Зима гнева

Барза-бек талантливо причитал и вздыхал. И скромно умалчивал о том, что на равнине уже пропали без вести больше десяти горцев.

Без следа.

Или равнинники не такие уж беспомощные, или что-то непредвиденное случилось... но какая Барзе была разница? Побьют равнинники горцев? Чилиану хорошо! Побьют горцы равнинников? Чилиану еще лучше! Когда два твоих врага дерутся, чего ж мешать-то?

А если эти враги еще на одном языке говорят, так и вовсе замечательно! Брат на брата... а чилианцам добивать меньше!

Горцы зашумели, заволновались. Старейшины переглянулись, и один из них, которого Барза-бек не любил больше остальных, поднял руку.

— Мы слышали! И слышим голос нашего рода!

Сложно бы не слышать — половина гор слышала!

— Мы приняли решение! Ты поведешь воинов нашего рода в набег на равнины!

Барза-бек якнул, бякнул... и замолчал.

Тут уж не откажешься — или ведешь, или — катишься. Кувырком. С гор. Спустят и не заметят. Пришлось соглашаться. А не хотелось...

Выбора не было.

Старейшины переглянулись — и принялись отдавать приказания, лишая несчастного последней надежды на побег.

Русина, предгорья Ферейских гор.

— Какой улов?

— Уже около двух сотен дурачков, — отчитался корнет.

Антон Андреевич Валежный довольно кивнул.

— Никого не упустили?

— Никак нет, ваше...

— Без чинов, голубчик.

— Никак нет!

— Отлично. Ты вот эту записочку полковнику передай, будь любезен.

С нижними чинами Валежный всегда был безукоризненно вежлив. И это давало свои плоды.

Корнет расцвел, прижал к сердцу лист бумаги с личной, Валежного, печатью, и умчался. Антон Андреевич с нежной улыбкой посмотрел в сторону Ферейских гор.

Зима на пороге.

Зимой горцы не воюют, но ведь и Борхум зимой не воюет! А у него... у него нет выбора! Если здесь и сейчас не дать по жадным чилианским лапкам, которые зашевелились за горами, то весной...

Весной Русину разорвут на части.

Освобожденцы?

Знаете что, господа?!

Идите вы...

С миром, но туда, где темно и узко!

Здесь и сейчас Валежному дважды плевать было на Освобождение! Он спасает страну для таких, как Пламенный? Для Гаврюши?

Нет.

Он просто спасает страну.

Для таких, как его отец, братья и сестры, племянники и племянницы, для тех кому некуда бежать. Для тех, кому бы просто жить...

А для этого надо спровоцировать фереев здесь и сейчас. И дать им по рукам.

Чилианцы начали подталкивать горцев. Отлично!

А теперь представьте — уходят люди и пропадают.

И не известий от них, ни звука, ни слова... нет, как не было! Горцы заволнуются!

Пойдут в набег!

И тут-то Валежный сможет с полной отдачей обрушиться на них. И сделать так, чтобы им в ближайшие лет пять не до войн было.

А что Петер приказов не отдает...

Вот уж для войны это и лучше! Валежному те указания из генерального штаба давно поперек горла стояли! Он бы давно и горы перешел, и половину Чилиана откусил, и плевать, что там визжать будут! Пусть в Лионессе хоть ежа родят!

Поперек шерсти!

Ан нет!

Политика!

Вечно эти дипломаты мешают честным людям воевать!

Валежный хмыкнул — и направился обратно в расположение войск. И...

Оп-па!

А это что у нас за выступление? Концерт самодеятельности?

— ... такие же братья! И они так же хотят свободы! А мы их держим в плену! Мы хотим прийти на их землю! А фереи могут жить своим умом! Могут решить сами для себя! Могут...

Оратор понял, что стоящие кругом люди не столько слушают, сколько смотрят, икнул — и обернулся. И встретился взглядом с нежной улыбкой Валежного.

— Да ты продолжай, жом, — почти ласково попросил генерал. — Не стесняйся. Кто там и как жить может? А мы послушаем!

