Когда на Земле стало тесно

Надвигался вечер, а до селения колошей по словам проводника-алеута еще километров пять. Поднявшись на гребень холма, чуть более высокого, чем другие, Алексей постоял с минуту и окинул взглядом местность. Пожалуй, все три важнейших ресурса для развертывания лагеря — вода, топливо, корм для тащивших разобранные орудия лошадей в наличии. Подходящее место для ночевки. Две группы алеутов-разведчиков выдвинулись обследовать окрестности, а русские бойцы занялись обустройством лагеря. Гулко и торопливо застучали топоры, выстругивая колья для рогаток, вкусный запах дыма и готовящейся каши поплыл над холмом.

Долгая дорога неплохо способствовала разжиганию аппетита, и Алексей совместно с двумя другими мастерградцами активно черпал деревянной ложкой из котелка сваренный с мясом жидкий кулеш, когда к их костру подошел вождь союзников-алеутов с переводчиком.

Вождь Анотклош давно миновал пору юности, разрисованное боевой раскраской морщинистое лицо бесстрастно, словно у идола. Несмотря на возраст, плечи все так же широки, в движениях могучего тела не видно ни единого следа усталости.

— Присаживайся, вождь! — вежливо произнес Алексей и показал рукой место рядом с собой, — ужинать будешь?

— Я приветствую белого вождя, — величественно, словно на королевском приеме, произнес индеец и не стал церемонится, достав откуда-то из глубин одежды уселся у потрескивающего рдеющими в наступивших сумерках угольками костра, — за угощением и разговор пойдет веселее.

Ужинали в молчании, только когда котелок показал дно, вождь произнес бесстрастно:

— Колоши знают о нас, они собрали силы со всех окрестных селений и нас поджидают не меньше шестисот-семисот воинов. Это большая сила... — алеут внимательно посмотрел на собеседника, — Они страшный противник и свирепы в бою. Нужно быть настороже чтобы не дать себя обмануть.

— Ну что же, — философски произнес Алексей, — чем больше их будет, тем сильнее мы их ослабим.

Вечер был прохладный, от леса несло терпким запахом хвои. Когда закат отпламенел и люди поужинали, русский лагерь, оставив на охрану усиленные посты, уснул. Алексею не спалось. Шутка ли он командует походом. Перестав ворочаться на мягких еловых ветках, поднялся с земли, поплотнее запахнул бушлат и закинул автомат за спину. Ночь окутала землю, тьму нарушали лишь огоньки костров, да световое пятно от прожектора, лениво скользило по окружавшим место ночевки сцепленным между собой рогаткам, потом дальше. Ветер гнул, качал ветки окружавших холм хмурых деревьев, отчего казалось, что там прячется некто, не спускающий с русского бивуака недоброго взгляда. Изредка покрикивали одинокие ночные птицы, над головами беззвучно проносились летучие мыши, да звякали недоуздками, всхрапывали тащившие пушки кони. Откуда-то с краю лагеря явственно доносился хриплый голос, должно быть, кострового. Алексей собрался было проверить караульных, но донеслось:

— ... Ага, пытают немилосердно. А еще любят с живого человека волосы вместе с кожей снимать. Чем больше калош людей погубил мученической смертью, тем больше ему уважения в племени. Вот так-то!

Алексей повернулся. У края лагеря неярко горел костер, голоса доносились именно оттуда. Ветер донес испуганный крик птицы, не иначе хищница-сова погубила еще одну птичью душу.

— Страсти то какие! — ответил молодой голос, — а зачем им это? Христос не велел человека без причины мучить, грех это смертный!

— Эх, темнота! — ответил первый голос, — у них у кого больше скальпов, тот считается самым смелым в племени, ему самый почет и уважение! А христовы заповеди они не соблюдают. Что им они? Они же поганые, Христа не ведают, молятся своим богам, которые суть черти! Тьфу! — смачно сплюнул на землю, — так что свезло Ивану Самойлову несказанно! Не иначе как на небе у него крепкий заступник.

