Когда на Земле стало тесно

Позади послышался почтительный шепот:

— Многоуважаемый Юнус-паша, все готово.

— Приступайте, — не поворачиваясь бросил великий визирь. Пронзительно взвыли трубы. Не успел еще звук затихнуть в безбрежных полях и холмах западной Молдавии, как заржали кони, тревожно застучали барабаны, резкие звуки команд смешались с громкими хвалами Аллаху.

Повинуясь сигналу неспешно пошли вперед густые линии кавалерии, за ними отряды янычар, вооруженных саблями, пиками и длинными мушкетами с пистолетами, в промежутках между ними поползли, попыхивая дымом, паровики.

Великий визирь повеселел, на губах загуляла улыбка, но руки, поглаживающие курчавую бороду слегка дрожали. Юнус-паша был умным и образованным человеком и ему прекрасно была известна грозная слава русской армии, сокрушившей шведское королевство и императора Священной Римской империи. Будь его воля, он предпочел бы поднакопить еще сил, но дерзкий маневр армии неверных не оставил ему выбора. Голодный солдат воевать не будет. Бросить обозы и артиллерию и уйти по бездорожью? Диван такого не простит. Султан моментально пришлет шелковую веревку. Острый кадык еще совсем не старого сановника судорожно дернулся. Ну уж нет, лучше испытать удачу в бою! А про возможность поражения, лучше даже не думать. Оно откроет путь кяфирам на Балканы и дальше до столицы империи — древнего Истанбула (Стамбул)!

Немного высунувшись из окопа, Сидоров рассматривал в бинокль наступающую конницу турок. Лошади перешли на рысь. Рты осман раскрыты в неслышных из-за расстояния криках, металл доспехов яростно сверкал, на клинках бликовало утреннее солнце.

Хорошо шли.

В боевых порядках русских загрохотало. В безжалостном небе расцвели мутные облака шрапнельных разрывов, в один миг десятки, если не сотни турок на всем скаку рухнули на землю, чтобы быть затоптанными конями товарищей. Звуки разрывов гранат на земле, жалобное ржание падающих, безуспешно пытающихся подняться лошадей, крики и проклятия раненых и, придавленных тяжелыми тушами боевых коней людей, смешивались в жуткую симфонию боя.

Но турки, теряя товарищей, шли!

Кавалерия еще больше приблизилась, перешла на галоп, уже можно разглядеть раскрытые в крике рты. Дикий и пронзительный крик, с которым шла в атаку турецкая кавалерия, невольно сеял сомнения в душе даже у самых смелых. Артиллерия усилила огонь до крайних пределов, грохотали многоствольные картечницы.

Но из вздымающихся из земли дымно-огненных разрывов вылетали всадники с вздетыми над головой кривыми турецкими саблями. Вой атакующих нарастал.

Турки шли!

Безумцы не жалели собственной жизни и мужество их вызывало невольное уважение. Казалось, ничто не сможет поколебать решимость турок добраться своими кылычами (один из видов турецкой сабли) до шей дерзких, заступивших путь армии грозных османов.

Все — слишком близко до окопов, артиллерия прекратила огонь по коннице и перенесла его дальше, на марширующую пехоту. Сидоров повернулся к своим усачам, слегка побледневшим, но наблюдавшим надвигающуюся стену великанов-всадников со спокойствием ветеранов.

— Готовься! — ружья взлетели вверх, к плечам. Приказ гласил: открывать огонь по разумению командиров рот.

— Целься! — глаза сощурились, выискивая достойную цель.

— Огонь!

'Так, так, так' — частая чехарда винтовочных выстрелов, словно косой прошлась по атакующей кавалерии.

Вот турок, получив пулю, вылетел из седла, словно от удара молотом, вот другой, рухнул бездыханным на шею коня.

Ржание коней, крики раненых и умирающих, смешиваются в страшную какофонию.

