Культурно вести себя за столом оказалось тяжелее. Никогда в жизни так не уставал за обедом. А заразившиеся этикетом от Мровкуба хранители только подбавляли неудобств:
— Сиди с наклоном вперед. На всем сиденье, а не на краешке.
— Разговаривая, поворачивай одну голову, не крутись.
— На столе только кисти, локти прижми к бокам.
— Жуй с закрытым ртом.
По-моему, этикет придумал палач, севший на диету. Если соблюдать все правила, умрёшь от недоедания за неделю. От полного разочарования меня спасла Ирина. Наевшись любимых пирожных, она вытерла рот салфеткой и предложила:
— Начнём заниматься? — и когда я радостно закивал, предупредила. — Только ничего не трогай! Буду убирать посуду магией. У меня всегда хорошо получалось.
Я пожал плечами. Чем меньше грязной работы, тем лучше.
— Поднимусь наверх, — сказал я.
Не хотелось, чтобы она видела, как я превращаюсь в зубастую зверюгу. Хотя кого я обманываю, скорее всего, снова буду валяться на земле и хватать ртом воздух. Главное, широко не разевать, чтобы не наесться песка.
— Без тренировок нет роста и движения, — назидательно проговорил шаман.
— Конечно, — прошептал я, — поэтому я маленький и неподвижный.
Поцеловав волшебницу, я выбрался из расщелины и вернулся на площадку с идолами. Ласково шептало море и грело нежное солнышко. Развалиться бы на песочке и подремать после сытного обеда.
— Начнем с дыхания, — наставлял хранитель духа, — но не забывай об энергии. Учись её накапливать и избавляться от страха. Не сопротивляйся превращению.
— Нельзя же подготовиться ко всему сразу, нужно продвигаться постепенно, — вмешался Мровкуб.
— Тебя забыл спросить, Зазнайщик! — фыркнул шаман. — Ты Властелина так достал своими советами, что не вылезал из междумирья.
— Побольше уважения...
— Да я тебя и в прежние то времена не уважал!
— Хватит! — вмешался я. — Мне заниматься надо.
— Не мешайте Властелину, — с округлившимися глазами вскрикнул Оливье. — Он не в себе!
— С чего это? — удивился я.
— Ты хочешь заниматься, — схватившись за голову завопил хранитель вкуса и расхохотался.
Я обиженно отвернулся от бесконечной лазурной глади и сел, зажав нос.
— Не так! — заворчал шаман. — Теперь дыши ртом. Сожми зубы и вдыхай через них. Два вдоха, один выдох.
Я зевнул и, борясь со сном, сомкнул челюсть. Горячий воздух обжигал горло и жаром лился в легкие, но я всё равно не мог очнуться от послеобеденного дурмана. Отстраненные мысли кружили далеко, и я даже не сразу сообразил, что слышу, как лопаются пузыри на волнах, накатывающих на берег. Как скачет по песку выброшенная из воды рыбешка. Маленький скалистый остров больше не вмещал всю энергию. Она вливалась в море, уплывая во все стороны сразу. Получалось быстрее, чем прежде. Меня переполняли огромные силы, щедро отданные предками на Ночных островах. Им не хватало места, они рвались на свободу, опутывая Оркариум. Промелькнули высокие каменные террасы со склоненными орками, и меня выбросило в беспредельную пустоту междумирья.
— Сними ошейник!
Я поднял руку и дотронулся до цепи. От металла расходилось злое колдовство, теперь я его чувствовал. Оно обжигало лютым холодом, так что стыли пальцы. Кожа деревенела. В прятавшихся внутри цепи чарах скопилось столько ненависти, что меня передёрнуло. Поддамся на уговоры и стану огромным чудовищем. Таким же злым, безжалостным и бесчувственным, как поглотитель, набросившийся на нас в Вишнустане. Вот только, в отличие от него, я не могу убивать, даже тех, кто этого заслуживает. Предки тысячу раз повторяли, что самое главное для Властелина сохранить совесть.
— Освободись!
— От кого? — недовольно спросил я.
Тьма рассеялась.
Я стоял на вершине скалистого острова, щурясь от яркого солнца.
— Ты самый бестолковый ученик, которого я встречал, — в сердцах брякнул шаман.
— Я всегда это говорил, — закивал Оливье. — Морского ежа проще научить плясать и играть на флейте, чем заставить крысеныша правильно покрошить салат.
Я вздохнул.
— Простите, ваша безгрешность, — извинился хранитель духа. — У вас всё обязательно получится. Сядьте!
Я опустился на песок и закрыл глаза.
