Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Поэтому дети были посажены на велосипед, Топыч крутил педали, а Яна шла рядом на лыжах. Потом они менялись.
Малявок укутали во все теплое, что нашлось. Два огроменных тулупа пришлись кстати — только носы из них и торчали. Яна время от времени проверяла — не подмерзли?
Вроде пока что нет.
И все равно двигались медленно.
Дети же!
То пить, то есть, то пИсать, Яна ругалась, но безадресно. Чего уж там, дело житейское. Не бросать же малышню на растерзание?
И так им повезло...
Как поняла Яна, главарь бандитов просто любил жестоко играть с людьми. А что может быть страшнее для матери, чем издевательства над ее детьми?
Над собой-то ладно... Марфа сносила все. И то, что называли в двадцать первом веке изнасилованием в извращенной форме, заметим, массовым, и побои, и остальные милые идеи, лишь бы ее детей не трогали.
Даже не кричала. Старалась, чтобы дети не пугались. Не помогло, конечно, но что могла, то женщина сделала. И помощи дождалась, и нашла, кому детей поручить...
Яна была рада, что убила подонка. Жаль, не всех. Но — нет в мире идеала.
Еще и следы заметать приходилось. Снег же, видно все. И кто шел, и куда шел... вряд ли тут велосипедисты постоянно ездят. Эх, как же хорошо с металлическим конем! С машиной бы лучше, но насчет идеала Яна уже говорила. Да и машины тут... ей-ей, велосипеды делались лучше. И ломались намного реже.
Топыч тащил детей, Яна заметала следы. В буквальном смысле, еловым веником. Потом они менялись... конечно, на привал остановились пораньше. Вымотались.
И не сильно удивились, когда по земле донесся до них отдаленный грохот взрыва. Кто-то нарвался. Ах, как приятно!
Монастырь
Лука Беззубый решительно кивнул мужикам.
Входим, робя, чего бояться!?
Ребята не спешили, побаивались.
И то... представьте, вот ты расслабился, приятно провел время со сговорчивой бабенкой, заполировал все глоточком-другим винца (парой-другой бутылок), плотно покушал, откровенно говоря, осоловел так, что даже над выщенками издеваться не хотелось — ну их! Подождали б до завтра, с похмелья люди еще и злее будут. И тут вдруг шум!
Грохот!
Падает люстра!
Да как! Человека убило!!!
Конечно, они выбежали под открытое небо! Мало ли что еще упадет? А тут и страшнее... Какое-то вражье динамитом жахнуло!
Сколько человек в клочья разнесло — представить страшно... Лука с краю стоял, его только навзничь бросило, но он-то умный! Он отполз — и к лошадям!
Схватил телегу с пулеметом, и давай ноги!
С ним еще пятеро увязались, вот, они вшестером и решили проверить монастырь. А вдруг?
Ладно-ладно, причина была проще. Пулемет был не заряжен!
Атаман своей братве не слишком доверял, и пулеметные ленты хранились в другой телеге. Которую Лука, естественно, позабыл.
Крестьян пугать?
Опасно, злой нонеча крестьянин пошел, недоверчивый. Вот кабы въехать в деревню на телеге, да очередью поверх голов полосануть, да пригрозить — тут бы черви земляные все сами и повынесли. А просто их пугать... не, опасно это!
Почитай, в каждой деревне пара бывших солдат, но есть. Они и поймут, что не заряжен пулемет, и обратно ответят. А вшестером с ними не справиться, нет...
Вшестером— это курам на смех, разве что на дороге грабить.
Или — вернуться в монастырь, посмотреть, что там...
Издали посмотрели.
Монастырь выглядел брошенным. Дымок из труб не шел, движения не было, голосов, да хоть каких признаков жизни — тоже. И ворота нараспашку.
Один из бандюков подобрался поближе, но все равно — пустота и тишина.
Лука только порадовался.
Монастырь — это не только крыша над головой, это еще и недоеденное пиршество. Они ж еще не все поели...
