Зима гнева

Жом расплылся в улыбке.

— А то ж, жама! Коли не побрезгуете!

Яна посмотрела на него, как на больного. Мужчина уловил — и перестал манерничать.

— Ну тогда влезайте на телегу. У меня курочка есть копченая, в дорогу взял. И на ночлег остановимся, я похлебку сварю. Пальчики оближете!

— Ловлю на слове.

Яна взгромоздила велосипед на телегу.

Вперед! В Алексеевку!

Свободные Герцогства.

— Молодец.

Стас кивнул и вышел из операционной.

Зинаида засветилась так, что напарница хмыкнула.

— Ты успокойся, а то бинты подожжешь.

Княжна не обратила на ее слова никакого внимания.

Станислав ее похвалил.

Станислав! Ее! Похвалил!!!

Кто никогда не работал в больнице, тот не поймет! Не ассистировал на операциях, не подавал инструменты — как можно быстрее, и так, как надо, чтобы врач все успел. И зажать сосуд, и зашить его, и перехватить пинцетом сухожилие...

Сегодня они чистили раны на ноге. Еще бы чуть-чуть, и гангрена началась бы.

Зинаида работала в госпитале не так долго, но... как же ей было... необычно? Непривычно? Странно? Страшно? Тошно?

Да, все это сразу.

А теще через кровь и грязь пробивалась шальная мысль.

А почему нет женщин-врачей? Она тоже хочет! Да, как бы это не выглядело, как бы неприглядно не смотрелось...

Она все равно была в восхищении. Как Станислав чистил раны, как перевязывал, как проводил ампутации... с того момента, как она закупила кучу всего для отделения и началась ее учеба.

Слово Стас сдержал.

Зинаида не знала, с кем он разговаривал, с кем договаривался, о чем, но на следующий день, когда она пришла в госпиталь, мужчина уже ждал ее. Протянул халат и шапочку, помог переодеться, показал шкафчик в раздевалке для медсестер. А Полкану лично ткнул пальцем в коврик.

— Сойдешь с него, блохастое чучело — побрею налысо.

— Р-ры, — ответил Полкан. Но на коврик лег и послушно ждал (спал) все время, которое Зинаида проводила в госпитале.

За Станиславом она ходила хвостом. Учила названия медицинского инструмента, сворачивала марлевые колпачки, щипала корпию, набивала ватные шарики, сматывала бинты, подметала в палатах... делала все, что сказали.

И училась.

И не злилась на мужчину. Действительно, озвереешь тут... еще кольцо, что ли, продать? Ведь ничего толком нет! А Станислав умудряется в таких условиях оперировать! И жизни спасать!

И ведь больница не из лучших, везут сюда...

Кого только не везут.

С этими мыслями Ида (и только Ида, Нини умерла в Зараево и была окончательно добита здесь, в герцогствах!) и вышла в коридор.

Только вот...

— Ах вы...

Матерщина лилась свободным потоком, образно и ярко!

Привезли, называется...

Потом Ида узнает, что по пьянке подрались двое идиотов. Что один пихнул второго, а этот самый второй так удачно налетел на ржавый штырь, что распорол себе бок. И поскольку был пьян, то и ходил так сутки. Пока не воспалилось... тогда уж притащили!

И налили для храбрости, а то ж!

Добрые люди, заботливые друзья! Настоящие!

И сейчас вот это краснорожее, наглое, полупьяное, нависало над сестрой милосердия.

— Да я вас...

Что уж там сделала Берта? Или чего не сделала?

Ида раздумывать не стала. Огляделась.

Вот как не надо — тут всегда медбратья пробегают. То поболтать, то еще что... Стас им мигом работу находит, но ведь появляются! А сейчас словно все вымерли...

Пьяное чудовище замахнулось рукой на женщину.

Позади ахнула вышедшая из операционной Леона.

— Взять! — негромко скомандовала Ида.

Полкан размышлять не стал. И раньше бы кинулся,, но ему же сказали — ждать! Он и ждал! Ему не говорили — охранять, это вообще не его человек.