Почему всегда так? У одних талант, им всё легко даётся, а другим приходится рваться изо всех сил. Может, я не Властелин?
Я вспомнил отца. Хитрый прищур глаз. Морщинки у краев губ. Разве он не прав?
— Ошибаются все, — сказал знакомый голос.
В бесконечной темноте под закрытыми веками вспыхнул сияющий силуэт.
— Ничего не получается, — пожаловался я.
— Чтобы разобраться в настоящем, нужно понять прошлое.
— Как это?
Сверкающий образ приблизился и подмигнул.
— Лучше всего об ошибках расскажет тот, кто их совершал. Помнишь про знахарку и проклятье? Он первый сразился со зверем и победил!
Силуэт закачался в темноте и вспыхнул ярким сполохом.
— Сам тебе и расскажет.
Мелькнул сутулый молодой парень с растрепанными волосами и длинным носом, но темнота мгновенно стёрла его лицо, оставив только глухой голос:
— Я всегда был необычным. Про таких говорят: 'Не в него корм...' Нет! 'Не в коня он...' Нет... А, вспомнил: 'Не в него конь'. Значит, что такой коня сожрет, а всё равно голодным останется. Матушка меня гоняла с кухни. Отец ругался: 'Не прокормлю'!
Он уныло вздохнул.
— Я уж потом понял, не мучай меня волчий голод, я бы в кого другого превратился. А так, всё было заранее предрешено. Хотя нет, вру. Когда я с ними познакомился, подумать не мог, что всё так закончится. Похожи были, как сестрички. Только у моей глаза мягкие, податливые, — голос потеплел. — Получается, я её за глаза и выбрал. А она меня спасла. Мы возвращались с ярмарки, а вошли в город, так стихло. Шавки брехливые, и те позатыкались. Мы остановились. Тут над мельницей и бабахнуло! Облако зеленое поднялось, как мгла колдовская из болота. Внутри всё вспухло. Плечи распёрло. Ноги согнулись. Шерсть полезла, когти, зубы. Сообразить не успел, а уж на четвереньках вою от обиды. Голова пустая, как спросонья. А мысль одна, чего-нибудь поесть. Смотрю, девушка аппетитная, аж слюни потекли. Мясо, думаю, свежее мясо. Лапы спружинили...
Он снова вздохнул.
— Она даже взвизгнуть не успела, как я на неё накинулся. Зубами клацаю, а дотянуться не могу, она мне в шею вцепилась, держит и кричит: 'Это же я, любимый'. А смотрит пронзительно, без страха, только с упреком. Мол, как же ты меня забыл. Да как по лапе кулаком ударит! Я и вспомнил! Стыдно стало, что даже голод прошёл. Назад отскочил, сижу лапу облизываю. Думаю, как так, она же единственная, ради чего жить-то стоит. А если бы я её того, зубами... Это же всё равно, что самого себя убить. Испугался, жуть! Так потом и было, коли на пустой желудок или со страху превращаться начну, не получается...
Он на мгновение задумался, а потом очень серьезно проговорил:
— Запомни, внучок, коли страх или голод твоей жизнью управляют, она ничего не стоит!
— Ваша безгрешность! Ваша безгрешность!
Я нехотя открыл глаза, чуть не ослепнув от яркого солнца.
— Что? — со вздохом пробормотал я.
— Мы беспокоились, — пролепетал шаман. — Вы не отвечали.
— Всё в порядке. Я понял.
— Это великий день! — воскликнул Оливье. — Он что-то понял! Так и запишем в бортовой журнал: на тугодума снизошло озарение.
Голодать и бояться нельзя, а про злость ничего не говорили. Сейчас как рассвирепею и прихлопну его. Я покосился на хранителя вкуса, сдержал очередной вздох и поднялся.
— Буду тренироваться на кухне.
— Чего? — вскрикнул хранитель вкуса. — Рехнулся?
— Это не лучшая мысль, ваша безгрешность, — согласился шаман.
Я замотал головой.
— Только она укротит зверя, — ответил я.
— Вы не боитесь ей навредить? — удивился Мровкуб.
— У него последнее время бесстрашие зашкаливает, — проворчал Оливье.
Я уже спустился в расщелину, на мгновение остановился и сознался:
— Это и поможет мне обуздать зверя.
Пол пещеры покрывали осколки посуды и листья салата. Ирина, тяжело дыша, опиралась о стол, с сомнением разглядывая последствия волшебной уборки.
— Как будто снова в школе, — пожаловалась она. — Магия сопротивляется, еще эта палочка бестолковая, всё валится из рук.
— У меня тоже не получается, — кивнул я. — Попробуем вместе?
