Зима гнева

По слухам,, супруга Пламенного, жама Голубица (а в просторечии — Гулька, из-за прически) сейчас в Лионессе и находится. Обеспечивает мужу тылы, случись тому опять бежать.

Опять же...

Получится у мужа удержаться? Отлично!

Нет? Найдем другого мужа... и он тоже будет стремиться всех освободить и всех облагодетельствовать. Весь мир сразу и даром!

И чтобы никто не ушел обиженным...

Жом Тигр покосился в окно.

Яна...

Вспомнились слова — и вспомнилась девушка. Как она прищуривается, как улыбается, как качает головой... где-то она сейчас?

Сводки происшествий он все же отслеживал, но... у Яны был свой, достаточно характерный почерк. Ее нельзя было ни с кем спутать. И... либо ее не было в Звенигороде, либо она жила мирно и спокойно. В последнее жом Тигр откровенно не верил.

Яна — спокойно?

Хорошая шутка.

Не тот у нее характер, чтобы оставаться в стороне от событий... Хелла! Ну почему!? Почему он не в силах ее забыть!? Обычная ведь девушка!

Или — нет?

Жом Тигр не знал ответа. Но почему-то ему хотелось еще раз увидеть Яну. Еще разок... и дел по горло, и спишь по четыре часа в сутки, иногда и того не достается, и под смертью ходишь, а все равно.

Повидаться бы...

Хоть ты и вправду молись...

Но Освобожденцы уже сказали, что Творец — это выдумка. И Хелла — выдумка. И храмы ни к чему... поддерживать своих конкурентов они не желали. А то дай волю этим служителям культа — они все под себя подгребут, еще и освобождение благословлять начнут...

Так что — это всего лишь... как Яна сказала? Лохотрон? Забавно, но определение емкое...

Хелла, да что ж такое!?

Опять Яна...

Жом Тигр застонал и даже легонько (полировку было жалко) приложился лбом к столу. И тут же выругался.

Ага, биться головой — оно, конечно... и вдохновенно, и возвышенно... только вот лист с кляксой сначала бы убирать. А то...интересно, чем можно оттереть чернила с носа? И нужно ли? А то они едкие... отойдут только со шкуркой, а та пока еще отрастет.

Интересно, что хуже: нос черный — или он же, но красный? Может, подраться с кем?

Пойти и набить морду Пламенному. Ну, хоть помечтать!

Анна, Россия

— Хорошо тебе, у тебя юбка длинная.

— Кира, ты чудесно смотришься...

— Я не привыкла ходить, как чмо!

— В храм не ходят в короткой юбке, — надменно проинформировала Лиза. Да, ехать пришлось в одной машине, потому как дама нагрянула с утра. И пожелала ехать 'по-семейному'. Правда, на Анну посмотрела, как на врага народа.

Ее высочество взгляд проигнорировала. Вот в Зараево — там ей было страшно. А эта девица... и что ты мне сделаешь? Рожу скорчишь?

Лиза, кстати, была одета в духе времени. Юбка, длинная. В обтяжку, и с разрезом сзади, а то как в ней передвигаться? Кофта глухая, с воротничком. Но полупрозрачная, так, что все было видно. Полу-видно. Словно под покрывалом тумана.

А черный кружевной платочек на ее волосах стоил явно, как жигули-шестерка. Анна могла это оценить. А еще, поскольку обувь не регламентировалась, Лиза нацепила умопомрачительные шпильки. Кажется, даже от какой-то невероятной фирмы... Анна так и не поняла, почему это важно. Ей лично было все равно.

Она — великая княжна, она останется княжной, даже если ее раздеть догола. И одежда ничего для нее не поменяет.

Для Лизы это важно? Пожалуйста... лично Анна надела простую юбку и блузку. Кира ворчала и пыхтела, но согласилась сходить с Анной в ближайший магазин, и там они выбрали подходящую одежду. То, что Кира сможет надеть и потом. Длинную джинсовую юбку на пуговицах, с кучей карманов, наклеек, заклепок... симпатично. Против джинсовых вещей в храмах ничего не имели. И против белых свитеров тоже. Довершила ансамбль белая дубленка, удачно обнаруженная в Кирином гардеробе. И платок на волосы.