Лука сладко прижмурился при мысли о бочках с вином и потянул за ручку двери. Это стало последним его действием.
Двери снесло с петель. Всех шестерых подонков попросту накрыло, а поскольку двери были деревянными, тяжелыми, а врачей в окрестностях не было...
Трое отдали Хелле души сразу же. Еще трое чуть погодя.
А маленький огонек упал в лужу масла, побежал, побежал по занавескам, по столу, по полу, по деревянным перегородкам и перекрытиям...
Яне было очень жалко монастырь. И она надеялась, что выгорит только пристройка. Но...
Похоронить Марфу она не могла. Зима, земля промерзла, могилу копать — два дня потерять. А оставлять тело на поругание? Тоже подло как-то...
Огонь и только огонь. И это будет правильно.
А на ее совести дети. Забрать своего в Синедольске, да и махнуть в Карев, в котором и пребывал сейчас почтеннейший купец первой гильдии. Благо, недалеко.
А там уж и из Русины когти рвать.
И в очередной раз Яна вспомнила добрым словом своего отца.
Чему только не научишься в лесу! А уж браконьеров переловишь... да, и такие бывали, что один раз саперов вызывать пришлось! Заминировали, сволочи, кормушку для лосей! А чтобы по озерам пошакалить, считай, лета не проходит! И самое обидное... вот у тебя динамит! Ведь недешевый же!
Так купи ты на эти деньги рыбы, небось, не меньше будет, не такая уж она дорогая, речная-то! Но нет!
Надо природе нагадить! Надо свою крутость показать! Прогулялся, сволочь, как хозяин! И позабыл, что таких хозяев жизнь жестоко учит. Когда и мордой об порог. А когда и мордой об сапог.
У отца один такой браконьер раз пятнадцать на приклад падал... что характерно, злобные менты потом клялись и божились, что трое суток не могли установить его личность, и падал он у них тоже частенько. И кажется, ориентацию поменял (не благодаря ментам, просто было с кем). Круговая порука, называется.
Так что с динамитом Яна обращаться научилась. И взрыватель не подвел. Эх, спасибо тебе, папа, что воспитывал, как человека, а не как кисейную барышню! Представить страшно, что бы она тут с вышиванием да вязанием делала! Разве что веревку связала, да и повесилась!
А так...
И Яна нежно погладила рукоятку револьвера. Хорошая вещь — оружие. Правильная.
Анна, Россия
Ольга Сергеевна Цветаева с отвращением смотрела на бумаги.
Ох уж эти адвокаты! И худшая их разновидность — адвокаты-евреи!
Бумаг было столько, что целая пачка ушла. И явно это был еще не предел. Яков Александрович отрабатывал свои деньги на все сто процентов, написав такое количество разных жалоб, протестов и опровержений, что дух захватывало. И из всех бумаг следовало одно и то же.
Она, Ольга Сергеевна, не имеет никакого отношения к ребенку. А чтобы провести генетическую экспертизу ей еще лет пять судиться придется.
Деньги?
Как оказалось, у этой маленькой дряни тоже были деньги. И она знала, кому их нужно дать.
Да, звучит некрасиво. Но пока есть судьи, будут и продажные судьи. А Яков Александрович отлично знал, кто продается, за сколько...
Ольга Сергеевна... она тоже нашла бы подход, но позднее. Все же она жила за границей и дела вела сейчас, в основном, за границей. А это накладывает свой отпечаток.
Женщина подумала пару минут, поворошила стопку бумаг.
— Маша, зайди!
Секретарша себя долго ждать не заставила.
— Подай заявление в органы опеки. Сама найдешь как сформулировать о том, что Анну Петровну Воронову надо признать недостойной матерью. Она живет с ребенком в ужасных условиях, не обеспечивает ему ничего...
— Да, Ольга Сергеевна.
— И найди мне телефон частного детектива. Я хочу собрать информацию...
Маша кашлянула.
— Ольга Сергеевна, простите...
