Зима гнева

И никто не спешит ей на помощь.

И...

Жом Радий сгреб ее за волосы, оттянул голову назад.

— Еще кто в поместье есть?

Ирина Ивановна ответила матом. Благо, от отца и брата слова знала.

Получила удар кулаком по лицу — и умолкла. Больно... и кажется, ей зубы выбили... кровь из носа потекла. Это вам не пощечины служанкам отвешивать, на которые дама была горазда. Это мужская рука, да с размаху...

— Что с ней делать, жом Радий?

Жом едва не фыркнул.

А что с ней делать? Видывал он таких... очередная бесполезная дура.

— Что хотите... только потом добить не забудьте.

Ирина все еще была не в себе, но грубые руки, рвущие платье, хватающие ее она почувствовала. Забилась, закричала...

Поздно.

Все — поздно.

И даже в эту секунду она не вспомнила, как пыталась спасти ее мать. Как уговаривала бежать... единственной мыслью было невероятное, неимоверное удивление.

ЗА ЧТО!?

КАК ЖЕ ТАК!?

* * *

Жом Сынок поднялся с едва дышащего тела. Прижал ей к виску пистолет — и спустил курок.

Сухо треснул выстрел.

Ирина Алексеева отправилась догонять родителей на извечной дороге перерождений.

Ну да, жом Сынок ее... того... последним, и хорошо хоть вообще допустили. И так жом Радий его ругал, что тору стрельнул. Понятно, стрельнуть надо было!

Ну так не сразу ж!

Сначала выспросить что, где, куда, а потом и стреляй, сколько тебе занадобится... хоть мишень прицепи! А он поторопился... челядь разбежалась, спросить — и то не у кого. Ищи сам чего хочешь.

Сейф, конечно, вскрыли. Но денег там было немного. Основную часть Надежда держала в банке, подальше от мужа. Оказалась бы в городе — сняла. Шкатулку с тем, что было в доме, отдала Матрене, а что было у супруга...

Да что там было?

Пара тысяч?

Может, и неплохо, но не по тем меркам.

Освобожденцы чувствовали себя хозяевами. Гуляли, пили, под утро дом загорелся, но это никого не расстроило. Ну, достанется жому Пламенному чуток поменьше...

А и ничего, не сдохнет! Кто ж ему чего расскажет? А война многое спишет...

Между временем и безвременьем

Хелла рассматривала три души.

Спокойно, сосредоточенно, словно под микроскопом.

Да, это одна из обязанностей богини смерти. Обычно такие души распределяют и без нее, но в этот раз было попросту интересно. Любопытно.

Три души.

Один жил грешно, да и помер смешно... забавные поговорки у смертных. Тем не менее — он защищал свой дом и свою кровь.

Спьяну ли, сдуру...были враги и он пытался. А что не убил никого... в таком состоянии он бы и в стену дома не попал.

Хелла прищелкнула пальцами, отправляя 'бравого вояку' на свой круг испытаний. В следующей жизни он заслужил родиться человеком. Получше, чем сейчас.

Вторая душа.

Куда отправляются те, кто умер по дури?

По глупости, по упрямству, подставляя другого человека, ни о чем не думая, кроме своей спеси и амбиций? Было у Хеллы такое местечко... по горлышко в зловонной яме... в самый раз.

Пусть посидит дурочка, а как поумнеет, по земле еще змеей поползает. Или крысой побегает.

Третью душу Хелла рассматривала дольше всего.

Что ж.

Павшим за други своя и в загробном мире почет и уважение.

И... ты родишься в следующей жизни, Наденька Алексеева. И родишься красивой, умненькой и счастливой. Безмерно счастливой.

Ты все отдала. Положила свою жизнь ради родных и детей.

Умерла ради внука.

Осознанно шла на гибель, лишь бы выиграть время. Для этого не просто порыв нужен, для этого душа должна быть крылатой. А такой душе и оболочка нужна иная, и жизнь, в которой она сможет раскрыть свои крылья — так и будет!

По воле Хеллы.

Богиня отвернулась.

