Зима гнева

Понятно, ему платят — он отрабатывает. Какого политика не ткни, за ним стоит своя группировка, преследующая вовсе даже экономические интересы. Но этот очень заметный.

Деньги Митя уже откусил, и неплохо. Но они ведь захотят вернуть утраченное? И возможно, на войне. А значит...

Митя хотел добавить добрым людям еще одну эмоцию.

Страх...

Страх за свою шкуру, страх за свою семью, детей... да, как это ни паскудно, но выбран был именно этот тип еще по одной причине. Митя не любил убивать малышей. А у этого подонка дети уже взрослые, и идеи папочки вполне себе разделяют. А раз так...

Недочеловеки, говорите?

А недочеловекам плевать, что говорят будущие трупы!

Были и еще два плюса к задаче. Первый — прислуга. Проверенная временем, преданная, верная, служащая в доме уж лет по двадцать... тоже хорошо! Чем меньше станет тех, кто разделяет эти идеи, тем лучше.

Второй — задача была сложной. А Митя любил преодолевать трудности...

Впрочем, о каких тут трудностях речь? Позвольте, научно-технический прогресс попросту облегчает диверсантам работу! Вот раньше о таком и подумать было нельзя, а сейчас...

Фантазия должна быть! Высокое вдохновение! И вообще — любите свою работу!

С любовью Митя и отправился приобретать динамит.

Много динамита.

Клятую прорву динамита... килограмм сто... сто пятьдесят?

Берем!

Для горных работ, вот! Скалу свернуть надо!

А еще берем хороший дорогой автомобиль!

Этот подонок живет в городе. Правда, у него, скорее, небольшое поместье, но Мите ж того и требовалось! Уточнить выходы из поместья, а самому запасти еще симпатичную пару пистолетов. И...

* * *

Ночь.

Улица.

Фонарь.

Машина.

Безумно дорогая, отвратительно дорогая машина борхумского производства, доступная лишь избранным, к коим Митя относил и себя. Пришлось хорошо тряхнуть счет Валежного, но овчинка стоила выделки! Эту машину никто не посмел бы остановить.

Когда машина промчалась по улицам, и не снижая скорости, разогналась — и пошла на таран в ворота дома одного известного политика...

Ворота красивые, кованые, с позолоченными прутьями... но и машина была сделана на совесть. Митя был в ней уверен... ворота с петель не снесло, но замок не выдержал.

И машина промчалась по территории, наплевав на сторожа и собак... вот кого Мите было жалко, так это песиков. Но — увы.

Безвыходное положение, ему тоже части тела лишними не были.

Машина с грохотом — чего уж жалеть? — впечаталась в стену дома.

И остановилась,

Пожалуй, даже до свалки она уже своим ходом не доедет. Митя выскочил из нее — и помчался по поместью.

Сзади лаяли собаки... пока они были дезориентированы, на такую наглость никто не рассчитывал. Скоро они встанут на след, но... будет ли у них это — скоро?

Фитиль был короткий...

Известный политик сбежал вниз, потрясая кулаками... он еще ничего не понял. Он думал, что это какой-то лихач... или сумасшедший... слишком дорогая машина...

На улицу он еще выбежать успел. А потом...

Страшный взрыв ста с лишним килограмм динамита разметал в клочья политика, его сына, часть особняка... оставшаяся попросту сложилась внутрь...

Преследовать негодяя?

Попросту было некому.

Митю тоже бросило на землю, но его прикрывал от взрыва дом. Он же бежал не просто так, а к задней калитке. Да и динамит закладывал не чистый, а заботливо переложенный свертками с гвоздями и металлическим хламом. Кого не разнесет, из того решето сделает!

Митя выстрелил в замок на задней калитке и вышел на улицу. Отряхнулся, и неторопливым вальяжным шагом приличного человека удалился от места происшествия.

Даже насвистывал немножко...