Вот всадник получил пулю, покачнулся, но рука еще сильна, он летит на коне чтобы сбить, смешать в прах, порубать гяуров, еще один выстрел выбил струю крови из защищенной кольчугой груди и еще один совсем рядом, турок безмолвно рухнул с седла, его лошадь пораженная выстрелом в голову рушиться на него сверху.

Но остервеневшие турки шли.

Впереди всех на прекрасном вороном жеребце мчался какой-то чернобородый турок, видимо начальник.

До окопов осталось два десятка метров — несколько прыжков коня, Сидоров, резко бросает руку вниз. Из травы выскакивают невидимое до этого деревянные ежи, соединенные между собой несколькими рядами колючей проволоки.

Кони, на всем ходу влетают в препятствие, с диким ржанием падают, ломая ноги, шеи и себе и вылетающим их седел всадникам, оставляя их на колючей проволоке и на земле.

Громадный вороной конь грохнулся со всего маху на бок, приподнялся и забился в предсмертных судорогах.

И в эту мешанину людских и лошадиных тел летят со стороны траншей гранаты.

'Бах! бах! Бах!' — в задних рядах, в них собрались малодушные, кони подымаются на дыбы. Всадники, бывшие до этого последними, нахлестывая лошадей, бежали первыми. Такова была турецкая натура, в атаке для них не существовало никаких преград, но зато и в бегстве не было ничего, что бы их остановило.

Десяток турок, во главе с чернобородым начальником, переброшенных падением через колючую проволоку, в безумной, бессмысленной ярости перебрались через ров. Дико крича и размахивая кривыми саблями, ринулись на траншею разведчиков. Их встретили выскочившие из окопов ветераны. Кого успокоили свинцом, кого приняли на штыки, а чернобородый еще минуту висел на двух вонзившихся в грудь штыках. Сжимавшая саблю рука, еще несколько секунд бесполезно рубила далеко выброшенные ружья. Наконец разжалась, сабля беззвучно канула в траву, последний раз прошептав проклятие побелевшими губами, турок поник а бойцы сбросили его со штыков.

— Досыта накормили его благородие, — криво усмехнувшись, произнес один из них.

Засвистели пули, приближалась линия османской пехоты.

Молча сжимая руки в кулаки великий визирь Девширме Юнус-паша смотрел на беспорядочно бегущие по полю ошметки конницы. Грозные сипахи сделали все, что в человеческих силах. Внутри будто дрожала натянутая до предела струна. Ему хватило выдержки и здравомыслия не поддаться гневу и страху, не запаниковать. На большой успех конницы он и изначально не рассчитывал. Ее задача была прикрыть наступление пехоты, дать им приблизиться поближе к позициям гяуров и она сделала это. Значит не все еще потеряно! Он сделал усилие, чтобы успокоиться.

Обернулся и почти спокойно сказал адьютанту:

— Послать по два полка акынджи (нерегулярная легкая кавалерия) на правое и левое крыло.

Через пару минут загрохотали копыта. На русские позиции, обтекая ставку командующего войском, тяжело поскакали тысячи всадников. Великий визирь поставил все на один решающий удар. Больше резервов у осман не было.

Что произошло дальше, Юнус-паша толком не разглядел, мешали нависшие над полем боя белесые облака порохового дыма. Перед плотными рядами янычар выскочили несколько десятков русских паровиков. Не подходя близко, заманеврировали по полю. Немногие турецкие паровики, те кто не застрял в бездорожье, запарили развороченными корпусами в первые несколько минут. Потом наступил черед пехоты. С близкого расстояния, словно косой, паровики выкашивали осман кинжальными залпами картечи и мерным стрекотанием многоствольных картечниц. Десятки человек ежесекундно падали на примятую конницей траву и османы не выдержали, побежали с паническими криками, на ходу выбрасывая из карманов патроны, швыряя на землю сабли и тяжелые длинные ружья, которые так неудобно заряжать и, без упора стрелять. Призывы дервишей из ордена бекташей отдать жизнь за аллаха никто не слышал. Не доезжай до бегущих толп, на всем скаку круто повернули коней и все четыре полка акынджи. Рассыпавшись по полю, кинулись назад.

