Зима гнева

Ксюша приходила, сидела рядом с ним, гладила по голове, шептала нечто утешительное... он успокаивался и снова засыпал. Но...

Гоше так хотелось, чтобы скорее приехала мама!

А то город — такая гадость! И гулять тут нельзя. И вообще...

Мама, папа, где же вы? Я так соскучился!

Глава 10

Выученная наизусть, начатая с азов,

этого снега грусть...

Свободные герцогства

Станислав открыл глаза.

Творец, как же ему было паршиво...

Все тело разламывалось, начиная с костей черепа и кончая костями пяток, болела каждая мышца, тошнило, перед глазами все плыло, а еще, кажется, его поджаривали. Жестоко и равномерно.

— Станислав?

Холодная ладошка легла на лоб, немножко уменьшая боль. Стас попытался откликнуться, но вместо слова получился стон.

— Пить хотите?

Стас застонал повторно.

Хотите?!

ДА!!!

Но как об этом сказать?

Впрочем, его слова никому не требовались. Женская рука приподняла его голову, поднесла к губам носик поильника, и в горло мужчины полилось нечто невероятно вкусное, прохладное, кисло-сладкое....

— Клюквенный морс. Вам полезно.

И нужно!

И важно!!!

Станислав глотал и глотал, пока не выпил все до капли, и его не опустили на подушку.

— Вот так. Как вы себя чувствуете, Станислав?

Мужчина попробовал шевельнуть языком. И на этот раз у него даже слова получились.

— Плохо...

Глаза он открывать даже не пытался. Свет бил так, что больно становилось от одной мысли.

— У вас сегодня ночью был кризис. Я забрала вас позавчера из вашей каморки. Надеюсь, вы не в обиде.

Стас потихоньку припоминал происходящее.

Не в обиде?

О, что вы! Он отлично помнил, как лежал больной, как безумно хотелось пить, как он осознавал, что, наверное, тут и умрет. Но сил встать, позвать на помощь, хоть наружу выползти — не было. Вообще никаких сил не было.

Но... кто?

Голос был знакомым, но у него так звенело в ушах и шумело в голове... он бы сейчас и мать родную не опознал!

— Кто...

— Ида, — рассмеялся рядом голос. — Кажется, доктор, я должна обидеться?

— Нет...

Прохладная ладонь опять коснулась лба.

— Не переживайте, Станислав. Я над вами просто подшучиваю. Сейчас придет жом Пауль, он поможет вам с туалетом. Вас нужно обтирать влажной салфеткой, да и оправиться вам не помешало бы.

Станислав с этим был полностью согласен.

— Ида...

— Лежите и не пытайтесь ничего говорить. Вы не один. Рядом с вами постоянно кто-то будет, или я, или жама Эльза, или жама Гертруда — пока вы не сможете хотя бы с кровати встать. Сейчас вы у меня дома.

Стасу было так плохо, что он принял это, как факт.

Дома?

Да хоть где! Главное, не умер! Выживем— там посмотрим, и кто, и когда, и что... а сейчас хоть выздороветь бы. Последний раз его так накрывало еще в Университете, лет пятнадцать тому назад... или нет! Лет семь тому... как раз, с Марией...

Сил не было ни на что. Разве что дышать...

Станислав покорно принимал заботу, выпил из чашки горячего бульона с кореньями и уснул. Ну, хоть что-то хорошее...

* * *

В больнице Ида отправилась к заведующему клиникой.

Жом Рукоцкий ей откровенно не нравился. Тадеус Чеславович был невысок, сед, худ и пах постоянно какой-то пакостью.

А еще....

Еще он обладал темпераментом мартовского кота и неутомимостью отбойного молотка. Судя по сплетням, в которые девушку посвятили Берта и Леона. Все существа в юбках, невзначай оказавшиеся в его ведении и в зоне досягаемости, проверялись на устойчивость. А потом еще и расшатывались...

Разве можно отказать такому мужчине?

Самое печальное, что многие и не отказывали. Кто из страха, кто из желания получить какие-то преференции от начальства, и в результате жом Рукоцкий начал... зарываться. Не дала девушка своего согласия добровольно?