Ах, зачем эта жизнь, так была коротка...*

*— Митя нагло переделывает романс 'Ах, зачем эта ночь так была хороша'. Музыка Н. Бакалейникова, слова Н. фон Риттера. В нашей истории романс 1916 года, прим. авт.

* * *

Мало — бомбы!

Эффект разорвавшейся бомбы номер два произвело письмо, которое пришло в редакцию газеты через три дня, когда ажиотаж чуть спал.

Редактор популярной газеты 'Голос Борхума' не ждал ничего нового от этого дня. Но вопль секретарши заставил его вскочить из-за стола и вылететь в приемную.

Секретарша — белокурая и голубоглазая, из тех, что коня на скаку и не заметят, вжалась в угол приемной и визжала на одной тонкой ноте... надо же, как умеет...

А почему?

Палец девушки указывал на стол. Посылка...

Митя поглумился от души.

В посылке лежали — килограмм динамита. Килограмм гвоздей — тщательно переложенные друг с другом. Небольшое взрывное устройство, тщательно избавленное от любых детонаторов. Просто — такое же, как и в той машине.

И письмо сверху.

Редактор оказался покрепче секретарши. Он осмотрел посылку, покрыл в три слоя матом отправителя, и унес все к себе в кабинет. Там уже разобрал на составляющие.

Да, динамит из той партии. И гвозди.

И... и в полицию надо позвонить.

Но сначала — письмо, на которым крупными буквами написана его фамилия.

Ведь заберут, а интересно — что там? Редактор вскрыл, прочел, и понял — новая бомба. Ну, что ж!

Осталось высунуться из кабинета и приказать секретарше позвонить — срочно — в типографию! Сегодня будет экстренный выпуск газеты.

А потом можно и в полицию. Пусть приезжают в гости, тут для них маленький сюрприз.

Письмо было опубликовано в тот же день. И фото посылки, и марка гвоздей, и прочие факты, убеждающие, что тут не псих писал, а тот, кто устроил взрыв в центре города... хотя это еще как посмотреть. Наверное, это все-таки псих.

Но опасный. И непойманный.

'В то время, как мы ведем борьбу с самодержавием, не жалея сил, вы, негодяи, смеете бить нам в спину?! Мы не спим ночами, не покладаем рук, стараемся освободить свой измученный народ — и что же мы слышим в ответ? Вопли о том, что мы недочеловеки?!

Доносим до вашего сведения, что политик Н. был казнен нами за подстрекательство к войне с Русиной!

Свергнуть тирана — это наш и только наш долг, а вы приходите на нашу землю и пытаетесь установить свои порядки?! Да еще и приравниваете нас к животным!?

Комитет Освобождения Русины не может стерпеть подобного хамства! Мы объявляем кровную месть политикам Н. и М., К. и Ш., а так же финансирующим их банкирам! Не надейтесь, что если мы перестреляем эти ваши рупоры, вы наберете новые! Мы и новые перестреляем, нас больше!

Либо господа политики приносят нам свои извинения в письменной форме, посредством данной газеты, либо мы начинаем планомерное уничтожение данных над-человеков. А заодно их родственников, знакомых, друзей, знакомых родственников и друзей знакомых.

Вы оскорбили наше чувство чести, но так как мы против титулов, мы не можем вызвать вас на дуэль. А вот убить можем!

Я повторяю еще раз. Политик Н. — убит. Политики М., К., и Ш — готовьтесь. Или извиняйтесь, мы ведь не звери, примем мы ваши извинения. Пока.

Всего вам наихудшего господа. А если мы еще раз услышим про недочеловеков, то опубликуем фамилии банкиров, которые стоят за данными политиками. И объявим кровную месть и им так же. Казну Русины мы уже захватили, можем обойтись без вашего финансирования.

Комитет Освобождения Русины.'

Митя был доволен.

Мало стрелять, надо еще пугать! Это не люди чести, это торгаши! А торгашам свойственно бояться за свою шкуру... посмотрим, что будет в печати. Может, еще парочку политиков надо будет изничтожить?

В такие моменты Митя решительно любил свою работу.

