Когда на Земле стало тесно

Прошло шесть дней. После визита мастерградских докторов Король-Солнце, значительно поправил здоровье. Избавился от множества старых болезней, зарастил дыру в небе и обзавелся выглядевшими совершенно натурально искусственными зубами. Король чувствовал себя настолько хорошо, что начал вновь с интересом посматривать на версальских дам, но сейчас он был в прескверном настроении. Все началось с утра. Любимый мопс маркизы де Ментенон проявил вопиющую бестактность, пометив изящные туфли короля, потом весь день приходили известия, совершенно не радующие владыку Франции: то в одном уголке страны появились недовольные, то дворяне новых, североитальянских владений королевства собирают комплот (преступный заговор, союз против кого-либо) а тут еще доклад шефа полиции Ла Рени о результатах расследования обстрела атлантических портов. Внимательно прочитав его, король откинулся в парчовом итальянском кресле, руки крепко сжали подоконники, Людовик XIV де Бурбон испытал самый настоящий гнев и недоумение. При чем здесь крысы? Это было непонятно, а все непонятное король категорически не переносил. Руки нашарили на столе выпускавшуюся в Мастерграде для очень, очень богатых людей золотую ручку. Немного подумав, собственноручно написал резолюцию:

Господин Ла Рени! Зная ваши многочисленные таланты, льщу себя надеждой, что вскоре вы узнаете имена богопротивных врагов Франции. Посему жду вашего доклада об успешном расследовании. Тех, кто проявил недостаточно преданности Престолу, накажите самостоятельно. Людовик.

Первой в комнату больного зашла высохшая старушка с выражением страдания на хранившем следы былой красоты лице. Лет ей было не меньше сорока пяти, тело — давно потеряло привлекательную форму и съежилось под простым ситцевым платьем, но несмотря на прожитые года говорила женщина все еще крепким и уверенным голосом.

— Заходите, господин, медикус, — произнесла она, сопровождая слова приглашающим жестом, — муж здесь.

Врач с благожелательной улыбкой на губах и кожаным чемоданчиком в руке важно прошел в полутемную комнатушку, едва освещенную вечерним, выглядывающим из оконца под потолком, солнцем. Из трещащего в углу очага струился сухой жар, пахло дымом, лекарствами и людским страданием. Женщина ткнула морщинистым пальцем в угол. Закопавшись в одеяло, на широкой измятой постели то ли спал то ли лежал с закрытыми глазами мертвенно-бледный мсье Вессон — городской стражник. Виски мокрые от пота, дышал часто, со свистом, словно сил только на это и осталось: дышать. Медик подошел к стулу у постели болящего, тихо присел. Женщина, скрестив руки под высохшей грудью осталось у двери, беспокойный взгляд метался то на больного, то на лицо медика и назад. Медикус внимательно разглядывал больного, но все никак не приступал к осмотру. Мало-помалу на его лице появилась опаска, бледная рука осторожно поскребла нос.

Медик отвел женщину к узкому окну, прищурился значительно, щеки собрались морщинами.

— Мадам! Расскажите, что случилось с больным, — произнес он, — как известно медицинской науке, важна каждая мелочь в самочувствии. Расскажите, как ваш муж заболел?

— Вчера утром почувствовал себя плохо. Говорил, что болит все тело, пришлось послать Вивьена предупредить месье Готье, десятника. Потом его начало лихорадить, тело горело жаром. А сегодня он и вовсе не вставал с постели и появилась кровавая мокрота.

— Мокрота говорите? — поцокал языком врач и одарил закивавшую женщину какой-то потерянной улыбкой, ну хорошо сейчас посмотрим...

На свет божий появился вытащенный из кармана не первой свежести платок, рука, обернутая тканью, осторожно откинула одеяло, потом приподняла рубашку, укрывавшую похудевшее тело еще пару дней тому назад вполне крепкого мужчины. Взгляд остановился на белесом утолщении, величиной с грецкий орех в паху больного. Врач содрогнулся, одеяло упало на постель, скрывая бесстыдно обнаженное тело.