Он и не вмешивался. Лежал тихо, между столом и стеной, имитировал коврик.

А тут коврик словно взлетел. И оказалось, что у него есть масса. И зубы есть, которые ловко перехватили замахнувшуюся руку и вежливо сомкнулись. Пока — не до крови.

— Ой, — сказал матершинник.

— Гррррр, — сказал Полкан.

Разные языки не стали причиной непонимания. Наоборот, все мужчина отлично понял. Иначе почему под ним лужа начала расплываться?

— Что здесь происходит!?

Стас, легок на помине... видимо, выходил во двор. Была у него такая привычка, после операции пару минут простоять на свежем воздухе, просто прикрыть глаза — и постоять, помолчать. И чтобы никто не лез, не трогал, вообще на глаза в эти минуты не попадался.

В госпитале знали и относились с пониманием.

Вот, явился.

Ида вздохнула, и приготовилась получать трендюлей, как это называли в отделении, но не успела и слова сказать. Берта шагнула вперед.

— Жом Станислав, простите! Это пьяное чудовище меня попыталось ударить, а собака защитила! Иди сюда, хороший мой, дай я тебя поглажу...

Стас сморщил нос.

— Ладно. Тогда выгонять не буду. Что это за чудовище такое? Эй, ты! А ну отвечай, чего явился?!

— Бок болиииит, — проныло 'оно' с пола. — И рука... собаками рабочего человека травите!

Стас насмешливо сощурился.

— А раз человек рабочий — вставай, давай! И не ври — крови на руке нет. Скажи песику спасибо, мог и в горло вцепиться. Или куда пониже, чтобы ты детей только пальцем делал.

Мужик побледнел.

— Да я...

Стас ответил каким-то выражением, которое прозвучало в рифму. Ида не поняла, что оно означает, и при чем тут голова, но сестры милосердия захихикали.

— Давай, поднимайся. И в операционную, посмотрим, что у тебя там болит. Леона, за мной. Ида, успокойте свое чудовище. И пол вымойте!

Ида вздохнула.

— Хорошо, жом Стас.

— И объясните собаке — у нас так не поступают. В следующий раз пусть загрызает насмерть! Кровь ототрем, труп отдадим родственникам, — добил Стас, и скрылся в операционной, куда проследовал и побелевший скандалист.

Ида фыркнула и погладила Полкана.

— Ты мое солнышко, ты моя умничка... так их всех!

— Ида... спасибо.

Берта.

Ида посмотрела на коллегу по работе. Нельзя сказать, что сестры милосердия приняли ее с распростертыми объятиями. Так...

Шляются тут всякие, ни толку, ни проку... а ее учи! Время трать, силы... еще и шавка тут!

Еще и жом Станислав этой пигалице внимание уделяет!

А он ведь мужчина! Неженатый! Доктор... читай — объект охоты. И тут такое...

Так что шипели сестры милосердия на Иду, не принимали в свой круг, пакостей не делали, но это пока. А тут вдруг... признали. Зинаида улыбнулась — и тоже сделала шаг навстречу.

— Все в порядке. Ты в следующий раз меня не жди, сама командуй.

— А он послушается?

— Конечно!

Ида в этом сомневалась, но — кто знает? Что собаки умнее многих людей, она уже на своем опыте убедилась. Ей-ей, половина императорского дворца была тупее, чем Полкан. А вторая если и не тупее, то точно не намного умнее. И кто мог бы подумать, что в собаках столько благородства, воспитанности, обаяния?

Это не придворные моськи, это — Полкан! И этим все сказано.

— Спасибо. Можно его погладить?

— Конечно. Полкан, свои.

Берта принялась гладить барбоса. Ида вздохнула — и пошла за ведром и шваброй.

Что ж, сломанный лед в отношениях стоит небольшой уборки. Не так ли, торы?

* * *

У буяна и матершинника оказалось воспаление и нагноение. И в воспитательных целях жом Станислав чистил ему рану без наркоза.

Нельзя. На пьяного не подействует, сам виноват. А ждать, пока ты протрезвеешь — к тому времени поздно будет. Помереть можешь...

Пьяницу проняло.