Окрестности г. Зараево

Тор Изюмский мрачно смотрел в окно.

Барабанил пальцами по столу.

И чувствовал себя — загнанным медведем. О, это жуткое состояние, когда на тебя со всех сторон наседает стая собак! Ты сильнее, по одной ты их передавишь, но их много, так много... и сил отбиваться уже нет, и где-то вдали маячат охотники с ружьями... и самое ужасное, что эти охотники могут стать для тебя благословением.

Освобожденцы не давали ему покоя.

Это понятно, в городах кушать нечего, продукты есть в деревнях. А кто тут крупнейший землевладелец?

Правильно, тор Изюмский.

И то, что он старался защитить своих людей и свои земли, увы, не всегда помогало. Можно перекрыть дороги, но нельзя перекрыть всю территорию, это нереально, у него просто нет столько людей.

Вооружить крестьян?

Тут какой-то закон подлости. Если даешь оружие самым достойным, оно мигом оказывается у тех, кому его даже показывать нельзя. У лентяев, у пьяниц... и применяют они его так, что потом им это ружье кое-куда затолкать хочется.

А просто так отбиваться от освобожденцев... крестьяне уже несколько десятков забили по-простому, но сколько так может продолжаться?

Не слишком долго.

Ее высочество так и не найдена. Тор Изюмский установил — чудом, смог понять, что ее высочество добралась до Ирольска. И там ее след затерялся.

Их.

Вроде как двух девушек, светленькой и темненькой. И то, запомнили их из-за светленькой, уж очень внешность необычная и девушка красивая. Но командовала старшая, темненькая...

Куда они потом делись?

Исчезли.

Ничего не известно точно. Остается искать.

А еще... что делать?

Только драться. Тор Изюмский пронимал, что оборона сейчас — это проигрыш. Значит, надо наступать.

Один он наступать не сможет, поэтому... кто из генералов может начать?

Генерал Валежный — сейчас в Ферейских горах. Это раз.

Генерал Калинин — перешел на сторону Освобождения. То есть сейчас примкнул к его высочеству Гавриилу... при мысли об этом Николай Николаевич гадливо сплюнул. Вот сука! Родственник, который и серебряные ложки сопрет!

Император Гаврюша... язык с мылом вымыть хочется.

Генерал Логинов — на фронте. Армия у него небольшая, но... история эта известна всей Русине. Когда к генералу явились с предложением освобожденцы, Логинов сказал, что ему чин даровал император. А он своего сюзерена не предаст.

Он знает, что такое честь.

Полковников Логинов подбирал по себе, мало кто хотел служить под начальством бывшего жома, а потому освобожденцев просто гнали из войска пинками. Вежливо. Могли бы и прикладом попросить. Там бунта можно было не опасаться, к тому же в ведении Логинова оказались армейские склады... это замечательно! Это просто чудесно.

Полковник Алексеев. В Подольске. Человек Валежного.

Это — наши.

Враги?

Гаврюша с Калининым.

Освобожденцы.

Звенигород и его окрестности, фактически, язва на теле Русины. Или выжечь — или она разрастется и убьет ту страну, которую они любят. Разъест, словно гангрена. Запад страны — там постоянно вспыхивали бунты.

Мужчина воткнул несколько белых флажков в карту. Грустно поморщился — их было много, слишком много. Меньше, чем черных флажков.

Императорское знамя — черное, с падающим на добычу белым соколом.

Освобожденцы — белые знамена.

Это несколько узлов сил, которые могут изменить ситуацию в Русине. А значит...

Надо послать всем телеграммы. Весной надо начинать наступление. Иначе они проиграют. Мало денег, мало зерна, мало пищи... если не навести порядок в стране еще по весне... осенью начнется голод. Всех сметет.

На что способны крестьяне, когда от голода умирают их дети? Изюмский знал это, хоть и из истории. И не хотел получить вилами в брюхо.

До начала лета ситуация с освобожденцами должна быть решена в ту или иную сторону. Или в пользу императора, или...