Медикус подскочил со стула, на лице отразилось нешуточное волнение пополам со страхом, платок раненой птицей соскользнул на пол:

— Мадам! У вашего мужа чума, теперь ему может помочь только чудо Божье! Молитесь за него, а лучше позовите священника, а я вызову чумного доктора!

— Месье сколько я вам должна за осмотр мужа?

— Деньги? Да вы с ума сошли чтобы я взял деньги в доме больного чумой! — врач опрометью бросился из душной комнаты, торопливо простучали каблуки по лестнице, хлопнула входная дверь.

Женщина подошла к постели, застывший и одновременно какой-то лихорадочный взгляд загулял по заострившемся, с потемневшими глазными впадинами лице больного. Тот словно очнулся от забытия, с усилием открыл глаза, взгляд медленно сфокусировался на жене.

— Амели, — едва слышно прошептали лиловые губы.

Женщина наклонилась поближе.

— Амели я всегда тебя любил... — глаза больного вновь закрылись, а по серым щекам женщины безостановочно потекли слезы.

— И я тебя Жак...

Через три дня мсье Вессона не стало, а еще через день преставилась его жена, но на эту маленькую трагедию никто не обратил внимания. В этот же день врачи диагностировали чуму еще у шести пациентов. С каждым днем количество заболевших и погибших увеличилось и люди в ужасе хлынули из города. Старый враг человечества: чума вернулась в Европу, еще не забывшую ни 'Черную смерть', забравшую каждого третьего из населения континента ни последующие эпидемии. Еще больший ужас принесли известия, что одновременно с Гавром болезнь появилась в Кале, Гранвиле и Дюнкерке.

Королевская власть среагировала на известия о чуме по меркам патриархального 18 века почти молниеносно. Через три дня после первых известий пораженные чумой города окружили войска. Никого не впускали и никого не выпускали кроме могильщиков и сопровождаемых ими караванов с продовольствием. Высочайшим указом было объявлено, что болезнь распространяют англичане, но мало кто в это верил за пределами Франции, так как доказательств участия британцев в столь мерзком преступлении не было. Но в самом королевстве, если бы там нашлось хоть дюжина потомков бриттов, их несомненно растерзала испуганная и оттого еще более кровожадная толпа. Но их не было, и страна застыла в ужасном ожидании, выползет чума за пределы прибрежных городов чтобы взять щедрый урожай смертей или удовлетворится полученным в портовых городах?

Зимнее солнце почти скрылось за темно-алым, словно кровь загнанного волчьей стаей оленя, затянутом низкими облаками горизонтом. Пронзительно завывал ледяной, пришедший с востока ветер, противный, мелкий дождь, начавшийся сразу после полудня, угрожал продлится до утра. Последние лучи едва выхватывали из мрака скопление людских жилищ, называемое его обитателями Гавром. Чудовищный запах смерти и разлагающейся плоти висел в воздухе смешиваясь с привычной и поэтому почти не замечаемой горожанами вонью заваленных мусором, дохлыми кошками и содержимым ночных горшков сточными канавами. Немногие освещенные окна зданий провожали пустыми и голодными взглядами осмелившихся окунуться в темные и пустынные переулки прохожих, в тщетной попытки защитится от всепроникающего запаха чумы уткнувшихся носами в бутоньерки (цветок в петлице — аксессуар мужского костюма); выхватывали у захватившей город тьмы узкие пятачки освещенных булыжников мостовой, но не могли выгнать с пустынных улиц сгущающийся мрак. Казалось, стоит повернуть за очередной поворот и, там тебя поджидает нечто ужасное. И правда сплошь и рядом встречали страшные находки: на земле валялись тела несчастных жертв эпидемии.