Три души покорно отправились, куда приказано. А она с интересом принялась наблюдать за происходящим. Что-то дальше будет в мире живых?

Любопытно.

Русина

Когда Савва увидел на пороге дома племяшку...

Сердце на миг екнуло, пропустив удар, сжалось в комок, а потом снова принялось отсчитывать глухой ритм....

— Что...?

Хотя мог бы и не спрашивать, и так все видно.

Девочка вся бледная, одной рукой тянет за собой мальчишку, в другой руке шкатулка из дерева... сам Наденьке дарил.

Он тогда ведь ничего подарить ей не мог — ну что он сделает для торы? Та любой подарок купит...

Только хотелось.

Шкатулку дарил, гребень... сам из дерева вырезал. Вот и...

Мальчишка в шаль закутан так, что одни глаза видать, весь дрожит...

Савва подхватил его на руки, кивнул Матрешке.

— Заходи, давай, да рассказывай.

* * *

Через полчаса Савва кивнул своим мыслям. Погладил Гошку по голове.

— Ты кушай, внучок. Вареньице вот, бери, клюква была, что вишня, сладкая... блинчик скушай, да чайком запивай. А то простынешь, с меня твоя бабушка шкуру спустит...

Не надеялся он ни на что.

Но не говорить же малышу правду? Нельзя...

Судя по тому, что рассказала племяшка... спасать — некого. Остается только сделать, что Наденька просила. Отвезти мальца в город, да и поселить в доме, который уж куплен. Но...

Но!

А кто с ним там жить будет?

Думал Савва недолго.

Оставлять мальца у себя? Ох, ненадежно это... его видели. Его знают. Прислуга-то у тора была все своя, из деревенских... думаете, никто мальчишку не признает?

Да еще как!

И не выдадут его?

Не выдадут Савву?

В такое счастье мужчина не верил. Мальчишку НАДО везти в город. А вот с кем...

Раздумывал Савва недолго. Часа не прошло, а он уже был в деревне. И стучался в маленький домик на окраине.

— Дунька, дело есть!

* * *

Вдова Евдокия визиту удивилась искренне. Савва к ней не захаживал. Хотя... между нами...

Вдова же!

Но не труп!

Случалось иногда... заворачивали к ней по ночи мужики... Евдокия о своих делах помалкивала. А чего болтать? Случается иногда... по слабости женской. То одного приветишь, то второго...

А как выжить?

Муженек-то с дури, считай, помер! На рыбалку пошел, да по синему льду. Бахвалился перед друзьями лихостью... под лед и провалился. Застудился, да и помер, а ей одной век вековать... детей поднимать! Шестеро осталось, мал мала меньше!

Выкорми, поди!

Савва, кстати говоря, к ней никогда не захаживал. Верность супруге хранил. Евдокия его за это уважала, а потому и сейчас не подумала, чего плохого. И дверь открыла.

— Почто пожаловал Савватей?

— Разговор есть... жена говорила, Ксюха у тебя с цепи сорвалась.

Евдокия помрачнела.

Сама-то она была осторожна. А вот дочь...

Дура!

Бывают такие девки, которые умнее всех! И учи их розгами, не учи... насмерть забить можно, а ума вложить не выйдет. Ксения была именно из таких.

Еще в четырнадцать рослая красивая деваха прыгнула в постель к тору Алексееву. На свадьбу она не надеялась, о чем думала — непонятно. Лето они с тором прокувыркались, потом Илья уехал, а Ксюха осталась. И дурная слава при ней.

Переспать с ней — переспали, на том все и закончилось. Хотя огорченной Ксюха и не выгладела, но кто тех баб знает?

Потом девчонка пошла по рукам.

Чего с ней Евдокия не натерпелась! Ворота дегтем мазали, побить девку пытались, молодухи плакаться приходили... да, и дурную болезнь пару раз подцепляла деваха. А вот детей ни разу не было.

Потому и Евдокия рукой махнула.

Дети — да, дело другое. Для них можно и мать пристрОжить. А коли не получаются... бесплодное дерево?

Так пусть цветет, пока не облетело!