Кстати, как объяснила Кира — мода эта пошла потому, что Библия писалась для другой страны. Для другого климата. А живи ее создатели в России — первые бы приказали бабам в штанах ходить! Чтобы не морозить размножалку. И толку с тех платков зимой? Шапки надо! Ушанки!

Анна пожала плечами. У них, кстати, такого не было. Храмы творца были намного менее формализованы... это же — Творец!

Он мир сотворил, а может, и не один, он планетами вертит, он людей создал... и после этого он бросит все дела и будет смотреть, в чем человек в храм ходит? Ну и самомнение ж у вас, батенька!

Не говоря уж о том, что мода на протяжении веков меняется, а в разных странах она и вовсе разная. В храмах Творца не регламентировали одежду. Могли не пустить пьяного — ты в каком виде к Творцу приперся!? Могли не пустить с похмелья, но одежда?! Везде свои игрушки...

Вот и ограда... а неплохо тут с утра молятся. Сплошные иномарки. В этом Анна тоже уже разбиралась с легкой Кириной руки. Да и Янина память помогала.

— Мы тут пока погуляем, — решила Кира.

— Может, попробуешь с нами сходить? Хотя бы на начало службы, а потом выйдешь, если не понравится?

Борис Викторович не стал бы спрашивать. Но Анна его вчера очень просила дать дочери выбор. И сказать именно так. Пусть девочка поймет, что она решает. Что все добровольно, а не принудительно. Тогда она сама пойдет.

И с Кирой провела работу — не отказываться сразу.

Не из-за церкви — Анне было безразлично, хоть она под землю уйди. С ее-то посвящением Хелле...

— Хорошо, я схожу, — согласилась Кира. И накинула на голову легкий газовый палантин. Анна даже залюбовалась. Легкая ткань окутала девочку голубой дымкой, сделала огромными глаза, подчеркнула свежесть красок юного лица... и рядом с ней Лиза вдруг показалась нелепой раскрашенной куклой.

Дешевой куклой.

Борис Викторович нахмурился. Анна ответила невинным взглядом, но подозревать диверсию мужчина не стал. И направился в церковь.

'Девочки' висели на нем с двух сторон. Лиза что-то щебетала. Кира остановилась, перекрестилась... Лиза этого, кстати, не сделала.

Анна насмешливо улыбнулась. Пусть Кира поточит зубки.

Девочке нужен опыт, девочке нужно тренировать свои навыки — почему бы и не здесь? А сама Анна погуляет по аллеям, благо, рядом есть парк. Сидеть холодно будет...

Было еще темно.

Она медленно шла по дороге — и молилась.

За отца, за мать, за сестер. За Русину... она никогда ее не увидит. Но... вдруг ее молитвы будут услышаны?

Хотя Хелла ее наверняка слышит...

— Вы не заблудились?

Мягкий голос прервал ее раздумья. Анна повернулась.

— Добрый день...

— Здравствуйте. С вами все в порядке?

Анна пожала плечами, разглядывая неожиданную собеседницу.

Монахиня. Так это здесь называется. Среднего роста, крепкая, в черном платке и рясе. Рядом с ней вьется по снегу черная кошка. Гибкая, грациозная, с умной серьезной мордочкой... смотрит серьезными глазами. Не шипит. Но Анна не сомневалась — видит.

Кошки — мудрые существа.

— Добрый день. Да, спасибо.

— Вы не идете в храм. Хотя выглядите... соответственно, — подобрала подходящее слово монахиня.

— Мне нельзя, — коротко ответила девушка.

— Это... бывает. Но Господь милосерден. Вы приехали с кем-то?

— Со спутниками, — согласилась Анна.

— Жаль, что вам сейчас нельзя в храм. У нас чудесная роспись. И иконы есть древние, намоленные. Еще пятнадцатого века. Вам наверняка понравится.

Анна вздохнула.

Она бы с удовольствием. Но...

— Мне нельзя.

— Возможно, вы приедете к нам еще раз, — предположила женщина.

