кот, выскочил, бабахнув дверью, из палат императрицы. Повернулся, погрозил кулаком.

— Эх ты! — он махнул рукой, тонкая ниточка усиков под носом квело свисала и помчался по лестнице вниз.

Через несколько минут императорский автомобиль выехал за ворота резиденции и, в сопровождении кортежа автомобилей внутренней стражи, взял курс в сторону так и не переименованного Рижского залива. Там на берегу, в окружении стройных прибалтийских елей, прятался любимый рыбацкий домик. Три дня шла шумная пьянка в обществе сердечного друга Алексашки Меншикова и мастерградского посла. С ним не было таких близких отношений как с Петелиным, но годы и совместные свершения подружили их.

Как появилась императрица, никто из собутыльников так и не понял. Скрипнула дверь в задымленную и пропахшую алкоголем и еще чем-то кислым светлицу стремительно вошла Мария Алексеевна, распахнулись полы небрежно наброшенной на плечи соболиной шубейки, открывая длинное, голубое и приталенное платье. Волосы тщательно уложены в замысловатую прическу с хвостиком, на лице скупой макияж. Неброского цвета губы сжаты не по-женски, по-мужски в тонкую ниточку. Она была диво как хороша и выглядела максимум на двадцать пять, даром что мать четверых детей.

Ноздри ее презрительно задрожали. Императрица повернулась к царским собутыльникам, покосилась.

— Мы это, мин херц, ненадолго, — сказал Меншиков, одновременно толкая в бок мастерградского посла, собиравшегося прикорнуть прямо за столом, — нам надо.

Была у Марии Алексеевны определенная репутация и переходить дорогу венчаной жене императора и матери его детей после ряда примеров не решались. Царские собутыльники тихо исчезли из светлицы, о чем говорили супруги, никто не знал, но через час они показались вместе, Мария вела слегка покачивающегося супруга, выше ее на голову, под руку. Отношения, начавшиеся с честолюбия и выгоды, по крайней мере со стороны Марии, давно переросли в любовь. Через несколько минут императорский кортеж отбыл назад в Петроград.

Глава 8

Иван Савелович испуганно прижался спиной к деревянной стене дома. По проезжей части улицы Ленина, полностью ее перекрывая, лилось, волнуясь и грозно шумя людское море. Над толпой в весеннем воздухе вяло, словно проткнутые воздушные шары, колыхались черные стяги анархистов с черепом и костями посредине и белые тряпки транспарантов. Между ними сиротливо висело несколько красных флагов. Зрелище бунтующего народа было страшно и величественно. К великому облегчению старика, бунтующие не обращали на него внимания. Толпа разъяренных и растерянных людей двигалась по направлению к Центральной площади, где стояло здание администрации Мастерграда. Все так же как почти тридцать лет тому назад, сразу после Переноса в конец семнадцатого века, когда натравленная местным пройдохой и миллионером Романовым толпа собиралась вынести из власти тогдашнего мэра Соловьева. Отличие только в внешнем виде: большая часть — не в привычных горожанам пуховых куртках и меховых шубах а в старорусских армяках, на голове треухи. Прошедшая зима 1708 — 1709 года выдалась страшной. Как и предупреждали историки, морозы в Европе стояли страшные, а к Рождеству в Мастерграде термометр показал рекордные 47 градусов. Насколько это было возможно, город помогал и гражданам и тем, кто не имел гражданства: малоимущим бесплатно развозили уголь и дрова, продукты и теплые вещи. Несмотря на это, пять человек замерзло насмерть а количество серьезно обмороженных достигло двухсот человек. Но как и все плохое, закончилась и зима, в воздухе явственно чувствовалась весна и температура только ночью доходила до минус десяти.

Было и еще одно отличие от трагических событий 1689 года, если тогдашние оппозиционеры повели за собой несколько тысяч дезориентированных горожан, сейчас продолжатели их дела смогли собрать всего несколько сотен забастовавших работников пригородного парникового хозяйства и двух ближайших свиноводческих ферм.

Слегка уваливаясь на левую ногу мимо Иван Савеловича проковылял последний из бастующих — в заячьей шапке пухлый мужик с маленькими и злыми глазами, за ним ехали две полицейские машины. Старик отлип от стены и истово осенил себя крестом.

— Ох ты... и что людям надо? Одни мигранты чертовы! приняли, обогрели, напоили и чего бунтуют? — старик плюнул на снег и неторопливо побрел домой.