Может, потому и деревенские бабы девку еще не прибили? Случалось, поколачивали, бывало, за косу таскали или поленом по улице гоняли. Но здраво рассуждали, что всякое бывает...

Деревенская практичность.

Не всякий раз бабе с мужиком можно. Бывает и так, что плод скинуть опасается, или после родов все болит, а им ведь охота! Пусть и шалашовка будет, но своя, деревенская. Которая никакой заразой не наградит!

Впрочем, все было до поры. И Евдокия за дочь искренне переживала. Ведь прибьют рано или поздно, но... бывает же так! Уродится гулящая девка родне на позор — и хоть трава не расти!

— Ты почто пришел? Душу тревожить?!

— Беду твою избыть, — Савватей прищурился. — Хочешь — девку в город отошлем?

Хочешь?! Хочу!

Но — цена?

Известная крестьянская практичность тут же заставила Евдокию поднять брови.

— Почто такие милости?

— То, — Савватей опустил голову. Здесь и сейчас врать он мог невозбранно, потому как ни Евдокия, ни ее дети, ни дочь никогда Гошку не видели. Гоняли Ксюху от господского дома, что таракана тапкой. — Грешен я, Дуня...

В принципе, он и не врал. История была абсолютно правдивой.

Загулял по молодости, нажил ребенка. Чем мог — помогал, но много ли он мог? А тут Освобождение...

Мать у мальчишки умерла, отец далеко, другой родни не осталось. Зато дом есть в городе... ежели Ксюха захочет, можно туда переселиться.

Условия?

Чтобы малец был накормлен, напоен, одет и обут. Пригляд, короче. А денег Савва даст. Остались от материнской родни...

Даже и не соврал. Просто не все сказал.

Евдокия думала недолго.

— Боюсь я, Саввушка. Ксюха дурная девка, сорвется, вразнос пойдет...

— Здесь я внука оставить не смогу, сама понимаешь... а туда наезжать буду. Выбора у меня нет... потом, может, кого другого пригляжу. А сейчас хоть бы так досмотреть...

Евдокия задумчиво смотрела в окно.

— Не знаю, Савватей. Чует мое сердце, Ксюха в беду встрянет. Что здесь, что там...

Савватей пожал плечами. Он отлично понимал, что это не выход. Но выхода-то и не было! Вообще...

Если б Ирина Ивановна... или Наденька... если б они остались живы... Савва задавил острый приступ тоски. Так вот и бывает, жил, не тужил, а сейчас... сам не понимал, как важна для него тора Надежда. С ее вечной улыбкой, хлопотами по хозяйству, ее добротой... да за что ее-то!?

Сволочи!!!

Ладно б Алексеева, того и можно, и нужно! Сам бы стрельнул! А Надю?!

— Где сейчас твоя-то?

— К утру будет, — отвела глаза Евдокия.

Признаваться, что она о дочери ничего толком не знает, ни где та шляется, ни с кем... Савва понял. И кивнул.

Подождем.

А что ему еще до утра делать? Дома сидеть? Так дома-то и не лучше! Дома все будет наводить на мысли... не уберег! Не спас!

Евдокия прищурилась. С подколкой, как испокон века заведено.

— Не боишься, Савватей?

— Чего бояться-то?

— Что нехорошее о тебе подумают. Жена приревнует...

Савва от души рассмеялся.

— Дуняша, коли жена меня после стольких лет заревнует — не зря я ее выбрал!

— Жаль, ты не меня выбрал.

— Так отказа боялся...

Уютно было чаевничать у горящей лучины, перебрасываться шутками, сплетничать о деревенских делах. И Савватей сейчас ни о чем не думал. Старался не думать...

* * *

Аксинью они дождались только под утро.

Вошла, косой тряхнула... на шее синяк, в волосах солома, взгляд шальной, губы припухли... Савва подумал, что своей бы дочери всыпал за такое что вдоль, что поперек. Но то своей. А Ксюха все ж девка неплохая.

Гулящая, но по-своему честная. Не подлая.

— Мамка, ты что? Дядька Савватей, что случилось?

И не дура.

