Когда на Земле стало тесно

Человек не торопясь, но стремительно быстро, разобрал оружие, детали скрылись в чемодане. Стул и стол отправились на законные места, окно закрылось, отрезая от шума и панических криков с площади Святого Петра. Он еще раз открыл шкаф и прошелся и комнате, вроде ничего не оставил и отправился на выход. У двери на миг остановился, бросил на полуобнаженную женщину на кровати задумчивый, сожалеющий взгляд и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Не приходя в сознание, Римский Папа скончался от проникающего ранения в грудь. Страшное известие о насильственной смерти Климента XI превратило в кипящий котел гнева не только католические но и протестантские страны Европы. В истории Римско-католической церкви было все: и низложения и отречения Римских Пап, но убийств не было с десятого века. Вот только знания, кто ответственен за преступление не было и под подозрение сразу попали богопротивные Mastergrad и moskovits, индейцы из далекой Северной Америки а также основные европейские игроки: Франция и Англия и даже потерявшая влияние габсургская Австрия. Следствие, хотя и началось с большой задержкой из-за растерянности Римской курии, сразу набрало высокие темпы и, все возможные силы бросили на выявление негодяев. Город перекрыли усиленными нарядами полиции и армии. Проанализировав вероятную траекторию пули, полицейские просеяли через мелкое сито всех жильцов дома напротив Апостольского дворца, из которого, предположительно, прозвучал роковой выстрел. Внимание следствия привлекла молодая вдовушка с третьего этажа, в ночь перед трагедией из ее комнаты доносились звуки любовной утехи и арендовавший комнату на четвертом христианский паломник, прибывший из Египта, но таинственно пропавший в день убийства. Проведенное полицейскими обыски не обнаружили ничего подозрительного в комнате вдовушки а она сама клятвенно утверждала, что любовник покинул ее еще утром и как найти его она не знает. Зато в комнате египтянина был найден штуцер. Пуля из него была того же калибра как и убившая Климента XI. Зачем выходцу из Оттоманской Порты убивать главу католиков, было непонятно, но факты вещь упрямая. Отправленные в прибрежные города посыльные привезли приметы злодея, но портовые власти так и не обнаружили его. Он успел покинуть Апеннинский сапог, или, еще вероятнее, его убили сообщники. Нет человека — нет проблемы.

Еще одним следствием убийства, кроме срочного созыва конклава (собрания кардиналов) для избрания нового главы католиков, стало изменение отношения европейцев к показательной порке османов, проводимой moskovits. В высшем свете стало модно носить бантики бело-сине-красного цвета в знак поддержки нового 'крестового' похода против мусульман.

Через месяц в Мастерграде Глава города подписал секретный указ о награждении целой группы работников Службы безопасности. Одному из них присвоили звание Героя Мастерграда, среди награжденных, правда более скромно, был и глава Службы Смирновский Алексей Алексеевич.

* * *

Русско-турецкая война продолжалась, победоносная императорская армия продолжала продвигаться вглубь Балкан, все ближе и ближе к Царьграду. Впереди двигались гвардейские бригады с средней скоростью от 50 до 100 километров в сутки. Черные дымы многочисленных паровых тракторов и автомобилей поднимались в балканское, синее как северный лед небо, давая понять что здесь появился новый хозяин, сильнее чем прежний. Навстречу плыли дышащие смолистым майским теплом леса, текущие с гор извилистые и холодные реки. Редко попадались деревни, ветхие, малолюдные, люди жили вместе со скотом в хижинах и землянках с открытым очагом посредине. В иной деревне по два-три жилых двора. Люди разбежались. Бедность такая, что даже далеко не жировавшие солдаты из деревенских только пораженно разводили руками. Совсем басурманы загнобили православных! Зато встречали местные жители русское войско пылко и радостно, как освободителей. С песнями и кувшинами с прошлогодним вином.

