Когда на Земле стало тесно

Пока ждали генералов и мастерградского посла Александра Воронкова, император немного успокоился. Разжег любимую трубку. Высоко подняв лицо с сыпящей искорки трубкой, заслонился трубочным дымом. Офицеры заходили, кланялись. Повинуясь жесту императора рассаживались на скамейках вдоль стен. Сразу было видно, гневен сегодня царь-батюшка, лучше не попадать под горячую руку.

Последним, звеня шпорами, вошел Александр Меньшиков — генерал от кавалерии и, несмотря на вороватость, царский любимец, поклонился.

— Извини мин херц, я... — он не договорил, увидев выражение лица своего господина поперхнулся на полуслове и присел рядом с мастерградским послом, на скамью у расписанных под хохлому раскладной перегородки, отделявшей часть шатра для проживания императора от его канцелярии.

Петр отложил дымящуюся трубку на поставку рядом с ярко горевшей керосиновой лампой. Оглядев примолкших сподвижников, произнес деланно спокойным тоном:

— Вот посол французский прибыл к нам. Не поленился от самого города Петрограда за мной следовать. Требует чтобы мы ни в коем случае не брали Царьград. Дескать это нарушит европейскую стабильность. Что скажите господа генералы и фельдмаршалы?

Петр, длинный, нескладный, вновь густо побагровел, жилка на лбу бешено надулась.

Офицеры зашумели.

— Не бывать сему! — выкрикнул Меньшиков.

Сидевший напротив царя Шереметьев неторопливо поднялся. Желтоватое лицо фельдмаршала вытянулось, глаза выказали негодование. Дождался, когда шум утихнет.

— Не о чем тут толковать. Не республика французская с басурманами воюет а российская империя! — обернувшись к внимательно слушающим его офицерам, продолжил, — Боже ты мой! Просто диву даешься, мы свою кровь проливаем, а третье, зазорное лицо между нами лезет! Пусть сначала с шпанскими делами разберутся а потом уже судят кому должен принадлежать святой град Константина.

Француз внимательно выслушал переводчика и недовольно искривил рот.

— Европейская политика зиждется на балансе интересов разных стран. Занятие Московией Константинополя...

— Извольте милостивый государь правильно называть государство российское — вроде бы с ленцой произнес, перебив, фельдмаршал Головин и слегка стукнул по полу позолоченной с драгоценными камнями тростью — подарком царя за мирное присоединение к России Великого княжества Литовского, — Сие есть Российская империя!

— Dsolе monsieur... (извините господин...) — француз слегка покраснел и вопросительно посмотрел на фельдмаршала.

— Фельдмаршал Головин, граф Римской и Российских империй! — надменно произнес русский выпятя живот и далеко отнес руку с тростью.

— Извините господин граф, — произнес француз, слегка склонив голову и продолжил потирая мягкие руки, — занятие русскими войсками османской столицы принесет неисчислимые страдания христианскому населению города, коего не менее половины. Человеколюбие требует сего не допустить. К тому же проливы из моря Средиземного в Черное крайне важны для международной торговли а сие деяние нарушит ее! Французская Республика категорически протестует против захвата Константинополя и сие может объединить остальные европейские страны против политики проводимой Российской империей!

— Вот оно что! — звенящим от гнева голосом произнес император, — посол французский озабочен страданиями христианскими! А почто ранее их сии страдания не заботили? Или больше заботит чтобы Россия не усилилась?

Француз еще больше покраснел:

— Сие не так Ваше Величество! Токмо...

Петр неожиданно успокоился, жестом остановил француза. Подняв трубку, пыхнул раз, другой и далеко отставив ее, повернулся к мастерградцу.

— Ну а ты посол что скажешь?

— Позиция Мастерграда неизменна. Константинополь должен перейти в русское владение а турки навсегда изгнаны из Европы!

Генералы переглянулись. Вновь поднялся фельдмаршал Шереметьев.