Ни на секунду не подумала, будто он по телесной надобности. И не в том дело, что они за столом сидят — плоть побаловать несложно. Сотня мелочей есть, по которым сразу скажешь, кто и с кем... только внимательнее надо быть.

Нет, Ксюха не дура, и это хорошо.

— У меня к тебе дело, Аксинья. Не к твоей матери.

— Да?

Глаза удивленные. Оно и понятно...

Полчаса у Савватея ушло, чтобы повторить, что он Евдокии рассказывал. Аксинья думала недолго.

— Я согласная. Дядько Савватей, а сколько жить-то там?

— Покамест родичи мальца не найдутся. Может, и год. Али два...

— Согласна!

Савватей и не сомневался.

— Тогда отоспись да вещи собирай. Как стемнеет, повезу вас в город.

— По темноте?

Савватей кивнул. И отправился домой. Ему еще предстоял тяжелый разговор с женой.

* * *

Поздно ночью, по дороге, трусила крестьянская лошадка. Спала Аксинья, закопавшись в сено. Спал Гошка. Савватей держал вожжи...

Жена была сильно против...

И дети...

А только все одно выбора у него не было. Дома мальца оставить — всех подставить. Эх, Наденька... что ж так жизнь-то нескладно обернулась?

Русина, предгорья Ферейских гор.

Большой отряд горцев двигался совершенно неслышно.

И незаметно. Привыкшие скрадывать добычу, знающие свою землю... им казалось, они невидимы в ночной темноте.

Дело было просто.

Вот лагерь. Там всего-то человек пятьдесят русинцев! Чего им тут понадобилось? Да кто ж их знает! Точно — грабить пришли!

Вот, фереи собирались захватить их, и расспросить.

Потом? Да не будет у русинцев никакого потом, что за глупости? Не будет. Допросят — и в расход.

Барза-бек шел одним из первых, и его одолевали плохие предчувствия.

Сбежать? Не удалось. Отговориться, сказаться больным, остаться в тылу — тоже. Хотя он изворачивался, как мог. Но... старейшины!

Не стали полагаться на его чувство чести и долга! Вместо этого они попросту приставили к нему двоих охранников — мало ли кто? Мало ли что?

А уж от чего те охраняли, то ли от попыток сбежать, то ли от врага...

Барза-бек подозревал первое, старейшины говорили о втором... удрать не получилось.

Вот и лагерь.

Часовые спят... сейчас, буквально секунду, и их сон перейдет в последний... Барза-бек видит, как Алхи-бек, один из лучших мастеров ножевого боя в селении, скользит вперед, приподнимается, наносит удар...

Но что это!?

Ни хрипа, ни вскрика, тело поддается так, как никогда не будет двигаться живое тело?!

Кукла?!

Но...

Дальше Барза-бек сообразить попросту не успел. Взрыв бросил его на землю, ночь расцвела огненными цветками, и со всех сторон захлопали выстрелы.

Ловушка!

Русины, будь они прокляты!!!

Мужчина вжимался в землю, и молился, чтобы его не задела случайная пуля. Чтобы пронесло. Чтобы...

Его жизнь ценнее, чем жизнь сотен этих полуразумных червяков! И она может так внезапно прерваться... Творец единый, не выдай! Ты видишь, я ни в чем не виноват!

* * *

Антон Валежный медленно прошелся вдоль строя пленников.

Фереи стояли молча, угрюмые... кто-то в грязи, кто-то в крови. Валежный посмотрел на них с отвращением.

— В набег пошли, твари?! Я вам напомню, кто здесь хозяин!

Лица фереев исказились от гнева. Но говорить с врагом — унижать себя. Врага надо убивать. Или — если ничего не получится, то просто терпеть.

Молча.

До последнего момента.

Валежный о этом отлично знал. но ему и не требовалась их реакция. О, нет...

Ему требовалось нечто другое.

— Посмотри, из какого они селения.

Специалисты в полку были. А родовые знаки в каждом селении были свои.

— Род Таумир, — доложил один из солдат.

— Отлично. Соберите все оружие, вплоть до ножей и отправьте интенданту. Этих... раздеть и разуть. А потом — повесить.