Жом дернулся, но понял, что бежать некуда. А раз так...

Бывали уже такие ситуации. Когда агитаторы начинали кричать, заводили толпу, а под шумок...

Да, вот именно, что под шумок. Можно и Валежного пристрелить. И войско отсюда увести... кому какая разница, что горцы пойдут в набег? Зато у Освобождения будет еще один полк — Ферейский!

Это важнее, чем какие-то там крестьяне, живущие в предгорьях! Понимать надо!

А Валежный тоже был рад.

Агитаторы ему и даром не нужны были! От одной такой крикливой пакости бед может быть — вагон с прицепом! Одна паршивая овца все стадо перепортит! Но в том-то и беда! Побеждать этих гадов надо на их поле! А не плодить мучеников!

Так что...

— Это не фереи пришли к нам! — Вновь завелся оратор. — Они бы жили и жили, а мы! Мы присоединили их к Русине! Мы заставили их принять наш язык и веру! Мы пытаемся причесать всех под одну гребенку! Мы не даем им стать самостоятельными! И сейчас — за что будут гибнуть их люди?! За то, чтобы Петер карманы набил?! За это мы голову сложим!? Да!?

Валежный сделал шаг вперед, но...

Не успел.

Попросту не успел.

Вперед шагнул корнет. Почти мальчишка, лет семнадцать-восемнадцать. Такой же, как тот, которого он сейчас отправил с поручением. Совсем еще ребенок.

— Голову мы за родину сложим! — зазвенел полудетский голос. — Понял ты, мразь!? За то,, чтобы наших людей не резали и не грабили! Ты в селе был, которое эти фереи навестили? Нет! Так сходи, скотина! Головешки там! И живых нет! Кого убили, кого с собой увели, а Чилиан продадут! Наши люди о смерти молить будут, как о милости! Знаешь, как мирные фереи развлекаются? Как уши режут, носы, руки отрубают, горло нашим людям перерезают, как баранам? Младенцев в снег выбрасывают — с них пользы никакой, а растить долго? Не знаешь!?

Оратор сделал шаг вперед, но куда там! Корнет надвигался на него. А потом вытащил что-то из-за пазухи.

— На! Смотри, скотина!

Перед оратором упал на землю хлеб.

Черный?

Черная земля. Белый снег. Черный хлеб.

— Изба сгорела! Хлеб остался!

И до Валежного дошло. Хлеб... он просто сгорел. Корка черная... а мальчишка...

— Дядька мой там жил! Понял!? Он меня вырастил, в отставку вышел, уехал в предгорья! Жить хотел, детей растить! За что его!? Ему те фереи и даром бы не сдались, он к ним первый не ходил! Они пришли на нашу землю — жечь и грабить! Не для выживания — для развлечения! Да будут прокляты те, кто смеется, видя чужую кровь!

Солдаты согласно загудели.

Такие истории и они могли поведать. Настроение переломилось, теперь уже на оратора смотрели с этаким плотоядным интересом.

И тот почуял!

Дернулся вправо, влево, заметался, что пойманная крыса.

— Мы родину защищаем! — решил добить Валежный. — Император придет и уйдет, Русина останется!

И его слова оказались последней каплей.

Агитатор бросил руку за пазуху.

Прогремел выстрел.

Антон Андреевич даже не сразу понял, что он — жив.

А наземь оседает подламывается в коленях, тот самый корнет. И лицо его бледнеет, выцветает... на мундире кровь — черная. На снегу — алая.

Но инстинкты взяли вверх.

— Не убивать! Живьем брать! — загремел над лагерем голос генерала.

Кто-то кричал.

Кто-то бежал.

Кого-то били.

А Валежный стоял на коленях рядом с мальчишкой-корнетом, и чувствовал себя...

Впервые он подумал именно так.

Будь проклята война!

Будь. Проклята. Война.

* * *

Поздно вечером он слушал доклад.

Все было просто и гадко, чего уж там! Жом Пламенный (Валежный пометил себе — не забыть, повесить на осине) решил провернуть с ферейским полком то же, что и с другими. Берется десятка два крикунов, в нужный момент они начинают стачку.