Русская конница: лавина зеленых драгун и разномастно одетых казаков, непонятно где до этого прятавшихся, выскочила на поле боя. Пошли рысью, захлестнули последние ряды убегавших и первые неудачники пали, обливаясь кровью на землю. За ними показались зеленые шеренги русской пехоты.

— Сюбхан аллах! (Великий боже!) — воскликнул великий визирь. — Все погибло!

Он знал безудержную храбрость турок в бою, но знал и что в бегстве им тоже нет преград. Страх, словно бациллы неведомой болезни быстрее ветра распространялся по армии осман. Страх даже не столько смерти, сколько позорной гибели от штыка — после того как Магомет запретил мусульманам есть свинину и приказал переколоть всех свиней, такая смерть считалась позорной.

Юнус-паша, круто повернул своего коня и нашел взглядом толстого агу янычар!

— Останови своих трусов! — закричал указывая плетью на бегущих.

— Аллах велик, сегодня он отвернул свой лик от правоверных, кисмет (в исламе неизбежность, предопределение, полная предрешенность Аллахом всех событий в мире, судеб людей), — закатывая глаза к густо-синему небу, с грядой причудливых кучевых облаков на горизонте, произнес ага.

— Пес! — бросил оскорбление Юнус-паша и в сопровождении чаушей поскакал навстречу бегущим. Если удастся их остановить, страх мгновенно прошел бы и сменился османской яростью, но напрасно великий визирь метался между запыхавшихся и потных беглецов. Напрасно кричал:

— Дур! Дур! (Стой! Стой!). Остановитесь, презренные ишаки!

Но никто не останавливался. Лишь со всех сторон кричали со злостью и руганью:

— Встречай свою смерть сам!

Все старания Юнус-паши были тщетны: османская армия бежала, рассыпаясь, каждый спасал собственную жизнь.

В фрумосской битве погибло полтора десятка русских и ранено две сотни бойцов, большинство из них вскоре встанут в строй. Потери осман были несоизмеримо больше. Почти десять тысяч погибших, бессчетное множество раненных и пятнадцать тысяч пленных. Радиограмма о великой победе в тот же день ушла в Петроград и союзникам. Согласно уговору в войну с турками обязались вступить королевство Венгрия и возглавляемое старшей дочкой Петра от второй жены: Екатериной герцогство Штирия и Крайна. На следующий день после краткого отдыха армия выступила походом на Балканы. Впереди были только гарнизоны немногих крепостей, прикрывавших дорогу к столице империи — Константинополю.

* * *

Безветрие делало жару особенно удушающей — Букарест — столица Валахии, изнывал в полуденной истоме. Пыльные узенькие улочки города опустели — по бревенчатой мостовой не дребезжала ни одна каруца; даже свиньи, и те забились куда-то в тень. Все живое пряталось. Обыватели сидели по домам и, протирая покрасневшие лица платками, пили дульчец (холодная вода с вареньем), особенно приятный в летнюю жару.

— Государь! — В комнату, где пережидал жару Константин (II) Брынковяну великий логофет, господарь Валахии, ворвался мужчина в сдвинутой на затылок меховой боярской шапке, — русские разгромили турок!

-Что? — мужчина под шестьдесят с густой бородой, густо пересыпанной сединой, торопливо поднялся с кушетки, где он пережидал жару. Крепкие руки схватили боярина за грудки, — Точно?

— Точнее быть не может! — мой человек прибежал из разбитой армии Юнус-паши. Турки разбиты наголову, много убитых и взятых в плен.

— Вот как... — господарь отпустил боярина, принявшего запахивать рубашку, задумчивый взгляд остановился на углу комнаты откуда с постным видом на владыку Валахии смотрел какой-то святой. Несколько секунд мужчина раздумывал, потом черты его лица отвердели.