— Государь! Мы считаем, что занять или не занять Царьград, сие дело русское и османское а третьим лицам в том быти не можно!

— Слыхал? — почти весело произнес император, — Значит по сему и быть! Езжай посол, отпускаю тебя в память зверски убиенному королю Людовику, союзнику моему, до города Парижа! А в России более тебе не быть!

Прошло три дня. Конная рота авангарда мчалась по пустынным дорогам среди сухих холмов, пролетали еще не убранные поля кукурузы, бесконечные виноградники, крытые кукурузной соломой хижины, при виде чудно одетых всадников пастухи торопливо гнали с косогоров стада овец. Похрапывали лошади, в ушах свистел ветер. Небольшие рощицы черно-зеленых кипарисов дарили ненадолго желанную прохладу, Всадники пролетели мимо древних развалин, поросших кустарником и остановились. Где-то здесь должны ожидать их прибытия разведка.

Тихий свист из непроницаемых для взгляда кустов заставил всадников выхватить из кобур револьверы и ощетинится скорострельными 13 мм пневматическими винтовками.

— Свои, — оттуда же послышался негромкий возглас, ветви разошлись. С поводьями в руках за которые он вел гнедого жеребца, вышел лейтенант Сидоров, за ним показалось еще несколько человек, ведущих оседланные лошади. При виде своего командира усатые лица гвардейцев-разведчиков осветились улыбками. Командира любили. Начав службу простым солдатом, он хорошо понимал их нужды. В меру был строг, но справедлив. И самое главное был живым подтверждением того, что за Богом молитва, а за Царем служба — не пропадет. Служи усердно, бей врагов государя-императора и тоже возвысишься как ротный командир!

— Господин лейтенант! — молодцевато вскинув руку к фуражке доложил старшина — суровый, немолодой с подкрученными усами, начинавший еще в потешных полках царя Петра — за время твоего отсутствия в роте происшествий не произошло. Рота выполняет боевую задачу по авангардированию бригады.

Лейтенант лихо взлетел на лошадь не касаясь ногой стремени, рука одобрительно похлопала старшину по плечу.

— Солдаты, цель похода в часе езды. Древний город святого Константина ждет вас! За мной.

Лейтенант скакал, бросив поводья, в окружении запыленных разведчиков. Фуражка глубоко надвинута на глаза. По сухой земле размашисто били копыта. О стремя с ним скакал старшина.

Жаркое солнце перевалило через полдень, когда за пустынными холмами показались древние, но все еще мощные стены и башни. Белоснежные минареты спицами вонзались в безоблачное и ярко-синее небо.

Никем не задержанные разведчики подскакали к открытому зеву крепостных ворот.

Солнце уже садилось между холмов, когда вдалеке показались дымы паровых машин. Потом сверкающие железными доспехами узкие и плотные колонны гвардейцев и шестерные упряжки орудий. Русская армия спешила в столицу Блистательной Порты, пока ее прежние повелители не очухались от стремительного броска русского парового катка.

А еще через час древний город, видевший греков, римлян, византийцев, крестоносцев и осман словно потрепанная жизнью и годами, но умелая проститутка, принял в свое лоно новых повелителей.

Пробираясь по узким и пыльным улочкам притихшей столицы полумира к побережью Мраморного моря, зелеными ручейками растекались по Константинополю русские отряды. Мерно и глухо стучали по каменной мостовой солдатские сапоги, звонко — били копыта коней драгун и казаков, со скрежетом — проворачивались колеса паромобилей и орудий на передках. Молчаливо смотрели на завоевателей чуждой веры высоченные минареты из белого камня, молила о помощи древняя пленница — святая София из песочного. Солдаты и офицеры удивлялись красоте и удобству — весь город под черепицу, везде каменные мостовые. В этом могли сравниться только Петроград да новые города Причерноморья, построенные по единому плану. Лишь в нескольких местах путь завоевателям преградили толпы подстрекаемых фанатичными дервишами горожан и воинов султана. Тогда вскипала кровавая накипь боя, грохотали выстрелы, десятки горожан оставались бездыханные и раненые на выщербленной, видевшей еще времена расцвета Византийской империи, брусчатке. А зеленые ручейки текли дальше.