Проигрыш Николай Николаевич тоже допускал. И уже отправил нескольких доверенных в Свободные герцогства. Пусть отвезут туда кое-что ценное... не с пустыми ж руками уходить, если что? Но проигрывать откровенно не хотелось.

Итак — телеграммы и начинаем игру.

Победа или смерть?

Только победа!

Яна, Русина.

Матвеевка, Алексеевка... чем одна деревня от другой отличается?

Да практически ничем.

Нужно всю жизнь прожить в деревне, чтобы научиться отличать одну от другой... Яна на такие жертвы не была готова.

До Матвеевки они с Петром добрались за два дня. И задерживаться Яна не стала. Благо, приехали к обеду. Девушка очень убедительно попросила, чтобы ее проводили до Алексеевки, и демонстративно ждала во дворе, положив руку на рукоять револьвера.

Зря?

Надо больше доверять людям? Ага, во время войны у нас столько голубиных душ появляется, ангелы от умиления плачут. Или не от умиления, но что до слез — это точно.

Яне и на день задерживаться не хотелось.

Гошка!

Если бы не Нини...

Если бы она не задержалась, пытаясь пристроить малявку, может, и успела бы раньше? Кто знает... нет, Яна не жалела о своем поступке. Но время-то упущено!

Провожатого ей нашли быстро — вихрастого мальчишку лет пятнадцати по имени Потап. Племянника Петра, двоюродного или еще какого — Яна даже не вникала. Вроде как мальчишка сообразительный, родители его не против — ну и что еще надо? Выдали ему продуктов на несколько дней, и даже ручкой вслед помахали. Кажется, Петр был рад с ней распрощаться. Слишком опасные люди в недоброе время...

Нет, ни к чему такое рядом с домом.

Вот и шагала Яна по лесу, где проехать удавалось, да и мальчишку провезти на багажнике велосипеда, где пройти — все равно получалось быстрее, чем просто пешком.

И — дошли...

— Алексеевка.

Потап вопросительно посмотрел на Яну. Мол, дальше что делать будем?

Яна пожала плечами.

— Тебя, наверное, домой отпускать надо?

— Как скажете, тора.

Потап быстро разобрался, что Яна из благородных. Так и обращался, либо тора, либо тора Яна.

— А хочешь — десятку заработаешь?

— Хочу, конечно.

— Выясни, где тут что и как. Разузнай... кто у торов служил, кто к ним ближе всего был, у кого можно о них расспросить... и самое главное — был в усадьбе мальчик лет шести — или нет? Сможешь?

Потап тряхнул вихрами.

— Смогу.

— Десятка с меня. А то и больше, по результатам...

Яна себя оценивала здраво.

Она — боевик. В лучшем случае. А вот разведчик из нее, как из задницы утюг. Уж извиняйте, но скрытность, проникновение... ладно! Пролезть она куда угодно может. А дальше... рассказывал ей кто-то анекдот про японских диверсантов. Мол, пролезли, подсмотрели совещание, проглядели бумаги... и ушли. В чем прикол? Так они русского языка не знали. Или английского, Яна уж не помнила, что там за совещание было. Вот и не поняли ни слова. Вот из Яны такой же диверсант.

Она может прийти, может уйти, может убить, но разведка?

Не ее!

Можно предложить денег за информацию, но как тут проверишь? Правда ли, нет... не узнать. А Потап... такое ощущение, что мальчишке от нее надо — что?

Сам скажет. Надо только не давить.

* * *

Потап шел в деревню. Похрустывал под валенками свежий снежок.

М-да, повезло ему. А сначала так не показалось....

Когда дядька Петр домой вернулся, все порадовались. А Потап... а что ему? Ему с того выжиги ни прибыли, ни пользы...

Потап был приемышем в семье дядьки. Два года назад умер его отец, год тому чахотка мать прибрала, а братьев-сестер у него и так не было. Не нажили родители. Мать всегда хрупкой была, но пока отец жив был, как-то держалась. А потом сгорела...