Он давно перестал работать в городском ПТУ мастером, готовя будущих металлургов и снова ушел на пенсию. Шли годы, старое поколение перебиралось на городское кладбище и ровесников в Мастерграде он мог посчитать на пальцах двух рук, ушла и супруга — Аннушка, но торопиться проверить, правду ли говорит батюшка городского храма Живоначальной Троицы отец Павел о загробной жизни, он не спешил.

Толпа вливалась на Центральную площадь, с налету утыкалась в вооруженных винтовками плотный строй полицейских, перекрывавших путь к старинному двухэтажному зданию администрации и, словно волна от бетонно мола, откатывалась назад. Напротив массивных дверей мэрии застыло 3 БТР-70, на броне молча сидела пара десятков бойцов, судя по экипировке из спецназа. Там же стояли две кареты скорой помощи и красный автомобиль пожарных с брандспойтом над кабиной водителя. В окнах мэрии то и дело показывались белые пятна лиц, чтобы через миг исчезнуть.

— Маклаков, выходи! Маклаков, выходи! — сначала вразнобой, но с каждой секундой под руководством невидимых дирижеров все дружнее начало скандировать людское море, разогревая себя и накачивая решимостью, — гражданства! Гражданства! Зарплату! Зарплату!

Эхо загуляло между зданий, вспугнув заметавшихся с мрачными криками над людьми воронов. Звук долетал до обступивших площадь еще голых деревьев, и там терялся в заснеженных ветвях. Это вне толпы человек руководствуется логикой, разумом и страстями. Толпа — только страстями и, с каждой минутой они разгорались. На въездах в площадь встали патрульные машины, гаишники крутили в руках полосатые жезлы, разворачивая и машины и прохожих от площади, рядом неторопливо прохаживались и, о чем-то разговаривая, полицейские чины.

Наконец стоящие в оцепление гаишники торопливо расступились, в образовавшийся проход на площадь въехала Toyota' из времен до Переноса из 'конюшен' администрации. Осторожно раздвигая блестящем на солнце бампером возбужденную толпу, проехала к противоположному от мэрии краю площади к бетонной трибуне, на которой традиционно принимали парады военных на 9 мая. Многосотенная толпа бурно колыхнулась вслед за машиной, сгустилась перед трибуной.

Автомобиль остановился, открылись двери. Второй после Переноса мэр города Чепанов, вслед за двумя крепкими парнями в полувоенной форме, по виду — телохранителями, вышел, хлопнув дверью. Поднялся по каменным ступеням лестницы на трибуну и подошел к парапету. Окинул холодным взглядом волнующееся людское море и нахмурился. Внизу, под транспарантами и, черными и красными флагами, море поднятых вверх лиц, большая часть бородатых, люди одеты в странную смесь старорусской и мастерградской одежды. Через несколько лет после Переноса большинство работ, не требующих образования выполняли переселенцы — не граждане, из России и сопредельных территорий. Коренные мастерградцы, большинство из которых имели за плечами не меньше десятилетнего образования, шли на квалифицированные, высокооплачиваемые должности. Толпа взревела сотнями гневных голосов. Один из сопровождающих подключил микрофон, проверив: 'Раз, два, три', передал его Чепанову.

— Ну, — раздался старческий, но все еще твердый голос, — чего бузим? Неужто не знаете, что перед мэрией митинги запрещены? Идите в городской парк и митингуйте сколько хотите, только порядок после себя оставьте!

— Уууу, — ответила толпа дружным, недовольным гулом, недолго гулявшего эхом среди окружающих площадь домов и заснеженных деревьев.

— А вот скажи, барин, — крикнул из толпы визгливый голос когда шум людских голосов почти исчез, — почто гражданство не даете? Почто народ мучаете?

— Кто там кричит, покажись! Или боишься что выгоним обратно в Россию?

К трибуне протолкнулся небольшого роста мужик с куцей 'дьяковской' бородкой, в расстегнутом армяке виднелась впалая грудь и гордо упер руки в бока.

Чепанов насмешливо поджал выцветшие губы и наклонил голову. Да, не орел, далеко не орел. Мужичок заметил взгляд бывшего мэра и воинственно выпятил вперед куцую бородку.

— А ты барин не пужай. Не пужай! В России боле нет крепости отдал долги помещику и ты вольная душа. Почто гражданство не даешь? Почто... — человечек запнулся, видимо вспоминая явно подсказанное кем-то гораздо более образованным мудреное слово, — дискриминируешь? — мужичек сплюнул на снег и торопливо перекрестил рот, — Прости, Господи!

Площадь замерла, жадно слушая разговор, лишь зловеще каркали кружащиеся над площадью вороньи стаи, словно предрекали людишкам, нарушившим их покой, несчастья.