С ходу сшибая немногочисленные заставы совершенно деморализованной турецкой армии, гвардейцы спустились с гор на равнины восточной Фракии и с ходу овладели городом Адрианополь — путь на Стамбул был открыт. Адрианополь и османскую столицу разделяли всего 240 километров, расстояние, которое русские войска могли бы преодолеть за несколько дней.

Лейтенант Сидоров — командир роты разведчиков семеновского гвардейского полка ушел в дальний поиск со своими орлами. Уж больно была охота первым увидеть стены древнего Царьграда и подобно князю Олегу прибить щит к его воротам.

Турки бежали в панике при одних только слухах о приближении авангарда русских войск. Наверное это и расслабило разведчиков. До Царьграда оставалось шестьдесят километров и они не стали как обычно ночевать в лесу а заняли караван-сарай на окраине небольшого городка Люлебургаз. Все случилось вскоре после полуночи. Сидоров вскочил с топчана от громового звука удара и, еще не успев толком проснуться, соскочил на пол. Через миг в левой руке блеснул револьвер, правая рванула из ножен шашку — спали не снимая оружия. В тусклом лунном свете из слишком маленьких, чтобы пролезть в них окон, блеснул металл пистолей и обнаженных сабель врывавшихся в оставшийся после выбитой двери проем турок; щербатые рты под густыми усами открыты в яростном крике: 'Аллаху Акбар!'.

'Бах! Бах! Бах!' — дружные револьверные залпы осветили полутьму караван-сарая, первые ворвавшиеся упали на пороге, образовав кучу из мертвых и еще шевелящихся тел. Помещение заполнилось густым пороховым духом, стонами боли и криками умирающих и раненных.

Зазвенели, разлетаясь стекла в окне, в проем высунулось дуло пистоля.

— Пистоль!!!

Крик прозвучал одновременно с выстрелом, опрокинувшим на пол самого младшего из разведчиков, однофамильца командира — Илью Иванова. Руки судорожно зашарили по полу, глаза закатились, открывая страшно блестящие белки.

'Бах!' — ответный револьверный выстрел заставил пистоль исчезнуть. Попал, не попал, кто знает?

— Чех, Лис, держать окна! — яростным шепотом скомандовал Сидоров.

Двое бойцов отскочили назад, дула револьверов зашарили по светлым провалам окон.

Все дальнейшее происходило очень быстро.

Сначала в просторное помещение прорвался бритый турок-янычар с кривым кылычем (турецкая сабля) в руках. Но один против десятка шашек — это даже не смешно. Через миг, обливаясь кровью и предсмертно хрипя, он рухнул на пол. Прошло еще несколько секунд и в караван-сарай заскочили сразу несколько безумцев. Зазвенел клич: 'Аллаху Акбар!' Пока убивали их, закончились патроны в револьверах разведчиков и у входа закипела яростная рукопашная схватка, моментально разделившаяся на отдельные поединки. Полутьму наполнили лязг оружия, выстрелы и проклятия сражающихся.

Мягкой, тигровой походкой скользнул к Илье турок, в полутьме блеснули крупные, словно у волка, зубы под густыми усами. По повадкам, по тому как двигался, как держал саблю, было видно — вояка опытный, прошедший десятки сабельных схваток мастер.

— Гяур, собак!

Обычное спокойствие покинуло лихого командира разведчиков. Лицо побледнело а руки, наоборот стали пламенно горячи. Сабля требует регулярных тренировок и желательно с детства, поэтому Сидоров не считал себя хорошим сабельным бойцом. Его конек был огнестрел и схватки без оружия, но все же кое-чему он научился у обучавших разведчиков казаков. Миг неуверенности миновал. На его место пришло холодное ожесточение...

Клинок мусульманского воина свистнул, обдав ветром, в нескольких сантиметрах над макушкой. Сидоров нырнул под замах кылыча. Следующие несколько секунд оборонялся лишь на одних добротно вбитых учителями в подкорку рефлексах. И делал это так, что турок отступил на шаг и пробормотал удивленным тоном:

— Ай якши.