— Да? — если бы заговорил стул, Ольга Сергеевна удивилась бы меньше. Секретарям вообще не положено обсуждать решения боссов. Записала — свободна! Исполняй!
— Если вы решите собрать информацию про Анну Петровну Воронову, есть один неплохой вариант.
— Слушаю?
Ольга Сергеевна действительно решила сначала выслушать, а уж потом ругаться. Или не ругаться.
Нет, не ругаться.
Машин план действительно был проще, лучше, а главное очень быстро воплощался в жизнь.
Практически мгновенно.
— Хорошо. Я выдам деньги, так и сделай. И подключай органы опеки. К началу суда мне нужно, чтобы у нее отобрали ребенка.
Наманикюренные пальцы сжались, ногти побелели так, что белая полоска на кончике слилась с основным цветом...
Ольга Сергеевна настраивалась на войну. И пленных брать не собиралась.
Окрестности Ферейских гор.
Ах ты ж тварь поганая!
Антон Андреевич Валежный скрипнул зубами так, что эмали на них резко поубавилось. Но какова наглость!?
Да кем его эти твари считают!?
ГРРРРРР!!!
Жутко хотелось обернуться волком Хеллы и вцепиться кому-нибудь зубами в горло, как в старой сказке, где герой пообещал отдать свою душу за месть. И Хелла обратила его в волка, чтобы он загрыз всех своих обидчиков, а потом верно бежал рядом с ее ногой.
Вот, Валежный не побрезговал бы.
Или — побрезговал?
Такое, небось, в рот возьмешь, так не проплюешься! Стошнит! Но все равно — какова наглость!?
Послание от жома Пламенного содержало краткое и выразительное предложение перейти на сторону Освободительного движения. Стать генералом армии Освобождения, поднять Русину с колен... притягательно?
Очень.
И злился Валежный наполовину на себя. Знал ведь, что Петер — бездарь и ничтожество, что он губит страну, что жена его стерва и дура, что ситуация идет ко взрыву... знал! И не мог даже воспрепятствовать — а как?!
Нереально...
И вот сейчас расхлебывал... и точно понимал, что даже Пламенный будет лучшим правителем Русины, нежели Петер. Но разве это повод его поддержать?
Дважды и трижды нет!
Валежный не знал, почему так, почему он не может перейти на сторону Освобождения, как тот же Калинин — бывает ведь? Бывает!
Старого хозяина убили. Почему бы не служить новому?
А ответ прост.
Потому что присягу Валежный, как ни крути, приносил еще отцу Петера. И служить тому, кто убил его сына? Гадливо как-то...
Петеру он присягу, правда, уже не приносил, это считалось как бы автоматом, вступая на престол, император принимает на себя все обязательства предыдущего правителя — и всех его вассалов тоже. Но Валежный в глубине души считал это неправильным.
И все равно...
Не мог он так поступить.
А еще... Петер — дрянь, да. Но были еще и его дочери. Две девушки, которые ушли от убийц, выжили... и был законный наследник трона Русины.
Действовать в обход?
Валежный не был суеверен, но на войне, знаете, всякое случается. Ох, всякое... бывали случаи, которые не объяснить простыми совпадениями или игрой случая. И рисковать он не хотел. Так вот, согласишься, а чем закончишь?
Клятвопреступники на войне не живут. Не то, что долго — вообще.
Валежный посмотрел на курьера, который и доставил это письмо. И стоял, трясся, словно осиновый лист.
Перевел глаза на бумажный лист — и опять заледенел от внутреннего, расчетливого гнева. Почерк красивый, витиеватый... из образованных ведь! И семья не из бедных...
Объясните мне, зачем вам страна образование давала?!
Чтобы вы ей нож в спину всаживали!?
Мрази!
И этот Пламенный — мразь, а что с лозунгами, так еще противнее. Ведь кто-то и поверит, и обманется их громким треском и блеском, и вляпается по полной программе...
Валежный задумался.