Бывший мэр усмехнулся и, скрестив руки на груди, некоторое время в упор разглядывал нервно дернувшего ногой мужика.

— А какой у тебя мил-человек рабочий день?

— Как у всех по двенадцать часов через день.

— По двенадцать через день. Ага... — Чепанов деланно задумчиво кивнул, — праздники да выходные дни, все есть?

Мужик кивнул, открыл было рот, блеснув золотым зубом, но не найдя что сказать, захлопнул его.

— Смотрю зуб у тебя золотой. Много доктор с тебя взял за то, что поставил?

— Ну как всем, барин, бесплатно, а злато самому пришлось покупать!

— Тебе еще и золото давать бесплатно? Не много ли хочешь мил-человек?

В толпе раздались первые смешки.

— А дети в школе бесплатно учатся?

— Как у всех, барин, бесплатно, — уже совсем уныло подтвердил мужик.

— Все у тебя как у всех, — выкрикнул из толпы молодой голос, мужичек на миг обернулся, не нашел насмешника и развернулся обратно.

— Тогда почему жалуешься что тебя обижают, если все дают бесплатно? А если хочешь мастерградское гражданство, то путь открыт. Учись, сдавай экзамены и если нет за тобой провинностей за последние пять лет, то приноси присягу городу.

— Тяжело! — пожаловался мужик и потер нос картошкой.

— А нам неучи не нужны, — отрезал Чепанов.

Мужик на этот раз потер затылок, потом лицо его расплылось вширь, хитрое как у дьявола.

— Еще с деньгами обижаешь! Против нашего металлург получает впятеро если не в десятеро! Не по правде то!

— Учись на металлурга, сам так получать станешь!

В толпе не скрываясь засмеялись.

Мужик вновь обернулся и злобно глянул в сторону насмешника, потом зябко поежился.

— Да я... да не понимаю я...

Договорить он не успел, напряженную тишину на площади разорвал пистолетный выстрел. Пуля просвистела совсем рядом, буквально в нескольких сантиметрах от головы Чепанова. Стоящий рядом телохранитель навалился, сбивая с ног на под прикрытие бетонного парапета. Чепанов больно ударился, но следующая пуля пролетела высоко над головой.

— Лежите! — сиплое и горячее дыхание щекотало ухо бывшего мэра, сильные руки удерживали внизу.

В весеннем воздухе повисли первые панические крики, в толпе испуганно завизжали, люди кинулись от стрелка врассыпную, отчего тут же возник жуткий хаос. Сердце Чепанова забилось в бешеном ритме, запоздалый страх морозом прошел по коже, словно наружный мороз проник под одежду и коснулся голого тела. Он уже не видел, как прикрываясь толстыми металло-кевларовыми щитами, к террористу бросились милиционеры. Другие — перекрыли выходы с площади.

'Бах! Бах! Бах!' — слышались выстрелы, стрелок отстреливался пока не кончились патроны в магазине, только тогда милиционеры скрутили его. На земле остался лежать в луже крови тот самый мужичек, что так воинственно задирал бывшего мэра. Случайная пуля попала в шею. Одному милиционеру оказали помощь на месте. Пистолет не пробил бронежилет, но оставил на ребрах роскошный синяк.

На выходе с площади забастовщиков останавливали и сажали в автобусы, которые везли их в бывшее техническое училище, одно из зданий его занимал городской суд. Всем рядовым участникам незаконного митинга выписали крупные штрафы а потом отпустили, кроме тех, кто участвовал в организации митинга. Им грозило тюремное заключение, а не гражданам города и высылка с территории Мастерграда. Ни одно требование забастовщиков не выполнили за исключением поднятия зарплаты. После бурного обсуждения на Собрании депутатов ее посчитали слишком маленькой и подняли в среднем на двадцать процентов. Вечером по городу прокатилась волна арестов. Задержали почти всех лидеров анархистов и часть коммунистов. Расследование поручили самому опытному сотруднику прокуратуры, работавшему там еще до Переноса, но несмотря на все старания, связи между террористом и лидерами анархистов и коммунистов так и не смогли найти. Стрельба оказалась личной инициативой террориста. Попытавшись застрелить бывшего мэра стрелок хотел инициировать в Мастерграде революцию и свергнуть 'зажравшиеся' по его мнению власти. Поэтому дело об организации незаконного митинга выделили в отдельно производство по которому фигуранты получили небольшие, но вполне реальные сроки а партия анархистов оказалась разгромлена-все ее лидеры оказались за решеткой со сроками от полугода до полутора лет. В мае террориста судили. За умышленное убийство его приговорили к смертной казни, поданную им апелляцию мэр отклонил.

* * *