И что? Если ей понравилось, значит, это уже не насилие!

Ида не удивилась. При дворе она и не такое повидала. Двор императора, знаете ли, не оранжерея для выращивания орхидей.

Да, Ида быстро потерялась в обычной жизни! Она не знала, сколько стоит булка хлеба, как снять жилье, как разговаривать с простыми людьми... эти ее пробелы восполнила Анна. А сейчас и жизнь уже своего добавила.

Но вот интриги! Психология! Умение видеть гадюк на цветущем лугу... вот этого не отнять у любого, кто хотя бы год прожил при дворе. Тадеуса Чеславовича Ида видела насквозь. Но... стоит ли ругаться?

Станиславом он дорожил, к Станиславу записывались за год вперед, и когда Стас сообщил, что желает вот эту девушку — в качестве сестры милосердия, да еще и зарплату ей платить не надо....

Жом Рукоцкий едва от радости не заплясал. А когда увидел Иду — вдвойне.

Волосы она красила, платья носила мешковатые, но разве обманешь опытного бабника?

Никогда! Они добычу за версту чуют! Но в присутствии, опять же, Станислава жом Рукоцкий не наглел. А вот сейчас...

— Рядом, — приказала Ида Полкану.

Умный пес прижался к ее ноге и изобразил готовность не отставать. Хоть бы и в пещеру с драконом, но с тобой, хозяйка! Так они в кабинет и вошли.

Жом Рукоцкий разулыбался во все оставшиеся зубы, числом примерно двадцать. Что выбили, что от старости выпало, и поднялся из кресла, распространяя волну удушливых миазмов.

— Жама Ида, вы сегодня само очарование.

Ида едва не фыркнула.

Она вставала к Станиславу семь раз за ночь. И спала очень плохо. Устала, осунулась, появились круги под глазами... но кризис, кажется, миновал! А это дорогого стоило!

— Жом Рукоцкий, я должна вам сообщить, что жом Рагальский не сможет в ближайшее время выйти на работу.

— Вот как? И что случилось? Устал?

— Свалился с двусторонним воспалением легких, — ледяным тоном проинформировала Ида.

— Ну... дело молодое, — жом разулыбался так похабно, что Ида поморщилась. — А когда у него, хе-хе... пройдет это... воспаление?

— Жом, — когда Ида хотела, она могла смотреть не хуже своей матери. И взглядом замораживала точно так же. — Вы, видимо, не поняли? Доктор Рагальский болен. Опасно. Мог умереть. Когда выздоровеет — не знаю. То, что ему оказали необходимую помощь, вообще можно приравнять к чуду.

Жом Рукоцкий сообразил, что речь не о влюбленности и не о том, что двое молодых людей докувыркались в кровати. Но... характер такой — собачий!

— Завидую Станиславу. Везунчик!

— Не умер? Безусловно, уже везение, — вежливо согласилась Ида.

— Со столь прекрасной сиделкой любая болезнь нипочем! Особенно в молодости.

Ида даже отвечать не стала. Вместо нее ответил Полкан. Вскочил на лапы, посмотрел на жома Рукоцкого, особенно в одну, конкретную часть, и вежливо так высказался.

— ГАВ!

Жом покривился, но ругаться не стал. Были уже разговоры, и Ида сообщила, что если выгонят собаку, то она тоже уйдет. И ее деньги, что более важно. Поэтому гнать пса к растакой-то матери команды не последовало. Вместо этого жом непроизвольно прикрылся ручками и вздохнул. Этак... похабно-мечтательно.

— Ах, Идочка, как бы мне хотелось, чтобы вы и обо мне так же позаботились.

Ида прищурилась.

— Не думаю, что вы выживете... — выдержала точную паузу и продолжила. — С такой горячкой и лихорадкой. Но если свалитесь — пусть ваша супруга посылает ко мне слугу. Я приду за вами ухаживать... покажу ей, как лучше вас переворачивать, судно подкладывать.

Тадеус сморщился, словно от кислого. Супруга у него была...