Остановились у напротив Дворца Топкапы — султанского сераля. На окружающих его высоких стенах засела белюк — личная гвардия султана. Янычары обстреляли парламентера и русским пришлось принять бой. Под прикрытием густой кроны окружавших дворец садов подтянули артиллерию и минометы, круглые мячики снарядов с шипением задолбили по стенам. Бруствер и зубцы оплывали гудами битого кирпича, калечили осколками камня прятавшихся под их прикрытием стрелков, мины, при удачном попадании по боевому ходу стены забирали десятки жизней. Через час такого обстрела янычары полностью очистили окутанные дымом и пылью стены и тогда среди высоких, словно веретена кипарисов замелькали стальные бока вооруженных револьверами и дробовиками с гранатами штурмовиков. В руках они держали лестницы.

Едва штурмовики спустились со стены и выстроились в подобие строя, из зданий дворцового комплекса с криками: 'Алла', хлынул сплошной поток элитных янычар. Выстрелив по разу из пистолетов или мушкетов, они с безумием обреченных кинулись на вражеские ряды. Штурмовики, в том числе не успевшие спустится со стены, встретили их ураганным огнем. Устилая землю телами погибших товарищей османы стремились сблизиться с ненавистными гяурами и доказать им что янычары все еще великолепные мастера рукопашной схватки. Когда до русских оставалось не больше полусотни метров навстречу полетели круглые металлические шары, огненная полоса взрывов затопила передний край янычар, где бежали самые фанатичные и смелые бойцы. А когда дым и огонь развеялись, русские увидели только спины убегающих. Османы хороши в атаке — яростны и не жалеют жизни, ни чужой ни собственной, но стоит дать им достойный отпор и они превращались в стадо трусов с заячьей душой.

Через час над дворцом взмыл и затрепетал на ветру русский стяг а еще через два ласковые волны Мраморного моря омыли копыта казачьего коня. В тот же день пароходы перевезли на азиатский берег десантные отряды, а еще через трое суток Дарданеллы и Босфор, европейская сторона и узкая десятикилометровая полоска вдоль азиатского берега были в руках петровской армии. В Константинополе русской армии досталась огромная добыча, в том числе большая часть султанской казны, но он сам — мальчишка Махмуд сбежал и затерялся среди бескрайних просторов Малой Азии.

Август на Армянском нагорье уже не так жарок как середина лета. Его хватило кавказской армии, чтобы без боя войти в Западную Армению, в которой христиане составляли подавляющее большинство населения. Охваченные унынием и паникой гарнизоны турецких войск без боя отступили вглубь Малой Азии, немногочисленное мусульманское население забило дороги, убегая вслед за ними из опасения мести христианских соседей. Армяне все еще составляли в этих районах порядка 90 процентов населения. Входили в города в походных колоннах поротно и поэскадронно, весело, задорная русская песня терялась на узких, поднимающихся в гору улочках. Христианское население городов Карса, Ардахана, Вана, Сиваса и Эрзерум высыпало на улицы. Бежали вездесущие мальчишки вдоль ощетинившихся штыками взводов усатых и загорелых бойцов, женщины выносили освободителям фрукты и вино, громкие, восторженные крики и смех без перевода объясняли русским бойцам что здесь им рады. С не меньшим энтузиазмом приняло освободителей и христиане-греки, жители Трапезунда. Представительные делегации местного населения освобожденных провинций отправились в Константинополь: просить русского императора приять их под свою руку.