Так что Стас безжалостно вычистил все 'на живую', напугал дурака последствиями, выписал капли (запивать будешь спиртным — помрешь!), и выставил за дверь.

Обойдешься!

На моих сотрудников руку поднимать — и я тебя в отделении держать буду?

Скажи спасибо, ничего не сломал! А барбосу надо колбасы купить, что ли...

Хорошая собака. И хозяйка у него неплохая, чего уж там.

Станислав свои ошибки признавать мог. И Зинаида не стала для госпиталя обузой. Училась она старательно, что ей говорили — делала тщательно, с врачом не пререкалась, а что еще надо?

Еще и специальная успокоительная собака. Тоже плюс в копилку.

Так что оставляем их при госпитале. Пусть помогают.

Хорошая девочка. И симпатичная... так, это у него мысли не туда пошли. Но ничего. Работа быстро вернет их в нужное русло.

Что там у нас? Ампутация?

Вот и отлично.

Но колбасу Полкану Стас все-таки купил.

Анна, Россия

— ПАПА!!!

Анна плюнула на все, и повисла на шее у пожилого мужчины, выходящего из вагона.

И плевать, что это не Петер Воронов.

Не император.

Но — то же самое лицо. Те же глаза. Улыбка, фигура, и главное — взгляд.

Дочка моя...

Анна всегда была папиной дочкой. Вот и...

— Малышка, — Петр гладил дочь по волосам. — Повзрослела, стала совсем другой...

— Пап, я старалась.

Петр был в курсе изменений, которые происходили в жизни дочери, Анна, хотя и без подробностей, сказала, что поменяла работу и имидж. Почему без подробностей!?

Потому как — лес и кордон. И чихать лесу на сотовую связь, спутники, джипиэс и прочие радости цивилизации. Хочешь в лесу разговаривать нормально?

Лезь на верхушку высокой сосны.

В противном случае докричаться проще, чем дозвониться. Поэтому общались отец и дочь в основном смс-ками.

Ватсапп? Контакт? Соцсети?

Сети — есть. С ними браконьеры по озерам шастают. И контакты случаются. И конфликты. И хендс ап. А со всем остальным — сложновато. *

*— хендс ап — Анна просто уродует 'hands up' или 'руки вверх', английское выражение. Что до соцсетей — автор обожает летом ходить за ягодой и за свои слова отвечает. 20 км в лес — и связь ловится только с верхушки дерева. Прим. авт.

На выход родные не торопились. Ждали, пока народ пройдет. Чего толкаться-то локтями?

— Я вижу. Красотка стала — хоть ты в Голливуд катись.

— Папа!

— Работодатель твой не пристает?

Анна покачала головой.

— Пап, ты что!? Борис Викторович чудесный человек. И тебя он в гости пригласил.

— Да?

— Мы с Гошкой пока поживем у него. Как Борис Викторович сказал, он бы и за дочь, и за внука беспокоился...

— И я беспокоюсь. Нашел, тоже, игрушки!

Анна покачала головой.

— Тут другое. У него дочь, как Маугли.

— С дерева не слазит?

Анна не удержалась от смешка.

— От жизни оторвана. Девчонке скоро замуж, а она не знала, как тарелку помыть! Привыкла, что всю жизнь одна, в элитной школе по пять человек в классе, и те — мажоры... а Борис Викторович жениться собирается.

— М-да...

— Пап, а ты жениться не хочешь? Ты же у нас молодой еще!

Петр едва не перекрестился.

— Ну уж — нет! А с чего тебя разобрало?

Анна опустила глаза.

— Ну... случись что со мной, Гошка один останется...

— А с чего должно что-то случиться? — прищурился Петр.

Анна опустила глаза.

— Тут... недавно так получилось...

История про мародеров, мародерку, убийство и поездку за добром была внимательно выслушана. И Петр подвел итог.

— Позвоню Сене. Пусть приедет, да посмотрит, тут, на месте, и дело сладим.

— Сеня... дядя Сеня — навар? — уточнила Анна.

— Ну да.

Память Яны легко подсказала нужную информацию.