И столько участия было в ее лице, столько... добра! Есть люди, которые лезут тебе в душу, и делают это из любопытства. По углам пошарить, коврики всем на обозрение вытрясти...

Есть люди, которые пытаются помочь. Не всегда ведь можно разобраться самому, иногда под ношей тяжелой и падает человек на колени... ну не под силу женщине разобрать на кирпичики гараж, разве что взорвать его к чертям!

Вот, сейчас Анне предлагали именно такую помощь. Поддержку, участие... выговориться — это немного? Смотря как и для кого. Для Анны так очень много.

Она не привыкла быть одна.

Раньше рядом с ней были мать и сестры, потом Илья, потом опять родные, а сейчас...

Сейчас — никого. И Анна чувствовала звенящую пустоту — не спрятаться, не скрыться... и никому не открыться. Кире?

Отцу? Сыну? Ни на кого она не взвалит этот груз. Да никто ей и не поверит.

И даже сейчас...

— Мне нельзя в храм потому, что я посвящена другому богу. И я не знаю, как она отреагирует на мои молитвы.

Монахиня чуточку нахмурилась.

— Вы не христианка.

— Нет.

— И поэтому не заходите в храм.

— Верно.

— Но вас крестили?

Анна подумала пару минут. Обряд имянаречения над ней проводили, но вряд ли это считается крещением.

— Я некрещенная.

— Вы не русская?

— Русская.

— Что ж, бывает и так. Но вы не кажетесь счастливой в своей вере?

Подмечено было точно. Анна вздохнула.

— Меня не спрашивали, когда выбрали. Но согласилась я осознанно. И ношу взвалила на свои плечи осознанно...

— Вот даже как. Что ж. Каждому дается крест по силе его. И по вере его.

— Может быть, — Анна обхватила себя руками за плечи. Пальто, хоть и было теплым, но холод жил внутри. Там, где ровно и уверенно билось сердце, которое должно было замереть еще осенью.

— В этом нет ничего страшного. Просто надо верить. Как сказал один мудрый поэт — идти вперед, любить и делать дело, себя не оставляя на потом. *

*— А. Макаревич. Я смысл этой жизни вижу в том... Прим. авт.

— Это мудрый человек.

— Это в чем-то мудрый человек, в чем-то мирской, это жизнь, — грустно улыбнулась монахиня. — Так бывает. Жизнь во всем ее многообразии и вдохновенной прелести событий плохо поддается подсчетам.

— Вдохновенной прелести... к сожалению — так бывает не всегда.

— Всегда. Бог сотворил этот мир любовью, и им движет любовь.

— Меня убивали без любви, — вырвалось у Анны. И она тут же прикусила язык. Но — поздно.

— Вы живы.

— Убить меня пытались всерьез. И то, что я выжила, это не моя заслуга. Скорее, так получилось...

— Иногда случается так, что мир ополчается против тебя. Но это не потому, что мы плохи, или плох мир. Так уж получается... нам не постигнуть замысел Творца.

— Когда меня убивали, болело у меня, а не у Творца, — резко сказала Анна. И даже удивилась себе. Она ли это?

Она...

— Бедная девочка.

И сказано это было так....

Анна не выдержала. Развернулась, уткнулась в черную рясу — и разревелась, чувствуя, как теплая ладонь гладит ее по волосам. Никогда у нее не было бабушки. Вот и не знала она, как это... А сейчас — была.

А матушка Афанасия гладила по волосам несчастную уставшую девчонку, и думала, что уши бы пообрывать ее родителям.

Ребенок должен всегда прийти к тебе со своей бедой, как и ее дети приходили. И внуки.

Иначе — какие же вы родители?

* * *

Кира честно достояла службу до конца. Хотя и было ей откровенно скучно. И примерно с половины действия она из храма выглянула. Анну не нашла, но решила не звонить — и вернулась в тепло. Устроилась за колонной в темном закутке, и активировала телефон.

Поиграем!

Квесты девочке нравились.

И бродилки. А вот стрелялки не совсем то... на любителя. Не на нее...

А еще ей нравились игры на логику. Собрать шарики, отгадать слова, судоку тоже — интересно... только эти игрушки она никому не показывала. Не круто!