Хотя ни в бога, ни в аллаха, Алексей особо не верил, но разговор заинтересовал его. Он подошел к костру. Двое, ополченец средних лет, матерый, с окладистой бородой, сразу видно бывалый и совсем молоденький, едва ли пользовался бритвой, негромко разговаривали. Вокруг, улегшись прямо на покрытой еловым лапником земле, тихо выводили рулады бойцы, рядом, рукой достать, штуцера. Не на своей земле, на вражеской, беречься нужно.

Увидев Алексея, матерый оживился:

— Вот скажи, сударь, — произнес с наглой московской развальцой, — нехристи, как только поймают православного человека так без всякой вины пытают и живота лишают! Сударь, ты человек ученый, в самом Мастерграде учен, рассуди, верно я говорю?

Алексей только раскрыл рот чтобы ответить, как ночная тишина разорвалась в клочья.

'Бабах!' — словно раскат грома звонко хлестанул ружейный выстрел, распугивая ночных обитателей тайги. Он словно прослужил сигналом: со всех сторон донеслись дикие крики, визги, через несколько суматошных ударов сердца дополнились беспорядочной трескотней ружейной пальбы караула и костровых.

Заметавшаяся вдоль рогаток световое пятно прожектора выхватывало из ночной тьмы десятки теней, с луками, пращами и короткими копьями в руках, со всех сторон в лагерь летели стрелы, увесистые камни и копья. Часть индейцев, лихорадочно работая ножами пыталась растащить колья, чтобы ворваться в лагерь. Затянутое тучами небо темно и дальше все тонуло во враждебном мраке.

Замешательство длилось лишь миг, Алексей метнул тяжелый автомат из-за спины в руки, одновременно гаркая:

— Барабанщик, боевая тревога!

Снимая с предохранителя, стремительно рухнул на колено. Больно ударился коленкой, плевать, не до этого! Вскинул автомат, одновременно выискивая цель. Мельком, но страшно ясно, так что запомнилось на всю жизнь, увидел: за рогатками индеец в маске сивуча раз за разом вскидывал лук, стрелы уносятся внутрь лагеря.

'Бах!' — расцвел на конце 'калашникова' ярко-желтый смертоносный цветок. Пуля ударила в живот индейца. Согнулся, словно его ударило твердое лошадиное копыто, пошатнулся и рухнул на землю. Против огнестрела деревянные доспехи слабоваты...

Алексей злобно оскалился и оглянулся. Вокруг сущая преисподняя, ночное нападение страшно даже кадровому подразделению, а в поход выступили ополченцы, у многих нет воинского опыта, спасала то, что не менее половины: видевшие Крым и рым казаки — ветераны пекинского похода. Слышны тяжелые шаги бегущих людей. В неверном свете факелов мечутся с криками люди, командуют десятники, часть ополченцев стреляет в окружающую лагерь тьму и высвеченных прожектором индейцев. Увесистый камень со свистом влетел в грудь кострового, того, что постарше и понаглее. Ополченец рухнул, заворочался на земле, пытаясь встать.

'Мое дело командовать, а не стрелять.' Глаза еще совсем молодого парня, отправленного главным в такой важный поход, нетерпеливо блеснули. 'На турецкую и шведскую войну не успел, но пришлось повоевать с пиратами. Зато учили его военному делу хорошо, и он был полон решимости показать все, на что он способен'.

— Мать вашу, где барабанщик? — закричал не своим голосом. Это помогло. Сквозь неразбериху лагеря пробился казачонок Максимка, на черном словно гуталин лице горят азартом круглые, темные глаза, руки твердо сжимают деревянные палочки, на боку белеет натянутой кожей верный друг барабан. Маленького негритенка три года тому назад отбили у пиратов мастерградцы. Мальчишка прижился у русских поселенцев Дальнего Востока и, вместе с ними отправился осваивать далекую Америку, став чем-то вроде сына полка. Алексей никогда не понимал почему мастерградцы старшего возраста прозвали негритенка Максимкой и, называя его так, каждый раз смеялись и подшучивали над мальчишкой. (попаданцы вспоминали героя 'Морских рассказов' Константина Станюковича — негритенка, прозванного русскими матросами Максимкой).