И как подлецам так удается устроиться? Впрочем, таких уж жен они выбирают и таких детей воспитывают, что в своих семьях мелких домашних тиранов едва ли не на руках носят и безгрешными считают?

Или просто не хотят трогать, пока не сильно воняет?

Ида и второму варианту не удивилась бы.

— Идочка, вы мне сердце разбиваете.

— Тогда вы слишком низко его ищете, — парировала девушка. И потрепала Полкана по загривку. — Я еще раз повторюсь, Станислав болен. На работу вернется не раньше, чем через десять дней. Всего хорошего, жом Тадеус.

Жом квакнул в ответ нечто приветливо-прощальное, и опустился в кресло, провожая взглядом выходящую Иду.

М-да... какая корма! Какие обводы! Просто восхитительная девушка, но такая неприступная... как это грустно!

А Стасику повезло, м-да, повезло...

И жом заулыбался от вставших перед его воображением похабных картинок.

Борхум, Дальбек

Вообще, этот поступок был против Митиных принципов.

Но.... Иногда ими тоже можно поступиться. Потому как очень нужны деньги. Очень-очень.

Валежный ему, конечно, дал доступ к своим банковским счетам. И Дмитрий пользовался, и старался не наглеть.

Но...

И разорять хорошего человека не хотелось, и динамит нынче дорог, и вообще...

Очень уж Мите хотелось сделать одну маленькую такую диверсию.... Ну и отомстить немножко Валежному. За что?

Наверное, просто обидно было.

Вот как хотите, господа, но... Митя Валежному был благодарен — до крайности. Ценил его, уважал, даже восхищался. И именно поэтому жутко хотел подпустить маленькую такую шпильку.

Потому как нельзя быть таким идеальным.

Вот хотелось, ну хотелось....

А если хочется — надо делать! Чего ж страдать-то от нереализованного желания? Делать надо!

Митя ласково, даже нежно смотрел на здание банка. Белоснежное, красивое.... Пора?

Да, пора!

Здесь одному сработать не получится, но ничего! Люди свои, надежные, проверенные... и у каждого просто чудесная мотивация — всем нужны деньги. А коли так...

О, шум начался!

На соседней улице несколько заранее нанятых нищих устроили потасовку.

Громкую, грязную, с воплями и швырянием камнями. Чтобы полиция на них отвлеклась во всем районе. Митя им неплохо заплатил, и нищие старались на совесть. Орали, кидались грязью, потом пошли в драку... а поди, разними?! Они же чумазые, завшивленные, злые... нет, полиция с таким разбираться не любит. Вот пожарный расчет вызвать, да водой разлить, как кошаков?

Но ты еще поди, вызови! Время нужно, а Мите того и требуется. Время и только время!

Митя подхватил саквояж и направился к банку. Рядом с ним шел Коля-Ник, нес второй саквояж. Оба прилично одеты, у обоих изменена внешность, наложен грим, покрашены волосы, прилеплены усы и борода — отлично меняет внешность. У Коли еще и очки на носу, тоже полезно...

Двери банка приветливо открываются перед новыми посетителями. Охранник смотрит внимательно, ну смотри-смотри, Митя таких тоже видал. Во всех видах.

Небольшая очередь, окошко кассира, и в очереди еще один знакомый человек.

Митя честь-честью встал, дождался своего момента, и, открыв саквояж, предъявил кассиру револьвер.

— Видишь? Вот и умничка. Это ограбление.

Ник тем временем взял на прицел охранника, Люк, ламермурец, тем временем сгонял людей к центру зала, заставлял ложиться. Митя его взял еще и за этим. Ламермурский акцент — такая штука... наверняка его кто-то да опознает. И след уйдет в сторону соседа.

Не Русину ж подставлять!

— Раздевайся! — Это Ник охраннику. Тот поспешно принялся скидывать форму — револьвер всегда был отличным аргументом. Ник подождал конца процесса, связал охранника, а форму натянул на себя. Мало ли что?

Захочет кто в банк прийти, а тут охранник стоит на пороге.