Потом подозвал ординарца, вручил ему письмо и тихо шепнул что-то на ухо. Молодой корнет просиял — и улетел куда-то за палатки. Потом вернулся с запечатанным конвертом и протянул его Валежному, правда, несколько неуверенно...
Антон Андреевич качнул головой.
— Не мне. Тому жому.
Жом послушно принял конверт.
— Жом...
— Тор, — жестко проговорил Валежный.
— Тор генерал, на словах ничего не передать?
— Передайте жому Пламенному мой пламенный привет, — скаламбурил Валежный, вспомнив детскую шуточку. *
И распрощался.
*_ Рабинович проходит мимо трибуны, поднимает руку и кричит: 'Пламенный привет!'.
'Рабинович, вы же их всех ненавидите?'
'Но я же не могу прямо заявить — шоб вы все сгорели!'
Старый анекдот. Прим. авт.
Больше курьер ничего не решился спрашивать. Но конверт отправил курьерским...
Увы, жом Пламенный открыл его в одиночестве. И никто не смог оценить гневного выражения лица мужчины. И воплей возмущенных никто не услышал.
А вопли были, еще как были...
Не привык несчастный, чтобы его письмами подтирали то место, в котором спина теряет свое благородное название. А корнет постарался от души.
Точку зрения Валежного Пламенный уяснил. Доходчиво получилось.
Русина, Синедольск.
Они пришли вечером.
Загомонили во дворе грубые голоса, и Аксинья напряглась. Схватила Георгия, который сидел с ней в кухне за плечо, толкнула к кладовке.
— Беги!!! Прячься — и ни слова! Если я не позову!!!
Гошка травленой крысой метнулся в подвал.
В этот момент он ни о чем не думал.
Темно?
Страшно?
Высоко?!
Это страхи. А сзади была — смерть. Как и все дети он пока еще плохо понимал, что это такое, просто не мог представить, как так? Все останется, а его не будет! Нет, не понять...
Но такой ужас звучал в голосе Ксюши... так и бабушка Надя говорила! В тот, последний день. И Гошка среагировал на саму ситуацию, на голос.
Минута — и он уже сидел в подвале, задвинув засов, прислушиваясь к голосам наверху. Слух у него был отличный, и мальчик различал три мужских голоса, один женский...
Мужские голоса спрашивали, женский отвечал что-то... слов он не разбирал, только интонацию. Угрожающую у одних, умоляющую у второй...
Потом от слов грабители — или кто?! — решили перейти к делу.
Что-то зазвенело, зашумело, посыпалось на пол, закричала Ксюша...
Жутко закричала, и кричала еще какое-то время. А потом стихла.
А шум еще продолжался.
Гошка жутко испугался. До мокрых штанишек. До слез, до крика... только кричать было нельзя. Он сполз на пол погреба, прижался там в углу, куда Ксюша бросила старый овчинный тулуп, и затих, накрылся шкурой с головой.
Так его не увидят — и не достанут.
Так чудовища пройдут мимо. Правда же?
Правда?!
Шум не прекращался, кто-то ругался грубым голосом...
Гошка не знал, что именно случилось. А дело было так.
Аксинья не зря говорила про злой взгляд. Одинокая женщина, в городе... не рассчитал Савва. Он-то думал о старых временах. Понимал, что сейчас не то, что страшное надвигается, но это умом! А подсердечно не мог сообразить, ну как так?!
Чтобы средь бела дня грабили? Убивали, в дома врывались...
Да разве ж власть такое допустит?!
Савва был неглуп, но не знал про периоды безвластия. Нет, не знал... и не знал, как в это время люди превращаются в зверей.
Племянник торговки, с двумя дружками, вот кто пришел в дом Георгия. И остановить их было некому. Совсем некому...
Ворвались, начали ругаться на Аксинью, требовать деньги, потом хватать за все места.... Ксюша и не сильно сопротивлялась. Но...
Городские вкусы оказались для нее неожиданностью. А еще она не поняла, что ее проще убить. А зачем оставлять в живых свидетеля?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |