Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Борис Викторович нахмурился и кивнул головой.
— Правильно, что вы вернулись. Кира, я сделал предложение Лизе.
Если бы рядом не было Анны, сейчас разразился бы скандал. И Кира бы оказалась во всем виноватой.
Она бы раскричалась, Лиза обиделась...
Вместо этого Кира захлопала в ладоши.
— Папс! Класс! А я буду подружкой невесты?
Лиза едва рот не открыла.
— Будешь, конечно, — согласился Борис Викторович.
— Я хочу пышную свадьбу, я не каждый день отца женю! — продолжила девочка, уже откровенно развлекаясь, под одобрительным взглядом Анны. — И подруг надо пригласить!
— Подруг? — наморщила носик Лиза.
— А что такого? Ты будешь частью нашей семьи, поэтому я обязана тебя познакомить со своими друзьями и учителями! Папсу вечно некогда, а ты будешь ко мне ходить на родительские собрания? У нас требуют, чтобы родители участвовали в жизни класса, а я вечно, как самая лысая!
Лиза поежилась.
Школу она и сама не так давно закончила, и возвращаться туда не хотела совершенно. Но Кира подобные возражения во внимание не принимала.
— Ну, мамочкой я тебя звать не хочу...
— Почему? — усмотрела возможность прицепиться Лиза. — Я понимаю, тебе будет сложно, но может, со временем...
— Ты собираешься стать алкоголичкой? — с живым интересом уточнила Кира.
Лиза аж поперхнулась.
— А...
— Папс в курсе. У меня маман спилась — родная. Не знаю, допилась ли она уже до морга, или пока только до белочки, но тебе, наверное, такое не нужно? А то притянешь судьбу? — девочка рассуждала вроде бы разумно, но Анна видела — издевается.
Копирует ее же — с косплея.
Ах ты паршивка!
— Какая ужасная наследственность! — ахнула Лиза. — Кира, ты лучше не признавайся...
— В чем?
— А то никто приличный может и не жениться...
— Я со школьной скамьи замуж не собираюсь, — отрезала Кира. — Мне надо выучиться, получить профессию, найти работу, научиться самой себя обеспечивать...
Борис Викторович довольно кивал. Лиза сморщила нос — и решила попробовать атаковать Анну.
— Слышу голос старой девы. Кира, главное для женщины — удачно выйти замуж!
— Мой отец удачно женился. Скоро вот, в пятый раз, — согласилась Кира.
Лиза побледнела и пошла пятнами. А девочка невинно рассуждала дальше.
— Я наверное, тебя буду называть, а правда — как? Лиза? Непонятно, кто ты мне такая... Мама? Тут мы уже решили, ты не сопьешься, правда?
Лиза квакнула нечто, принятое Кирой за согласие.
— Мамушка? Тоже не подойдет, так служанку звали. Из 'Унесенных ветром'. — Кира недавно посмотрела этот фильм на пару с Анной, и сказала, что Эшли надо отравить. Чтобы не мучился. Но вот, запомнила... — Мамыса? Матуша? Матуха? Матка? Это уж вовсе физиология...
Лиза меняла окраски. Борис Викторович выдохнул, собираясь вступиться за возлюбленную, но не успел.
— Знаю! Будешь ненькой! В самый раз!
— Нянькой?
— Да нет же! Ненькой! Как Украина! И ласково, и со смыслом... неня Лиза! Класс!*
*— одна из бабушек автора данное слово употребляла именно в значении 'мама'. Прим. авт.
Лиза вскочила.
Надулась.
— Мы об этом еще поговорим!
— Конечно! — согласилась Кира. — Папс, вы тут помолвку праздновали? Мы с Аней тогда пойдем... только трусов на люстре не надо, ладно?
— Трусов? На люстре?
— Ну да... неня, ты не переживай! Они хоть и симпатичные, я вот вижу, красные, в кружавчиках, но в интерьер гостиной не впишутся. Да и тебе нельзя, говорят, красные трусы на люстре — к женихам. А ты уже... того. Все, жизнь кончена...