— Собирайте посольство! — вечером мы выезжаем к царю Петру! И готовьте армию к походу!

9 июля, на закате посольский обоз владыки Румынии въехал в походный русский лагерь а на следующий день его настигло посольство Дмитрия Кантемира — молдавского князя. А еще через несколько дней войска новоявленных союзников следовали за русской армией к Балканам. Впереди ее мчались гвардейские бригады, захватив ключевые точки — мосты и переправы, они дожидались драгунские и казачьи полки, а дождавшись, шли дальше, вглубь вражеской территории. Немногочисленные не брошенные гарнизонами крепости и замки русские блокировали а потом в небе над обреченными появлялись мастерградские дирижабли. Но таких было немного. Слухи о печальной участи Измаила распространялись по османской территории подобно болезни в моровой год и большая часть гарнизонов при приближении грозных урусов предпочла бежать вглубь империи. Морские десанты в Бургас и Варну почти не встретили сопротивления. Неплохи были дела и у союзников: королевства Венгрии и герцогство Штирия и Крайна. Деморализованные мусульмане отступали, почти не сопротивляясь.

22 июля обе гвардейских бригады переправились через Дунай у Галаца и Брэила и вскоре заняли Северную Добруджу. А еще через пару дней саперы подготовили переправу через Дунай для остальной армии. Первый рубеж на пути к Константинополю, на который турки возлагали столько надежд, бы взят. Семеновская бригада — около 4 тысяч человек, оставив достаточно сил для обороны переправы, устремилась к Балканам и вскоре выбила немногочисленную стражу горных проходов и встала там лагерем, поджидая остальную русскую армию. Преображенцы выдвинулись к крепости Рущук и, встреченные ликующими болгарами, заняли брошенную турками крепость.

Неплохо было и на других направлениях. Русская армия прорвала укрепления Перекопа и стальным катком прошлась по степям Крыма, захватывая и разоряя татарские стойбища, полоня мужчин, женщин, детей. На великих стройках России пригодится каждый. Пришла пора занять сердце ханства — построенный на крови и слезах многих поколений пленников Бахчисарай.

На Кавказе, частично выбив, частично склонив к русскому подданству черкесские племена и ногаев Кубани, русские вторглись в Абхазию и словно раскаленный нож в масло прошли ее. Во второй половине июня русские полки вошли в Грузию, с восторгом встреченные местным православным населением.

Глава 10

Полет проходил гладко на удивление. Всю ночь два новейших дирижабля мастерградской постройки: 'Александр Невский и 'Иосиф Сталин' летели на крейсерской скорости на безопасной для обстрела с земли из стрелкового оружия высоте двух километров на юго-юго-восток. Вначале пятого над землей поднялся ослепительный диск солнца, озаряя ее живительным светом. Мир проснулся. Внизу расстилалась все та же порядком надоевшая, однообразная и бесконечная зеленая равнина, над которой корабли летели уже двое суток — почти половину радиуса полета с учетом возвращения.

Хлопнула дверь кабины управления, второй пилот повернулся в кресле на входящего. Командир 'Александра Невского' — немолодой поджарый мужчина в форме летчика с двумя крупными звездочками на погонах, уселся в свое кресло. Протяжно зевнул, аккуратно прикрыв рот, слегка поерзав, устроился в кресле поудобнее и привычно подсоединил разъем РК (разъем коммуникаций — подключение к рации и внутреннему переговорному устройству самолета). Первым делом окинул придирчивым взглядом приборы и датчики приборной панели. Вроде все нормально. Потом покосился на устроившегося в кресле правака (второго пилота) старого приятеля. Тот повернулся, отозвавшись несмотря на бессонные полночи и покрасневшие глаза довольно бодрым тоном.

— Без происшествий Михайлыч!

— Угу, — отозвался немногословный спросонья командир, потом повернулся к копавшемуся в полевой сумке штурману.