То есть начинают-то человек десять. А остальные — ждут.

И когда начальство является унимать дерзкие речи, попросту отстреливают генералов, полковников, кого там еще... и берут власть.

Примитивно, но действенно.

Командования нет, а солдат повиноваться приучен. Налить водки, рассказать о свободах, да и приказ отдать не забыть.

И...

Валежного бы тоже убили.

Он бы начал говорить, и...

Спас его корнет.

Краснянский. Олег Борисович Краснянский.

Все верно, дядька у него жил в деревне неподалеку. Не дядя по отцу или матери, а дядька. Денщик отца, который с ним не одну войну прошел, который маленького Олежку тоже воспитывал, учил, любил, мальчишка и таскался к нему в самоволку, да в отпуска.

А тут...

Фереи, будь они неладны!

Вот и выплеснулось!

А когда началось, стрелки... Ага, стрелки! В зад бы им ружье-то запихать...

Валежный как раз шагнул вперед, корнет — назад, вот и оказались на одной линии. Ну и...

Сейчас агитаторов выловили. Что делать-то с ними?

Валежный даже удивился странному вопросу. Что делать?

Понятно же! Повесить! Быстро и высоко.

А корнет...

А корнет будет святым покровителем полка. Как отдавший жизнь за други своя. Если выживем, Творец рассудит. А пока...

Пусть заступником полка перед Его престолом будет святой Олег Краснянский.

Борхум. Неподалеку от границы с Русиной.

— Раз пошли на дело...

Дмитрий насвистывал песенку вполне непринужденно.

Война — это у нас что?

Это у нас коммуникации!

В том числе и замечательный симпатичный мост! Которому уж лет двести — то есть пока починят или новый построят — это долго будет!

А река Молер — глубокая.

А река Молер — широкая...

А мост...

Понятное дело, он не единственная переправа через реку, но — для поездов и тяжелой техники. Не будет моста — придется ездить по другим дорогам, а это время, силы, логистика, наконец...

В этот раз Митя тоже работал один. Одну сумку на одно плечо, вторую — на другое, ремни крест-накрест на груди. В каждой сумке совсем чуток — по шесть кило динамита. Мосту хватит с избытком!

Митя направлялся к нему небрежным шагом... вот встают из реки громадные каменные быки, держащие на своих плечах настил. Тоже каменный.

По нему идут рельсы.

Конечно, минировать надо основание моста. Чтобы опор не осталось, в противном случае... настил восстановят быстро, а охранять мост будут куда как надежнее. А сейчас...

— Стой! Кто идет?!

Митя с невинным видом остановился.

Часовой был — зелень зеленая. Лет двадцать, много — двадцать пять. Еще усы толком не пробились! Но остановить непонятного типа солдатик спешил со всем рвением.

— Ты кто такой?

Митя пожал плечами.

Бесформенная куртка, которая прикрывала его со всех сторон, и отлично скрывала сумки с динамитом, превращая мужчину в толстяка, едва слышно скрипнула.

— Я... а какое вам дело, юноша?

— Я тебя сейчас... в штаб!

— Ага, а там над тобой даже вороны смеяться будут! Что мне — нельзя посидеть, посмотреть на речку? Вина выпить? С женой я поругался... пила визжащая!

Сказано это было с таким чувством, что солдат едва не прослезился. Явно с такими сталкивался...

— И...

— И хочу посидеть, выпить... тебе скоро меняться-то?

Солдат бросил взгляд на солнце.

— Часа два.

— А зовут тебя как?

— Марк.

— А я тоже Марк, — обрадовался Дмитрий. Выпьем за знакомство?

И достал из-за пазухи бутылку коньяка.

Хорошего, русинского... еще и подмигнул.

— Может, и враги, а пойло хорошее делают! Будешь?

Солдат колебался.

Дмитрий махнул рукой.

— Пошли, вон там, неподалеку от моста посидим на бережку, выпьем... Ну и про жену тебе расскажу. Вот что такого — выпил я чуток! В честь праздника же! Право имею! У брата дочь родилась...