Послышался звон колокольчика, мрачные звуки смешивались в ночном воздухе с колокольным боем часовня Сен-Мишель и еще доброго десятка церквей города. Отчаянно цокая по булыжной мостовой подковами, с трудом тащившая телегу худая лошаденка повернула за угол и выехала на площадь перед Нотр-дам-де-Гавр. С угрюмого фасада в стиле барокко, украшенного скульптурами, кротко взирали ангелы. Звуки колокола с пристроенной к кафедральному собору колокольни плыли над городом словно реквием погибшим. Нищий, с прерывистым и шумным дыханием, с проклятием шарахнулся прочь от страшного экипажа. В городе властвует смерть, а этот экипаж и есть сама СМЕРТЬ! Встретить могильщиков плохая примета, а он еще поживет! Несмотря ни на что поживет!

Из-под дерюги, прикрывавшей телегу, высовывались окостенелые людские ноги и руки. На изящной женской ножки всего несколько дней тому назад принадлежащей цветущей девушке, зловещей печатью чумы чернел лопнувший волдырь. Возница в кожаном плаще, широкополой шляпе и маске в форме клюва на лице погонял лошадку, точно также одетый человек с факелом в руках примостился позади страшного экипажа. Телега въехала на площадь. Напротив соборных дверей лежали двое. Когда телега к ним подъехала, возница натянул вожжи и сиплым, из-за глушившей звуки маски, голосом крикнул:

— Тпру, проклятая! Ну чего сидим, — он обернулся к товарищу-могильщику, — давай грузим.

Человек спрыгнул на мостовую и приблизился к мертвым, но едва он прикоснулся к лежащему сверху телу как оно дрогнуло, послышался хрип.

— Черт! — отпрянул человек, едва не сбив с ног подходившего напарника-могильщика. Пальцы, крепко сжимавшие палку с крючком, ею он оттаскивал тела, смертельно побледнели. На миг почудилось что мертвое тело ожило и захотелось лежащем в кармане хирургическим скальпелем полоснуть по мертвому горлу, — но еще через миг он понял, что ошибся. Свет факела осветил вполне живую девушку.

Он перекрестился.

— Вы кто, мадемуазель? — спросил могильщик у поднимающейся с булыжников мостовой юной женщины. Светлые, выбивающиеся из-под чепца волосы измазаны в грязи, в глазах горело разгорающееся безумие.

— Я мадам Жаккар...

— А что вы здесь делаете мадам?

— Жан, он мой муж, мы только шесть дней как женаты, и вот его уже нет, — молодая женщина указала на тело лежащего перед ней мужчины.

— Ну что ж недолго мучился... мадам я вам сочувствую, но прошу вас отойти. Не мешайте нам исполнять свой долг.

Могильщики наклонились к начавшему коченеть телу чтобы погрузить его, словно бревно на телегу поверх остальных жертв эпидемии.

Сердце женщины перестало биться, а в насквозь мокрое от дождя тело вселились новые силы.

Они подняли уже не гнущаяся тело, рука упала почти до земли, словно посылая привет с ужасающим, циничным равнодушием тем, кто остался на Земле.

— Ааааа! — с диким криком, словно волчица, потерявшая своего единственного волчонка, женщина вцепилось в хладное тело мужа так, что побелели костяшки маленьких кулаков.

Несколько мгновений длилась безмолвная борьба между дюжими могильщиками и замерзшей и обессилевшей женщиной, потом один из них рявкнул:

— Дура, — от звонкой пощечины голова женщины дернулась, сломанной куклой она рухнула на булыжники и словно потеряла всякие силы.

Могильщики, не обращая внимания на несчастную погрузили тело в телегу и прикрыли его дерюгой.

Молодая вдова осталась на площади одна. Дождь промочил ее насквозь. Но она была даже рада этому. Из-за дождя не было видно безостановочно текущих по лицу слез.