Судя по взгляду турка, он сейчас будет убивать русского, которого он вначале не посчитал серьезным противником.

Он ударил молниеносно. Такого удара достаточно, чтобы отправить на небеса или в ад, даже опытного фехтовальщика. Вот только офицера на месте не оказалось, лишь сабля зацепила что-то плотное. В тот же миг боль пронзила выставленную вперед, на польский манер ногу. Поднырнув под руку, русский перерезал сухожилия. Турок со стоном завалился на колено. Мелькнула шашка, по полу покатилась голова, оставляя на грязных досках темные пятна.

А ещё через миг вообще перестал быть. Только покатилось по полу что-то округлое, оставлявшее темные пятна.

— Отдыхай блудяшка (гуляка), — мрачно произнес Сидоров, зажимая длинную рану на боку — турок все-таки его зацепил. Безголовый труп качнулся, но лишь через пару секунд упал. Офицер оглянулся, бойцы уже добивали турок, но трое русских лежали на полу.

— Контроль! — напомнил Сидоров.

Хрипы и жалобные стенания умирающих вскоре сменились тишиной, лишь с улицы доносился шальной свист ветра в кронах раскидистых деревьев в саду и призывный стрекот невидимых кузнечиков в траве, да изредка на окраинах лениво перебрехивались собаки. Разведчики осторожно выглянули в окна — никого, потом в дверной проем. В окнах домов мелькали слабые огоньки свечей, но никто не решился выйти на улицу на звуки ночной перестрелки. Турок, по крайней мерее живых, не было. Выжившие в отчаянной ночной резне, если они были, предпочли не оглядываясь бежать с места схватки а не испытывать дальше судьбу с отчаянными гяурами. Разведчики осторожно вышли на улицу. Перед дверьми караван-сарая в луже крови лежал ветеран роты — Петр Храбров. Османская стрела вонзилась лихому разведчику в глаз.

Сидоров потер колючий подбородок и поморщился, в армии так привык ежедневно бриться, оставляя только усы, что небритость раздражала. Пробираться по узким и незнакомым улицам ночного города к лесу было опасно. Нарваться на засаду осман — раз плюнуть! Остаться до утра в караван-сарае? С другой стороны бежавшие турки могут вернуться с подкреплением. Лейтенант покосился на помощника — старого сержанта Исаева. Голый по пояс, он сидел на кушетке а санинструктор осторожно бинтовал плечо. Османский ятаган неглубоко вспорол предплечье.

— Петрович, как мыслишь: остаемся здесь или уйдем в лес?

Сержант поморщился и укоризненно взглянул на санитара, тот сокрушенно качнул головой и виновато вздохнул. Дескать ничего не могу поделать, придется терпеть.

— В лес? Пришел басурман один раз, придет и другой. Уходить надо.

— Пожалуй самое верное.

Сидоров распорядился собираться а через десяток минут по узким улочкам Люлебургаза пробирался русский отряд. Короткая, но яростная ночная схватка стоила разведчикам двух убитых и двух тяжелораненых. А порезы и ушибы получил едва ли не каждый разведчик. Тела убитых погрузили на коней, тяжелораненых — на носилки, укрепленные между двух коней. Первым, сразу после вырвавшихся на два десятка шагов вперед дозорных, ехал Сидоров. Ночь стояла тихая, лишь изредка ее нарушал пустопорожний собачий брех. Глухо били копыта по сухой дороге, похрапывали кони. Пылающие от возбуждения лица охлаждал легкий ветерок. Мимо проплывали узкие и высокие беленые дома за каменными заборами. Блестели черные провалы окон, темные, густые тени от узких и высоких двухэтажных зданий на миг скрывали лошадей и тогда казалось что люди плывут над каменной мостовой. В одном месте какая-то тень шарахнулась прочь, зверь ли — не разобрали, — или болгарин, вышедший по нужде на улицу, кинулся без памяти от страха в переулок.