— Я здесь!

— Сигнал все ко мне!

— Есть!

Замелькали палочки, тревожно зарокотал барабан: Трам-тарарам, трам-тарарам, — понеслось по лагерю, перекрывая крики индейцев и грохот частой ружейной пальбы.

'Где же артиллеристы?' Он обернулся к окраинам лагеря, где стояли орудия. 'Ну же, ироды!'

'Бабах!' — длинный язык пламени протянулся к рогаткам, на миг высветив орудия и суетящихся вокруг них артиллеристов, тяжело рвануло по ушам. Свирепо прошипела картечь. И тут же сразу снова: 'Бабах!' Не успело эхо затихнуть, как множество одетых в деревянные доспехи фигур рухнуло на землю.

'Молодцы!', он торопливо оглянулся, на зов барабана примчались не меньше трех десятков ополченцев. Лица озверевшие, в руках крепко зажато оружие.

— Огонь по готовности! Огонь!

Надрывая душу, трещал барабан. Заглушая все прочие шумы, грозно взревела толпа где-то за спиной штурмующих, послышался шум рукопашной схватки. Кто это? Точно, союзники-алеуты!

— Прекратить стрельбу, — перекрикивая грохот громко крикнул Алексей.

Нападение союзников русских стало для колошей сигналом к отступлению. Растворились они в тьме аляскинской ночи так же внезапно, как и появились.

Часов до трех ночи лагерь так и не уснул, разбирались в нанесенном коварным ночным нападением противника ущербе. Оказалось, все не так плохо, как опасался Алексей. Ополченцы потерь не понесли: каменные и костяные острия копий и стрел индейцев не смогли пробить стальные кольчуги русских, пятеро человек получили незначительные порезы и ушибы, не повлиявшие на их боеспособность и, одному ополченцу прилетело булыжником по голове. Так что отделались легко.

К утру погода испортилась, солнце нехотя вернулось на хмурое небо — индейское лето закончилось. Обследовавшие окрестности ополченцы нашли почти четыре десятка трупов, большая часть погибла от картечи. Там русских ждало первое потрясение. Судя по следам от ударов копьями на телах, тяжелораненых индейцев добили собственные соплеменники. Мужики торопливо крестились. Нехристи, что с них взять. Если так со своими поступают, так что сделают, попадись им в плен? Жуть.

После завтрака собрали лагерь. До селения колошей осталось совсем немного: должны были дойти к обеду. Отправив вперед и по бокам колонны разведчиков-алеутов, осторожно двинулись дальше по петляющей между стволами деревьев узкой охотничьей тропе. Изредка дорожка приближалась к реке, тогда между деревьев виднелась неспешно текущая к морю потемневшая, осенняя вода. Как и вчера, Алексей шел посредине колонны, сразу за нагруженными орудиями лошадьми, изредка он с опаской поглядывал на небо. Хмурые деревья, мимо которых шел отряд, провожали недобрыми взглядами, словно вторя недобрым мыслям Алексея. Перед походом пришла радиограмма из Владивостока, его Милю госпитализировали в больницу, беременность проходила с осложнением. Он протяжно вздохнул, и вытащив из кармана сигарету, на ходу прикурил.

Ближе к обеду прилетел ветер с севера: он срывал с деревьев осенние желтые листья, тянул с запада потемневшие тучи, потянуло холодом. Река, взлахмаченная ветром, кидала на берега частые волны. 'Лишь бы не дождь. Мне с автоматом без разницы, а ополченцам может намочить порох...'

Все произошло, когда до цели похода оставалось не больше километра. Лес внезапно закончился и отряд выбрался из леса на берег реки. В полукилометре, там, где река образовывала излучину и селение с трех сторон было защищено естественной преградой, виднелись деревянные стены с торчащими над ними длинными двускатными крышами нескольких домов. Над одним — в потемневшее небо вился жидкий дымок. Из открытых ворот выливались отряды воинов с боевой окраской на лицах. В руках щиты, тела прикрывали деревянные кирасы. Колоши решились на генеральное сражение.