Лиза вылетела из комнаты не прощаясь.
Кира сделала знак 'йес'.
И была поймана за ухо родимым батюшкой.
— Ну и что это за номера цирковые? Анна, вы мне можете объяснить?
Вот, так всегда. Хотя Анна тоже получила удовольствие, так что можно и пострадать немного.
— Конечно, Борис Викторович.
— Слушаю вас внимательно?
Анна сделала нарочито невинное лицо.
— Будучи невинным ребенком, Кира получила громадную моральную травму. Переживания подкосили ее и внутренний мир девочки диспропорционировался. Отправившись домой, она обнаружила, что ее отец, столп ее мира, собирается жениться. Будучи хорошо воспитанной девушкой, Кира проявила доступную ей долю вежливости, но к сожалению, это вышло чуточку неуклюже. Будьте к ней снисходительны, обнаруженные по соседству трупы не способствуют душевному равновесию.
Что мог сказать Борис Викторович в ответ на эту тираду?
Ну... почти ничего.
Начиная с диспропорционирования, он честно пытался не захохотать в голос. Так что...
— Идите вы... интриганки!
Интриганки переглянулись — и пошли.
Русина, Подольск.
— Как мне все это... надоело.
Тор Мелехин покосился на подчиненного, но одергивать не стал.
Мужчину тоже все... скажем вежливо — за...грызло.
Подольск, вообще вся эта ситуация, патрулирование...
Особенно — последнее.
Везти в город продовольствие?
Да вот прямо и сейчас! Никто даже не собирался! На черном рынке обычная курица стоила до десяти рублей!
Десяти!
Рублей!
Для сравнения — всего год назад она стоила восемьдесят копеек!
Илья с ног сбивался, а только — толку?
Если бы не крупа, обнаруженная на складах Подольска, давно бы его войско или голодало, или с протянутой рукой пошло, или вообще в мародеры! А кушать-то хочется!
И то...
Крупа — для людей.
А для лошадей?
Десять килограмм сена, пять кило сухой травы, семь-восемь килограмм овощей, четыре килограмма зерна...
Не нравится?
А это еще самый минимум! Нужно больше! Это строевые кони, постоянно в движении, со всадниками... и где все это взять?
Только у крестьян.
Понятно, крестьяне были против. Илья махнул рукой, и выпустил облигации, по которым крестьянам обязательно заплатят. Ну вот обязательно! Стоит только вернуться законной власти...
Крестьяне оказались недоверчивыми, и вообще — пособниками освобожденцев, так что ни зерна, ни фуража, ни...
Город продуктов от них не дождался.
Илье пришлось рассылать десятки по селам, с реквизициями. Строго-настрого запретив грабить, убивать, насиловать...
Обнаружили сено?
Заберите.
Но выпишите человеку облигацию — пусть потом компенсацию получит.
Что значит — корову кормить нечем? А помрет корова — и детки умирать начнут, она ж, кормилица, молочком их поддерживает...
Ах вы, твари сиволапые!
Мы вас тут защищаем, а вам сена жалко!? Вы о каких-то коровах печетесь!?
Да за такое...
Расстрелять бы, да нельзя. Но вот сапогом в морду — это можно. Это крестьяне получали регулярно. Параллельно с облигациями.
Вот и сейчас...
Удалось найти несколько возов сена, и забрать их, но в морду староста получил! А чего он! На колени падает, сапоги обнимает... да на эти сапоги такая кожа пошла, которую в его паршивой деревеньке отродясь не сыщешь! Разве что с него содрать!
А он их — соплями!
Коровы падут, козы... Лошадям не хватит... да не наплевать ли?!
Пусть прирежут свою скотину — да и на мясо! А не хотят сами съесть, так пусть продадут в городе! Небось, заплатят... облигациями!
Это тор Мелехин и сказал старосте. А заодно и в морду ему дал. Чтобы понимал, тварь, с кем разговаривает! Староста утерся и успокоился.
По плохой дороге возы едва ползли, а возницы отгавкивались, предлагая запрячь в телеги не крестьянских коней, а кавалерийских. А чего!?