Засмеют!

Но поиграть-то можно?

Еще бы рекламой их не портили...

* * *

Анна сидела в маленькой келье и пила чай.

Темно-коричневая жидкость приятно пахла чабрецом душицей и медом.

— Варенье клюквенное, — посоветовала матушка Афанасия.

Девушка отправила в рот ложку.

— Благодарю вас. Очень вкусно.

— Лучшая благодарность — съеденное варенье. И плюшки.

— Я попытаюсь, — улыбнулась Анна. — Вы сами пекли?

— Я, конечно. Я в миру поваром была...

— А варенье?

Анна не отказалась бы от рецепта. Нежнейшая сдоба таяла на языке, варенье растекалось пикантной кислинкой...

— Внучка прислала.

— Внучка?

— Тебя это удивляет?

— Ну.... Да, мне казалось, что в монастырь идут те, у кого семьи нет...

— Не всегда. У меня семья есть, и детей своих я люблю, и внуков. Просто так было нужно. Чтобы я ушла и молилась за них. Чтобы они были счастливы.

— Они вас любят?

— Очень. И я их тоже. Но так было надо.

Анна почувствовала определенное сродство с этой женщиной.

— Это было... больно?

— Рожать тоже больно. Но мы идем на это. И идем с радостью... у тебя введь тоже есть дети? Верно?

— Сын.

— Как его зовут?

— Георгий.

— Хорошее имя. Он крещенный?

Анна подумала пару минут. Память Яны подсказала ответ. Да чтобы коммунисты внука крестили?

— Нет...

— Ну и пусть. Бог все видит. Я помолюсь за него.

— Я не могу вас об этом просить.

— А и не надо. И так все видно. И что тебе тяжело, и что не по доброй воле ты во всей этой ситуации оказалась, и что помощь тебе нужна. Чего тут удивительного?

— Ничего.

— Я не в миру сейчас. Но помолиться за тебя могу. И за твоего сына. Родители у тебя живы?

— Отец.

— А мать?

— Я ее даже и не помню. Она нас бросила.

— И такое бывает. Как их зовут?

— Петр и... Алина.

Анна плюнула, и решила назвать настоящие имена своих родителей, Вдруг да и поможет чем эта молитва? А вдруг?

Если есть Хелла, то есть и все остальное. Анна теперь не сомневалась.

— Петр и Алина. Георгий и Анна. Я помолюсь за вас. А отец есть у твоего сына?

Анна хмыкнула.

А вот об этой ситуации она рассказать могла. И рассказала честно.

Монахиня молчала.

Запрыгнула на колени Анне черная кошка, замурчала. Анна машинально погладила ее.

— Красавица... у меня кот.

— Багира, — подсказала имя монахиня, и опять ушла в свои мысли. Анна принялась чесать кошку под подбородочком.

Наконец женщина обдумала мысль и кивнула.

— Тебе сложно придется, Аннушка. Тут и пожалеть бы бабку несчастную, она ведь, считай, сына потеряла. Если внуков искать начала, да еще так — наверняка там все плохо. Да только и жалеть ее нельзя. Есть такие люди, привыкают людей гнуть, идут по судьбам, что комбайн по полю, а останется ли что вслед за ним — и неважно! Ты ее сейчас пожалеешь, а она тебя потом — нет. Потому как нет в таких людях жалости.

— И что мне с ней делать?

— Только одно. Показать, что ты не слабее.

Анна хмыкнула.

Она — не слабее. И могла это показать в любой момент. Только вот оживлять мертвых она еще не научилась.

— Надо подумать...

— Подумай. Ты девочка неглупая, сильная. Ты справишься, это видно. А понадобится кусочек тепла — приходи. Еще чайку налью. И варенье у меня есть. Вишневое.

— Ну, если вишневое...

Анна улыбалась, но ей было уже намного легче.

Что еще надо?

Да вот это!

Чья-то поддержка. Чья-то рука рядом. И ощущение, что ты не одна, что тебя поняли... что ты сильная, что это знают. Этого — достаточно!

— Спасибо.