Маленький караван выехал из города и углубился в лес. Промежутки между кустами и стволами деревьев полны предутреннего, негустого тумана, насквозь пропитанного лунным светом. Где-то в километре от города, где он еще был виден, остановились на стоянку.

Едва над соломенными и деревянными а где хозяин побогаче, черепичными крышами, брызнуло солнце, осветив мир, установили радиостанцию. Рации в армии все были мастерградского производства, но союзник крайне неохотно продавал их в Россию так что даже в гвардейском семеновском полку их можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Радист уныло бубнил в микрофон, время от времени позевывая и прихлебывая из стоящей на столе кружки заваренный до черноты чай:

— Я Сокол, Семеновец, ответьте. Я Сокол, Семеновец, ответьте...

— Я Семеновец, — наконец послышалось в динамике, — слушаю тебя!

Радист снял наушники.

— Господин лейтенант, связь установлена! — произнес он вставая и протянул их командиру.

После недолгого разговора с начальником штаба семеновцев, желваки змеями гуляли по впалым щекам. Наконец офицер произнес с непонятной интонацией:

— Слушаюсь, — и пихнул наушники радисту.

Тяжелораненых разместили в пригородном монастыре а погибших после краткого прощания передали на попечение ближайшей церкви. Не менее половины населения города составляли православные болгары и греки. В истории Мастерграда турки изгнали их или уничтожили только в конце девятнадцатого-начале двадцатого века.

Утро все еще продолжалось, когда маленький отряд разведчиков, по татарскому обычаю одвуконь, направился по дороге на восток.

Небо еще пламенело, расставшись с солнцем, когда впереди показались заросшие дивными садами пригороды; над деревьями возвышались черепичные крыши домов и мечети белого камня, еще дальше древние, но все еще могучие стены вожделенного Царьграда. Никого: ни конных чаушей ни искусных и яростных в бою янычар русские так и не встретили по пути.

* * *

Огненная дорожка от догорающих солнечных лучей протянулась по сонным водам впадающей в Эгейское море присмиревшей реки Марица. Обширная нижнефракийская низменность, простиравшейся от Родоп до теплого Мраморного моря, отделяющего Европу от древней Азии — самое сердце европейских владений осман, понемногу тонула в вечернем сумраке. Все: покрытые кустарником холмы, поля с пшеницей, виноградники и сады, теряли форму, сливаясь в серую массу. У самого начала ее, в предгорьях стоял стан русской армии. В соответствии с порядком, установленном самолично написанным императором Петром Воинским уставом, войска располагались кругом, дабы противник, откуда бы он не напал, всюду встретил воинских людей — на расстоянии пушечного выстрела от реки. В самом сердце лагеря, со всех сторон в окружении палаток гвардейских бригад разбили шелковый шатер императора Петра. Верный собственному обычаю, он и в этом походе был с войсками. Дальше расположились пехотные, драгунские и казачьи полки.

К царскому шатру один за другим подходили генерал и фельдмаршалы и скрывались за его пологом.

Петр сидел в походном кресле за столом. Черные усики его казались наклеенными на побагровевшем, словно от большой натуги, круглом словно луна лице. Напротив него в кресле развалился, распространяя модный аромат мускуса, французский посол. Молодой человек был принаряжен в модный в Париже костюм, сочетавший в себе моду времен Короля-Солнце и Мастерграда, по отвороту зеленого фрака, тянулась черная кайма — знак траура по королю. Длинные косички опускались до плеч, контрастируя с выбритым, как у смертников перед гильотирования затылком.'Просвещенные' французы, насмотревшись на привозимые из России машины и механизмы, изобрели аппарат для обезглавливания почти на век раньше чем в известной Мастерграду истории. Он казался спокойным, но глаза так и рыскали по лицам офицеров. За его спиной стоял бледный как простыня толмач.