Эва какие лошади! Они и повозку потянут!
Подобное предложение не вызывало симпатии у кавалеристов. Но действительно — падут крестьянские лошаденки посреди дороги, не своего ж коня в телегу запрягать? Вот и приходилось едва тащиться...
Крестьяне зло переглядывались. Молчали, но хмуро, зло...
Если бы тор Мелехин обратил внимание на их настроение, но куда там! Он же — тор! А это крестьяне! Сволота, быдло, серая плесень... чего на них смотреть? Он и не смотрел...
А когда с близко расположенной опушки ударили выстрелы...
Когда взметнулись на дыбы кони...
Когда пуля ударила в грудь, и на миг стало горячо, а потом в лицо бросился белый снег, быстро становящийся алым, а затем и черным...
Тор Мелехин даже ничего понять не успел. Он умер первым.
Остальные...
Подольск — транспортная развязка. Но леса вокруг него есть.
Хорошие леса, густые... и народ здесь частенько охотой живет. Староста лесной деревни, в которую явился тор Мелехин, был охотником. И брат его, и отец, и дед...
Староста не врал.
Что с тех бумажек толку? А козы, коровы...
Это — жизнь их детей. Жизнь семей. Станет ли он колебаться?
Да ни минуты!
Пуля из старого, еще дедовского ружья, ударила в грудь кавалериста. Надо бы в голову, да побоялся. Все ж далековато...
Пятеро охотников после ухода грабителей встали на лыжи. Они-то лес знали!
Здесь спрямить, тут срезать... на месте засады они оказались часа за два до своей добычи. Хотя предупрежденные возницы и так не торопились, давая старосте время все успеть.
Пять выстрелов грянуло разом. Перезарядить — и второй раз. Как по волкам.
Как по зайцам... те еще и быстрее.
Все же кавалерийский полк Ильи — это были не бойцы. Военные, но не воевавшие. Парадные, декоративные... они растерялись. А в тягость ли перезарядить ружье?
Для умелых рук — секунда.
Двое еще успели дернуться к засаде... ну так что же? Только и добились, что пули их ударили в головы, не в грудь. Лесовики белку в глаз бить привыкли, а тут мишень крупнее.
Ржали кони, метались... староста ждать не стал. Выскочил из засады, ссыпался к дороге, увязая в грязи, которую лишь припорошил сверху первый пушистый снежок, помчался к дороге!
— Живо!!! Коней ловите!!!
Поймать удалось восемь из десяти. Двоих куда-то унесло, да и пес с ними. Зато трупы — все десять.
Мародерили крестьяне быстро. Или — восстанавливали справедливость?
Вояки были облуплены до полной наготы — нет, не до исподнего. Тоже полотно, авось, да пригодится. И десять тел сложили вдоль дороги.
Пойманных лошадей привязали к телегам — тоже пригодятся. Барахло сложили прямо на сено.
И кое-как развернули возы.
Староста подождал какое-то время, пока все отъедут, и достал нож.
Ох, не хотелось ему этого делать! Нет, не хотелось...
А придется.
Деревню он подставить не может, значит, надо дать другого подозреваемого. Какого?
А чего искать-то? Да здравствует Освобождение!
Вырезать ножом на груди одного из солдат символ Освобождения было несложно. С ним и безграмотный справится.
Символом Освобождения стала роза ветров — восьмиконечная звезда. Или восьмиконечный крест, тоже сойдет на первое время...
Староста постоял минуту над трупами, вздохнул...
Если б не нужда горькая... а все одно! Нечего тут!
Одни налетят, ограбят! Вторые налетят, ограбят... Да ему плевать, кто там, в том Звенигороде кресло задом мнет! Хоть Петька, хоть Гаврюшка, староста их отродясь не видел, и видеть не желал. Оно понятно!
Языком махать — не камни таскать! В мягкое-то кресло каждый хочет, а ты в поле поработай! Сено!!!
А ты то сено косил!?
Ты его в скирды сметывал, ты его сушил, ворошил, возил? Да тут в каждую копЁшку столько труда вложено, сколько вам, скотам, за год не одолеть! И отдать!