Рано утром в один из дней ближе к сентябрю русские флот под командованием вице-адмирала на императорской службе из эмигрировавших в Россию французов — де Лозьера, подошел к рейду измирского порта. Под его командованием было шесть параходофрегатов с почти сотней орудий и мобилизованные купеческие суда с двумя полками десанта. В отличие от востока страны, измирский паша отказался капитулировать без боя. Гарнизон открыл сильный артиллерийский огонь с прикрывавших вход в порт фортов и с вершины горы над городом, укрепленной крепостью Кадифекале. Им ответили корабли русского флота, грозно рявкнули произведенные в далеком Мастерграде стальные орудия, на миг превратив параходофрегаты в подобие укутанных плотным пороховым дымом вулканов. Над вражескими бастионами вспухли белые, не страшные издали кляксы шрапнельных разрывов. Полуголые матросы — несмотря на конец лета, все еще очень жарко, суетились вокруг, вновь наводя орудия на цель. Солнце стояло уже высоко, задернутое облаками и дымом из горевших береговых укреплений, когда они были приведены к молчанию и в ласковые воды средиземного моря опустились два десятка весельных лодок и устремились к берегу.

Высадка первой волны десанта прошла при минимальном сопротивлении. Стрельнув пару раз, турки, не надеясь удержать под контролем защищавшую порт нижнюю крепость, беспорядочно бежали под шрапнельным огнем с кораблей в гору — в твердыню Кадифекале.

Эскадра сосредоточила огонь на ней. Крепостные стены ее были высоки и прочны. Выступавшие полукругами бастионы из серого камня казались несокрушимыми, но это не смутило русских. Ядра произведенных в Мастерграде тяжелых орудий густо бомбардировали боевой ход крепостной стены, во все стороны летели каменные осколки зубцов, калеча и убивая укрывшихся за ними стрелков и артиллеристов, сбрасывая вниз османские пушки. В течение часа они были приведены к молчанию. Опасность представляли только высунувшиеся из бойниц второго яруса тяжелые орудия, почти не пострадавшие при обстреле. За это время русские накопили на берегу два полка, из привезенных с кораблей готовых деталей собрали штурмовые лестницы. Солнце уже было высоко, когда канонада затихла. Оглушительно взревели горны, тревожно забили барабаны — по приказу командующего — де Лозьера, с лестницами в руках осторожно двинулись на штурм. Засевшие в крепости турки уже предвкушали как их орудия пройдутся чугунной картечью по рядам безумных гяуров, когда один из выпущенных с кораблей снарядов, словно мячик отскочил от крепостных стен. Упав на землю раскололся на куски, из них повалил густой и обильный дым. Один 'дымовой' снаряд, второй, десятый. Скоро перед крепостью стояло густое дымовое облако и топчу (турецким канонирам) было совершенно непонятно где враг и куда стрелять. Несмотря на это они открыли беспорядочную стрельбу, по большей части совершенно безрезультативную.

Первые штурмовые лестницы упали на крепостные стены, солдаты густо полезли вверх, в одной руке револьвер, во второй сабля. Тогда раздался ужасающий грохот, от которого содрогнулось бы даже железное сердце. Над дымным облаком взвился в синее небо черно-желтый столб дымного пламени. Множество камней взмыли в небеса и рухнув вниз, густо забарабанили по воде. Иные достигали кораблей русского флота, в результате получило ранения несколько матросов. Но больше всех пострадали штурмовые роты. В единый миг погибло больше сотни бойцов. Таких потерь в одном сражении у русской армии не было за все время войны.

Через двадцать минут уцелевшие офицеры десанта сумели взять под контроль ситуацию. Взбешенные бойцы ворвались в крепость, перекололи уцелевших осман, в плен не брали никого. Остаток дня русские посвятили оказанию помощи раненным, их было много и среди гражданского населения Измира и тушению возникших от осколков городских пожаров. В течение недели русские войска при помощи организованной из христиан милиции взяли под контроль окружающие город земли с преобладающим греческим населением — Ионию. Местным османам было предложено или принять подданство русского императора или в трехдневный срок покинуть страну.