Волшебница внимательно посмотрела на меня и неуверенно кивнула.
— Если боишься, — тяжело выговорил я, не поднимая глаз, — пойму.
— Нет, — воскликнула она. — Мне немного страшно увидеть тебя...
— Лохматого с хвостом, — подсказал Оливье.
— Другого, — не обращая внимания на хранителя вкуса, продолжила Ирина, — но и любопытно.
'Не важно, что случится, в кого превращусь, никогда её не обижу', словно заклинание, повторял я про себя, снимая мантию жреца.
— Сожми зубы, дыши ровнее, — забубнил шаман.
Но я не слушал. Не отрываясь от любимых глаз, дотронулся артефактом до ошейника, и кухня наполнилась гулким звоном, будто не ошейник упал и стукнулся об каменный пол, а великан ударил в огромный колокол.
У меня потемнело в глазах. Сердце билось и подпрыгивало, собираясь выскочить через рот. Руки и ноги тряслись. Мышцы тянулись и раздувались. Я бы сжал зубы, чтобы не рычать от боли, но челюсть тоже росла, и из горла вырывалось низкое рычание.
Ирина смотрела на меня во все глаза, а я, хоть и с трудом, не отрывался от них. Её взгляд завораживал. Я не увидел страха, только смущение и тревогу. Она волновалась, что у меня не получится. Переживала, кусала губы, и я не мог её подвести. Даже когда подогнулись ноги, а руки превратились в когтистые лапы, я не оторвал взгляда. Я больше не боялся. Точно знал, что не наврежу ей. Эта уверенность подавляла боль и притупляла разгорающуюся ярость.
— Любовь сильнее страха, — повторял я про себя, и эта незамысловатая фраза помогала перетерпеть муки превращения.
Я не заметил, как всё закончилось. Только стал хуже видеть. Столы, осколки посуды и даже Ирина потеряли чёткость, будто смотрел на них через грязное стекло. Зато в ноздри ворвались десятки новых запахов. От обилия ароматов закружилась голова, и голод мгновенно вернулся. Я чуял крошечный кусочек мяса в похлебке. Даже от котла тянуло огнем, похожим на запах жгучего перца, и обгоревшим жиром. Я сглотнул и заскулил, на мгновение забыв о волшебнице. Ноги напряглись, мышцы против воли спружинили и заставили меня прыгнуть к столам.
— Ваша безгрешность!
— Не смей, крысеныш!
— Вы этого не сделаете, юноша!
Ирина не шелохнулась, только протянула ко мне руку. Я с трудом подавил желание вцепиться в неё зубами и потянул ноздрями.
— Это же я, твоя любимая, — робко проговорила она.
Я вздрогнул и, сжав челюсти, сел, стараясь рассмотреть её глаза. Резкость медленно возвращалась, а пелена дикого голода растворялась. И хотя от плена сумасшедших ароматов, по-прежнему доводящих до исступления, избавиться не удалось, я начал соображать. Даже попытался подняться на задние лапы.
— Ты меня узнаешь? — спросила бледная Ирина, и я мотнул головой.
Вместо слов из горла вырвались клокочущие звуки, больше похожие на бульканье кипящей воды, но волшебница всё равно улыбнулась, и от этого внутреннего тепла ко мне окончательно вернулся разум. Я вспомнил, что я — это я, а не одуревший от голода зверь.
— Получилось! — ошарашено произнес шаман. — Надо проверить...
— Магичка должна направить на тебя заклятье, — помог Оливье.
Я кивнул.
Волшебница передернула плечами и подняла палочку. С неё сорвался и медленно поплыл ко мне крошечный огненный шар.
Интересно, когда его поглощу, голод пройдёт? Ведь чары пища поглотителя? Я раззявил пасть. Клок пламени, летевший мне в грудь, приподнялся и исчез между зубов, но я ничего не почувствовал. Даже жара от огня. Наверное, такого маленького шара слишком мало, чтобы насытиться.
— Ышо, — прорычал я.
Ирина выпустила шар побольше. На этот раз я не дождался, пока огонь долетит, а втянул его на середине пути. Будто выпил кипятка. Горло обожгло, а из носа вырвался пар. В желудке потеплело, но недостаточно.
— Боше, — глухо проворчал я.
Проглотил ещё один сгусток пламени, и ещё. Никогда бы не подумал, что наемся чарами.
Выпустив очередной огненный шар, волшебница пошатнулась. Всосав пламя, я поморщился от жжения в горле, и кинулся к ней.
— Всё в порядке, — вскинув руку, произнесла она, едва двигая посиневшими губами.
— Уверена? — с трудом выговорил я.