Кого только в лесничество не заносит. В том числе — и антикваров. Семен Семенович Новорецкий как раз антикваром и был. Ну и евреем, да.

Только в Израиль его не тянуло, ему и здесь неплохо было. Ездил по району, договаривался, там — захоронение, здесь дома под снос, тут старушка, которая племянничку фамильные вилки завещала — хватало и на покушать, и на запить. При чем тут Петр Воронов?

Так лес же!

После Великой Отечественной в наших лесах на что только не наткнешься! Да и до нее, и после — сколько и кого по нашим лесам гуляло! Кому и наткнуться, как не леснику?

Постепенно договорились, подружились, и вот уже лет пятнадцать, как бы не больше, Петр подбрасывал Сене интересные находки. То костяные иглы, то какие-то монеты, то старое оружие...

Миллионов на таком не сделаешь, но чтобы дочку в город отправить учиться — вполне. Да и помогать ей время от времени — тоже.

А почему навар?

Так маленькая Яна не могла произнести слово 'антиквар'. А слово 'навар' — смогла. И поди ж ты, прилепилось! Намертво!

— А когда он приедет?

— Так сейчас и узнаем. У тебя ни одной фотографии нет? С твоей добычи?

Анна надула губы. Но телефон достала и потыкала пальцем.

— Сейчас перешлю.

Пискнул телефон Петра.

Потом сообщение улетело к Сене-Навару.

А через пять минут телефон затрезвонил так, словно из него живого платы выдирали.

— Слушаю?

— Петька!!! ГДЕ!!!?

Орал Сеня так, что его бы в Израиле без всякого телефона услышали.

— Где-где... ты вопрос неправильно ставишь.

— А как правильно? — опамятовал Сеня.

— Правильно — сколько.

— Ага... Давай я приеду, да при встрече и спрошу?

— Так приезжай. Сам добро и обратно повезешь.

— Не жалко, — отрезал Сеня. — Куда?

— Приедешь — позвонишь, — назвал Петр город. — В два дня уложишься?

— Завтра же прилечу. Ты это никому не показывал? Кроме меня?

— Нет.

— И не показывай. Я не обману, а куш хороший.

Петр пожал плечами, пообещал — и отключился.

— Кажется, ты что-то интересное нашла.

— Да и ладно. Решим. А меня Цветаева-мамаша нашла.

— О как!

Анна кратенько пересказала и эту историю. Петр нахмурился.

— Я с ней сам поговорю. Заречется лезть, куда не надо!

— Пап, не бери в голову. Если у нас деньги будут, можно и ту конуру на квартиру поменять, и можно даже в столице, эту продать, а там купить.

— А что?

— Гошка вырастет, учиться поедет — ему будет.

— А тебе?

— А я и так буду счастлива, — уверила Анна. — Было бы у вас все в порядке.

— Дочка, тебя точно этот бизнесмен не обижает? А то я его мигом в бизнес-хрен переделаю?

Анна ткнулась отцу в плечо.

Все же Яне повезло. И ей тоже повезло — здесь. Спасибо тебе, Хелла...

— Точно, пап. Давай вещи бросим в багажник, и за Гошкой?

* * *

Выписка — это быстро?

Официально она проходит весь день.

Придешь в восемь — отдадут ребенка. Придешь в двенадцать — отдадут ребенка.

В теории.

На практике для начала предстоит найти главврача. А он, зараза, носится невесть где. И телефон у него не отвечает.

Потом разборки с медсестрами по поводу поцарапанной стены и порванного пододеяльника. С сестрой-хозяйкой — обязательно

Потом получение на руки всех документов... по идее их должны готовить заранее. По жизни — их обычно еще в день выписки допечатывают. А еще их надо подписать и лечащим врачом, и завотделением, и оба они в этот момент дематериализуются. Не человек, а призрак.

Получение рекомендаций и советов от врача. Тоже не минута времени...

Не было бы рядом с Анной ее отца — сорвалась бы ее высочество. И поубивала половину!

Приехали в больницу в десять. Уехали — в три. Это при том, что выписка вроде как до часу дня.