Прошел почти месяц как полк графа де Гиша остановился на постой в половине лье от Гавра, в глухой рыбачьей деревушке Пиана. Военных прислали взять под карантин (в некоторых случаях карантин подразумевает полную изоляцию эпидемического очага с вооруженной охраной по периметру) зараженный чумой город. Не дай бог беглецы разнесут заразу по Франции! Поэтому их приказано останавливать под угрозой оружия и возвращать за городские стены. А в случае, если ослушаются приказа, применять по ним без всякой жалости оружие, а самим к мертвым телам под угрозой немедленного расстрела ни в коем случае не подходить! Местные рыбаки при первых известиях об эпидемии, в панике бросив все нажитое, что нельзя взять с собой, бежали из окрестностей города и за прошедшее время солдаты так привыкли к тишине и покою, что и не верилось, что совсем недалеко, за Ла-Маншем, их товарищи насмерть бьются на развалинах Лондона с уцелевшими англичанами. Впрочем, и почти идиллическое существование вдали от кровавых сражений имело по мнению рядового полка графа де Гиша — Мишеля Леруа, много отрицательных сторон. Во-первых, вдали от боев ты никак не можешь отличиться на бранном поле и тем самым завоевать деньги и продвижение по службе, а это по мнению молодого человека, недавно добровольно завербовавшегося в победоносную французскую армию, было очень важно. Во-вторых было как-то жутковато находится совсем рядом с пораженным чумой городом и каждый день наблюдать как могильщики в кожаных костюмах и клювастых масках, делавших их похожими на чудовищных птиц, проезжают мимо деревни на полных трупов телегах. Ну и последнее, было скучно. Ни тебе уютных кабачков, где можно пропустить стаканчик вина ни даже слабого пола, ни считать же за таковой нескольких старух, из-за того, что им некуда идти оставшихся в деревне?

Утром капрал, месье де Франкарт, отвел Мишеля с Брианом в засаду в кустах на опушке небольшой рощи. Там они должны до вечера следить, чтобы никто не попытался выбраться из блокированного по приказу короля города.

Мишель укрылся за морщинистым стволом дерева так, что со стороны Гавра его было незаметно. Глубоко затянувшись в последний раз трубкой, тщательно выбил непрогоревший табак о дерево и аккуратно притоптал его носком ботинка. Слава богу утро выдалось хорошее. Мир нежился от нежданного тепла, на высоком, вызывающем мысли о вечности и безоблачном небе, солнце светило совсем по-весеннему и, если бы не протаявшие только к обеду лужи, можно было подумать, что сейчас действительно весна. Невидимые птахи, словно решив, что уже настало время, щебетали в ветвях деревьев и в густом кустарнике на окраине рощи. В такие минуты в голову невольно приходят романтические мысли. 'Наверное, уговаривают подруг?' Не верилось, что совсем рядом, меньше чем в одном лье, умирают, заживо гниют тысячи людей. О том, что происходило в городе, ходили самые ужасные слухи. Говорили, что там и половины людей не осталось. Всех унесла страшная болезнь. Но об этом не хотелось вспоминать, от таких мыслей недолго и умом тронуться. Солдат огорченно скривился. Ну что это за военная служба, если даже всегда сопровождающие войска маркитантки не захотели ехать в проклятые богом места: к чумному Гавру? Нет, он так не договаривался! Мишель спрятал трубку в карман.

— Ну что месье рядовой, — тяжелая рука с размаху опустилась на плечо. Мишель подпрыгнул от неожиданности, одновременно разворачиваясь и хватая прислоненную к дереву винтовку, — все мечтаешь о бабах?

Бриан, высокий, мощный человек, любитель выпить, ухмылялся, демонстрируя во рту изрядно прореженный частокол почерневших зубов, видимо, безмерно довольный грубой шуткой. Хотя что взять с вчерашнего парижского клошара, славившегося бесцеремонностью, по слухам сбежавшего в армию от проблем с королевским судом? После тяжелой и кровопролитной войны, изрядно проредившей во Франции молодых мужчин, вербовщики не брезговали никем.

— О службе нужно думать месье рядовой, о службе, а не о бабах!