— Стой, — крикнул, поднимая руку в перчатке с обрезанными пальцами Алексей, — стройся в две шеренги на опушке, собрать орудия! — он оглянулся, — Максимка!

Казаченок словно чертик из шкатулки выбрался из-за спин ополченцев, лицо деланно-спокойное, ждет приказов старшого.

— Играй тревогу!

Молниями замелькали деревянные палочки в руках парнишки, звонко, перебивая вой усилившегося ветра в деревьях затрещал барабан. Вперед выскочили десятники, на ходу опуская со шлемов стальные личины (личина — часть шлема в виде металлической маски), превращавшие их в подобие робокопа. Оставшийся с времен до переноса фильм с таким названием Алексей видел в клубе. Он не понравился, но неожиданно запомнился. Пронзительные и грозные команды, сопровождаемые отеческими подзатыльниками, эхом пронеслись над опушкой. Через десяток наполненных суетой ударов сердца недлинный, но плотный двухшереножный строй, ощетинившись гранеными штыками, застыл между кустов опушки, второй ряд на колене. В центре артиллеристы, сгрузив на землю части орудий, лихорадочно собирали их. Союзники-алеуты остались в лесу, прикрывать фланги. На офицерском факультете мастерградской Академии собрались лучшие тактики города. Еще в прошлом, 1705 году состоялась штабная игра с моделированием полевого боя с индейцами. По ее итогам 'академики' в погонах сошлись на единодушной рекомендации поселенцам в Америке: сражаться от обороны и в полевых укреплениях, а при встречном бое применять двухшереножный строй стрелков. Он позволял использовать преимущества дальнобойного огнестрельного оружия и в то же время стоя с изготовленным к рукопашному бою оружием встречать прорвавшихся врагов.

Колоши не торопились. Вытянулись стеной щитов в подковообразное построение, вогнутой стороной к русским, не меньше семи-восьми сотен. По неслышному сигналу строй заколебался, потекли вперед от стен селения, набирая скорость и грозя одним численным превосходством затоптать тонкую шеренгу русских.

До индейцев оставалось метров триста, когда главный артиллерист, повернув багровое лицо к Алексею, доложил, чуть задыхаясь от волнения:

— Готовы товарищ сержант!

— Огонь по готовности! — крикнул Алексей. Адреналин даже не бурлил, кипел в жилах.

Бомбардиры спешно ткнули тлеющими пальниками в затравочные отверстия.

'Бабах' — грозно рыкнули пушчонки. Подпрыгнув от отдачи, выплюнули облака порохового дыма и метнули пчелиный рой картечи. Чугунные пули врезались в строй индейцев, круша, ломая, разрывая клочья человеческие тела, создавая в плотной людской массе окровавленные просеки. Новые картузы с зарядами картечи отправились в стволы.

'Бабах' снова подпрыгнули пушчонки, отправляя навстречу врагу картечные подарки. К этому времени стена колошей подбежала на дистанцию двести метров. Из сотен глоток одновременно вырвался дикий вой. Строй индейцев смешался. Плотная человеческая масса, потрясая пиками и палицами, ринулась вперед, грозя захлестнуть куцую шеренгу стрелков и горстку артиллеристов. Это было поистине страшно, казалось им безразлична гибель товарищей и неведом страх смерти.

— Стрелки! — заорал Алексей, падая на коленку и вскидывая автомат, — Огонь по готовности!

Выцелил индейца.

'Так— так' — на конце автомата расцвел огненный цветок пороховых газов.

'Бах-бах-бах' хлестанул по наступающим недружный залп. В плотном строю пули навылет пробивали по два, три тела, окровавленные раненые и мертвые падали десятками, но и это не останавливало индейцев, а лишь заставляло еще яростнее орать боевой клич.