Простите, торы, извините, жамы, никак в банк нельзя. У нас тут фановую трубу прорвало... к деньгам, наверное. Вот починим — тогда милости просим... не пахнет?

Сейчас завоняет!

— Торы и жамы, — мягко обратился ко всем Митя. — Это ограбление. Просьба соблюдать тишину и спокойствие, тогда никто не пострадает. Нам нужны только деньги банка, но не ваши средства.

За это время он запер наружную дверь и повернул табличку на 'закрыто'.

Вот так... авось, никто и не полезет. Им уже пообещали, то у них ничего не возьмут, а банк.... Там чужое, там не жалко.

Ник аккуратно принялся всем увязывать руки за спиной. Параллельно устраивая краткий обыск и отбрасывая в сторону найденное оружие. Веревку Митя и припас заранее, и нарезал заранее — чего на месте-то суетиться?

В комнате отдыха еще двое охранников. Но стрелять не пришлось — это не Русина. Там герои могли бы найтись, а в Борхуме... своя шкура ближе к телу и дорога хозяину.

Митя метнулся к кабинету управляющего. Тот, естественно, был на месте. Но едва не провалил всю задумку, потому как испортил воздух и кажется, не сдержался. Вонял он так — глаза резало. Дотрагиваться до такого вовсе не хотелось — фу! Гадость!

Но не бросать же дело из-за одного засранца?

Поэтому Митя показал ему пистолет и внятно объяснил, что только сотрудничество поможет ему сохранить жизнь. Так что — к хранилищам. Внизу еще два охранника.

Впрочем, геройствовать не стали и они — зачем?

Митя вежливо показал пистолет, помахал в воздухе динамитной шашкой, и ребята дружно решили, что лучше быть здоровым и живым. Открыли дверь в хранилище и позволили себя связать.

Митя прошелся по подвалу.

Шкафы, шкафы... ключи тут же, в особом ящичке, дорогом, палисандровом...

Митя кивнул увязавшемуся за ним Люку, и принялся открывать шкафы.

С акциями он не связывался вообще — не его поле игры. А вот золото, особенно в монетах — надо брать все. Слитки — тут хуже, но почему бы не взять? Вторым слоем.

Серебро?

Неплохо, но не хочется особо.

А вот и банкноты... Митя трамбовал в саквояжи половину золота, половину банкнот, Люк оттаскивал наверх....

Наверное, только одну вещь Митя переправил себе лично за пазуху — пару мешочков с драгоценными камнями, которые обнаружились в одном из сейфов.

Два саквояжа.

Еще два.

И еще четыре.

Пару холщовых сумок Митя все же набил разной бумагой, особо не вдаваясь в подробности. Акции, облигации... не удержался! Трамбовал, как старые газеты!

Все, хватит!

Митя горестно вздохнул, посмотрел на ряды несгораемых шкафов, эх, как же хочется! Но не стоит увлекаться, и по времени — пора!

Кивок Люку, мол, пошли!

Ответная улыбка, и двое мужчин мчатся наверх.

Тяжелые саквояжи?

Своя ноша — не тянет!

На выход и побыстрее. К банку, удачно загораживая происходящее от народа подкатывает дорогущая пролетка. Хорошие кони, крепкая красивая коляска — такая внимания не привлечет. Стоит и стоит, явно ждет кого-то... дождались.

В пролетку летят саквояжи, один за другим, в банке Ник продолжает держать всех под прицелом, чтобы тревога не поднялась раньше времени.

Митя запрыгнул в коляску, потом Люк, Ник — последним. Дверь банка захлопнуть, табличку оставить. Хватит ненадолго, точнее хватило бы. Но тут же снаружи петли для висячего замка — в том числе. Митя обратил внимание. Так что под прикрытием коляски запирается дверь банка.

Пусть высаживают окна — или ломятся в двери и орут. Тоже время выиграть.

Коляска отъезжает медленно и чинно, стуча колесами по мостовой... торопиться? Дергаться?

Позвольте, это — не наш метод! Мы приличные диверсанты, а не дерганные параноики. Пришли, сделали свое дело, ушли... а заметят все потом, потом, когда нас и след простынет.