Дмитрий, продолжая плести какие-то небылицы про брата-поильца и жену-стерву, сделал один шаг, второй... солдат покорно тащился за ним к мосту.

И когда Дмитрий развернулся, протягивая ему бутылку, принял ее. Из рук в руки.

А что второй рукой Дмитрий проделал тот же трюк, который уже опробовал на несчастном погибшем проводнике — не суть важно.

Лезвие скользнуло в грудь незадачливого солдата.

— Стоишь на посту? Вот и нечего слушать кого попало, — проводил его душу напутствием террорист. — Халявная выпивка до добра не доводит.

И занялся делом.

Ружье... полезная штука.

Воткнуть штыком в землю, к нему привязать караульного — конечно, немного некрасиво выглядит ну так что же? Мите это безразлично. Главное, чтобы его фигуру издалека видели. Стоит он — и стоит...

Пусть полчасика простоит, а потом — воля Творца!

И Митя решительно зашагал к мосту. Тут и идти-то оставалось...

Мост.

Настил.

Шпалы.

Сначала крайняя опора.

Дмитрий решительно привязал веревку к перилам моста — и перелез на наружную сторону. А внизу река... Мокрая и холодная... бррррр!

Куртка полетела в реку.

Митя решительно начал спускаться к первой из опор.

Старые камни, выщербины, трещины — ему хватит за что держаться. И куда заложить динамит — тоже. Вот...

Не над самой водой, но достаточно низко. Патроны, заряды....

Дмитрий опирался ногами о камни и отпустил руки. Чуть что — и он бы соскользнул с опоры, просыпал динамит... ну — нет!

Четыре килограмма динамита! Ты ж моя прелесть!

Вот и запалы! Новомодные, химические, тоненькие стеклянные трубочки. Не надо ничего поджигать, раздавишь и взрыв. Красота!

Патроны он уложил так, что любо-дорого взглянуть. Порадовался на свою работу секунд двадцать — и полез наверх.

Чтобы повторить то же самое с другой стороны моста. Почему он начал с крайних опор?

Опаснее.

Легче его заметить, проще достать. Но — успел. Сделал. Вот и центральная опора... Митя уже с сомнением поглядывал на небо, и не сильно удивился, услышав тревожный крик.

— Марк!?

Обнаружили...

Ай, как плохо! Еще бы немного... Митя как раз минировал центральную опору моста. Старался на совесть... шишки с три вы его потом восстановите, проще новый будет построить!

А над головой кричали, бежали, кто-то заметил мужчину.

— Вот он!!!

Свистнули первые пули.

Митя прижался к опоре, закрепил еще один динамитный патрон.

Шнур, фитиль...

Стеклянные трубочки чудесны когда надо минировать рельсы. Тряханет поезд — и взрыв! Никто и чихнуть не успеет! Но Мите-то надо уйти! Поэтому фитиль... а горит он минут десять, хотел посуху уйти... не получится, надо оторвать кусок фитиля.... Зубами его! И в сторону сплюнуть!... Митя решительно чиркнул спичкой.

— Уйдет!!! — Надсаживался кто-то над головой. — Спускайтесь к нему!!!

Ага, щщщщас! Такое блюдо, производное от щщщщей.

Митя принялся дуть на фитиль, чтобы тот получше разгорелся. Пули свистели вокруг, но матерого террориста было не напугать выстрелами. Вы еще попадите — в полусумраке-то!

Лишь бы огонек не погас! Фитиль хоть и промаслен, но... вода же! Сырость!

Еще погаснет... ан нет!

Огонек побежал по шнуру, быстро, весело, еще быстрее...

Не колеблясь, Митя разжал руки — и опрокинулся в реку.

Холодная вода ловко приняла его в свои объятия, повлекла вперед, укрыла от врагов... Митя стремился уплыть подальше, и течение послушно влекло его вперед и вперед.

Конечно, все у него получилось. Мужчина так и рассчитывал, чтобы когда мост взорвется, он был достаточно далеко.

Грохнуло красиво!