Да за красивые слова, да еще и в морду... а вот перебьетесь! Староста собирался выступить перед крестьянами. И предложить перебраться в лес, на хутора. Такие, считай, у каждой третьей семьи были. Кто пчел водил, кто сено на лесных лугах косил, кто охотился, да заимки ставил... Худо ли, бедно, а перезимовать там можно будет! Потеснятся, втрое упрутся... справятся!
Дома оставить?
Добро?
Никто добро и не бросает, и не предлагает. Но надо уходить, пока снег плотно не лег, чтобы следов не оставить. Сейчас по лесу милое дело ходить — с собаками след не возьмут! Кто захочет оставаться — их воля, а только... нет! Не будет в деревне сейчас жизни!
Пока вот это все не пройдет — не будет! Тут и думать не о чем! Один налетит, второй, третий... ежели кто оставаться вздумает, только на свой страх и риск. А староста и сам не останется, и своей родне остаться не позволит.
Лес — он все скроет. Всех укроет. Прокормит... это городские неумехи в лесу с голоду подохнут! А коли у человека руки из нужного места растут... выживет! Выживут! И семьи вытянут... да, только лес.
Приняв решение, староста сплюнул на дорогу — и развернулся за возами. Через час о случившемся на дороге напоминали только десять трупов.
* * *
— ...!!!
Илья ругался вдохновенно. А толку?
Это был уже третий случай за последние две недели. Народ вокруг Подольска жил крепкий, решительный...
Стреляли без предупреждения, и особо не сомневались.
Уходили целыми деревнями... да и пес бы с ними, с крестьянами, но жить-то как?
В голову тора Алексеева закрадывалась мысль, что крестьяне без торов прекрасно проживут. А вот торы без них — вряд ли.
— Илюша...
Скрипнула дверь.
Маргарита...
Илья встал из-за стола, подошел к девушке.
— Да, солнышко?
— В сколько обед подавать?
Илья бросил взгляд на большие часы.
— В два, Маргоша.
Все равно ничего он толком не решит! Ничего!
Почему медлит Валежный!?
Русина. Ферейские горы.
Барза-бек поежился.
Одно дело — подначивать мужчин. Другое — самому идти в набег.
Вот подначивать — это он всегда пожалуйста! Речи произносить, обличать, осуждать...
А вот в атаку...
Там же убить могут! А свою жизнь Барза-бек весьма и весьма ценил! Не в пример фереям. Те считали, что Единый Отец все видит и знает. Легче пера будет смерть праведных и тяжелее горы жизнь отступников. А коли так...
Барза-бек добился своего.
Фереи пошли... пока — не в походы. В набеги.
Медленно, осторожно, памятуя о стоящем неподалеку Ферейском полке, они начинали прощупывать Русину. Шаг за шагом.
Сначала увести скот.
Потом совершить набег на селение.
Потом...
Третьего этапа — а именно, крикнуть на все горы, что русины ослабели, и можно их рвать безнаказанно, не получилось. Что-то нехорошее произошло, недоброе...
Сначала в набег ушли пятеро юношей — не вернулись.
Потом узнать, что с ними, ушли еще десять мужчин. Покрепче, более взрослых. И тоже — как корова язычком слизала.
Старейшины заволновались. Если бы не Барза-бек, они бы вообще поступили, как приличный ежик — свернулись в шарик и сделали вид, что это такой клубок ниток у дороги валяется. Но мужчина был настойчив!
Он давил и давил, подначивал и разжигал недовольство...
Пятнадцать человек пропали!
И — никого это не волнует?
Да что это за старейшины такие!?
Понятно, старейшинам такой подход не нравился. Но Барза-бек был неумолим!
— Неужели мы хуже равнинных шакалов? Неужели мы бросим своих братьев в беде!? Неужто дожил я до горького момента! Истончилась тетива наших луков, затупились острия наших копий... о, горе мне! Вижу я печальный конец народа фереев! Выродимся мы и станем такими же, как жалкие равнинники...
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |